Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9 "

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 55 страниц)

– А на какую же дачу они спешили?

– Хотите поглядеть?

– Обязательно.

– Ну пошли. Только если увидим пожарище, – заметил Саша, – то оно будет совсем свеженькое.

– Снег шел позавчера, – заметила Лидочка.

– Все понятно, Ватсон, – быстро ответил Шерлок Холмс. – Ваше замечание принимаем. Позавчера шел снег. А никакого снега на следах нету. Вам понятен ход моих рассуждений?

Каменщик Саша был усат по-украински, усы струйками стекали к подбородку, на голове вязаная шапочка с надписью «Хибины». На рукаве ватника был нашит суконный красный щиток со стершейся надписью. Более непохожего на Шерлока Холмса сыщика было трудно представить.

– Спасибо, – сказала Лидочка. – Пошли?

– Пошли, – Саше нравилось быть великим сыщиком. – Мы можем продвигаться без опасений, – сказал он, – потому что злоумышленники уже уехали на своем кебе. Знаете, почему я пришел к такому выводу?

– Вы пришли к такому выводу, потому что кеба нигде не видно.

– Молодчина, Ватсон, – похвалил Лидочку Саша.

Следы привели их к последнему в ряду, перед самым лесом, участку. Лидочка остановилась, разглядывая участок. Почему-то стало тревожно. Говорить, а уж тем более шутить расхотелось.

Это был странный участок. Такие бывают в совсем новых дачных кооперативах, по первому или второму году их существования. Потому что небогатый дачник первым делом скапливает деньги на хозблок – любого типа вагончик, металлический или фанерный. Он устанавливается в углу участка с тем, чтобы, когда возведен жилой дом, превратиться в сарай или душевую.

Не считая трех берез, стоявших недалеко от калитки, участок был пуст. Вишневые, сливовые и прочие деревья, превратившиеся на зиму в пучки голых веток, – не в счет.

Но в отдалении стоял хозблок, серый сарай с плоской крышей, окном, забранным ржавой и несолидной на вид решеткой, и с дверью, покрашенной в тот особенный неприятный коричневый цвет, в который принято красить двери во всей России и, пожалуй, нигде более в мире.

От калитки к сараю вели глубокие следы – траншея в снегу, прорытая неаккуратным крокодилом.

Саша толкнул калитку – она была заперта. Саша просунул руку между досками штакетника и откинул крючок. Калитка заскрипела и сама медленно открылась внутрь – этот скрип оглушительно прозвучал в мертвом воздухе поселка, тут же на него откликнулась пролетавшая ворона, и звук оборвался, потому что калитка уперлась в снег.

Саша первым ступил внутрь, в траншею, протоптанную в снегу. Сделал шаг, второй, потом обернулся и поманил Лидочку. Оба молчали.

Снег почти не скрипел – было не холодно, градуса два-три. Набежали облака, и стало сыро.

Перед входом в хозблок было натоптано, как будто здесь танцевали.

Они постояли перед входом, не решаясь открыть дверь. Саша не представлял, чего можно ожидать, – он только почувствовал неладное. Впрочем, и Лидочка не знала, отчего ей было страшно.

И тут она увидела кровь. Кровь на снегу, недалеко от двери. Совсем небольшое пятно крови, снег был в том месте притоптан, а дальше, у стенки, были дыры в снегу, окруженные желтым, видимо, люди стояли у стенки и мочились в снег.

– Ну что? – спросил Саша. – Заходим или как?

Он перестал играть в Шерлока Холмса.

– Давайте посмотрим, – сказала Лидочка. Но Саша не тронулся с места.

– Кого-нибудь ищете? – спросил он.

– Нет, – ответила Лидочка. – Мы же объясняли, что Татьяна Иосифовна, которая со мной приехала, унаследовала здесь дачу. Только документы потеряны.

– Ну, как знаете, – ответил Саша, который не поверил ни единому слову из этого нелепого объяснения.

Саша толкнул дверь в сарайчик. Она открылась послушно и почти без скрипа. Лиде ничего не было видно, и ей не хотелось заглядывать внутрь. А почему, собственно, она обязана туда заглядывать? Кто она здесь? Приехала вместе с гражданкой Флотской Т. И. для выяснения местонахождения ее дачной собственности. А теперь она боится, что нашла эту собственность. А чего она боится?

Саша уже был внутри. Он вглядывался во что-то, потом наклонился – Лиде было видно его, – наклонившись, он сделал шаг вперед, голова и руки исчезли из ее поля зрения, и приподнял с пола серое покрывало.

Потом Саша выпрямился. Он не смотрел на Лиду, а смотрел себе под ноги.

Он достал из бокового кармана ватника пачку сигарет «Мальборо» и зажигалку. Закурил. Обернулся к Лидочке.

– Заходи, – сказал он. – Если мертвых не боишься.

– Не боюсь, – сказала Лидочка. Но не сразу заставила себя шагнуть вперед.

Внутри было полутемно, свет проникал сквозь маленькое окошко, а комната была невелика.

Саша откинул брезент или серое солдатское одеяло, и обнаружилось, что на полу, скорчившись, как будто сильно замерз, лежит человек. Он был в лыжном ярко-синем костюме, сильно измаранном кровью и грязью, а лицо его было настолько залито кровью, что Лидочка лишь по седым, чуть вьющимся волосам, по руке, нелепо изогнутой, с растопыренными от страшной боли пальцами, по одному, дико распахнутому глазу узнала Осетрова. Скорее не узнала, а почувствовала, что это Осетров, ожидала его увидеть.

Уже когда они свернули в проулок и шли по снежному гребню тропинки, между проваленных в снег следов, Лидочка интуитивно начала осознавать, что они приближаются к месту, на котором произошло нечто страшное, насильственное. Ее мозг продолжал работать, принимая и отвергая варианты подозрений, и получалось, что более всего опасность должна была угрожать Осетрову. Если не он убил Алену, то он знал нечто, связанное с ее смертью, и настоящий убийца должен был найти его и убить. И скрывался Осетров вовсе не от милиции, а от опасности куда более реальной и смертельной. Но может быть и другое: он виноват в смерти Алены. И есть человек, который решил отомстить за нее…

– Вы его знаете? – спросил Саша, как будто прочел Лидочкины мысли. Кровь замерзла странно, как замерзает вода на наледи: плоскими лужицами, по мере того, как напор иссякает – и получается как бы невысокая ступенчатая пирамидка.

– Думаю, что знаю, – сказала Лидочка. – Немного знаю.

– Как так немного? – спросил Саша. Он сглотнул слюну. Он старался не глядеть на мертвого. Шерлок Холмс из него никогда не выйдет, потому что настоящий сыщик, который входит в историю, обязательно должен быть чуть-чуть некрофилом. По крайней мере, должен с профессиональным хладнокровием рассматривать покойников, как энтомолог мертвую бабочку.

– Я его один раз видела, – сказала Лидочка. – Он совсем мертвый?

– Давно уже. Наверное, со вчерашнего дня.

– Пойдемте отсюда, – сказала Лидочка.

Они вышли наружу. Там было очень свежо и светло.

– Они мучили его страшно. Ты обратила внимание, что у него руки переломаны?

– Нет…

Лидочку мутило.

– Ты иди первой, чтобы сзади не бояться, – великодушно сказал Саша. А Лидочка спешила по тропинке и спиной чувствовала опасность, исходившую от Саши. Почему он захотел идти сзади?

У калитки она обернулась.

Саша встретился с ней взглядом.

– Дура, – сказал он, – иди тогда сама сзади.

Он сказал это без злости.

– Не обращай внимания, – сказала Лидочка.

Они прошли переулком, и Лидочка почти ни о чем не думала, потому что надо было балансировать на тропинке и не угодить в глубокий снег. Думать было страшно, и Лидочка старалась отвлекать себя, говоря: «Вот вороны летят парой, неужели у них сохраняются пары на зиму, когда не надо выводить птенцов? А может быть, вороны чуют смерть и реют над тем хозблоком?» Она невольно обернулась – хозблок был уже закрыт следующей дачей – и потеряла равновесие. Саша подхватил ее, Лида взвизгнула, чего с ней не случалось с детства, и оттого смутилась.

– Погодите, – сказала Лидочка, – дайте дух перевести.

Чем дальше они отходили от страшного сарая, тем нормальнее становилась жизнь, и та близость, что возникла между ними, как между людьми, потерпевшими кораблекрушение на резиновом плотике, истончалась, потому что оба понимали неизбежность близких событий, в которых каждый будет предоставлен сам себе – надо вызывать милицию, терять время на разговоры с чужими подозрительными людьми, выступать где-то свидетелями – острота свидания с жестокой смертью сменится формальной принадлежностью к ней. Даже показания они теперь будут давать раздельно.

– Дурак он, – сказал проницательный Саша. – Судя по всему, он здесь решил скрываться. А его выследили.

– Почему вы так думаете?

– А потому, что и вы так думаете, – ответил Саша. – Потому что он печку включил, обогреватель. Не заметила?

– А обогреватель горел?

– Нет, видно, в борьбе шнур вырвали. А то бы все сгорело.

– Его могли с осени так оставить.

– Ты не поняла. Обогреватель у стола стоял – провод к нему через всю комнату тянулся. Если ты на зиму уезжаешь, зачем так обогреватель ставить? Потом еще: разве ты не заметила – у него на столе еда стояла. Включал чайник. Хлеб там был с колбасой. Неужели не заметила, Ватсон?

– Ничего я не заметила, – мрачно ответила Лидочка. – Я лицо его увидела, а что вокруг было – не помню.

– Жалко. Ненаблюдательная ты. И даже не заметила, как они там что-то искали?

– Нет.

– Там же все перевернуто, переломано!

– Нет, я не заметила.

– Он что-то с собой привез, а они его выследили. Или вычислили? Не отсиделся.

Они вышли на главную улицу. Теперь идти стало легко. Впереди, совсем близко, стоял оранжевый джип Эдуарда. Самого Эдуарда еще не было. Видно было, что Татьяна Иосифовна спит на переднем сиденье, опустив голову на грудь, отчего казалось, что в машине сидит кто-то пирамидальный и безголовый.

Неужели виноваты триста баксов? Те самые триста долларов, о которых говорила Соня? Нет, человека за это не убивают. Даже в нашем сумасшедшем мире. Им дороже встанет ехать сюда, отыскивать его. Да и не стал бы он держаться за эти доллары. Впрочем, что мы знаем?

Татьяна, видно, почувствовала их приближение. Когда они подошли к джипу, она открыла глаза и театрально медленно подняла голову.

Она открыла дверцу машины и, наклонившись вправо, чтобы высунуть голову, спросила:

– Разумеется, вы ничего не нашли?

– А где Эдуард? – спросил Саша. Видно, он предоставил инициативу Лидочке, посчитав, что она лучше знает, что надо говорить.

– Мы нашли участок…

Что-то ее останавливало, чтобы закричать: «Там мертвое тело!»

– И там все сгорело, да? Ничего не осталось?

Господи, какая у нее противная, хищная рожа с торчащим из нее костяным носом! Ее волнует только одно – что еще удастся наследовать от собственной дочери.

– Там Осетров, – произнесла, сделав над собой усилие, Лидочка.

Подошли Эдуард и молодой парень в бушлате.

– Не исключено, – громко сказал Эдуард, – что мы отыскали участок, который вас интересует.

– Кто там? Где там? – визгливо спросила Татьяна, отмахиваясь от Эдуарда, потому что нутром почувствовала, что главное – в словах Лидочки.

– Там Осетров. Он мертвый, – сказала Лидочка. – Его убили.

– Как так? Какой еще Осетров? Кого убили?

– Любовник Алены. Осетров. Вы его должны знать.

– Ну, я его видела – один раз или два… Он совершенно не пара Алене, – сказала Татьяна. – Кто его убил и зачем?

– Я не знаю, – ответила Лидочка и обратилась к Эдуарду: – Можно я сяду в вашу машину? У меня голова кружится.

Надо отдать должное Эдуарду, он достаточно быстро с помощью Саши сообразил, что же произошло, и отвез Лидочку с Татьяной к милицейскому посту на станции. Оттуда Лидочка смогла дозвониться до Шустова.

Глава 9
Двойное дно

Лидочка возвратилась домой только вечером. Сначала им пришлось ждать местных милиционеров, которые ехали с какого-то объекта и никак не могли доехать, потом, вместо того чтобы мчаться на место преступления, милиционеры, все трое, начали допрашивать Сашу и Лидочку, будто те сами убили Осетрова.

К счастью, тут возникла Татьяна Иосифовна и заявила, что если не будут немедленно приняты реальные меры, она звонит в газету «Правда» с сообщением о том, как местные внуковские бандиты во главе с местной милицией расправились с заведующим отделом ЦК КПСС. Заявление Татьяны ввергло в полную растерянность милиционеров: толстый старшина с лицом хомяка, словно он заложил в защечные мешки по теннисному мячу, намеревался было изматюгать грозную бабу в норковой шубе, но в ответ получил от Татьяны столь изысканный матерный монолог, что на цыпочках ушел из комнаты, а Саша-Шерлок Холмс спросил:

– Где сидела, паханка?

– Не грубите, молодой человек, – сказала Татьяна. – Я политическая.

В комнату заглянул старшина и сказал, что машина будет в исправности через десять минут, но тут приехал Шустов с капитаном и, к великому облегчению местной милиции, сообщил, что Осетров проходит по его делу, после чего старшина с лицом хомяка стал вежлив, предупредителен и даже шустр.

Лидочка отказалась снова ехать в поселок, и Шустов отпустил ее восвояси. Зато Татьяна, отдохнувшая и чувствующая собственную значимость, сказала, что поедет с Шустовым и толстяком из внуковской милиции. С ними же отправился Саша-Шерлок Холмс. Эдуард хотел подвезти Лидочку на своем оранжевом джипе, но тут подошла электричка, и Лидочка от него сбежала.

До дома она добралась на последнем издыхании.

Главное – чтобы никто не беспокоил, никто не разговаривал, никто не звонил в дверь или по телефону… Главное – чтобы наступила тишина. Даже без вороньего крика.

Она разулась, разделась, залезла под горячий душ выгнать из себя неистребимую мелкую дрожь, которая терзала ее с того самого злополучного участка. «Наверное, я заболеваю. Еще не хватало гриппа! А впрочем, почему не хватало? Может быть, в этом и есть выход? Они все суетятся, вызывают тебя свидетелем, убивают друг друга, душат и терзают, а я лежу, больная, и принимаю аспирин…»

Телефон начал трезвонить, как только Лидочка закрылась в ванной.

К счастью, вода шумела и заглушала вопли аппарата.

Дрожь постепенно прошла, Лидочка почувствовала себя человеком. И более того – преследовавший ее образ изломанной окровавленной куклы, которая лишь недавно была испуганным, но спесивым человеком, тоже отступил из сознания, и Лида вновь обрела способность думать.

Почему она решила, что Осетров прячется от милиции? Потому что ему было положено прятаться от милиции, которая его подозревала в убийстве Алены и намеревалась посадить в тюрьму? Но в таком случае он должен был мчаться куда-то за пределы России, по крайней мере за пределы досягаемости лейтенанта Шустова. Если он – видный партийный работник, то его должны были вывезти в Узбекистан или Туркмению, где коммунисты чувствуют себя в безопасности. Правда, это могло быть так только в случае, если он коммунистам нужен. Но если он никакой ценности для реанимации коммунизма в одной отдельно взятой стране не представляет, то, скорее всего, коммунисты будут первыми, кто отшатнется от морального урода, который заводит любовниц вдвое младше себя, да притом на службе, куда его с таким трудом пристроили. И тогда он должен бежать сам по себе, с помощью друга детства или тети, живущей в недоступной для нашего правосудия Нарве. Но вместо этого Осетров надевает лыжный костюм, берет с собой тот же самый старенький рюкзак и отправляется в поселок «Наставник» Наркомпроса СССР, где когда-то была дача бабушки его любовницы. Дача сгорела. Около двух лет назад. Так говорят свидетели.

На даче они бывали на заре своего романа. С ней связаны светлые воспоминания, но это еще не основание для того, чтобы в разгар зимы мчаться на спаленный участок и, сидя рядом с пепелищем, давно и густо запорошенным снегом, предаваться воспоминаниям о любви.

На даче можно скрыться, зная, что там сгорело не все – что там остался хозблок, сарайчик, в котором стоит электрокамин. То есть там можно переночевать, там можно пересидеть три дня. Но почему только три? Чтобы все успокоилось? Но что может успокоиться за три дня? Загадка: пожилой солидный человек, семьянин, вина которого не доказана и сомнительна, бросает все и таится в сарайчике на пепелище, что можно сделать лишь в смертельном страхе…

Лидочка начала вытираться, все еще игнорируя настойчивые вопли телефона.

Нет, ей эту загадку не распутать. Саша-Шерлок Холмс полагает, что убийцы что-то искали в хозблоке. Все перерыли. Что мог отыскать товарищ Осетров на пепелище? Триста долларов, взятых у Алены? Опять – двадцать пять! Не могут эти доллары решить его судьбу! Но что-то ее решило.

Одно совершенно ясно: бежал и скрывался Осетров вовсе не от милиции и правосудия, он бежал туда от убийц. И убийцы его нашли. Но как они его нашли?

И если смерть Осетрова – дело рук жестоких безжалостных садистов – может быть, тех наемных убийц, о которых так робко и с придыханием пишут газеты, то что можно сказать о смерти Аленки? Не связана ли она с теми же причинами? А что, если Осетров знал о настоящей причине гибели Алены? И эта причина была для него настолько страшна, что он хотел от нее укрыться и полагал, что дача, о существовании которой почти никто не знал, – самое надежное для этого место?

Голова кругом идет. И еще этот взбесившийся телефон!

– Кто? – Лидочка, задумавшись, подняла трубку и, продолжая вытирать голову, свободной рукой поднесла ее к уху.

– Господи, я думала, что тебя убили, – это был голос Сони. – Что с тобой произошло? Мне не хватало еще твоего трупа.

Лидочка представила, как Соня ломает в пальцах погасшую сигарету. Господи, она совсем забыла о Сониных бедах!

– Я была на даче, – сказала Лидочка. Она не собиралась ни жалеть Соню, ни проявлять деликатность. В конце концов, Соня спокойно обманывала Лидочку, утверждая, что ничего не знает о садовом участке Маргариты Флотской. Знала она о нем!

– На какой даче? – спросила Соня. Она перевела дух – затянулась. – У Татьяны?

– Теперь у Татьяны. Но раньше это была дача Маргариты, а потом она перешла к Алене. И вы на ней не раз бывали.

– Какая дача? Я ничего не знаю.

– Если не знаешь, то мне с тобой не о чем разговаривать.

Так как Соня молчала, Лидочка повесила трубку и успела вытереть волосы и включить фен, прежде чем телефон зазвонил вновь. Конечно же, эта была Соня.

– Лида?

– Перезвони мне через пятнадцать минут, – сказала Лидочка. – Я сушу волосы и все равно ничего не услышу.

Она положила трубку и спокойно занялась сушкой волос. Она была уверена, что Соня позвонит – куда деваться этой особе, перепуганной, как зайчишка? Сейчас она позвонит и скажет, что не говорила Лидочке о даче, потому что… А любопытно, почему?

Телефон зазвонил через пятнадцать минут без десяти секунд – Лидочка поглядывала на часы.

– Извини, – сказала Соня. – Я понимаю, что у тебя есть основания мне не доверять и даже сердиться на меня. Но садовый участок Маргариты – эта такая древняя история! После того, как дача сгорела, не было смысла туда ездить.

– И не ездили?

– Конечно, почти не ездили.

– Но я сегодня там была. Там остался хозблок – две комнаты, электрокамин, кушетка – явно туда ездили. Там даже жили. Почему ты об этом не знала? От тебя скрывали? Тогда почему ты говоришь, что была лучшей подругой Алены?

Лидочка слышала свой голос – он как будто принадлежал не ей. Как могла она скрыть от Сони смерть Осетрова и упрекать ее во лжи, заманивая в ловушку?

– Нет, я знала, конечно, знала, – мямлила в ответ Соня. – Но зачем тебе знать, это такой пустяк, это так неважно?

– Неважно? – совсем уж рассердилась Лидочка. Тут уж она не притворялась. – Тогда почему Осетров поехал туда? Что он там потерял?

– Значит, он все же поехал туда? – Соня была напугана. Она точно была напугана. – Вот почему он был в лыжном костюме. Ты мне сказала, а я не придала значения…

– Его там убили, – сказала Лидочка.

– Что?

– Его там убили. И не только убили. Его страшно мучили. Когда мы нашли его, он был весь изломан… – Лидочке не хватило дыхания, ее голос сорвался, но Соня не слышала этого – она выла. Когда Лидочка замолкла, смущенная странным звуком, доносившимся из трубки, она поняла, что это именно вой – на одной ноте, тупой, почти звериный, но более высокий по звуку – его можно было спутать с гулом, который издает рой пчел…

– Соня? Соня! Что с тобой?

Упала трубка. И короткие гудки.

Когда Лидочка пришла в себя после этого разговора, ей стало стыдно, что она так разговаривала с Соней. Та и без нее напугана. У нее свои беды – беды, неведомые Лидочке, но общие для всех тех людей – Алены, Осетрова, Сони… Двое из них уже погибли, а Сонечка, запутанная в те же дела, боится смерти. И, наверное, имеет все основания ее бояться. Так что никакого права упрекать Соню во лжи Лидочка, наблюдательница со стороны, не имела.

Лидочка набрала номер Сони, но там было занято.

Интересно, что узнал Шустов о смерти Осетрова? Лучше не думать об этом, потому что тогда сразу перед глазами встает картина мучительной пытки Осетрова. Ни один человек, думала Лидочка, не бывает виноват настолько, чтобы его так замучили. Даже если он убил Алену и это была месть за ее смерть.

Домашнего телефона Шустова Лидочка не знала. И, наверное, хорошо, что не знала, – зачем ей превращать отношения деловые, случайные, в более личные? Может, снова позвонить Соне?

У Сони занято.

Не возвратилась ли Татьяна в квартиру к Алене? Хоть она и собиралась вернуться в Переделкино, но могла передумать.

Телефон у Алены не отвечал.

Несколько раз Лидочка набирала каирский номер, но связь срывалась на пятой цифре – то ли здесь, то ли, как еще недавно принято было говорить, «за пределами Советского Союза».

И тут снова позвонила Соня.

– Расскажи мне, что было, – попросила она.

Говорила она тихо, как всласть наплакавшаяся женщина. Тихо, ровно и даже умиротворенно.

– Тут мало что можно рассказать, – сказала Лидочка. – Меня туда Татьяна повезла.

– А откуда она узнала адрес дачи?

– Соня, да скажи мне, почему это – тайна?

– Никакая это не тайна, но Татьяну они никогда туда не подпускали. Это было принципом. Поэтому мне интересно, кто ей рассказал.

– Она сама догадалась. Нашла какое-то письмо… Все равно рано или поздно она обо всем бы догадалась.

– А Осетров и в самом деле был совсем мертвый? Никакой надежды?

– Он погиб, наверное, за день до того, как мы его нашли.

– Его Татьяна нашла?

– Татьяна оставалась в машине.

– Зачем? В какой машине?

– Тебе все детали важны или только самое важное?

– Я не знаю, – Соня снова начала плакать. Но при этом она могла говорить.

– Я пошла на участок с одним человеком. Мы увидели много следов. В снегу. И возле хозблока, – рассказывала Лидочка.

– Он был в хозблоке?

– Да.

– Он долго там был?

– Откуда я знаю! Но человек, который был со мной, предполагает, что Осетров намеревался там пожить.

– Дальше, дальше!

– Я увидела его. Он лежал на полу. Они его жутко избили перед смертью.

– Кто они? Их поймали?

– Соня, не мели чепухи. Если кто и знает убийц Осетрова, то я думаю – это ты.

– Нет, нет! Клянусь тебе, нет! Для меня это такая же неожиданность. Как тебе не стыдно!

– Ты вчера еще проклинала Осетрова и говорила, что твой Петрик его за триста долларов достанет.

– Да ты с ума сошла, что ли? Неужели он будет за триста долларов?.. Притом, он вовсе не мой. Я его еще больше боюсь, чем Осетров боялся.

– Тогда ты должна немедленно позвонить Шустову и рассказать, что подозреваешь в убийстве Петрика.

– Я его не подозреваю! Он совсем в другом месте был… – Соня замолчала, и Лидочке показалось, что она слышит тихий неразборчивый голос, словно кто-то шепчет на ухо Соне. – А еще что ты узнала? – спросила Соня. – Какие-нибудь подозрения есть?

– Я уехала, я не стала дожидаться. Там Шустов.

– А ему там что делать? Там же внуковская милиция должна быть.

– Не знаю, меня это не касается.

– Нет, Лидочка, ты только не вешай трубку. Мне так страшно! А что там еще было?

– Тот человек, который со мной был, ты его не знаешь, считает, что убийцы что-то искали – весь домик вверх дном перевернули.

– И нашли?

– Откуда мне знать, если я даже не знаю, что они искали.

– Ну хорошо, – сказала Соня. – Тогда до свидания, я тебе еще позвоню, хорошо?

– До свидания, – ответила Лидочка. Потом она услышала щелчок – кто-то положил параллельную трубку. – Ты здесь? – спросила Лидочка.

– Спокойной ночи, – сказала Соня. И всхлипнула.

– А у тебя два аппарата? – спросила Лидочка.

– Нет, один, – быстро ответила Соня, – спокойной ночи.

Короткие гудки.

Лидочка не поверила Соне.

Разумеется, у нее не было основания строить догадки, но Лидочке показалось, что Соня говорила неестественно, словно задавала вопросы по подсказке. И разговор подслушивали. Может, это тот самый Петрик, охотник за долларами? А может быть, усатый тип в джинсовой куртке. А может, и третий, совершенно неизвестный Лидочке. И что им всем нужно? От мертвой Алены, от мертвого Осетрова, от перепуганной Сони, от Лидочки, наконец.

Никто не ответил на эти немые вопросы.

Как бывает в детективных романах? Загадочная карта, на которой указано место закопанного пиратами или разбойниками клада. Проклятие близнецов – один из них идеальный и жертва – например, Осетров, другой – злодей и убийца, рассчитывающий на наследство… Но все наследство пока что переходит к толстой и немощной Татьяне. А она менее всего похожа на убийцу. Даже если она и захотела кого-то убить, то в ночь Аленкиной смерти она точно была в Переделкине, а к тому же ей трудно было бы пытать Осетрова.

Лида начала дозваниваться на междугороднюю, чтобы заказать Каир. На любое время ночи. Только обязательно. Срочно. Если для этого придется разбудить президента Мубарака, будите президента!

* * *

Президента Мубарака разбудить не удалось, в Каире вообще было трудно кого-нибудь разбудить. В три часа Лидочка свалилась без сил и задремала, а в четыре позвонил Андрей, который и не подозревал, что его разыскивает жена, но сам беспокоился, почему несколько дней от нее нет весточки.

– Господи, Андрюша, я уж не чаяла тебя услышать!

– Неужели так плохо? – этот мерзавец даже не встревожился. У него был сытый голос человека, только что слезшего с пирамиды, где он пил портвейн и закусывал омарами.

– Андрей, перестань быть таким довольным жизнью! – взмолилась Лидочка.

– Ты здорова?

– Я совершенно здорова, но уже два человека убиты, и нашлась шкатулка, но пустая. У тебя сколько денег?

– Что ты несешь, мой ангел?

– Мне нужно пять минут, чтобы тебе все рассказать, я не могу тебе не рассказать, я не представляю, что делать дальше, хотя, вернее всего, я и не должна ничего делать.

– У меня хватит денег на твою исповедь. Но лучше начинай без предисловия.

Десяти минут вполне хватило на рассказ, несмотря на то, что Андрей несколько раз перебивал Лидочку, потому что ей казалось, что известное ей, виденное ею должно быть так же очевидно и для Андрея.

Вердикт Андрея был стандартным вердиктом обыкновенного мужа – немедленно собирай сумку и перебирайся к Гале или к Ахметовым.

– Нет, мне не очень страшно, меня охраняет лейтенант Шустов.

– Он может быть лучшим в мире лейтенантом, но сейчас он спит. И будет завтра на службе. А ты одна. Пожалуйста, Лидочка, скройся.

– Но почему ты так настаиваешь на этом?

– Я не верю в то, что это история о несчастной любви. Мне кажется, что за этим стоят деньги или преступление, которое надо сокрыть. А получается, что ты слишком приблизилась к эпицентру событий. Хоть бы тебя не понесло вчера на эту дачу!

– Я там не заметила ничего, достойного внимания.

– Это ты так думаешь. Когда ты стояла у окна на кухне, тебе тоже казалось, что ты не видишь ничего особенного – номер машины, несколько лиц – всего-то делов…

– Это ты во всем виноват, повелитель, – ответила Лидочка. – Кто, кроме тебя, выбирает самолет, к которому приходится вставать в то время, когда по улицам ездят только бандиты?

– Хорошо. Я во всем виноват. Но я не хочу быть виноватым в том, что тебя не предупредил. И предупреждаю, если ты не уедешь немедленно…

– Сейчас? Когда на улицах только бандиты?

– Утром! Первым делом как проснешься. И не говори мне сейчас, куда ты собралась – у них есть замечательные средства прослушивать телефонные разговоры. И никому не открывай дверь.

– Ты говоришь, как мой лейтенант Шустов.

– Отношения с Шустовым мы разберем, как только вернемся в Москву. Ты обещаешь уехать?

– Обещаю.

– Спокойной ночи. Проверь, закрыт ли второй замок?

Лидочка честно проверила второй замок. Он был открыт. Она закрыла его. Но спать не было никакой возможности. До разговора с Андреем Лидочке в голову не приходило бежать…

Телефон зазвонил вновь. И вновь междугородный.

Это был Андрей.

– Я вспомнил, – сказал он, – извини, если разбудил, но я вспомнил.

– О Татьяне?

– О какой еще Татьяне? О шкатулке! Ты не спала?

– Прошло всего пятнадцать минут после твоего звонка!

– Неужели? А у меня ощущение, словно два часа. Потому что я интенсивно думал. Ты уверена, что шкатулка пустая?

– Разумеется.

– Понимаешь, прошло черт знает сколько времени, но у меня есть глубокое убеждение в том, что у шкатулки было двойное дно. И оно открывалось. Я совершенно не помню, как это делалось – хоть убей, не помню. Но чтобы не заниматься пустыми поисками сокровищ, проверь меня: смерь сантиметром высоту шкатулки снаружи, а потом внутри. Если разница сантиметра в два – имеет смысл поискать, что лежит в том пространстве. Может быть, дневники или хотя бы часть их? Ты меня поняла?

На этом связь прервалась. Но Лидочка даже не расстроилась, потому что у нее было занятие, достойное Шерлока Холмса. Каменщик Саша умер бы от зависти.

Следовало определить, есть ли в шкатулке двойное дно, а если таковое обнаружится, то в полости, скрытой веками от человеческих глаз, могут таиться не только дневники Сергея Серафимовича, но и секретный рескрипт Екатерины Второй о даровании дворянства их роду. Впрочем, шкатулка была не такая старая.

Лидочка принесла шкатулку из шкафа, поставила на кухонный стол, взяла с письменного стола линейку и открыла шкатулку. Золотистое сукно, которым шкатулка была обтянута изнутри, потерлось, но не очень. Лидочка приставила линейку к внутренней стенке, глубина шкатулки оказалась тринадцать с половиной сантиметров.

Ничего не получится, уговаривала себя Лидочка, чтобы потом не расстраиваться, не бывает в шкатулках второго дна, это все из плохих романов, зачем второе дно шкатулке, в которой хранились пуговицы и нитки? Однако эксперимент Лидочка продолжила. Она вынула линейку из шкатулки и приложила ее вертикально к стенке снаружи. На линейке было 164 миллиметра. Лидочка повторила упражнение.

Никаких сомнений не было. Если линейка не обрела способность удлиняться или укорачиваться по собственной воле, то, значит, низ шкатулки был необычайно толст. Или Андрей прав – в шкатулке есть второе дно. Конечно, туда не засунешь дневники Сергея Серафимовича, но ведь шкатулка была сделана куда раньше дневников, и там могли таиться другие сокровища.

Лидочка подняла шкатулку. Она была умеренно тяжелой, так что если там и находилось что-то, то не металлическое и не каменное – иначе бы руки подсказали мозгу, что вес не соответствует размерам ящика.