Текст книги "Империя света"

Автор книги: Ким Енха

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Подобная закалка чем-то сродни дзен-практике буддийских монахов, которые стремятся избавиться от самомнения и освободиться от оков эго.

Киен понимал, что у большинства людей весьма искаженное представление об агентах разведки: Мата Хари, обольщение женскими чарами, тайные проникновения и побеги, микрокамеры, подкупы, шантаж и прочая романтика. На самом же деле вся информация, которую собирают разведчики, по большей части уже находится в открытом доступе. Такая работа напоминает сбор газетных вырезок, и добытые иными способами материалы по содержанию или качеству ничем не лучше и не хуже их. Информация затягивает небо огромной черной тучей, словно стаи перелетных птиц ранней зимой. Нет, пожалуй, такое сравнение звучит слишком зловеще. Скорее, она подобна наводнению в сезон дождей, уносящему все, что попадается на его пути: корову, отчаянно пытающуюся выбраться из воды, дверь от комода с перламутровыми инкрустациями, бурлящую на поверхности красновато-бурую пену из глины и грязи, беременную беркширскую свинью, сосновые бревна, труп непоседливого горного туриста, пенопластовый буй. По сути работа таких агентов, как Киен, заключалась в том, чтобы выхватывать из всего этого потока информации только значимые факты, анализировать их и составлять комментарии. Они постоянно читают и выискивают смыслы между строк, упорядочивая добытые данные, и в этом отношении ничем не уступают ученым и коллекционерам. Не случайно разведчик по имени Чон Суиль, известный как «Кансу», впоследствии прославился своими трудами по истории межцивилизационного обмена – вот уж где требуется кропотливая работа с огромными массивами информации.

Ближе к концу Второй мировой войны один легендарный разведчик получил указание от КГБ доложить о расположении немецких войск. Он отправился на текстильную фабрику по производству одеял неподалеку от австрийской границы и, представившись перекупщиком, подробно расспросил управляющего обо всем, что его интересовало. Стоило ему только выяснить, куда фабрика отправляла армейские одеяла, и расположение воинских частей предстало перед ним как на ладони, словно тропические рыбки в аквариуме. В большинстве случаев нужная информация – это вовсе не то, что спрятано в стальном сейфе за семью замками под присмотром инфракрасных датчиков. Любое слово, вылетевшее из человеческих уст, любой случайный отрывок написанного текста может оказаться решающим звеном. Поэтому для разведчика в первую очередь важно не искусство маскировки или умение проникать в тыл врага, а обостренное чутье, способность в этом множестве ничего не стоящих обыденных слов распознавать крупицы ценной информации.

Киен подошел к метро и зашагал вниз по лестнице. На ступенях сидел нищий, простершись в земном поклоне. Вытянутыми вверх обеими руками он держал над головой кусок картона от коробки из-под лапши быстрого приготовления. Надпись на картоне была словно выдавлена изо всех сил черным фломастером. Из-за слишком сильного нажима казалось, что буквы, выведенные с таким отчаянием, словно стонали от горя: «У МИНЯ НЕТУ НОГ». Киен прошел мимо, но затем вернулся назад и, достав из правого кармана монету в пятьсот вон, бросил в банку перед нищим. Не имея возможности наклонить голову еще ниже, тот изобразил поклон, округлив спину и вздернув вверх заднюю часть туловища. Это была первая милостыня в жизни Киена. Со стороны входа в подземный переход подул сильный ветер. Струя воздуха подхватила и разнесла кислый запах, исходивший от нищего и его грязного тряпичного рюкзака. Киен быстрым шагом продолжил спускаться по лестнице.

11:00
Барт Симпсон и Че Гевара

15

Пак Чхольсу легко вкатил «Пассат» на боковую дорожку, грациозно развернул машину и припарковался задним ходом на площадке перед автосалоном. Мари нравились мужчины, которые умеют так парковаться. Ей казалось, что от мужчин, которые хорошо водят, веет каким-то самодовольством, желанием покрасоваться, тогда как умение красиво припарковать автомобиль говорит о точности и самообладании. Чхольсу вышел из машины и попрощался с Мари.

– Отличная машина. Я вам позвоню.

– Хорошо. До свидания!

Он сел в свой «Грандер» и завел двигатель. Мари вернулась в салон. Директор поймал ее взгляд.

– Мы закончили, – сказала Мари.

Ким Риоп, второй продавец-консультант, который пришел в салон годом позже Мари, поприветствовал ее широкой улыбкой:

– Все прошло хорошо?

– Что-то тебя не было видно с утра?

– Тониль приболел.

– А… Как он себя чувствует?

На секунду оба замолчали. Мари тут же пожалела, что спросила об этом.

– Как и всегда.

Риоп улыбнулся. У его сына была злокачественная лимфома. Как-то раз он приводил его в салон. При виде сверкающих машин мальчик пришел в восторг, и на его лице просияла широкая улыбка. Отец усадил его за руль автомобиля стоимостью более ста миллионов вон, и тот принялся весело нажимать на клаксон. В тот год, когда ребенку поставили страшный диагноз и начались бесконечные хождения по больницам для сдачи анализов, автомобиль жены Риопа пересек сплошную линию и столкнулся с грузовиком. Подушка безопасности не сработала, и женщина погибла на месте. Когда спасатели прибыли на место, они нашли в машине их двухгодовалого сына. Мальчик был цел и невредим и спокойно улыбался. Страховая компания отказалась выплатить полную компенсацию, сославшись на серьезное нарушение со стороны водителя, и Риоп подал иск в суд. Как выяснилось, они посчитали, что женщина нарочно выехала на встречную полосу, чтобы покончить жизнь самоубийством вместе с сыном. Такое предположение было вполне убедительным, однако узнать, что на самом деле произошло, было невозможно. Когда Риоп уходил на работу, за ребенком присматривала незамужняя сестра его жены, и он говорил, что порой невольно вздрагивал, когда видел ее, приходя домой, потому что на мгновение ему казалось, будто перед ним стоит его жена. Зная о его положении, коллеги периодически отдавали ему часть своих сделок, и он от них не отказывался. Риоп всегда приветливо улыбался, так что при взгляде на него ни за что нельзя было догадаться о всех тех невзгодах, что обрушились на его семью. Однако иногда от такой приветливости и жизнерадостности становилось жутковато. Это чем-то напоминало светлое и оптимистичное начало фильма ужасов, предваряющее какой-нибудь неожиданный поворот событий. Поэтому, если в один прекрасный день кто-то подошел бы и сказал: «Ким Риоп вчера повесился в свой квартире!» – Мари бы, наверное, нисколько не удивилась.

Вернувшись за свой стол, она достала телефон и перечитала полученное утром сообщение. Всю ее вдруг охватил жар, словно она окунулась в горячую ванну. Волна тепла поднималась откуда-то глубоко изнутри, разливаясь по всему телу. Еще час, и она увидит его. Они будут сидеть друг напротив друга за обеденным столом, и она будет наблюдать за медленным движением его жующих губ. Мари обеими руками дотронулась до лица. Ее щеки горели, а ладони были холодными. Что я делаю? Мне ведь уже вот-вот сорок.

16

Киен купил билет и прошел через турникет. Он мог воспользоваться своей кредиткой со встроенной транспортной картой, однако специально не сделал этого. На недавнем кинопоказе он повстречал одного критика из газеты «Чунан Ильбо». Тот рассказал ему, как когда-то он, вернувшись в офис после очередного показа в кинотеатре «Сеул» на Чонро, получил странный звонок по телефону. Человек, позвонивший ему на мобильный, представился курьером и спросил, по какому адресу необходимо доставить посылку.

– Вы знаете концертный зал «Хоам»? Это в здании «Чунан Ильбо». Подходите в вестибюль и позвоните мне оттуда, – ответил критик.

– Простите, так вы журналист?

– Да, а что?

– Может, вы знаете Пак Хенсока?

– Я дам вам его номер, свяжитесь с ним напрямую.

– Нет, не стоит. На самом деле я звоню из Намдемунского отделения полиции.

– Простите, что вы сказали?

– С вами говорит инспектор Хон, отдел уголовного розыска. Пак частенько заходит к нам в отделение за сюжетами.

– А в чем дело?

– Ничего особенного, я просто хотел задать вам несколько вопросов. Вы случайно не были в районе «Чжонро-3» около четырех часов дня?

– Да, был. А что?

– Вы не заметили там ничего странного?

– Не знаю, я просто сходил на кинопоказ и вернулся в офис.

– Понятно. А что это был за фильм?

– Вам и это надо знать?

– Да нет. Это все, спасибо.

– Так вы объясните мне, в чем дело?

– Сегодня в том районе произошло убийство. Не беспокойтесь, мы просто опрашиваем свидетелей. Ну все ясно. Благодарю за содействие. Надо бы как-нибудь встретиться, пропустить по стаканчику вместе с Паком.

Полицейский вежливо попрощался и повесил трубку. После этого журналисту не давал покоя один вопрос. Он никак не мог понять, откуда полиции стало известно, что он был на Чонро именно в это время и как они нашли его номер телефона, не зная при этом ничего про него самого. Когда-то он работал в отделе местных новостей, и ему часто доводилось бывать в полицейских участках, но звонок инспектора привел его в полное замешательство.

– Наверное, они просмотрели записи с камер видеонаблюдения. Они ведь теперь на каждой платформе установлены, – сказал он Киену с сомнением в голосе.

Киен осторожно подметил:

– Но разве можно определить номер телефона, глядя на такое мутное изображение? Да и если бы они установили вашу личность по видео, они не стали бы вот так звонить.

– Как же тогда это можно объяснить? – спросил журналист. Он был явно сбит с толку. Происшествие, достойное пера Джорджа Оруэлла, застало врасплох даже этого уроженца капитализма, и он в растерянности озирался по сторонам, словно Каин, вдруг услышавший с небес глас Божий.

– Даже не знаю, – ответил Киен.

Но на самом деле он знал ответ. Скорее всего, дело было в кредитке со встроенной транспортной картой. Полицейские, вероятно, сузили круг подозреваемых до мужчин от двадцати до сорока лет и на всякий случай опрашивали всех мужчин этого возраста, проходивших через турникеты на станции метро «Чжонро-з» примерно в это время. Был даже случай, когда полиции удалось поймать убийцу, скрывшегося с места преступления, проанализировав данные с камер фиксации скорости на Олимпийском шоссе. Полицейские округа Каннам предположили, что сразу после убийства из-за выброса адреналина в кровь преступник наверняка превысит скорость, и они попали в точку.

Киен сделал вид, будто он случайно обронил билет, и быстро оглянулся назад. Наклонившись, он почувствовал, как над ремнем собралась складка жира. Когда-то он был обладателем подтянутой фигуры с крепкими мышцами, вызывавшими зависть товарищей по боевой группе. Уже то, что он вращался среди профессиональных убийц, снайперов, боевых агентов, специально обученных проникать в тыл врага и сбегать из плена, говорило о том, что он был достаточно крепкого телосложения. Но это было в далеком прошлом. Он постепенно превращался в среднестатистического южнокорейца с округлым животом, слабой грудной клеткой и дряблыми руками. Его живот внушал людям спокойствие. Глядя на него, они с уверенностью думали, что этот человек уж точно не может быть грабителем в маске. Нет ничего безобиднее, чем скучный мужчина, живущий размеренной жизнью, который еще не совсем стар, но уже и не очень молод. Такие, как правило, содержат свою семью, но при этом остаются чуждыми для домочадцев. Иногда с чьей-то подачи они с дрожью в сердце ввязываются в рискованные сделки, успокаивая себя мыслью о том, что все так делают и в этом нет ничего опасного. Откат, взятка или смазочный фонд – как бы это ни называлось, – в какой-то момент их затягивает этот порочный круг, и они уже не надеются из него выбраться. Ничего в сущности не изменилось с тех пор, как они изучали идеи чучхе Ким Ирсена в стенах южнокорейского университета. Кто-то из политиков сказал, что занятие политикой – это постоянное хождение по краю тюремной стены. Но вполне возможно, что это удел всех самцов. Бывшие однокурсники Киена, прельщенные однажды запретными идеями, вскоре осознали всю суровость капитализма и быстро поддались законам этого мира, и теперь их жизнь наверняка мало отличается от его собственной.

Прямо сейчас Киен переживал самый опасный момент в своей жизни. Ему не было известно ничего, кроме того, что приказ отдан. Он сгорал от желания узнать хоть что-то еще, а точнее: один ли он мучился этим незнанием. Он хотел понять, сколько и что именно окружавшим его людям было известно о его судьбе. Так Робинзон Крузо, попав после крушения на необитаемый остров, хотел узнать об этом острове как можно больше и отчаянно пытался выяснить, есть ли на нем кто-нибудь еще, боясь, что лишь он один ничего о нем не знает – ведь в таком случае это незнание становилось куда опаснее.

Почему он получил приказ № 4? Либо его раскрыли, либо он сам по неосторожности как-то выдал себя. Может показаться, что это одно и то же, однако разница очень велика. В первом случае это бы означало, что его отзывают из соображений его собственной безопасности, а во втором – чтобы наказать. Проблема заключалась в том, что у него не было никакой возможности узнать заранее о своей судьбе после возвращения. В годы холодной войны были случаи, когда зарубежных агентов КГБ в срочном порядке вызывали в Москву под предлогом важного совещания и потом казнили. «Кротов», помогавших спецслужбам врага, ждала плавильная печь. На глазах у бывших товарищей они медленно тонули в металлическом сплаве, подобно Терминатору. Конечно, иногда их действительно вызывали только на совещание, после чего оправляли обратно. Я ничего не знаю, ничего не знаю, совсем ничего не знаю… Он действительно совсем ничего не знал. После того как устранили Ли Санхека, последние десять лет он жил жизнью забытого шпиона. Особой работы у него не было – отсюда следовала малая вероятность провала. Однако полная уверенность в этом у него отсутствовала. Не исключено, что он мог допустить какую-то ошибку, сам того не подозревая. Или, может быть, возникло какое-то недопонимание. В любом случае у него оставалось меньше суток. За это время надо постараться выяснить хоть что-нибудь. Должна же существовать какая-то зацепка. Наверняка был какой-то знак, но я упустил его из виду. Может, что-то произошло со мной за последние несколько дней? Какой-нибудь странный звонок или подозрительный тип на хвосте? Если и было что-то такое, разве бы я не заметил? Хотя не исключено, что за годы спокойной жизни мое чутье притупилось.

Через несколько минут Киен уже стоял на платформе. Раздался звуковой сигнал, оповещающий о прибытии поезда. Он сделал глубокий вдох и наполнил легкие воздухом. Частички мелкой пыли, беспорядочно движущиеся в воздухе, пьяное дыхание старика, который с утра уже пригубил спиртного, аромат духов молодой кокетки – он будто хотел навсегда оставить себе все эти запахи и что есть силы глубоко втянул воздух ноздрями. Немного задержав дыхание, медленно выдохнул. В это мгновение электропоезд с шумом ворвался на платформу и, замедлив ход, остановился. Пассажиры спокойно стояли у специальных отметок на полу и терпеливо ждали, пока откроются двери. В голове Киена роились вопросы: «Я правда должен вернуться? Можно ли мне туда возвращаться? Будет ли у меня выбор – ехать или нет? Зачем мне вообще возвращаться? Нет, я не могу. Я так не могу. Так нельзя…» Он приложил руку ко лбу и сделал два шага назад. Как только открылись двери поезда, из вагонов хлынули люди, а самые шустрые из тех, что стояли на платформе, проталкивались внутрь, чтобы успеть занять места. Прозвучало объявление об отправлении поезда; автоматические двери вагонов нервно гудели, готовые вот-вот захлопнуться; из головы поезда показалась черная фуражка проводника, оглядывающего платформу; на поверхности вагона красовалась вызывающая реклама джинсов, на которой модель стояла выпятив зад, как утка, а округлость ее ягодиц подчеркивала поблескивающая вышивка в форме чайки; на грязном полу чернели следы от жевательной резинки; пассажиры, успевшие занять место, устраивались поудобнее и с невозмутимым видом смотрели перед собой – Киен стоял в нерешительности посреди всего этого, как вдруг двери вагона, словно устав ждать, с треском захлопнулись перед ним: «Пошел прочь!» Он почувствовал себя так, будто только что было раскрыто его сокровенное желание. Люди, сидевшие в отправляющемся вагоне, словно заглядывали в темные воды внутри него. Чокнутый! Знай свое место! И веди себя соответственно профессии и положению. Мы все проходили, что можно, а чего нельзя делать в этой системе. Не знать этого – уже преступление, неужели тебе это до сих пор невдомек? Убирайся восвояси! Возвращайся в эту империю пламенных букв, размашисто выведенных красной краской; в страну, где дети на стадионах, пытаясь согреть дыханием онемевшие руки, синхронно переворачивают цветные карточки в самой грандиозной в мире живой мозаике; на твою родину, где люди с презрением смотрят на женщин в джинсовых штанах. Твоя республика зовет тебя! Все люди в метро кричали ему, сложив руки у рта. Он мысленно попытался прикрыть уши руками, но это не помогло. Поезд в сторону Понхвасана, как будто отказываясь слушать какие-либо возражения, решительно скрылся в туннеле, оставив за собой лишь резкий металлический отзвук.

Киен остался на платформе один. Его вдруг охватило щемящее чувство тоски. В этих дешевых сантиментах всегда есть какая-то своя прелесть. Киен стоял с закрытыми глазами и старался вчувствоваться в свои ощущения. Он хотел уйти как можно глубже в самого себя, как улитка, выброшенная на сухую землю. Прикрыть глаза и уши, зарыться подальше и забыть о проклятом приказе. А вдруг завтра кто-нибудь позвонит и скажет, что все это был розыгрыш, – кто сказал, что такое невозможно?

В этот момент кто-то прошел мимо и задел его плечо. Киен открыл глаза. Молодой человек в наушниках остановился перед ним и, вытащив правой рукой один наушник, вежливо поклонился: «Извините, пожалуйста».

Такая учтивость шла вразрез с несколько хулиганской внешностью: торчащие ежиком волосы, слегка окрашенные в темно-бордовый цвет, мешковатые штаны с дырами в стиле хип-хоп. «Ничего страшного», – сказал Киен и уселся на лавку. Молодой человек вставил наушник обратно в ухо. Покачивая головой в такт музыке, он присел на край деревянной лавки. Его прическа и лицо точь-в-точь напомнили Киену Барта из «Симпсонов», а на его широченной красной футболке красовалось лицо Че Гевары. Наверное, он сейчас слушает каких-нибудь Rage Against the Machine или что-то в этом роде. А что, вполне подходящая музыка для Барта Симпсона в футболке с портретом Че Гевары: музыканты извергают потоки ругани вперемежку с призывами покончить с этой системой, надрывно крича с дорожек альбома, наполненного образами столичной молодежи с самодельными гранатами в руках, и в каждой песне, написанной в самой капиталистической стране мира, громко звучат слова крайне левого толка, а на обложке – охваченный пламенем вьетнамский буддийский монах в позе лотоса. Что бы подумали Сталин и Ленин, если бы услышали эти песни? Может, у них возникло бы сильное желание отправить всю группу в исправительно-трудовой лагерь в Сибири?

Пятеро рабочих в промокших до колен штанах и с красным флагом в руках медленно прошли мимо Киена и Барта Симпсона вдоль желтой линии у края платформы. Судя по всему, после обеда где-то собиралась какая-нибудь демонстрация. Рабочие тихо о чем-то разговаривали. Не обращая ни малейшего внимания на Че Гевару, они сосредоточенно обсуждали свои проблемы: рост числа непостоянных рабочих мест, антирабочая политика левого правительства, на которое они когда-то возлагали свои надежды, хитрый работодатель, всеми правдами и неправдами избегающий коллективных переговоров.

При мысли о том, что в этом мире у него остался всего один день, картинки повседневной жизни, которые еще вчера казались такими банальными и избитыми, вдруг ожили и зашевелились. Киен почувствовал себя хрупким пересушенным листком второсортной бумаги и с жадностью впитывал все, что чертил на нем окружающий мир своим огромным карандашом. Словно неопытный поэт в порыве творческого вдохновения или юноша, только что испытавший первый поцелуй, он вдруг во всем стал видеть нечто лирическое. Люди и предметы вокруг становились в контрастные двустишия, как Барт Симпсон и Че Гевара, или спонтанно превращались в неожиданные метафоры, как модель на рекламе джинсов и рабочие с красным флагом. Все они словно были персонажами какой-то пьесы, появившимися откуда ни возьмись, чтобы пробудить в нем восприимчивость к капиталистическому обществу.

Как бы в напоминание о том, что все это вовсе не театральная постановка, на станцию с грохотом ворвался следующий поезд. Киен спокойно подождал на платформе, пока откроются двери, затем вошел в вагон и проскользнул вглубь мимо сикха в тюрбане. Запах дешевых духов ударил ему в нос и тут же рассеялся. Киен нашел свободное место и сел. Когда двери уже закрывались, какой-то мужчина подбежал к вагону и быстро поставил правую ногу между створок. Двери снова открылись, и он сел в поезд. Киен вдруг насторожился. Может, за ним хвост? Вдруг он специально ждал до последнего, боясь, что Киен не сядет в поезд или тут же сойдет с него? Мужчина в черной толстовке и начищенных до чрезмерного блеска ботинках медленно подошел к нему и сел на соседнее место. В руках у него была бесплатная газета. В вагоне было не очень много свободных мест, но и не настолько мало, чтобы садиться именно рядом с ним. Усевшись, мужчина принялся читать газету, однако Киену все это показалось несколько неестественным. Если за ним действительно слежка, то с какой стороны? Если это агент, подосланный проследить за его возвращением, то разумнее будет не ехать на Север, ведь если бы ему доверяли, то не стали бы приставлять провожатого. Это бы означало, что он допустил какую-то ошибку, из-за которой его теперь вызывают обратно. Но если, наоборот, слежку устроили с Юга, то лучше повиноваться приказу и вернуться, потому что в таком случае приказ № 4 был отдан в целях его же безопасности, чтобы уберечь его от ареста и пыток, равно как и предотвратить вероятность того, что он, доведенный до состояния бреда и полного отчаяния сильными наркотиками и лишением сна, выдаст личности «кротов» и в результате поставит в опасное положение всех, после чего сам себя возненавидит.

Вопрос оставался за малым. Ему надо было выяснить, кто этот подозрительный тип, что ни с того ни с сего подошел и уселся рядом с ним. Киен разом отбросил весь поэтический настрой и вооружился холодным прозаизмом. Он мельком взглянул на газету, которую читал мужчина. Никаких подсказок там не нашлось. Он достал телефон и стал делать вид, что просматривает сообщения. Затем он захлопнул и снова открыл крышку телефона несколько раз подряд. Наконец он решительно повернулся и посмотрел мужчине прямо в лицо так, словно он только что обнаружил его присутствие. Тот невольно оторвал взгляд от газеты. Киен заговорил: «Вы верите в вечную жизнь?» – и начал расстегивать портфель, будто собираясь достать оттуда религиозную брошюру. При этом он не терял бдительности и приготовился в случае, если незнакомец достанет наручники или вынет револьвер, толкнуть его локтем в бок и схватить висевший над его головой аварийный молоток. Как только бы молоток оказался у него в руках, он бы без колебании одним движением руки обрушил его на голову противника, как его учили давным-давно. Моментальный передом черепа. Возможно, понадобится операция на годов， ном мозге. Если бы это действительно был провожатый, то он бы подал соответствующий знак； Но никакого знака не последовало. Вместо этого мужчина внезапно встал с места и повернулся в сторону Киена. Теперь один из них стоял, а другой сидел. Оказавшись в менее выгодной позиции, Киен решил легко не сдаваться и напряг мышцы ног. Мужчина продолжал просто смотреть на него с легким прищуром. Во взгляде его не было ни испуга, ни подозрения, а лишь некоторое недовольство. Если он принял Киена за евангелиста, который собрался пристать к нему со своей болтовней, то мог бы просто он него отмахнуться, – почему же он внезапно вскочил с места? Они встретились глазами и смерили друг друга взглядом. Мужчина первым отвернулся в сторону. Он медленно прошел в начало вагона и сел на свободное место между женщиной средних лет и молодой девушкой. Поезд слегка дернулся, но он не потерял равновесия и даже не покачнулся, спокойно опустившись на сиденье между двумя женщинами. Он бросил косой взгляд на Киена и снова уткнулся в газету. Обознался? Может, это просто человек, который не любит евангелистов? Киен подождал остановку. Двери открылись, и люди стали выходить из поезда. Прозвучало объявление об отправлении поезда. Перед самым закрытием дверей Киен вскочил с места и выбежал на платформу. Мужчина продолжал читать свою газету. Лишняя осторожность никогда не помешает. Может, это действительно был хвост, и ему удалось довольно легко от него оторваться. Стоя на безлюдной платформе в ожидании следующего поезда, он немного успокоился. «Вы верите в вечную жизнь?» – повторил он себе под нос.

17

Мари встала с места и посмотрела на часы. Директор, как и всегда, взглянул на нее краем глаза.

– У меня в обеденный перерыв встреча…

– С покупателем? – тихо спросил директор, не поднимая головы.

Хотя сейчас он торговал немецкими автомобилями, в университете он изучал французскую литературу. Поклонник Камю, он всегда заставал ее врасплох своими меткими репликами. В его словах был легкий оттенок критики, который ее раздражал, но высказать свое недовольство она не могла.

– Нет.

– Хорошо.

Мари попрощалась взглядом с Риопом и вышла из салона. Она остановилась перед пешеходным переходом. «Неаполь» находился в трехстах метрах слева на противоположной стороне проспекта. Прохладный воздух, казалось, немного успокоил зуд под гипсом, который не давал ей покоя с самого утра. Она подумала о доле головного мозга, которая отвечает за чувство зуда – названия ее она не знала. Это не боль или удовольствие в чистом виде, а причудливое сочетание того и другого, от которого кажется, что вот-вот сойдешь с ума, но стоит только почесать зудящее место, и оно превратится в сладостное наслаждение. Зуд сродни сексуальному возбуждению. Наверное, поэтому, подумала она, в ту ночь, когда она потеряла девственность, каждый уголок ее тела, которого касались руки того пария, сжимался от зуда и щекотки.

На противоположной стороне загорелся зеленый свет, но несколько машин проскочили на красный и уехали прочь. Пешеходы разом начали переходить дорогу. Мари бодро шагнула вперед.