Текст книги "Разбитый сосуд (ЛП)"

Автор книги: Кейт Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Эвондейл слабо улыбнулся

– Значит, вы догадались.

– Да, – подтвердил Джулиан. – У меня есть друг-шотландец, и мы с ним как-то обсуждали странности шотландских законов.

– К чёрту шотландские законы! – Салли топнула ножкой. – Если её, черт побери, зовут не Меган МакГоэун, то как?

– Её, черт побери, – тихо ответил Эвондейл, – зовут миссис Чарльз Эвондейл.

Глава 28. Шотландские законы

Салли уставилась на него во все глаза.

– Она твоя жена?

– Я думаю, вы заслужили знать всю историю, – вздохнул Эвондейл. – Раз уже знаете так много. Но взамен я тоже хочу знать все – как вы познакомились, – он перевёл взгляд с Салли на Джулиана, – и как она умерла.

Кестрель ещё раз повторил всю историю, но кратко, и не назвав имени леди Люсинды – хотя нечего и гадать, скоро о её судьбе будут знать все. Казалось, что Эвондейл вовсе ничего толком не воспринимает, но возможность просто посидеть и послушать явно действовала на него успокаивающе. Кроме того, всегда практичный Брокер заказал большой, исходящий паром, котелок бренди с водой, который всем пришёлся очень кстати.

Настал черед Эвондейла. Он встал и принялся нервно ходить по комнате, пытаясь взять себя в руки.

– Хорошо. Вот как всё началось. Почти три года назад я ездил на охоту в Шотландию, а потом задержался в Эдинбурге со своими друзьями, Лодерами. Там я повстречал молодую женщину – она была гувернанткой по соседству. Это была Меган.

Тогда она была очень красивой. По той Меган, что видели вы, этого не скажешь, но тогда в ней ключом била жизнь – настоящий огонь, звериный дух, не знаю. Она была чуть старше меня, но это не было заметно. Мы начали тайно встречаться и… ну, вы можете догадаться об остальном.

Но она начала требовать, чтобы я женился на ней. Это было нечестно – я никогда не давал ей понять, что собираюсь это сделать, а она не и не заикалась об этом, пока не стала моей любовницей. Когда мне пришло время покидать Шотландию, я был рад сбежать, но Меган не собиралась отпускать меня без боя. Как-то утром в день отъезда, я получил от неё письмо. Она метала громы и молнии. Говорила, что она моя жена во всём, кроме имени, целыми страницами напоминала, кем мы были друг для друга и угрожала приехать к Лодерам этим же вечером и устроить настоящий ад, если я немедленно не отвечу ей и не пообещаю жениться. И я подумал – черт возьми, почему нет? Если она вздумает потом подать иск о нарушении обещания, я смогу откупиться. У Лодеров тогда был званый ужин для кучи английских и шотландских важных людей, и меня бросало в дрожь, когда я думал о том, что Меган может явится на этот праздник. Я написал ей ответ.

Он помахал письмом и на его губах появилась горькая улыбка.

– И вот он я – связанная по рукам и ногам жертва. Никогда не думал, что такое произойдёт со мной. Все знают, как легко жениться в Шотландии – парочки всегда убегают в Гретна-Грин. Но большинство людей не осознают – и я этого не понимал! – что Шотландия – это единственная во всём цивилизованном мире страна, что человек может жениться по ошибке! На следующий день после того как я послал Меган ответ, она вцепилась в меня как клещ и не переставала извиняться за то, как себя вела. Она убедила меня провести с ней ночь на постоялом дворе – а на следующее утро сказала, что теперь мы женаты! Я дал ей письменное обещание жениться и… вёл себя с ней как с женой, и тем самым стал ей законным мужем по шотландским законам. У них это называется «иррегулярный брак», но он так же законен, как если бы мы взялись за руки у святого Георгия на Ганновер-Сквер. Закон трактует, что раз это должно быть сделано, это сделано – так мне потом объяснил один адвокат из Эдинбурга. Отец Меган сам был адвокатом – «писарем», как там говорят – и она всё об этом знала.

И только тогда – когда я понял, что это правда, что мы с Меган женаты, пока смерть не разлучит нас – только тогда я заглянул в своё сердце. Я понял, что люблю кузину Аду – всегда любил, но как идиот, как испорченное, глупое дитя, думал, что у меня полно времени предаваться грехам юности и увлекаться каждой женщиной, что мне понравится. Я просто не ждал, что она выйдет за кого-то другого. Она не такова, чтобы в свете её называли красавицей – но это лишь показывает, как мало знает свет – и у неё нет приданого, о чём все так пекутся на рынке невест. Я думал, что она будет ждать – и она ждала, а я теперь ничего не мог сделать. Она честная душа и не согласилась бы ни на что иное, как брак – это самая добродетельная девушка, что видел мир! А я не мог предложить ей замужество, потому что сам был уже женат! Мельницы шотландских законов мелют неотвратимо!

Бледный и хватающий ртом воздух Эвондейл замолчал. Брокер наполнил его стакан. Тот сделал глоток и продолжил уже спокойнее:

– Всё, что я придумал – держать свой брак в тайне столько, сколько смогу. Если бы об этом узнала Ада, всё было бы кончено. Но если бы я смог добраться до письма – единственного доказательства, что Меган могла предъявить – я стал бы всё равно что холостяком. Если письменного свидетельства не будет, закон не признает женитьбы. Но Меган хорошо его прятала, и ничто в этом мире не заставило бы её отдать эту бумагу мне. Я знал, что нет смысла умолять или спорить с ней. Моей единственной надеждой было сохранять тайну.

Я объяснил Меган, что моей семье не понравится такой брак – а в этом не было сомнений. Я пообещал, что расскажу им всё, но сейчас не лучшее время. У меня есть тетка – старая дева, что очень любит меня, очень больная, и она немало отпишет мне в завещании. Я сказал Меган, что останусь без гроша, если она узнает, что я женился на шотландской гувернантке. Меган знала, что деньги будут очень кстати – она ведь шотландка – и потому согласилась молчать, пока тётя Шарлотта не закроет свои счета навсегда.

Я знал, что это лишь временная мера. Рано или поздно, тетя умрёт или Меган устанет ждать. Я устроил свою «жену» в доме на севере Англии, подальше от Сомерсета, где жила моя семья. Снял там cottage ornée^[74] и чертовски дорогой. Я даже навестил её там один раз, чтобы порадовать её и поискать письмо. Конечно, я ничего не нашёл. Поначалу мы даже неплохо ладили. Меган не осознавала, как твёрдо я решил избавиться от неё. Она думала о другом. – Он криво улыбнулся. – Думаю, вы уже поняли, кто такая Розмари.

– Я долгое время ошибался, – признал Джулиан. – Я думал, что Розмари – это та молодая женщина, что была убита в приюте. Я как мог намекал вам в тот вечер, когда впервые столкнулся с Меган, что исчезновение молодой женщины – неприятное дело. Вы увидели возможность запутать меня и позволили мне думать, что Розмари – это девушка, которую вы соблазнили. Теперь же я понимаю, что была слишком мала для такого – даже если считать, что вы не были её отцом.

– Ей два года. Я узнал, что Меган беременна уже после того как она меня окрутила. Это и была причина, по которой он так отчаянно хотела выйти за меня. Отдаю ей должное, она была очень предана своей дочери, ещё до того, как та родилась. Она могла сама быть моей любовницей, но не хотела, чтобы её ребёнок был незаконнорождённым.

После того как родилась Розмари, всё полетело к чёрту. Меган говорила соседям, что я служу в армии и потому приезжаю так редко, но они чувствовали, что тут что-то не так. Поползли слухи, что она мне не жена, а только chére amie^[75], и респектабельные люди больше не хотели знать её. Меган была в ярости. Она принялась писать мне гневные письма, требовать, чтобы я объявил о нашем браке и угрожать, что сделает это сама, если я не решусь. Я в ответ писал про тётю Шарлотту, здоровье матери, свадьбу сестры – покупал себе короткие отсрочки, с каждым разом это становилось всё трудней.

А прошлой весной удар пришёл с другой стороны. Появился майор Торндайк и принялся волочиться за Адой. Я кипел от желания убрать его с дороги, но что я мог сделать? Я пытался играть перед Адой роль друга и наставника, дразнил её этим майором, давал советы – но это было жестоко. Это просто рвало меня на части. Я знал, что если он сделает предложение, она его примет. Её семья слишком бедна, чтобы отказываться от такого шанса. Но видит Бог, я ни на что не мог решиться! Ночами я лежал без сна и думал о нём и о ней – о моей Аде, моей единственной любви! Это пожирало меня! Вы должны понять, я был едва в своём уме, когда я сделал… то, что я сделал.

В июне Торндайка вызвали в Ирландию подавлять восстание. Я всем сердцем надеялся, что какой-нибудь бунтовщик сделает всё за меня, но не мог рассчитывать на это. Я знал, что майор писал Аде – он мог сделать ей предложение даже в письме. У меня не было времени. В июле Меган написала, что её няня решила уйти. Это была моя возможность. Я отправился к Меган и сказал, что собираюсь объявить о нашем браке. Но сперва нужно позаботиться о нашем доме и образе жизни. Я накупил ей и Розмари новой одежды и мебели. Мы справили второй день рождения дочери. Давно у нас всё не было так хорошо. Меган дрожала – ведь она добилась, чего хотела. Один раз ей ведь удалось меня обставить, верно? Теперь её черёд.

Я нашёл для Меган новую няню – лондонскую девицу, привычную к городу. Я сказал, что она поможет Меган привыкнуть к новой жизни. Эта девушка, Селина, на самом деле была куртизанкой, которую я раньше хорошо знал – умная девица и прекрасная интриганка. Она отыграла свою роль как по ногам. Я сделал вид, что вернулся в Лондон, а сам оставался неподалёку, выжидая, когда Селина изучит жизнь Меган и завоюет её доверие. Наконец, вечером она опоила Меган снотворным за ужином и украла Розмари.

Я сделал всё так, чтобы их не нашли. Они тайно поменяли лошадей, и Меган не смогла выследить, куда она направились. Когда я убедился, что мой план сработал, то вернулся в Лондон. Селина оставила Меган записку от меня – я требовал никому не рассказывать, что Розмари у меня, если она хочет её увидеть. Я написал, что её достаточно вернуть мне то письмо, и я отдам ей дочь и буду содержать до конца жизни их обеих. Я бы сделал это. Я знаю, это не делает мои поступки менее чудовищными. Я был в отчаянии.

Но из-за этого обстановка зашла в тупик. Меган написала мне и поклялась, что нипочём не отдаст мне письмо. Она сказала, что не будет выкупать своё дитя, чтобы оно было объявлено незаконнорождённым. Но она не осмелилась никому рассказать о нашей женитьбе, боясь за Розмари. Теперь вы понимаете, чего она боялась. Она дочь адвоката и понимала своё положение. Я тоже его понимал – я ведь тоже изучал законы. Если Розмари была рождена в законном браке, все права на неё были у меня, а не у Меган. И Меган будет чертовски трудно законным образом отнять у меня законную дочь, тогда как я назвавшись законным отцом Розмари, не теряю ничего. Если Меган будет моей женой, не составит труда объявить её сумасшедшей, больной или какой угодно ещё. И родитель^[76] поддержит меня, а что Меган может сделать против него? Иногда очень удобно быть сыном графа.

Так или иначе, я отказался отдавать Розмари. Я прекратил отсылать Меган деньги, так что она не смогла больше жить в том домике и была вынуждена распродать всё, чтобы заплатить долги. Что я могу сказать? Я думал это заставит её согласиться на мои условия. Не заставило. Она обыскивала всю округу в поисках Розмари. Я же приехал в тот домик, что она оставила, и перевернул там всё вверх дном, разыскивая письмо. Ни она, ни я ничего не нашли. Тупик.

Где-то месяц назад Меган приехала в Лондон. Вечером она появилась у меня на пороге, и я был потрясён тем, как она переменилась. Грязная, измученная, в засаленной одежде… Я говорил вам, что она была сумасшедшей, и думаю она и правда слегка обезумела. Думаю, мы оба обезумели.

Она молила меня вернуть её Розмари, но быстро впала в ярость. Она сказала, что я погубил её, оставил без гроша, отнял дочь. Когда-то она была респектабельной женщиной, а я превратил её жизнь в кошмар. Я ответил, что в нашем положении виновна только она, и если бы она не пыталась окрутить меня в Шотландии, ничего бы этого не было и… О, Боже, не хочу и вспоминать об остальном! Никто не может терзать друг друга сильнее, чем супруги.

Меган просила меня хотя бы сказать ей, всё ли в порядке с Розмари. Она боялась, что дочь больна или в небрежении… или даже мертва. Я не был настолько жесток, чтобы давать ей так думать. Я сказал, что Розмари в безопасности, и что женщина, у которой она живёт, хорошо заботиться о ней. Меган хотела узнать, что это за женщина. И, Боже помоги мне, я ответил: та, что никогда не выйдет замуж.

– А это была правда? – спросил Джулиан.

– О да, это была правда. Розмари в женском монастыре во Франции. Но Меган поняла всё по-другому. Я имел в виду не это, но она решила, что Розмари в каком-нибудь борделе, и пришла в ярость. Она не собиралась сдаваться. Всё кончилось тем, что она вылетела из моего дома в ночь, оставив меня в ужасе сознавать, что этот кошмар никогда не кончится.

Я не знаю, что она делала следующие несколько недель, кроме того, что следила за мной. Несколько раз я видел её на улице, когда вечером подходил к окнам. Она написала мелом букву «Р» на моей двери и вырезала её же на складной крыше моего экипажа. Это меня убивало. Кроме того, я был по уши в долгах. Мне пришлось заплатить монастырю и рассчитаться с Селиной. Тогда-то я подцепил тебя, – он кивнул Салли. – Тогда я хотел немного отвлечься от всего и забыть обо всём.

А на следующее утро я столкнулся с Торндайком в клубе. Я не знал, что он вернулся из Ирландии. Я бросился к Аде, и она подтвердила, что выйдет за него, если он сделает предложение. Он сделал, уже на следующей неделе. Я подумал – письмо всё ещё у Меган, но Торндайк не должен получить Аду – и не получит, если я что-нибудь сделаю. Я сам сделал ей предложение, и моя бедная любовь приняла его. Незадолго до этого я бы скорее сам отрубил себе правую руку, чем предложил это ей, зная, что уже женат и что правда может выплыть в любой миг. Забавно, что сделав одну низость, легко пойти на другую. Как будто совесть привыкает. Я собирался жениться на Аде, чтобы уберечь её от Торндайка. Я любил её и готов был сыграть эту фальшивую свадьбу, сделать её своей любовницей – Аду, чистейшего ангела, самую милую, самую доверчивую… – Он с силой сглотнул. – Я сожалею. Это было безумие и огромный риск. Меган в любой миг могла всё разрушить тем самым письмом.

Я думал, она собиралась сделать именно это. Она пришла ко мне, едва услышав про помолвку, и мы опять рассорились. Меган сказала, что пока она жива, я не женюсь на другой. Я сказал, что ей бы лучше отдать мне письмо или я запру её в сумасшедший дом. А если она попытается навредить Аде или напугать её, я убью её. Меган уходила в бешенстве – и столкнулась на улице с вами. Я думаю, именно поэтому она сказала вам про Розмари – хотела ещё раз напугать меня, но на большее не решалась.

Несколько дней спустя она сыграла ещё одну шутку – прислала Аде конверт, в которого не было ничего, кроме сушёного розмарина. Меган такая… была такой умной. Она знала, как вывести меня из равновесия, не провоцируя. Вот и вся история. – Он повернулся к Салли. – Теперь ты понимаешь, что когда я получил записку от тебя, я подумал о письме к Меган. Я не знал, кто ты, и откуда узнала о моих делах, но приготовился заплатить тебе с лихвой, чтобы вернуть письмо. Но я не знал, что меня здесь ждёт, так что взял с собой пистолет. Которого не оказалось у меня, когда я пришёл домой, – Он многозначительно посмотрел на Салли, но она ответила совершенно невинным взглядом. – Оставь себе, – сказал Эвондейл со слабой улыбкой, – вдруг пригодится – ты, кажется, любишь попадать в опасные передряги.

– Спасибо, – ухмыльнулась она. – Так значит, тебе свезло, а? Ты получил всё, что хотел. У тебя есть письмо, Меган уже ничего не скажет, а твоей Аде необязательно знать, что ту произошло.

– Ты не понимаешь, – грустно улыбнулся Эвондейл. – И Меган не понимала, когда говорила, что я победил. Я проиграл. Я не могу сделать для мёртвой Меган то, что мог бы сделать для живой. Я всегда хотел заботиться о ней и Розмари, но не хотел, чтобы она продолжала считать меня своей женой. Теперь она умерла, а значит Розмари осталась без матери – этого я никогда не хотел. А Меган больше всего хотела… – Он оборвал себя и невидяще посмотрел на её тело. – Хотела, чтобы её дочь была законнорожденной. Она погибла, борясь за это – проследив за мной досюда, вломившись прямо в время твоей ссоры с тем человеком – в этом я не могу ей отказать. Завтра утром… точнее сегодня, ведь уже глубоко за полночь, я пойду к Аде и всё ей расскажу. Я могу потерять её. Когда она узнает, что я обманывал её, что хотел с ней сделать… Это будет конец, – он замолчал, но потом твёрдо закончил. – Тогда я пойду к семейным адвокатам и расскажу всё им и добьюсь того, чтобы наш с Меган брак был признан законным. Это понадобиться, чтобы привести все колёса в движение, – он поднял письмо. Внезапно в его глаза отразился ужас. – Кестрель, вы можете оказать мне большую услугу.

– Какую же?

– Возьмите это письмо и сберегите у себя, хотя бы сегодня. Я хочу поступить с Меган и Розмари правильно, но… я знаю себя. Я не могу доверять себе в этом, пока не поговорю с Адой. Будет так легко швырнуть его в камин, и к дьяволу Меган и её права. Я поговорю с Адой – перейду этот Рубикон – и тогда попрошу вас вернуть его.

– Очень хорошо, – Джулиан забрал письмо.

– Спасибо.

Эвондейл ушёл – измученный, но до странного спокойный в своей решимости. Брокер вышел вслед за ним, чтобы поймать экипаж, который увёз бы всех на Кларджес-стрит.

Салли достала изящный эвондейлов пистолет и поднесла его к свету.

– Красивая штучка, да? Он ничего и не почувствовал, когда я тиснула его. Может я не такая мастерица как Брок, но тоже умею шевелить пальцами. И очень везучая, иначе нипочём бы не ушли живой от Круглоглазого.

– Если бы ты не «умела шевелить пальцами», то вообще не влипла бы в эту историю, – напомнил Джулиан. – Она началась с того, что ты украла письмо.

– И это хорошо, – парировала она. – Если бы не я, Колючего и Кругологлазого никогда бы не сцапали за убийство, а Круглоглазый бы так и делал игрушки для развлечений из детей вроде Эмили. Много чего бы не произошло, – мягко добавила она, пододвигаясь к Кестрелю. – Ты беспокоился обо мне немного?

– Я почувствовал укол беспокойства или два.

– Я бы хотела, чтобы ты почувствовал один или два чего-то другого, – она встала на цыпочки, и поцеловала его, но быстро отстранилась, вспомнив, что совсем рядом лежит непокрытое тело Меган.

Она подошла в покойнице и закрыла её лицо своим плащом. Её охватила слабость. Ноги Салли дрожали, будто она только что сошла с корабля.

– Салли, – он оказался совсем рядом, обнял её и погладил во волосам. – Не думай ни о чём, милая. Это кончилось.

Глава 29. Цена слабости

Конечно, ничего не кончилось. Следующим утром Джулиан, Брокер и Салли должны были явится в магистратский суд на Боу-стрит, чтобы свидетельствовать против Роудона и Фиске. Джулиан представлял, как проходит дознание – он бывал на нескольких после того как беллегардское убийство пробудило в нём интерес к преступлениям. Обычные слушания и заседания проходили в грязной, закопчённой комнате, тесной и затхлой, несмотря на размеры, где в одном углу располагались судьи, в другом – скамья подсудимых, а между ними было отведено место для свидетелей. На скамье в кандалах было несколько подсудимых, ожидающих своей участи – среди них были и Роудон с Фиске. В зале толпилась обычная публика – патрульные в ярких жилетах, за которые их прозывали «малиновками», сломленные или охваченные гневом жертвы, родственники и друзья обвиняемых и обвинителей, молодые джентльмены, ищущие развлечений и бродяги, которым просто нужна крыша над головой. Но сегодня кое-что указывало на то, что слушание будет из ряда вон. В зале было много газетчиков, уже что-то строчивших и бросающих вокруг взгляды. Председательствовал сегодня сам главный судья сэр Ричард Бирни.

Суд начался с Роудона и Фиске. Джулиан, Салли и Брокер были вызваны свидетельствовать против них. Наблюдатели ловили каждое слово; газетчики яростно черкали в блокнотах. Питер Вэнс и Тоби описали последний акт всей трагедии. Чтобы распутать эту паутину преступлений и обмана потребовалось немало времени, и кажется, сэр Ричард начинал склоняться к тому, что Джулиан – просто скучающий франт, решивший развлечься изощрённой мистификацией. Но Сэмюель Дигби, которому Кестрель заранее написал, тоже присутствовал на заседании и подтвердил, что расследование проводилось с его ведома. Сэр Ричард перестал сомневаться, что имеет дело в убийством, похищением и изнасилованием, в которое вовлечены две знатные английские семьи.

Судьи взялись за Роудона и Фиске. Первый лишь огрызался и проклинал отца, Джулиана, Салли, судей и всех, кто был рядом. Сэр Ричард постановил, что им займётся суд Олд-Бейли и приказал вывести. Вэнс вытащил Роудона со скамьи подсудимых и повёз в Ньюгейтскую тюрьму.

Фиске явно полегчало, когда его сына увели. Как только Роудон исчез, почти молчавший до этого аптекарь поднял опухшее, усталое лицо и сказал, что готов признаться. Он подтвердил большую часть того, что прошлой ночью рассказывал Роудон – как сын заставил его поверить, что леди Люсинда опасна, как составил план отравления, что сделает её смерть похожей на самоубийство.

– Я взял у жены ключ от дверей дома постоялиц и сделал копию. И я приготовил сильный яд из опия и болиголова. Выпив его, она бы заснула и никогда не узнала… – Его голос затих.

Фиске объяснил, что должен был добавить яд в бутыль с лекарством в понедельник, когда приходил в приют проведать больных лихорадкой. Но тогда леди Люсинда призналась ему, то кто она и доверила письмо.

– Я надеялся, что этого удастся избежать. Я встретил Калеба вечером в закусочной на Хеймаркете, и я рассказал ему про письмо. Я сказал «Если мы его не отправим, её отец ничего не узнает, а она будет думать, что он бросил её и, быть может уйдёт оттуда и ничего никому не расскажет». Калеб всё время твердил, что она знает, что его разыскивают за убийство в деревне. Вся эта история казалась такой правдоподобной.

Салли покачала головой. Ей история Роудона казалась просто нелепой. Вывернуть всё шиворот-навыворот, выставить себя жертвой бедной девушки! Тут она вспомнила слова Проныры Пег: «Если хочешь врать людям, говори им то, что они хотят услышать». Фиске мог бы отвергнуть историю Роудона, только поверив, что его сын – хладнокровный лживый манипулятор. А поверить в такое он не мог.

– Думаю, я был глупцом, – вздохнул Фиске, – но это был мой сын, мой единственный ребёнок. А мы всегда были заодно – или это я так думал. Сперва против Эллен, конечно. Она дурно с ним обращалась. Я должен был остановить её. Я пытался – но недостаточно. Я боялся её, понимаете. Я был так слаб, и с ней, и с ним. Быть слабым – это ещё хуже, чем быть злым, думаю.

Очень неохотно он согласился участвовать в убийстве. Они с Роудоном разделились, Роудон забрал письмо, но сжёг внешний листок, где был адрес. Вскоре после этого Фиске столкнулся с Салли. Он не знал, что Роудон следит за ним, желая убедиться, что отец не сделает какой-нибудь глупости в припадке страха или сожаления.

– До того, как… как леди Люсинда умерла… он не говорил мне, что видел меня с Салли в «Петушке». Он должен был объяснить, как получилось, что она украла письмо. Он не говорил, что… что наблюдал за нами или… что сам был с ней. Он сказал только, что говорил, чтобы понять, не выболтал ли я что-то лишнего.

Я добавил яд в бутылку с лекарством утром. Я хотел всё отложить до вечера, когда Эллен не будет в приюте. Я знал, как ревностно она относится к своим обязанностям. Но я также знал, что она и мистер Харкурт собираются работать всю ночь, так что она будет занята. И я не хотел больше откладывать. Я хотел со всем покончить. Глубокой ночью я пришёл на Старк-стрит и выждал пока на улице не будет никого. Тогда я спустился по лестнице, что вела в подвал. Я оставил ботинки снаружи, потому что в доме не было ковров, и шаги бы услышали. Кроме того, я не хотел оставлять следов. Я вошёл в прачечную и выждал, чтобы убедиться, что в подвале и на лестнице никого нет. Тогда я поднялся наверх. Было темно, но я знал, куда идти – я часто бывал в приюте, когда лечил постоялиц. Я прошёл в комнату Мэри… то есть, леди Люсинды.

– Она была мертва? – резко спросил сэр Ричард.

– Я не знаю, сэр. Я не хотел смотреть на неё. Но это маленькая комната, и я видел, что она лежит и совсем не шевелиться. Если бы она дышала, это было бы заметно. Я сделал, что собирался так быстро, как мог. У меня была склянка с лауданумом, почти пуста – такая, что можно купить в какой-нибудь лавке или пабе. Я добавил несколько капель в стакан, из которого она пила, долил туда воды и оставил стакан и склянку на столике. Потом подошёл к двери и прислушался, но было тихо. Я прокрался обратно в подвал и вышел так же как вошёл. А потом было кое-что странное. Я собрался надеть мои ботинки, но понял, что она не мои. Эти были куда старше, потрескавшиеся и изношенные. Я пришёл в ужас. Как будто дьявол решил подшутить надо мной.

– Так вот почему ты говорил «О Господи, мои ботинки!», когда бредил в лихорадке! – воскликнула Салли.

– Не перебивать! – отрывисто потребовал сэр Ричард.

– Я не помню, что говорил это, – признался Фиске, – но, должно быть, я о них думал. Но тогда у меня не было времени ломать голову. Я надел те, что были, и поспешил домой. Там я спрятал эти ботинки и выбросил в реку на следующий день. Но перестать думать о них я не мог. Кто-то забрал мои ботинки и оставил свои, а значит кто-то знал, что я буду в приюте в ту ночь. Даже если это просто какой-то бродяга, он мог кому-нибудь рассказать, и всё бы выплыло. Но, должен сказать, я не был удивлён. Я знал, что поступаю ужасно, а ужасные поступки становятся известны. Библия учит так нас, и я в это верю.

Утром я чувствовал себя кошмарно. Моя голова раскалывалась и кружилась. Я знал, что подхватил лихорадку в приюте. Но когда мистер Харкурт послал за мной, я должен был пойти. Я должен был знать, что они думают, обнаружив… её тело. И я должен был подменить отравленную бутыль с лекарством на обычную, чтобы не погиб кто-нибудь ещё. Я… осмотрел её. Не знаю, как я это вынес, но я осмотрел её. Я думал, что выгляжу виновным как Каин, но никто будто не замечал этого. Все были слишком подавлены. Мистер Харкурт уже начал обдумывать, как представить это происшествие. Я видел, что он хочет избавиться от меня. Я был в таком состоянии, что он, должно быть, решил, что на людях я потеряю голову и скажу что-нибудь, чего не должен говорить. Должно быть, он был очень рад, когда я оказался слишком болен, чтобы прийти на дознание.

Калеб потом сказал, что очень беспокоился, что не получил от меня известий. Из-за этого он сам пошёл на Старк-стрит и рыскал вокруг приюта, пока не узнал из соседских сплетен, что всё прошло, как задумано. Он не знал об этом, но Эллен видела его сначала там, а через несколько дней – у моей аптеки. Он всё ещё беспокоился, что от меня нет никаких вестей. Я думал, что он переживает о моём здоровье, но теперь понимаю, что он просто боялся, что я напортачил или собираюсь предать его. Эллен рассказала, что видела Калеба, но я сумел соврать, что ничего не знаю, что не видел сына и не слышал о нём ничего уже несколько лет.

Когда я почувствовал себя достаточно хорошо, я написал Калебу и договорился о встрече. Это было дней десять после… после смерти леди Люсинды… И за день или два до того, как в приюте я встретил тебя, – он повернулся к Салли. – Он сказал мне, что письмо украла ты, и я напугался ещё больше, хотя не думал, что это возможно. Калеб пытался меня успокоить. Он сказал, что ты, скорее всего, не читала письма – возможно, просто выбросила в мусорную кучу. Но добавил, что если ты вдруг появишься в приюте и будешь задавать вопросы, я не должен подавать виду, что мне что-то известно. Вместо этого я должен был как можно больше узнать – где ты живёшь, почему заинтересовалась письмом, кому ещё его показывала – а потом рассказать ему.

Через несколько дней мы с тобой встретились в приюте. Я был потрясен, но я уже пережил столько потрясений, что привык к ним. Меня больше поразило то, что ты думаешь, будто украла письмо у меня. Я никогда не задумывался, что ты сама не знаешь, откуда оно. По крайней мере, отрицая, что ты утащила его у меня, я не врал.

Это было так странно. Ты многое знала, но понимала не так. Ты приняла за Калеба кого-то другого – того, с кем говорила через окошко. Я знал, что это не может быть Калеб, потому что совсем недавно он сам говорил мне, что не знает, кто ты или как тебя найти. Но я не мог ничего сказать, не раскрыв того, что знаю о Калебе. А потом ты нанесла мне страшный удар – сказала про ботинки. Тогда я понял, что тот человек, с которым ты говорила, мог украсть их. Ты сказала, что он и раньше бывал здесь – что если бы встретила его ещё раз, и он рассказал бы тебе про то, как подменил ботинки?

Это казалось мелочью, но иногда достаточно потянуть одну нитку, чтобы распустить целое полотно. Ты была опасна. Я должен был избавиться от тебя. Но куда больше я хотел спасти тебя от опасности, что грозила тебе самой. – Он опустил глаза. – Я не хотел, чтобы он узнал, что ты в приюте. Не знаю, что бы он заставил меня тогда сделать. Я… я не хотел повредить кому-то ещё.

Я ничего от тебя не слышал день или два. Я надеялся, ты утратила интерес. Мне не стоило так думать. Когда я получил твою записку – это было вчера, и она была без подписи, но я понял, от кого она – и страшно встревожился. Но подумал, что могу пойти на встречу и заплатить тебе за письмо. Но я не мог сделать это, не сказав Калебу, так что поспешил к нему в Саутуарк.

Он был совсем не рад меня видеть – мы условились никогда не встречаться там – но он будто не сильно встревожился. Только сейчас я понял, почему. Виновен был только я – не было никакого следа, что вёл бы к нему. Пока мы разговаривали, в дверь постучали и просунули записку. Она была точно такой же, как получил я, но адресована ему. Калеб был потрясён, когда понял, что ты знаешь, кто он. Он бросился вдогонку, но ты уже пропала.

Салли кивнула. Всё звучало довольно здраво. Она вспомнила, как Энни сказала, что в конторе с Роудоном ещё один человек. Она была не удивлена, что Фиске опередил её – он спешил встретиться с сыном, а ей соваться к Роудону в логово совсем не хотелось.

Фиске облизнул пересохшие губы. Он был так измучен, что ему пришлось опереться о перила, что отделяли скамью подсудимых от остальной залы.