Текст книги "Разбитый сосуд (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
Фиске пришёл, когда Пег уже собрала всех постоялиц к утренней молитве и завтраку. Салли осталась одна. Она уже чувствовала себя намного лучше, но оставалась в кровати, готовая играть роль умирающей, если кто-то заглянет. Наконец, раздались мужские шаги. Девушка откинулась на подушку, пытаясь принять жалкий и вялый вид и надеясь, что Фиске не заметит пустую склянку под матрасами.
В комнату вошёл мужчина средних лет с кожаной сумкой в руках. Он остановился на порог и выдохнул:
– Ты!
Салли подскочила как ужаленная. Затем в изумлении откинулась на локоть.
– Ну привет, Колючий! – мягко сказала она. – Я должна была догадаться.
Глава 19. Мистер Фиске в осаде
– Что ты здесь делаешь? – пролепетал Фиске. – Что ты хочешь?
– Я пришла узнать, не хочешь ли ты получить письмо назад.
– Что?
– Твоё письмо! Которое я украла.
Кажется, он был совершенно сбит с толку.
– Я не понимаю, о чём ты говоришь.
– Враки! Я стащила его, когда мы кувыркались – стянула твою промокашку и письмо вместе с ней.
– Я знаю, что ты украла мой платок, я хватился его. Но больше у меня ничего не пропадало.
– Не юли, Колючий, – она ласково улыбнулась. – Я знаю, что было письмо. Его написала та девчонка, Мэри, что протянула ноги в приюте. Ты же лечил её. И вы были с ней друзья-приятели. Она дала тебе письмо, а я украла его, вот как.
– Я говорю, что ты не крала у меня никакого письма. Не знаю, почему ты думаешь, что обокрала меня. У меня не было никакого письма от Мэри и ни от кого другого, когда я… когда мы повстречались… тем вечером.
Он лгал. Конечно, лгал. Должен лгать. Не может быть такого, чтобы обладатель письма и мистер Фиске – муж миссис Фиске, друг Мэри, врач приюта! – оказались двумя разными людьми, которых она подцепила на Хеймаркете в один вечер – это было бы слишком невероятным совпадением. Конечно, он будто не враг – его изумление было совершенно искренним. Но он просто пытается её обдурить. Она должна поймать его на слове. В одном можно быть уверенной – она не должна говорить ему о двух других клиентах. Узнай он про них – сможет умыть руки, сказав, что письмо было у кого-то из них.
Салли смерила аптекаря взглядом. Следы перенесённой болезни были очень чёткими. Он здорово похудел, и одежда теперь висела на нём мешком. Казалось, что даже кожа стала ему велика. Лицо Фиске было бледным как мел, глаза запали. Щетина на подбородке и щеках выглядела и вовсе жутко – волосы будто росли прямо из черепа.
– Я слышала, ты болел, – сказала Салли, – и всё ещё не жив-здоров.
– Мне уже лучше. А что с тобой? Мне сказали, что ты больна. Мисс Неттлтон послала меня осмотреть тебя.
– О, это чепуха. Мисс Неттлтон не знает, но я нарочно выпила этой ипекаки ночью, чтобы пришёл ты. Вот так сильно я хотела тебя увидеть.
– Почему?
– Потому что хочу кое-что у тебя спросить. Конечно, я не знала, что ты – это ты. В смысле, что мистер Фиске – это Колючий. Но я знаю, что Мэри была к тебе привязана, что ты первый осматривал её тело, когда она сыграла в ящик. Так что никто кроме тебя не знает больше о том, почему она пришла в приют и как умерла.
– Она умерла от передозировки лауданумом, – Фиске понизил голос, – в этом нет сомнений.
– Но где она его взяла? Ты его дал?
– Нет! Конечно, нет! Почему… почему ты подумала, что это я?
– А разве нет, а? У тебя есть лауданум в аптеке.
– Есть.
– Так может быть Мэри сказала, что очень устала от этой жизни и хочет преставиться, ты пожалел её и помог.
– Я этого не делал.
– Ну, а может лауданум нужен был ей, чтобы засыпать, ты давал его ей тайком, а она приняла сразу много, чтобы отдать концы. Тогда это уже не твоя вина.
– Я не давал ей лауданум. Я не знаю, где она его взяла. Почему ты спрашиваешь? Почему ты сюда пришла? Чего тебе нужно?
– А я-то думала, что ты будешь рад меня видеть, Колючий. Я думала, что тогда я тебе понравилась.
На бледных щеках Фиске появились багровые пятна.
– Я и не говорил, что это не так. Но почему ты здесь сейчас? Я не думал, что когда-то снова тебя увижу.
– Неожиданно, правда? – она кивнула и усмехнулась. – Вот как всё было – я прочитала то письмо, что украла у кого-то, и мне стало любопытно. Я захотела узнать, кто его написал. Потому пришла сюда и узнала, что Мэри уже спрыгнула с жёрдочки. Так что я, бедная заблудшая овечка, осталась здесь, чтобы разузнать, кто её пристукнул.
– Пристукнул… то есть убил?
– Ага, именно так.
– Почему… почему ты говоришь… что это было убийство?
– Я не говорю, что это было убийство, но я и не говорю, что его не было. Это нам и надо выяснить.
– Но почему? Ты что, ищейка с Боу-стрит или тайный агент?
– Конечно, нет! Я ни на клюва, ни на легавого и не посмотрю!
– Тогда зачем ты это делаешь?
Вот теперь нужно было ступать осторожно. Она не хотела предупреждать Фиске о всём, что делают Джулиан и Брокер и не собиралась сообщать о своих соратниках. Но сказать, что больше никто про письмо Мэри не знает – значит напрашиваться на неприятности.
Она рискнула.
– Я не рассказывала всем, что буду здесь. Но отдала письмо одному парню на хранение – он знает, где я.
– Это письмо, – медленно проговорил аптекарь, – что в нём говориться?
– Оно написано кому-то из родственников Мэри. Она пишет, что очень сожалеет о том, что сделала что-то глупое и просит забрать её. Говорит, что заперта тут, что за ней следят, но есть человек, которому она может доверить это послание.
– Ты не… не показывала это письмо кому-то ещё? Я не знаю… судье? Ты сказала, что не хочешь путаться с законом, но вдруг… – Его голос затух.
– Да что мне закон. Разве что если предложат награду за поимку того, кто пристукнул Мэри, я бы совсем против неё не возражала.
– О боже! – Фиске зашагал туда-сюда, заламывая руки.
– Что с тобой, Колючий? Ты весь трясёшься.
– Тебя здесь быть не должно. Это… это ужасная ошибка…
– Почему? – тут же спросила она.
– Просто поверь мне, поверь, пожалуйста, и не задавай вопросов. Тебе нужно уйти – сейчас, быстро, пока никто не начал гадать, что там с тобой случилось!
– Ты что-то знаешь!
– Нет. Я знаю, что не смог защитить Мэри и не смогу защитить тебя. Поэтому ты должна уйти. Время упущено, но шанс ещё есть. О, дай мне спасти тебя. Уходи, пока не стало слишком поздно!
Она не пошевелилась.
– Я могу позаботиться о себе, Колючий. Тебе не нужно за меня волноваться. Но я хочу знать из-за чего ты так встал на дыбы. Что ты знаешь про Мэри?
– Я не знаю ничего.
– Ага, верю тебе как постояльцу Бедлама[60]. Хочешь, скажу, что я думаю? Я думаю, Мэри доверила тебе письмо. Она попросила отправить его, но раз я его стянула, ты не смог этого сделать. А потом она загнулась, вот ты и винишь себя, думая, что она умерла из-за тебя.
– Ты не крала у меня никакого письма. Клянусь, у меня его не было.
Салли была поражена. Она знала, что эти слова должны быть ложью, но чувствовала, что Фиске говорит правду.
– Но Мэри привязалась к тебе – это-то правда?
– Я думаю, я ей немного нравился, – печально подтвердил аптекарь.
– А она тебе?
– Да.
– Значит ставлю свою голову против репки, она говорила тебе то, чего не сказала никому другому. Кто она и, может быть, почему пришла в приют.
– Нет, она ничего такого не говорила.
– Враки!
– Это правда.
– Тебе не стыдно так скучно врать?
– Я не могу заставить тебя поверить, – он устало сел на кровать рядом с ней. По бледному лицу стекали капельки пота.
Она сочувствовала, но не могла дать ему соскочить с этого допроса. Салли была уверена, что теперь-то он точно врёт. Он мог и не быть тем, у кого она стащила письмо – хотя иначе всё теряет смысл – но он точно знал о Мэри больше, чем говорил.
– Давай, Колючий. Если ты расскажешь, что знаешь, мы сможем доискаться того, что случилось с Мэри. Разве ты не хочешь прищучить того, что её пристукнул?
– Я не хочу в это впутываться.
– Эй, где твоя отвага? Мы можем искать вместе, ты и я. Твоя женушка ничего об этом не узнает, если ты этого боишься.
– О Боже мой! Ты… ты ничего не скажешь ей обо мне, да?
– Как получится. Так ты собираешься помочь мне или нет?
– Я не могу! – прохныкал он. – Я ничего не знаю… Или… или, если знаю… я не могу сказать тебе. Тебе придётся исполнить свою угрозу.
– Ты самый дерзейший парень из тех, что у меня бывали, а! Я не хочу вредить тебе или стравливать с женой. Я просто хочу знать, что ты знаешь, и не могу оставить тебя в покое, – она решила попробовать другой путь. – Ты знаешь, я видела Калеба.
– Что?
– Ты заинтересовался, да? Мы с ним мило поболтали ночью в пятницу у окна в подвал.
– Этого не может быть. Он бы… Это невозможно.
– Он бы что? Сказал тебе? Может быть, просто забыл. С чердаком у него не все в порядке, в конце концов.
– Я говорю тебе, этого не могло быть. Ты не могла видеть Калеба. Его нет в Лондоне. Я не знаю, где он. Он точно не приходил сюда. Ты пытаешься меня обхитрить.
– Один из нас и правда пытается обхитрить другого, Колючий, и это не я. Я видела его в пятницу ночь и говорила с ним, очень ласково. Он не осмелился соскочить с крючка, потому я пригрозила, что подниму такой шум, что и мёртвого поднимет. Так что он остался, и мы поболтали. Правда, особого толку из этого не вышло, потому что он говорил так, будто сбежал из Бедлама. Просто повторял строчки из Писания и молитв. Но его уже видели на Старк-стрит, и я думаю, он знал Мэри. Может быть, она даже дала своё письмо ему, а он передал тебе.
– Нет. Я не видел никакого письма. Ты не крала его у меня.
– Как скажешь, Колючий. Ничего переливать из пустого в порожнее. Но ведь ты больше не будешь обманывать меня насчёт Калеба? Ты признаёшь, что он в Лондоне, и ты виделся с ним.
– Так значит ты… ты говорила с ним через окно в подвале?
– Ага.
– И он бывал около приюта раньше?
Она кивнула.
Мистер Фиске сделал глубокий вдох.
– Если ты говоришь, что видела его, то, наверное, и правда видела. Но я не встречал его уже два года.
– Враки! Если ты не видел его всё это время, ты должен был вцепиться в меня как клещ, чтобы узнать, как его найти! Ты же обожаешь своего сына, если твоя жена не врёт.
– Ты говорила с Эллен об этом? – Спросил он в изумлении.
– Чтобы что-то узнать, надо не говорить, а слушать, – она притронулась к своему уху. – Я знаю всё о тебе и Калебе – что его разыскивали за убийство в деревне, где вы жили, и что тебя подозревали в том, что ты ему помогаешь.
– Я всем рассказывал, что произошло. – Бесцветным голосом отозвался Фиске. – Я послал Калеба принести кое-какие лекарства с городского рынка. Он был моим подмастерьем – я часто давал ему такие поручения. Я не знал, что констебли придут арестовать его. Я сказал им, куда он пошёл, но они его не нашли. Должно быть, Калеб узнал, что за ним погоня и скрылся.
– Он работал у тебя?
Фиске кивнул.
– Я учил его своему ремеслу.
– Наверное, тогда у него с головой было получше, – задумалась Салли.
– Он был очень умным. Он был славным парнем, когда с ним были терпеливы. Его мать… – Он замялся.
– Я всё знаю. Она все время его лупцевала, чтобы защитить его душу.
– Она была с ним слишком строга. Она сломала его дух. Потому деревенские так и настроились против нас. Калеб порой делал разные… странности, но то была не его вина. Он был хорошим. Мы с ним всегда понимали друг друга.
– Мне не доказывай. Я не спорю с тобой. Мне он тоже понравился, хоть и тронутый. А та девчонка, которую он будто пристукнул – она была кто?
– Она была бедным слабоумным созданием и работала у дровосека и его жены, что жили рядом с деревней. Из неё получилась не очень хорошая прислуга, но они были слишком прижимистые, чтобы платить кому-то получше.
– И она утонула? Почему все говорили, что это было убийство?
Он не ответил, и Салли добавила:
– Ну же, Колючий, ты, конечно, можешь помолчать, но я не отцеплюсь от тебя, пока всё не узнаю.
– Однажды она пропала, – поколебавшись, начал он. – Её нашли лежащей с головой в ручье. Сперва подумали, что она просто упала и ударилась головой, но потом её осмотрел хирург и нашёл синяки на шее и плечах. Он сказал, что кто-то утопил девушку. А ещё он сказал… он сказал, что тот, кто утопил её… Он воспользовался ей перед убийством.
«Чтоб мне лопнуть. Так вот что за «ужасное преступление», о котором упоминала миссис Фиске», – Салли попыталась представить себе Калеба-насильника, но это ещё меньше походило на правду, чем Калеб-убийца. Хотя он сам говорил, что очень грешен и что-то бормотал про похоть и искушения. Может быть его страх перед Богом – или скорее перед своей матерью – был так велик, что он решился убить девушку, с которой согрешил, чтобы никто ничего не узнал?
– Кто-то вспомнил, что слышал женские крики в окрестностях ручья, когда её нашли, – продолжил Фиске, – и кто-то видел Калеба с ней день назад. Вскоре все были уверены, что виновник – Калеб. Я никого не смог разубедить. Он всегда казался всем подозрительным, просто потому что… необычный. А ещё его мать сполна поверила в его виновность.
– Тяжело тебе пришлось.
– Да. Кроме меня, в него никто не верил. Он был для меня всем. Когда он ушёл, когда пропал… в моей жизни появилась такая пустота! У меня не осталось ничего, кроме работы.
«Но ты нашёл его», – подумала Салли. Она была уверена, что Фиске знает о том, что Калеб сейчас в Лондоне. Быть может, сам аптекарь потому и переехал с женой именно сюда, когда им пришлось покинуть деревню. Здесь он мог часто видеться с сыном, утаивая это от жены. Миссис Фиске говорила, что муж вечно в своей аптеке – быть может, там он и Калеб и встречались. Калеб точно знал, где лавка его отца – миссис Фиске видела его совсем рядом, когда ходила туда забирать почту для заболевшего мужа.
Это кое о чём ей напомнило.
– Когда тебя лихорадило, ты в бреду говорил странные вещи.
– Какие? Откуда ты знаешь?
– Я не объясняла, просто держу уши на макушке. Ты сказал «Бедняжка, её руки были холодны, как камень». Это ведь о Мэри, правда?
– Я не помню. Может быть. Я осматривал её вскоре после того как она умерла. Это было… тяжело.
– Ты ещё и просил прощения. У кого?
– Я не знаю.
– Враки.
– Я не знаю, – тупо повторил он.
Салли решила пока это оставить.
– Ну и самое странное – это когда ты крикнул «О Господи, мои ботинки!» Почему ты так пёкся о своих башмаках?
Он медленно поднялся. Бледность, едва покинувшая его лицо, вернулась вновь. Он смотрел на неё остекленевшими от ужаса глазами.
– Что не так? – воскликнула она. – Ты будто привидение увидел!
Фиске отвёл взгляд. Его рот открылся, но оттуда вырвался только бессвязный хрип.
– Что такое? – Салли вскочила и схватила его за руку. – Ты должен сказать мне!
– Я… – Он с усилием сглотнул. – Я не могу говорить здесь.
– Почему? Никто не подслушивает.
– Это слишком рискованно, – едва слышно выпалил он. – Нам надо встретиться где-то ещё.
– Я не могу. Ты знаешь правила. Если я уйду, назад меня не пустят.
– Я не буду говорить с тобой здесь. Кто угодно может подслушивать. Это опасно.
У него на лице было написано, что он не врёт. Что ж, ради такой добычи стоило сбежать из приюта.
– Отлично. Встретимся снаружи. Сегодня же!
– Да. Давай в четыре часа, – он подумал секунду, – у Темпл-Бар[61].
– Почему так далеко? – недовольно спросила девушка. – Если бы поближе, я бы смогла вернуться, и никто бы не застукал, что я уходила.
– Я хочу быть подальше отсюда. Я тебе говорил.
Салли задумала. У Темпл-Бар всегда полно людей. Если он собирается причинить ей вред, он бы выбрал какое-нибудь глухое место.
– Идёт. Темпл-Бар в четыре.
Он кивнул, взял свой саквояж и собрался выходить.
– О… как ты себя чувствуешь? Я так ничего и не сделал.
– Да уж, не как в тот раз, – шаловливо отозвалась Салли.
Он отвёл взгляд.
– Мне лучше пойти.
– До встречи, Колючий. Не струсишь?
– Нет. Я решился. До свидания…. Э… мисс Неттлтон говорила, что тебя зовут Сара?
– Друзья называют меня Салли.
– Тогда до свидания, Салли, – и он впервые улыбнулся.
Салли стояла на стыке Стрэнда и Флит-стрит под широкой аркой Темпл-Бар. Весёлый, нестройный хор церковных колоколов Сити уже отбил пять. Где же Фиске?
Хорошо, что она забрала с собой узелок с вещами. Обратно её нипочём не примут. Она сбежала на полтора часа – её не могли не хватиться. Это было бы достойной жертвой, если бы Фиске сдержал своё слово. Но его не было уже столько, что Салли уверилась – аптекарь струсил. Ничего, скоро он поймёт, что от Салли Стоукс так легко не отделаешься!
Кто-то дёрнул её за юбку. Как оказалось – мальчишка-оборванец, из тех, что бегают за экипажами, надеясь подержать лошадей, чем заработать несколько пенсов.
– Ты Салли?
– А что? – с любопытством спросила она. – Кто-то послал тебя за мной?
– Передали для тебя, – он сунул грязную руку в карман. – Вот.
Он сунул ей свёрнутый лист бумаги. Салли дала беспризорнику пенни, не подумав, что гонца стоило бы сперва расспросить. Но мальчишка уже пропал в одном из узких переулков возле Темпл-Бар.
Девушка не стала за ним гнаться – ей слишком хотелось прочесть записку. Щурясь в неверном свете фонарей и шевеля губами, она прочитала вслух:
Прости меня. Ты не хотела уходить из приюта, но я должен был тебя выманить. Умоляю, ради своего же блага держись подальше и не задавай мне вопросов. Ты не можешь помочь мёртвой. Дай ей упокоиться с миром, иначе можешь упокоиться рядом с ней.
Салли скомкала записку, сгорая от досады.
«Думаешь, ты самый умный, Колючий? – подумала она. – Но игра ещё не окончена!»
Она расправила записку и прочла ещё раз. Последние слова заставили её задуматься. «Дай ей упокоиться с миром, иначе можешь упокоиться рядом с ней». Это предупреждение… или угроза?
Глава 20. Между друзьями
Доктор МакГрегор уезжал в домой, в графство Кембридж утром во вторник, и Джулиан пригласил друга на ужин в его последний вечер в городе. На людях они не обсуждали расследование. МакГрегор гневно клеймил грубость лондонских официантов, вредность и дурной вкус местной еды и осуждал одежду, манеру речи и привычки окружающих. Кестрель слушал, улыбался и порой вставлял приятное слово.
После ужина друзья устроилась у потрескивающего камина в библиотеке доктора Грили. Экономика оставила им полный горячий кофейник. МакГрегор пил кофе с добрыми английскими сливками, Джулиан же предпочитал сдабривать французскими – то есть, коньяком.
Кестрель описал доктору свой разговор с Эвондейлом, что состоялся пару вечеров назад.
– Кажется, ты был с ним слишком уж мягок, – заявил МакГрегор. – Если ты был уверен, что он лжёт или что-то скрывает, то почему не надавил?
– Я решил подождать вестей от Салли. Что бы она не узнала в приюте, это может как помочь делу против Эвондейла, так и испортить его. Кроме того, если бы я прямо назвал его лжецом, то получил бы вызов, а это никак не входило в мои планы.
– Хочешь сказать, вы бы стали стреляться из-за пустых слов?
– Нет, если бы нашёлся честный пусть избежать этого. Но обвинить джентльмена во лжи – тягчайшее из оскорблений. Если бы он потребовал удовлетворения, у меня не было бы выбора.
– Но это же абсурд! Это преступление! Я совершенно тебя не понимаю. Сейчас ты расследуешь то, что может оказаться убийством, со всей серьёзностью, которой оно заслуживает – а теперь говоришь, что готов застрелить человека, потому что он принял твои слова за оскорбление!
– Дуэль – это не убийство, что бы не писали газеты и не говорили с амвона. Когда один джентльмен оскорбляет другого, он знает, что может его ждать – ему придётся сражаться по законам чести, так же как государства сражаются по законам войны. Убить безоружного или – Боже упаси! – женщину – совершенно другое дело.
– Ладно, я понял, что ты готов защищать эти дурные представления. Ты, должно быть, усвоил их, ещё сидя за коленях отца, когда сам не понимал, что такое хорошо, и что такое плохо.
– Как ни странно, мой отец думал о дуэлях примерно так же, как вы. Впрочем, мой отец был слишком хорош, чтобы жить в этом мире, – тихо добавил он. – Он и не жил.
МакГрегор пристально посмотрел на Джулиана. Уже не в первый раз доктор гадал о том, как прошло детство и юность Кестреля. Он знал, что его отец был джентльменом, что женился на актрисе и потому лишился расположения семьи. Это было уже больше, чем знало большинство знакомых Кестреля, но всё равно очень немного. Он не рассказывал, где научился так одеваться, как стал таким замечательным музыкантом, почему прожил несколько лет во Франции и Италии или откуда у него брались деньги.
Кестрель же, как обычно, сменил тему, не дав МакГрегору возможности в неё углубиться.
– Итак, расследование в сторону Эвондейла зашло в тупик. Я следил за его домом на следующий день после нашего разговора, надеясь, что мисс МакГоуэн вернётся, но добился только подозрительных взглядов сторожей, стал жертвой грязи, летящей из-под колёс всех видов экипажей, что только можно вообразить, и получить несколько интригующих и неприличных предложений от женщин, что Брокер называет «библиотечными книгами».
– Библиотечными книгами?
– Предполагаю, потому что они не против того, чтобы ими пользовался кто угодно.
– Вам и Брокеру стоило бы стыдиться самих себя.
– Я обязательно ему это передам. Сейчас я плачу одному предприимчивому мальчишке-фонарщику, чтобы он караулил у дома по вечерам и проследил за мисс МакГоуэн, если она появится. Пока её не было. Я же собрал всю свою решимость и нанёс визит леди Гэйхарт. Пришлось должным образом восхищаться её глазами, платьем и отвратительной собачонкой, но потом мне удалось перевести разговор на Шотландию. Она сказала, что её брат Джон сейчас там охотится, и Чарльз тоже любил там бывать, но несколько лет назад у него появилась стойкая неприязнь к тем краям. Это интересно, потому что с Розмари и Меган он познакомился только в этом июле. Потом я попытался узнать что-нибудь скандальное об Эвондейле и его женщинах, но леди Гэйхарт ничего не смогла мне рассказать.
– А что насчёт той молодой женщины, с которой он помолвлен? Она может что-нибудь знать?
– Нет. Я думаю, Эвондейл говорил искренне, когда убеждал меня, что хочет держать её в неведении. Это к лучшему, потому что я не могу придумать даже самого натянутого предлога для того, чтобы с ней поговорить. Но у меня была ещё одна мысль – не шантажируют ли Эвондейла? Это бы объяснило, куда уходят его деньги и почему он так спешит достать ещё.
– Кто по-твоему может его шантажировать? Не Меган – если бы у неё был способ навредить ему, почему бы ей на использовать его, чтобы узнать, где Розмари?
– Необязательно. Она могла бояться, что стоит ей надавить на Эвондейла, как он сам навредит Розмари. С другой стороны, если он сам может давить на Меган, ему не нужно от неё откупаться. Да, вы правы – в шантаж не верится.
– Шантажисткой может быть Розмари.
Джулиан кивнул.
– Или кто-то, кто знает, что случилось с Розмари. Неважно – хватит с нас достопочтенного Чарльза. Перейдем с непочтенному мистеру Роудону.
Он пересказал, как Брокер выследил Роудона, и что узнал от Энни Прайс.
– Полжизни бы отдал, чтобы узнать, что за дела ведут «Смит и Компания» – если ведут. К счастью, делить жизнь надвое мне не придётся. Брокер и мисс Прайс договорились проникнуть в контору Роудона и осмотреть её. Я бы хотел пойти с ними, но не хочу мешать Брокеру сойтись с ней получше – а это важно, если судить по тому факту, что он так и не смог описать мне, какая она. А когда Брокер не хочет говорить о женщине, это значит только, что мой камердинер, самый бесхитростный и безгрешный из всех повес, нашёл себе очередную жертву.
– Хмф. Я бы предпочёл не слышать о таких подробностях.
– Я избавлю вас от перечисления его побед – это продлилось бы всю ночь. Конечно, это странно, учитывая, что я – хозяин, а он слуга, но дон Жуан – именно Брокер, а я – лишь его Лепорелло. В любом случае, Брокер встречается с мисс Прайс сегодня в полночь. Сегодня утром он ухитрился стащить ключ у её отца прямо перед тем как его дилижанс отошёл. Так что Брокер и мисс Прайс смогут без проблем осмотреть контору Роудона.
– Что же, я не могу ободрить его методов, хотя знаю, что сердце у этого парня на месте.
– Он делает зло во имя добра – одно из самых изысканных удовольствий жизни. Оно позволяет нарушать правила и не чувствовать никакой вины.
– Ты сегодня говоришь так много, гладко и остроумно. Что не так?
Джулиан резко подобрался – но тут же успокоился.
– Я беспокоюсь о Салли. Она уже больше недели в этом приюте. Бог знает, когда она собирается его покинуть, а чем больше я узнаю об Эвондейле и Роудоне, тем больше волнуюсь за неё, – сказал Джулиан и добавил. – Не нужно этих понимающих взглядов. Конечно, эти чувства личные. Я думаю, теперь это очевидно.
– Здесь нечего стыдиться.
– Я не стыжусь. Я в недоумении. Я не понимаю, что вижу в ней. В Салли нет ничего от женщин, которые мне нравятся. Она маленькая и смуглая, нос у неё как у мопса, а голос – будто ржавый гвоздь скребёт по куску шифера. Он едва умеет читать, не знает мира за пределами Лондона, думает, что Моцарт – это лакомство из кондитерской. И ещё… – Он покачал головой.
– Я начинаю думать, что был неправ насчёт этой девушки. Я думал, она навлечёт на тебя неприятности, но, кажется, она оказывает благое влияние. Она будто немного сглаживает в тебе острые углы.
– Скорее стирает в кровь.
– Тебе это не повредит.
– Я обожаю вашу философскую сдержанность. Должно быть, это очень успокаивает пациентов.
МакГрегор рассмеялся.
– Хорошо, я закончил. Так ты узнал что-то ещё об этом Роудоне? Где он живёт?
– В Шордиче. Брокер проследил за ним ещё в пятницу.
– Живёт в Шордиче и держит контору в Саутуарке?
– Интригующе, правда? Он явно предпочитает держать дом подальше от работы. Он переехал в Шордич около полугода назад – Брокер узнал от слуг и лавочников. Роудон купил дом – значит, у него было немало денег. Это очень респектабельный район, да и дом недурной, хоть и не очень большой. Женщина, что убирается там, говорит, что и обставлен славно – хорошая мебель, посуда, дорогие безделушки. Он живёт один, у него нет даже слуги, и не принимает гостей. Он не женат, нет ни детей, ни каких-нибудь родственников. Никто не знает, чем он зарабатывает. Местные подозревают, что у него малопочтенное, но прибыльное дело – ростовщичество или сбор налогов.
– А что думает мистер Дигби?
Джулиан улыбнулся.
– Он сказал, что это расследование будто большой урожай, в котором лишь предстоит отделить зёрна от плевел. И он прав – пока мы собираем все сведения, какие только можем, но не представляем, какие из них пригодятся.
– Что же, я жалею, что приходится уезжать домой, когда дело в самом разгаре. Хотел бы я увидеть, чем оно кончится. Но я не могу надолго оставлять своих пациентов, и доктор Грили теперь может обойтись без меня – хотя, между нами говоря, скоро ему придётся оставить практику. Он слишком стар и хрупок, чтобы работать дальше. Я пообещал, что найду какого-нибудь молодого парня, что сможет перенять его дела.
Джулиан изогнул бровь.
– Вы не думали о том, чтобы взять практику доктора Грили себе?
– Что?
– Доктор Грили на нашёл бы себе лучшей замены и более доверенного преемника, чем вы.
– Ты хочешь сказать, что я бы мог переехать в Лондон? В этот грязный, зловонный, прокопчённый муравейник? Нет, спасибо! На торфяных болотах воздух чище, а у каторжников на корабле я встречал манеры лучше, чем здесь!
– И правда, вы не перестаете поносить Лондон всё время, что здесь находитесь. Я никогда не видел, чтобы вы так развлекались.
МакГрегор метнул на Кестреля взгляд.
– У тебя в голове полно глупостей, но эта превзошла все. Быть может, лет через десять я уйду на покой…. Или через пятнадцать… Хотя, если здоровье позволит… Да чёрт с этим, я хочу сказать, что не собираюсь выкорчёвывать себя из дома, где провёл всю жизнь!
– Я понимаю ваши чувства. Но не могу перестать думать, что живя в Олдертоне, вы будто живёте в прошлом – там жива память о вашей жене и сыне, которых вы потеряли много лет назад, вы выписываете одни и те же лекарства и проводите одни и те же операции год за годом. В этом нет ничего плохого, если это вам по душе. Я просто думаю, что вы могли бы жаждать приключений, начать новую жизнь, пока достаточно молоды и сильны, чтобы наслаждаться ей.
– Приключений! Легко он них говорить, когда тебе двадцать пять.
– Я понимаю, что веду себя очень эгоистично. Я очень бы хотел, чтобы вы остались.
– Вздор! Я знаю, как это будет. Полгода ты пропадаешь на охоте или плаваешь по Венеции в гондолах, а когда наступает сезон – слоняешься по клубам и бальным залам. Я бы видел тебя раз в год.
– Тогда вам точно нужно остаться, чтобы отвадить меня от такой бессмысленной жизни. Но если говорить серьёзно, то если бы вы жили в Лондоне, мы бы могли видеться часто. Большинство моих друзей – люди пустые и одинаковые. Не буду скрывать – я бы променял сотню таких на одного вас.
– Хмф! Ну… Я подумаю над этим. Это всё, на что я готов – не отметать эту мысль сразу. Помни, я ничего не обещал.
– О большем я просить не могу.
Они прошагали по коридору. Джулиан надел цилиндр и чёрный вечерний плащ с небесно-голубой шёлковой подкладкой.
– До свидания, дорогой друг. Передайте мои наилучшие пожелания Фонтклерам – хотя в таких обстоятельствах это звучит совершенно бестактно. Рискну предположить, что в их умах я навсегда связан с насильственной смертью. О, и мой сердечный привет мисс Крэддок. Передайте это ей при Хью, если окажется, что он недостаточно внимателен к свой невесте.
– Не стоит волноваться, что Хью пренебрегает девушкой. С тех пор, как они обручились, я ни разу не видел эту пару по одиночке.
– И ещё одно, – Джулиан вынул из кармана плаща нечто, завёрнутое в коричневую бумагу. – Это для мисс Филиппы. «Книга чудес света» про путешествия Марко Поло с картинками. Я думаю, ей понравится, ведь она – юный историк.
– Она проглотит её целиком.
– Вы думаете, её семья не будет возражать против этого подарка?
– Если ты знаешь Пиппу, то понимаешь, что она никому не позволит стать между ней и новой книгой. А ещё ты слишком боишься Фонтклеров. Не нужно так думать о них. Они о тебе очень высокого мнения.
Джулиан криво улыбнулся.
– Семья повешенного тоже может быть очень высокого мнения о судье. Но почему-то я думаю, что они его всё же не любят.
Входя в дом, Джулиан вовремя вспомнил, что на миссис Мэббитт как раз напал приступ чистоплотности. Не меньше двух раз в год она устраивала побелку прихожей и покраску лестницы, подвергая опасности каждого, кто поднимался или спускался по узким ступеням. По пути наверх Кестрель поплотнее завернулся в плащ, будто летучая мышь, складывающая крылья. Побелка миссис Мэббитт была единственной напастью, от которой Брокер не умел избавлять его одежду.
Джулиан удивился, услышав шаги в гостиной. Камердинеру сейчас полагалось уже быть на рандеву с Энни Прайс. Звуки резко стихли, потом раздался лёгкий перестук шагов к двери, и она распахнулась.
