Текст книги "Узор из шрамов (ЛП)"

Автор книги: Кэйтлин Свит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Глава 8

– Тс-с, Нола. Я ничего тебе не сделаю. А Прандел сделает, если тебя найдет. Ты должна пойти со мной. Неподалеку есть одно место, там безопасно.

Я слышала только его. Вдалеке еще стихали раскаты грома, но его голос был ближе, чем мое собственное дыхание.

– Сначала мне надо найти Бардрема, – пробормотала я. – Я должна сказать ему…

– Нас никто не увидит. Никто не узнает, что ты уходишь, и не остановит тебя. Скрытность – твоя единственная защита.

Чувствуя, как сводит живот, я подумала: «Бардрем, я вернусь, вернусь, когда Орло убьет Прандела, и опасность исчезнет». Я кивнула, потом кивнула еще раз. Даже во тьме было видно, как движутся его глаза – глубокая тьма, облако на беззвездном небе.

– Дверь, – прошептала я, – она закрыта изнутри, чтобы девушки не вышли, и никто не вошел. – Эти слова показались мне бессмысленными, но Орло кивнул, улыбаясь. Он показал мне что-то, блеснувшее в тусклом свете. Это был ключ от входной двери, тяжелый серебряный ключ с выемками, обычно запертый в дубовом столе Хозяйки. – Как?.. – начала я, но Орло только пожал плечами. Его зубы тоже блестели, ровные и белые.

Мы двинулись в путь; я шла впереди. Он положил руку мне на спину, и я чувствовала ее легкое, теплое давление. Вниз по лестнице, поворот, и нам навстречу вышла одна из девушек, прикрывая ладонью свечу.

– Нола?

Я подумала: «Только они начали обращаться ко мне с уважением вместо страха, мне приходится бежать». Рука Орло на моей спине исчезла.

– Мне… – я прочистила горло. – Мне нужна свеча. И вода в комнату.

– Но у тебя нет кувшина, – сказала девушка, глядя на мои пустые руки.

– Нет, – сказала я. – Я иду за новым, старый треснул. Попрошу у Рудикола.

– Ты в порядке? – Девушка нахмурилась, и я улыбнулась – чересчур широко.

– Да, в порядке. Все отлично… просто хочу пить. Извини. – Я прошла мимо, чувствуя, как в горле застревает дыхание. Я ждала криков, суеты, новых свечей, бегущих ног и появления Хозяйки. Еще мгновение за моей спиной была тишина, а потом раздались мягкие шаги.

– Иди, – прошептал он; его губы не улыбались, но глаза светились, как у мальчишки, предвкушавшего тайну.

Входная дверь находилась близко, но дверь Хозяйки – еще ближе. Она была слегка приоткрыта, и по полу коридора тянулась полоса света. Я прижалась спиной к стене и двинулась вперед. Мне хотелось быстро проскочить мимо, но, поравнявшись с дверью, я остановилась, чтобы взглянуть. Хозяйка сидела, выпрямившись; ее деревянный стул с высокой спинкой был покрыт чем-то золотистым – по словам Бардрема, не настоящим золотом. Стол был завален бумагами и книгами; рядом с открытой стояла чернильница. В руке Хозяйки было перо, но она ничего не писала – просто сидела и спокойно смотрела.

Орло подтолкнул меня ногой, и я пошла дальше, представляя, как Хозяйка поворачивает голову и зовет меня резким, высоким голосом. Но стояла тишина. «Она услышит дверь, – подумала я, когда Орло прошел вперед и вставил ключ в замок. – Она всегда скрипит, всегда, всегда…»

Дверь не скрипнула. Орло придержал ее и кивнул: выходи быстрее. Я проскользнула мимо, задев его голой рукой, и внезапно оказалась под дождем. Я выпрямилась – теплый летний дождь, мягкий, как кончики пальцев. Дверь за мной приглушенно хлопнула.

– Бежим! – крикнул Орло.

Он опередил меня, исчезнув в аллее на другой стороне улицы. Я последовала за ним, и мои ноги быстро покрылись липкой грязью.

– Кто здесь? – услышала я голос Хозяйки. Я не оборачивалась, представив в дверном проеме ее высокую фигуру с подсвечником и пляшущую на земле тень. – Я тебя вижу! Стой! Вернись!

На бегу я набросила капюшон на голову и, добежав до аллеи, натянула на лоб. Нырнула во тьму, задыхаясь и ожидая, что Хозяйка вот-вот меня схватит. Но вместо нее меня схватил Орло: одной рукой он стиснул мое запястье, а другой провел по щеке.

– Хорошо, – сказал он и потянул меня за собой. – Здесь она не будет нас преследовать.

Он долго вел меня по целому лабиринту проходов, вдоль низких стен, пока, наконец, мы не оказались на широких улицах, мощеных булыжником, где мои ноги начали скользить.

– Ты говорил, это близко, – сказала я, когда он удержал меня от падения. Я нагнулась, упираясь руками в колени и не сводя с него глаз.

– Конечно я так сказал. – Он улыбнулся, натягивая мне на голову сбившийся капюшон. – Ты бы со мной не пошла, если бы я сказал, что идти придется пол-ночи.

Я подняла глаза.

– Мы сейчас далеко?

– Нет, – ответил он. – Идемте, госпожа прорицательница, и не задавайте больше вопросов.

Дождь превратился в туман, а небеса стали серебристыми, когда Орло, наконец, остановился.

– Вот, – сказал он, и мой взгляд проследовал за его рукой.

– Вот, – повторила я, медленно выдыхая. Передо мной была железная ограда, вершины которой причудливо изгибались. За оградой виднелся темный сад, листья и цветы, склонившиеся под дождем. Сейчас они казались тусклыми, но я представила, какими яркими они будут на солнце.

Орло открыл ворота и низко поклонился, сделав изящный жест, из-за которого едва не потерял равновесие. Я засмеялась. В этом месте, где стены были высокими, а дома – еще выше, в предрассветный час мой смех звучал слишком громко, но мне было все равно. Я вошла в сад, на дорожку из блестящих камней (позже я узнала, что это стекло: маленькие синие, зеленые и темно-красные осколки с гладкими краями). Дом тоже был высоким – три этажа, – и не соединялся с соседними домами. Его большие каменные блоки имели светлый песочный оттенок. Арочные окна украшала резьба, изображавшая животных, чьи имена я слышала в стихах Бардрема: олени, павлины, львы. Окна были сделаны из стекла и закрывались железными прутьями, похожими на забор вокруг сада. Я протянула руку сквозь прутья и коснулась толстого стекла; оно отливало зеленым, а внутри виднелись крошечные застывшие пузырьки.

– Нола, – сказал Орло. В его голосе чувствовалась улыбка. Я улыбнулась в ответ и прошла за ним через огромную деревянную дверь.

– Это дом моей двоюродной бабушки, – сообщил он, идя по холлу и зажигая масляные лампы, что висели на стенах и стояли на столиках.

– О, – произнесла я, когда в помещении стало светлее. Зеркала и портреты в золоченых рамах, мои глаза и глаза других людей (пожилой женщины, девушки, глаза мальчика). Ковры на полу, гобелены на стенах среди рам. Потолок такой высокий, что я едва его видела, и лестница наверх, расширявшаяся, словно веер.

– Позже, когда ты выспишься, я покажу тебе все эти комнаты. – Я кивнула, слишком смятенная, чтобы сказать, что вряд ли сумею уснуть. – Идем наверх. – Мы начали подниматься; лестница под ковром кое-где скрипела. – Я поселю тебя на третьем этаже, рядом с комнатой, где ты будешь учиться.

Я остановилась, опустив ногу на следующую ступень. Он не заметил этого, поднялся еще на десять ступеней и только потом обернулся, удивленно глядя на меня.

– Я буду здесь учиться?

– Да. А зачем, по-твоему, я тебя сюда привел?

Я сглотнула. Горло было сухим, сердце стучало – не будь я так счастлива, я бы сказала, что мне нехорошо.

– Я… не думала об этом. Ты говорил, что это безопасное место, где Прандел меня не найдет, но я даже не думала об уроках.

Он внезапно посерьезнел. Темнота в его глазах замерла.

– Разумеется, ты об этом не думала – не было времени. Я напугал тебя в комнате во время грозы, велел идти со мной, и ты пошла. – Теперь он медленно спускался. – Я рад, что ты пошла. Рад, что доверяешь мне настолько, чтобы покинуть свой дом, тем более так внезапно. – Он остановился чуть выше и снял мой мокрый капюшон (я совсем о нем забыла). Мне подумалось, что он должен быть тяжелым, что вся моя накидка потяжелела от дождя, но я ее не чувствовала.

– Поэтому я скажу тебе, хоть и запоздало: ты здесь ради безопасности и ради того, чтобы учиться. Встретив тебя, я понял, какая у тебя огромная сила. Ты так и светишься ею, тем, что она сулит. Ты не можешь остаться здесь и дать ей увянуть. Я тебе этого не позволю.

Я едва не упала, почувствовав внезапное головокружение от пустоты за спиной и от его близкого присутствия. Он положил руку мне на плечо, словно читая мысли.

– Я буду учить тебя в свободное от дел время. Если все пойдет хорошо, то однажды я возьму тебя с собой.

– В замок. – Мой голос был хриплым и тихим.

– В замок. – Еще одна улыбка, мягкая и уверенная, как рука на моем плече. – Но сперва ты выспишься. Осталось недалеко… видишь ту дверь со стеклянной резной ручкой? Моя бабушка очень ею гордилась. Получила ее от какой-то цыганской торговки, которая сказала, что бабушка проживет больше сотни лет. Так и случилось. Она всегда хотела, чтобы я использовал эту ручку для прорицаний, поскольку, по ее словам, так делала цыганка. Взгляни! Она такая яркая, что тебе не понадобится свет – хотя он все равно не понадобится, потому что скоро ты уснешь.

Я вновь подумала: «Нет, не усну», но промолчала, потому что в горле стоял комок, словно мне хотелось плакать. Комната была огромной, со множеством окон и мебелью, достойной дворца: мягкие кресла, длинные кушетки, два шкафа, украшенные листьями и цветами из настоящего золота (в этом я была уверена). Темные отполированные половицы были покрыты фиолетово-алым ковром. Но мое внимание привлекла кровать – ее деревянное изголовье тоже было резным, как и шкафы, – с лежащими на ней толстыми матрасами (по меньшей мере двумя) и горкой подушек в ярких наволочках с кисточками.

– Нравится?

Я издала восхищенный смешок.

– Сойдет, – сказала я, и он засмеялся, откинув голову и прикрыв глаза.

– Хорошо, – ответил он и снова посмотрел на меня. – Я надеялся… я рад, что тебе сойдет. Хочешь есть?

– Нет. – Впрочем, мне хотелось пить, и я огляделась, заметив на столике у двери кувшин с водой, высокий и узкий, покрытый росписью и совсем не похожий на тот, что стоял в моей комнате в борделе. Но здесь все было таким. Я могла назвать любую вещь, однако все они выглядели так, будто принадлежали Иному миру, месту, которое было одновременно ярче и туманнее всего, что я видела прежде.

– Хорошо, – сказал Орло. – К твоему пробуждению я приготовлю завтрак. – Он указал на шкафы. – Не забудь заглянуть туда – в них ты найдешь сухую одежду. А пока, – он положил ладонь на синее стекло дверной ручки, – я отправляюсь к себе и посплю несколько часов перед тем, как вернуться в замок.

– Значит, когда я проснусь, тебя здесь не будет? – спросила я, сжимая в руках сырую накидку.

– Скорее всего, – ответил он. – Когда я не учу, королю и Телдару часто требуется мое присутствие. Днем я должен быть с ними. Но вечерами я буду целиком в твоем распоряжении. – На его губах и в беспокойных глазах вновь возникла улыбка.

Когда он ушел, я смотрела на дверь, словно там осталась его тень. Потом подошла к ближайшему шкафу и распахнула двойные двери.

– Ого, – сказала я вслух и провела рукой по шелку и бархату, алым, зеленым и золотым тканям с серебряной вышивкой. В шкафу было много одежды – платьев, – возможно, по одному на каждый день месяца (если бы каждый день случался бал, или приходил высокий гость, или праздновалась свадьба). Меня бы не удивило, придись они мне впору – скорее, странно, если бы не подошли.

Во втором шкафу висели ночные рубашки: длинные, цвета слоновой кости, короткие белые, с кружевами вдоль краев, которые должны были напомнить мне о борделе и девушках – быть может, даже о Ларалли, которой я рассказала о кровавых змеях, – но этого не произошло, потому что они были чистыми и мягкими. Я выбрала длинную, с двумя крошечными жемчужными пуговицами на воротнике и по одной на запястьях. Сняла свою измятую, потемневшую от влаги одежду и аккуратно повесила на спинку кресла. Кремового цвета рубашка скользнула по моей коже, но плечи и руки едва ее ощутили. Мне хотелось ее почувствовать, поэтому я закружилась, и она обернулась вокруг моих ног. Я вращалась все быстрее, пока мир вокруг меня не пошатнулся, и я не рухнула лицом на кровать.

«Этим утром, – подумала я, согревая дыханием одеяло, – я была во дворе. Во дворе! Я бросала ячмень для одной из девушек Хозяйки и видела бабочек. Я поцеловала Бардрема».

Медленно сев, я посмотрела на свою старую одежду. Встала, подошла к ней, погружая ноги в пушистый ковер, и сунула руку в карман платья. Листок потерял свою форму: теперь он был плоским и неровным от складок. Я вернулась к кровати и разгладила его на коленях. Там было всего четыре слова, по одному с каждого угла. Я прочла их в неверном порядке и перечитала вновь, чтобы понять написанное: «Ты самая красивая помоги!»

Я осознала, что плачу, когда аккуратные буквы Бардрема начали расплываться. И как только я это поняла, то расплакалась еще сильнее. Мою грудь буквально разрывало. Я отвела глаза от записки и осмотрела комнату, чья деревянная мебель, одежда и высокие окна, за которыми начинало светать, утратили четкость, но при этом выглядели лучше прежнего. «Мне не грустно! – подумала я. – Я счастливее, чем когда-либо прежде!», и расплакалась еще сильнее, свернувшись на боку, сжимая одеяло и бумагу в мокрый комок.

Когда слезы высохли, наступило утро, и сквозь оконное стекло сияло солнце. Я откинула одеяло и вновь натянула его до подбородка. «Полежу здесь еще немного, – подумала я, – а потом спущусь позавтракать; к тому времени он его приготовит. Возможно, я увижу его прежде, чем он уйдет в замок…»

Я уснула, и мои сны были черными и золотыми.

Глава 9

Однажды Бардрем сказал, что поэты должны писать о страсти, не чувствуя ее. Говорил о великих работах, требовавших упорства и твердости.

То, что я пишу, не поэма и не великая работа, и часто я не знаю, где я. Иногда я, Нола, здесь,ищу слова для выражения старой боли и записываю их с уверенностью, почти испытывая удовольствие. Иногда некоторые из слов вонзают в меня свои когти и рвут на части; я теряюсь среди них, и тогда моя боль не старая.

Вот уже три дня я ничего не писала. Последняя глава была простой, что меня удивило: я боялась ее, думала, что не найду слов. Но они пришли, и так легко, что я едва успевала делать перерыв на еду и отдых – до тех пор, пока не начала писать о шкафах. Тогда меня начало трясти. Именно тогда. Не на описании глаз Орло или записки Бардрема, хотя в эти моменты дрожь усиливалась. Однако началась она на шкафах. Ночные рубашки и руки тринадцатилетней девочки, которые к ним прикасались.

Какая странная, неожиданная страсть. Прекрасная, пугающая, а кроме того, когда я чувствую такое нетерпение – слегка глупая.

Но хватит об этом. Я возвращаюсь после трех дней сна и попыток успокоить принцессу (которая сейчас много плачет, особенно по ночам). Я вновь готова, поскольку не готова. Непонятное противоречие: несмотря на молодость, я становлюсь Игранзи!

А вот и слова для начала:

Я проснулась, потому что меня тянули за рукав.

* * *

Проснувшись, я не увидела тех, кого ожидала: ни Орло, ни Хозяйку, ни Бардрема. (Он бы, конечно, проследил за нами, перелез через ограду, а я бы велела ему возвращаться. Он бы попытался вновь меня поцеловать, а я бы отвернулась – наверное).

Никто из них не стоял рядом с моей постелью, но рукав продолжали тянуть. Я повернулась к краю, с которого свисала моя рука, и взглянула вниз.

Проснись я окончательно, я бы подскочила и отпрыгнула на другую сторону кровати. А так я просто лежала и таращилась. На меня смотрела птица. Очень большая птица с янтарными глазами, синей головой, алым телом и зелено-желтым хвостом, который стелился по полу. Клюв птицы был изогнутым, черным и очень острым, хотя она аккуратно держала им мой рукав, сжимая его между двумя жемчужными пуговицами.

– Привет, – сказала я. Мы долго смотрели друг на друга, и я окончательно проснулась. – Я тебя раньше видела.

Я не знала об этом, пока не произнесла слова вслух. Наморщив лоб, я пыталась вспомнить, а птица склонила голову набок, слегка потягивая рукав рубашки.

– То есть, конечно, не на самом деле;наверное, это было видение… Никак не вспомню. – Но внезапно я увидела. Взрослый Бардрем, кричащий в ярости и скорби на взрослую меня, и яркая, роскошная птица, которая взмывает в небо за его спиной. Зеркало Игранзи, впервые лежащее на моих коленях.

– Ты, – прошептала я птице, – я и Бардрем. У меня длинная толстая коса… – Мой Путь, мой Узор, этот дом и высокие камни из будущего.

Птица заквохтала и дернула рукав. Я улыбнулась.

– Хорошо, я встаю. Но ты должна меня отпустить.

Она вновь заквохтала и разжала клюв.

В шкафу я выбрала самое простое платье: темно-зеленое, с темной вышивкой вокруг шеи и подола и медного цвета кружевами на корсаже. Оно доставало мне до лодыжек. Платье женщины, не девочки.

Когда я обернулась, птица что-то быстро проворковала, и мне стало смешно.

– Тебе нравится? Мне тоже. – Я закружилась, и мягкая легкая ткань приподнялась, образуя колокол. – Отлично, – сказала я, когда платье опустилось и коснулось моих ног. – А теперь покажи мне дом.

Дверь была слегка приоткрыта. Я помнила, что Орло ее запирал, и присвистнула.

– Не знаю, как ты это сделала, – сказала я, открывая дверь настежь, – но ты молодец.

Птица вышла передо мной; ее серебристые когти застучали по дереву, потом их заглушил ковер. Она остановилась у соседней двери с обычной металлической ручкой.

– Комната для занятий, – догадалась я, вспомнив, что Орло говорил на лестнице. Птица склонила голову. Эта дверь тоже была приоткрыта; я положила ладонь на ручку, но не стала открывать. «Нет, – подумала я, – ондолжен показать мне, что внутри».

Несмотря на свое изящное сложение, птица вперевалку зашагала к лестнице. Я ждала, что она слетит вниз, но вместо этого птица запрыгала со ступеньки на ступень, балансируя с помощью крыльев.

Внизу было зеркало. Раньше я не слишком смотрелась в зеркала. В этом я увидела себя целиком, с головы до пят. До сих пор мне открывалось только собственное лицо, отраженное в толстых, неровных металлических поверхностях. Но здесь было гладкое стекло. Мои пальцы коснулись пальцев моего отражения. Я видела себя так ясно, что поначалу не узнала. Девушка с короткими рыжеватыми волосами и загорелой кожей. Длинный прямой нос, покрытый веснушками, не казался такимдлинным, как в зеркалах борделя. Глаза были ярко-зелеными, а возможно, такими их делало платье. Я приблизилась, разглядывая собственные глаза. Между белками и центром шел узкий обод. Он был темно-серым или светло-черным – сейчас лишь тень, но иногда он становился больше. Я вспомнила, как впервые увидела глаза Игранзи, и поежилась. Подумала о Ченн. Прорицания, видения, люди, отмеченные силой. Я улыбнулась себе – своим глазам, веснушкам, грудям (маленьким, но уже заметным под одеждой), талии, которая казалась узкой, потому что бедра под ней расширялись. «Ты самая красивая», написал Бардрем, и я подумала: «Да» с такой сильной и неожиданной уверенностью, что это даже не была гордость.

Птица курлыкнула, и я отвернулась от зеркала. Мы пошли дальше по темному коридору с закрытыми дверьми, вдоль которого висели портреты. Птица впереди меня была единственным ярким пятном, и хвостовые перья тянулись за ней, словно шлейф платья невероятных оттенков.

Мы завернули за угол, потом еще раз, и еще, пока не оказались в зале с узкими окнами и без портретов на стенах. В конце была огромная дубовая дверь с латунным кольцом вместо ручки.

– Что, эту не можешь? – спросила я птицу. Она молча смотрела на меня. Я толкнула дверь, и та открылась.

Поцарапанный стол моей матери, грязные камышовые подстилки, водосток и закопченный очаг; каменный очаг Рудикола и битком набитые полки с узкими проходами между ними. Вот кухни, которые я видела прежде. Эта была такой же, как остальной дом: детали знакомые, но величественные, словно из Иного мира. Здесь было два огромных очага, в которые я могла бы войти, покружиться, расставив руки, и не коснуться каменных стен. Вдоль центра комнаты шла стойка из темного полированного дерева. Над ней на крючках висели горшки, кастрюли, сковороды и большие пузатые ложки. На стенах были полки с кастрюлями поменьше; там же стояли тарелки, простые коричневые и симпатичные, с синим и золотым узором, которые, должно быть, использовались по особым случаям.

Кухня была очень чистой. Все висело и стояло на своих местах; даже поленья для очагов были сложены в идеальные горки у стены рядом с входом. Я подумала о Рудиколе, который без конца кричал о чистоте, приказывал все мыть, но никогда ее не добивался. Я подумала о Бардреме – что бы он сказал, если бы стоял рядом (его глаза под светлой челкой наверняка бы округлились, он смотрел по сторонам, раскрыв рот, а потом схватил бы меня и пустился танцевать вокруг стойки). От этих мыслей защемило в груди. Я повернулась к трем окнам, словно вид цветов, деревьев и неба мог меня отвлечь. И он отвлек: я увидела, что свет становится бронзовым, приближается вечер, и поняла, как страшно проголодалась.

Орло оставил мой завтрак на краю стойки, ближе к двери. Рядом была деревянная табуретка, и я уселась на нее, протягивая руки к еде. Черный хлеб, мед и сливочный сыр, яблоки, апельсин и темный блестящий фрукт с морщинистой кожицей – прежде я никогда такого не видела (финик, как я узнала позже), – соленая рыба и жареные каштаны. Я съела все, как в первое утро в борделе (там мне дали жидкую кашу и кусок старого хлеба, поджаренного над огнем, но это не имело значения – мне было восемь, и я голодала).

Я слизывала с пальцев сок апельсина, когда вспомнила о птице. Она стояла рядом и укоризненно глядела на меня.

– А, – сказала я, облизывая палец. – Хочешь чего-нибудь?

Она вытянулась на серебристых чешуйчатых лапах и взяла клювом финик. Затем, ухватив фрукт лапой, принялась его клевать, поглядывая на меня и словно говоря: «Вот такты должна здесь есть».

Я встала и со стоном погладила набитый живот.

– Да, – сказала я птице. – Ты права, моя вина. Пожалуй, стоит пройтись.

В кухне между двух окон была еще одна дверь, низкая, широкая, из необработанного дерева, которую могли использовать для доставки продуктов или как вход для слуг. Я взялась за ручку, покачала ее, надавила, но дверь не поддалась. Я посмотрела в окно на сад, видневшийся за железными прутьями. Цветы были яркими, именно такими, как я себе представляла: розовые и темно-синие, белые с темными завитками внутри и снаружи. Деревья оказались очень высокими, а стволы – такими широкими, что обними я их, мои пальцы не смогли бы соприкоснуться. Вокруг стеклянной дорожки росла густая трава; я подумала, как было бы здорово пройтись по ней босиком, и вновь повертела ручку, словно теперь это могло сработать.

– Ладно, – сказала я, убедившись, что дверь действительно заперта. – Вернемся в главный зал.

Входная дверь тоже оказалась закрыта, как и боковая, к которой меня вывела птица. Я села в холле на нижней ступеньке и прислонилась к перилам. Птица смотрела на меня, склонив голову, и я вздохнула:

– Если я не могу выйти наружу, буду ждать его здесь. Темнеет. Скоро он придет.

Я не заметила, как уснула. Когда я проснулась, вокруг была темнота и мерцающий огонек, на секунду ослепивший меня. Я протерла глаза и увидела лампу. Лампу и державшую ее руку.

– Госпожа Усталая Провидица, – сказал Орло, – нет никакой нужды спать на лестнице, когда у тебя есть превосходная постель.

Я быстро встала. Ноги запутались в складках, и Орло подхватил меня под руку, чтобы я не упала.

– Прости, – сказала я, надеясь, что в полумраке он не видит, как я краснею. – Я неуклюжая. Хозяйка всегда ругала меня за это.

Орло слегка улыбнулся.

– В таком случае хорошо, что провидцам не обязательно быть грациозными. Впрочем, надо будет сделать так, чтобы ты не споткнулась о платье, когда прибудешь в замок.

«Когда, – подумала я, и мне стало жарко. – Не «если».

– Рад, что ты немного поспала, – сказал он, поднимаясь со мной по лестнице. – Привыкай отдыхать днем, потому что наши уроки почти всегда будут ночью. – Он обернулся; я надеялась, что он не заметит, как неловко я держу платье над щиколотками. – Тебе понравилась еда?

– Еще как! Я съела слишком много и слишком быстро, решила прогуляться, но все двери оказались заперты.

Мы добрались до вершины лестницы. Орло поднял лампу так, что она осветила оба наших лица. Его было скрыто полумраком; в провалах – щеки, глаза, рот, – собрались тени.

– Наверное, ты хочешь знать, почему, – сказал он.

– Да, – ответила я, хотя днем чувствовала только слабое раздражение.

– Прандел – умный человек. Боюсь, он знает, что я за ним охочусь. Боюсь, оноднажды выследит меня.Что если он узнает, где я живу?

– Да, это ужасно, – ответила я, – но если двери заперты снаружи, разве этого не достаточно? Если он не может пробраться в дом…

– А если он проберется в сад? Ты выйдешь, когда меня нет, пойдешь в сад, а он будет тебя ждать… – Орло стоял так близко, что я чувствовала его дыхание. Он пах чем-то крепким и сладким, медом или вином. Я должна была отвернуться – этот запах напоминал о мужчинах, которые хватали меня в коридорах борделя и пытались целовать. Пьяные мужчины в борделе. Вместо этого я представила, как приближаюсь к Орло, поднимаюсь на цыпочки и ловлю губами его дыхание. На этот раз я покраснела до ушей, даже до шеи, но мне было все равно.

– Я уберегу тебя, Нола, – тихо сказал он. – Если хочешь погулять в саду, мы пойдем вместе, но когда меня нет, ты будешь внутри. Ты останешься внутри. И только я смогу к тебе приходить.

– Да. – Это был ответ, хотя он не задавал вопроса. Мой голос был хриплым.

– Хорошо. – Он отступил. – Теперь дальше. Ты заходила в учебную комнату?

– Нет. Я видела, что дверь приоткрыта, но хотела дождаться тебя.

Он нахмурился. Мы дошли до нужной двери, которая теперь была плотно закрыта.

– Странно, – сказал он. – Я ее не открывал. Никогда такой не оставляю. – Он посмотрел на свою ладонь, лежавшую на дверной ручке, и пожал плечами. – Неважно. Моя бабушка говорила, в этом доме полно тайн, а в таких вещах она всегда оказывалась права.

«Птица», подумала я, когда он открыл дверь. Я обернулась, но за моей спиной был пустой коридор.

– Входи, – сказал Орло, и я последовала за ним.

В холле он зажигал лампы, а здесь стояли два огромных подсвечника. Я ожидала увидеть множество мебели и украшений, но эта комната не походила на другие. Она была больше моей, а из-за своей пустоты казалась огромной. В каждом углу стояло по подсвечнику. В центре находилось то, что я приняла за чашу фонтана. Круглая и неглубокая, она стояла на низкой каменной плите. Я подошла ближе, и от поверхности отразился свет, поскольку чаша была не каменная, а металлическая. Я приблизилась, ловя на себе внимательный взгляд Орло, и остановилась, разглядывая золотую поверхность. Золотистая рябь, золотистые волны, грани и небеса открывались и затягивали меня в свою глубину.

– Ты увидишь в этом зеркале много вещей, – сказал Орло, встав по другую его сторону.

– Это зеркало? – Я чувствовала головокружение и вялость. – Такое большое, и из настоящего золота. Я никогда… – я сглотнула, подумав о медном зеркале Игранзи, маленьком и тёплом от ее распухших пальцев, – никогда не видела ничего подобного.

– Знаю, Нола. Ты представить себе не можешь, как я рад, что показываю его тебе, и что здесь ты обретешь свою истинную силу. Здесь. – Он протянул руку, и я проследила за ней взглядом, обернувшись через плечо.

У дверей стояла клетка. Она тоже была золотой, ее прутья доходили почти до потолка, сложным образом переплетаясь наверху. В клетке я увидела настоящий древесный ствол с короткими и редкими голыми ветвями. На самой верхней ветке сидела птица. В свете свечей ее перья казались шелковыми, а глаза – янтарными, твердыми и прозрачными.

– Это Уджа, – сказал Орло, подходя к клетке. – Разве она не красавица?

– Да, – сказала я. – Да, я видела… – Я хотела сказать, что уже встречала ее, что это она разбудила меня и привела на кухню, но тут Уджа раскрыла крылья и пронзительно закричала.

– Уджа! – резко произнес Орло. – Тихо! Нельзя пугать гостей.

Она медленно опустила крылья. Ее голова склонилась, и она ровно, не мигая посмотрела на меня.

– Видела? – спросил Орло, поворачиваясь ко мне.

– То есть… слышала. Я что-то слышала, как будто птицу, но решила, что это сон. – Не знаю, почему я солгала, однако Уджа, кажется, все поняла: она выпрямила шею и проворковала, как раньше, когда мы были одни.

– Уджа не сон, хотя это не обычная птица. Я использую ее, чтобы вызывать видения, чтобы видеть Узор в следах ее когтей и иногда клюва. – Он сунул палец между прутьями и попытался коснуться ее серебристого когтя. Она слегка попятилась, чтобы он не смог до нее дотронуться, и он скривился.

– Когда она полностью здесь, а не в Ином мире, то бывает не слишком вежливой. Попытаюсь убедить ее быть с тобой дружелюбнее.

– Хорошо, – сказала я. На этот раз моя скрытность не показалась ложью – это было что-то вроде игры или странной, безобидной тайны.

Я отвернулась от Уджи и посмотрела на стену с другой стороны двери. (Думаю, именно в тот момент меня запоздало осенило, что в комнате нет ни одного окна). Здесь стоял единственный предмет мебели, шкаф с деревянными ящиками внизу и стеклянными дверцами наверху. За дверцами были полки со знакомыми вещами: чаши и кубки, стеклянные баночки с зернами, разноцветные палочки воска. Я улыбнулась их привычности, а потом перевела взгляд выше и увидела ножи.

С крюков над полками свисало шесть ножей. Они располагались по размеру. Самый большой напоминал тот, которым Бардрем резал кочаны капусты и салата, но лезвие было иным, изогнутым, как когти Уджи, с выемками с обоих краев. У самого малого лезвия было столько выемок, что оно напоминало крошечную пилу.

– А это для чего? – спросила я, хотя мне не слишком хотелось знать.

Орло прищелкнул языком, а Уджа издала звук, похожий на ворчание собаки.

– Дорогая моя, – сказал он, – у тебя не было еще ни одного урока, а ты уже хочешь знать самые глубокие вещи? – Он встал так близко, что его рука почти касалась моей. Я чувствовала жар, идущий от его кожи, и захотела положить на нее свои прохладные пальцы – захотела так внезапно и так сильно, что мне пришлось сжать их в кулак.

– Еще рано, – серьезно произнес он. Слыша эти слова от Игранзи, я возражала, но ему только кивнула. Глаза Орло, которые, казалось, всегда были в движении, пригвоздили меня к полу. – Но, – продолжил он, с улыбкой отходя назад, – есть многое, чему я могу тебя научить прямо сейчас. Давай приступим?