Текст книги "Разбитый сосуд (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Салли расхохоталась.
– Ты слышал, Брок? Он назвал меня «мисс»!
Брокер неловко переминался с ноги на ногу.
– Мне разжечь камин перед тем как идти, сэр?
– Его нужно не разжигать, а лишь чуть подтолкнуть к возрождению – думаю, я с этим справлюсь. Иди, Бога ради! С твоей сестрой ничего не случится.
– Он не обо мне беспокоится, – усмехнулась Салли.
Мистер Кестрель поднял брови.
– Брокер, ты же не хочешь сказать, что боишься оставлять меня один на один со своей сестрой? Что, черт победи, мисс Стоукс может сделать со мной?
Брокер замахал руками, будто не мог сформулировать. Наконец, он бросил это и отправился за доктором МакГрегором.
– Не желаете ли присесть? – повторил мистер Кестрель, указывая на диван.
– Не возражаю, – она неторопливо прошла к дивану, не спуская с джента глаз. Она никак не могла его понять. Чего ради он устраивает этот спектакль хороших манер? От этого ей самой хотелось грубить и провоцировать его – сбить с него маску и посмотреть, что под ней.
Салли дерзко смерила Кестреля взглядом. Он почти ровесник Красавчика – лет двадцать пять-двадцать шесть. Тёмно-каштановые волосы, глаза чуть посветлее с зеленоватым отливом. Миловидным не назовёшь. Но ему это и не нужно – он и без того привлекал внимание. У Кестреля были настороженные, проницательные глаза, выразительные брови и всегда наготове чуть ироничная улыбка. Ростом он тоже не вышел – но ему и это было не нужно. Сложением удался – худощав, но не скелет, мускулист, но изящен. Сейчас на Кестреле была вечерняя рубашка с оборками, домашний халат из зелёного шёлка и чёрные брюки, что облегали ноги как перчатка – кисть руки. Ну что ж, ноги у него для этого годились – тут сомнений нет.
Салли присела на диван – осторожно, ведь спина и бока ощущались как один большой синяк. Кестрель наблюдал за ней и обеспокоенно нахмурил брови. Да что с ним такое? Какое ему дело? Она просто сестра его слуги.
– Мне бы не помешало чем-нибудь промочить горло, – с нарочитой дерзостью проговорила она.
– Конечно. Бренди с водой?
– Без воды будет в самый раз.
Он принёс бутылку и пару стаканов, но, повинуясь пришедшей в голову мысли, налил ей бренди в один из позолоченных стаканов, которыми девушка восхищалась. Этот маленький жест тронул Салли – она и забыла, что хотела быть дерзкой. Они чокнулись и выпили.
– Вот это выпивка, первый сорт!
– Рад, что вам нравится.
Он подошёл к камину и принялся подбрасывать уголь. Салли осушила свой стакан, сняла чепец и повесила на соседний стул. Волосы, которые она так и не подколола шпильками после схватки с Круглоглазым, рассыпались по плечам. Юбка запуталась вокруг ног, так что Салли энергично встряхнула её.
Потайной карман, перегруженный монетами, оторвался, взлетел в воздух и попал мистеру Кестрелю точно между лопаток. Он обернулся, подняв брови. Девушка с трудом сдерживала смех, зажимая руками рот, но была и немного напугана. Кто знает, что он выкинет, увидев краденые платки?
Кестрель поднял карман.
– Кажется, вы что-то потеряли.
– И вы конечно, хотите знать, что.
– Это довольно очевидно – пригоршня монет и пара-тройка платков, которые вы нашли до того, как хозяева их потеряли.
– Откуда вам знать, что они не мои? – с вызовом спросила она.
– Три мужских платка? Один даже с монограммой Ч. Ф. Э. – Он указал на аккуратно вышитые буквы в углу батистового платка, что она утянула у Красавчика.
– Ну… деньги там все равно мои. Я их заработала. Думаю, вы можете догадаться, как.
– У меня есть догадка.
– Так что вы можете мне их вернуть.
Кестрель отдал девушке деньги, но не платки. Она посмотрела на него с обидой.
– Позовете сторожа?
– Зачем? Вы этого хотите?
– Вы понимаете, о чём я. Если вы не собираетесь накапать на меня легавым, то почему не вернёте промокашки? Хотите оставить себе?
– Моя дорогая девочка! – Кестрель будто был потрясен таким предположением. – Это что, красный ситец? – удивлённо пробормотал он, держа в руках платок, должно быть, принадлежавший Колючему – у Круглоглазого был шёлковый.
– Ну а что вы собираетесь с ними делать?
Он задумался.
– Я попрошу Брокера отдать их на какое-нибудь благотворительное дело – обществу по незваному вмешательству в жизнь африканцев или вроде того, – он собирался было убрать платки себе в карман, но что-то привлекло его внимание. – Посмотрите, – он вытащил из одного платка сложенную бумагу и протянул её. – Сперва я этого не увидел.
– Что это?
– Так это не ваше?
Салли развернула бумажку и, хмурясь, принялась читать. Чтение давалось ей нелегко.
– Никогда раньше этого не видела. Вы уверены, что это из моего кармана?
– Да, это было среди платков.
Она подняла глаза от бумаги, неожиданно поняв.
– Должно быть, я стащила её у кого-то из парней вместе с платком. Интересно, у кого? – девушка протянула Кестрелю бумагу. – Что тут сказано?
Глава 3. Лекарство от скуки
Мистер Кестрель прочитал вслух.
Октябрь 1824
Вечер субботы
Я не знаю, что сказать, как объяснить, где я сейчас или как сюда попала. Я рада, что пишу, а не говорю – как бы я смогла говорить об этом или смотреть вам в глаза, даже если бы покинула это место и вернулась домой? Я не думаю, что когда-нибудь смогу снова встретиться с вами, или любым из членов нашей семьи или тем, кого я когда-то любила. Пожалуйста, простите меня! Я столько перенесла! И переношу каждый день снова и снова – дело не в той жалкой жизни, что я веду, но в воспоминаниях, которые не могу прогнать – о былом счастье, о надеждах, о моей невинности – обо всём, чего меня лишила глупая, неблагодарная, слепая опрометчивость!
Моя гибель – не только моя вина. Я не могу писать об этом – могу лишь сказать, что до того, как покинуть вас, я не знала, что в мире есть столько зла.
Когда вы узнаете, где я сейчас, и что случилось со мной, вы можете не захотеть больше видеть меня. Я пойму. Вы не сможете презирать, ненавидеть и отвергать меня сильнее, чем я сама. Но если вы хотите узнать, что со мной сталось, приходите на Старк-стрит, дом 9. Вам не нужно будет входить или говорить со мной. Я не буду выходить, не буду просить защитить меня или признать ту, кем я стала.
Я никому здесь не называла моего имени, и не напишу в этом письме ничего, что может выдать его. За мной следят – я боюсь, что письмо могут отобрать и прочесть ещё до того, как я отправлю его. Хвала небесам, есть человек, которому я могу доверить тайно передать его, так что никто не увидит адрес на внешнем листке. Если вы решите не отвечать на него, никто не узнает, что случилось со мной. Я буду забыта, как покойница, как разбитый сосуд из Псалмов [11] .
Я люблю вас. Молитесь за меня.
Салли вздрогнула.
– Жуть какая, хоть могилу мне ройте!
– Вы что-то знаете об этом?
– Нет, говорю вам, я, должно быть, стащила этот платок у кого-то из клиентов. Их сегодня было трое – Колючий, Красавчик и Круглоглазый.
– Почему они все на «К»? – на миг перевёл тему Кестрель[12].
– Не знаю. Так получилось. Я всегда даю клиентам прозвища. И вам тоже придумаю, наверное.
– Не думаю, что это потребуется, – с улыбкой сказал он. – Я не собираюсь входить с вами в деловые отношения, – он снова пробежал глазами по письму. – Ни подписи, ни адреса. Она упоминает внешний листок – видимо, послание было завёрнуто в другой лист бумаги, как в конверт. Вечер субботы – должно быть, речь о позавчера. Предыдущая октябрьская суббота – это слишком давно. Если она послала письмо двухпенсовой почтой[13], оно могло прийти сегодня. Вы можете определить, у кого из мужчин было это письмо?
– Не могу, да и как? Я вытягиваю промокашку у них из карманов и тут же сую под юбку. Я могла утащить письмо у любого, и сама бы ничего не заметила.
– Интересно, не может ли тот, у кого вы украли это письмо, быть его адресатом?
– Может и может. Откуда бы ещё оно у него взялось?
– Не знаю, – он посмотрел на послание и нахмурился. – Как вы думаете, что это за место, где её удерживают против воли? Исправительный дом?
– Скорее бардак.
Он сделал гримасу.
– Кажется, Старк-стрит – это довольно респектабельный район рядом с Рассел-сквер. Но видит бог, на «благоразумные» дома можно наткнутся по всему Лондону. Любопытно. Это письмо писала образованная женщина – это видно по одному почерку. Буквы очень женственные, повсюду завитушки – писать так могла научить гувернантка. И, конечно, грамотно и красноречиво. Она молода, как считаете? Наивна, растеряна. Как она дошла до такого – неволя, слежка, страх перед своей семьей?
Салли пожала плечами.
– Думаю, какой-нибудь малый подошёл к ней поболтать, а потом она очнулась уже там с шишкой на голове.
– Скорее можно подумать, что её соблазнили. Стыд, отвращение к самое себе, сожаление за какую-то опрометчивость – всё указывает на это. «Моя гибель – не только моя вина». Это может быть указанием на соблазнителя. «Я не думаю, что когда-нибудь смогу снова встретиться с вами, или любым из членов нашей семьи» – стало быть, она писала родственнику. Быть может, даже мужу – нет-нет, явно кровному родственнику. Потому что дальше она пишет о том «кого я когда-то любила». Это может быть и муж, но скорее похоже на ухажёра. Быть может, она бросила его ради другого мужчины, что опозорил её. А после этого она могла легко покатиться вниз.
– Разве для леди это не конец всего? – удивилась Салли. – Потеряла достоинство и так далее?
– И если об этом станет известно, путь в общество ей будет закрыт. Бросать камень первым – это любимое развлечение в нашей христианской стране, – пояснил он и добавил. – Как вы себя чувствуете?
– Я в порядке. Только вот в горле пересохло, будто паутину там развели.
Кестрель наполнил её стакан. Наслаждаясь выпивкой, Салли бросила взгляд на платки, что он положил на стол и резко схватила один из них.
– Это его. Могу поклясться!
– Прошу прошения?
– Видите эту промокашку? Я подрезала её у того, что называла Красавчиком. Он был джент из джентов, разряжен в пух и прах и говорил гладко. Вот, если та девчонка из письма – леди, то писала она скорее ему, чем кому-то из других.
– А кем были два других?
– Первым был Колючий, – он подняла красный ситцевый платок, будто представляла его владельца. – Он лавочник, это по костюму понятно. Он был очень опрятный и с белым воротничком, и голову потому держал прямо, – она поднесла к шее кончики пальцев, показывая уголки воротничка. – У него был простой коричневый сюртук, а жилет и штаны – желто-коричневые. Ему, наверное, почти пятьдесят – волосы тёмные, но уже седели, карие глаза, а подбородок колючий, будто там щетина растёт быстрее, чем он успевает сбривать.
– Вы очень наблюдательны.
– Приходится, когда встречаешь столько парней, сколько я. Учишься быстро понимать, что к чему, чтобы не подцепить кого неправильного. Только вот иногда ошибаешься, – её губы скривились, и она взяла третий платок – квадрат дешевого, ничего не приметного серого шёлка. – Это Круглоглазый. Я его так назвала, потому что он носил очки. Молодой – моложе вас, наверное. Он был в потёртом чёрном костюме, как клерк. Я так подумала – у него пальцы были в чернилах. Тощий, с каштановыми волосами. Глаза были карие, но их из-за очков и не разглядишь. Он, наверное, не хотел, чтобы люди знали, о чём он думает – лицо каменное, зубами не сверкал, и вообще был спокойным, пока мы не поднялись наверх. Там он набросился на меня. Есть такие парни – возбуждаются от того, что причиняют боль.
– Я сожалею.
Кестрель смотрел на неё с сочувствием. Этого она вынести не могла. Салли с улыбкой наклонилась в его сторону, позволяя разорванному платью слегка распахнуться. Кестрель на миг бросил туда взгляд – всё-таки человек – но потом вновь перевёл глаза на её лицо.
– Вы сказали, что третий был джентльменом?
– Ну, он был вторым, на самом деле. Между этими двумя. Посадил меня в коробчонку. Прокатил меня и сам прокатился, если вы понимаете.
– Понимаю.
– Он и правда был красавчик! Тёмно-золотые волосы, голубые глаза такие, что нырнёшь и утонешь, а тело такое, что и мёртвую разбудит. На нём был синий фрак, белые штаны и чёрные блестящие башмаки, а на рубашке нашито всяких белых оборок – ткани, наверное, целую милю извели. Ещё у него были золотая луковица, меха и кольцо, что так чесались руки стащить – с черепом и четырьмя блестяшками по краям.
– Великий Боже, – мистер Кестрель взял в руки белый батистовый платок. – Ч. Ф. Э. Салли, я знаю, кто это был. Достопочтенный Чарльз Эвондейл, младший сын лорда Кербери.
– Господи! Он и правда из знати! Вы знакомы с ним?
– Не очень хорошо, он иногда мы с ним встречаемся. Кольцо, что вы описали – его фамильная ценность, он никогда его не снимает. Инициалы совпадают, и под описание тоже подходит. Ставлю что угодно, что ваш Красавчик – это Эвондейл.
– Значит, это у него я вытащила это письмо, так? Он единственный, у кого в семье могла быть настоящая леди – та, что написала письмо.
Он покачал головой.
– Если Красавчик – это Эвондейл, то писала вряд ли его родственница. Отец Эвондейла – пэр, вся семья принята в обществе. Если бы одна из дам этой фамилии пропала, это привлекло бы много внимания. И, насколько я знаю, ни одна из Кербери никуда не пропадала.
– Ну, раз вы такой умный, то угадайте, кому из этих трёх было письмо.
– Быть может, никому. Если подумать, можно найти немало других объяснений. Тот, у кого вы украли послание, мог быть посыльным, мог получить его по ошибке, мог, наконец, найти письмо на улице. Или же…
– Или же что?
– Женщина писала, что за ней следят, и она боится, что письмо отберут. Это могло и случится – послание, что вы украли, уже было краденым.
– Ну вы и выдумщик! – восхищённо сказала Салли. – Наверное, так и есть. Значит тот, кому оно писано, никогда не получит его и не узнает, где она. А она будет думать, что он не хочет её видеть, не хочет простить, и она никогда не выберется из того места, где её заперли.
– Конечно, всё это могло быть просто странным розыгрышем. Или упражнением начинающего пылкого романиста.
– А если нет? Если тут всё начистоту?
Он загадочно улыбнулся.
– Тогда мы должны что-то предпринять, верно?
В коридоре послышался шум. Джулиан вышел и встретив Брокера, что вернулся с доктором. На улице зарядил дождь, так что волосы и борода МакГрегора были усеяны каплями.
– Вы похожи на Нептуна с фонтана, – поприветствовал его Джулиан.
МакГрегор передал Брокеру шляпу, сбросил пальто и повернулся к Кестрелю.
– Решительно не понимаю, как ты можешь жить в этом городе год за годом! Улицы ни на минуту не затихают! Даже ночью экипажи грохочут как пушки, люди кричат, поют, дерутся и не хочу знать, чем ещё занимаются! По пути мы чуть не угодили под телегу с углём – Бог знает, что она делала на улице в такой час – а потом шайка каких-то пьянчуг сорвала с меня шляпу, и Брокер догнал их, только пробежав половину улицы. Да, да, можешь улыбаться, но ничего смешного в этом нет! Где мой пациент?
– Она в гостиной. Спасибо, что смогли прийти в такой час.
– Я к этому привык. Если ты хочешь хорошо высыпаться по ночам, не вздумай становится хирургом.
– Как поживает доктор Грили?
Грили был старым хирургом, у которого МакГрегор много лет назад ходил в учениках. МакГрегор приехал в Лондон, чтобы помочь старому наставнику, что сам только выздоравливал от болезни, ухаживать за его пациентами.
– Достаточно неплохо. Пытается взвалить на себя всё, но ещё не готов к этому. Правда в том, что он очень стар, но слишком упрям, чтобы задуматься о покое, – доктор поднял свою медицинскую сумку. – Ну что ж, давай взглянем на неё.
– Должен предупредить вас, она немного боится докторов.
– И правильно. Некоторые из них не отличат почечный камень от персиковой косточки. Я справлюсь.
Он исчез в гостиной, столь же спокойный и сосредоточенный, сколь гневным был мгновение назад. МакГрегор никогда не скупился на резкости, но Джулиан ни разу не видел, чтобы он давал языку волю с беседе с пациентом.
– Думаю, доктор захочет выпить чаю, – намекнул Джулиан своему слуге. Спиртного МакГрегор почти не пил.
– Да, сэр. Сэр?
– Да?
– Я должен поблагодарить вас, сэр, за Салли, и вообще.
– Я не знаю, за что ты меня благодаришь. Ты ожидал, что я выброшу её на улицу?
– Нет, сэр. Я потому и привёл её сейчас – думал, что вас нет дома и не хотел пользоваться вашей добротой.
– Что за чепуха. Лучше иди поставь чайник. Доктор МакГрегор должен скоро закончить осмотр. Если она не будет сопротивляться, – добавил он с улыбкой.
– Да, сэр, – Брокер повернулся.
– Одну минуту. У вас с Салли есть кто-то кроме друг друга?
– Нет, сэр, насколько я знаю.
– Понимаю. Хорошо, иди.
Брокер отправился готовить чай. Джулиан прошёл к себе в кабинет, размышляя на ходу. Он с легкостью позволил бы Салли остаться тут и позаботился о том, чтобы она получила медицинскую помощь. Вопрос в другом – что с ней делать потом?
– Ничего, с кем не мог бы справится хороший отдых и питание, – объявил МакГрегор, усаживаясь в кресло возле разгоревшегося огня.
– Рад слышать это, сэр, – Брокер подал ему чашку чая.
– Помни, она была сильно избита, – лицо МакГрегора потемнело. – Кто бы это не сделал, он просто зверь.
– Да, сэр, – тихо согласился Брокер.
Джулиан понимал, что Круглоглазому не поздоровиться, доведись ему встретиться с Брокером.
– Само собой, пока что она останется здесь. Она может занять твою комнату, если в состоянии подниматься на чердак, а ты сможешь спать на диване в гостиной.
– Спасибо, сэр.
Густые, седые брови МакГрегора взлетели, но он молчал, пока Брокер не вышел.
– Ты думаешь, это мудро? Оставлять её здесь, я имею в виду.
– А что ещё мне делать? Она не может выйти из дома в это время суток и такой избитой.
– Нет, конечно, нет. Но мне это совсем не по душе.
– Мой дорогой друг, к чему вы ведёте?
МакГрегор со стуком поставил чашку и, сложив руки на коленях, наклонился вперед.
– Ты знаешь, о чём она хотела поговорить со мной, пока я осматривал её?
– Ни малейшего представления. Об отмене Хлебных законов?
– Нет, о тебе! Как мы познакомились, что я о тебе знаю, что я о тебе думаю…
– Стало быть, вам, чёрт возьми, было о чём поговорить, – глаза Джулиана смеялись. – Одно лишь перечисление моих недостатков могло занять вас примерно на час.
– Она ещё доставит тебе неприятностей, Кестрель, попомни мои слова.
– Каких неприятностей?
– А ты как думаешь?
– О, друг мой, вы намекаете на это?
– Можешь смеяться, но поживи с ней под одной крышей, и ты можешь переменить мнение. Это красивая девушка, а ты – молодей человек, со всеми сопутствующими слабостями.
– Я думаю, что одну-две ночи в одном доме с ней я смогу сдерживать свою страсть. И Бога ради, она же сестра Брокера. С тем же успехом я мог бы волочиться за своей почтенной домовладелицей.
– Хмф! Ты меня не переубедил – жди от неё неприятностей, так или иначе.
– Я бы не возражал против небольших неприятностей. Я ужасно скучаю.
– Не понимаю, как это может быть, – едко возразил МакГрегор. – Ты переодеваешься не меньше трёх раз в день. Это должно надолго тебя занимать.
– Я знаю, вы считаете мою жизнь немного бесцельной.
– Я считаю, что ты попусту транжиришь её, если ты об этом.
– Моя формулировка мне нравится больше.
– Разговорами сыт не будешь, – отмахнулся МакГрегор и добавил уже тише. – Я видел, на что ты способен, когда у тебя есть цель. Я бы не прочь увидеть такое снова.
– Но ведь не такая цель, как была в тот раз?
– Если ты хочешь сказать, что я хочу увидеть ещё одно убийство – нет, я легко обойдусь без этого!
Пару минут Джулиан молчал. Беллегардское убийство оставило в нём противоречивые чувства. Охота на убийцу захватила его – вряд ли с этим могло сравниться что-то ещё из выпадавших ему впечатлений. Но разгадка принесла столько горечи, что он чувствовал вину за свою победу. Вернувшись в Лондон, он сказал себе, что больше к этому не вернётся. Его карьера ищейки с Боу-стрит закончилась, не начавшись.
Это оказалось не так просто – он понял это совсем недавно, три или четыре месяца спустя. Кестрель окинул кабинет унылым взглядом. Потрёпанные издания «Ньюгейтского календаря»[14] с жизнеописаниями знаменитых преступников виднелись на полках вперемешку с книгами, посвящёнными истории и музыке. Свежая «Морнинг кроникл» лежала в стороне, уступив место «Держи вора!» – полицейской газете Боу-стрит[15]. Нравилось ему это или нет, в нём проснулся интерес к преступлениям и их мотивам, а также методам и уликам, что помогали проливать на них свет. Быть может, он всегда интересовался такими вещами – не просто же так он нанял слугой бывшего карманника. А потом беллегардское убийство вживе показало ему странности современной и суетливой страны, в которой нет настоящей полиции. Конечно, англичане кичатся своими свободами и убеждены, что многочисленная и вездесущая полиция, вроде французской, подорвёт их. Но Джулиан, что жил во Франции, считал, что она из первейших свобод, которыми должен наслаждаться любой человек – это свобода ходить по улицам, не боясь за свой кошелёк или за свою жизнь.
– У нашёл то, что вы называете «целью» только что, – наконец, сказал Кестрель, – хотя это может оказаться пустяком. Я должен узнать, кто написал это письмо, и что оно значит.
Он вытащил загадочное послание из кармана и протянул МакГрегору, сперва объяснив, откуда Салли его взяла.
– Складывается очень яркая картина, – закончил он. – Дама из хорошей семьи и достойным образованием, лишённая индийской резинки и перочинного ножа, тайно пишет послание ночью на дешевой бумаге в неверном грошовой свечки.
– Тебе не кажется, что у тебя разыгралось воображение? – проворчал МакГрегор.
– Я так не думаю. Всё это можно понять по самому письму. Мы знаем, что у неё не было индийской резинки, потому что ошибки она просто зачёркивала. Ей было нечем подточить карандаш – он всё больше тупился, и потому ей приходилось сильнее давить на него. Наконец, у неё была сальная свеча, которая стояла очень близко к самой бумаге – на ней остались пятна, вот здесь и вот здесь.
– Похоже, ты уже много об этом думал.
– Это ведь дьявольски беспокоит. Я не думаю, что могу просто об это забыть. По крайней мере, мне надо посмотреть, что находится в доме 9 по Старк-стрит. Это может пролить свет на то, что случилось с этой женщиной.
– Ты сказал, что понял, кто был одним из тех мужчин. Ты можешь спросить его.
– Могу, но сейчас есть лишь один шанс из трёх, что Салли утащила письмо именно у него. А женщина, что писала письмо, так пеклась о секретности, что я не хочу выдавать её тайну кому бы то ни было, если можно обойтись без этого. Быть может, я смогу незаметно вернуть письмо или узнаю, что ей нужно. Если её вовсе не окажется на Старк-стрит, или если я не смогу с ней встретиться, придётся поговорить с Чарльзом Эвондейлом.
– Что это вообще за человек?
– Благообразный и очаровательный отпрыск благообразного и очаровательного семейства. Его сестра, леди Гэйхарт – известная красавица, так же как раньше была её мать. Старший сын – наследник титула Кербери – не блещет умом. Кажется, он сейчас охотиться в Шотландии. Я удивлён, что Эвондейл ещё в городе. Возможно, он тоже жертва Брэкстона.
– Кого?
– Я не рассказывал вам? Именно поэтому я и сам в городе в это немодное время года. Лорд Брэкстон, у которого несколько дочерей на выданье, планировал большую загородную вечеринку для всех сливок общества. А потом одна из его дочерей сбежала во Францию с нежелательным ухажёром, отчего лорд Брэкстон пришёл в ярость, всё отменил и заперся в своём замке в Шропшире. Так что многие из нас, рассчитывавшие на весёлую жизнь в октябре, были брошены один на один со своими скудными средствами. Эвондейл может быть одним из таких пострадавших.
– По-моему, звучит как совершеннейший вздор. Если ты и тебе подобные занимались полезным делом, вместо того, чтобы порхать с одного приёма на другой, как болотные огоньки, вы бы не скучали.
Джулиан пристально поглядел на письмо.
– Быть может, я сделаю что-то полезное.
Глава 4. Достопочтенный Чарльз
Следующим утром Ада Грэнтем сидела возле очага и разбирала пряжу. Счастье, что погода была не такой холодной, и огонь не нужен – мама велела беречь уголь. Ада даже открыла окно, так что до неё доносился стук экипажей со всей Грин-стрит и крики уличных торговцев. Она едва различила звук кареты, остановившейся у их дома. Но, конечно, не могла не услышать восторженный крик своего младшего брата Джеймса:
– Это Чарльз!
Ада бросила работу и замерла на мгновение. Потом поднялась, подошла к окну и встала сбоку, чтобы видеть, что происходит, оставаясь незамеченной. Её двоюродный брат, достопочтенный[16] Чарльз Эвондейл как раз выпрыгнул с места возницы в роскошном кабриолете. Его «тигр» – грум, что ехал на запятках – теперь держал лошадь под узцы.
Из дома выбежал Джеймс. За ним шли мама с младшими дочерями – Эммой и Лидией, которым сейчас было пятнадцать и тринадцать. Все были одеты в парадное. Мама, страдавшая от простуды, куталась в поношенную мантилью, а поверх шапки надела огромный чепец.
Чарльз приблизился, взял миссис Грэнтем за руки и поцеловал её в щёку.
– Доброе утро, тетя Дот! Я рад видеть вас здесь и сейчас. Как ваша простуда?
– О, чуть лучше, но, я боюсь, скоро она вернётся. Как поживает ваша мать? – миссис Грэнтем и леди Кербери, мать Чарльза, были сёстрами.
Чарльз рассказал о родителях, что сейчас были в своём загородном доме. Эмма и Лидия неловко переминались позади, робея перед своим великолепным кузеном, но Чарльз говорил с ними так просто и мило, что их смущение быстро прошло.
Джеймс подпрыгнул.
– О, Чарльз, а ты покатаешь меня в экипаже?
– Джеймс… – начала миссис Грэнтем.
– Пожалуйста, мама, я так хочу покататься с Чарльзом. Может мы пойдем за штанами в другой раз?
– Ты не должен говорить это слово при дамах, Джеймс, это вульгарно. Называй это «необходимостью».
– Да, хорошо. Может мы пойдём за необходимостью в другой раз?
– Лучше пойти сегодня, старина, чтобы покончить с этим быстро, – посоветовал Чарльз. – А я прокачу тебя по парку, когда приеду в следующий раз, – он замолк на мгновение, и небрежно спросил. – Ада дома?
– Я… Я не уверена… – замялась миссис Грэнтем.
– Почему, мама, вы же знаете, что она же в гостиной, – удивился Джеймс.
– Прекрасно! – воскликнул Чарльз. – Я пойду и пожелаю ей доброго утра, хорошо? Не нужно меня провожать, я не хочу задерживать вас. Могу я предложить вам свою коробчонку и услуги Джейка? – Он указал на грума.
– О нет, мы пойдем пешком, это недалеко… Хорошего дня, Чарльз.
Мама смотрела на него с сомнением, но потом всё же повела своих детей дальше по улице. Джеймс то и дело поворачивался и тянул шею, разглядывая Чарльза и кабриолет.
Ада поспешно отошла от окна и снова взялась за работу. На лестнице раздались оживлённые шаги. Миг спустя в дверях появился Чарльз.
– Здравствуй, ангел мой.
– Здравствуй, дьявол мой, – ответила она с улыбкой.
Он вошёл, уселся на подлокотнике дивана и засунул руки в карманы брюк, отчего фалды сюртука накрыли их.
– Что это ты делаешь?
– Перебираю пряжу. Все цвета перепутались.
– А её нужно перебирать? Почему бы не оставить все нитки вперемешку, как радуга?
– Ты хочешь, чтобы мы были похожи на уличную труппу?
– А почему нет? Я думаю, вы все были бы чудовищно привлекательны в чулках всех цветов радуги, как арлекины, – он немного покачал ногой, потом поднял глаза. – Твой поклонник вернулся в Лондон. Я сегодня видел его в клубе.
– Ты о майоре Торндайке?
– А что, – весело спросил Чарльз, – есть ещё один?
Как она не старалась сдержаться, немой вопрос читался в её глазах: «Я не знаю, Чарльз – есть ли?»
Он резко вскочил, закружил по комнате, потом остановился у окна спиной к Аде.
– Послушай, я не собираюсь совать нос не в своё дело. Но я – самый близкий к отцу или старшему брату человек, что у тебя есть. Я не могу оставить это в покое – я хочу знать, всё ли в порядке. Я имею в виду – ты примешь его предложение?
Она перестала возиться с пряжей и сжала руки.
– Если майор Торндайк сделает мне предложение, – ровно сказала она, – я дам ему согласие.
– А ты думаешь, он сделает?
– Я почти уверена. Он писал мне всё время, пока был на службе в Ирландии. Последнее письмо очень красноречиво говорило о его намерениях. И это не тот человек, что делает что-либо, тщательно всё не обдумав. Он долго размышляет над любым решением, а потом твёрдо его принимает.
– Настоящий Гераклов столп. Что же, уверен, что желаю тебе счастья. Мне говорили, что у него всё-таки сгибаются колени, но своими глазами я никогда этого не видел. И он улыбается не реже раза в год, на Рождество, между одиннадцатью и полуднем.
– Я знаю, что он не очень весёлый, – Ада печально улыбнулась. – Я выйду за него не поэтому.
– Только не говори, что это будет брак по любви – я знаю тебя с пелёнок, и знаю, что ты не могла полюбить такого старого сухаря.
– Я не люблю его. Но уважаю. Это хороший и честный человек. Он будет отличным мужем и отцом.
Чарльз поморщился.
– Пожалуйста, Чарльз, попытайся понять. Я старшая из шести детей. Маминой ренты едва хватает на уголь и свечи. Сегодня ей пришлось вести детей за одеждой, и мы полночи думали о том, как сможем за неё заплатить. Мама беспокоится, что Эдварду придётся оставить университет – на него просто нет денег, я ведь остаются ещё Ричард, Джеймс и девочки. Как я могу отказать человеку, у которого есть столько денег, и который готов щедро помогать нам? Если бы майор Торндайк был порочным или отталкивающим человеком, я бы не подумала выходить за него. Но я не могу отказать ему лишь потому что он не… Потому что он – не мой идеал.
– Но зачем тебе так спешить? В Лондоне есть полно юношей, что тебе понравятся больше, хоть и денег у них чуть меньше.
– Я не могу отказывать ему, надеясь, что найдется кто-то получше. Майор может оказаться единственным шансом на хорошее замужество. Мне двадцать два, у меня нет приданного, и я знаю, что некрасива.
– Ты хороша, – только и сказал он, хотя глаза говорили намного больше.
Она почувствовала укол боли и разочарования. Зачем он проводит их обоих через это?
– Чарльз, я слышала, твой брат охотится в Шотландии. Почему ты не поехал с ним? Это было бы проще…
– Не говори мне о Шотландии – этом мрачном, варварском, кошмарном месте, полном туманов! Я бы лучше оказаться в аду!
Она удивлённо моргнула.
– Чёрт побери, прости меня, Ада! Мне не надо было врываться сюда. Я не хотел приходить, видит Бог, это бессмысленно, я просто не мог ничего с собой поделать…
– Сядь, Чарльз, – мягко сказала она.
Он пододвинул стул и сел рядом, сгорбившись и сложив руки на коленях. Его тёмно-золотые волосы мягкими завитками ложились на затылке. Ада очень хотелось мягко прикоснуться к ним. В горле пересохло. Сердце будто бы не помещалось в груди. Она сделала глубокий вдох.
