Текст книги "Империя света"

Автор книги: Ким Енха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Тогда что мне…

Он не договорил, увидев перед мотелем какого-то молодого человека. Тот немного постоял в нерешительности, озираясь по сторонам, и затем быстрой походкой направился ко входу. С виду это был типичный студент, в кедах и с тряпичным рюкзаком за спиной.

– Секунду… Тут какой-то подозрительный тип… один… появился.

– Подозрительный тип? Это Ким Киен?

– Нет, похож на студента.

– Чем тебе не угодил студент?

– Сильно смахивает на тех двоих, что вошли внутрь с Чан Мари. По-моему, он с ними.

– Может, у него там тоже свидание с какой-нибудь шлюхой.

– Ну да, наверное.

Чхольсу осекся, почувствовав себя несколько неловко из-за того, что последние слова, как ему показалось, прозвучали чересчур жалобно. Серый жилет тоже не упустил из виду эту перемену в интонации.

– Хорош уже фантазировать, сворачивайся.

Чхольсу повесил трубку и снова выругался. Он поднял глаза на мотель, но молодого человека уже не было.

43

Внутри палатки стояла духота. Киен все еще не мог решиться. Ехать? Или остаться? Он сам удивлялся, что за прошедшие двадцать лет ни разу не задумался над этой дилеммой. Что это, небрежность по отношению к судьбе или бегство от нее? Если подумать, он ведь ни разу не проходил медицинский осмотр. Он не знал ни своего давления, ни уровня сахара в крови. А все потому, что он никогда и не пытался представить себя спокойно умирающим в постели в окружении семьи. Когда Маркесу объявили, что у него лимфома, он весьма убедительно объяснил, почему всю жизнь прожил заядлым курильщиком. Он рассказал, что, будучи критически настроенным интеллектуалом и журналистом, выступающим против системы, в стране, которая находится на грани анархии, он никогда не надеялся, что сможет так долго прожить. Его родина – Колумбия, страна, где защитника национальной сборной, который во время чемпионата мира нечаянно забил гол в свои ворота, могут среди бела дня застрелить из пистолета. Там, в Боготе, городе наркотиков и уличных перестрелок, дым кубинской сигары казался ароматом прекрасного. Ему удалось избежать высылки из страны и лишения свободы, он не стал жертвой бандитских пуль и линчевания – и дожил до того дня, когда его настиг рак.

Пули. Киен невольно представил, как маленькая, сверкающая золотистым отблеском пуля с пронзительным свистом рассекает воздух и врезается ему в череп, оставляя прожженную порохом рану. Неожиданно всплывший в воображении образ теперь навязчиво стоял перед глазами, и он никак не мог от него отделаться, подобно тому, как молодая девушка боится, но вместе с тем страстно жаждет первой близости; подобно тому, как Мисима неотступно думал об остром лезвии кинжала. Мысли Киена постепенно перешли в воспоминания о том, как он сам держал в руках кольт 45-го калибра, целясь в висок Чжихуна. Воображаемое переплелось с действительным, и ощущение реальности стремительно улетучилось. По телу пробежали холодные мурашки, словно его кожу протерли медицинским спиртом.

Давным-давно он читал историю об одном человеке, которому точно так же был отведен всего один день. Эварист Галуа. Почти как в романах Стендаля или Бальзака, история эта начиналась с Наполеона. Начало XIX века. Наш герой Галуа – сын видного политика, ярого республиканца. Император Наполеон сослан на Эльбу, на престоле Людовик XVIIL Бежавший с Эльбы Бонапарт триумфально движется на Париж. Снова плен – и окончательное изгнание на далекий остров Святой Елены в Атлантическом океане. В этом вихре событий отец Галуа, по возвращении императора избранный мэром в своем городке, переживает взлет и падение на политическом поприще, вторя судьбе великого авантюриста. Разумеется, юный Эварист вырастает пылким революционером-республиканцем. Вместе с тем, однако, он проявляет небывалый талант к математике.

Умы математиков того времени занимал поиск общего решения уравнений пятой степени. Эта тема захватывает Галуа, и он с головой погружается в собственные изыскания. В результате он пишет статью в двух частях и подает ее в Академию наук. Он в шаге до совершения грандиозного переворота в истории математики. Однако рецензент требует, чтобы он сократил свою хотя и гениальную, но чересчур запутанную работу, и Галуа это требование выполняет. И все же из-за неожиданной кончины ответственного секретаря его статья, которой прочат высшую награду Академии по математике, так и не попадает на рассмотрение конкурсной комиссии. Галуа, конечно же, видит в этом политический сговор и приходит в негодование. Что ж, вполне возможно. К тому же в это самое время Галуа-старший, его отец и политический наставник, становится жертвой интриги и кончает жизнь самоубийством. Эварист поступает в Эколь Нормаль и отчаянно сражается с роялистами. Вступив в ряды Национальной гвардии, которая была на стороне республиканцев, он избирает для себя путь радикального революционера. Его сажают в тюрьму, затем освобождают, и он продолжает участвовать в выступлениях. Снова попав в тюрьму, он спивается. А еще влюбляется в одну женщину. У этой женщины по имени Стефания Фелисия Потерэн дю Мотель уже есть жених. И надо было так случиться, что ее жеммх д’Эрбенвиль – отменный стрелок, известный на всю Францию своей меткостью. Уязвленный предательством возлюбленной, он немедленно вызывает Галуа на поединок. Юный гений всеми силами пытается избежать этой дуэли, однако ничего не выходит. В ночь накануне рокового выстрела он садится за письменный стол и в отчаянии начинает лихорадочно записывать свои идеи о теории уравнений. На полях страниц, испещренных формулами и доказательствами, он снова и снова царапает слова, подобные крику души: «у меня нет времени, у меня нет времени!», «о, эта женщина, Стефания!» В ту же ночь, закончив свои расчеты и объяснения, он пишет письмо своему другу Опосту Шевалье, в котором просит его показать эти записи величайшим математикам того времени.

Наступает утро следующего дня, среды 30 мая 1832 года. Галуа и д’Эрбенвиль встречаются в пустынном поле и наставляют друг на друга пистолеты. Прославленный стрелок твердой рукой нажимает на спуск и ранит юного математика в живот, после чего спокойно уходит с места дуэли, оставив истекающего кровью Галуа лежать на земле. Несколько часов спустя раненого отвозят в больницу, где он умирает от чрезмерной потери крови и воспаления брюшины. Этому юноше, который описал условия для решения уравнений пятой степени и впоследствии внес неизмеримый вклад в развитие математики, было всего двадцать лет.

Киен думал о последнем дне жизни Галуа, об этом молодом человеке, который твердил: «У меня нет времени, у меня нет времени!» – и настойчиво вдумывался в самые что ни на есть абстрактные понятия. У него, по крайней мере, было чему посвятить эти последние часы – было, что оставить после себя.

Еще Киен думал о том, что сделал он за свои сорок два года. Его профессия была лишь немногим опаснее других, и в целом он жил все это время спокойной жизнью без особых перемен, промахов и крупных провалов. До двадцати одного года он жил на Севере, оставшийся двадцать один год – на Юге. Таким образом, жизнь его четко делилась пополам. Эти две половины – полная надежд на блестящее будущее жизнь студента английской кафедры Пхеньянского университета иностранных языков и тихая жизнь нелегального иммигранта под видом неприметного сироты – были оторваны друг от друга и никак не складывались в одно целое, словно неправильно вырезанные кусочки мозаики. Киен никогда не думал, что его жизнь примет такой оборот, а когда это случилось, он должен был выбросить из памяти всю первую половину своей жизни. Нечто подобное, наверное, чувствует человек, неожиданно узнавший о том, кем он был в прошлой жизни. Прошлое, которое казалось ему настолько далеким, что о нем можно было уже позабыть, всего лишь затаилось на время, словно вирус, и теперь, дождавшись решающего момента, дало о себе знать.

В фильме одного немецкого режиссера, который он купил на Каннском кинофестивале, но так и не смог запустить в прокат, рассказывалось о мужчине, сумевшем при помощи самоотверженных врачей выйти из амнезии. Он лежит в больничной палате, прислушиваясь к собственному сознанию. В его голове мелькают неуловимые отголоски памяти, и он ворочается в нетерпении, отчаянно пытаясь ухватиться за них и вспомнить, кто он и откуда. Наконец туман расступается, и перед ним предстает первое воспоминание: иесколпг ко недель назад ему сообщили, что он неизлечимо болен. Пораженный этим известием, он рассеянно бродит по улицам и попадает под колеса машины, после чего приходит в себя в больнице с амнезией, а ничего не подозревавшие врачи пря помощи лекарств и электрошока возвращают ему память о смертном приговоре. Тогда он, встав с постели, произносит: «Спасибо, доктор! Я только что вспомнил, что вот-вот должен умереть».

Киен мельком огляделся по сторонам. В палатке было тесно, воздух стоял густой и мутный. Старик напротив него сидел за своим столом в массивных очках на носу, словно так положено всем старикам, и с серьезным видом листал замызганную книгу с пожелтевшими страницами, выписывая на прижатый пресс-папье листок бумаги какие-то иероглифы, понятные лишь ему одному.

– Твои родители, видимо, рано умерли. Вижу, у тебя было трудное детство.

– Мама рано…

– Так оно и было, – резко перебил его гадатель. – Тебе не особенно везет в деньгах. И с женщинами тоже, поэтому тебе суждено быть женатым дважды.

– Правда?

Старик пристально посмотрел на Киена поверх очков.

– Я все вижу.

– Что видите?

– Все. Хоть ты и ходишь как ни в чем не бывало, прилично одетый, мне все видно.

– Что вы имеете в виду?

– Тревога у тебя на душе. Тревога, – заключил старик и затянулся сигаретой.

– Разве я бы пришел к вам, если бы меня ничего не тревожило?

– Выгнали?

– Что?

– С работы, говорю, выгнали? Иначе с чего это ты ходишь тут в это время, вместо того чтобы идти домой? И ведь трезвый вроде.

– Было тяжело на душе.

Гадатель снова опустил глаза в листок с иероглифами и принялся истолковывать Киену его судьбу монотонным голосом, как будто зачитывал ее по книге:

– Так, судьба в зрелом возрасте… Ты не очень уверен в себе и постоянно оглядываешься на окружающих. Все время думаешь о других и стараешься смягчать углы и делать так, чтобы все оставались довольны. Ты всегда весело улыбаешься людям, но это выглядит так, будто ты стараешься им понравиться. Чтобы не нажить себе врагов, ты со всеми пытаешься быть приветливым и щедрым, но при этом сам себя за это не любишь. Ты рассудителен и добродушен, но крайне нерешителен…

– А что меня ждет в этом году?

– Так, посмотрим, посмотрим… – старик стал вглядываться в свои записи. – Очень хороший год у тебя. В прошлом году тебе пришлось нелегко, были расставания и крупные материальные потери. Но в этом году все очень даже неплохо. У тебя получается все, за что бы ты ни брался. Все, что ты до этого сделал доброго для других, теперь возвращается к тебе. Окружающие ценят тебя и относятся к тебе должным образом. Но осторожнее с переездами. Лучше оставаться на своем месте и пожинать плоды того, что ты посадил за все это время.

– Хм, это вряд ли. Посмотрите еще раз, пожалуйста.

– Нет, это все, что здесь есть.

– Просто мне, скорее всего, надо будет кое-куда уехать, очень далеко.

– Переезд? Говорю же, этот год не очень подходит для переезда. Но если прямо-таки приспичило, то лучше на восток.

– На восток?

– Да, на восток.

– А на север?

– Север? – старик приподнял брови и озадаченно посмотрел на него. – А что у тебя на севере?

– Да нет, ничего, – спешно отмахнулся Киен. – Я просто думал про все четыре стороны света, и это первое, что вырвалось.

– Лучше восток. Или в крайнем случае юго-восток.

– Понятно. Спасибо.

Киен поднялся с шаткого складного стула и развернулся к выходу. Старик бросил ему вдогонку:

– Послушай. Всем в этом возрасте приходится нелегко. Молодость всегда самое тяжелое время. Просто наберись терпения, и тебе обязательно воздастся.

Киен ничего не ответил и вышел вон. Палатка была настолько низкой, что он смог выпрямиться в полный рост, только когда оказался снова на улице, однако снаружи она выглядела довольно уютной. На одной из сторон красовалась надпись: «Судьба – это камень, который летит тебе в лицо. Если знать о нем заранее, то можно увернуться, но знание это утомляет тело и дух». Киен горько улыбнулся. Что? Не уверен в себе и постоянно оглядываюсь на других, говоришь? На секунду его охватило желание с размаху опрокинуть палатку, но, как это не раз бывало с ним, волю своему желанию он дать не смог. «Чтобы не нажить себе врагов, ты со всеми пытаешься быть приветливым…»

Он снова достал телефон и набрал номер. Голос автоответчика сообщил, что телефон Мари выключен. Его опять начала одолевать головная боль. Хотя, может, она и не прекращалась вовсе, просто он в какой-то момент перестал ее замечать. В любом случае это не имело значения. Киен потрогал затылок. Может, Хенми была права, и мне надо послушать Юки Курамото? Он шел по вечерней улице, продолжая растирать затылок; то тут, то там, словно отравленные тараканы, из баров и ресторанов стали появляться подвыпившие обитатели Сеула.

21:00
Профессиональный реслинг

44

Лежа с раздвинутыми ногами, Мари думала о том, что секс втроем лишь поначалу напоминает качественно отснятый кассовый боевик. Сперва ты находишься под впечатлением от яркого анонса и захватывающих сцен, но затем понемногу приходишь в себя и понимаешь, что одни и те же кадры повторяются снова и снова. Действие становится все более напряженным и стремительным, но первый всплеск изумления и возбуждения уже погас. Она уже дважды дошла до оргазма. Обычно к этому моменту все ее чувства предельно расслаблялись, и ей больше не требовалось никакой дополнительной стимуляции. Сейчас она уже достигла подобного состояния, однако двадцатилетние любовники, видимо, думали иначе. Они укладывали ее на живот, затем обратно на спину – но и тут им что-то не нравилось, они поворачивали ее на бок и пристраивались рядом. Один из них приблизился спереди и сунул ей в лицо свой длинный обмякший член. Отдаваясь двоим мужчинам в огромной вращающейся постели, она вдруг услышала слова покойного отца, которые прозвучали в ее голове, словно голос свыше: «Живи, как песню поешь!» Так завещал отцу его брат по духу Рикидодзан. От неожиданности Мари открыла глаза, но в комнате никого не было, кроме них троих. Она стояла на четвереньках лицом вниз, и один из молодых людей пытался войти в нее сзади, пока второй, уткнувшись лицом ей в грудь, лизал ее соски. Из-за перевязанной руки ей было сложно найти удобное положение, но за целый час постоянной смены поз она кое-как приноровилась, и теперь это было уже не так мучительно, как в самом начале. Капли пота стекали по подбородку и падали прямо на гипсовую повязку. Наверное, то же самое чувствовал и Рикидодзан. Сцепившись на ринге с соперником, который в то же время был его другом, он наверняка не раз думал лишь о том, чтобы поединок поскорее закончился. В мире много вещей, которые случаются помимо твоей воли, и невозможно жить, делая лишь то, что тебе нравится. Успокаивая себя таким образом, он принимал одну позу за другой, раунд за раундом повторяя заученные последовательности. В сексе есть нечто от реслинга. Это всего лишь игра – и в то же время схватка. Нападая, ты должен проявлять заботу о противнике, но в этой заботе должно быть достаточно агрессии.

Мари стонала каждый раз, когда он входил в нее.

– А-а-а!

– Тебе нравится? Нравится? А? Тебе хорошо?

– Да, хорошо.

– Обматери меня! Ну? Скажи что-нибудь грязное.

– Нет.

– Ну скажи!

– Не могу. Я никогда не материлась.

– Ну давай же, блядь! Грязная шлюха! – выругался Сонук, схватив ее за шею.

– Ублюдки, кобели хреновы! А-а-а! Вы сукины дети!

Ее слова еще больше возбуждали их, и они с силой вжимались в нее. На выбеленную простыню лились грязные ругательства. Вдруг зазвонил чей-то телефон. Это была мелодия «Пески тореадора». Все трое замерли на месте. Сонук раздраженно посмотрел на Панду и спросил:

– Это твой?

Панда встал и вытащил из кармана штанов телефон.

– А-а-алло? Ка-ка-как здесь?

– Что? – не выдержал Сонук.

– Это Тэ-тэ-тэсу. – Панда растерянно посмотрел на Сонука с Мари.

– И что?

– Он п-п-позвонил мне в ресторане…

– И ты ему рассказал?

Панда молча кивнул.

– Идиот! Зачем ты ему сказал? Скажи нет, и все.

– Он г-г-говорит, что уже здесь внизу.

Сонук встал и сделал шаг в сторону Панды, но не было похоже, что он собирался его ударить.

– Как он узнал, где мы?

– Он написал мне… Я не думал, что он правда придет…

На этот раз Сонук повернулся к Мари.

– Как же быть? Это наш хороший друг… надежный, никому не проговорится. Он на курс старше, мы у него конспекты берем.

Мари медленно поднялась и села на кровати, прислонившись к стене.

– Подай мою сумку, пожалуйста.

Сонук тут же схватил со столика сумку и подал ей. Она взяла ее и собралась открыть, но потом снова отложила и обратилась к Панде:

– Можно одну сигарету?

Тот бросился к своей одежде и достал для нее сигарету. Мари взяла ее в рот. Панда поднес ей зажигалку. Сонук чуть заметно поморщился. Она сделала затяжку и выпустила дым.

– Какого черта тут происходит? Я вам что, проститутка какая-нибудь?

Члены у обоих уже обмякли и уныло смотрели в пол.

– Ты же не получаешь за это деньги, как ты можешь быть проституткой? Разве не так? – возразил Сонук. – Прости, если я не так выразился. То есть я хотел сказать, раз уж так вышло, может, ничего, если мы пустим еще только его?

– У меня уже все болит. Болит, понимаешь? Не могу я больше.

В этот момент кто-то позвонил в дверь – сначала мягко, но затем все громче, настойчивее.

– Ты уже и номер комнаты сказал? – Мари бросила на Панду обличительный взгляд, и тот молча потупил глаза в пол.

Звонок не умолкал, и вместе с ним раздался громкий стук в дверь. Там в коридоре перед комнатой № 503 стоял еще один похотливый самец. Сонук нервно смотрел на Мари, не двигаясь с места. Ее посетило ясное предчувствие того, что она видит его в последний раз. Не рано ли моя жизнь зашла в тупик? Это несправедливо. Еще слишком рано! Что я сделала не так? Я всю жизнь работала, так или иначе заботилась о своей семье, каждый месяц делала пожертвования, не пропускала важные события в жизни друзей – что, что я сделала не так, кроме того, что постарела? Она открыла рот и вяло произнесла:

– Пусть заходит.

Сонук тут же просиял, словно дитя, которому дали подарок. Панда тоже оживился. Мари тихо пробормотала сама себе:

– Одним больше, одним меньше…

Она чувствовала себя так, будто в один миг состарилась на все десять лет. Это последний раз. Через несколько дней ей снимут гипс, она забудет про Сонука и вернется к своей прежней жизни: днем будет продавать машины, а по вечерам сидеть на диване перед телевизором, на каникулах выезжать с семьей на природу, время от времени ходить на премьеры фильмов, которые завозит Киен. Сегодня последний раз. На этом все кончено. Дальше уже некуда.

Дверь открылась, но на пороге стоял мужчина, который с виду был явно слишком стар для студента. У него были кудрявые волосы с проседью, а на носу совсем не к месту красовались очки в золотой оправе. Панда и Сонук, завернувшись по пояс в простыню, сделали шаг назад.

– Вы кто?

Мужчина решительно шагнул внутрь.

– Мне очень жаль, но у нас это запрещено.

– Что? – машинально спросил Сонук.

– К нам поступило сообщение, что этот номер используется группой людей. – Мужчина в золотых очках окинул взглядом комнату, продолжая едва заметно улыбаться, но не скрывая при этом отвращения. – Судя по всему, это правда.

Мари натянула простыню на лицо.

– Даю вам пять минут. Соберите вещи и освободите номер.

– Но мне надо принять душ…

– Мне очень жаль, но вы нарушили правила. Немедленно освободите номер, пока полиция не приехала.

– Хорошо.

– Собирайте свои вещи и уходите немедленно.

Он вышел из комнаты и громко хлопнул за собой дверью. Сонук раздраженно крикнул на Панду:

– Придурок, ты же сказал, что это Тэсу?

Панда снова проверил сообщения на телефоне и ответил:

– Говорит, на входе поймали.

Сонук со злости пнул лежавшую на полу сумку.

– Какой это на фиг мотель без персонала?

Мари подобрала разбросанные по полу вещи и первая зашла в ванную. Закрыв дверь на защелку, она оделась и поправила волосы. Затем она умыла лицо пенкой, присела на биде, включила воду и одновременно стала наносить макияж. Она сделала воду похолоднее, и пульсирующая боль в промежности начала постепенно стихать. Ей хотелось принять душ, но она понимала, что без Сонука не справится. Несколько раз раздавался стук в дверь, но она не обращала на это никакого внимания. Закончив макияж, она поправила перед зеркалом одежду и вышла из ванной с тем же степенным видом, с каким выходила из офиса. Снаружи молодые люди уже стояли полностью одетые.

– Спа-пасибо за сегодня. И еще и-и-извините, пожалуйста.

– Ладно.

Мари открыла дверь и вышла в коридор. Кто-то приоткрыл дверь служебной комнаты и подглядывал за ними через щель. Наверное, уборщица с новыми простынями в руках стояла наготове и только и ждала, чтобы гости скорее ушли.

– Ну счастливо. Мне было хорошо с тобой.

– Ты сердишься?

– Нет. – Мари старалась выглядеть спокойной и невозмутимой, но не была уверена, что ее выражение лица производило желаемое впечатление на собеседника. – Думаю, нам лучше расстаться здесь.

– Да? Ну ладно, тогда увидимся.

– Ты не понял. Все кончено, говорю. Прощай. – В ее голосе уже не оставалось никакой силы.

– Подожди! – Сонук схватил ее за локоть.

Мари почувствовала, как к ее горлу неожиданно подступило новое, незнакомое чувство, которое она еще ни разу не испытывала за все время, что встречалась с ним. Это было раздражение. Она непроизвольно нахмурилась и резко отдернула руку.

– Тогда как же я?

– Что ты?

– Значит, ты все это время играла мной? Так, да?

Панда схватил его за плечо и потянул назад:

– Оставь, Сонук, пойдем!

Мари едва заметно улыбнулась. Раздражение прошло, и она немного успокоилась. Она повернулась и мягким, но в то же время слегка дежурным тоном ведущей на вечернем радио стала утешать его, как ребенка:

– Прости, я не хотела, чтобы ты так себя чувствовал. Прости, ладно? Я тебя любила, ты же знаешь. Разве нет? Ты не мог этого не знать. Ты ведь умный и сообразительный. А теперь прощай, ладно? Расстанемся на этом. Я сейчас слишком устала.

Она пошла вниз по лестнице. Несколько раз ей приходилось останавливаться из-за ноющей боли в бедрах. Сонук и Панда не последовали за ней, а сели в лифт. Когда она спустилась в вестибюль, их уже не было. Она прошла через автоматические двери и оказалась на улице. Со всех сторон горели кричащие неоновые вывески. Почему она не заметила их раньше? Она медленно пошла к дороге. Тяжелая, отравляющая плоть усталость накрыла все ее тело. Голова гудела и кружилась так, словно она съела за раз слишком много приторного белого шоколада.