Текст книги "Узор из шрамов (ЛП)"

Автор книги: Кэйтлин Свит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– Больше всего Уджа любит рожь, – сказал он, поворачиваясь и разбрасывая зерно вокруг себя.

Только тогда я взглянула на Уджу. Она сидела на верхней ветке, прижав к телу крылья и клюв. Я не могла понять, открыты ее глаза или нет.

– Иди сюда, – Орло говорил мне, но послушался его Лаэдон. Он прошел мимо и остановился у края зернового круга. Я последовала за ним. Когда я оказалась рядом, он подвинулся и встал лицом ко мне.

Другим ключом Орло открыл клетку Уджи. (Странно, но мне никогда не хотелось ему рассказывать, что она выбирается оттуда сама. Какие предчувствия относительно своего Пути помогали мне держать рот на замке?) Она запрыгала с ветки на ветку и скользнула в открытую дверь. Переваливаясь, Уджа обошла зерновой круг и остановилась там, откуда начала путь. Подняла голову и, наконец, посмотрела прямо на меня.

«Она меня не знает», с ужасом подумала я, но спустя миг птица моргнула, и я поняла, что она помнит. Она готовилась, наполовину погружаясь в свой собственный Иной мир.

Все ждали только меня.

Рука Лаэдона была тяжелой, как ветка дерева. Он не сопротивлялся, но и не помогал. Я подняла ее, согнула и посмотрела на впадину на локте, где была зеленая выпуклая вена (невероятно толстая, хотя остальная рука казалась сделана из сухожилий и костей). Я подняла нож: рука дрожала, пока я не прислонила лезвие к вене. Во мне рождались сомнения: может, этого не следует делать сейчас, еще рано… Наши взгляды встретились. Он смотрел прямо на меня, как когда-то на кухне, как смотрел через окна и, быть может, откуда-то еще, о чем я даже не подозревала. Внезапно меня охватила злость. Эта злость была бесформенной и холодной, но больше я ничего не чувствовала. Я наклонила нож и вонзила лезвие в Лаэдона. Один укол, и я вытащила нож и уронила его, поскольку больше он не был нужен.

Потекла кровь. Сперва показалась одна большая капля; она росла, росла, а потом прорвалась, став тонкой неровной линией, которая распалась, ветвясь вдоль руки и пальцев. Капли одна за другой падали на зерно и скоро превратились в сплошной поток.

Я перевела взгляд с крови на птицу.

– Покажи мне. – Не знаю, как я это произнесла, и не знаю, почему, поскольку это было необязательно, однако слова казались верными. – Покажи мне, что его ждет.

Уджа пошла. Не как обычно, вразвалку, неловко покачиваясь. Теперь она исполняла танец, изящно поднимая ноги: ее крылья раскрывались, на миг она замирала, а потом мягко их складывала. Каждые несколько шагов она опускала голову и подбирала зерно. Все происходило очень быстро: путь создавался клювом, хвостом и когтями. Узор, обрамленный кровью.

Видение приходило постепенно. Я ожидала шока, скорости, ярких цветов, но долгие секунды не было вообще ничего. Со следов Уджи мои глаза переместились на капли крови Лаэдона, и предвкушение превратилось в нетерпением. Где? Когда? Почему не сейчас?Углы комнаты медленно бледнели. Смотреть было не на что.

Ничто, ползущее по стенам и по полу. Белизна, которая больше, чем отсутствие цвета; белизна, где нет образов, звуков и прикосновений. Она течет у моих ног, поднимается к коленям, и я вспоминаю мать, которую поглотил черный туман. Я исчезаю, и все это даже не обо мне – где Лаэдон? Где мальчик, которого я видела в своих прежних видениях? Где волки, орлы? В моих легких разрастаются и цепляются друг за друга ледяные кристаллы. Я пытаюсь поднять руки к груди. Руки здесь, я чувствую их, но они не движутся. Я тону в белизне. Здесь нет Пути, нет Узора, нет ничего ни впереди, ни сзади. Игранзи, думаю я, потому что она спасла меня, когда я потерялась в видении Ченн. Игранзи вытянула меня обратно, но здесь ее нет, как нет и самогоздесь. Белизна забивается в ноздри, в горло. Я умираю и никогда не увижу замка. Последняя попытка пошевелиться, но мои кости белые, голые и ничем не соединены. Беззвучный крик, и они рассыпаются.

Я задыхалась, лежа на полу лицом вниз. Мне было так больно, что я почти желала, чтобы ничтовернулось. Столько звуков: воркование Уджи, шорох зерен, стук дверцы шкафа – все это слишком близкое и большое, оно распухает в моей голове. Единственное, чего у меня нет, это зрения.

Орло поднял меня. Я чувствовала мышцы его рук, грудную клетку, и когда он произнес мое имя, я ощутила это внутри себя, как удар барабана. Он пах вином и солью. Он понес меня, и я подумала, что от этой качки меня стошнит, но этого не произошло. Он уложил меня в кровать, мучительно мягкую, мясистую, где я тонула. Я метнулась раз, другой, и он схватил меня за запястья. Его дыхание коснулось моего лица.

– Я ослепла, – прошептала или закричала я.

– Ненадолго. Вот, выпей. – Холодная глиняная посуда, вода льется внутрь, новое мучение. – А теперь спи. – Его руки и дыхание исчезли. Заскрипела кровать – он встал. – У тебя хорошо получилось, Нола.

«Хорошо? – подумала я. – Хорошо? Я ничего не видела, в буквальном смысле ничего, и теперь все мои кости переломаны, я слепа, как Лаэдон, но раз уж у меня получилось (а ты, конечно, в этом разбираешься), то ладно, я посплю»…

* * *

И я заснула. А на следующее утро у меня начались месячные.

Глава 12

Девушки в борделе говорили о них постоянно. «Это так ужасно. В начале у меня так болит голова, что аж тошнит». «Не ищи Махелли. Она в постели, пролежит еще пару дней. Хорошо хоть зелье сработало, а то она боялась, что не поможет». Или: " Я завернулась в горячую ткань, но боль так и не прошла». Я завидовала их общим жалобам, хотя боялась понять их. И я не ожидала, что мои месячные наступят так незаметно.

Конечно, меня отвлекали другие вещи. В голове пульсировало, мышцы болели, солнечный свет резал глаза, а вернувшееся зрение было мутным от слез. Лежа в постели, я сгибала пальцы и шевелила руками. Я осматривала комнату, стремясь увидеть как можно больше, хотя слепота была кратковременной. Все выглядело бледнее обычного, но волнистые черные линии исчезли, а цвета были правильными. «Может, худшее я проспала», думала я. В конце концов, сейчас был день, а Орло привел меня к Лаэдону после заката.

Я страшно проголодалась. У кровати стоял поднос; я увидела его, когда села, медленно и неуклюже, как старая развалина. Лимонад, рулет с изюмом, маринованная рыба. Рыба была невероятно вкусной – съев ее, я вылизала всю тарелку.

Еда меня взбодрила. Закончив, я посмотрела на листья и небеса. Окна были открыты, теплый ветер шевелил мои волосы и рукава рубашки. Немного внешнего мира, проникающего сквозь металлическую решетку.

«Лаэдон», подумала я. Теперь, когда есть больше не хотелось, и никакие неудобства не отвлекали, я все вспомнила. Это было как трогать синяк: вдоль края и к центру, чтобы понять, где болит. Сейчас, при свете солнца, я знала, что болеть должно. Игранзи никогда бы не позволила мне пролить кровь ради прорицания. Она бы рассказала о Видении на крови, только чтобы предостеречь. И все же, когда я вспомнила о ноже в своей руке и о том, как текла кровь Лаэдона, на моем лице возникла улыбка. (Мне даже в голову не пришло пойти и проверить, как он).

Поднимаясь, я на краткий миг потеряла равновесие и нагнулась над постелью, ожидая, когда головокружение исчезнет. Только я собралась выпрямиться, как вдруг увидела на простыне пятно, коричневое или темно-красное. Я подумала, не осталась ли на мне кровь Лаэдона, и проверила свои руки и ноги. Пятно было именно там, где я сидела. Я развернулась и ухватила подол рубашки. Ткань была синей, и кровь на ней выглядела черной.

Я вновь опустилась на кровать.

* * *

Этим вечером Орло был в ужасном настроении. Возможно, поэтому я ничего ему не сказала, хотя понимала, как это для него важно. Помню ощущение тяжести, которое тогда испытывала, помню смущение (чего не ожидала) и тоску по Игранзи. В какой-то момент, сложив несколько кухонных тряпок и засунув их в белье, я даже подумала о матери. Возможно, она была бы тронута моим новым статусом, может, мы бы стали ближе… Эту мысль быстро сменила другая, более рациональная: скорее, она бы принялась жаловаться на лишнюю стирку и велела не рожать детей, пока ее собственные еще младенцы.

В любом случае, я хотела, чтобы со мной была женщина. Я села рядом с Уджей, которая сегодня не выходила из клетки. Она стояла на полу и смотрела на меня, не двигаясь.

– У меня начались месячные.

Птица мигнула.

– Странно, правда? Это случилось сразу после того, как я использовала Видение на крови.

Она вновь мигнула.

– Я скучаю по Игранзи. Жаль, что ты не разговариваешь.

Уджа издала негромкое бормотание, и я засмеялась.

В тот день я не видела Лаэдона, и хотя от этого мне было легче, я чувствовала себя еще более одинокой. Возможно, поэтому я могла бы рассказать Орло все, что произошло, несмотря на смущение. Но он вошел со всей стремительностью бури и яростью грома.

– Что ты здесь делаешь? Я тебя уже пять минут ищу.

Я стояла в комнате искусств, огромном зале на первом этаже, наполненном скульптурами и картинами. (Стояла из опасений, что если я сяду, новое чистое платье испачкается). Моя рука лежала на статуе девушки примерно одного со мной возраста, одетой в такую тонкую сорочку, что казалось, будто на ней ничего нет. Мне нравилось касаться складок одежды: мраморные изгибы выглядели так, словно могли смяться в моем кулаке, как настоящий шелк.

– Извини, я…

– Никаких извинений. Мы уже потеряли кучу времени. Наверх.

Я никогда не видела его таким злым. Он был очень бледен, но на щеках краснели две полосы. Лоб блестел от пота.

Выйдя за дверь, я обернулась.

– Это Прандел?

«Может, если я его разговорю, он успокоится?»

Он уставился на меня так, словно я говорила на другом языке.

– Пран…? – Непонимание. Полное непонимание.

– Прандел, – повторила я. – Он снова от тебя сбежал?

Еще один момент непонимания, а затем Орло поднял брови и с шумом выдохнул. Как Борл.

– Ах, Прандел… конечно… Нет. Я потерял его след много недель назад.

– А, – в моем голосе сквозило разочарование. – Ты мне не сказал. Ты так долго о нем не говорил, но я думала, что ты его еще ищешь.

– Ищу, – процедил он. – Наверх, Нола. Живо.

Несмотря на то, что у меня не было мучительных болей, я испытывала слабость и медленно тащилась по лестнице в лекционную комнату. Я хотела, чтобы Орло заметил, как мне нехорошо. Надеялась, что он спросит об этом, и его забота будет сильнее гнева, но он только сказал:

– Да что с тобой такое? – и устремился по коридору впереди меня.

Я стояла, опираясь о зеркало, односложно отвечая на вопросы. Он бросал эти вопросы, словно стрелы, а Борл поглядывал на меня из-под полуприкрытых век, сидя рядом с клеткой Уджи. Вопросов было много. Я висла, ухватившись за край зеркала; ноги казались фруктовым желе, которое Рудикол делал по особым случаям.

Прошло несколько часов, прежде чем Орло стукнул кулаком по золоту и закричал:

– Нола!

Я подняла глаза, а его крик и металл гудели, постепенно стихая. Тряпки в моем белье сдвинулись, и между сжатых бедер я чувствовала влагу.

– Если это все, на что ты способна, – медленно произнес Орло, – ты никогда не подготовишься к замку.

– Не будет никакого замка. Ты никогда не найдешь Прандела. И думаю, тебе нравится, что я здесь. Я твоя игрушка, только не хожу за тобой, как Борл. – Мой голос дрожал. Я помнила слова девушек о том, что месячные усиливают гнев и печаль. Эта мысль на секунду успокоила меня, но потом я увидела румянец Орло, его черные яростные глаза, и подумала: «А что тыскажешь?»

– Как ты посмела? – Он говорил шепотом, но его слова били, словно кулаки – один, второй, третий, и все в живот. – После того, что я для тебя сделал.

Так говорила моя мать. Мать, которая не сделала мне ничего хорошего, пока не продала. И хотя Орло дал мне гораздо больше, старый гнев придал мне сил.

– У меня сегодня начались месячные.

Он открыл рот. Это должно было меня порадовать, но нет. Я выпрямилась.

– Ты… – Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Его глаза на миг замерли. Румянец на щеках переместился к шее, и я подумала, как он красив, горячий, молчаливый. Только молчал он недолго.

– Когда сегодня? – Еще один шаг. Теперь он был близко, но я не двигалась.

– Этим утром. Или ночью, но я только утром заметила.

– Почему ты сразу не сказала об этом?

Я отвела плечи и подняла голову, глядя ему в лицо.

– Потому что ты был в отвратительном настроении.

– В отвратительном?.. – Он сделал еще шаг, и мне пришлось отступить. Спина уперлась в дверь. – Знаешь, как давно я ждал этих новостей? – Он схватил меня за плечи, впившись пальцами в плоть. – Ты знаешь, ты, невежественная идиотка! – Он снова кричал и тряс меня. Я стукнулась головой о дверь, в ушах зазвенело, и я больше не слышала его слов, только рев, который окутывал меня и падал на кожу, словно плевки.

Внезапно руки исчезли. Я сползла на пол и села, будто сломанная вещь. Закрыла глаза. Когда через несколько минут я их открыла, рядом сидел Орло. На его коленях примостился Борл, и он гладил собаку между ушей большими медленными движениями.

– Прости. – Он не смотрел на меня, однако знал, что я открыла глаза. – Нола… – Его рука переместилась с Борла на мое левое бедро. Это был такой сильный и такой беспомощный жест, что я накрыла его руку своей. Наши пальцы переплелись. Я почувствовала облегчение и желание. Мне хотелось прикоснуться к внутренней стороне его руки, коснуться губами горла.

– Идем со мной, – сказал он.

* * *

Несмотря на ночь, снаружи было жарко. Стеклянная галька садовой дорожки была теплой – я чувствовала это даже сквозь туфли.

Деревья ликаса отцвели. Их лепестки лежали на траве, и когда Орло увел меня с дорожки, я старалась наступить на все, что попадались под ноги. От прикосновений они меняли окрас с белого на фиолетовый и испускали мягкий, сладковатый аромат, из-за которого можно было представить, что они еще живы.

– Мне не нравится держать тебя здесь, – сказал он. Мы стояли под деревом с ниспадающими ветвями, одни во всем мире. Я молчала и смотрела на лунный свет в его волосах, похожий на движущиеся бриллианты.

– Если бы я не боялся за твою безопасность, то отвел бы в замок еще несколько недель назад. Ты готова.

Я покачала головой, отчасти потому, что затылок болел и пульсировал.

– Но ты не боишься за других учеников. Если они в безопасности, то почему я не буду? – И подумала: «Надо было раньше у него спросить; может, шишка сделала меня умнее?»

Орло долго молчал. Я представляла, что он смотрит на меня, но лунного света не хватало, чтобы увидеть его глаза.

– Есть кое-что еще, – наконец, сказал он. – Еще одна причина, по которой я вынужден держать тебя в секрете до поры до времени.

На этот раз молчание было долгим, и мой умнеющий разум нашел ответ.

– Видение на крови, – ответила я. – Тебе нельзя учить ему других студентов. А пока я не с ними, ты можешь учить меня.

Он улыбнулся, и его зубы блеснули.

– Верно, Нола. Ты не такая, как другие, и именно поэтому должна остаться здесь.

– Но что это значит? – Мой голос повысился из-за паники. – Сколько пройдет времени, пока ты научишь меня остальному? Когда ты возьмешь меня с собой? Ты обещал – обещал! Ты забрал меня из борделя, и все эти месяцы я ни разу не была снаружи, а если я останусь здесь в одиночестве еще дольше, то просто сойду с ума!

– Не сойдешь, – сказал Орло. – Ты сильнее любого моего ученика, и поэтому я выбрал тебя. Когда наступит время раскрыть мою работу, мне нужен кто-то сильный.

– Если я такая сильная, – быстро проговорила я, – позволь мне это доказать. Разреши использовать свою силу, чтобы помочь тебе. Я могу искать Прандела вместе с тобой. Вместе мы его найдем, и сейчас, когда начались мои месячные, я действительно многое могу. Мы раним его сильнее, чем ты один. Но разреши мне выйти, разреши мне пойти туда с тобой. Этого будет достаточно. Мне пока не нужен замок. Я хочу просто пройтись по улицам…

До сих пор я не понимала, как сильно этого хочу. Мне было нечем дышать, глаза наполнились слезами.

Два шага, и Орло оказался рядом. Он запустил руки в мои волосы и слегка сжал лицо, чтобы я не могла отвернуться.

– Скоро, – сказал он, проведя большими пальцами по моим бровям. – Терпение, моя дорогая, упрямая девочка. Впереди нас ждет столько всего…

Он склонился. Его губы легко двигались по моему лбу – вперед-назад, вперед-назад, – вызывая мурашки и жар.

– Но я, – влажные, теплые слова на моей коже, – могу научить тебя большему. Я ждал этого и потому злился. Это от нетерпения. Я не должен был делать тебе больно.

Мое тело забыло об усталости. Оно стремилось навстречу его пальцам и губам с такой силой, какой прежде я никогда не чувствовала.

– Покажи, – прошептала я.

Он отстранился, и я выругала себя за то, что не промолчала. Его руки скользнули по моим щекам и опустились.

– Не сейчас, – хором произнесли мы оба, и он засмеялся, откинув голову. – Госпожа Дерзкая Провидица, – сказал он, все еще улыбаясь. – Чему я тебя не учил, так это уважению. Но сейчас уже поздно. – Он глубоко вздохнул и когда заговорил вновь, его голос снова был серьезным. – Я так же хочу начать следующий урок, как и ты. Но ты устала… Нет! Не возражай. Ты устала. А для того, что я собираюсь тебе показать, понадобится вся твоя сила.

Он взял меня за плечи и развернул к стеклянной дорожке.

– Идем. Пора в постель.

Вместе мы шли назад, ступая по цветам и стеклам. Ветер был прохладным, и я подняла лицо ему навстречу. В тот миг я была свободна, не связана стенами из камня и железа и полна желания, боль которого напоминала о том, что я жива, и это радовало. Но тут мой взгляд упал на дом. В моей комнате горел свет, а у окна стояла фигура. Всего лишь тень, но я знала, кто это, и видела его лицо так же ясно, как если бы он стоял на солнце.

Я замерла. Орло сделал еще несколько шагов и тоже остановился, обернувшись через плечо.

– Нола?

– Мое окно, – медленно сказала я. – Там… – Но когда он поднял голову, тень Лаэдона уже исчезла. Орло вопросительно посмотрел на меня, и я пожала плечами. – Устала, – произнесла я, пытаясь улыбнуться. – Ничего.

Глава 13

– Трансформация.

Я посмотрела на Орло. Вокруг него плавали огоньки свечей. Большую часть дня я без сна пролежала в постели, отдыхая. А когда он вернулся – не слишком поздно, сразу после заката, – то принес мне кувшин вина. Теперь и свет, и все остальное расплывалось по краям.

– Трансформация. Что это значит, Нола?

Я сглотнула. Вино – сладкое, янтарное, как глаза Уджи, – вызвало во мне жажду.

– Изменение, – ответила я.

– Верно. И где ты видела это слово?

– В красной книге с золотыми страницами.

– Да. И ты хотела знать, что оно означает. Как это связано с Видением на крови.

Теперь пришла моя очередь говорить «да», а в животе опять начало расти напряжение.

Он подошел к шкафу и вставил ключ в замок.

– Выбери, – сказал он, – и я тебе покажу.

На этот раз я выбрала самый маленький. Его крошечные зубцы походили на зубья пилы, но у него был прекрасный кончик, который здорово сработает. (Я уже представляла вену, зеленую под кожей и красную, когда она будет вскрыта).

– Начались твои месячные, – сказал Орло, глядя на меня с улыбкой. – Тебя ожидает новая сила. Когда ты порежешь Лаэдона, то сможешь не просто видеть его Узор. Ты сможешь его контролировать.

Я тоже улыбнулась. Он подошел и коснулся пальцами моих губ.

– В этот первый раз я все тебе объясню. Когда у тебя будет больше практики, ты все сможешь сама, но пока слушай меня. И сейчас, и когда погрузишься в видение.

Его палец скользнул по моему подбородку.

– Хорошо, – ответила я. – Скажи, что надо делать.

Улыбка стала шире.

– Какой твой любимый пирог?

Я засмеялась.

– Яблочный. – И вспомнила, как Бардрем чистил и резал яблоки, пока Рудикол возмущался убежавшим тестом и нехваткой в нем рома.

– Очень хорошо. Пусть будет яблочный. Представь его, когда окажешься в Ином мире. Представь так ясно, как только сможешь.

– Ладно. Но что…

Дверь открылась. В комнату вошел Лаэдон, ощупывая стену руками. Я вздрогнула, но сейчас мне было уже не так страшно, как прошлой ночью, когда я видела его в окне своей комнаты. Я не чувствовала ни страха, ни гнева – только глубокое, выжидающее спокойствие. Нож холодил руку. Кожа была прохладной, хотя внутри все было разогрето вином.

Орло обнял Лаэдона за плечи.

– Он почувствует это, если ты все сделаешь правильно. Не как боль, но все равно почувствует. Ты ведь к этому привык, а, Лаэд?

Плечи старика слегка вздрогнули. Глаза его двигались вверх-вниз.

– Что ж, на этот раз никаких инструментов, иначе видение будет слишком сильным. Только его кровь. Я буду рядом, чтобы помочь тебе вспомнить, о чем мы только что говорили. – Он подмигнул. Я не улыбнулась. Я уже подходила к ним.

На этот раз все оказалось не так просто. Возможно, я выбрала не тот угол – в конце концов, это маленький нож, и у меня не было времени к нему привыкнуть. Я вдавила кончик в кожу Лаэдона, туда же, куда и прежде. Кожа прогнулась, но оставалась целой. Я продолжала давить и в конце концов разозлилась. Подняла лезвие и ударила сильнее. Его рука дернулась. Я не нашла того места, но это было неважно: кровь уже текла.

– Покажи мне… – начала я и задохнулась, почувствовав себя так, словно нож вонзился и в меня тоже, вскрыв от бедер до живота и остановившись на уровне глаз. Я согнулась. Поначалу я слышала только собственные всхлипы, но постепенно до меня донесся еще один звук – высокий свист Уджи, прекрасная мелодия, превратившая агонию в простую боль.

Я выпрямилась. Увидела кровь, которая капала на белую ткань (должно быть, ее подложил Орло). Лаэдона скрывала пелена алого тумана. Все, на что я смотрела, было красным – все, кроме его глаз, прозрачных, подобных алмазам. Я вновь взглянула на кровь, на брызги и капли, которые закружились, смазались, и мир вокруг меня исчез в алом тумане.

Через красноту проходит серебряная дорога. Я движусь к ней, как в других видениях, ожидая почувствовать себя птицей или полевкой, но остаюсь собой. Мои босые ноги утопают в мягкой, теплой тропе.Путь, думаю я и вижу, что он простирается вперед, по красным холмам, по дну красных каньонов, и заканчивается в ясных блестящих глазах Лаэдона.

Я иду медленно, чувствуя себя странно и тяжело. Путь становится волнистым, и я погружаю в него пальцы. По сторонам видны другие дороги, но их слишком много – по какой мне идти? Все они заканчиваются в глазах Лаэдона. Я останавливаюсь, колеблясь.

– Выбери, Нола. – Орло близко, его голос едва ли не внутри моей головы, но я его не вижу. – Выбери одну и сделай ее единственной.

Я выбираю. Она выглядит так же, как остальные, но когда я на ней сосредотачиваюсь, она перестает извиваться. Я думаю:Иди, живо, но мои ноги (такие твердые и близкие) будто прикованы к тропе. Я вновь всхлипываю.

– Нола, стой спокойно, все в порядке. – Я глубокий вдыхаю красный воздух. – Сосредоточься. Представь завтра. Представь завтра и ту вещь, которую ты описала мне раньше.

Завтра, думаю я.Представь… Солнце встает в голубых небесах, не красных. Солнечный свет на темно-зеленой листве, которая стучит в кухонные окна. Кухня… пирог. Разрезанные яблоки, выложенные кругом, вылитое тесто. Коричневый пирог на подоконнике. Я вижу его, но лишь мгновение – это так глупо, вещь из моего мира, которая остывает в Ином. Я смеюсь, и пирог исчезает, как исчезают листья, свет и оконные стекла. Я смеюсь над своими голыми ногами, над дорогой, которая извивается подо мной, словно змея. Я смотрю вверх, вижу алмазную вспышку глаз Лаэдона, и мой смех превращается в боль.

* * *

Я лежала в своей комнате. Я догадалась об этом по дрожащим теням и вновь прикрыла глаза. Голова кружилась. Внутри все болело, и я вспомнила красные пульсирующие холмы, алые небеса. Почти не чувствуя собственных движений, я встала и пересекла комнату, где меня вырвало в чашу с чистой водой. Потом я опустилась на пол. Между ног было влажно, но боль становилась такой сильной, что я не знала, смогу ли пошевелиться.

Должно быть, я уснула. Когда Уджа клюнула меня в палец, я вздрогнула и взмахнула руками. Она принялась за свою песню из четырех нот «успокойся, птенчик», и я, наконец, сказала: «Спасибо, Уджа, я в порядке», хотя это было не так. Я едва ее видела: предметы в комнате были похожи на тени, а ее яркие цвета выглядели черными.

Она зацепила когтем край моей рубашки и потянула.

– Уджа… – Говорить было больно, в горле резало, во рту была горечь. – Я не могу с тобой пойти. Я не могу встать.

Она продолжала тянуть. Резко свистнула прямо мне в ухо. Провела клювом по моей ладони.

– Прекрати, ужасное создание! Хватит! Оставь меня в покое! – Но все же я поднялась. Я стояла, вытянув руки и балансируя на полу, как рыночный акробат на высоком колеблющемся шесте.

Уджа не отпускала мою рубашку.

– Мне надо переодеться, – сказала я. – На этой рубашке кровь… – Она вновь дернула за подол. Я поплелась за ней. Она тянула, я делала шаг; она тянула, я делала шаг. Так мы добрались до двери и спустились в холл.

На лестнице она позволила мне отдохнуть. Я села, отдышалась, спустилась на ступеньку и вновь села. Она ворковала и щелкала, словно не зная, хвалить меня или ругать. Когда мы добрались до конца лестницы, мое зрение чуть прояснилось: теперь ее красные перья казались розовыми. Я прислонила лоб к огромному зеркалу, успокаивая рваное дыхание. Отступила назад, увидела свои глаза и заскулила, как Борл. Они были темными. Это не были мушки, возникавшие после Видения: мои глаза были темно-синими, почти черными. Как у Ченн.

На этот раз я едва замечала, что иду. Уджа вела меня медленно, а если я останавливалась, клевала палец. Я думала: «Конечно, она тоже это делала… Ченн использовала Видение на крови, и он тоже учил ее. Это очевидно».

Когда мы дошли до кухни, я подняла голову. Уджа царапнула дверь когтями.

– Почему ты никогда ее не открываешь? – спросила я и открыла ее сама.

Сперва был запах: сладкие фрукты, масло, сахар. В этом доме я никогда не чуяла такой сладости и на секунду ожидала увидеть Бардрема по локоть в муке и Рудикола, который набирал в грудь воздуха, собираясь закричать. Но вместо этого я увидела Лаэдона, стоявшего у окна. Обе ставни были отперты и открыты (хотя из-за железных решеток не могли открыться настежь). Я посмотрела в его глаза – а он, казалось, смотрел на меня, – и перевела взгляд на пирог на подоконнике. Он был идеален: коричневый, круглый и такой горячий, что воздух вокруг него дрожал.

– Это Орло велел тебе его приготовить! – громко сказала я, потому что сама в это не верила. Не верила, что это приказ Орло, и не верила, что это сделала я. Мы с Уджей подошли к окну. Взгляд Лаэдона был прикован ко мне, но я не обращала на него внимания. Я смотрела на пирог. Дотронулась до его верха, покрытого яблоками, и быстро отдернула пальцы, чтобы не обжечься. Спустя несколько секунд я вновь к нему прикоснулась. Запустила в него пальцы, не обращая внимания на жар. Выдрала кусок, оставив на поверхности неглубокую уродливую яму, и запихнула в рот. Он обжег мне язык и горло, но прежде, чем их охватило онемение, я почувствовала вкус. Он был восхитителен.

– Пирог из Иного мира, – сказала я и рассмеялась до слез.

* * *

Вы можете подумать, что больше крови уже не бывает. Но она была, и столько, что все мои воспоминания кажутся омытыми алым, как то видение с Лаэдоном. Не будь это моя история, я бы закатила глаза и пробурчала что-нибудь о преувеличениях.

Итак, следующаякровь.

В тот день я дожидалась Орло с особым нетерпением. Я сомневалась, стоит ли говорить с ним о начале месячных, но теперь ходила взад-вперед, желая как можно скорее рассказать ему о пироге. Разумеется, когда я так сильно хотела его увидеть, он не шел. Его не было ни вечером, ни ночью. Проснувшись на рассвете, я обошла дом со свечой, думая, что он мог вернуться слишком поздно и не стал меня будить, но нашла только Уджу, которая сидела у самой вершины клетки, спрятав голову под крыло. Я села и стала ждать, когда она проснется. Но она не выказывала никаких признаков пробуждения, и я постучала по решетке, позвала ее по имени и посвистела.

– Видишь, – сказала я, когда она, наконец, подняла голову (ее перья встали дыбом, потом опустились), – как неприятно просыпаться таким образом. Если бы я могла залезть к тебе и потянуть за перья, я бы и это сделала. – Она моргнула, склонила голову набок, и я простонала:

– Извини, но Орло не пришел, а я больше не могу спать. Пожалуйста, выйди.

Она не шевельнулась.

– А, – сказала я. – Ты не выходишь, значит, Орло на пути домой? Почему ты никогда ему не показываешь, что выходишь из клетки сама? Почему он тебе не нравится?

Я говорила, говорила, а она спокойно смотрела на меня. Я говорила об Орло и в конце концов перешла к Ченн. Этот мой рассказ был самым коротким.

– Он и ее учил. Он рассказывал ей о Видении на крови, и поэтому она не хотела мне объяснять, отчего у нее на руках порезы. Это запрещенное искусство, и она боялась упоминать о нем, как боялась упоминать Прандела.

Прошел день. На кухне, как обычно, появлялась еда, но Лаэдона не было видно.

– Куда он ушел? – спросила я Уджу, вернувшись к ней вечером. – Может, тут где-нибудь есть тайная комната? А может, когда он закрывает глаза, то становится невидимым? – Я захихикала: глупый звук, но я никак не могла успокоиться. Казалось, от ожидания я сходила с ума.

Я бродила, сидела. Меняла белье чаще, чем требовалось, и мыла его в ведре на кухне. Выглядывала из окон второго этажа, потому что, хотя улицы за домом были едва видны (их заслоняли деревья, а сам дом стоял на вершине холма), я все же могла заметить, пусть мельком, как он открывает ворота и идет по дорожке ко мне.

Он не пришел ни на закате, ни поздним вечером.

– Если он не вернется, – шептала я Удже, – если с ним что-то произойдет, мы все здесь умрем. – Днем эта мысль не приходила мне в голову; теперь, во тьме, голова гудела от страха.

Каким-то образом я умудрилась поспать. Я прижималась лбом к окну в библиотеке и смотрела на луну, белую и круглую среди черных веток. Одиночество причиняло боль, и в упрямом своеволии юности я делала себе еще больнее, вспоминая Бардрема, Игранзи, Ченн, Хозяйку и кривое дерево во дворе. Поглощенная этим, я была уверена, что никогда не успокоюсь – и уснула.

А потом внезапно проснулась и вскочила.

Меня разбудил звук. Во сне я его не слышала, но почувствовала и продолжала чувствовать теперь, дрожа и глядя на дверь: резкий, разносящийся по дому грохот.

– Орло? – Он услышал бы меня, только стоя рядом, но рядом его не было. Я открыла дверь библиотеки и выглянула в холл. Лампы освещали пустоту. Я ждала – другого звука, или самого Орло, – а потом вышла в коридор.

В прихожей я убедила себя, что ничего не слышала. «Сон, – думала я. – Может, из-за свеклы, которой я ужинала?..» Я испытала облегчение, а мысль о свекле пробудила во мне аппетит. Я шла на кухню, шаркая ногами, чтобы представлять, будто я не одна. Собралась повернуть ручку, но дверь оказалась приоткрыта. Я слегка толкнула ее и в этот момент услышала другой звук.