Текст книги "Разбитый сосуд (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
– Калеб сказал, что мы вместе пойдём в «Петушка». Он подождёт в переулке, а я пойду к тебе и уговорю подняться наверх. Потом оставлю тебя там, спущусь вниз и отопру дверь, что ведёт в переулок, чтобы Каоеб мог войти. Мы вместе поднимемся к тебе и выкупим письмо. Конечно, он не сказал, что собирается… что собирается убить тебя. Я думаю, он хотел свалить вину на меня. Ведь все видели, как ты поднимаешься наверх со мной. Он так всегда всё и подстраивает. Никто не видел и не слышал его – весь риск был для меня, – он говорил без злости, с одной печалью. – Ты должна поверить, я не знал, что он собирается сделать. Он сказал, что хочет только выкупить письмо.
Салли верила ему, но не могла не думать, что скажи ему Роудон правду, ничего бы не изменилось. Есть ли что-то, на что Фиске не готов ради своего сына?
Сэр Ричард приказал отправить Фиске в Ньюгейт до следующего заседания суда в Олд-Бейли. Фиске даже улыбнулся. Сэр Ричард встал на дыбы.
– Вам весело, когда все величие закона обрушивается на таких преступников как вы?
– Нет, сэр. Но, видите ли, я аптекарь. Я знаю, как развиваются болезни. Та лихорадка, с которой я слёг несколько недель назад, не прошла – просто затаилась в моём теле, и пожирает меня изнутри. Я не верю, что доживу до суда. Земного суда.
Сэр Ричард сообщил о процессе лорду Брэкстону, что прибыл в Лондон в страшной ярости. Всё это просто ошибка, это ужасное дело никак не может быть связано с его дочерью – заявил он. Она сейчас в безопасности во Франции со своим капитаном, этим нищим героем, к которому она сбежала. Скрывая панику за вспышками гнева, Брэкстон потребовал фактов, свидетелей, улик. Но доказательства были неопровержимы. Он сам признал, что почерк в письме «Мэри» принадлежит его дочери. Питер Вэнс съездил в Булонь к капитану Хартуэллу и узнал, что тот ожидал леди Люсинду, но она так и не прибыла, и он решил, что девушка передумала. Он не вернулся в Англию, чтобы искать её, зная, что кредиторы бросят его в тюрьму, стоит ему ступить на английскую землю.
Лорд Брэкстон больше не мог отворачиваться от правды, и его гнев и скорбь были ужасны. Джулиан, которого вызвали на встречу с ним, понял, что корнем его чувств служит вина. Если бы он не противился браку дочери так упорно, если бы он начал искать леди Люсинду как только она сбежала вместо того, чтобы запереться в своём замке на севере… Но лорд Брэкстон был не из тех, кто готов долго винить себя, когда есть те, кто виновен не меньше. Он обрушился на похитителей как ангел мщения, нанял ищеек, чтобы выследить их, покрыл весь Лондон объявлениями о награде за показания против них и убедил правительство миловать бывших подельников, что пожелали сдать своих сообщников. В таких не было недостатка.
Чтобы спастись от сетей правосудия, приспешники Роудона готовностью рассказали всё о том, как работала их шайка. Они похищали будущих проституток – вольных или невольных – и продавали в бордели или богатым клиентам. «Смит и Компания» обслуживала клиентов с требовательными или необычными вкусами. Через запутанные цепочки подставных лиц они владели домами, вроде того, что на Виндмилл-стрит, из которого Джулиан спас Эмили. Роудон вёл записи, нанимал громил, чтобы разбираться с проблемными клиентами и подкупал слишком любопытных сторожей.
Один из подельников Роудона раскрыл смысл гроссбухов «Смита и Компании». Разные товары обозначали виды женщин и детей, что похитители соблазняли или ловили. «Чайницы» означали женщин, «чайные чашки» – маленьких девочек, «чайники» – мальчиков. Все записи, касавшиеся кофе, относились к жертвам из Франции, которую «Смит и Компания» считали не менее важными охотничьими угодьями. Роудон фиксировал описание и местонахождение каждой женщины или ребёнка на тот случай, если позже компания найдет покупателя с подходящими вкусами. «Фарфоровые» означали светлокожих жертв, «японской работы» – смуглых, слово «позолоченный» указывало на светлый цвет волос, «раскрашенный» – на рыжих. Характеристика «красивый» как противоположность «простому» сообщала о пристойном происхождении. Буквы в отдельных графах означали бордели, купившие каждый «предмет». Цифры обозначали цену. Карандашные скобки указывали на то, что проститутка забеременела или ещё по каким-то причинам временно не может быть предоставлена, а чернильные говорили о большом возрасте, уродстве или других неисправимых изъянах. Вычеркнутые строки говорили, что проститутка больше не продаётся – скорее всего, потому что уже мертва.
Похитители с такой готовностью предавали друг друга, что вызывать Эмили и просить её рассказать о том, что она вытерпела от мадам Леклерк, не пришлось. Сама мадам нашлась в Дувре, откуда собиралась отплыть во Францию, с недурным запасом банкнот, украденных у «Смита и Компании». Как выяснилось, эти деньги отложил Роудон, готовя свой собственный побег на континент после того как избавится от Салли.
Когда разошлись новости о преступлениях Роудона, весь Лондон охватили всевозможные «Общества возвращения». Чудовищный спрос на проституток, и зверства, совершённые, чтобы удовлетворить его, были у всех на устах. Джулиан, к своему ужасу, обнаружил, что его превозносят как борца на нравственность. Его роль в раскрытии беллегардского убийства была малоизвестна, но это дело не позволило уклониться от славы. Он уже был известен как денди, что сделало его охоту за убийцами и сводниками ещё более примечательной. Газеты наперебой просили его ответить на несколько вопросов, друзья слали весёлые или неверящие письма из своих загородных убежищ, а Общество искоренения порока хотело профинансировать его лекцию. Один настырный священник спросил, как Кестрель посоветует бороться с грехом чрезмерного употребления алкоголя. Джулиан посоветовал содовую и холодную влажную тряпку, намотанную на голову, и принялся строить планы по бегству из Лондона, как только суд над Роудоном будет окончен.
Глава 30. Расставания
В воцарившейся атмосфере Общество возвращения преподобного мистера Харкурта могло бы процветать, если бы не было запятнано скандалом со смертью леди Люсинды. Лорд Брэкстон угрожал судить Харкурта за причинение смерти по неосторожности, говоря, что его бессердечие и небрежение способствовали гибели леди Люсинды. В конце концов он удовлетворился тем, что вынудил тех покровителей Харкурта, что ещё не оставили его, сделать это. Репутация преподобного была уничтожена. Через две недели после ареста Фиске и Роудона двери приюта закрылись навсегда.
Салли пошла в последний раз взглянуть на место и узнать, что стало с её знакомыми – Флорри и Пронырой Пег. Она увидела, что парадная дверь открыта, а пара дюжих мужчин выносит мебель и коробки и сгружают их на большую телегу. Девушка прошмыгнула внутрь вслед за ними. Внутри было пусто и мрачно. Никакие сестры-хозяйки не требовали выполнять обязанности. Салли нашла двух постоялиц в передней гостиной – святилище, куда пускали только покровителей Харкурта – и спросила, где искать Флорри. Ей указали на кухню.
Она остановилась в дверях. Флорри сидела у огня и жевала поджаренный хлеб с сыром. Рядом с ней расположился молодой человек с длинными, всклокоченными волосами, что вскочил на ноги, увидев Салли.
– И вот, – забормотал он, – навстречу к нему женщина в наряде блудницы, с коварным сердцем. Шедшего по дороге к дому её, в сумерки, в вечер дня, в ночной темноте и во мраке…[77]
– Прекрати сейчас же! – Флорри хорошенько его встряхнула. – Ты сказал, что тебе больше не обязательно так делать.
– Прости. Но это… это она! – драматично прошептал он. – Та, о которой я рассказывал.
– Ты доставил мне много хлопот! – строго сказала Салли. – Почему не объяснил, что ты не Калеб?
– Я испугался! Ты спросила «Можно называть тебя Калебом?», и я подумал, что если скажу нет, ты поднимешь шум, на который кто-нибудь придёт и поймает меня. Горе мне! Погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами…[78]
– Нейтан! – Флорри повернулась к нему, уперев руки в бока.
– Прости, – он опустился на свой стул. Флорри негодующе потрясла головой.
– С тобой ничего не поделаешь. Ну-ка, болтун, – она толкнула его ногой. – Дай нам поговорить. Я хочу посплетничать с Салли.
Он покорно встал и надел шапку.
– Можно мне прийти завтра?
– Ты всё равно придёшь, – вздохнула Флорри.
Она проводила его наверх, а потом повернулась к Салли.
– Он – настоящее проклятие. Никак от него не избавлюсь.
– Так это от него ты бежишь! – осознала Салли.
Флорри кивнула.
– Вообще-то, он славный. С ним всё в порядке, просто он немного того, – она постучала себя по голове.
– Его зовут Нейтан?
– Нейтан Уинтерс. Я познакомилась с ним… ну, несколько месяцев назад. Я тогда была на улице ночью, он увидел меня и пошёл за мной. Я сперва испугалась, ведь он был таким странным. Он ходил за мной всю ночь, узнал, где я живу и с тех пор вечно торчал у моего дома, бубнил какие-то куски из Библии и смотрел на меня, как потерявшийся телёнок. Я знала, что он хочет, бедняга, даже если он сам этого не понимал. И я подумала – почему нет? Может, если я пересплю с ним, он уйдёт.
Но стало только хуже! Сама видишь, как он воспитан. Его папа был из диссентеров[79]. Так что Нейтан привык считать себя грешником и вечно твердит, что нам обоим гореть в адском пламени, если мы не исправимся. Я спросила – если я такая порочная, почему ты меня не оставишь? Он пытался, но был так привязан ко мне, но не мог. Тогда я сказала – если ты не хочешь уйти, это сделаю я.
Я слышала об этом приюте, и знала, что Нейтана не пустят сюда за мной, ведь сюда не пускают мужчин. Так что я пришла. Но как-то ночью выглянула в окно, и увидела, как Нейтан крадётся по улице! Оказалось, кто-то из моих друзей сболтнул ему где я, просто шутки ради.
Я никому ничего не сказала. Потому что ты же знаешь мистера Харкурта – он мог бы натравить на Нейтана сторожа или вовсе запереть парня в сумасшедший дом. А он этого не заслуживал. Он хороший. Он честно работает – подмастерьем у плотника, потому что руки-то у него золотые, хоть и с головой нелады. Я всё надеялась, что он сдастся и уйдёт. Но он не уходил, а теперь и вовсе торчит тут всё время. Но я не против, ведь без меня он будет так одинок.
Салли усмехнулась.
– Да так ты от него никогда не избавишься.
– Никак и никогда, – согласилась с неотвратимостью Нейтана Флорри.
– А я-то думала, что такая хитрая! – опечалилась Салли. – Я спросила, его не ищет ли он тут светловолосую девчонку. Он сказал, что ищет, и я подумала о Мэри. А это была ты!
Флорри пригладила свои льняные пряди. Она всё ещё носила форменное платье приюта, но платок теперь был сдвинут назад, чтобы не скрывать волосы.
– Давай сядем и поедим. Я хочу узнать, как ты докопалась, что мистер Фиске убил бедную Мэри – то есть, леди Люсинду. Мы едва поверили, когда услышали.
Салли купалась в лучах славы. Флорри протянула её вилку с насаженным на неё и щедро намазанным маслом ломтем хлеб с сыром, и та уселась, жевать и рассказывать под вытаращенные глаза и возгласы «О, Боже мой!», «Никогда бы не подумала!» в нужные мгновения.
Когда всю историю как следует обсудили и подивились, настал черёд Салли задавать вопросы.
– Что ты будешь делать теперь, когда приют лопнул?
– Я буду служанкой в трактире. Я попробовала и мне понравилось. Там платят немного, но постоянно, и трактирщик, кажется, неплохой человек. Работа тяжёлая, но крутить хвостом было ещё хуже. Ты знаешь, я нисколько не скучаю по этому – ходить по улицам полуголой, бегать от сторожей… Так что мне будет лучше оставить это.
– А что с Нейтаном?
– Он меня найдёт. Всегда находит.
Салли спросила о сёстрах-хозяйках.
– Они больше тут не бывают, – сказала Флорри. – Муж миссис Джессоп не позволяет ей больше иметь дело с мистером Харкуртом, а у мисс Неттлтон от одной мысли о нём начинается истерика. Миссис Фиске продала дом и уехала из города. Говорят, она вовсе никуда не выходила, даже в церковь. И ни разу не пришла ни к своему муженьку, ни к сыну.
– Зря. Если Круглоглазый чего и заслужил, так это визита своей мамаши. Колючему я такого же пожелаю – он едва жив. Им лучше отправить его в больницу.
– Бедный мистер Фиске. Но это все равно урок, да?
– Я не хочу больше уроков. Мне хватит на всю жизнь, – Салли вскочила. – Вставай, пойдём наверх. Хочу в последний раз тут осмотреться.
Девушки вышли из кухни. По пути наверх им встретились рабочие, тащившие со второго этажа стол Харкурта. Один из носильщиков держал под мышкой греческую вазу. Когда они добрались до двери, сверху сбежала Проныра Пег в простом, но милом платье из синей шерсти и камеей у шеи.
– Стойте! – резко крикнула она.
Рабочие поставили стол и оглянулась.
– Что-то не так, миссис Харкурт? – нервно спросил один.
– Миссис Харкурт? – задохнулась Салли.
– Ш-ш! – Флорри затащила её под лестницу.
– Дайте её мне! – Пег протянула руки к вазе. – Как можно так грубо тащить её?
– Я помню эту вазу! – прошептала Салли. – Она там прячет…
– Что-то не так, Маргарет? – на лестнице сверху появился Харкурт.
– Нет, нет, Гидеон. Я просто пытаюсь внушить этим невежд немного уважения к чужой собственности.
Рабочий, что держал вазу, заглянул в неё и нахмурился.
– Там что-то есть… – Он перевернул её вверх ногами и потряс. Из вазы выпал маленький мешочек.
– Ого, это ж курево!
Пег отняла у него табак.
– Какой же ты порочный и грешный человек! Как ты мог принести это гнусное зелье в дом христианина – и моего мужа, служителя Господа!
– Но, миссис Харкурт, это не…
– Довольно оправдываться! Это же надо было придумать – спрятать в вазу моего мужа! – её голос сломался и из гневного стал скорбным. – Знаете ли вы, как он губит вашу душу? Разве вы не чувствуете боли, когда червь порока гложет её изнутри и превращает в жалкие останки, что будет стыдно явить на Страшном суде?
– Простите, миссис Харкурт. Это больше не повториться, – он прикоснулся к шляпе и дал знак напарнику. Они снова подхватили стол и поспешили убраться. Харкурт спустился к Пег. Мысли былого главы приюта явно были где-то далеко, он был взлохмачен и явно давно не спал.
– Как ты красноречива, дорогая.
– Лишь благодаря тебе, – проворковала она. – Твоими трудами я стала другой женщиной, когда ты завладел струнами моего сердца и повёл на путь праведности.
– Маргарет… – Он попытался обнять её.
– Как не стыдно! – она игриво ускользнула от него. – Средь бела дня? Что подумают твои покровители?
Его лицо потемнело.
– У меня больше их нет, так что не стоит об этом беспокоиться.
– Нет, но будут, – она сама обвила его руками. – Когда мы будем в безопасности, когда скандал все забудут – ты снова сотворишь чудо. Ты больше не потерпишь поражений, ведь тебе буду помогать я.
Она нежно погладила его по щеке и отправилась наверх. Харкурт поспешил за ней.
Салли вышла из убежища и во все глаза глядела вслед этой паре.
– Похоже, будто это она ведёт его – и отнюдь не за струны сердца.
– Он был в отчаянии, когда Общество возвращения рассыпалось, – сказала Флорри, – страшно хандрил, и только Пег могла его успокоить. А потом он начал смотреть на неё… ну, так, как никогда ни на кого из нас не смотрел. Больше ему было не о чем думать.
– Значит, он переживал падение, а Пег оказалась рядом и смогла подхватить его.
Флорри кивнула.
– Они поженились вчера и собираются уехать в его приход в Норфолке, пока не явились приставы. Я слышала, что приют по уши в долгах, а у Харкурта нет ни гроша.
– Вот уж не знаю, – скептично отозвалась Салли. – Он ведь тот ещё скряга, уж наверное, отложил что-то, что эти стервятники не найдут.
– Это странно, да – Пег замужем за мистером Харкуртом?
– Вовсе нет. Она же хотела быть как Ханна Мор, и вот ей представилась возможность.
– Но она все равно ненавидит его.
С этим Салли была не согласна. Позже она сказала Джулиану:
– Я думаю, она уже давно положила на него глаз. А когда девчонка правда хочет окрутить парня, он ничего с этим не может поделать.
– Буду иметь в виду.
Она усмехнулась.
– А теперь я снова хочу заполучить тебя.
Прогноз Фиске сбылся – он умел в лазарете Ньюгейтской тюрьмы до заседания суда в Олд-Бейли, в компании спешно вызванного священника. Роудон предстал перед судом в одиночестве. Против него было множество обвинений – но главными оставались убийства леди Люсинды Брэкстон и шотландки, известной прежде как Меган МакГоэун, а позже – как миссис Чарльз Эвондейл.
Новости о шотландском браке Эвондейла взбудоражили весь свет. Всем не терпелось узнать, что мисс Грэнтем думает о своем муже-без-пяти-минут-двоеженце, но она оставила сплетников без добычи, уехав к школьной подруге в Бат. Она разорвала помолвку с Эвондейлом, который поехал во Францию – как говорили люди, чтобы забрать оттуда свою дочь. Считалось, что он вернётся к суду над Роудоном.
Хотя фурор, что вызвало изнасилование и убийство леди Люсинды, начал стихать, суд над Роудоном вновь взбудоражил свет. Несмотря на густой и мрачный ноябрьский туман, на заседание пришли все, кто могли. Джулиан заметил в толпе Эвондейла и супругов Дигби, а Салли указала ему на Флорри и других бывших постоялиц. Лорд Брэкстон сидел впереди, излучая нетерпение. Все знали, что этот суд состоялся благодаря его богатству и влиянию и что его удовлетворит лишь смертный приговор.
Когда на скамьи подсудимых вывести Роудона, по залу разнесся вздох. Калеб будто бы излучал ненависть; зрители почти чувствовали исходящий от него жар. Он был бледен, но здоров и совсем не исхудал. Салли подумала, что у него, должно быть, хватало денег, чтобы заплатить тюремщикам за хорошую камеру и кормёжку. Он уже не носил своего пенсне в золотой оправе, в котором явно никогда и не нуждался. Это была лишь часть маскировки – его маски заурядности. Возможно, он стал носить их, когда из Калеба Фиске стал Джозефом Роудоном.
Он не выступал как свидетель, поскольку закон не мог принудить его обвинять самого себя, равно как не позволял говорить в свою защиту. У него не было адвоката, и он не предоставил никаких доказательств – лишь выслушал череду свидетелей с почти удовлетворённым видом.
«Власть, – решила Салли, – вот что он любит больше всего. Всё это представление в его честь, и он это понимает. Сколько джорджиков ушло на то, чтобы притащить его сюда, о нём писала каждая газета, матери пугали его именем детей. Он никогда не был так знаменит. Будь он проклят, наверняка он именно так и хотел умереть!»
Суд продолжался весь день и часть вечера, но в приговоре никто не сомневался. Роудон был обвинён в содействии похищении и убийстве леди Люсинды Брэкстон и покушении на мисс Сару Стоукс. Также он был признан виновным в убийстве миссис Чарльз Эвондейл, пусть и непредумышленном. Хотя его приговор огласят лишь в последний день судебной сессии, когда всех заключённых сгонят, чтобы объявить их судьбу, участь Роудона была решена. Никто не сомневался, что судья наденет черную шапочку и объявит о повешении.
Когда заседание кончилось, Сэмюель Дигби пожал Джулиану руку и пригласил его нанести ему визит как можно раньше, чтобы уладить финансовые дела. Он объявил, что доволен исходом расследования, но Джулиан подозревал, что Дигби слегка раздосадован тем, что виновным оказался не Харкурт.
Когда Кестрель покидал зал суда, к нему подошёл Эвондейл.
– Из него сделали героя, – горько сказал он. – Так всегда бывает с худшими из преступников. Теперь на улицах будут продавать рассказы о его преступлениях, баллады о его последних днях…
– Его последние слова, – подхватил Джулиан. – Или те, кто ещё станут последними, если он об этом задумается.
– Вы пойдёте посмотреть на казнь?
– Боже правый, нет! Завтра я покидаю Лондон и еду охотиться на север.
Эвондейл криво улыбнулся.
– Будьте осторожны с обещаниями, когда пересечёте границу.
Джулиан поднял бровь.
– Вы не подумаете, что я непростительно любопытен, если я спрошу о Розмари?
– Нет, вовсе нет. Я привёз её из Франции и устроил у себя, а моя мать наняла няню. Между нами говоря, теперь дом выглядит совершенно по-другому. Они сделали его чудесным, респектабельным и таким ужасно женским, что я там чувствую себя гостем. Самое странное, что я не возражаю против этого так, как ожидал. Розмари – очаровательная малышка, и я очень её люблю. Она станет красавицей – вот увидите. Родитель решил построить для неё детскую, так что пока я, Розмари и её няня уезжаем отдохнуть. В Бат, – просто добавил он.
– В самом деле? – Джулиан поднял бровь.
– О, конечно, я знаю, о чём вы подумали. Там Ада. Но, знаете ли, Кэролайн сказала мне, что Торндайк снова сделал Аде предложение, а она отказала. Значит у меня ещё есть шанс! Я нагряну к ней Бат – просто дружеский визит двоюродного брата. Если она не примет меня, я буду подстерегать её в бюветах, в залах для приёмов – она не сможет отворачиваться от меня вечно. Я хочу показать ей Розмари. Она так прекрасна, как можно в неё не влюбиться? Ада великодушна, она не будет винить нас с Меган за то, как мы враждовали из-за дочери. А потом она увидит, что я изменился. Я смогу быть таким же надёжным и постоянным как Торндайк. Я докажу ей это, клянусь.
Джулиан не мог не улыбнутся такому обету, принесённому вслед за изложением плана завоевать Аду, суя её под нос своё дитя. Быть может, Эвондейл и изменился, но не так уж и сильно. Впрочем, Джулиан не удивится, если тот вернёт Аду. Разве Эвондейл в итоге не всегда получал то, что хотел?
Салли всё ещё жила у миссис Мэббитт, помогая в хозяйстве и составляя компанию. Лорд Брэкстон подарил ей двадцать фунтов, что для Салли были целым состоянием. Она не знала, что делать с ними, как и с самой собой. Они и Джулиан почти всегда были вместе, а их отношения понемногу перешли в дружеские. Поначалу Салли не могла найти себе места – она вся восставала против той безмятежной жизни, что теперь вела. Но шли недели, и девушка успокоилась. Она стала задумчивой, менее говорливой и часто улыбалась сама себе. Джулиан счел, что борьба со злом и встреча со смертью заставили её больше размышлять. Брокер же предположил, что сестра что-то замыслила.
Кестрель уехал охотиться на следующее утро после суда. Он договорился, что по пути остановится у МакГрегора, чтобы лично рассказать ему всё об этом деле. Если Брокеру и было тоскливо покидать Энни Прайс на несколько недель, он этого не показал. Все его любовные дела были загадкой для Джулиана – его камердинер влезал в них и вылезал с грацией танцора, не оставляя ни горя, ни слёз. У него был настоящий талант. Если бы его можно было разливать по бутылкам, он потеснил бы «Укрепляющий эликсир Саммерсона» на полках аптек.
Салли поднялась, чтобы проститься с Джулианом и Брокером. Она по-сестрински поцеловала обоих в щеки – но Джулиана чуть дольше.
– Думай иногда обо мне, – прошептала она, и Кестрель услышал боль в её голосе. Но миг спустя она слова улыбалась и смеялась. – Я слышала, там жутко холодно по ночам. Ты должен найти славную северную девчонку, что будет тебя греть.
Он испытал внезапный порыв взять Салли с собой. Конечно, об этом не могло быть и речи. Он будет с друзьями – днём на охоте, ночами – за карточным столом. Что она будет делать всё это время? Скучать, страдать от одиночества и искать проблемы, которых всем уже хватило.
– Мы вернёмся через несколько недель, – сказал он.
Она вскинула голову.
– Думаешь, я без тебя тут зачахну?
– Я думаю, что не успеет на экипаж повернуть за угол, как ты снова попадёшь в неприятности.
– Тогда ты спасёшь меня снова, верно? Надо же тебе будет чем-то заняться, когда ты вернёшься.
– Мне не хотелось бы делать это привычкой на всю жизнь.
– Не верю. Тебе же понравилось узнавать, кто заставил Мэри замолчать и остальное.
– Должен признать, – Кестрель сдался, – в этом деле были события, которые я бы не хотел пропустить.
Джулиан вернулся в Лондон в начале декабря. Стоял мрачный, унылый день, но он утешал себя мыслями о том, что проведёт зиму в Италии. Поездка на север прошла хорошо, что он был рад вернутся. Кестрель был слишком городским человеком, чтобы подолгу наслаждаться пейзажами севера. К его удивлению, миссис Мэббитт ждала его у окна.
– Уже очень поздно, миссис Мэббитт.
– Я хотела поговорить с вами и Брокером сразу, как вы приедете. Это касается Салли.
Салли! Почему он оставил её одну? Если у Роудона ещё остались подельники на свободе, рыскающие по улицам и жаждущие мести…
– Что случилось? – быстро спросил он.
– Она ушла, сэр.
– Пропала?
– Нет, сэр, просто ушла. Собрала свои вещи с неделю назад и ушла. Она попрощалась со мной, поблагодарила за всё как могла. Но она ни словом не обмолвилась ни о том, где её искать, ни что собирается делать. Я сказала, что мистер Кестрель и её брат вернутся уже скоро – неужели она не хочет попрощаться с ними? Она попросила меня сделать это за неё. Я прямо сказала, сэр, что после всего, что вы сделали для неё, это будет очень грубо по отношению к вам и совсем не по-сестрински – к Брокеру. Но она всё равно ушла. Она оставила денег за то, что жила у меня, хотя я говорила, что это необязательно. О, и… она передала вам обоим свою любовь.
Джулиан опёрся о каминную полку в спальне, глядя как Брокер распаковывает вещи.
– Конечно, она знала, что уйдёт уже, когда прощалась с нами.
– Я так и думаю, сэр.
– Почему она ушла так – тайно, не сказав ни слова?
– Я думаю, она не хотела, чтобы мы её останавливали, сэр.
– Куда она могла пойти?
– Я не знаю, сэр. Но я не удивляюсь, что она выкинула такой фортель. Спокойная жизнь не для неё. Быть может, она решила, что так может стать респектабельной женщиной, и не хотела этого.
Повисло короткое молчание. Затем Джулиан подошёл к окну и медленно (доктор МакГрегор называл это тон «гостинно-тягомотным») проговорил:
– Что же, если она так хотела уйти, хорошо, что ушла безо всякой суеты, – он повернулся, и понял, что карие глаза Брокера – такие же как у Салли – смотрят с непониманием. – Я буду скучать по ней, – тихо добавил Кестрель.
– Она вернётся, сэр, это как пить дать! Она всегда была как цыганка и нигде не задерживалась подолгу. Но теперь она знает, где нас найти, и она вернётся. Да сгнить мне в Ньюгейте, если это не так!
Примечание о «ты» и «вы» для тех, кому интересно
«Давай на «ты», нечего нам с тобой «выкать», мы ж друзья» – Хагрид, «Гарри Поттер и философский камень», пер. И. В. Оранского под редакцией М. Д. Литвиновой (в оригинале этой фразы, само собой, нет)
Переводя первую книгу о Джулиане Кестреле, я составил для себя небольшой свод правил, касающихся того, как персонажи обращаются друг к другу, и привёл его в конце книги. Увы, работая над «Разбитым сосудом», я осознал, что система требует доработки – большая часть героев первой книги была джентльменами и леди, а в тут добавилось много откровенных маргиналов, которые не могут говорить друг с другом так же как «чистая публика». Итак, вот что у меня получилось теперь:
1. Обращением «по умолчанию» остаётся «вы». Все говорят друг другу «вы», если нет каких-либо описанных ниже обстоятельств.
2. На «ты» обращаются в следующих случаях:
а). Всевозможные маргиналы, преступники, нищие и все прочие, кто не вписывается в рамки «чистой публики», говорят друг с другом на «ты». Например, все проститутки в приюте говорят друг другу «ты», а в разговоре Тоби и Брокера оба «тыкают» (Конечно, Брокер уже не может считаться маргиналом и преступником, но в той сцене он явно хочет таким выглядеть); кроме того, иногда они могут «тыкать» вышестоящим, исходя из обстоятельств и уровня наглости – так, например, Салли всегда говорит «ты» своим клиентам (хотя переходит на «вы», когда, заигрывая с Красавчиком, строит из себя приличную девушку).
б). Господа говорят «ты» слугам низкого и среднего ранга (лакеям, горничным, камердинерам, камеристкам и т. д.). Дворецкому и экономике уже положено «вы»; например, Джулиан обращается к Брокеру на «ты», а вот в разговоре двух камердинеров – Брокера и Биркетта – оба друг с другом на «вы»;
в). Взрослые члены семьи «тыкают» друг к другу и младшим родственникам. Младшие же члены семьи обращаются к родителям и старшим родственникам на «вы», но друг с другом говорят на «ты»; друзья-мужчины, даже близкие, но не являющиеся родственниками, обращаются друг к другу на «вы» и не по именам, а по фамилиям, так же как мушкетёры Дюма, Холмс с Ватсоном или герои Джейн Остин;
г). Вышестоящие обращаются на «ты» к тем, кто не тянет на «чистую публику». Например, затюканный аптекарь Фиске и богатый аристократ Эвондейл одинаково естественно «тыкают» Салли, а преподобный Харкурт и сёстры-хозяйки обращаются на «ты» к постоялицам. Будь в тексте разговор хозяев с простой служанкой, ей бы тоже «тыкали».
3. Из этих общих правил есть несколько исключений:
а). Доктор МакГрегор разговаривает с Кестрелем на «ты» ещё с середины первой книги, где они успели сблизиться – в устах этого грубоватого и прямолинейного шотландца вежливое «вы» по обращению к другу звучало бы глупо. При этом, сам Кестрель продолжает называть доктора на «вы» – в их диалогах это создаёт забавный контраст.
б). Салли и Кестрель сперва разговаривают на «вы» – для неё он не клиент, а джентльмен, и «тыкать» ему будет слишком дерзко. Кестрель же старается держать дистанцию. Лишь после неловкого прощального поцелуя и расставания, когда Салли отправляется в приют, они переосмыслили свои отношения и при следующей встрече уже на «ты».
в). Брокер при знакомстве с Энни говорит с ней на «вы», как приличный молодой человек с приличной девушкой, но прямо по ходу диалога переходит на «ты», когда раскрывается ей как преступник, вынашивающий замыслы по тайному проникновению в контору «Смита и Компании», да ещё начинает заигрывать. Она в ответ тоже переходит на «ты», хоть и не сразу.
notes
Примечания
1
Richard Sharp and Ken Stone, Edward A. Ross, Louis A. Rodriques, Mark J. Poerio, Mark L. Levine, Christina Ward, and Al Silverman. Здесь и далее примечания переводчика.
2
То есть шиллинг на уличном жаргоне.
3
То есть каким-нибудь венерическим заболеванием; на Ковент-Гардене тогда было много публичных домов.
4
В одной кроне пять шиллингов, стало быть Красавчик раскошелился на десять шиллингов или полсоверена.
5
В оригинале она называет деньги словом «blunt». Словари и справочники говорят, что это очень старый жаргон (сейчас словом «blunt» назовут скорее косяк с марихуаной), потому я решил немного скреативить – у нас до революции сторублёвки называли «катеньками» за портрет Екатерины II, а тут на всех монетах отчеканен какой-нибудь из королей Георгов (на время действия книги царствует четвёртый, а до него было ещё три подряд), так что на жаргоне деньги вполне можно называть «георгами» или «джорджиками». Кроме того, через несколько глав в тексте монету прямо называют «Yellow George».
