Текст книги "Империя света"

Автор книги: Ким Енха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Он вытер слезы, высморкался и прочистил горло, затем достал телефон и очень медленно, цифру за цифрой набрал номер. Долгое время никто не отвечал, но Киен терпеливо ждал, не отрывая трубку от уха. Наконец длинные гудки прервались, и на другом конце провода раздался голос:

– Алло?

– Сочжи?

– А, это ты! Где ты?

– Просто на улице.

– Почему у тебя такой голос, все в порядке?

– А что с моим голосом?

– Ты как будто простудился. На улице сейчас холодно, наверное?

– Да, прохладно немного.

Некоторое время они оба молчали в трубку. Киен сглотнул слюну и снова заговорил:

– Послушай, Сочжи.

– Да?

– Ответь мне на один вопрос.

– Какой?

– То, что ты сказала мне сегодня в ресторане, еще в силе?

– Что именно?

– Что ты не сможешь до самой старости быть школьной учительницей и хотела бы уехать куда-нибудь далеко и писать романы, как Хемингуэй или Джойс.

Сочжи долго ничего не отвечала. Он молча ждал, и эта пауза казалась ему бесконечно длинной.

– Ты ведь никогда не был у меня дома?

– Нет, ни разу.

– Знаешь, когда я пришла сегодня домой, – а ведь перед выходом я тут все вверх дном перевернула, пока искала твою борсетку, – я была в полном смятении. Поэтому я стала наводить порядок, в кои-то веки сделала генеральную уборку. На ночь глядя. А теперь весь дом прямо сверкает. Это очень старый дом. Его вот-вот снесут под застройку.

– Понятно.

– Знаешь такое чувство, как будто тебя радостно встречает с работы домовой? Дома абсолютно никого, а как откроешь входную дверь, кажется, что кто-то говорит с тобой.

– Да, бывает такое чувство.

Ночной ветер стал заметно холоднее. Или, может, ему так только казалось, потому что от слез у него повысилась температура. Он слегка вздрогнул.

– Детки такие замечательные. – продолжала Сочжи.

– Детки? А, твои ученики?

– Да. У некоторых прямо врожденное чувство языка. Когда учишь таких ребят, невольно чувствуешь себя по-настоящему достойным человеком. Хенми одна из таких учениц.

– Но ты же в первую очередь писатель?

– Даже не знаю. Работая учителем, я часто получала удовлетворение и отдачу от того, что делаю. Но не помню, чтобы я хотя бы раз сказала себе как писатель: «Вот это то, что надо. Я собой довольна». А если так, могу ли я по-прежнему называть себя писателем?

– У писателя и учителя разные устремления в жизни.

– Вот именно.

Оба замолкли и с минуту не говорили ни слова.

– Послушай, – сказала Сочжи, – ты очень хороший человек, я это точно знаю.

– Правда? Ты это знаешь? Почему тогда я в этом не очень уверен?

– В каком смысле?

– Ну… в том смысле, что я никогда не задумывался о том, хороший я человек или не хороший.

– И что?

– Сегодня я вдруг понял кое-что. Кажется, я раньше всегда считал, что люди заботятся о каких-то слишком абстрактных вещах. Жизнь, судьба, политика и тому подобное. Ты же знаешь, я люблю математику.

– Да, ты всегда говорил, что математика – это мир чистой абстракции.

– Верно. Когда сидишь за уравнениями, время летит незаметно. И я, наверное, думал, что у каждого человека есть подобная сторона. Но сегодня оказалось, что все люди… – Киен запнулся.

– Все люди что?

– Они просто отчаянно, изо всех сил пытаются выжить. Почему только я один этого не понимал?

На аллее появились два старшеклассника, возвращавшиеся с вечерних курсов. Они медленно прошли мимо скамейки, на которой сидел Киен, и тот ненадолго замолчал.

– Послушай, ты же знаешь Генри Торо? Он тоже как-то написал, что если внимательно присмотреться, все люди влачат жизнь в тихом отчаянии.

Они помолчали.

Голоса школьников постепенно стихли вдали. У Киена пересохло во рту. Он был поражен тем, насколько отчетливым было ощущение безудержного падения в момент, когда всему в твоей жизни вдруг приходит конец.

– Я тут подумал… – снова заговорил Киен. – Хотя нет, не бери в голову.

Сочжи продолжала молчать.

– В общем, желаю тебе удачи. Я просто решил позвонить на прощание.

– Я знаю, каково тебе сейчас.

– Знаешь? – Киен слегка улыбнулся, но тут же подумал, что Сочжи на другом конце провода почувствовала это и, наверное, приняла за усмешку на свой счет. – Я сейчас виделся с Мари, только что говорил с ней.

– Да?

– Мы с ней поговорили, и…

Его голос оборвался, и он не смог договорить – к горлу подступил ком. На некоторое время они оба снова замолчали. И тут его словно молнией поразило: а ведь Сочжи даже не спрашивает, чем закончился их разговор с Мари. Так, не говоря ни слова, она тихо сообщала ему о своем решении, и он ясно почувствовал, что она не собирается более вмешиваться в его жизнь и пускаться за ним в эту опасную авантюру. Киен сменил тему – ему необходимо было начать вести себя разумно хотя бы под самый конец.

– Впрочем, неважно. Чуть было не наговорил лишнего. Прощай, в общем. Держись молодцом.

– Ладно, до скорого. Мне тоже уже спать пора. Завтра еще созвонимся.

– Я скоро выброшу этот телефон. Думаю, мы не скоро сможем созвониться. Желаю тебе написать хороший роман.

– Ты тоже береги себя.

Он захлопнул крышку телефона и поднял взгляд на уже стоявшего прямо перед ним мужчину. До боли знакомый голос тихо произнес:

– Шеф, вот вы где. Еле вас нашел.

47

Забравшись с ногами на кровать, Хенми задумчиво вертела в руках телефон. В доме стояла полная тишина. Только кошка мирно сопела, пристроившисъ рядом с хозяйкой. Хенми легонько ткнула ее носком в бок. Та недовольно поежилась, но глаза так и не открыла. Тогда Хенми протянула руку и погладила заднюю лапу кошки, затем мягко понажимала пальцами на теплые розоватые подушечки. На душе стало немного спокойнее. Она все же решилась позвонить и набрала номер.

– Алло? Это я. Ага, уже дома. Спасибо за приглашение, было прикольно. Чхоль уже вернулся? А, да? Жаль, что так и познакомились. Совсем чуть-чуть разминулись с ним. У нас дома? Нет, еще никого нет. Папа с мамой оба сказали, что задержатся. Как всегда, в общем. Я-то? Ну, наверное, посмотрю немного падук по телику… Что значит «для стариков»? Знаешь, как интересно! Ты просто сам в падук не играешь, поэтому так говоришь. Еще как интересно, говорю тебе! Аен? А что Аен? Она сказала, что у нее сегодня какие-то дела. Не знаю, короче. А что ты у меня-то спрашиваешь? Извини. Ничего не разозлилась. Правда? И что сказал Чхоль? Ха-ха, ну он приколист! Ого, правда? Ух ты! Ага, ага. Что? Ты о чем? Ах, ты про это… Не знаю, проехали. Ничего я не думаю. А ты? А? Ну говори. Не знаю, чувство немного странное было… Ой, не знаю, в общем. А Чхоль там не рядом с тобой? Неудобно, наверное, при нем об этом говорить. Правда? Ясно, но все равно… Пять в ряд? Да, умею. Это тоже по-своему сложная игра. Конечно, там тоже есть свои мастера. В Интернете можно их рейтинг посмотреть. Это чем-то похоже на падук, хотя правила другие, конечно. Там важно, кто сможет наперед просчитать… Моя мама? А, она недавно руку сломала. Ага, да. Но машину она все равно хорошо водит. Да я вообще сама по себе, они мне почти ничего не запрещают. Ну прям, что тут хорошего-то? Ой, кстати, мой папа сегодня в школу приходил. Угу… Но с ним Сочжи о чем-то говорила. Что? У меня с корейским проблем нет… А? Сочжи-то… Не знаю. Они с папой примерно одного возраста. Любовники? Да ну, мой папа ни за что на такое не пойдет. Так, ну хватит всякую чушь нести, а то я… Ладно. Чем там Чхоль занимается, пока ты на телефоне? А, слышно. Он, смотрю, всегда находит, чем заняться. Ему одному не скучно? Ну да, вообще-то. Сейчас много чего можно одному поделать… Ого, да? Ой, кажется, мама пришла. Потом еще созвонимся. Пока!

Хенми выбежала в прихожую и открыла дверь. Это действительно была мама. Растрепанные волосы безжизненными прядями свисали вдоль щек.

– Ты еще не легла спать, малыш? – Мари погладила дочь по голове.

– Нет, еще же рано.

– Как дела в школе?

– Нормально.

– Ты поела?

– Да. У друга был день рождения, мы у него поели.

Мари сняла туфли и поставила их на обувницу.

– У какого друга?

– Да так, есть один.

– Кто?

– Чингук зовут, друг Аен.

– А, это который занимается любительским радио?

– Угу, он.

Мари разделась и бросила одежду на стул. Ее было пора сдать в химчистку.

– Но знаешь что, мам.

– Что? – Мари зашла в ванную и открыла воду в умывальнике.

– С Чингуком в одной комнате живет еще один мальчик, Чхоль.

– У него есть брат?

– Нет, говорит, просто друг.

– Видно, большая у него комната.

– Нет, такая же, как моя. Но самое смешное, его родители даже не знают о нем!

Мари намылила лицо пенкой, после чего принялась ополаскивать водой. Умываться одной рукой было непросто.

– Ты… пф-ф… пф-ф… ужинала? – отрывисто спросила она, вставляя слова между всплесками воды.

– Я же сказала, я поела у Чингука! – раздраженно ответила Хенми.

– А, понятно. Ложись тогда скорее спать. Тебе же завтра в школу, – рассеянно сказала Мари.

Промокнув лицо полотенцем, она устало поплелась в комнату. От кратковременной вспышки адреналина не осталось и следа, и ее снова накрыла тяжелая усталость, отравляющая каждую клеточку изможденного тела. Ей хотелось лишь одного – поскорее упасть на кровать и отключиться. Хенми, идя следом, дернула ее за рукав:

– Мам, но ты знаешь…

Мари отдернула руку и холодно отрезала:

– Хенми, мама очень устала. Завтра поговорим, ладно?

Хенми молча убежала в свою комнату и громко хлопнула дверью. У Мари не было никаких сил разбираться с обиженной дочерью. И все же она тщательно закрыла все окна в доме и проверила замок на входной двери. Вернувшись в комнату, она задернула шторы и с трудом забралась в постель. Она собиралась о чем-то подумать, но моментально провалилась в сон.

Пока мама блуждала в закоулках беспокойного сна, Хенми, закрывшись в своей комнате, перебирала в голове детали прошедшего дня. Вдруг, словно всплеск холодной воды, ее осенила догадка: нет никакого Чхоля! Мальчика по имени Чхоль на самом деле не существует, он живет лишь в голове Чингука. Отбросить эту догадку было уже невозможно – все, что до этого казалось странным и непонятным, в один момент встало на свои места: странное поведение Чингука, маленькая комната, в которой явно не могли уместиться два человека. Хенми прикрыла глаза. Она представила, как Чингук сейчас, должно быть, лежит на кровати бок о бок со своим воображаемым другом и увлеченно болтает с ним о чем-нибудь. Однако вместо испуга в ее сердце назревала жалость, и вот она уже видела себя крепко обнимающей Чингука. Хенми решила, что во что бы то ни стало избавится от этого Чхоля, напрочь сотрет его из головы Чингука и сама займет его место. «Ну это-то будет не сложно», – подумала она и натянула одеяло по самые брови.

23:00
Фисташки

48

– Так вот, значит, как.

Киен сидел в наручниках рядом с Сонгоном. Тот был похож на актера, который только что закончил выступление и спустился с подмостков. Он все еще был в гриме, но от персонажа, которого он играл, не осталось и следа. Пропал куда-то сбивчивый, сумбурный говор, а вечно ссутуленные плечи были гордо расправлены. Он был по-прежнему лысым, однако теперь это уже казалось атрибутом уверенного победителя.

– Теперь все понятно. А я даже не подозревал ничего. Думал, что все и впрямь так удачно для меня сложилось. В самом деле, какой банк так запросто позволит себя дурить? Я-то думал, что это я такой молодец, самый умный, так хорошо приспособился к миру капитализма. Представляю, как вы там все покатывались со смеху за моей спиной.

Голос Киена звучал спокойно и равнодушно. Сонгону захотелось сказать ему что-нибудь утешительное.

– Ну нет, были же и другие стороны. Вы по-своему неплохо справлялись. Несколько фильмов даже были вполне успешными. Больших хитов, конечно, не было, но случались же пусть негромкие, но тоже своего рода хиты.

– Нет, нет. Не так уж все просто с капитализмом. Не согласен? Но ты, Сонгон, хорош, отличная игра! Я купился без вопросов.

– Я никого не играл. Игра то, что вы видите сейчас. А в офисе я просто вел себя так, как обычно наедине с собой дома: смотрел порно, ковырял в носу, клевал носом и так далее. В студенческие годы я немного занимался в драмкружке. Тогда, помню, нас учили, что актер не придумывает что-то несуществующее, а находит какой-то образ внутри себя.

Киен был не в том настроении, чтобы как ни в чем ни бывало выслушивать истории о похождениях Сонгона. У него было чувство, словно внутри него вверх по горлу ползла мерзкая ящерица.

– Сукин сын.

– Что?

– Сукин ты сын, говорю.

Сонгон промолчал.

– Признаешь?

Лицо Сонгона застыло в напряжении.

– Я просто выполнял свою работу.

– Вот именно. Ты просто делал свое дело, ни о чем не думая. Самый настоящий сукин сын. – Киен посмотрел ему прямо в глаза. Даже на расстоянии он ощущал, как все мышцы в теле Сонгона натянулись до предела, сотрясая мелкой дрожью холодный ночной воздух. – Вы все это подстроили с самого начала, и только я один ничего не знал…

– Мне очень жаль. – перебил Сонгон, однако в его голосе не ощущалось ни капли сожаления. Скорее, он говорил с ним как госслужащий, выслушивающий жалобу от очередного недовольного гражданина. В нем не осталось ничего от порнофила с плохой кредитной историей, каким Киен знал его все эти годы. – Но согласитесь, вы ведь поступили бы точно так же, окажись вы на моем месте.

– Ну да.

Только теперь он начал постепенно осознавать произошедшее. Так вот откуда взялся приказ № 4. Его воображение рисовало ему какого-нибудь преемника Ли Санхека, одержимого педанта с неколебимой преданностью Партии и явными признаками навязчивого невроза, который, случайно наткнувшись на личное дело Киена, счел подозрительным то, что тот все еще находился в Сеуле, и решил всеми способами добиться приказа о возвращении. Однако вполне возможно, что за последние несколько лет вокруг Киена развернулось жестокое, но устрашающе молчаливое противостояние, а он во всем этом был чем-то вроде ловушки для тараканов, спрятанной где-то в дальнем углу под раковиной: с виду она полностью отделена от внешнего мира, но в действительности запах приманки неумолимо разливается во все стороны. Сам по себе он не был ни опасен, ни безопасен. Однако в какой-то момент тонкий баланс сил в этом противостоянии был нарушен.

Разумеется, все эти догадки могли быть ошибочными. Киен четко понимал лишь то, что он ничего не знал и что в дальнейшем это вряд ли как-то изменится.

Позади послышался еще один голос. Сонгон спешно привстал с места и в неуклюжем поклоне поздоровался с кем-то. Перед скамейкой стоял мужчина в сером жилете. Он подал Сонгону знак головой, и тот вышел из тени глициний и послушно удалился.

– Здравствуйте! Меня зовут Чон. Или, как меня называют ребята в отделе, командир Чон.

Представившись, он подсел на скамейку к Киену и достал из кармана пакетик с фисташками.

– Угощайтесь.

– Нет, спасибо.

– Ну не стоит так. Хотя бы попробуйте. Это калифорнийские. Фисташки ведь лучше всего растут в сухом климате. Тогда они получаются такими как надо: снаружи крепкие и твердые, а внутри сочные и мягкие.

– Хорошо, давайте. – Киен взял фисташки и закинул пару орешков в рот.

– Вы давно в этом районе живете?

– Лет пять уже.

– Дом, наверное, неплохо вырос в цене за это время.

– Да, есть немного, но с квартирами в Каннаме, конечно, не сравнить.

– Я тоже года четыре назад купил квартирку в Чунге, сто тридцать два квадрата. То ли из-за того, что вокруг много хороших частных школ, она с тех пор прилично подорожала.

На этом их разговор ненадолго прервался. В темноте раздавался лишь шелест пакетика из-под фисташек и хруст орешков. Мимо скамейки прошли еще несколько школьников, возвращающихся с вечерних курсов.

– Насколько я знаю, у вас есть дочь?

– Да, есть.

– В школе хорошо учится?

Киен уронил скорлупу от фисташек себе под ноги.

– Да, учится хорошо и умная не по годам, вся в маму.

– Ay моего вот один баскетбол на уме, за книги никак не усадить. Вот уж головная боль.

– Ну, может, у него талант к спорту.

– Хорошо бы, если так, конечно… Кстати, у вас очень красивая жена.

В молчании Киена читался вопрос.

– Ах, нет, что вы, не поймите меня неправильно. Мы просто приставили человека к месту работы вашей супруги на случай, если вы решите ее навестить. Скорее всего, она даже и не заметила ничего.

Киен прикрыл глаза и на миг представил Мари. Она лежала с раздвинутыми ногами и отдавалась двоим молодым мужчинам. Он в ужасе снова открыл глаза. Ему вдруг подумалось, что все эти сцены вполне могли бы транслироваться где-то в прямом эфире как какое-нибудь реалити-шоу.

– Если я сам сдамся…

– Мы устроим все так же, как для остальных двоих.

– Остальных двоих?

– Бросьте, вы же сами уже обо всем догадались. Это чем-то похоже на подачу налоговой декларации. Можно сделать все самому, но это не всегда оказывается выгодно. Вам это должно быть знакомо, вы ведь тоже своего рода предприниматель. Просто считайте нас чем-то вроде налогового агентства: поручите это дело нам, и мы сами сделаем все как надо, а от вас всего лишь требуется заплатить небольшую комиссию.

– Комиссию…

– Но так будет выгодно для всех. Вы же слышали о сравнительном преимуществе в международной торговле? Вот и здесь нечто подобное. Вы даете нам то, что нас интересует, а мы взамен обеспечиваем вашу безопасность. Это ведь как раз по нашей части.

– Это правда?

– Даже если за вами подошлют кого-нибудь с Севера – хотя это еще под вопросом, учитывая, что у них там сейчас туговато с долларами, – или если в прокуратуре что-то учуют, главное, чтобы мы с вами сработались и помогали друг другу, а там уж проблем особых не будет. Сами понимаете, тут вам не рядовое уголовное дело.

Если бы кто-нибудь посторонний случайно подслушал, о чем они говорят, у него сложилось бы впечатление, что это и в самом деле разговор между недобросовестным предпринимателем и бухгалтером, которые замышляют какую-то махинацию с финансовыми отчетами.

– Значит, Хан Чонхун тоже уже у вас?

Чон ухмыльнулся и с громким хрустом расколол зубами орешек.

– Разумеется. Он разве какой-то особенный?

– Тогда, выходит, на Север никто не вернулся?

– Насколько нам известно, никто. Но кто знает, все может быть. В нашем мире многое ведь покрыто туманом.

К Чону подошли двое мужчин в черных куртках и шепнули что-то ему на ухо. Он кивнул в ответ и распорядился:

– Ясно. Скажите им, пусть остаются на своих местах. Мы тут еще не закончили.

Двое в черных куртках откланялись и ушли.

– Ребята, видимо, замерзли немного.

– Что теперь будет со мной? – спокойно спросил Киен, разглядывая наручники на своих запястьях.

– Все зависит от вас. Если вы примите верное решение, все закончится очень быстро.

– Допустим, вы проведете расследование, и окажется, что за мной много грешков. Что будет тогда?

– Мы не церковь, – ответил Чон и многозначительно улыбнулся.

– В каком смысле?

– в том смысле, что мы не отпускаем заведомо все грехи, о которых даже не знаем.

– И что тогда?

– Если за вами есть какие-то преступления, прежде всего мы должны будем все выяснить. А там уже будет видно, что делать дальше.

Киен оторвал взгляд от наручников и посмотрел на Чона:

– Но почему мы сидим тут? Почему вы не уводите меня никуда?

Чон снова слегка улыбнулся.

– Потому что для вас еще осталось одно дело, и его надо довести до конца. Как говорится, шоу продолжается.

Киен вдруг подумал, что между Сонгоном и командиром Чоном было нечто общее. С какой стати они оба так разболтались? К чему эти дурацкие шуточки и байки про студенческий драмкружок – чтобы поиздеваться над ним? И это, по их мнению, смешно? А может, это специальный прием, и они просто усыпляют его бдительность? Или они правда пытаются убедить его, что все происходящее не более чем один большой спектакль? Чего, чего они добиваются? Хотя кто знает, может, они сами боятся его, своей жертвы, подобно тому, как жрецы в древние времена боялись, что в них проснется сострадание к возложенному на алтарь живому существу и это в конце концов причинит им боль. Может, все эти глупые шутки и нелепые остроты, эти через силу состроенные улыбки нужны им для того, чтобы оградить самих себя от этой невыносимой драмы, в которой человеческая жизнь буквально висит на волоске. При этой мысли Киену стало их жаль и он почувствовал некоторое облегчение, пускай даже совсем незначительное. Впервые за весь день он смог вынырнуть из водоворота событий, обрушившихся на него с самого утра, и спокойно оглянуться. Ну конечно, а кому не свойственно бояться? Вы ведь тоже люди, в конце концов. Представляю, какой это для вас стресс сидеть тут посреди мочи и заниматься черт знает чем.

– И что это за дело?

Чон достал из внутреннего кармана пиджака черные наручные часы.

– Наденьте-ка вот это. – сказал он, протягивая часы Киену. – Это что-то вроде электронного браслета. Как только вы наденете его на запястье, снять будет уже невозможно, а если вы и попытаетесь это сделать, нам тут же поступит сигнал. Посмотрите, выглядит точь-в-точь как обычные часы, не правда ли? Он очень легкий, так что мешать вам совсем не будет. Время он тоже показывает, и даже будильник есть.

На часах красовалась надпись «Касио».

– Почему бы вам просто не схватить меня сразу и не отвезти на допрос?

– Ну зачем же? Торопиться нам некуда. Сегодня просто возвращайтесь домой и ведите себя как обычно. Пока этого достаточно.

Киен вскочил с места. Со стороны клумб тут же послышалось какое-то движение – шорох веток живой изгороди, трущихся об одежду. Видимо, несколько человек все еще были в засаде.

– Я не могу вернуться домой.

– Почему? Вас ведь ждут супруга с дочкой.

– Я только что говорил с женой, – твердо отрезал Киен. – Она уже все знает.

Он понимал, что домой путь ему заказан. Чон закинул в рот еще одну фисташку.

– Да, мне очень жаль, но мы подслушали часть вашего разговора.

Киен почувствовал, как его лицо залилось краской.

– Тогда как вы можете говорить мне, чтобы я шел домой? Нет, это исключено.

– Но вы должны это сделать. Разве Хенми не нуждается в отце?

Киен немного помолчал. Действительно ли он нужен Хенми?

– Жена сама прекрасно ее воспитает.

– Да, но ведь сейчас она как раз начала взрослеть.

Киен снова упал на скамейку.

– Вы же сами сейчас все слышали. Моя жена хочет, чтобы я уехал на Север.

– Она сказала это сгоряча, потому что сильно на вас рассердилась. К тому же, как видите, ваше возвращение на Север уже невозможно.

– Откуда вам знать, она же не ваша жена? – рассердился Киен. – Я знаю ее как никто другой.

– Конечно, никто с этим не спорит. Однако поставьте себя на ее место. Она ведь только что узнала, что все эти пятнадцать лет вы ее обманывали. Так что ее реакцию вполне можно понять. Но не волнуйтесь, все образуется. На то ведь и есть семейные ссоры: сегодня война, а завтра снова как ни в чем не бывало.

Киен ничего не сказал в ответ. Чон тоже некоторое время сидел молча. Затем он смял в руке опустевший пакетик из-под фисташек и выбросил в сторону. Земля у него под ногами была усыпана пустой скорлупой. Он достал из кармана булочку с кремом и разорвал пластиковую упаковку.

– Прошу прощения. Не подумайте, что я какой-нибудь обжора. Просто мне из-за опухоли вырезали полжелудка, и теперь приходится постоянно что-то есть.

– Ничего страшного.

Чон укусил булочку и тихо зажевал. Киен закинул в рот оставшиеся фисташки, которые уже стали влажными от его ладони и казались совершенно безвкусными.

– Знаете, господин Чон, мне кажется, вы не совсем понимаете, что за человек этот Ким Киен.

– Что вы имеете в виду?

– Когда я был еще школьником – мне было лет пятнадцать, наверное, примерно как Хенми сейчас, – я вернулся однажды вечером домой и обнаружил, что мать перерезала себе вены. С тех пор каждый раз, когда я шел после школы домой, мне всегда было… в общем, вам не понять этого чувства. Вы понятия не имеете, каково это, когда собственный дом становится для тебя сущим адом. Это было просто невыносимо. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю, но я до сих пор иногда просыпаюсь по ночам в холодном поту и мне кажется, будто я снова в Пхеньяне, в той самой квартире, где я жил в детстве. Во сне я снова возвращаюсь в тот кошмар.

– Мне жаль, что вам пришлось такое пережить.

– Лицемерить тут ни к чему. Я считаю, что самая важная задача любого родителя в том, чтобы подарить ребенку как можно больше красивых воспоминаний. А я так и не смог сделать этого для Хенми. Отец из меня, наверное, никудышный. Но еще важнее, я думаю, не допустить, чтобы у твоего ребенка по твоей вине остались кошмарные воспоминания. Я не хочу идти сейчас домой и на глазах у дочери уличать жену в измене, допытываться, закатывать ей скандал, который наверняка закончится ответными обвинениями с ее стороны и взаимными проклятиями. Я не хочу причинять эту боль Хенми, у которой впереди еще вся жизнь, понимаете? Мари права. Достаточно лишь одной моей жертвы, чтобы…

– Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Но все зависит от того, как вы с этим справитесь. Вы должны вернуться вон в тот дом.

– Да не могу я, сколько раз вам можно говорить?! – не выдержав, закричал Киен.

Чон от неожиданности растерялся:

– Тише, тише, успокойтесь! Вы меня давно убедили, честное слово. Поверьте мне. Но я здесь ничего не решаю, понимаете? Я всего лишь исполнитель на побегушках и делаю, что мне приказано сверху.

На мгновение Киен представил, как густая, вязкая кровь медленно течет по его жилам. Ощущение полного бессилия липло к телу, словно намокшая одежда. Подобно землемеру К. В поисках пути к Замку, он не знал ничего о том, кто его противник, с кем и чем ему бороться, и понятия не имел, куда он в итоге должен попасть. Вполне возможно, что это только начало. Он чувствовал, что, если сейчас поддастся и сделает так, как они от него требуют, то сам станет кафкианским персонажем, обреченным бесконечно бродить по замкнутому кругу из повторяющихся событий, и каждый раз его личная болезненная трагедия для всех остальных будет оборачиваться смехотворным фарсом. А эти люди будут невозмутимо наблюдать за ним, как зоологи, изучающие поведение животных в природе.

– То есть мне сейчас вообще бесполезно что-либо говорить вам?

– К сожалению, это так. Для начала идите сейчас домой. В семейной жизни ведь случается и хорошее, и плохое, согласитесь. И супругам приходится время от времени закрывать глаза на проступки друг друга, изо всех сил стараться сохранить согласие и понимание. Поэтому идите сейчас домой, постарайтесь все уладить и продолжайте жить обычной жизнью, как раньше.

– Обычной жизнью? Как раньше? – с болью в голосе возразил Киен. – И вы правда думаете, что это возможно?

– Конечно. – невозмутимо ответил Чон. – Стыдно о таком рассказывать, но очень давно, еще в самом начале брачной жизни, когда жена была беременна – ну, знаете, с беременной женой ведь этим нельзя заниматься, – я изменил ей с другой женщиной и попался. То есть, если совсем честно, я переспал с ее старшей сестрой. Сложно объяснить, но, в общем, так получилось. В жизни ведь всякое бывает. Естественно, был огромный скандал. Я до сих пор ума не приложу, как жена узнала обо всем. Она тогда была вне себя от ярости, грозилась аборт сделать. А сейчас даже и не скажешь, что такое вообще когда-то было. В конце концов все встает на свои места, поверьте мне. Я ведь, хоть и не намного, но все же на несколько лет больше вас прожил на этом свете.

– А что стало с сестрой жены?

Впервые за все время их разговора Чон явно заколебался: его губы слегка дрогнули, но на несколько мгновений замерли в нерешительности. Немного помолчав, он все же заговорил:

– Она покончила с собой. Нет, вы только не подумайте ничего, это совсем не из-за того случая. У ее мужа был свой бизнес, небольшая фирма, которая занималась запчастями для велосипедов – вроде педалей и сёдел, – но он разорился, и тогда они всей семьей заперлись в номере мотеля и выпили яд. Детишек очень жалко, такие милые были…

Чон сжал губы и некоторое время сидел молча. Гул машин на проспекте за домами становился все тише и уже почти не был слышен, так что даже звук телевизора, доносившийся из окон одной из квартир, казался куда громче. Молчание прервал Киен.

– Понятно.

– Что?

– Ваши эти… «Касио», – спокойно ответил Киен, – давайте их сюда.

– Ах, это? Ну вот и славно! Поверьте, вы приняли верное решение.

Чон подал знак кому-то сзади, и к Киену тут же подошел Чхольсу, который снял с него наручники.

– Это куда удобнее, чем наручники, – виноватым тоном добавил Чон и протянул электронный браслет Чхольсу.

Тот понажимал немного на кнопки и вернул браслет обратно:

– Все готово.

– Точно? Ничего настраивать больше не надо?

– Нет, не надо.

Киен подставил Чону левую руку. Холодный, как змея, браслет намертво обхватил его запястье, щелкнув металлической застежкой. Киен невольно вздрогнул. Чон облегченно улыбнулся и сказал:

– Ну что ж, теперь, когда вы его надели, перед тем, как вы отправитесь домой, нам надо, чтобы вы сделали для нас еще кое-что.

Киен ничего ему не ответил, продолжая неподвижно смотреть на свое запястье.