Текст книги "Секреты прошлого"

Автор книги: Кэти Келли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Рада за вашу дочь, – вымученно улыбаясь, пробормотала Мэгги, кидая на ленту транспортера большую шоколадку – чтобы позже утешиться. – Лоррейн всегда крепко стояла на ногах. – Она быстро распихала покупки по пакетам.

Лоррейн была весьма наглой особой с большими запросами. Она никогда не работала, считая это занятие недостойным, а на мать смотрела с изрядной долей презрения. При этом Лоррейн не считала зазорным списывать домашнее задание и прогуливать уроки в компании таких же лоботрясов, как она сама.

– Всего доброго, Гретхен, мне пора, – сказала Мэгги, торопясь уйти. Она кляла нежданную болтливость обычно сдержанной женщины.

По пути домой Мэгги таращилась по сторонам и пыталась припомнить, кто обитает в соседних домах. Кое-кто съехал, но некоторые жили здесь уже несколько десятилетий. Например, Райаны, которые выращивали бирманских котов. Дети со всех округи сбегались потискать маленьких котят цвета спелых абрикосов. Или миловидная старушка, миссис Сирхан, которой легко можно было дать восемьдесят, еще когда Мэгги была маленькой. Уна Магуайер упоминала, что старушка все еще жива. Должно быть, она выглядит теперь на все сто, думала Мэгги, и до сих пор заходит в День конституции в кафе, чтобы выпить чашечку «Эрл Грея» с лимоном.

На воротах парка висела какая-то табличка, и Мэгги подошла прочесть. «Спасем наш парк!» – было написано нестройными буквами на куске картона. Мэгги удивилась: от какой такой угрозы понадобилось спасать старый парк? От владельцев собак? Или от высадки инопланетян? К сожалению, автор воззвания поленился оставить подробные объяснения.

Древний павильон, когда-то служивший железнодорожной станцией и вокзалом, нравился Мэгги больше всего. В детстве она часто воображала, что к перрону вот-вот подкатит, пыхтя, большой паровоз и дамы в длинных платьях с кринолинами и с зонтиками в руках станут рассаживаться по вагонам. Увы, старинный паровоз давно здесь не ходил, а рельсы вообще сняли десятилетия назад. Прошлое ни для кого не представляло ценности, равно как и банальная история предательства Грея. Лет через сто его измена ничего не будет значить, ни для кого.

Мэгги рухнула в постель, когда часы на первом этаже пробили десять. Она уткнулась в подушку и вновь погрузилась в отчаяние. Мобильный весь день пролежал в сумке, и теперь в нем хранилось семь сообщений от Шоны, текст которых сводился примерно к одному и тому же: «Ты где?» Два неотвеченных вызова и сообщение от Грея: «Прости. Ответь на звонок».

Прочитав SMS Грея, Мэгги гневно стерла его. Всего два звонка и пара сухих слов! Вот чего стоила его любовь! Ярость и раздражение на Грея были приятнее жалости к себе, и Мэгги довольно долго упивалась ими, прежде чем снова ощутила тянущую тоску. Одиночество приняло ее в свои ледяные объятия.

Лежа в постели, Мэгги протяжно вздохнула, затем включила ночник и взяла с тумбочки шоколадку. Плитка была достаточно большой, чтобы зажевать ею уныние и попытки предаться самобичеванию. Мэгги решила позвонить единственному близкому человеку, который мог разделить ее горе, – кузине Элизабет. Несмотря на то что именно Элизабет придумала прозвище Сардинка, Мэгги питала к ней самые нежные чувства.

Высокая, подтянутая, Элизабет была капитаном баскетбольной команды, ее очень любили в школе, к ней тянулись, ее уважали. Мэгги тайно завидовала кузине и желала ходить с ней в одну школу, чтобы урвать хоть кусочек ее славы. Возможно, популярность Элизабет защитила бы Мэгги от нападок сверстниц.

Теперь Элизабет работала бухгалтером в крупном модельном агентстве, где начинала моделью. Несмотря на принадлежность к миру моды, кузине Мэгги были чужды заносчивость и капризность.

В Сиэтле было на восемь часов меньше, и Элизабет как раз принялась за обед. Собственно, горсть орехов и кураги трудно назвать полноценным обедом, но Элизабет по-прежнему держала себя в строгих рамках, не желая набирать вес.

– Привет, как дела? – спросила она, энергично жуя, отчего голос звучал невнятно.

– Да так, нормально, – уклончиво ответила Мэгги. – Слышала о том, что случилось с моей мамой?

– Да, папа рассказал. – Отец Элизабет приходился братом отцу Мэгги. – Какой-то у тебя нехороший тон. Ты точно в порядке? – с подозрением спросила Элизабет.

Она была отличным психологом, а во время телефонного разговора безошибочно могла определить, какое настроение владеет собеседником, даже если разговор был сугубо деловым.

– Ммм… – помялась Мэгги.

– Выкладывай, в чем дело.

– Я и говорю, у мамы…

– Кроме мамы! – потребовала Элизабет.

– С чего ты вообще взяла…

– Дорогуша, я половину своей сознательной жизни общаюсь с людьми по телефону и давно собаку съела на всех этих вздохах и полутонах. Знаешь ведь, мне постоянно приходится звонить всяким моделькам, вытаскивать из них клешами сведения вроде того, не травят ли они себя кокаином, не болеют ли анорексией, спят ли с агентами и прочее. Я чую фальшь в твоих ответах, Сардинка!

– Я застукала Грея с другой женщиной.

В трубке повисло молчание, после которого Элизабет воскликнула:

– Вот гад! Говнюк чертов!

– Не знала, что в Америке все еще законны ругательные слова, – невесело усмехнулась Мэгги. – Не боишься, что случайные слушатели затаскают тебя по судам? Это в Ирландии можно обматерить прохожего, а он лишь обматерит тебя в ответ.

– Подобную ситуацию можно прокомментировать еще более хлестким выражением, так что я еще сдержалась. – Элизабет хмыкнула и повторила с чувством: – Говнюк чертов!

– Полностью согласна.

– Он все еще жив?

– Даже все его зубы при нем.

– Надо было выбить каждый с особой жестокостью и сделать из них ожерелье.

Мэгги рассмеялась, впервые за целый день искренне. У Элизабет был особый дар, она могла превратить любую, даже самую ужасающую, ситуацию в нелепый комикс, достойный смеха. У Мэгги немного отлегло от сердца, потому что она смогла разделить беду на двоих.

– Возможно, стоило врезать ему покрепче, но бедняга был так занят своей четырнадцатилетней любовницей – боюсь, не заметил бы комариного укуса!

– Четырнадцатилетней! – ахнула Элизабет.

– Это я для красного словца. На самом деле ей около двадцати. И она дьявольски хороша! Понимаешь, окажись она уродиной… или будь у нее обыкновенная, среднестатистическая внешность, мой ужас был бы не так силен. – Мэгги судорожно вздохнула. – А так это не только предательство, но и удар по самолюбию, да еще какой!

– Ох, Мэгги… – В голосе Элизабет было море сочувствия. Она много сил приложила для того, чтобы ее рыжая кузина поверила в себя и прониклась самоуважением, но борьба была тщетной. А гадкий поступок Грея сводил все усилия на нет. – Жаль, что я сейчас так далеко от тебя, Сардинка. Я бы обняла тебя! Крепко-крепко. – Она помолчала. – Ну и что ты намерена делать?

– Папа позвонил и сообщил о том, что мама в больнице. Так что у меня появился отличный предлог для поспешного бегства. Ты же знаешь, бегать я умею.

– Родители знают?

– Нет. Я бы не выдержала их сочувствия.

Мэгги услышала какие-то посторонние голоса в трубке – ее кузину позвали по имени.

– Прости, мне пора. Созвонимся завтра?

– Хорошо.

Мэгги нажала «Отбой» и рассеянно посмотрела на багаж, по-прежнему ютившийся у двери. Ей совсем не улыбалось потрошить содержимое чемоданов и раскладывать вещи по полкам старой детской, с которой было связано столько нехороших воспоминаний. Еще достать из кладовой кукольную голову, которой можно делать прически и наносить макияж, и она снова вернется в свои одиннадцать лет!

Будучи маленькой девочкой, Мэгги много читала, пытаясь укрыться в вымышленных мирах от суровой действительности. С тех пор прошло много лет, но она по-прежнему жила в царстве фантазий, где в конечном итоге добро торжествовало над злом, а упорная, терпеливая женщина находила своего принца. Увы, книги не предупреждали о том, что и принц способен на предательство, а девичье сердце, которое он держит в ладонях, представляет для него не большую ценность, чем охотничий трофей.

Мэгги жевала шоколад, не обращая внимания на то, что перепачкала им пальцы. Сложись все иначе, сейчас она сидела бы рядом с Греем в гостиной их общей квартиры, ела пиццу и не думала ни о чем плохом.

Да-да, она делилась бы с Греем новостями, рассказывала в лицах, кто и какую литературу выбрал, а Грей бы смеялся, повторяя, что в ней погибла великая актриса. Такой простой сценарий, ежедневный, почти рутинный вечер в компании Грея казался теперь финалом удивительной сказки, несбыточной мечтой, и у Мэгги сжималось сердце при мысли об этом. Каково будет проснуться среди ночи и не ощутить рядом теплое тело любимого, такое знакомое, такое родное? Каково чистить зубы без ощущения, что соприкасаешься с Греем локтями, не смеяться, разбрызгивая изо рта на зеркало зубную пасту? Каково не натягивать вечерами футболки любимого, пропитанные знакомым запахом?

Привычные мелочи, такие не важные в прошлом, теперь казались огромными, наполнялись особой значимостью. Мэгги вспомнилось даже то, как она развешивала на радиаторах рубашки Грея, чтобы они побыстрее высохли. Все осталось в прошлом. Ее предали, ею пренебрегли как ненужным человеком, на мнение которого можно плевать.

Она снова лежала на своей детской кровати и чувствовала себя так, словно вообще ничего не добилась в жизни.

Глава 7

Уроки художественного мастерства, которые вела миссис Девлин, разительно отличались от всех остальных. Для начала сама Кристи Девлин совершенно не походила на стандартного учителя, хотя давно не была юной практиканткой. Что бы она ни носила: простые джинсы с рубашкой или блузки с длинными шелковыми юбками, широкие ремни, сапожки на каблуках или простые кроссовки, причудливые украшения, – все ей невероятно шло. Даже миссис Хипсон, красотка, выбиравшая элегантные брючные костюмы и яркий макияж, казалась на фоне Кристи Девлин просто расфуфыренной цыпочкой в безвкусных тряпках. Кристи обладала безупречным вкусом и умела сочетать несочетаемое, ее наряды были полны какого-то богемного шика.

Но манера одеваться не шла ни в какое сравнение с умением подать себя и свое видение мира. Кристи никогда не пыталась унифицировать учеников, не навязывала никаких стандартов, считая, что каждый из них по-своему уникален. В отличие от других учителей она не любила «уроки для галочки», всякий раз умело удивляя ребят и подталкивая к размышлениям.

Вот и первого мая, всего за неделю до выпускных экзаменов, миссис Девлин обратилась к ученикам с просьбой «на время забыть про зубрежку и нарисовать древнюю богиню Майю».

– В язычестве Майя покровительствовала весне и буйству пробуждающейся жизни. Она дала имя месяцу маю, как вы могли догадаться, – говорила Кристи. – Сегодня первое мая, так что лучше времени для фантазий на тему «Какой я вижу Майю» не придумать.

Она добавила пару фраз о том, что рисунок снимет излишнее напряжение, владевшее ребятами в последнюю учебную неделю.

– Пройдет лет десять, и вы поймете, как нелепо тратить нервы на столь обыденную вещь, как выпускные экзамены. Во всем нужна мера, – рассудительно добавила Кристи.

Это мнение шло вразрез с заветами всех остальных учителей. Подобные высказывания прибавляли ей очков в глазах учащихся, но отнюдь не преподавательского состава. – Мы отлично поработали в этом году, поэтому заслужили передышку. – Кристи ходила между рядами. Она редко сидела за столом, предпочитая заглядывать в работы учеников, поощряя и давая советы. – Так что сегодня у нас творческое задание: отрешиться от забот и пойти на поводу у воображения. Креативность – основа искусства, не забывайте об этом! Ну как, согласны?

Класс, вернувшийся с литературы, где ему пришлось подробно разбирать очередной кусок «Над пропастью во ржи», активно закивал головами. В последние дни единственный креатив, который был позволен ученикам, – разноцветные маркеры для подчеркивания особо важных заданий, поэтому на предложение Кристи Девлин они откликнулись с энтузиазмом.

– Майя – самая прекрасная и самая древняя из семи звезд, которые называют Семь Сестер, или Плеяды, – рассказывала Кристи. – Плеяды – часть созвездия Тельца, для тех, кто интересуется астрологией. Звезда Майя в пять раз больше нашего Солнца.

Утро выдалось ярким и погожим, солнце заливало классную комнату, и в его теплых лучах купались, танцуя в воздухе, мириады пылинок. Высокие окна с широкими подоконниками смотрели во двор школы Святой Урсулы. Во время перемен на этих подоконниках сидели нарушители школьных правил, заядлые курильщики, выдыхавшие дым вверх, и серые облачка уползали в открытые фрамуги.

– Насколько вам известно, художники часто изображали весну с куда большим вдохновением, нежели иные времена года. Часто это было буйство красок, танец страсти и пробуждение чувств. – Кристи обвела класс взглядом. – Кто может припомнить работы, выполненные в подобной манере?

– Многие работы Боттичелли, – отозвалась Эмбер Рид.

Кристи кивнула. Ей снова стало любопытно, куда так спешила ее любимая ученица накануне. То, что Эмбер сказалась нездоровой, было вполне объяснимо: лучшего предлога для прогула не найти. Однако наряд девушки, выпорхнувшей из дома перед носом Кристи, говорил о том, что спешила она на очень важную встречу.

– Да, Эмбер, это прекрасный пример. Как вы понимаете, творцы тех времен не имели возможности смотреть телевизор, как мы с вами, и черпали вдохновение из окружавшего их мира, такого, какой он есть, без прикрас. Их потрясали события, свидетелями которых они были. Войны, нищета, природа, религия… на прошлой неделе я рассказывала о влиянии церкви на художественный замысел. Вспомните, как датские школы воспевали пуританство, но все их творения несли в себе тайные послания, доступные посвященным. Сегодня первое мая, кельты отмечали в этот день Белтейн, праздник огня. Поэтому ирландцы называют Майю Белтейн, а отмечая этот праздник, они воспевают весну и цветение, рождение нового и смерть старого. Это означает также и возбуждение всех человеческих чувств, эмоции, бьющие через край, что не могло нравиться церкви, ратовавшей за сдержанность во всем. Но Майя, покровительница плотской любви и зачатия, она же Белтейн, стала частью истории, и умалчивать о ней из уважения к церковным канонам несправедливо. Итак, можете приступать к работе. Если потребуется моя помощь, обращайтесь.

Ученики молчали, обдумывая услышанное. В школе Святой Урсулы редко говорили о страсти и радостях плоти, поэтому ими владело некоторое смущение. Даже на уроках полового воспитания о сексе говорилось исключительно чопорно и академически, так что оставалось удивляться, как род человеческий вообще не зачах, если для его продолжения требуется заниматься столь скучным делом, как секс.

– А правда, что Тициан работал лишь с теми натурщицами, с которыми спал? – внезапно спросила Эмбер, сверкая глазами.

И так же внезапно Кристи посетило одно из ее видений: Эмбер в объятиях опасного незнакомца занимается совсем не детскими вещами на детской постели. Кристи стало ясно, с кем именно встречалась ее подопечная и чем занималась, сказавшись больной. В ее глазах словно тлели угли, вся поза являла собой вызов. Чтобы изобразить Майю, Эмбер достаточно было нарисовать автопортрет.

На мгновение Кристи стало жаль бедную Фей, которая, должно быть, и понятия не имела о важных переменах в жизни дочери. С сыновьями гораздо проще, мелькнула торопливая мысль. За сыновей не приходится переживать, опасаться, что их доверие обманут, что ими воспользуются и бросят, что они «принесут в подоле».

– Этот факт биографии Тициана не доказан, – осторожно сказала Кристи. – Рисуй, Эмбер. Поменьше разговоров, побольше дела.

– Мужчины – похотливые свиньи. А миссис Девлин притащила бы на урок голых натурщиков, если бы это было разрешено, – шепнула Ниам на ухо Эмбер.

Она жалела, что не выбрала курс экономики вместо уроков миссис Девлин. Ниам совершенно не умела рисовать и лепить и не представляла, как можно изобразить богиню плотской любви, если ни разу не видела ее хотя бы на картинке. Лучше бы им предложили нарисовать натюрморт из пары пластиковых яблок и вазы!

– Я бы не возражала против голых натурщиков, – тихо ответила Эмбер. – Разве можно научиться лепить человеческое тело, если видишь его только в одежде?

Хорошо, что в колледже не действуют пуританские правила, по которым живет школа Святой Урсулы, подумала она. Хотя бы там можно будет рисовать обнаженных людей, глядя на натурщиков.

Эмбер нахмурилась, вспомнив, что о колледже теперь не может быть и речи. Она уедет в Нью-Йорк с Карлом прежде, чем закончатся выпускные экзамены. Да еще предстоит трудный разговор с матерью!

– Ниам не нужны голые натурщики, – хихикнула ученица, сидевшая справа от Эмбер. – Она уже не раз видела раздетого мужчину. Ниам, ведь ты целый год встречаешься с Джонни. Сомневаюсь, что он держит свои боксеры при себе!

Ниам ухмыльнулась:

– Да уж, там есть что нарисовать! – Она подмигнула одноклассницам. – Можете мне поверить, у Джонни штука побольше, чем у статуй Микеланджело!

Раздалось тихое хихиканье, которое тотчас прекратилось под строгим взглядом миссис Девлин. Ее седые волосы служили превосходным прикрытием. Юные девы считали, что седина неразрывно связана с глухотой, однако Кристи Девлин обладала довольно острым слухом. Шуточка про «штуку Джонни» не ускользнула от ее ушей, и пожилая учительница украдкой улыбнулась, хотя и глянула строго. Подобные шутки она слышала еще в те годы, когда сама училась в школе.

Молодежь всегда думает, что секс и страсть придуманы именно ими, что их поколение первым заговорило об эротике вслух, но цикличная история могла посмеяться над их самоуверенностью. Кристи коснулась пальцами ожерелья из золота и окаменевших скарабеев, которое купил ей Джеймс на рынке в Каире. Когда человек разменивает седьмой десяток, мало кто верит его словам о смелых юношеских выходках, оставшихся в прошлом. В лучшем случае собеседник подумает, что речь идет о пинте пива в баре, выпитом под косыми взглядами и пересудами благовоспитанных матрон. А ведь и Кристи в молодости получила свою долю страсти, и долю немалую. Да что там говорить! У них с Джеймсом до сих пор был секс, и секс отличный!

Они оказались в Каире во время трехнедельной поездки (дикарями в целях экономии) по Египту. Еще бездетные, юные, они чувствовали себя свободными и невероятно счастливыми. Джеймс и Кристи стонали от восхищения над экспонатами каирского музея, а по ночам – в объятиях друг друга, в номере дешевого отеля, где вяло махал лопастями потолочный вентилятор. Он был бессилен в борьбе с духотой и едва разгонял горячий сухой воздух, но влюбленным было плевать на подобные мелочи, они занимались любовью каждую ночь, извиваясь на простынях, пахнущих восточными специями.

В последний день каникул Джеймс и Кристи лежали на кровати, широко раскинув руки и ноги, липкие от пота, удовлетворенные. Джеймс сказал, что египетский воздух пропитан сексом, а жара – лучший афродизиак.

– Это потому, что мы на отдыхе, милый. Жить в жаре круглый год ужасно, – заметила Кристи, дотрагиваясь пальцами до ожерелья, три подвески которого лежали между ее грудей. – Спасибо за подарок. Мне очень нравится.

– Дело даже не в жаре. Дело в тебе. Стоит мне задержать на тебе взгляд, как приходит желание сорвать с тебя всю одежду.

– Даже в магазине? – игриво спросила Кристи. – Например, как сегодня?

– Да. Пришлось сдержаться. Я боялся помять авокадо. Ты так эротично прижимала их к груди.

– Не знала, что ты так быстро заводишься, – продолжала подтрунивать Кристи. – У меня предложение. Давай придумаем тайный знак. Когда я надеваю ожерелье, ты должен как можно скорее заняться со мной сексом. На поиск подходящего места отводится не больше часа.

Джеймс лениво улыбнулся:

– Звучит заманчиво. Согласен…

Кристи с улыбкой обвела взглядом склоненные головы учеников. Молодые привычно считают всех, кто старше их лет на пятнадцать – двадцать, глубоко пожилыми людьми, и не подозревают, насколько ошибочны их убеждения. Юность вообще не видит будущего после сорока лет, как будто жизнь кончается с морщинками у глаз. Что ж, только время в силах расставить все по местам.

После урока Кристи отправилась в учительскую, чтобы проверить тесты по истории искусств и оценить работы учеников. Учительская в школе Святой Урсулы представляла собой просторную комнату, по сравнению с которой большие классные комнаты казались тесными каморками. Здесь с сороковых годов ничего не менялось: поскрипывали петли тяжелых деревянных дверей, прогибались под тяжестью шагов доски паркета, в толстые стены было невозможно вбить ни один гвоздь, поэтому все доски с объявлениями просто к ним прислоняли. За пятнадцать лет работы учителем Кристи привыкла приходить сюда для проверки работ.

С половины девятого утра можно было укрыться в прохладе учительской, так как ее окна смотрели на запад, а окна классных комнат заливало солнце. Кристи заваривала себе зеленый чай и садилась за большой дубовый стол. Через пятнадцать минут помещение заполняли учителя, зевающие, иногда раздраженные. Они делали себе убийственно крепкий кофе, выпивали его залпом и разбредались по классам.

После уроков те же учителя, еще более раздраженные и измученные, заходили в учительскую, брали свои вещи и спешили домой. Как правило, к четырем часам в школе оставались лишь те, кто по разным причинам не мог проверять работы дома.

Кристи редко пила кофе, предпочитая чай, и с сочувствием смотрела, как устало фырчит старая кофемашина. Однажды учитель итальянского, которого все звали просто Джанни, не выдержал и принялся возмущаться:

– Это не кофеварка, а развалюха. И варит не кофе, а пойло! – с сильным акцентом воскликнул он. – Если бы у нас была приличная кофемашина, мы бы получали по утрам гораздо больше удовольствия!

Похоже, Джанни знал толк в удовольствиях. У него был такой вид, словно он только и думает, как бы завалить какую-нибудь девицу в постель под предлогом «отточить итальяно». Джанни нравился женщинам.

Кристи, которая – одна из немногих – оставалась равнодушной к итальянскому мачо и редко пила кофе, заметила:

– Чай бодрит не хуже кофе, в нем много танина и кофеина. Да и для здоровья полезней! Лучше купить в учительскую небольшой телевизор.

– Надеюсь, не для совместного просмотра «мыльных опер»? – проворчал мистер Суитман, учитель английского.

– А что вы имеете против «мыльных опер»? – тотчас встряла мисс Ленокс, учительница французского.

– У нас не так много времени, чтобы смотреть сериалы, – негромко указала Кристи. – Я имела в виду новости.

Мистер Суитман тотчас поддержал предложение купить телевизор, сказав, что современный человек должен быть в курсе событий, творящихся в мире. Остальные, поразмыслив, согласились. Так в учительской появился телевизор, ставший центром школьной вселенной. Мысли о кофемашине остались в прошлом.

Однако смотрели учителя совсем не новости. Фаворитом стала передача «Кто хочет стать миллионером». Мистер Суитман как минимум четыре раза смог ответить на последний вопрос, а миссис Джонс, учитель физики и прикладной математики, сделала то же самое дважды.

Однако когда Кристи вошла в учительскую первого мая, телевизор оказался выключен. В помещении находилась только Лиз, преподаватель по двум предметам – экономике и биологии. Кристи кивнула коллеге, села за стол и придвинула к себе стопку тестов. По расписанию у нее было всего два урока с утра, но она уже устала, потому что плохо спала ночью. Кристи трижды просыпалась от кошмаров. Один из них был особенно неприятным, в нем ей приснились гигантские пауки, от прикосновения к которым человек сгорал заживо. Кристи часто видела пророческие сны, но трактовать видение с пауками не получалось. Бессмыслица полная, решила она.

После третьего кошмара Кристи отказалась от дальнейших попыток выспаться и просто лежала на кровати, задумчиво глядя в потолок. Пожалуй, она могла бы представлять определенный интерес для психиатров. Некоторые люди вносят в завещание пункт о передаче своих органов медицинским учреждениям. Иногда Кристи подумывала завещать науке свой мозг.

– Ты чего не спишь? – спросил Джеймс в половине пятого, когда жена, которой надоело размышлять о психиатрии и предчувствиях, соскользнула с постели и принялась натягивать джинсы.

– Бессонница. А ты спи, – шепнула Кристи, выворачивая футболку.

Она оделась и поправила одеяло мужа.

Ночные кошмары Джеймса по большей части были связаны с потерей работы и неспособностью обеспечить семью. Кристи давно решила не посвящать мужа в подробности своих видений и снов – уж слишком путаными и оторванными от реальности они были.

– Ты как, Кристи? – услышала она женский голос и очнулась. Лиз, юная учительница, плюхнулась на стул напротив Кристи и уставилась на нее через стол. У нее было такое выражение лица, словно ее все достало. – Гляжу, проверяешь тесты…

Лиз явно надеялась, что Кристи поболтает с ней. Ей было около тридцати, кудрявые темные волосы обрамляли миловидное лицо, пухлый ротик часто складывался удивленной буковкой «о», стоило на горизонте появиться хоть чему-то любопытному. Лиз заняла свою должность в прошлом сентябре, сменив миссис Кунифф, преподававшую в школе Святой Урсулы двадцать лет. Миссис Кунифф отказывалась заходить в учительскую, поскольку боялась микроволновки. Она утверждала, что слышала о мужчине, по неосторожности зажарившем в микроволновой печи голову. Нет нужды объяснять, что человеку, верившему в подобные мифы, не следовало преподавать экономику. Так в школе появилась Лиз.

– Думаю, мне требуется небольшой перерыв, – сказала Кристи, давая понять, что готова уделить собеседнице пару минут. – Как дела?

– Нормально… – Лиз умолкла и внезапно шмыгнула носом. – Нет, все плохо! – Ее глаза вдруг покраснели. – Прости, я не собиралась вываливать на тебя…

Кристи сунула руку в сумку, порылась в вещах и достала упаковку бумажных платков.

Выяснилось, что Лиз запуталась в отношениях с парнем, который испугался ее натиска и предложил сделать «передышку».

– Говорит, ему нужно время, чтобы все обдумать, – вяло промямлила девушка. – Мы встречаемся уже год. Зачем ему передышка? Кристи, я люблю его! Как мне быть? Сестра говорит, его поведение оскорбительно, и советует послать его подальше. Но она всегда его не одобряла, считая, что я могу найти себе парня получше. – Лиз высморкалась в салфетку. – Он сказал, что все-таки пойдет со мной на свадьбу кузины, словно мы по-прежнему вместе. Значит, еще не все потеряно, как думаешь?

«Нет ничего сложнее, чем отвечать на самые простые вопросы», – подумала Кристи.

– Полагаю, ты сама знаешь ответ. Мое мнение или мнение твоей сестры – все это не имеет значения.

– Но я не знаю…

– Закрой глаза и прислушайся к себе. Что чувствует твое сердце? – Кристи через стол коснулась груди Лиз.

Девушка послушно зажмурилась, и ее лицо внезапно утратило напряженность, плечи устало упали.

– Думаю, это конец. Он идет на свадьбу, чтобы не обижать меня и не выставлять в дурном свете перед друзьями и родней… Но все кончено. Все кончилось в тот момент, когда я сказала, что хочу ребенка. – Лиз открыла глаза и посмотрела на Кристи.

– Значит, все кончено. – Кристи мягко улыбнулась, пытаясь приободрить бедняжку. – Но ведь это не конец жизни. – Она не пыталась увидеть, что лежит у Лиз на сердце, а лишь позволила ей взглянуть в лицо своим страхам.

– Я обманывала себя, да? Думаю, я с самого начала знала, что эти отношения не продлятся долго. – Она тоскливо вздохнула. – Я пыталась выдать желаемое за действительное. Мне следовало вести себя совсем по-другому, если хотела получить…

– Не надо оглядываться назад, – прервала Кристи. – Нет ничего хуже сожалений об ушедшем. История не знает сослагательного наклонения. Мысли о том, как все было бы, если бы мы поступили иначе, выматывают душу и убивают желание бороться за счастье. Опыт бесценен, даже такой, как у тебя, Лиз…

– Ты такая добрая, – шепнула девушка, вставая. – И очень умная. Должно быть, ты никогда не совершала ошибок. Ты тщательно взвешиваешь каждый шаг, да? А я пру как танк, даже не задумываясь, верно ли выбрала направление. – Она неуверенно улыбнулась. – Ты мудрая, так все говорят. Теперь я вижу, что это правда.

В учительской стали появляться люди. Лиз взяла чашку с кофе, папку с тетрадями, вздохнула и вышла. Кристи осталась сидеть на своем месте, глухая к разговорам. В голове ее вертелись слова Лиз.

Она мудрая? Тщательно взвешивает каждый шаг? Кристи чувствовала, как щемит горло.

Нет, нет и нет! Случались в ее жизни моменты, когда она отдавалась эмоциям, подавляя в себе рациональное начало. Один такой момент едва не загубил ее жизнь. Глупый, необдуманный поступок, о котором она будет жалеть до конца своих дней!

Она думала, что загнала тот день в самый дальний уголок подсознания, похоронила под грудой светлых, приятных воспоминаний, надеялась, что он никогда больше ее не потревожит. А теперь те события всплывали на поверхность сами собой, все чаще и чаще, и забыть о них было очень трудно.

Давно ли Кристи стала той мудрой женщиной, которой восхищаются юные учительницы с разбитым сердцем? Когда-то мир был совсем другим, и она тоже была другой.

Шейн позвонил днем, когда она вошла в дом.

– Мам, у меня есть новости, – сказал он после нескольких дежурных фраз.

И хотя солнце стояло в зените, заливая ярким светом Саммер-стрит, Кристи показалось, что на мир набежала черная тень.

– Да? – У нее пересохло во рту при мысли, что любимый сын попал в беду.

– Джанет беременна. Мы не хотели никому сообщать, пока не пройдет первый триместр. Собирались позвонить неделю назад, но Джанет положили на сохранение, был риск выкидыша. К счастью, теперь все позади. Мы счастливы, мам! – В голосе Шейна слышалась гордость.

Кристи показалось, что с ее плеч сняли тяжеленный груз. Это рассасывался страх, заставивший пригнуться под своим весом.

– О, Шейн, я так рада за тебя! За вас обоих! – Она привалилась спиной к стене, потому что ослабели ноги. Взгляд ее был устремлен в сторону парка, где гомонили маленькие детишки и лаяли собаки. «Спасибо тебе, Господи», – подумала она с облегчением. – Это самая прекрасная новость за последнее время. Как самочувствие Джанет? Рассказывай скорее!

– Она так боялась потерять ребенка, мам! Ужасно волновалась, много плакала…

Кристи вспомнился тот день, когда тревога нарастала с каждой минутой и ей не было никакого логического объяснения. Предчувствия не обманули Кристи. Ее внук едва не погиб, хотя даже не успел появиться на свет.

– Джанет сделали УЗИ. Мы попросили размножить фотографию малыша, чтобы у вас с отцом тоже был экземпляр. Так что сможете увидеть своего третьего внука в черно-белом варианте. Можно нам приехать на выходные в гости?