Текст книги "Разбитый сосуд (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Вам не нужно спешить, миссис Фиске. Не забывайте – в первый раз вы увидели его едва ли краем глаза, а второй раз – со спины.
– Да, но я знаю, что это был Калеб!
– Конечно, я верю вам. – В голосе Харкурта звучала прекрасная, отработанная искренность. – Но власти могут не поверить, особенно, если ваш муж скажет, что ничего не знает о пребывании Калеба в Лондоне.
– Да, конечно, он может и солгать ради Калеба… Он уже так делал.
– И это было дурно с его стороны, но ваш муж не так крепко придерживается принципов, как вы. Слабые слишком часто принимают снисхождение за сострадание.
– О, вы правы, мистер Харкурт! Так вы говорите, что мне стоит молчать про Калеба?
– Я думаю, вам не стоит бессмысленно ставить свою репутацию под удар. Я знаю, вы бы с радостью принесли в жертву своё положение и спокойную жизнь, не говоря уже о единственном ребёнке, ради торжества справедливости, но уверен, что не стоит рисковать своим добрым именем и делом вашего мужа ради призрачной надежды. Вы в ответе за многих людей, что трудятся вместе с вами, что смотрят нас вас в поисках примера.
– Я никогда не думала об этом так, сэр. Осмелюсь сказать, вы правы – я никому ничего не скажу про Калеба. Но буду держать глаза открытыми. Если мистер Фиске вздумает сговариваться с Калебом у меня за спиной, я об этом узнаю – и закон тоже узнает! Я не хочу уничтожать свою репутацию, но Калеб – неисправимый грешник. Он презирает всё, чему я пыталась научить его. Его должны поймать и наказать!
Харкурт пробормотал что-то сочувственное. Салли поняла – он пытается положить беседе конец, и решила, что пора выбираться со своего поста и возвращаться к работе. Она приоткрыла дверь кладовой и, убедившись, что на горизонте чисто, выскользнула оттуда и поспешила наверх – в рабочую комнату напротив молельни, где вообще-то должна была подшивать простыни вместе с другими постоялицами.
– Как мило с твоей стороны присоединиться к нам, – бросила Проныра Пег.
Салли отвесила ей насмешливый книксен.
– Смотрю, ты в приподнятом настроении, – заметила Пег, – но мигом перестанешь улыбаться, когда Сам с тебя шкуру спустит, когда узнает, что ты больше получаса отлынивала от работы.
Салли захотелось схватить Пег за её чёрные волосы и оттаскать как следует, но пока что она смирилась. Те два дня, что прошли с их разговора рядом с уборной, она следила за ирландкой, выходила в сад при каждой возможности, надеясь узнать больше о том, как Пег протаскивает вещи в приют. Увы, без толку – Проныра была слишком умна, что оставлять следы.
Салли сдержала гнев. Сейчас не время нарываться на изгнание из приюта.
– Ладно, – проворчала она. – Что хочешь за то, чтобы не накапать на меня?
– Шиллинг. Довольно дешево, я думаю.
– Я пришла сюда, чтобы не быть больше шлюхой, а меня и тут раздевают до нитки[42].
– Как знаешь, – пожала плечами Пег.
– О, подумаешь! – Салли уселась на стул и взяла иголку с ниткой. – Она настоящий разбойник с большой дороги, – шепнула девушка Флорри, – хотя разбойники повежливее.
Флорри хихикнула.
– Так где ты была всё это время?
– У Восковой рожей в его кабинете – зарабатывала три пенса стоя, кровати-то там нет[43].
– Не смеши меня! Пег смотрит. А правда, где ты была?
«Да тебе-то что за дело?» – гадала Салли.
– Да просто вздремнула. Рыжая Джейн храпит так, что весь дом трясётся, ночью не уснёшь.
Она склонилась над шитьём, не желая продолжать разговор. Салли нужно было подумать. До сегодняшнего дня она и не задумывалась о том, что у четы Фиске мог быть сын, не говоря уже о сыне, подозреваемом в убийстве. Неужели он и правда утопил деревенскую девушку? А что было за второе преступление, в котором его обвиняли – то, что миссис Фиске и назвать не пожелала? Салли надеялась, что юноша невиновен. Воспитательные методы миссис Фиске сами собой заставляли девушку принять сторону Калеба. Её папаша бывало распускал руки, особенно напившись, но хладнокровные, каждодневные побои, призванные спасти душу, казались ей большим злом. Впрочем, подозрения могут оказаться и справедливыми. И если так – чего он крутится у аптеки Фиске и приюта? Уж не приложил ли он руку к смерти Мэри?
Если кто и знает правду о Калебе, то это мистер Фиске. Сестра-хозяйка сказала, что её муж поправляется – быть может, скоро придёт в приют. Если он окажется здесь, Салли должна будет ухватить его за бороду и поговорить. Аптекарь ведь любил Мэри – он захочет, чтобы правосудие восторжествовало. А ещё он будет ценным союзником, если на него можно положиться. Но это слишком большое «если». Что если Калеб виновен в смерти Мэри? Если верить миссис Фиске, её муж готов на всё, чтобы защитить сына. Тогда как можно быть уверенной, что Фиске сам не убил Мэри? Его привязанность могла быть безрассудной – или просто служить маской, скрывающей тайную похоть, что закончилась насилием. Аптекарь был в приюте в день смерти Мэри, и мог отравить бутыль с лекарством. А на следующее утро он же приходил осматривать тело и мог принести точно такую же бутыль и подменить отравленную безвредной. А ведь о бредил и стонал: «Прости меня, прости». Что если это признание вины?
Салли не знала, как подступиться к этой загадке, не поговорив с Фиске. А пока она поджидает удачной возможности, нужно заняться ещё одним делом – следить, не появится ли поблизости Калеб. Он уже крутился вокруг приюта – разве не может появиться ещё раз? Конечно, заметить его будет нелегко. Молодые люди часто околачиваются здесь, выискивая возможность поглядеть на постоялиц. Как узнать, кто из них Калеб? Кроме того, каждый день занят работой, и времени глазеть в окна остаётся немного. Бывало трудно даже оказаться у окна, выходящего на Старк-стрит, чтобы подать Брокеру сигнал. Хотя ночью она может нести вахту – час или два. Вряд ли ей повезёт что-то увидеть. Но что она теряет?
На следующее утро после разговора Брокера с Биркеттом, Джулиан послал Эвондейлу записку, в которой интересовался выставленной на продажу Далилой. Быть может, Эвондейл будет любезен показать её?
Ответ пришёл быстро – Кестреля приглашали завтра.
В среду молодые люди отправились в конюшни, где стояла Далила. Эта была прекрасная гнедая. Джулиана она восхитила, но купить её Кестрель не мог – у него уже была лошадь, содержание которой обходилось недешево. Тем не менее, он осматривал гунтера как настоящий покупатель и задавал подобающие вопросы.
– Это отличная лошадь, – говорил Эвондейл. – Я знаю, что каждый, кто продаёт гунтера, говорит это, но вы можете убедиться в этом.
– Кажется, вы сомневаетесь, стоит ли расставаться с ней?
– Вовсе нет! Я чертовски твёрдо это решил.
– В самом деле? – Джулиан поднял брови. Выражать сочувствие было нельзя – молодые светские люди не обсуждают такое расхожее и неинтересное злосчастие как долги. – Это настоящее достижение. Каждый может оказаться без гроша в разгар сезона, но требуется исключительное воображение, чтобы найти то, ради чего стоит разориться в это время года.
Эвондейл рассмеялся, но немного поморщился, будто Кестрель надавил на больное место.
– Боюсь, воображение тут не при чём. Обычное дело – карточные долги, портные, виноторговцы. Так что вы скажете о Далиле?
– Мне нужно подумать.
– У вас есть день ли два, но потом я буду пытаться продать её кому-то другому. Вы понимаете.
– Разумеется.
Они вышли из конюшен, щурясь от солнечного света и глубоко вдохнули свежий воздух.
– Недавно я слышал весьма любопытные слухи, – небрежно обронил Джулиан.
– Что? – Эвондейл метнул на него быстрый взгляд.
– Кто-то говорил мне, что ваш отец водит дружбу со священником, что взялся перевоспитать весталок с Друри-лейн.
– А, вы про Общество Как-его-там. Да, довольно забавно. Не думайте, что мой отец выжил из ума под старость лет. Он просто так развлекается. Говорит, что в юности много сделал, чтобы поддержать этих девушек на избранном пути, а теперь хочет выручить хоть нескольких, чтобы влить в их ряды свежую кровь.
Джулиан задумчиво посмотрел на собеседника. Эвондейл опирался рукой о столб, его тёмно-синие глаза смеялись. В нём была лёгкая грация и уверенность человека, знающего, что он красив, и использующего это, чтобы получить преимущество, подобно тому как звери пускают в ход свою силу или скорость. Подозрения отскакивали от его обаяния как стрелы – от доспеха. Если упоминание Общества возвращения и обеспокоило Чарльза, вида он не подал.
– Я думал зайти в кофейню, – сказал Джулиан. – Вы не пойдёте со мной?
– Боюсь, я не могу. Я ужинаю у Кэролайн, так что мне нужно привести себя в порядок. Вы не поймёте – это вы можете выйти из конюшен, но выглядеть так будто весь день просидели в эркере «Уайтс»[44], но простые смертные должны прилагать усилия для того, чтобы выглядеть прилично. К слову, о Кэролайн – что вы такое с ней сотворили? Она второй день не переставая говорит о вас.
– Я польщён.
– Вам лучше бежать из страны.
– Леди Гэйхарт – очаровательная женщина. Впрочем, её брат, должно быть, не может оценить это.
– Подождите, пока не узнаете её поближе. Она тщеславна и вдобавок эгоистична. Не будь она такой красавицей, никто бы к ней на пушечный выстрел не подошёл. Сообщите мне, когда решите насчёт Далилы. Если у вас будут вопросы, я с радостью отвечу.
У Джулиана были вопросы. Но он оставил их на потом, чтобы иметь предлог нанести Эвондейлу вечерний визит. У себя дома он не сможет так легко оборвать разговор, дойдя до самого интересного. Кроме того, всегда можно многое узнать о человеке, осмотрев его дом. И самое важное – Биркетт говорит, что Эвондейл становится очень нервным по вечерам, будто думает, что за его домом следят. Если это так, Джулиан собирался выяснить, кто это делает и зачем.
Глава 16. Жених мисс Грэнтем
Вечером в среду Ада Грэнтем сидела за туалетным столиком и приводила в порядок волосы. Она вздохнула, отложила расчёску и опустила подбородок на руки.
Утром всё и, наконец, случилось. Майор Торндайк приехал с визитом и попросил у матери позволения сделать Аде предложение. Миссис Грэнтем благословила его и пригласила Аду поговорить с майором в гостиной. Ада пришла в полной готовности принять предложение – и в последний миг храбрость оставила её. Она поняла, как нелегко отдавать себя человеку, которого не любишь.
Она не дала ответа, а сказала, что для неё это большая часть и попросила день на раздумья. Майор похвалил её благоразумие и сказал, что приедет завтра. Если бы на месте майора был Чарльз, он был пылко настаивал на ответе – но он не Чарльз. Он никогда не будет Чарльзом.
Остаток дня был ужасным. Мама не находила себе места – она хотела выдать дочь за хорошего жениха, но боялась давить на неё. Младшие чувствовали, что с Адой что-то происходит и задавали вопросы. Потом нанесла визит кузина Кэролайн, а мама рассказала ей о предложении майора. Кэролайн восторженно отозвалась о благоразумии Ады. Как хитро она с ним обошлась! А ведь у него пять тысяч фунтов годового дохода, и двоюродный брат-баронет – бездетный, да говорят, ещё и больной!
Похвала Кэролайн задела Аду сильнее любых упрёков. Она видела себя в самом дурном свете. Она ведь просто выходила замуж за деньги. Так чем она тогда отличается от тех женщин, что продают себя на улицах?
Ада призвала всю свою решимость. Колебаниям больше не место. Завтра она даст майору Торндайку ответ, и это будет «да». Как только её свяжет с ним слово чести, и пути назад не будет, всё станет легче. По крайней мере, она будет в мире с…
Яростно зазвенел дверной звонок. Он явно не собирался умолкать. Ада накинула шаль поверх ночной сорочки, взяла свечу и вышла в коридор. Сверху уже спускалась мать. Они услышали, как Сьюки[45], их служанка на все работы, открывает дверь двумя этажами ниже.
– Господи! – воскликнула она, – мистер Чарльз!
Миссис Грэнтем, кутаясь в необъятную шаль, зашагала вниз. Ада последовала за ней. Младшие Грэнтемы уже сбегали по лестнице или выглядывали из-за перил. Чарльз вошёл, снял перчатки и затолкал их в шляпу. Его безумный взгляд остановился на миссис Грэнтем.
– Прошу прощения за видит в такой час, но мне нужно увидеть Аду.
– Я не думаю, что в такое время… – Начала миссис Грэнтем.
– Пожалуйста, тетя Дот! Это всего на несколько минут.
Ада спустилась к нему, бледная, но спокойная.
– Всё в порядке, мама. Чарльз не задержится.
Она привела гостя в маленькую заднюю гостиную на первом этаже. Камин не был разожжён. Чарльз снял пальто и укутал девушку, а потом положил руки ей на плечи.
– Я только что от Кэролайн. Она сказала, что Торндайк сделал тебе предложение.
– Да.
– Ада, скажи, что ты ему отказала! Скажи, что ещё не слишком поздно!
– Я сказала ему, что мне нужно подумать.
– Это то, чего ты делать не будешь. Я подумал за тебя – твой ответ «нет!» Ада, дорогая, чудесная Ада, неужели ты думала, что я дам тебе выйти замуж за кого-то кроме меня?
Она почувствовала, что краснеет.
– Чарльз, я… Я не знаю, что сказать. Это так неожиданно…
– Неожиданно? Ты не можешь не понимать, как меня грызет мысль о том, что ты можешь выйти за Торндайка.
– Я знаю, что тебе это не нравилось. Но это не значило, что ты хочешь… хочешь жениться на мне сам.
– Знаю, я долго шёл к этому…
– Быть может, ты просто понимал себя. Это просто внезапный порыв, завтра ты можешь думать…
– В этом нет ничего внезапного. Я неделями не думал ни о чём, кроме того, чтобы сделать тебя своей женой.
– Тогда… Прости меня, Чарльз… Почему ты ничего не говорил раньше?
– Потому что я понимал, что и вполовину не так хорош, как ты заслуживаешь. Молил Бога, чтобы ты никогда не узнала, какой я недостойный! Но никто не любит тебя так, как я – никто не может так любить и не будет! Жениться на тебе – единственное достойное стремление, что у меня было. Ты пробудишь во мне лучшее, если оно вообще во мне есть.
– Я не святая, – замялась Ада. – Я не могу спасти тебя.
– Можешь ты любить меня?
Что на такой можно ответить? «Да» значит принять его предложение. «Нет» будет вопиющей ложью.
– Можешь ты посмотреть мне в глаза и сказать, что не любишь меня?
– Не могу, – прошептала она.
– Тогда ты должна выйти за меня, Ада! Мы были созданы друг для друга. Скажи «да» и ты получишь меня. Всю жизнь я будут делать тебя счастливой. Ты не будешь знать ни боли, ни грусти, клянусь, что…
– Да, Чарльз, – услышала она свой ответ, – я выйду за тебя. Да.
Он прижал её в груди. Девушка прильнула к нему. Все мосты сожжены, а будущее преобразилось от одного-единственного слова. Ада чуть отстранилась и посмотрела на Чарльза – хотела убедиться, правда ли всё это. Она поймала его взгляд, когда он этого не ожидал, и почувствовала холод, что пробрал её до самого сердца. В глазах Чарльза не было ни любви, ни торжества. Там была скорбь, жалость, отчаяние.
К четвергу у Брокера уже голова шла кругом от зонтиков. За несколько дней он выслушал штук двадцать описаний зонтов и их владельцев, но ни на шаг не приблизился к Круглоглазому. По крайней мере, теперь задача упростилась – ответов на их объявление стало меньше. Сегодня отозвалось всего три зонтичных мастера, и два не подходили по времени встречи Круглоглазого с Салли. Третий держал маленькую мастерскую на южной стороне реки у Хай-стрит. Брокер побывал там и поговорил с владельцем – округлым, ясноглазым стариком по имени мистер Туттл. Он рассказал, как молодой человек принёс ему чёрный зонт с ручкой в виде головы барана на ремонт в прошлый вторник. Это был хороший зонт, крепкий и надёжный. Туттл был уверен, что зонтик побывал в бою – никакой дождь не мог так его повредить.
– Я немного могу рассказать о его владельце, – сказал он, почёсывая голову, – совсем обычный он был – на такого второй раз и не посмотришь. Но мой рассыльный, Нед, относил ему отремонтированный зонт, говорит, что запомнил его. Нед! Эй, Нед! Где же этот парень?
В мастерскую важно зашёл мальчишка лет четырнадцати. Он явно стремился выглядеть джентльменом – даже носил слишком длинный для него фрак, грязные белые перчатки и бобровую шапку, которая выглядела так, будто её пинками гоняли по всей округе.
– Ты звал меня, старый плут?
– Повежливее, парень. Вот человек, что размещал то объявление – то самое с десятью фунтами награды за рассказ про зонтик.
Рассыльный сдвинул свой роскошный головой убор и смерил Брокера взглядом с ног до головы.
– Да, это странное объявление. Кому надо предлагать десятку квидов[46] за то, чтобы ему рассказали о сломанном зонте?
– Моему господину, – невозмутимо ответил Брокер.
Нед попытался выражением лица показать ему, что ждёт объяснений. Брокер ответил интересующимся взглядом. Наконец, Нед сдался и рассказал. Он принёс отремонтированный зонт в прошлую среду по адресу, что оставил его владелец. Это контора над табачной лавкой в маленьком дворике в паре улиц отсюда. Там дверь со стеклом и табличкой «Смит и Компания, посредники и поставщики».
– Я хорошо запомнил этого парня, потому что этот скряга ни гроша не дал мне за беспокойство! Просто раскрыл зонт и осмотрел его так дотошно, будто рад бы увидеть, что с ним что-то не так, а потом заплатил и отослал меня. Тихий такой, а гонору, будто он – капитан Гранд, а все вокруг – собачье дерьмо.
– А как он выглядел? – спросил Брокер.
– Тощий такой, не выше шести футов и в золочёных очках. Имени не знаю. Я не видел там никого другого, так что это, наверное, и есть Смит.
– А у него был фонарь под глазом?
– Точно был, я сразу вспомнил, как вы сказали! Вот здесь, – Нед указал пальцем себе чуть выше левого глаза. – Жаль, что парень, который ему эту плюху отвесил, целил так высоко и не расквасил нос.
Брокер поблагодарил Неда и мистера Туттла, выплатил награду и узнал, где точно расположена «Смит и Компания». Небольшая прогулка привела его в пыльный, узкий дворик с табачной лавкой в одном конце. Брокер приблизился и заглянул внутрь. Мужчина средних лет раскладывал курительные трубки на полках, а девушка лет двадцати за прилавком отмеривала табак покупателю.
Брокер открыл дверь и вошёл. Слева была дверь, что вела в лавку, а лестница уходила наверх. По ней как раз спускался молодой человек. Он был худощав и совершенно неприметен, но носил очки в золотой оправе. Едва коснувшись Брокера, он проскользнул мимо и вышел на улицу.
Круглоглазый! Брокер был уверен, что это он. Этот тип отлично подходил под описание. Брокер видел, как тот пересёк дворик и пропал за углом. Тогда молодой человек поднялся наверх. Там и правда была дверь с тусклом стеклом и намалёванной надписью «Смит и Компания, посредники и поставщики». Брокер подёргал дверь – заперто. Он вновь спустился и на сей раз зашёл к табачнику. Здесь было уютно, как дома, и Брокер принялся разглядывать разные сорта табака и читать театральные афиши на стенах. Лавка явно была семейным предприятием – из обрывков разговора он понял, что девушка была дочерью табачника. Брокер следил за ней краешком глаза. Она была худенькой и изящной, бледной от нехватки солнца, с большими светло-серыми глазами, что придавали особенное очарование в остальном непримечательному лицу. Отец называл её Энни. Брокер улыбнулся ей несколько раз. Она отводила глаза и делала вид, что чем-то занята, но он видел, что девушка смотрит на него сквозь ресницы, когда ей кажется, что он не заметит.
Когда отец девушки вышел, оставив лавку на попечение дочери, Брокер, дав табачнику скрыться из виду, подошёл к прилавку. Энни попыталась сделать вид, что не понимает, чего ради он захотел поговорить с ней, но по её бледные щёчки покраснели, а глаза мягко засияли.
– Доброе утро! – начал Брокер.
– Доброе утро, сэр.
– Хороший сегодня денёк.
– Да.
– Я бы сказал, что пришёл купить курева, но это было бы враньём.
– Тогда… тогда я не могу помочь вам.
– Этого и не нужно.
Она отвела взгляд, покраснев ещё сильнее.
– Я… я думаю, папа бы не хотел, чтобы я разговаривала с незнакомцами.
– Так это легко исправить во мгновение ока. Меня зовут Брокер, я камердинер одного джента. Рад познакомиться.
– И я рада… Меня зовут Энн Прайс.
– Это ведь лавка вашего отца? – он обвёл помещение рукой.
– Да. То есть мы арендаторы. Мы держим лавку в этом комнате, а живём в задней и подвале.
– А кто тогда на втором этаже?
– Его снимают уже у нас. Там контора – называется «Смит и Компания».
– А что они делают?
Девушка забеспокоилась.
– Мы точно не знаем. Мистер Роудон, мистер Джозеф Роудон, джентльмен, что работает в этой конторе – он не говорит о работе.
– Если он Роудон, то кто Смит?
– Я не знаю. Я не видела никого, кроме мистера Роудона. – В приступе откровенности она добавила. – Это странно, знаете ли – на вывеске сказано, что они посредники и поставщики, но они не привозили никакого товара и ни с кем не заключали сделок. Я была у них в конторе один раз – там только бумаги. Люди, правда, приходят. Несколько мужчин бывают там часто и женщин тоже – все похожие на леди, лет тридцати, не меньше. Я не знаю, о чём они говорят с мистером Роудоном.
– А какой он – мистер Роудон?
– Очень тихий. Если мы не видели, как он приходил или уходил, то нипочём не узнаем, в конторе он или нет. Он приходит каждый день около десяти, а уходит в пять. С нами он совсем не говорит, только платит аренду в начале квартала и когда выходит купить газету. Он снимает контору тут почти два года, и никогда не доставлял проблем. Папа говорит, нам с ним очень повезло.
– Но он вам не нравится?
– Нет, – признала она, – он очень тихий и так внимательно за всем наблюдает, что кажется, будто он всё время ухмыляется, даже когда не видишь его лица. А на меня он сморит… Не насмешливо, нет, но мне страшно оставаться с ним наедине. Он… будто ненастоящий.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, он никогда не смеется, никогда не выказывает никаких чувств, всегда держится наособицу. Мы даже не знаем, где он живёт. Он не дал адреса, но платит аренду так аккуратно, то папа даже не стал спрашивать. И ещё. Однажды, когда он покупал газету, ему в глаз попала соринка, и он снял очки. Он тогда положил их на газету, и я видела, что буквы на ней не поменялись. Это не настоящие очки – в них простые стёкла.
– Звучит жутковато. Я бы не хотел иметь с ним дела.
– Вы не думаете, что он делает что-то противозаконное?
Брокер пожал плечами.
– Когда человек так себя ведёт, скорее всего, ему есть, что скрывать. Вдруг он мешок или гробокопатель, а может вовсе рисует королей.
– Рисует… Вы хотите сказать – фальшивомонетчик? О Господи, какой ужас! Если констебли узнают, они подумают, что папа – его сообщник! Мы можем потерять лавку и…
– Ну же, не преувеличивайте, – успокаивающе сказал Брокер. – Этот Роудон может быть и честным малым. Я просто говорю, что это может быть и не так.
– Хотела бы я знать точно.
Брокер наклонил голову, размышляя.
– А вы никогда не думали осмотреть его контору и поискать следы того, чем он занимается?
– Но он всегда запирает её, когда уходит.
– Разве у вашего отца нет ключа?
– Е-есть, – неуверенно сказала она. – Но он не хочет, чтобы я поднималась туда, когда мистера Роудона нет. Он говорит, неважно, чем он зарабатывает, пока исправно платит. Я думаю, если мистер Роудон ведёт какие-то тёмные дела, то папа ничего об этом не знает. Но я хочу узнать даже худшее.
– А бывает, что мистер Роудон работает допоздна или приходит сюда уже в потёмках?
– Нет, я никогда такого не видела.
– Значит, если вы возьмёте ключ и проникнете туда как-нибудь ночью, то сможете всё осмотреть, и никто не заметит.
– Но папа может увидеть, что ключ пропал, пойдёт искать меня, а если найдёт там, то голову мне оторвёт…
Она оборвала себя.
– Но идея вам ясна, – подытожил Брокер.
– Ну… Папа уезжает в понедельник в моей тёте в Кент. Его не будет весь день и всю ночь. Я остаюсь тут и присматриваю за лавкой.
– Вот и отлично. Вы сможете осмотреть контору, после того как Роудон уйдёт.
– Я боюсь. Да, мистер Роудон никогда не приходит ночью… Но что если этой ночью он придёт и застукает меня?
– Если вы хотите, я могу пойти с вами.
Она покраснела.
– Вы очень добры, но я... я не могу. Это неприлично… И я даже не знаю вас.
– Это правда, – признал Брокер, – я ведь могу быть грабителем. Но я не грабитель. И хотел бы, чтобы вы избавились от этого Роудона. Для вас небезопасно оставаться с ним наедине так надолго.
В её глазах засветилось понимание.
– Вы специально пришли сюда, чтобы расспросить меня о мистере Роудоне. Вы знаете о нём что-то дурное.
Он честно кивнул.
– Что вы знаете?
– Не так много, как хотел бы. Но скажу вам вот что: он повздорил с моей сестрой и зажег ей пару фонарей.
– О Боже! Как жаль.
– Так что, как видите, я бы хотел расквитаться с ним. И если я буду знать, что за делишки он обделывает, я смогу засадить его.
– Я понимаю, – медленно сказала она. – Мы могли бы помочь друг другу.
– Вот это дело! Ты мне доверяешь?
– Я не знаю, должна ли… Но доверяю. Приходите в понедельник, к полуночи. Вы… вы не возражаете, если я попрошу вас влезть в окошко подвала? Люди здесь любят посплетничать, и никогда не знаешь, кто что увидит.
– Я залезу.
– Вы знаете, – она понизила голос, – я бы сразу согласилась, если бы вы сказали мне, что задумали.
– Но ведь я знаю тебя не больше, чем ты меня. Мне пришлось постараться, чтобы ты доверилась мне.
– Да, я понимаю. Только… Вы такой… дружелюбный, и я подумала, что нравлюсь вам.
Он склонил голову, чтобы посмотреть в её опущенные глаза.
– Ты нравишься мне.
– Не нужно говорить этого из вежливости.
– Разве я похож на кого-то вежливого?
– Вы… ты выглядишь так, что я не пустила бы тебя на порог, если бы не было отца!
– У тебя ещё есть время изменить мнение.
– Почему бы мне его менять?
– Я останусь здесь, пока ты этого не сделаешь.
– Это могло бы быть мило, – смущённо сказала она, – но тебе лучше идти. Папа может вернутся прямо сейчас. Ой, подожди, я совсем забыла! Папа же заберёт ключ от конторы Роудона с собой, когда уедет!
– Откуда ты знаешь?
– Он всегда берёт с собой ключи, когда едет куда-то. Держит их на кольце в левом переднем кармане пальто.
– О, – на лице Брокера появилась ухмылка. – Когда он уезжает в Кент?
– Дилижанс отъезжает в полшестого утра в понедельник, от Джордж.
– Вот и славно.
– Что ты собираешься делать?
– Говоришь, левый передний карман?
– Да.
– Лучше не бывает. Я приду с понедельник с ключами.
Глава 17. Литера «Р»
Вечером в четверг Джулиан поужинал рано и в одиночестве. Брокер рассказал ему всё, что узнал о Джозефе Роудоне. Когда они поговорили об этом, Кестрель провёл час или два за фортепиано, пытаясь играть композиции Шуберта, что прислал ему один венецианский друг. Но разум Джулиана блуждал где-то далеко; в его голове крутилась старая баллада, а пальцы, взметнувшись над клавишами, начинали мелодию:
Из всех девчонок на земле
Не сыщешь Салли краше.
В неё влюблён я столько лет…[47]
Он закрыл фортепиано, надел шляпу и перчатки и отправился к Чарльзу Эвондейлу. До дома Эвондейла на Бери-стрит было всего несколько минут пешком, но вечер был дождливый, а камни мостовой – забрызганы грязью. Джулиану пришлось окликнуть экипаж – денди, пекущийся о своей репутации, не мог появится в доме своего друга в перепачканных грязью брюках. Так что Кестрель сел в холодный, старый экипаж и ехал, то и дело отлепляя от ботинок солому, который был накрыт пол, пока кучер дюйм за дюймом прокладывал путь по Пикадилли. Улицу окутывал изжелта-серый туман, который временами разгонял свет газовых фонарей и окон лавочников.
В экипаже Джулиан добрался до угла Бери-стрит. Он никогда не был у Эвондейла, но знал номер дома и был уверен, что легко его найдёт. Дом оказался узким, но изящным жилищем холостяка. Джулиан едва поставил ногу на первую ступень, как распахнулась дверь и на пороге появилась женщина в потёртом чёрном плаще и шали из шотландки, укутывающей голову и плечи.
Она резко замерла и тяжела дыша, уставилась на него. Шаль сползла с голову, и теперь Кестрель отчётливо мог разглядеть незнакомку в свете фонарей. Это была бледная и худая женщина, не больше тридцати лет, с тощими щеками и тенями под глазами. Её ржаво-рыжие волосы в беспорядке разметались по спине. Пряди, что могли бы быть модными локонами, неаккуратно обрамляли её лицо.
– Вы друг его… Чарльза Эвондейла? – прошептала она.
– Да, мы знакомы.
Женщина подошла ближе, её огромные зелёные глаза впились в Джулиана. От её грязной одежды и кожи исходил дурной запах. Её рука сцепилась в запястье Кестреля подобно клешне.
– Спросите вашего друга Чарльза, что он сотворил с Розмари.
– Кто такая Розмари?
– Он знает, – она отпустила его руку и пошла прочь.
Кестрель поспешил за ней.
– Подождите! Я не понимаю ваших слов. Задержитесь на минуту, дайте мне поговорить с вами…
– Нет уж! – она ускорила шаг, то поскальзываясь, то шаркая по мостовой.
– Как же я помогу вам, если вы не объясните, в чём дело?
– Вас не просят помогать! Отстаньте и дайте уйти!
– Но…
– Нет! Это опять его штучки! Второй раз меня не обдурят! – она заметила сторожа и поспешила в нему, почти выскользнув из рук Кестреля. – Скажите этому человеку отстать от меня!
Сторож поднял фонарь. Женщина, не задерживаясь ни на мгновение, нырнула в туман. Джулиан бросился было за ней, но сторож преградил ему дорогу.
– Нет, сэр, – сказал он, многозначительно похлопывая дубинкой по ладони. – Вы же не хотите нарушать мир и покой.
Джулиан проклял свою фортуну. Кажется, он столкнулся с единственным на весь Лондон сторожем, который не спал, был силён, крепок и готов исполнять свой долг.
– Вы не понимаете. Эта женщина попала в беду…
– Я вижу, – хмыкнул сторож, – и моё дело – её от этого уберечь. Так что будьте разумным молодым человеком и не заставляйте тащить вас к судье. Это дело неприятное, причём для всех. И вообще, сэр, не сочтите за грубость, но вы могли найти себе кого-то получше этой костлявой.
– Спасибо, офицер. Сожалею, что побеспокоил вас. Доброго вечера.
Джулиан развернулся и безмятежно зашагал по Бери-стрит прочь от сторожа. Дойдя до первого перекрёстка, он повернул снова и слился с массой зонтов, тележек уличных торговцев и молодых людей, спешащих в игорные притоны и модные бордели. Добравшись до угла Бери-стрит и Джермин-стрит, Кестрель оглянулся в поисках той женщины и спросил прохожих, не видели ли они похожую. Впрочем, Джулиан уже понимал, что толку не будет. У неё было достаточно времени, чтобы исчезнуть без следа, особенно таким туманным вечером, в таком оживлённом районе.
Кестрель бросил поиски и зашёл в паб, выпить горячего бренди с водой.
Кто же это была? У неё был шотландский акцент, а судя по одежде, она переживала не лучшие времена. Что у неё было за дело с Эвондейлом? Что они имела в виду, когда говорила, что её «не обдурят во второй раз»? И, наконец, кто такая Розмари?
