Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9 "

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 55 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После путешествия Лидочки в Челушинскую о ней все забыли. Проходили дни, и никто ничего нового ей не рассказывал.

Если звонили или приходили люди, то они либо ничего не знали о Сергее, либо забыли о нем. Сергей прожил жизнь, не высовываясь, и был известен в узком кругу краеведов, дюжине коллег и десяткам редакторш или бухгалтеров. Наверное, у него были, кроме того, родственники и друзья детства, но, если судить по похоронам, их было совсем немного.

Жаль, что у Ольги нет телефона – вот кому бы Лидочка позвонила без всякого стеснения. Она могла бы узнать новости про деятельность Толика. Самому же Толику Лидочка звонить не решалась: в конце концов, Сергею она даже не родственница, а расставание с Толиком вышло холодным из-за этого проклятого портсигара.

Всю неделю Лидочка была в делах, и это способствовало странному феномену: превращению события, занимавшего все мысли и чувства, заставившего провести полдня в грязной траншее, в разряд воспоминаний, когда невозможно провести грань между тем, что случилось с тобой, и тем, что ты видел в кино или читал. Все, что было связано со смертью Сергея, стало каким-то придуманным, нереальным. И может быть, это хорошо, что к этому не надо возвращаться…

Конечно, оставалось любопытство. Лидочка понимала остальных участников драмы, тех, кто теснее, чем она, связаны со смертью Сергея. Какие-то объяснения должна была дать Толику Нина Абрамовна. Не исключено, что ей сейчас приходится нелегко. Неизвестна судьба Руслана – у Лидочки он больше не появлялся, а Даша ей не звонила. Лидочка больше не входила в круг людей, нужных ей или способных помочь.

Вспышки любопытства были непроизвольны. Например, идешь домой, впереди мелькнет рыжая грива волос – неужели Даша? Хочется догнать ее, но потом понимаешь, что это не Даша. Или вдруг почудится голос Нины. Оглянулась – какая-то толстая бабка с сумками…

В четверг во второй половине дня Лидочка заглянула в «Московский рабочий». Особых дел у нее там не было, но если бы ей сказали, что она приехала на Чистые пруды в надежде встретить Марину, она бы искренне отвергла такое утверждение.

Лидочка поднялась на четвертый этаж.

Когда-то издательство занимало все колоссальное сталинское здание, отделенное от улицы железной решеткой и своим маленьким парком. В каждой комнате, размером с кабинет председателя райисполкома, сидели по два редактора, которые беседовали по телефонам, ожидая, когда откроется весьма приличная по тем временам столовая и при ней более приличный буфет, – издательство было партийным, хотя с уходом пожилого столпа главенство в нем захватили люди, для партии не надежные, склонные к реформам и обогащению. Но солидность еще держалась, даже когда рухнули прочие издательские дома, крупнее и повыше рангом, чем «Московский рабочий». К счастью, издательству было что сдавать в аренду, и, постепенно съеживаясь, лишаясь территорий за право издавать книжки и пользуясь поддержкой московских литераторов, издательство худо-бедно тянуло, трудилось и старалось издавать книги серьезные и нестыдные. К тому же оно издавало путеводители и справочники по московским окрестностям, так как считалось издательством не только московским, но и подмосковным.

Теперь же за издательством осталось всего два этажа, остальное расхватали жадные «структуры», посадили у входов в коридоры людей в штатских мундирах с порочными, каменными лицами, а издательство стало жить теснее, без столовой и буфета, да и не было нужды в прежнем продуктовом снабжении.

Лидочка зашла к худредам забрать пакет с не вошедшими в путеводитель слайдами.

У дверей к худредам ее настигла Марина. Аккуратная, милая, работящая. В этих стенах она чувствовала себя уверенно, как рыбка в привычном аквариуме.

– Господи, что ты здесь делаешь? Я тебе звонила раз пятнадцать!

– Позвонила бы вечером.

– Вечером у тебя занято, как на вокзале.

Причесана Марина была странно, будто начала приводить себя в порядок, да позвонил телефон или надо спешить – вот и бросила дело на половине. Марина во всем чуть не дотягивала, и Лидочке казалось, что в ней слишком мал запас жизненных сил.

– Что-нибудь случилось? – спросила Лидочка.

– Я тут по своим каналам узнала… Очень плохо с Ниной Абрамовной.

– Что произошло?

– Не бойся, она жива, ее никто не убил. Но она в больнице. Мне позвонили наши общие знакомые, один человек… он сказал, что к ней приезжали из милиции, потом увезли на допрос, и было это сделано так безжалостно, ты представляешь, ты их видела!

Марина увлекла Лидочку к окну в конце коридора. За окном поднималась массивная колокольня петровского времени. Марина закурила. Она курила нервно, часто и неглубоко затягиваясь.

– Но потом ее отпустили?

– Ей стало плохо там, в милиции, а потом в поезде она чуть не умерла. Теперь она лежит в клинике с нервным срывом. До сих пор боятся за ее жизнь. Ну скажи, скажи, разве можно так обращаться с женщиной?

– Наверное, нельзя, – осторожно сказала Лидочка. Конечно, надо бы поговорить с Толиком. Впрочем, деликатность – не его сильная черта.

– Вчера я говорила с нашим общим другом, непосредственной опасности для жизни нет.

– А следствие остановилось?

– Лидочка! – расстроилась Марина. – Мне кажется, что я опять вижу в тебе эту внутреннюю жестокость.

– Мне любопытно, как она объяснила судьбу портсигара.

– Наверное, этому есть разумное объяснение. Лидочка, мы обязаны верить людям.

– А ты не знаешь, – спросила Лидочка, – как там дела у Даши и ее Руслана?

– Я не поддерживаю никаких связей с тем семейством, – ответила Марина. – Да и раньше не была знакома. А почему ты сама не позвонишь?

– Как-то неловко.

– Ты меня удивляешь. То тебе безразлична судьба невинной женщины, то ты вдруг стесняешься позвонить Сережиным любовницам!

– Наверное, ты права, – согласилась Лидочка. По коридору шла статная дама из отдела художественного оформления.

– Марина Олеговна, – пропела она, – моя драгоценная! Вас просил главный художник зайти. Вы слышали о нашем происшествии?

– Ну что еще? – Марина сразу побледнела.

– Владислав Михайлович вам все расскажет, – закончила свою арию дама.

– Ты подожди, не уходи. Что еще могло случиться? – И Марина побежала по коридору, нервно выстукивая каблучками по паркету.

Сзади ее фигура казалась особенно ладной.

Лидочка пошла за ней. В соседней с кабинетом главного художника комнате была лишь Ася. Ася, конечно же, не знала, где лежит пакет со слайдами, и они проискали минут десять. Тут как раз в дверь заглянула Марина и громко прошептала:

– Господи, ты здесь! А я уж испугалась, что ты ушла.

Лидочка забрала пакет, поблагодарила Асю и вышла в коридор.

– Я готова его убить, – сказала Марина. – Постой, я закурю. Это ужасно.

– Что случилось? У тебя даже руки дрожат.

– У меня хвост дрожит, – ответила Марина. Она закурила и глубоко затянулась. Так и простояла, замерев, полминуты. Потом продолжала: – Этот Анатолий Васильевич звонил мне позавчера и опять твердил всякие глупости о литературе и о Сережином романе. Потом стал просить рукопись. Ему, видите ли, необходимо заглянуть в духовный мир писателя! Иначе он не может разгадать, кто его убил. Он, видите ли, узнает об этом из романа. Ты можешь себе представить подобную чепуху?

– Могу, – согласилась Лидочка. – Он мне об этом рассказывал.

– Тебе все шуточки. Но я ему наотрез отказала. Я заявила, что рукопись находится в работе и ее нельзя выносить из редакции. А сама на всякий случай отнесла ее домой. Пускай попробует ко мне сунуться!

– И что случилось?

– Он приехал вчера собственной персоной, заявился к главному, произвел на него впечатление. И под расписку, словно улику, утащил у художников второй экземпляр рукописи.

– Смешно, – сказала Лидочка.

– Нет, не смешно, не смешно. Ты ничего не понимаешь!

– Чего я не понимаю?

– Ему нельзя читать эту рукопись! Категорически нельзя. Рукопись такая откровенная, что дурак может сделать из нее ложные выводы. Дурак решит, что это автобиографический роман, но это неправда! А как я докажу это милицейской ищейке?

– Видно, придется мне самой его почитать.

– Я тебе его обязательно дам. Но я хотела дать тебе именно второй экземпляр, я боюсь отдать последний, единственный.

– Я подожду.

– Ой, Лидочка, ты ничего не понимаешь! – Голос Марины дрогнул, и, соскочив с подоконника, она быстро пошла прочь, даже не попрощавшись. Почему-то она была на самом деле расстроена тем, что Толик обошел ее и раздобыл рукопись.

* * *

Поход в издательство состоялся в четверг, и в тот же вечер позвонил Глущенко, позвал провести выходные на даче. У него появились некоторые соображения, как сообщил Женя, по части нашего детектива. Но главное соображение заключается в том, что Лидочке нужен свежий воздух и здоровая сельская пища, которую могут обеспечить только Глущенки на своей даче, потому что через два дома живет упрямый человек: он держит трех коров и держал их даже в самые антисобственнические времена. А как известно, парное молоко – панацея от всех недугов цивилизации.

Лидочка сказала, что еще не знает, как у нее сложатся выходные.

– Мы с завтрашнего дня на даче. И до понедельника, – сказал Женя, – наши ворота для вас всегда открыты.

– Спасибо.

Лидочка была рада приглашению и решила, что непременно поедет в Челушинскую. По крайней мере не по вызову милиции. А заодно заглянет к Ольге.

– Значит, до субботы? – переспросил Женечка. – Привозить с собой ничего не надо. В нашем хозяйстве все есть, кроме пластикового ведра. Если где увидишь, захвати.

– До субботы, – согласилась Лидочка.

Только она положила трубку, телефон зазвонил снова.

– Лидия Кирилловна, – сказала официально Нина Абрамовна. – Извините, что беспокою так поздно. Я говорю из больницы, здесь очередь, и в моем распоряжении только две минуты.

– Ой, Нина! – обрадовалась звонку Лидочка. – Как вы себя чувствуете?

– Простите, мое самочувствие не должно вас касаться. Меня интересует лишь одно – каким образом следователь узнал о том, что портсигар якобы принадлежит мне?

– Не знаю, – ответила Лидочка. – Но заверяю вас, что я об этом ничего ему не говорила.

Она сказала лишь часть правды. Но не рассказывать же, как выдала себя Марина.

– Не говорила? Нашла его в яме и не говорила? Вы меня удивляете!

Лидочка хотела было обидеться на Нину, но вдруг представила, как та, в больничном байковом халате, стоит у телефона на лестничной площадке – автоматы в больницах всегда устанавливают на лестничных площадках, за ней толпятся в очереди две или три старухи с бегающими глазами, старухи перешептываются: «Смотри-ка, у женщины припадок!»

– Простите, Нина, но я не была уверена, что это именно ваш портсигар. Я и сейчас не уверена. А если я не уверена, то зачем я буду доставлять людям неприятности?

– Вы лжете! – закричала в трубку Нина, и линия разъединилась.

«Наверное, мне никогда в жизни не доказать ей, что я и слова не произнесла, пока не проговорилась Марина. Но потом я дала Толику телефон Нины – ну как я могла не дать телефон Нины Толику? Толику нужна правда, а разве я не хочу правды? И как эта чертова правда оборачивается? Руслан где-то скрывается, Нина сидит в психушке, а кто следующий?»

Следующей позвонила Даша.

Когда Лидочку разбудил телефонный звонок, она подумала, что можно написать современную пьесу в виде цепочки телефонных разговоров. Персонажи неподвижно сидят на стульях и высвечиваются, когда у них зазвонит телефон. Поговорят – высвечиваются другие. И не надо двигаться, ходить, драться, убивать – все за вас сделает телефонный аппарат.

Было три часа ночи.

Три пятнадцать.

– Лидия Кирилловна, извините, что я так поздно, – заговорила девушка. Слышно было прекрасно, словно Даша была рядом и говорила Лидочке на ухо. – Я не знаю, что делать!

– Что-нибудь случилось с Русланом? Его арестовали?

– За что?

– За хранение оружия, за убийство Сергея – не знаю, но боюсь этого.

– Руслана они пока не нашли, – сказала Даша, – его нет в Москве.

– Тогда что же?

– Они говорят, что моя мама убила Сережу.

– Что?

– Сегодня они приехали к маме, увезли ее на машине, она вернулась только два часа назад. Ее все время допрашивал этот ублюдок, деревенский тупица Голицын! Я его собственными руками разорву.

– Погоди, Даша, я ничего не понимаю.

– А что тут понимать! Они сказали маме, что она проникла к Сереже той ночью и потребовала… потребовала, чтобы он не женился на мне! Иначе она его убьет.

Даша замолчала. Она часто дышала в трубку. Лидочка понимала, что Даша ждет ее реакции, но для Лидочки Дашин роман не был тайной, она знала обо всем от Руслана.

– Вы меня слушаете? – спросила Даша.

– Конечно, я тебя слушаю.

– Они сказали, что Сергей оставил об этом признание, письменное признание! Вы что-нибудь понимаете? Они хотели посадить маму в тюрьму!

– Но она приехала домой?

– Они даже машины ей не дали!

– Даша, успокойся, пожалуйста, успокойся. Расскажи внятно, что произошло.

– С утра они потребовали, чтобы мама приехала в Челушинскую, а мама отказалась.

– Они по телефону потребовали?

– Конечно, по телефону. А мама как раз уходила в институт. Я ничего не знала, я проснулась, мама уже на работе, я ничего не подозревала. А когда я вернулась домой, мамы не было. И тут позвонили из ее отдела – почему она не пришла, она должна была какую-то работу кончить и не пришла. Я сказала, что ничего не знаю, и сначала не стала беспокоиться, только к вечеру стала беспокоиться…

Часов в семь Даша, одолеваемая тяжелыми предчувствиями, принялась звонить знакомым, но никто не знал, где Елизавета. Даша не решилась звонить в милицию или в морг, она не допускала мысли о беде. Ей хотелось думать, что у мамы наконец-то завязался какой-нибудь роман, а может, кто-то приехал из Америки, и мама сидит в гостях, как всегда, забыв позвонить домой.

Даша утешала себя, придумывая все новые объяснения маминому исчезновению, и с каждой минутой таких оправданий оставалось все меньше… И тут мама вернулась. Зареванная, несчастная, еле живая. И, главное, она категорически отказалась рассказать Даше, что с ней произошло.

Ужинать Елизавета не стала, сидела и молчала, но Даша чувствовала такое облегчение от того, что мама нашлась, что спокойно собралась спать. Ей в пятницу вставать рано, они с подругами собрались за грибами. Даша легла спать, а мама пошла в ванную – она подолгу моется, – Даша и заснула. И вдруг ее что-то толкнуло в сердце. Она проснулась. Второй час, а мама все в ванной. И ей стало страшно. Непонятно отчего. Она постучала в ванную, чтобы узнать, не стало ли маме плохо, но никто не ответил. К счастью, дверь в ванную у них не запирается. Господи! Мама лежала без сознания в пустой ванне. Рядом на полу валялся пустой пузырек.

Даша вызвала «скорую» и побежала этажом выше, к соседке-медсестре. Соседка стала поить маму теплой водой, чтобы ее вырвало, и тут приехала «скорая». Они два часа возились с мамой. А потом еще приезжала милиция. Говорят, что милиция всегда в таких случаях приезжает, потому что подозревают, не было ли попытки отравления.

Они хотели взять маму в больницу, но не очень настаивали – у нее крепкий организм. Ей дали снотворного, примчалась мамина подруга Рита и осталась ночевать. В общем, проснись Даше позже, маму могли бы и не откачать.

Мама заснула до того, как «скорая» уехала и все ужасы кончились. Но она успела рассказать Даше и Рите, что ее сегодня допрашивали в Челушинской. Допрашивал молодой капитан, черный, коренастый, очень наглый. Он настаивал, что мама убила Сергея. Мама сначала просто смеялась, но потом он стал читать ей выдержки из какой-то рукописи, где написано, что его убила мама. Тут Лидочка потеряла нить рассказа, но Даша повторила, что у милицейского капитана есть напечатанная на машинке рукопись. Из нее он зачитывал абзацы и даже маму заставлял читать. Мама была в полном ужасе не из-за того, что там она выставлена преступницей, а потому, что Сережа осмелился опоганить все годы, которые их связывали. Почему? Что мы сделали ему плохого? Мама теперь не хочет жить, она не понимает, как она сможет людям в глаза смотреть…

Тогда Лидочка спросила Дашу, а как же, с точки зрения милиции, Елизавета могла совершить преступление? Даша объяснила, что, по их мнению, Лиза поехала ночью к Сергею, тот показал ей пистолет Руслана, Лиза стала требовать, чтобы Сергей отказался от ее дочери, потом потеряла контроль над собой и застрелила его. Но ведь мама в ту ночь была дома, она даже спать легла раньше, чем обычно. Как программа «Итоги» по четвертому каналу кончилась, они пошли спать. И проснулись вместе. Неужели вы думаете, что мама могла уйти, а Даша бы не заметила, как она ушла и как она утром вернулась? Но для следователя показания Даши не аргумент, потому что она дочь и может пойти ради матери на ложь. Это, конечно, правда, ради матери Даша пошла бы на любую ложь, но ведь этого не было!

– А теперь она спит, но ведь не исключено, что они завтра снова потащат на допросы. Точно потащат! Но поймите же, мама этого не выдержит, она умрет. Я вам слово даю, что мама умрет, я это чувствую.

– Но что я могу сделать?

– Вы должны защитить маму!

– Дашенька, ну как я могу это сделать?

– Вы поедете к этому милиционеру, вы ведь его знаете, и объясните ему, что мама не могла убить Сергея, совершенно не в состоянии.

– Чем я это докажу?

– Поймите, у мамы не бывает таких сильных чувств. Она сангвиник. Вы психологию проходили? Мама – сангвиник. У нее быстро возникающие, но слабые чувства. Все ее романы начинались за двадцать минут, а кончались через два месяца.

– За исключением…

– Это Сергей привязчивый. И мама к нему привыкла. В последние годы она его не как любовника воспринимала, а как… ну, как дядю или отчима. Он деньгами помогал, билеты доставал на поезд. Он был как мебель. Не очень любимая старая мебель, а не обойдешься.

– Откуда у вашего поколения столько цинизма? – спросила Лидочка, имея в виду Ольгину Катьку.

– Не больше, чем у вашего, – ответила Даша. – Только в вашем больше лицемерия. А за лицемерием тот же цинизм. Кстати, мы тоже умеем переживать.

– Но потом мама узнала о тебе и Сергее…

– Ах, не смешите меня, Лидия Кирилловна! Когда мама узнала, а не узнать было невозможно, ей же пришлось мне аборт устраивать, она готова была всех растерзать. Это был скандал – всем скандалам скандал! Но он кончился. А мебель осталась. Правда, мама считала, что, если мы поженимся, это будет удар по ее репутации, но я обещала ей быстро родить внучонка, мама засмеялась и задумалась. Все же Сергей остается при доме… Конечно, она бы рада отдать меня замуж за кого-то поприличнее. Но женихов поприличнее другие расхватали. А Руслан для мамы страшнее Сергея. Ситуация простая – маме ни с какого бока не надо было убивать Сергея. То есть дядю Сережу… Но предупреждаю, если меня тоже повезут на допрос, я сразу умру. Без завещания.

Переход был неожиданным для Лидочки.

– Погоди, Дашенька, не надо впадать в истерику!

– Но что нам делать?

– Ничего особенного. Завтра с утра ты вызываешь врача.

– Какого?

– Можно районного. Или из поликлиники, куда мама прикреплена. Он выдаст маме бюллетень на основе… «Скорая» оставила какую-то справку?

– Ой, оставила! Они сами сказали, что маме надо полежать два-три дня.

– Замечательно! И до понедельника никакой милиции!

– А вставать ей можно?

– Я бы советовала маме полежать в постели. У нее ведь слабость.

– Еще какая!

– Значит, мама лежит, ты маму кормишь, от нее ни на шаг не отходишь. Пускай тебя краном от мамы отрывают. Продержись до понедельника.

– Вы нас спасете?

– По крайней мере я все узнаю. Я думаю, что здесь недоразумение.

– Ничего себе недоразумение! Мама чуть не умерла.

– От недоразумений умирает много людей. И слава Богу, что с мамой обошлось.

– А я завтра хотела за грибами поехать… – В голосе Даши прозвучало глубокое огорчение.

– За грибами?

– Ну… за грибами.

– Переживет Руслан денек без тебя, – сказала Лидочка.

– Но я же вам не говорила…

– И не говори.

Даша повесила трубку. Было четыре часа ночи.

Лидочка знала, что произошло. Марина не хотела давать Толику рукопись романа, написанного Сергеем, потому что из рукописи можно было вычитать какие-то подробности личной жизни Сергея или по крайней мере намеки на это. Что бывает с писателями, решившими на закате жизни создать эпохальный роман и заодно свести счеты со своими друзьями и недругами. Вернее всего, поговорив основательно с Толиком, Марина сообразила, что ему читать роман не следует. Он же, заподозрив нечто в поведении Марины, а может быть, и в самом деле уверенный в том, что вся художественная литература списана с жизни и в ней можно угадать всех, кто там «изображен», совершил набег на издательство и благополучно изъял у художников второй экземпляр.

Если бы не четыре часа ночи, она бы позвонила Марине и получила бы от нее подтверждение своей теории. Впрочем, сомнений у нее и так не оставалось. Понятно, почему Марина хотела дать Лидочке рукопись: ей хотелось, чтобы Лидочка взяла на себя часть ответственности за бомбу замедленного действия, которая и привела в действие цепь драматических событий.

«А сейчас, – сказала себе Лидочка, – мы немного поспим, чтобы завтра не разламывалась голова».

Она понимала, что ей придется ехать к Толику раньше, чем ей хотелось, потому что нельзя допускать, чтобы он из своих не очень глубоких и неразумных романтических заблуждений коверкал жизнь и без того не очень счастливых людей.

* * *

Утром Лидочка вскочила позже, чем хотела. Перед этим она несколько раз просыпалась, и ей даже казалось, что она вовсе не спала ночью, только смотрела на часы: семь часов, потом восемь, потом половина девятого. Надо вставать. Только посплю еще десять минуток… Именно утром она и разошлась.

Наконец в девять она заставила себя выбраться из постели и босиком побежала в ванную. Потом, выскочив оттуда, позвонила Лизе. Она решила, что, если с третьего звонка никто не возьмет трубку, она перезвонит попозже.

Подошла Даша.

Сказала, что уже проснулась и даже очень давно. Мама спит, спит нормально, а вы, Лидия Кирилловна, что будете делать?

– Я тебе позвоню, – сказала Лидочка, – как только будет что рассказать. А ты держи оборону.

– Еще как держу!

Потом Лидочка позвонила Марине. Она не знала, рано ли поднимается Марина, но боялась, что та убежит из дома и ее не поймать весь день.

Марина была дома. Голос звучал сонно.

– Марина, – сказала Лидочка, – ты мне обещала дать рукопись.

– Ты с ума сошла, – возмутилась Марина. – Солнце еще не встало!

– Обстоятельства изменились.

– А что такое? Нет, ты мне скажи?

– Давай встретимся, ты мне передашь рукопись. Ты куда едешь?

– Через час я буду на «Чистых прудах». Но скажи, с Лизой все в порядке?

– Не совсем.

– Я так этого боялась! Не вешай трубку. Неужели они ее взяли?

– Мне хочется посмотреть, что в рукописи такого, из-за чего изменился весь ход действия.

– Конечно, Лидочка. Я уже три дня живу в таком ужасе! Я разрываюсь между желанием издать этот роман как память о Сергее и страхом, что его могут ложно понять… Я не могла представить, что Анатолий сообразит конфисковать экземпляр у художников. Удивительный нахал! Так скажи мне, что с Лизой?

– Надеюсь, ничего страшного, – сказала Лидочка. – Ее вчера допрашивали.

– И отпустили?

– Отпустили.

– Ну слава Богу, хоть тут обошлось. Хотя боюсь, что они от нее не отстанут.

Эти слова Марина повторила, когда они встретились в метро.

Марина стояла у стены, не замечая приближающуюся Лидочку. Издали видно было, какое грустное, потерянное у нее лицо. Марина была в темном платье и черных туфлях, отчего выглядела бледнее, чем обычно.

– Боюсь, что от Лизы не отстанут, – сказала она, передавая Лидочке толстую синюю папку. – А я до самой могилы буду чувствовать себя виноватой.

– Ну что ты себя казнишь! – остановила ее Лидочка. – Он и без тебя знал, что Сергей написал роман. Он и со мной говорил о силе литературы. Он своего рода романтик детектива, то есть он хочет разрешать загадки следствия неординарными путями. А неординарные пути у него вычитаны и высмотрены из книг и фильмов.

– Значит, ты думаешь, что с Лизой все обойдется?

– Я хочу в это верить.

Марина мялась, не уходила. Наконец решилась.

– Извини, что я тебя вынуждена предупредить, но это последний экземпляр. От тебя буквально зависит посмертная судьба Сергея… не потеряй рукопись, умоляю! Другому человеку я никогда бы ее не доверила. Ты меня слышишь, Лидочка?

– Спасибо за доверие. – Лидочка постаралась ободряюще улыбнуться, чтобы избавиться от пронизывающего сцену пафоса. – Я тебе позвоню.

Обычное расставание – я тебе позвоню. Позвонить стало обычнее и легче, чем разговаривать с глазу на глаз.

Марина быстро пошла прочь. Тяжелая сумка через плечо клонила ее стройную фигурку.

Лидочка поднялась наверх и вышла на бульвар.

Было десять часов утра. Пятница. Прежде чем что-либо предпринять, ей надо было хотя бы по диагонали проглядеть рукопись. Что в ней такого, что заставило Марину таить ее от капитана? Что в ней такого, что заставило капитана угрожать Лизе арестом и терзать ее в отделении?

Лидочка решила, что она даст себе два часа на ознакомление с романом. Два часа – примерно триста страниц.

Потом она решит, что делать дальше.

* * *

Лидочка прошла в начало бульвара, за спину классику Грибоедову, созданному в те времена, когда положено было ставить классикам такие же одинаковые памятники, как императорским особам до революции.

Она нашла пустую скамейку под тенью столетней липы.

Бульвар был еще пустынен – лишь по центральной его аллее спешили на службу припозднившиеся чиновники. Детей еще не вывели гулять.

День был сумрачным, но Лидочка, уходя, поглядела на свой старинный круглый барометр и увидела, что он стоит на «ясно». А ее барометр умел предсказывать погоду. Значит, погода скоро разгуляется.

Лидочка оттягивала момент начала чтения.

Она побаивалась рукописи. Автор был мертв, а люди, так или иначе связанные с ней, находятся либо в растерянности, либо в беде.

На синей папке было написано:

С. Спольников

«ЗНАК ТЕЛЬЦА»

Первая глава романа называлась «Гороскоп». Из чего Лидочка заключила, что роман будет вполне современным, с привлечением популярных заблуждений.

«Григорий Семенов, которому суждено стать центром настоящего повествования, родился 2 мая 1944 года под знаком Тельца. В момент появления на свет на него оказала сильное влияние Луна, которая подарила ему странную склонность к литературным занятиям. Бык Григория был крылатым. Талисманами Григория стали белая сова и золотой телец. Как известно из трудов неоплатоников, Тельцы по натуре терпеливы и сентиментальны, но ужасны, когда их терпению приходит конец. Они не выносят дисгармонической жизни, но порой склонны считать, что весь мир послушно кружится вокруг них. По натуре Тельцы скрытны, но чувства их куда острее, чем у всех других знаков Зодиака. Кроме того, Тельцы – прекрасные повара, но не следует понимать поварское искусство примитивно в пределах кулинарии. Тельцы старомодны, их ведущая идея – внушить другим любовь к себе, любовь времени и пространства, любовь судьбы и власти, любовь возвышающую и убивающую.

В мистическом плане читатель без труда отыщет здесь лунного легковооруженного лучника без копья и меча. Он безопасен для тяжеловооруженного рыцаря, зато и угнаться за ним по звездной дороге никто не может из смертных и богов…

Впрочем, Григорий узнал о своей натуре лишь в трепетном юношеском возрасте, когда впервые встретился с Лукрецией, женщиной загадочной, неоднократно вторгавшейся в его убогую жизнь и уносившейся вдаль, осенив его сизым крылом горлинки. Именно она внушила ему мысль о его мужском естестве.

…Лукреция опускалась, подогнув по-турецки ноги, на продавленную оттоманку, раскрывала потрепанный том в кожаном красном переплете с золотыми застежками и сначала долго шевелила губами, покрашенными в темно-вишневый цвет, а затем начинала переводить своим низким, хриплым, густым голосом простуженной волшебницы…»

Здесь на полях было замечание редактора: «Сережа, волшебницы не простужаются!»

Из чего можно было заключить, что Марина была редактором серьезным, с усеченным чувством юмора. Это опасно для редактора, но в то же время типично. Отсутствие чувства юмора – профессиональная редакторская болезнь.

Вряд ли детство и юные годы героя, осененного мистикой летучего тельца, могли быть связаны со смертью Сергея. Проглядывая страницы по диагонали, Лидочка миновала первые годы жизни Григория, включая вставки, в которых периодически возникала Лукреция, ненавязчиво руководившая судьбой героя, а также ее возлюбленный, робкий, но подлый монашек из XIV века, который на странице 43-й заразил Лукрецию бубонной чумой, принеся болезнь из средневековья, и было не очень понятно, может, из-за излишне поверхностного чтения, умерла ли она от ужасной болезни, либо воспарила и появилась вновь.

Лидочка зачиталась главой, в которой описывалось, как медведица похитила мальчика Гришу из родного деревенского дома и выкармливала его медвежьим молоком, которое придает человеку некие особые качества.

Роман был куда менее автобиографичен, чем Лидочка полагала вначале. Зато он был наполнен любопытнейшими и достоверными сведениями о растениях Подмосковья – именно об этом Сергей знал более всего. Может быть, поэтому судьба все время выталкивала Григория за пределы цивилизации и превращала в существо дикое, склонное к робинзонадам. К этим экскурсам Лидочка отнесла бы и удивительную историю, которая случилась с Григорием в ботанической экспедиции в предгорьях Памира, где он заблудился и отправился лесами-перелесками, альпийскими лугами и крутыми склонами гор к стране Бутан, которую и достиг через полгода. Там Григорий принял буддизм и встретил впервые Глорию Бозанг, уроженку тех мест, которая завлекла его в подземные лабиринты королевского дворца в Бутане, где в свете факелов и масляных светильников шестнадцать врачей из Тибета создавали средство от старости.

«…Они поднимались из подземелья, проходя мимо узких, занавешенных буддийскими картинами на шелке дверей, за которыми слышались бормотания лам. Порой из-за двери ударял острый запах какого-то экзотического растения. На лестничной площадке(здесь было замечание редактора: «Заменить неудачное слово) их встретил белый барс, который возлежал на прохладных мышцах камней, вытянувшись во всю свою трехметровую длину…(замечание редактора: «Снежные барсы такой длины не достигают. См. Брем, том 5»). Барс приподнял голову и тихо зарычал. Глория присела на корточки и начала гладить его теплую голову, крутой пушистый лоб. Но стоило ей распрямиться, как глубоко в недрах хищного зверя возникал глухой, тревожный звук. И тогда Глория произнесла: