Текст книги "Вечные"

Автор книги: Кирстен Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 33

– Не уходи. – Голос звучал так ласково, его невозможно было не слушать. – Твое место здесь, рядом со мной. Он не будет любить тебя так, как я. Прошу тебя, я не могу вновь потерять тебя.

– Хейвен. – Кто-то гладил ее волосы. – Мы уже почти прилетели.

– Куда?

– Сама увидишь, – улыбнулся Йейн. – Что тебе снилось? Ты что-то бормотала во сне.

– Это был сон? – спросила она, потягиваясь и пытаясь прогнать остатки дремоты. – Могу поклясться: я с кем-то разговаривала.

– С кем?

Вопрос прозвучал резко, словно звук пощечины.

– Не знаю. С мужчиной. – Наверняка Хейвен знала только одно: этот голос не принадлежал Этану. – Не станешь же ты ревновать меня к снам?

– Конечно, нет, – ответил Йейн с улыбкой, которая показалась Хейвен совсем неубедительной.

Было уже темно, когда они приземлились в аэропорту, похожем на все остальные аэропорты в мире. Даже машина, которая ждала их около выхода из терминала, была точно такая же, как та, которая везла их к взлетной полосе на окраине Нью-Йорка. Хейвен села на заднее сиденье рядом с Йейном и опустила голову на его плечо. Она закрыла глаза и стала слушать шуршание шин по асфальту. Она слишком устала для того, чтобы задавать вопросы. Еще никогда она не чувствовала такого изнеможения. За окошками автомобиля пролетал безликий пейзаж, озаренный луной.

Хейвен проснулась утром в спальне маленькой, но прекрасно обставленной квартиры. Широкие половицы старинного дощатого пола, стеллажи с книгами в древних кожаных переплетах, антикварная мебель, которую, наверное, вывезли с какой-нибудь старой виллы. На Хейвен была белая льняная ночная сорочка – именно такая, какую бы она себе купила, продавайся такие вещи в магазинах Сноуп-Сити. Но эту сорочку она прежде в глаза не видела и не могла вспомнить, как надевала ее.

Йейн сидел у двустворчатых дверей, ведущих на балкон, и читал книгу. На обложке был изображен синеликий демон, сжимающий в когтях колесо.

– Где я? – спросила Хейвен, хотя уже догадалась где.

Йейн закрыл книгу и лукаво усмехнулся.

– Почему бы тебе самой не посмотреть? – сказал он и указал на распахнутые двери.

Балкон выходил на продолговатую овальную площадь, в центре которой располагалось три фонтана. На нижних этажах старинных зданий, окружавших площадь, находились кафе, предназначенные, по большей части, для иностранцев. Стоя на балконе, Хейвен увидела троих светловолосых мальчишек, которые весело обливали друг дружку водой из фонтана. Их отчаявшиеся родители разглядывали карту. Констанс и Этан встретились в этом самом месте девяносто лет назад. Помимо туристов в шортах и кроссовках, ничего не изменилось. Хейвен была готова увидеть, как по площади катится женская шляпа.

– Это Пьяцца Навона, – прошептала она и устремила взгляд на Йейна, который вышел на балкон и встал рядом с ней. – Эта квартира принадлежит тебе?

– Да. Нравится? – спросил Йейн.

– Очень красиво, – ответила Хейвен.

– Мне было пятнадцать, когда я приехал сюда, и именно здесь я впервые почувствовал себя дома. В то время моя мать жила в Тоскане, и я убежал с ее виллы. Я сел на поезд до Рима и думал, что смогу вернуться к своим друзьям, в Нью-Йорк. Но когда я оказался здесь, мне расхотелось куда-либо бежать. Конечно, пару дней спустя одна из подруг матери заметила меня в отеле «Ритц» и велела своему телохранителю поймать меня. Но когда мне исполнилось восемнадцать, я купил эту квартиру. Теперь я приезжаю сюда, когда хочу.

– А почему ты убежал?

– Это не так уж важно. Позволь, я тебе кое-что покажу. – Йейн одной рукой обнял плечи Хейвен и прочертил в воздухе овал, повторяя очертания площади. – Видишь, какая необычная форма у этой площади? Она тебе ничего не напоминает?

– Не знаю, – призналась Хейвен. От ладони Йейна, лежащей на ее плече, исходил такой жар, что ей трудно было размышлять.

– Это форма беговой дорожки. А знаешь, почему? Потому что площадь была заложена на том месте, где находился древнеримский стадион. Древние римляне приходили сюда смотреть на различные игры. Тут проводились конные скачки, а иногда арену заливали водой и устраивали морские сражения. А теперь здесь только эхо того, что было две тысячи лет назад. Однако большая часть зданий, которые ты видишь перед собой, выстроена из камней древнего стадиона. Так что все по-прежнему на месте. В Риме прошлое меняет очертания, но никогда не уходит насовсем. Каждая эпоха оставляет свои следы. А город остается неизменным. В одной крошечной церкви можно увидеть тысячелетнюю историю.

– Похоже на нас, – проговорила Хейвен.

– Именно так. Хотя некоторые из нас еще старше Рима. Хочешь прогуляться? Позволишь мне поводить тебя по городу?

– А можно мне сначала проверить электронную почту? И эсэмэски… Я почти уверена: мой мобильник не будет работать в Италии.

Йейн хлопнул себя по лбу.

– Черт. Мой телефон. Я ведь знал, что обязательно что-нибудь забуду. Ладно, не переживай, мы что-нибудь придумаем завтра. А пока давай просто насладимся нашим первым совместным днем за сотню лет.

Они шагали по улицам, взявшись за руки. Йейн словно бы оживлял для Хейвен древний город. Он описывал пышные сады и роскошные бани, некогда окружавшие приземистый круглый храм под названием Пантеон. Он рассказывал ей о кровавых битвах, происходивших в Колизее в присутствии публики. Хейвен шла рядом с Йейном по Форуму, и он не казался ей грудой развалин. Античные рынки оживали, в языческих храмах звучали таинственные песнопения. Казалось, Йейну знакома каждая улица, каждый переулок Рима. Здесь он был в своей стихии. Встречные итальянки смотрели на Йейна, как на ожившего бога, а по тому, какими взглядами они одаривали ее, Хейвен понимала: эти женщины гадают – и как только простая смертная посмела посягнуть на него.

Свет закатного солнца позолотил деревья. Йейн и Хейвен поднялись на вершину Авентинского холма, чтобы полюбоваться раскинувшимся внизу городом. Группа туристов застала их целующимися в монастырском саду. А потом они, смеясь, выбежали на площадь напротив средневековой церкви. Хейвен отступила назад, чтобы лучше рассмотреть высокую колокольню, а Йейн скрылся за колоннами портика. Немного погодя Хейвен нашла его. Йейн стоял, прислонившись плечом к стене, рядом с гигантским барельефом. Похоже, барельеф был на несколько столетий старше здания церкви. Он изображал бородатый лик безымянного бога с пустыми глазницами и широко раскрытым ртом.

– Это «La Восса della Verita», – объяснил Йейн. – Уста правды. Говорят, если солжешь, положив руку в рот этого божества, оно откусит руку. Хочешь попробовать?

– Нет уж, спасибо, – сказала Хейвен.

Что-то было в этом барельефе такое, от чего ей стало не по себе. Казалось, за ликом божества лежит черная бездна. Страшно было прикоснуться бог знает к чему, сунув руку в беззубый рот.

– Ну, тогда я первый, – сказал Йейн и просунул пальцы между губами мраморного божества. – Не хочешь ни о чем меня спросить, пока я рискую рукой?

Кое о чем Хейвен хотела его спросить. Но вопросы, готовые сорваться с ее губ, могли испортить такой чудесный день. К тому же не исключалось, что ответы ее совсем не порадуют. Она уже знала, что порой правда обитает в темных, потайных углах и лучше не заставлять ее выходить на свет.

– Нет, – ответила она Йейну, и стоило ей произнести это слово, все именно так и стало. Другие женщины – модели с фотографий и девушка, которая когда-то любила Этана, – все они исчезли, испарились из мыслей Хейвен вместе с Джереми Джонсом.

– Вот это я всегда так любил в тебе. Ты такая милая… и такая наивная.

Йейн громко рассмеялся, когда Хейвен ткнула его пальцем в плечо.

Как только солнце село, на улицах, кроме туристов, появились римляне. Себя, как говорится, показать и на других посмотреть. Подростки ходили большими шумными компаниями, молодые супружеские пары гуляли с детьми на руках, пожилые дамы, пытаясь молодиться, разгуливали в кожаных мини-юбках и в туфлях на высоких каблуках. Неподалеку от дома, где находилась квартира Йейна, они с Хейвен выбрались из толпы и зашли в маленький ресторанчик, в котором не было ни окон, ни дверей – только большие круглые отверстия, вырезанные в стене старинного здания. Гости сидели за одним длинным деревянным столом, зал был освещен только сотней свечей. Посередине зала пол украшала древняя мозаика, изображавшая бога, управляющего колесницей. Одной рукой бог сжимал запястье испуганной девушки. Продвигаясь к столу, Хейвен осторожно перешагнула через изображение.

– Мы здесь раньше бывали? – шепотом спросила она у Йейна, когда они сели за стол. – Эта мозаика…

– Ты ее узнаешь?

Хейвен кивнула. В этой картине было что-то, вызывавшее у нее радостное волнение пополам со страхом.

– Я так и думал, что ты ее узнаешь, – сказал Йейн, взял Хейвен за руку и стал рассматривать ее ладонь, словно там была записана некая история. – Точно такая же мозаика находилась на вилле на острове Крит. Владелец этой виллы был богат и влиятелен. Некоторые называли его колдуном, но это было не совсем так. Однако его соседи знали о нем достаточно, чтобы всеми силами избегать встреч с ним. Они говорили, что в его присутствии у них «туман в голове». Стоило ему стать чьим-нибудь клиентом – и бизнес шел насмарку. Стоило ему нанести визит какому-то семейству – и семья распадалась.

Однажды он посетил богатое и уважаемое семейство и с первого взгляда влюбился в юную дочь хозяев. Он попросил ее руки, и отец девушки не смог отказать ему. Никто не сомневался в том, что он обожает свою избранницу. Она же была слишком молода, совсем не разбиралась в людях и решила, что тоже любит его. Но время шло, и он начал опасаться, что ее чувства могут измениться, что она может встретить того, кого полюбит сильнее. Мысль о потере возлюбленной чуть не свела его с ума, и он стал держать ее взаперти на своей вилле. Несколько лет она жила там и шила платья, которые никому не суждено было увидеть, и рисовала пейзажи на стенах своей спальни.

Однажды, когда хозяина не было дома, на вилле случился пожар. Его жену все так давно не видели, что только один из слуг вспомнил о ней и попытался спасти. Он вынес полумертвую женщину из горящей виллы, отнес ее в дом, где жили двое его друзей, и спрятал там. Когда молодая госпожа пришла в себя, между ней и слугой вспыхнула любовь, и как только женщина немного окрепла, они бежали в Рим. До конца своих дней супруг искал свою жену-беглянку.

– Это правдивая история? – спросила Хейвен. Одна картина не выходила у нее из головы. Она помнила комнату с мозаичным полом. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирались цветущие поля. Только хорошенько приглядевшись, можно было понять, что качающаяся под ветром трава и ослепительно-голубое небо нарисованы на стенах.

– В целом – да, – ответил Йейн. – Я ее только самую малость приукрасил.

– Это про нас, да?

– Да.

– Как давно это случилось?

– Вскоре после того, как мы бежали в Рим, умер Юлий Цезарь. По современному календарю это сорок четвертый год до Рождества Христова.

У Хейвен сразу возник миллион вопросов. Но прежде чем задать первый из них, она осмотрелась по сторонам и убедилась в том, что никто из сидящих за общим столом не услышит ее слов. Но на самом деле их разговор с Йейном звучал дико даже для нее самой. Если кто и подслушивал, то этому человеку должно было показаться, что они сошли с ума.

– Значит, мы знакомы две тысячи лет?

– Может быть, еще дольше. Даже мои воспоминания о более ранних временах немного путаются.

– И все это время мы были одними и теми же людьми?

– Не совсем так. Каждая жизнь нас немного изменяет. Но наша суть остается одной и той же. Как Рим. Он сильно изменился с сорок четвертого года до нашей эры, но во многом – это один и тот же город.

– Неужели всевновь и вновь возвращаются в мир?

– Я так не думаю, – покачал головой Йейн. – Возвращаются только те, кого здесь что-то держит. Не думаю, что нас много.

– Что же держит здесь тебя?

– Ты.

Йейн подозвал официанта. Тот ушел и вскоре вернулся с графином красного вина. Он налил вино в два бокала для Йейна и Хейвен. Хейвен с опаской огляделась по сторонам.

– Это Италия, – успокоил ее Йейн. – Тут можно выпивать с шестнадцати лет. А будучи в Риме…

– Ты хочешь меня напоить? – шутливо осведомилась Хейвен, вертя в пальцах тонкую ножку бокала.

– Конечно, – ответил Йейн таким тоном, что Хейвен пронзила дрожь. Он так смотрел на нее, что она поняла: он больше не собирается ждать.

– Но как это получается? – спросила она, залившись румянцем. – Как люди вновь находят друг друга?

– Я знаю только, что нас тянет к тем, кого мы прежде любили. В твоей жизни есть кто-нибудь, с кем ты особенно близка? Кто-нибудь, кто понравился тебе с первой секунды знакомства?

Хейвен подумала о Бью и кивнула.

– Если так, то с этим человеком ты могла быть знакома в прежней жизни.

– А мы с тобой находим друг друга во всех жизнях?

Печаль во взгляде Йейна сказала Хейвен о том, как мало она знает.

– Хотел бы я, чтобы все было так легко и просто. Я разыскиваю тебя во всех жизнях, но не всегда нахожу. А порой нахожу слишком поздно.

– Слишком поздно?

О таком варианте Хейвен не задумывалась.

– В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году я нашел тебя в Париже. Мой отец был богатым английским купцом, и, как только я повзрослел, я настоял на том, чтобы он поставил меня управляющим конторы во Франции. Не успел я пробыть в этой стране и трех дней, как увидел крестьянскую девушку. Она упала в обморок на улице в тот момент, когда я шел в контору. Я успел взять ее на руки и унести с проезжей части – иначе ее переехала бы карета. Затем я отвез ее к себе в гостиницу. Это была ты. Ты прошла пешком более ста миль, чтобы добраться до Парижа, и по пути сильно простудилась и подхватила лихорадку. Я делал все, что только было в моих силах, чтобы спасти тебя, но неделю спустя ты умерла у меня на руках. Я заразился лихорадкой от тебя и ненадолго тебя пережил.

– Это ужасно! – воскликнула Хейвен. Из ее глаз потекли горячие, жгучие слезы. Казалось, та старая боль еще свежа.

– Да, но мы успели провести вместе хотя бы несколько драгоценных дней. А в той жизни, которая предшествовала этой встрече, ты была замужем, и твой муж…

– Замужем? – вмешалась Хейвен. – Почему же я не дождалась тебя? Как вообще мог быть кто-то другой?

– Попробую объяснить. Ты родилась, наделенная особыми дарами. Ты прекрасно рисуешь и шьешь, не так ли?

– Так, – кивнула Хейвен, гадая, что тут может быть общего.

Официант подошел к ним с меню. Йейн дождался момента, когда тот ушел, и продолжал:

– Эти таланты перешли из предыдущей жизни в нынешнюю. Они довольно редки, но не настолько редки, как тебе кажется. Вот почему Моцарт умел играть на фортепиано, едва расставшись с подгузниками. Вот почему в новостях то и дело мелькают сообщения о семилетних гениальных математиках.

У меня тоже есть талант. Я не пишу опер и не произвожу в уме сложные математические расчеты. Просто у меня удивительная память. Большинство людей забывает предыдущие жизни, а я почему-то никогда не утрачиваю воспоминания. Они всегда остаются со мной. Поэтому я всегда знаю, что должен разыскать тебя. Но порой ты меня не вспоминаешь, не помнишь. И не только я нахожу тебя неотразимой. На самом деле мне кажется, что я постоянно возвращаюсь именно поэтому.

Йейн умолк, сделал глоток вина. Хейвен растерянно спросила:

– Почему?

– Чтобы отгонять от тебя соперников.

– Ты шутишь!

– Может быть. Но ты уж мне поверь: теперь, когда я тебя нашел, я никому не позволю встать между нами.

Их колени соприкоснулись под столом. Хейвен была вынуждена сделать глоток вина, чтобы усмирить пожар, вспыхнувший в ее груди.

Напившись вина и наевшись спагетти, они отправились домой. По пути они то и дело останавливались в темных закоулках и в подворотнях и подолгу жадно целовались. А когда они вошли в квартиру, Йейн на руках отнес Хейвен наверх. Не отрывая губ от ее губ, он расстегнул платье и уложил ее на мягкие белые простыни, чуть колеблющиеся под ветром, залетавшим в спальню через открытые балконные двери. Теплая рука Йейна легла на обнаженный живот Хейвен.

– Я люблю тебя, – прошептал Йейн, и Хейвен показалось, что она сейчас умрет от блаженства.

ГЛАВА 34

Хейвен проснулась в одиночестве. Балконные двери были распахнуты. На площади еще было тихо. Хейвен повернула голову к открытой двери ванной комнаты, прислушалась – не доносятся ли звуки из гостиной. В квартире она была одна. Лежа в постели, она стала гадать, не приснились ли ей предыдущие дни. Все казалось слишком прекрасным, таким, о каком можно только мечтать. А раньше Хейвен никогда не везло.

Но вот ее взгляд упал на одежду, в которой она вчера вечером гуляла по Риму. Платье было переброшено через спинку стула. К Хейвен мгновенно вернулись все события прошедшей ночи. И она порадовалась тому, что ее сейчас никто не видит – так сильно она покраснела. Она сама не могла понять, что за чувства ей владеют – смущение, волнение, желание повторить то, что случилось ночью. Если то, что рассказал ей Йейн за ужином, было правдой, такое с ней происходило и прежде. Жаль, что она не помнила, как это было в других жизнях.

Она выскользнула из постели и стала рыться в чемодане в поисках подходящей одежды. Только она успела натянуть джинсы, как хлопнула входная дверь. Йейн прошел в кухню. На цыпочках прокравшись через гостиную, Хейвен подошла к кухонной двери как раз в тот момент, когда Йейн закрыл и запер на ключ дверцу одного из шкафчиков. Он выглядел небрежно-царственным в мятой белой рубашке, рукава которой он закатал до локтя. Хейвен вспомнила его мускулистую грудь и чуть не потеряла сознание.

– Доброе утро, – негромко проговорил Йейн и подошел к двум пакетам, которые он поставил на кухонный стол. – Рано ты встала. У нас не осталось еды, и я сходил на рынок. Чего бы ты хотела поесть? Я научился готовить потрясающий омлет.

– А что в шкафчике? – спросила Хейвен, постаравшись, чтобы голос прозвучал спокойно и легко.

– Там коробка, в которой я храню небольшую сумму в евро – для неожиданных поездок и прочих непредвиденных случаев. – Йейн взял Хейвен за руку и притянул к себе. – Ну, как ты?

Хейвен блаженно вздохнула. Йейн наклонился и поцеловал ее. Когда он был так близко, она не могла ясно соображать.

– Прекрасно, – ответила она.

– Вижу, – сказал он, рассмеялся и отпустил ее. – Ну, чем желаешь заняться сегодня? Есть в Риме что-нибудь такое, что ты мечтала увидеть?

– Как насчет Сикстинской капеллы? – спросила Хейвен, вытащив упаковку из шести яиц и кусок сыра из первого пакета. Это была первая из достопримечательностей Рима, какая пришла ей в голову.

– Я там ни разу не был, – признался Йейн. – Я не большой поклонник церквей.

– Отлично! Вот мы оба и побываем там впервые.

– Там будет полно народа, – предупредил Йейн.

– Ну, постоим немножко в очереди. Я не против, а ты?

– Меня не ожидание пугает, а туристы. Американскиетуристы.

Хейвен сделала большие глаза.

– Только не говори мне, что ты – из тех снобов, которые терпеть не могут других американцев!

– Я не имею ничего против американцев. Я против того, чтобы они нас с тобой фотографировали. Предпочитаю быть тише воды ниже травы, пока мы здесь.

– Знаешь, если мы собираемся быть вместе, то рано или поздно кто-нибудь нас обязательно щелкнет, и… – Хейвен запнулась. У нее мелькнула неприятная мысль. – Дело не в Джереми Джонсе, случайно? Тебя полиция не разыскивает?

Йейн нахмурился.

– Нет, я не прячусь от полиции, Хейвен. Я просто пытаюсь оберегать тебя.

– Не понимаю, что дурного мне могут сделать фотографы. – В принципе, она могла не настаивать на посещении Сикстинской капеллы, но ей было неприятно все время скрываться. – Ты мог бы просто надеть шляпу и темные очки. Мы не станем прятаться.

Она ясно дала Йейну понять, что этот спор ему не выиграть.

– Ладно, – не слишком охотно проговорил он. – Но позировать для толп туристов я отказываюсь.

– Ясное дело.

– А потом мы уйдем куда-нибудь подальше от самых злачных туристических мест.

– Договорились.

– И никто не будет жаловаться.

– Никто-никто, – заверила его Хейвен.

– И ты позволишь мне купить тебе что-нибудь красивое.

Хейвен снова сделала большие глаза и рассмеялась.

– Посмотрим.

– Ладно. А теперь ступай на балкон, садись и готовься к самому вкусному омлету в своей жизни.

Более вкусного омлета Хейвен Мур не ела ни разу в жизни. Кофе, апельсиновый сок и даже тост – все казалось ей вкуснее того, что она пробовала раньше. Но если учесть, кто был с ней рядом, какой вид открывался с балкона, если вспомнить прошедшую ночь… да она бы кусок картона прожевала, проглотила и сказала бы, что ничего вкуснее в жизни не ела.

– А ты раньше умел так прекрасно готовить? – спросила она, стараясь не говорить с набитым ртом.

– Нет. Похоже, в каждой очередной жизни осваиваешь что-нибудь новенькое. Моя мать меня кое-чему обучила. Прежде чем выйти за моего отца, она была известным шеф-поваром.

– А теперь?

– А теперь она алкоголичка, – спокойно ответил Йейн.

– Мне очень жаль.

– Не расстраивайся, – сказал Йейн. – Тебе ли говорить о трудном детстве. Не так-то просто быть бесноватой целых восемь лет.

– Да нет, все было не так уж ужасно, – улыбнулась Хейвен и очень удивилась тому, как весело она об этом говорит. – По крайней мере, у меня был Бью. Но ты можешь себе представить, каково это – жить в городке, где все убеждены в том, что дьявол обходит дозором восток штата Теннесси?

– С ума сойти! – Йейн покачал головой. – Всем известно, что дьявола нет на юге. Он живет в Нью-Йорке.

– Это шутка, да? – довольно долго промолчав, спросила Хейвен.

– А что же еще? Кстати, а кто такой Бью? – спросил Йейн, нарочито рассеянно тыкая вилкой в омлет.

Хейвен едва удержалась от смеха. Ее еще никто не ревновал.

– Это мой лучший друг. У нас было общее дело, мы вместе шили платья.

– Ага. Стало быть, речь идет о мужчине, уверенном в своей мужественности. – Йейн в третий раз намазал маслом тост. – Каков он собой?

– Сейчас попробую его описать… Высокий, светловолосый, симпатичный, куотербек в школьной футбольной команде, смешной, обаятельный, очень умный. – Хейвен умолкла и сделала глубокий вдох. – Ах да. И еще он гей.

– Аллилуйя. – Йейн вытер со лба воображаемый пот. – А я уж было забеспокоился. А у Бью есть бойфренд?

– В Сноуп-Сити, штат Теннесси? – хмыкнула Хейвен. – Даже если в нашем городе имелись другие геи, у них бы духу не хватило признаться в этом. Если Бью оттуда не выберется, его ждет жалкое существование.

– Я не стал бы так уж сильно за него переживать. Думаю, очень скоро он кого-нибудь найдет, – сказал Йейн.

– Ты так думаешь? – спросила Хейвен, пытаясь разгадать взгляд Йейна.

– Если Бью – твой лучший друг, почему ты о нем так мало рассказываешь?

– Мы поссорились перед моим отъездом. Я раскрыла отцу Бью его тайну. Я не должна была этого делать. Но я хотела сделать, как было бы лучше для него…

– Но у него на этот счет другое мнение.

– Именно так, – кивнула Хейвен.

– Да… Забавно, правда. Для людей, которых любишь, всегда стараешься делать самое лучшее, а потом за все старания получаешь одни неприятности.

Хейвен вздернула брови.

– Мы ведь не про то говорим, что нас могут сфотографировать вместе?

– С какой бы стати я стал менять такую приятную тему на совсем неприятную? – невинно осведомился Йейн.

Очередь к Сикстинской капелле оказались короче, чем ожидали Йейн и Хейвен, хотя двадцатиминутного ожидания под палящим летним солнцем хватило, чтобы на носу у Хейвен выступило несколько новых веснушек. Наконец они оказались в большом помещении, набитом сотнями потных туристов, глазеющих на потолок и наступающих друг другу на ноги. Как и предсказывала Хейвен, никто из них не обратил никакого внимания на красивого молодого человека в «стетсоне» и темных очках. Даже киношная красота Йейна не могла отвлечь внимание туристов от созерцания красоты искусства.

Хейвен минут десять ходила по залу церкви с запрокинутой головой и разглядывала фрески Микеланджело, но наконец у нее разболелась шея, и она была вынуждена вернуться, так сказать, на землю. Ее внимание привлекла роспись на северной стене. Там были изображены три отдельные сцены. Эта фреска работы Боттичелли называлась «Искушение Христа».

– Ты знакома с сюжетом? – спросил Йейн и снял очки.

– Конечно. – Хейвен обрадовалась возможности хоть немного похвастаться своими познаниями. – Когда Иисус удалился в пустыню, к нему явился Сатана в обличье старика-отшельника и трижды попытался искусить его. Сначала он искушал Христа яствами, затем предложил ему все богатства мира. И наконец он возвел Христа на высокую крышу и сказал ему, что если он спрыгнет с этой крыши, ангелы его подхватят. Но Иисус устоял перед всеми искушениями.

Хейвен почувствовала, что Йейн не спускает с нее глаз.

– А ты бы устояла? – спросил он. – Если бы кто-то предложил тебе все, чего ты когда-либо желала, ты бы смогла отказаться?

Хейвен на миг задумалась.

– Интересно… – задумчиво проговорила она. – Надеюсь, что я смогла бы устоять. Особенно – если бы ценой искушения была моя душа. Но до сих пор я жила довольно скромной, уединенной жизнью. Не сказать, чтобы в Сноуп-Сити было так уж много искушений. Не могу припомнить, чтобы мне там предлагали хоть что-нибудь,что моей душеньке угодно. Так что… одному Богу известно, как бы я поступила, если бы мне предложили сразу все. – В этот момент Хейвен вдруг краем глаза заметила, как одна из женщин толкает своего спутника в бок и указывает на Йейна. – Пойдем, пора сматываться отсюда, – сказала Хейвен.

По пути от церкви до реки Йейн почти все время молчал. Он шагал, опустив голову. Казалось, то ли его мысли слишком тяжелы, то ли он зачарован передвижением собственных ног. На середине моста Ponte Sant’Angelo Йейн схватил Хейвен за руку, и они остановились. Под мостом, в воде Тибра, как в мутном зеркале, отражался верхний мир. Прижав ладони к щекам Хейвен, Йейн наклонился и поцеловал ее. Это был печальный и жадный поцелуй. Так в стародавние времена целовали своих подруг моряки и солдаты, чья жизнь была полна опасностей.

– Хейвен, ты останешься здесь со мной? – спросил Йейн в то мгновение, когда Хейвен еще не успела открыть глаза. Его голос прозвучал почти умоляюще. – Мы могли бы быть счастливы в Риме. Давай не будем возвращаться в Нью-Йорк, хорошо?

Хейвен сдавленно рассмеялась.

– А нас не выставят отсюда? Я ведь даже по-итальянски говорить не умею.

– Это легко исправить, – возразил Йейн. – К тому же работать нам не придется.

– Ты серьезно?

Настойчивость Йейна начала немного пугать Хейвен.

– Как только ты будешь к этому готова, мы можем снова пожениться. Пожалуйста. Я не хочу возвращаться.

– Я не понимаю. Почему ты этого так не хочешь?

В ожидании ответа Йейна Хейвен услышала щелчок затвора фотоаппарата. Две девушки в футболках с эмблемой UNC-T стояли в нескольких ярдах от них. Обе смеялись, прикрывая губы ладонями. Йейн, ужасно побледневший, замер на месте. Хейвен направилась к девушкам. Чем ближе она подходила, тем шире у тех раскрывались глаза.

– Девочки, хотите с ним сняться? – спросила Хейвен, но девицы были просто в шоке и лишились дара речи. – Все нормально, – заверила она их. – Я – личный ассистент мистера Морроу. Можете встать рядом с ним, и я вас сфотографирую.

– Правда, что ли? – пролепетала одна из ошеломленных девиц и протянула Хейвен свой мобильник.

– Конечно, – кивнула Хейвен. Как только девицы застенчиво шагнули к Йейну, Хейвен старательно стерла кадры, на которых были засняты Йейн и она. – А теперь улыбочку! – приказала она.

– Извини, пожалуйста, – сказала она Йейну, когда девицы ретировались. – Я обещала, что тебе не придется позировать для фотографов. Куда пойдем теперь?

Йейн не ответил на ее вопрос.

– Ну так как?

– Ты о чем?

– Ты останешься в Риме? Со мной?

– Я не знаю. Может быть, – со вздохом вымолвила Хейвен. – Она подумала о матери, о Бью. Она не знала, сумеет ли бросить их. – Ты должен дать мне время подумать.

– Что ж, на сегодня хватит и «может быть». – Настроение у Йейна сразу улучшилось. Он надел шляпу и очки и предложил Хейвен руку. – Даю тебе время на размышления до завтра. А теперь экспедицию возглавлю я.

Он вел Хейвен по улицам, умело лавируя между толпами народа, ловко огибая гигантские лужи. И вот наконец они оказались на площади, но она была очень маленькая – всего-навсего место, где улица расширялась. Тем не менее со всех сторон здесь стояли продавцы антиквариата. Медные часы и дверные ручки, тончайшие стеклянные орнаменты лежали рядом на столиках, и каждый предмет был сокровищем, которое только того и ждало, чтобы за ним явился тот, для кого оно предназначено.

Йейн остановился перед деревянной тележкой, в которой лежали десятки гравюр – иллюстрации из старинных книг. Ветер шевелил страницы. Йейн тут же принялся просматривать картинки.

– Что ты ищешь? – спросила Хейвен.

– Я обещал купить тебе что-нибудь красивое, – ответил Йейн. – В последний раз, когда я был здесь, мне попалась на глаза чудесная гравюра, но у меня не было при себе наличных, и я хотел как можно скорее вернуться за этой картиной. Ага, вот она! – воскликнул Йейн и протянул Хейвен иллюстрацию.

Гравюра изображала молодую пару. Мужчина и женщина лежали на весеннем лугу. Высокая трава почти скрывала их из виду. Луг окружали пышно цветущие деревья. В небе кружили птицы, кругом росли яркие цветы. Вдалеке были видны белые колонны храма. Хейвен провела кончиком пальца по шершавому правому краю листка. Часть гравюры была оторвана, и с этой стороны в уголке чернело пятно – то ли чем-то капнули на листок, то ли это была грозовая туча.

– Я ее сразу заметил, – сказал Йейн, указав на девушку на гравюре. Лента, несколько раз обернутая вокруг ее волос, едва сдерживала пышные кудри, торчавшие во все стороны. – У нее волосы, как у тебя.

– Бедняжка, – пробормотала Хейвен. – И как она справлялась с такими непослушными волосами без современных средств ухода?

– Чем тебе не нравятся твои волосы? – Йейн потянул к себе одну кудряшку и отпустил. Тугой локон тут же вернулся на место. – На мой взгляд, они просто фантастические.

То ли он говорил совершенно искренне, то ли был восхитительным лжецом.

–  Правда? – Хейвен попыталась посмотреть на себя глазами Йейна, но увидела только девушку, которой была на протяжении семнадцати лет. – Но… Констанс была так красива.

– Верно. Но тебя я знал с самыми разными лицами и прическами. Но они все мне нравились – главное, что они принадлежали тебе. – Йейн спросил, сколько стоит гравюра, и расплатился с торговцем. Когда тот вручил ему аккуратно упакованную картину, Йейн отдал ее Хейвен. – Это будет для тебя напоминанием.