Текст книги "Разбитый сосуд (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Салли начала осматривать сад – она сама едва знала зачем, ведь без свечи в этом тумане ничего не видно уже за несколько шагов. Впрочем, можно было ориентироваться по уборной, что стояла в дальнем левом углу сада. Исходящее от неё зловоние растекалось в густом, влажном воздухе сада.
Внезапно она замерла и недоверчиво принюхалась. Кроме вони от уборной в воздухе был и ещё один запах – невозможный, но спутать его было с чем нельзя. Запах табака. Он шёл именно со стороны уборной. Салли зашагала к приземистому кирпичному строение, скользя по грязи. Там, где уборная соприкасалась со стеной сада, табаком пахло крепче всего. Сквозь туман проступала фигура и красноватый огонёк.
– Добрый вечер! – мягко поприветствовала её Проныра Пег.
Салли подскочила.
Пег рассмеялась и присела на пенёк, опершись спиной на ограду и продолжая покуривать короткую трубку. Горящий в ней неверный красноватый огонёк, освещал её миндалевидные глаза и высокие, острые скулы, отчего ирландка походила на лису ещё больше обычного.
– Почему ты бродишь тут в такую ночь?
– Может я просто пошла в уборную?
– Тогда почему ты ещё не там? – усмехнулась Пег.
У Салли с губ едва не сорвался острый ответ, но она сдержалась. Лучше использовать эту случайную встречу, а не устраивать сцену.
– Мне не спиться, – беспечно сказала она, – вот я и вышла побродить. Не привыкла быть взаперти. А потом учуяла твоё курево и пошла посмотреть, кто это тут дымит. Где ты его взяла и как спрятала от хозяек?
Пег не спеша выдохнула дым, но ничего не ответила.
– Меня прямо смешит, как тебе всё сходит в рук! – восхищённо отметила Салли. – Никто другой не умеет так водить за нос Восковую рожу и этих куриц.
– Боже, это же проще некуда. Стена вокруг сада тут новая, но нетолстая, кирпичи и раствор держаться не очень крепко. Сам цепляется за каждый фартинг, что может сэкономить. Тут полно дыр и щелей, где я могу оставить что-нибудь в уплату, а мои приятели снаружи – взять это и принести мне табак – или что ещё моя душа пожелает.
– Ну ты и проныра!
– Я знаю пару хитростей. Как думаешь, где я прячу табак?
– Не знаю. Где?
– В греческой вазе в кабинете Самого!
– У Восковой рожи? А если он найдёт?
– А как? Зачем ему заглядывать внутрь – ваза у него просто для украшения. Нет, там моему табачку ничего не грозит, а я могу брать его, когда захочу. Разве не я убираюсь в том кабинете каждый день? – она самодовольно улыбнулась. – Поверь, даже в таком месте можно хорошо жить. Я могу добыть тебе что угодно, если сможешь заплатить мне.
– А если бы я хотела лауданума? Смогла бы ты его достать?
Глаза Пег сузились.
– О чём это ты?
– Не знаю. Я просто подумала, что никто не знает, откуда у Мэри появился лауданум и… – Она позволила своим словам многозначительно повиснуть в воздухе.
– Это была не я, – глаза у Пег были весёлые и в них ничего не читалось. – А если бы это была я, ты же не ждешь признания, а? Наверняка это преступление – помогать кому-то покончить с собой.
– Ну и что, ты все равно должна знать о смерти Мэри больше всех. Мимо тебя тут ничего не проскочит.
– Может я и знаю.
– Так расскажи! Я умираю от любопытства!
– Боже, и почему я должна рассказывать?
– Ну, не будь занудой! Я никому не раззвоню.
Пег задумчиво выдохнула дым.
– Я подумаю.
– О, ну я же не собираюсь допытываться до тебя с ножом у горла, – мило сказала Салли. – Не твоя вина, что ты знаешь не больше остальных.
– Мне твоё сочувствие не нужно! Я много чего знаю – но не настолько глупа, чтобы трубить об этом, когда Мэри умерла. Мы перебросились с ней парой слов, а пару дней спустя она в ящик сыграла[35]. Она просила об услуге и дала за это пару шёлковых чулок.
– А что она хотела?
– Передать письмо так, чтобы никто про это не знал. Так что в следующий раз, когда я прибиралась у Самого, то стащила пару листов бумаги и карандаш.
– Когда это было?
– В субботу, перед тем как она умерла.
На там письме стояла дата – вечер субботы. Все сходилось. Письмо было написано на одном листе бумаги, но Мэри упоминала «внешний листок», на котором был адрес. Только сейчас Салли подумала, что это довольно странно. Она никогда не писала много писем, но знала, что обычно люди пишут на одной стороне листка, складывают его, надписывают адрес и запечатывают. А больше листов – больше плата. Конечно, Мэри нечем было запечатывать письмо, так что ей понадобился второй лист. Как досадно, что к ним в руки попал только первый! Если бы они с мистером Кестрелем знали, кому это письмо, они могли бы думать о том, кем была сама Мэри.
– А что случилось потом? – спросила Салли.
– На следующее утро Мэри вернула мне карандаш, а я подкинула его обратно в кабинет Самого. Письмо она мне не дала, – беспечно добавила ирландка. – Наверное, так и не написала.
– А почему она должна была отдать его тебе?
– Чтобы я отправила его, конечно.
– Как?
– Боже, у тебя что, мозги как у голубя? Сумка для почты – в кабинете Самого. Я могла подсунуть туба лишнее письмецо, и никто бы не заметил. Мы с Мэри договорились, что я помогу ей с письмом, но она так и не отдала мне его. Я же не могу отправить послание, которого и в глаза не видела, а?
Салли снова задумалась над этим письмом. Его читали ей столько раз, что она запомнила всё почти наизусть. «Хвала небесам, есть человек, которому я могу доверить тайно передать его…» Она говорила о Пег? Стоит отдать Проныре должное – она была умелым и полезным союзником, если есть, чем заплатить ей. Но Салли сомневалась, что такая как Пег могла завоевать доверие Мэри.
– Больше она ничего об этом не говорила?
– Только не мне, – Пег встала, выбила трубку о стену и спрятала её в складках шали. – Нам лучше пойти.
Салли не смогла удержаться от вопроса:
– А ты не боишься, что Восковая рожа однажды тебя раскусит?
– Сам раскусит меня, когда рак на горе свиснет! Разве не я – его образцовая постоялица, его главный успех? Я постараюсь выжать из этого всё. Раздвигать ноги – это для тех, у кого не хватает ума заработать на хлеб по-другому. Я с этим завязала. В распутстве меньше джорджиков и больше проблем. Я рождена и воспитана как папистка, но там женщина может добиться разве что святости – и то после смерти, когда уже ни жарко, ни холодно. А теперь, в англиканской церкви я могу жить припеваючи, болтая о преобразованиях. Знаешь, кто такая Ханна Мор?[36] Сам навел меня на эту мысль, хотя вряд ли понимает это. Каждый раз, когда он показывает меня своим покровителям, он прославляет меня. Магдалина, вот кто я такая – пришедшая сестёр своих вести к свету!
– Так может Восковая рожа это понимает? Вдруг он использует тебя так же, как ты – его?
– Да чёрта с два! Он у меня в кармане. О том, что я с ним лицемерю, он знает столько, сколько о той стороне луны. Я питаю его тщеславие – и, пресвятая Мария, какой же у него аппетит! Я говорю Самому, что он святой, а он слушает и принимает за чистую монету, как и всё, что я скажу. Вот тебе небольшой совет – и никому не говори, что узнала это от меня. Если хочешь врать людям, говори им то, что они хотят услышать, и они сами приплывут в твои сети.
У себя в комнате Салли долго лежала без сна, размышляя о Мэри и её письме. Рассказ Пег открыл много новых возможностей. Не соврала ли она, когда говорила, что Мэри не отдала ей послание? Может быть, девушка доверилась Проныре, а та показала её письмо Харкурту или миссис Фиске или какому-то врагу Мэри вне приюта? А может она всё-таки сунула письмо в сумку, но Харкурт или кто-то из сестёр-хозяек нашёл? Если же Пег выполнила свою часть уговора, почему говорит, что Мэри не отдавала ей письма? Правда, если она и правда обманула Мэри, то зачем вообще рассказывала что-то Салли?
Салли уткнулась головой в подушку, чтобы заглушить храп Рыжей Джейн. Отлично… допустим, Пег не врала и действительно не получала письмо от Мэри. Но куда сама Мэри его дела? Как оно в итоге попало к человеку, у которого его вытащила Салли? Кто мог его отправить? Или его выкрали у Мэри до того, как ей выпала возможность отдать его Пег?
Девушка составила своё послание вечером в субботу. Наверное, было не так просто поговорить с Пег с глазу на глаз в воскресение – тогда все постоялицы на весь день собираются в молельне. Возможно, она оставила письмо в комнате ирландки, но его кто-то нашёл. Тогда дежурной сестрой-хозяйкой была миссис Фиске, что с особым рвением обыскивала комнаты постоялиц. Салли посильнее сжала подушку и покрепче прижала её в ушам. Теперь она пыталась заглушить собственные мысли. Будь проклят мистер Кестрель и его головоломки! Один раз задумаешься – и уже не уснёшь!
Если есть на свете справедливость, то он тоже лежит без сна, так же раздумывая над этим делом. Салли представила его в кровати, без идеально сидящего костюма, с разлохмаченными тёмно-каштановыми волосами. Она вздохнула, с удовольствием потянулась и заснула с улыбкой.
Глава 14. Сестра, мышь и слуга
Джулиан искал возможность повстречаться с леди Гэйхарт. Днём в понедельник ему посчастливилось заметить её экипаж, подъезжающий к лавке шляпника на Бонд-стрит. Кестрель сумел подойти как раз вовремя, чтобы подать даме руку и, узнав, что она собирается выбирать чепцы, убедить, что ей не помешает мужской взгляд, а он – к её услугам.
Её тёмно-голубые глаза – прямо как у её брата Чарльза – очаровательно распахнулись.
– Но, мистер Кестрель, неужели вас интересуют дамские чепцы?
– Сами по себе – нет. Но на женских головках они приобретают особое очарование.
– Я уверена, вы найдете это ужасно скучным.
– Единственное ужасное чувство, что вы мне внушаете – это зависть к Гэйхарту.
Она игриво стукнула его парасолью.
– Вы ужасно дерзкий и ни коем случае не должны идти со мной, – и заскользила к лавке. Её невозмутимый лакей придержал дверь и для Джулиана. Кестрель вошёл. Подобострастная француженка поприветствовала леди Гэйхарт и усадила её перед зеркалом. Вокруг засуетились помощники, поднося чепцы, отделанные лентами и кружевом, украшенные цветами и страусовыми перьями. Леди Гэйхарт примеряла каждый, мило хмурилась в зеркало, поворачивала голову так и этак. Джулиан придвинул стул поближе – чтобы лучше рассмотреть чепцы как он объяснил – и пустился в тот род флирта, которого она и ожидала, и который Кестрель мог продолжать даже во сне.
Вскоре они дошли до сожалений о том, как пуст Лондон в это время года. Выяснилось, что Гэйхарты, как и Джулиан, были приглашены в октябре в Брэкстон-Кастл, но праздники были отменены.
– Я думаю, со стороны лорда Брэкстона было просто ужасно сперва обещать веселье, – заявила леди Гэйхарт, – а потом отменить всё в последнюю минуту лишь потому что его дочь захотела сбежать и выйти за капитана с бакенбардами и половинным жалованьем. А Гэйхарт теперь взялся в одно утомительное и скучное дело – одну из тех южноамериканских шахт, на которых теперь все так помешаны – и не хочет уезжать из Лондона и – вы не поверите – не хочет отпускать и меня! Смех! Если нам придётся и дальше всё время быть вместе, то мы начнём так ссориться, что лучше бы и не женились!
– Вы не можете ждать, что я буду сочувствовать тому, что вы остались в Лондоне, лишившись других поклонников, – он добавил будто бы между прочим. – Город почти пуст. Хотя ваш брат здесь.
– О, Чарльз, – она потеряла интерес. – Думаю, он просто боится, что стоит ему попытаться уехать, как на него набросятся кредиторы.
– Так он в долгах? Я об этом не знал.
– Я не знаю, насколько плохи его дела. Но он всё время просил у отца денег – которые получал, потому что отец не думает о нём ничего, кроме хорошего. Вы даже не представляете, какие верёвки Чарльз из него вьет. Это дурно, правда дурно! Но он всегда был любимчиком отца.
– Я не думал, что ваш брат живёт на широкую ногу.
– Я тоже об этом не задумывалась, но, конечно, у джентльмена хватает расходов, о которых он не станет рассказывать сестре. Одному Богу известно, как он будет жить, если окажется таким болваном, чтобы жениться на кузине Аде.
– А это возможно?
– Не могу сказать. Он и Ада всегда были вместе – не думаю, что ему приятно видеть, как с ней теперь танцует этот чопорный майор. Но не думаю, что Чарльз пойдёт на такую глупость, как брак с Адой. Она очень милая, но у неё за душой ни фартинга и никакого вкуса. С ней Чарльз заскучает через месяц. Не хочу сказать, что Гэйхарт обладает неповторимым обаянием, но это искупает его огромное состояние, – она очаровательно улыбнулась и повернулась к зеркалу. – Этот немного слишком кричащий, вы не думаете?
– Я думаю, это очень задорный маленький чепец, который все равно никто не заметит, любуясь лицом, что он обрамляет.
– Какой вы удивительный поклонник. Почему вы не приезжали с визитами?
Кестрель понял, что сунулся в глубокую воду, и решил плыть к берегу. Он поднялся, взял шляпу и трость.
– Мне стоило геракловых трудов удержать себя – видите ли, я слышал, что у вас есть шпиц.
– Но вы же не боитесь этой маленькой собачки?
– Нет, но следую совету моего портного, который говорит, что у меня аллергия на всё, что линяет.
Отпустив ещё пару острот, Кестрель вышел из лавки и направился в один из своих клубов. Слуга подал газету – ещё теплую от утюга, который её проглаживали. Спрятавшись за этой бумажной ширмой, Джулиан принялся обдумывать всё, что узнал от леди Гэйхарт. Его заинтересовало, что Эвондейл – любимчик своего отца. Это могло давать ему власть на честолюбивым мистером Харкуртом – ведь отец Эвондейла, лорд Кербери, был одним из самых рьяных покровителей Харкурта. Что если Чарльз предложит ещё больше поддерживать дело Харкурта или напротив – перестать ему помогать? Как далеко готов зайти преподобный, чтобы сохранить расположение Кербери?
Денежные проблемы Эвондейла – это тоже интересно, но менее ясно. Он не был мотом – в частности не проигрывал за карточным столом целых состояний, что погубило немало молодых людей. Куда же девались его деньги?
Наконец, его привязанность к «кузине Аде». Может ли это быть как-то связано с убийством Мэри, Джулиан и представить не мог. Определённо, Эвондейлу, что был в долгах как в шелках, не повезло влюбиться в бесприданницу. Если он действительно собирался жениться на мисс Грэнтем, это не может не поднять шум. И нет ничего лучше острой нужды в деньгах, чтобы толкнуть человека на отчаянные поступки.
Салли, отскабливавшая пол, выпрямилась и прислушалась. Ничего не услышав, девушка прокралась на площадку и посмотрела через перила. Никого – ни сверху, ни снизу.
Лучше не придумать. Большинство постоялиц сейчас на дневной прогулке по заднему саду. Харкурт засел у себя в кабинете. На дежурстве миссис Джессоп – наименее бдительная из сестёр-хозяек. Эта высокая и назойливая женщина с толстыми щеками и красными руками больше любила читать нотации, чем бродить по приюту и хватать нарушительниц.
Салли прошла через к кладовой хозяек. Это была комнатка всего шести футов шириной, втиснутая между кабинетом Харкурта и комнатой, где ночует дежурная сестра. Девушка открыла дверь и заглянула внутрь. Наверное, лучше зайти внутрь и закрыть дверь за собой, но так она окажется в кромешной тьме.
Салли осмотрела полки, заставленные фарфором, бельём, свечами, мылом и лаком. На верхней полке стояло несколько бутылок. Салли достала одну и прочитала название вслух: «Ипекакуана». Скорчив гримасу, она вернула бутыль на место. Нужная нашлась совсем рядом – этикетка гласила «Укрепляющий эликсир Саммерсона», а в её правом верхнем углу виднелась знакомая эмблема c лучистым солнцем. Она часто видела это солнце – оно сияло из окон лавочников, со страниц брошюр и картонных вывесок.
Бутыль всё ещё была наполовину полной. Вытащив пробку, Салли вынула из кармана кусочек чёрного хлеба, что остался от завтрака и быстро макнула его в густой, пурпурный сироп, а потом вернула пробку и бутылку на место. Завернув хлеб в носовой платок, Салли закрыла кладовку и рванула к своей щётке и мыльной пене.
Девушка была довольна. Ей не только удалось получить образец лекарства, но и сделать важное открытие. Оказывается, из кладовой можно было слышать всё, что происходит у Харкурта в кабинете. Сейчас ей не удалось расслышать ничего стоящего – Восковая рожа просто ходил туда-сюда да пару раз кашлянул. Но если когда-нибудь у её появятся причины подслушивать, они будет знать, как.
Прозвонили к обеду. Салли закончила с работой и поспешила в столовую. После обеда она выскользнула в сад за конторой. Там, почти скрывшись за кустарником, её ждала перевёрнутое и придавленное камнями сито.
– Как ты там, Барни? – прошептала она.
Из-под решета донёсся жалобный писк.
– Я понимаю, каково тебе. Мне и самой не нравится сидеть взаперти, – Салли огляделась, чтобы убедиться, что никто за ней не следит, развернула платок и вытащила хлеб. – Принесла тебе пожевать. Твой живот, наверное, думает, что тебе уже перерезали горло.
Она просунула хлеб под решето так, чтобы мышь не выбралась, и наклонилась, печально глядя через сетку. Барни нюхал хлеб, его усы подрагивали.
– Это не моя вина, – попыталась объяснить Салли. – Мне нужно узнать, был ли в лекарстве яд, а ты единственный, кто может помочь. Так что если ты перекинешься, то ради доброго дела.
Она не видела своего узника до самого ужина, когда сумела пробраться в сад со свечой. Хлеб почти весь исчез, а Барни скакал внутри своей темницы весёлый, как сверчок.
– Значит с лекарством всё в порядке, – прошептала она. – Спасибо, Барни, ты молодец. Иди гуляй, – она подняла решето, и мышь выскользнула в сад.
Сперва сделанное открытие показалось Салли очень важным. Если бутыль не была отравлена, значит яд был в стакане Мэри. Его наливала миссис Фиске, значит и отравительница – она. Но немного подумав, Салли поняла, что не всё так просто. «Укрепляющий эликсир Саммерсона» продавался на каждом углу, а все бутылки похожи. Что мешало убийце отравить одну во вторник, а на следующий день, когда Мэри найдут мёртвой, заменить её на другую – точно такую же, но безвредную?
Тем больше Салли узнавала, чем больше вопросов появлялось. Как садиться на карточный стол с шулером – у него не выиграешь. К тому же, девушка поняла, что если она смогла пробраться в кладовую, то это же могла сделать и любая из постоялиц, готовая к наказанию или изгнанию, если её поймают. Она знала, что никто из постоялиц не покинул приют после смерти Мэри. Значит ли это, что теперь у неё две дюжины подозреваемых? Она слишком много думала о том, что мог убить Мэри. Надо думать о том, кто хотел. У кого могли быть веские причины? Не просто неприязнь, а настоящий мотив?
Завтра вторник. Миссис Фиске будет на дежурстве в первый раз после того как в приюте появилась Салли. Девушка решила зорко следить за сестрой-хозяйкой. Миссис Фиске казалась ей лучшей подозреваемой – отчасти потому что она не нравилась Салли, отчасти потому что у неё была хорошая возможность отравить лекарство и оставить склянку от лауданума. Нужна была всего-то одна хорошая улика! И если эта улика вообще есть, Салли её отыщет.
Немногие джентльмены знают, что у их камердинеров есть свои клубы и встречи, отражающие те, на которые собираются господа. Место слуги на таких вечерах зависит от места его господина. Быть камердинером мистера Джулиана Кестреля, образцового денди, было почётно. Лоуренс Биркетт, слуга Чарльза Эвондейла был немало польщён, когда Брокер позвал его опрокинуть по кружке тёплой фланели вечером в понедельник.
После нескольких стаканов Биркетт разговорился. Служить у мистера Эвондейла сейчас – сущий ад. Он всегда был недурным господином – хорошо платил и часто отдавал одежду. Но в последнее время он будто места себе не находил. Он бывал то на одном званом вечере, то на другом, но будто бы не получал удовольствия ни от чего. По вечерам он выглядывал из окна, будто боялся врага, что может бродить вокруг дома.
– И это ещё не самое странное, – многозначительно добавил Биркетт.
Брокер налил ему ещё стакан.
– Чего же страннее?
– Я как раз собирался рассказать, – Биркетт осушил стакан. Брокер же незаметно долил в свой воды – ему нужна ясная голова.
– Так о чём я? – пробормотал Биркетт. – О, да! Самая странная штука была на той неделе. Кто-то вырезал здоровенную букву «Р» на складной крыше его кабриолета. Он здорово разозлился. Это что-то значит, попомните мои слова.
– Так может это просто какой-то мальчишка дурачился?
– Это что-то значит, – настаивал Биркетт, – потому что день или два после того, мистер Эвондейл вернулся домой и нашёл такую же «Р» на парадной двери, написанную мелом.
– И правда странно, – признал Брокер. – А что значит эта «Р», как думаете?
– Я не знаю, но готов побиться об заклад, что он знает. Он весь затрясся, когда увидел её. Конечно, ничего мне не сказал. Не доверяет он мне, мистер Брокер, вот оно как.
– Вам только кажется, – успокаивающим тоном проговорил Брокер. – Почему бы ему вам не доверять?
– Да не знаю! – Биркетт добрался до плаксиво-сентиментального этапа опьянения. – Но знаю, что не доверяет. Иногда уезжает куда-то на неделю или больше, а меня с собой не берёт и даже не говорит, куда поехал.
– И давно такое было в последний раз?
– Это было… О, дайте вспомнить… Думаю в июле. Тогда он пропадал больше обычного – почти две недели. Он-то думал, что я не знаю, где он бывает. Но я у меня ведь есть глаза, мистер Брокер. И я знаю кое-что.
– Вы хитры, это верно.
– Аб-со-лют-но. И я же собираю ему вещи. Он потребовал шерстяную одежду – и это в июле! Я так скажу – он ездит на север, далеко на север.
– А вы умны. Ваш господин и в половину вас не ценит.
– Истинная правда! Я не держусь за это место, мистер Брокер, я найду другое, вот что я сделаю. А если он не заплатит мне к Рождеству[37]? – он понизил голос. – Мистер Эвондейл ведь по уши в долгах, знаете ли.
– Изучал царствование четырёх королей, а?
– Нет, он никогда много не играл, ни в карты, ни в какие другие игры. Думаю, у него где-то есть юбка, потому он и делает из этого такую тайну.
– Дела у него сильно плохи?
– Я не знаю. Но он собирался продавать Далилу – это его лучший гунтер[38] – и он бы не стал этого делать, если бы не припекло.
Биркетт говорил все медленнее, а его глаза тяжелели. Брокер успел вытянуть ещё один ответ до того, как его коллега слёг.
– Давно ваш господин боится, что за ним шпионят, глядит к окно и так далее?
– Не знаю, – пробормотал Биркетт. – Я заметил это только в две последние недели. – Его голова упала на стол, стакан покатился к краю стола. Брокер вовремя его подхватил.
Он усадил Биркетта в экипаж и дал вознице адрес Эвондейла на Бери-стрит. Потом он отправился домой и передал весь разговор мистеру Кестрелю.
– Как думаешь, можем мы полагаться на эти сведения? – спросил Джулиан.
– О да, сэр. Он честный парень, хотя и выглядит так, будто вы купили его на рыбном рынке.
– Полагаю, лучше быть полезным, чем красивым. Хотя леди Гэйхарт смогла сочетать эти качества, но не могу сказать, что разговор с ней на эту тему доставил мне большое удовольствие. Есть что-то отталкивающее в такой красоте как у неё – холодной, блестящей, как отражение в зеркале, – Джулиан задумался. – Стало быть, Биркетт сказал, что Эвондейл места себе не находит уже пару недель? Это как раз перед смертью Мэри и сразу после неё. Но что за чертовщина с этой буквой «Р»? Напоминание о распутстве? Или какой-нибудь долговой расписке?
– Это может быть и что-то другое, сэр. Расплата или расправа…
– Или это может быть вообще никак не связано с Мэри. Вот что самое гадкое в таких расследованиях – приходится перебрать тысячи фактов перед тем как начнёшь понимать, какие из них важные.
– Мне и дальше водить дружбу с Биркеттом, сэр?
– Это может пригодится. Но сейчас я хочу, чтобы ты проверил ответы на наше объявление о зонтике.
– Да, сэр, – Брокер вздохнул. Он уже убил несколько дней, обходя зонтичных дел мастеров и торговцев. Больше дюжины сказали, что на прошлой неделе чинили чёрный зонтик с ручкой в виде бараньей головы, но стоило задать несколько вопросов о том, как зонтик выглядел и какие повреждения получил, как вся точность из рассказов уходила. Брокер даже отследил пару зонтов до их хозяев, но ни один из них не походил на Круглоглазого.
– А мне, – сказал Джулиан, – думаю, пришло время теснее познакомиться с Эвондейлом. Биркетт дал предлог, что был так нужен. Завтра у меня проснётся внезапный интерес к охотничьей лошади по кличке Далила.
Глава 15. Если же правый глаз твой соблазняет тебя…[39]
Ранним утром во вторник миссис Фиске пришла сменить миссис Джессоп. С её приходом на приют будто опустилась пелена. Если вчера обстановка казалась Салли мрачной и гнетущей, то с приходом миссис Фиске она ухудшились вдесятеро. Эта женщина была повсюду – за всеми следила, всем давала нагоняй, всем была недовольна. Салли утешало лишь то, что она наконец могла изучить сестру-хозяйку поближе. Ей было приятно думать, что пока миссис Фиске следила за постоялицами, одна из них следит за ней.
Было ясно, что хозяйка о чём-то тревожится. Она не могла сидеть на месте, постоянно вскакивала, ходила туда-сюда и растирала свои костлявые пальцы. Не раз миссис Фиске спрашивала кого-то из постоялиц, не приехал ли мистер Харкурт. Салли решила узнать, почему он так срочно ей понадобился.
Восковая рожа приехал в четыре часа пополудни. Когда с ним заговорила миссис Фиске, Салли пряталась под лестницей, делая вид, что подметает.
– Я ждала, когда вы приедете, сэр, потому что мне очень нужен вас совет. Я хотела поговорить с вами как можно скорее, но знаю, как вы заняты после… после всего, что случилось.
– Вы не должны винить себя за то, что вам нужен мой совет. Вы знаете, я готов помочь своей пастве в любой час дня и ночи.
– Тогда у вас найдётся пара минут, сэр? Я очень растеряна.
– Конечно. Не хотите ли выпить чаю со мной у меня в кабинете… скажем, через час?
Час спустя, Салли уже была в кладовой, что примыкала к кабинету Харкурта, и стояла, приложив ухо к стене. Девушка знала, что ей влетит за несделанную работу, но сейчас это было неважно. Она не могла упустить такой шанс.
– Я надеюсь, мистеру Фиске не стало хуже? – говорил Восковая рожа.
– О, нет, ему стало намного лучше. Он встанет на ноги через несколько дней. Я хотела поговорить не об этом.
– А о чём же?
– Это началось в ту среду как раз перед тем как мы пошли на дознание. Вы встречались с попечителями, а я отправила мисс Неттлтон в кровать, чтобы она успокоилась. Тогда я вышла на Старк-стрит подышать воздухом и увидела… Калеба.
– Калеба? – кажется, Харкурт был поражен. – Вы уверены?
– Сейчас – да. Тогда – нет. Я едва заметила его, как он отвернулся и растворился в толпе. Там было много людей – новости о Мэри уже разошлись, и люди, конечно, решили, что им нужно сунуть свой нос туда, где пахнет скандалом.
– А что он делал, когда вы заметили его?
– Вынюхивал. Стоят наособицу и глазел на приют. Я сперва подумала, что он узнал меня – он один так смотрел. Я тогда сказала себе, что это не может быть Калеб. В одном он был похож на Калеба, в другом – нет. Да и что он мог делать, крутясь у приюта? Я не видела и не слышала его уже два года, вот и подумала, что глаза обманывают меня. А когда я вернулась домой вечером, мистер Фиске лежал в лихорадке, и я была занята уходом за ним, так что выбросила Калеба из головы.
– Но теперь вы уверены, что это был Калеб?
– Я уверена, потому что видела его ещё раз. Утром в субботу мистер Фиске впервые пришёл в себя. До этого он всё время лишь бредил. «Бедняжка, – сказал он, – её руки были холодны, холодны как камень». А потом его глаза наполнились слезами, и он застонал: «Прости меня, прости». Смерть Мэри так сильно подействовала на него. У него была позорная слабость к этой девочке. Просто потому что она была миловидной и говорила не хуже леди, он считал её героиней, а не той, кем она была.
– Мы должны быть терпеливы с нашими слабыми братьями, миссис Фиске, – Харкурт говорил чуть устало. Салли задумалась, часто ли ему приходится выслушать от сестры-хозяйки подобное.
– Я пытаюсь, мистер Харкурт, но вы не понимаете, какой крест мне приходится нести. Я просто не могу предсказать, что за выходку устроит мистер Фиске в следующий раз. В бреду он вскрикивал «О Господи, мои ботинки!» Я потом спрашивала его, и что бы вы думали, он ответил? Он сказал, что отдал пару отличных ботинок какому-то бродяге на улице! Вот до чего он додумался своим птичьим умишком! Уверена, он потом пожалел. Они стоили десять с половиной шиллингов![40]
– Не собирайте себе сокровищ на земле, но собирайте себе сокровища на небе[41], – машинально ответил Харкурт. – Но я отвлёк вас. Вы хотели рассказать о том, когда вновь увидели Калеба.
– Да. Как я говорила, у мистера Фиске было просветление утром в субботу, и он захотел посмотреть почту, что пришла в его аптеку. Меня это не удивило – он так предан своему делу, что никогда не мог подолгу обходиться без его. На самом деле, он проводил в аптеке больше времени, чем дома. Так вот, он так хотел просмотреть письма, что я пообещала, что принесу их, если он перестанет шуметь. Я пошла по Истчип к аптеке и там увидела Калеба. Он шёл от аптеки, завернул за угол и пропал до того, как я успела хорошенько его рассмотреть. Но я уверена, что это Калеб. Я поспешила в аптеку и спросила помощника мистера Фиске, не заходил ли только что молодой человек, но он сказал, что такого не было. Я думаю, Калеб приходил к мистеру Фиске и поджал хвост, когда понял, что его нет.
– А он заметил вас – в этот раз или в предыдущий?
– Я уверена, что нет. Он бы выдал себя. Должен же он знать страх Божий! Он знает, чего ему стоит ждать от меня, попади он в мои руки. Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, как учит Библия! Я пошла домой и рассказала мистеру Фиске, что видела Калеба уже второй раз за неделю. Он ещё попытался убедить меня, что я ошиблась. Ошиблась! «Ты думаешь, я дура? – сказала я. – Думаешь, я не узнаю своего сына?» Но он и дальше настаивал, что мне показалось. Говорит, что сам не видел Калеба с тех пор, как мы приехали в Лондон и не знает, где он. Я уверена, что он лгал. Он просто защищает мальчишку, также как два года назад, когда он морочил констеблям голову, пока Калеба след не простыл. Он всегда отрицал это, но я-то знаю. И в деревне все знают – потому нам и пришлось перебраться в Лондон, где у нас нет знакомых. Даже если бы никто не подозревал, что мистер Фиске помог Калебу сбежать, как он мог бы жить, когда все знают, какой у него сын?
– Я думал, против него не было никаких доказательств, – сказал Харкурт.
– Доказательств! Это всё вздор! Пусть судейские тешатся этими играми! Такая молодая, сильная девушка, как та не могла утонуть в мелкой речушке! Даже такая дурочка как она, сумела бы выбраться. Кто-то удерживал её под водой – хирург, что осматривал тело, так и сказал. А Калеб был последним, кто её видел. Какие ещё нужны доказательства? Конечно, мистер Фиске никогда не мог думать о нём дурно. Он всегда говорил о том, каким кротким и достойно воспитанным мальчиком тот был. Что ж, он может и был достаточно кротким, но в нём жил дьявол, которого мне так и не удалось изгнать. Не проходило ни дня без того, чтобы я не давала ему пощёчины или затрещины или не сажала в угольный подвал, но из него так и не вышло доброго, богобоязненного христианина. Особенно, когда вмешивался мистер Фиске, начинал махать руками, терзаться жалостью и защищать его. Я не знаю, что делать, мистер Харкурт. Мне стоит пойти к властям и рассказать, что я видела Калеба в Лондоне? Он подозреваемый в убийстве и… и в другом ужасном преступлении в нашей деревне. Ведь лондонские судьи захотят, чтобы он был схвачен и понёс наказание?
