Текст книги "Секреты прошлого"
Автор книги: Кэти Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
Глава 5
Солнце купало Саммер-стрит в своих ласковых лучах. Задний двор дома Кристи Девлин, превращенный в прекрасный сад, был залит светом. Солнечные зайчики плясали на листьях, прыгали по травинкам, касались бархатистых лепестков чайных роз. Кристи обожала такие дни.
Джеймс позвонил сообщить, что успел на ранний поезд, а потому появится дома в семь, а не в девять, как предполагал. Почтальон принес свежие каталоги с новинками техники, которые Кристи любила проглядывать перед сном. Иногда она даже заказывала кое-что для дома, если позволяли средства. Обе собаки, разморенные жарой, отказались от прогулки и теперь лежали на пороге кухни рядышком, как две смешные колбаски с лапами, и дремали. Их уши и кончики хвостов иногда подрагивали во сне.
Кристи сидела на террасе с чашкой ледяного чая. На коленях у нее лежали тезисы к будущей лекции, но она никак не могла сконцентрироваться на делах.
Ласковое солнце, раннее возвращение мужа, уют кухни – ничто не имело значения. Только страх, который закрался в грудь, словно скользкая змея, готовая обвить горло и задушить. Беда приближалась.
Через двенадцать домов от Кристи Уна Магуайер стояла на стуле и, поднявшись на цыпочки, выискивала среди баночек на холодильнике ту, в которой хранился пекарский порошок. Уна собиралась испечь к церковной службе свой фирменный пирог «Виктория». Ей хотелось угостить выпечкой прихожан.
– Деннис, ты опять переставил банки с крупой? – крикнула она мужу.
Она, конечно, пошутила. Деннис Магуайер совершенно не разбирался в стряпне, поэтому ни за что не стал бы шарить среди банок с крупой. Единственной его обязанностью по дому было мытье посуды. Он даже не знал, куда ставить влажные тарелки, и Уна сама помещала их в сушку. Раньше мытьем посуды и частично готовкой занималась Мэгги, но с тех пор прошло немало лет, дочь Уны повзрослела и жила теперь отдельно от родителей.
– Ничего я не переставлял! – обиженно буркнул Деннис, заканчивавший в гостиной модель истребителя «спитфайр», над которым корпел целых две недели. Самолет был точной копией настоящего, Деннис специально уточнял детали в «Справочнике воздушных судов».
– Уверена, ты поменял местами муку и яичный порошок! – пропела Уна. – Наверное, хотел испечь шарлотку к воскресной мессе, – хихикнула она.
Позади банок с рисом и сушеным горохом мелькнул красный бочок коробки с пекарским порошком.
– Вот ты где! – Уна еще немного приподнялась на цыпочках, опасно балансируя на краю стула, и попыталась поймать пальцами коробочку. Со странным всхлипом ножка накрененного вбок стула скользнула по полу. Секундой позже, не успев охнуть, Уна очутилась на светлом кафеле. Левая нога была подогнута под неестественным углом.
Боль пронзила тело с такой силой, что Уна захрипела. В бедро словно воткнули острый нож.
– Деннис, – слабо позвала она, теряя сознание. – Деннис, скорее сюда…
А в доме номер восемнадцать, в уютной спальне, Эмбер лежала в объятиях любимого, счастливая, как никогда в жизни. Она услышала отдаленный звук сирены – по Саммер-стрит пронеслась «скорая», но Эмбер было плевать на происходящее снаружи. Она даже не приподнялась с постели, чтобы выглянуть в окно, хотя врачи точно приехали к кому-то из соседей. Внешний мир не существовал для нее. Ничто не имело значения, кроме близости Карла.
– О чем ты думаешь? – спросила его Эмбер.
Эмбер ощущала себя единым целым со своим возлюбленным и знала, что им владеют те же эмоции. Ей хотелось слиться с ним в одно существо, всегда быть рядом, и любовь заполняла каждую клеточку ее тела.
– Ни о чем. Ты очень красивая. – Карл закинул ногу ей на бедро, словно поймав в ловушку.
Эмбер почувствовала новую волну желания. Оказывается, на свете нет ничего более волнующего, чем прикосновение обнаженной кожи к обнаженной коже. Лежать рядом, касаясь, трогая, гладя – одно это заключало в себе все радости рая.
Она провела пальцами по груди Карла, при этом мускулы чуть напряглись и снова обмякли. Маленькие мужские соски, похожие на ее собственные, но при этом совсем другие, оказались очень чувствительными к ласкам и поцелуям.
Эмбер и раньше видела обнаженное мужское тело… Но то были мраморные изваяния или подражания, запечатленные кистью на холсте. Однако настоящее тело, живое, горячее, гибкое, оказалось в сотни раз прекраснее, пусть и не обладало идеальными пропорциями. А это ощущение, когда мужчина проникает внутрь тебя? Могла ли Эмбер хоть на секунду предположить, что это совершенное слияние так прекрасно? Мир взрослых желал уберечь детей от СПИДа, нежелательной беременности, болезней, поэтому утаивал сакральное знание: секс – лучшее, что придумано людьми.
– Пора собираться, – сказал Карл. – Уже седьмой час. Скоро придет твоя мать.
Эмбер предупреждала, что ее мама возвращается в половине седьмого. Фей придерживалась строгого графика во всем и никогда не уходила из офиса до окончания рабочего дня. Разразись мировая война, начнись землетрясение – она все равно накроет на стол ровно в семь, словно не происходит ничего особенного.
Раньше Эмбер нравилась эта ежедневная рутина и предсказуемость. Дом казался оплотом постоянства, крепостью, за которой всегда можно укрыться от невзгод. Не то чтобы в жизни Эмбер случались неприятности, но ей нравилось сознавать, что под крылом матери она всегда найдет убежище.
Однако в последнее время Эмбер все чаще говорила Элле, что будет жить без расписания, когда покинет Саммер-стрит. «Жизнь не терпит рутины», – вещала она, чувствуя себя не по годам мудрой. Ей все меньше хотелось быть рабой времени, обстоятельств и бытовых мелочей. Раз в неделю мыть окна? Каждый день в один и тот же час ходить за продуктами? Каждый месяц в один и тот же день разбирать счета? Какое унылое, предсказуемое существование! Эмбер желала получить хорошее образование и стать востребованным специалистом, который найдет работу в любой точке страны и не будет привязан к одному месту.
Вот только сейчас, в свете новых событий, захвативших все ее мысли, учеба казалась самым скучным из всех рутинных дел. Она знала, что мама никогда не одобрит Карла, который всем своим существом символизирует свободу. Возлюбленный Эмбер словно разделил пополам тесный мир, в котором так долго существовали мать и дочь, но Эмбер нисколько не сомневалась, в чью пользу сделать выбор.
Она прижалась к Карлу всем телом, чуть потерлась грудью о его грудь.
– Нет необходимости спешить. У нас еще куча времени. – Она ласково улыбнулась любимому.
В запасе оставалось около двадцати минут. Целая вечность, но они найдут чем ее заполнить.
– Даже если представить, что мама вернется раньше, ты сможешь вылезти в окно и спуститься по крыше кухни – она не очень покатая.
Фей до сих пор погашала кредит за пристройку кухни, и каждый месяц ее лицо привычно омрачалось, когда она разбиралась со счетами. Эмбер не любила думать о деньгах, точно так же как о предстоящих экзаменах. Теперь она была спокойна за свое будущее: Карл станет известным музыкантом, и у них будет куча денег. Они с Карлом выплатят все долги мамы, а затем станут покупать все, на что только упадет взгляд. Наконец она будет относить вещи к кассе, не заботясь о том, какая цена указана на бирке! О, как прекрасно тратить и не испытывать чувства вины перед близкими!
– А если соседи заметят незнакомца на крыше дома и вызовут полицию? Меня поймают прежде, чем я успею натянуть штаны где-нибудь на заднем дворе. – Карл нежно сжал руками талию Эмбер, в очередной раз поражаясь тому, какая она тонкая.
Эмбер гордилась своей талией. Ладная фигура досталась ей от матери. По счастью, Эмбер не унаследовала также и полное равнодушие Фей к собственному внешнему виду. Мать никогда не носила ничего, хоть каплю похожего на одежду дочери, вроде винтажных топов в ярких зигзагах, модных в семидесятые, джинсов на низкой талии и туфель на высоком каблуке. Фей не считала одежду фетишем.
Эмбер потянулась всем телом, пальцы Карла прогулялись по обрисовавшимся под кожей тонким ребрам. Она не хотела покидать объятия любимого и теплую постель.
– Никто тебя не увидит. Соседки заняты готовкой, а их мужей интересует разве что телевизор. Местные люди совершенно не подозрительны, им и в голову не придет выглядывать из-за занавесок в ожидании сенсации.
На всей Саммер-стрит лишь один человек знал, что Эмбер отпросилась из школы под предлогом недомогания: Кристи Девлин. Вот уж кому не стоило видеть Карла выходящим из дома Эмбер.
Девушка восхищалась миссис Девлин, невзирая на то что та была зрелой дамой и любила копаться в земле. Все прочие школьные учителя казались Эмбер скучными, пыльными стариками независимо от возраста, забывшими, каково быть молодыми и радоваться жизни. А Кристи Девлин, статная, седовласая, словно умела заглянуть Эмбер в душу. Это удивляло и пугало одновременно. Возможно, учительнице хватило бы пары секунд, чтобы понять: ученица вовсе не приболела, а весь день занималась сексом.
Занималась сексом, потеряла девственность…
Эмбер была близка к потере невинности еще полтора года назад. Счастливчиком едва не стал симпатичный, но глуповатый Лиам, приятель младшего брата Эллы. Хорошо, что Эмбер вовремя одумалась и успела сказать «стоп». Парень уже вовсю шарил пальцами в ее трусиках, когда она решила, что глупо делать что-то просто из любопытства и желания узнать, что там, за чертой.
Мама всегда говорила, что женщина имеет право отказать в любой момент, как бы далеко при этом не зашел ее партнер.
– Что значит, ты не хочешь? – опешил Лиам. – Только что хотела, а сейчас вдруг передумала? Что значит «нет»? – Похоже, он не разделял убеждений Фей на предмет женских отказов.
– Я сказала «нет». «Нет» означает «нет», – твердо произнесла Эмбер.
И хотя с тех пор Лиам перестал с ней разговаривать, она радовалась, что ей хватило силы воли вовремя ему отказать. Всю жизнь жалеть, что отдала девственность столь скучному типу, как Лиам, вместо того чтобы предаваться воспоминаниями о первом сексе с прекрасным Карлом? Ха!
Да, секс оказался восхитительным занятием, а сам Карл – великолепным и чутким любовником. Только рядом с ним Эмбер видела свое будущее. Они будут вместе познавать жизнь, путешествовать и делить все радости и невзгоды. Впрочем, какие невзгоды? Их жизнь будет светлой и легкой, потому что только такой должна быть жизнь двух любящих сердец. Через три недели, как раз перед экзаменами, Эмбер исполнится восемнадцать, и она сможет делать все, что пожелает, не оглядываясь на чужое мнение.
– Поедешь с нами? – спросил Карл, перебиравший ее волосы. Он вернулся к теме, которую они с Эмбер обсуждали до того, как занялись любовью. – Продюсер зовет нас в Нью-Йорк, предстоит много работы. Меня не будет полгода, а то и больше. Разлука невыносима, Эмбер. Едем с нами!
– Хорошо.
Эмбер знала, что это настоящее чувство, Любовь с большой буквы. Любовь текла по венам, заполняла все существо, и не было ничего на свете чудеснее, чем быть рядом с любимым мужчиной. Она поедет в Америку вместе с Карлом, сомнения прочь! Карл нуждается в ее поддержке. Он сказал: «Ты – моя муза» – и признался, что с момента первой встречи написал больше песен, чем за прошедший год.
Муза…
Эмбер, которой всю жизнь повторяли, что она талантлива, умна и красива, верила Карлу. Она знала: они созданы друг для друга.
«Неотложка», подвывая, увозила Уну Магуайер и ее испуганного мужа в больницу, а Эмбер не отрываясь смотрела на возлюбленного. Ее сияющие глаза и блуждающая на губах улыбка лучше слов говорили о том, что она чувствует.
Конечно, мама будет шокирована, когда узнает, что Эмбер больше не собирается поступать в колледж. Но разве она обязана отчитываться в каждом своем шаге? Фей не заметила, что дочь повзрослела, а зря! И разве не сама Фей годами твердила, что Эмбер вольна делать выбор по собственному усмотрению?
Выбор сделан. И даже тяжелое чувство, что придется ранить маму, не способно повлиять на этот выбор. Маме придется смириться.
Фей ушла с работы довольно рано, и у нее осталось время, чтобы заскочить на обратной дороге в магазин. Она купила рис басмати, который так любила за насыщенный аромат, а еще утром выложила размораживаться пакет с овощами, поскольку собиралась сделать на ужин вегетарианскую корму.
Для блюда требовался только басмати, любой другой не подошел бы, и Фей радовалась, что успела в магазин до закрытия.
Возле кассы она пару минут изучала обложки журналов и газет. Фей нравились издания, посвященные дизайну интерьеров, но большинство идей требовали слишком больших капиталовложений, поэтому такие журналы оставалось разве что листать, не воплощая советы в жизнь. Однако этим вечером Фей решила непременно купить свежий номер. Дочь весь вечер будет готовиться к экзаменам, а она тем временем полистает журнал.
Фей протянула руку за журналом «Ваша спальня», когда заметила заголовок на первой странице одной из газет. «Договор подписан: 25 домов на месте парка, что на Саммер-стрит», – гласила статья.
– Должно быть, какая-то ошибка. Ведь речь не о нашем любимом парке? – озадаченно спросила Фей у кассира. За аппаратом сидела не Гретхен, имя женщины Фей не знала, но они всякий раз здоровались при встрече, так как постоянно пересекались.
– Увы, пишут как раз о нем! – вздохнула кассир, считывая штрих-код с упаковки риса. – Жалко парк. Застройщикам плевать, где возводить жилье, а нашему мэру лишь бы денег побольше! И все-таки странно, столько дебатов было в правлении! Единственное зеленое пятно на плане города – и того хотят лишить.
– Но парк такой крохотный… – Фей изумленно покачала головой. – Двадцать пять домов… как они себе это представляют? Неужели никто не опротестует это решение? Пробейте и газету, пожалуйста.
Уложив рис и газету в бумажный пакет, она расплатилась, вышла из магазина и села в машину. Не заводя мотор, пробежала статью глазами. Павильон в центре парка находился в плохом состоянии, сообщал автор. Реконструкция требовала больших затрат, поэтому мэр почел за лучшее продать землю застройщику. Пол-акра земли! В ответ на это застройщик обещал разбить парк на пустыре, в миле от нынешнего, а заодно и возвести на входе торговый центр.
«Так что парка нас никто не лишит, – заверял представитель мэрии. – Просто он будет немного сдвинут в сторону. Нынешний павильон представляет угрозу безопасности жителей Саммер-стрит, поскольку может в любой момент рухнуть».
Фей покачала головой. Упомянутый пустырь был вдвое меньше парка на Саммер-стрит, а новый торговый центр наверняка займет большую часть территории. Где будут гулять дети?
Фей гневно швырнула газету на пассажирское сиденье и завела машину. Она знала, что Эмбер тоже будет расстроена новостью. Малышка любила гулять по парку и даже делала там наброски. Какие же все-таки идиоты сидят в правлении!
Мэгги покинула пляж и села в автобус до города, когда по набережной уже вовсю гуляли парочки, а из ночных заведений звучала музыка. Автобус был полупустым, и Мэгги заняла место перед группкой школьниц в форме.
Вполуха прислушиваясь к их болтовне, Мэгги слепо таращилась в окно. Она так ничего и не решила окончательно, мозг отказывался мыслить логически, а в памяти то и дело всплывали какие-то несущественные детали – например, о том, что следующий день придется работать за Шону. Или о том, что в доме кончился кофе. А следует ли сходить с Греем на новый мультфильм студии «Пиксар»?
Разная чепуха лезла в голову, старательно вытесняя ужасный образ: роскошная блондинка верхом на любимом мужчине Мэгги.
Откуда-то из недр большой сумки раздалась бравурная мелодия: звонил мобильный. Словно на автопилоте, Мэгги выудила аппарат, увидела на экране лицо отца и ответила:
– Привет, пап. – Ее мир рухнул, разлетелся вдребезги, а она говорила спокойным тоном, словно ничего не случилось. Не стоило тревожить отца. – Как дела?
– Здравствуй, детка… у меня плохая… – Голос прервался, отец откашлялся. – Мама в больнице. Она сломала ногу.
Мэгги шумно выдохнула. Оказывается, она задерживала воздух в легких, опасаясь дышать, а теперь он вырвался наружу, словно из надувного шарика.
– Ты меня напугал: я решила, произошло нечто гораздо худшее, судя по твоему тону. – Мэгги потерла переносицу, чувствуя облегчение.
– Все не так просто. Твоя мать настояла на более детальном исследовании. Выяснилось, что у нее остеопороз. Врач говорит, удивительно, как она не ломала кости раньше. – Отец ненадолго замолчал, шмыгнул носом. – У нее оказалась совсем хрупкая костная ткань. Не знаю, что и делать. Знаешь ведь, как спокойно принимает неизбежное твоя мать, но в этот раз… говорит, что все хорошо, а сама только и делает, что ревет. Мама плачет, понимаешь? Она плачет…
У него был такой потрясенный голос, будто произошло нечто совершенно невероятное. Впрочем, так оно и было. Уна Магуайер была из тех людей, которые считали стакан наполовину полным и умели видеть добро даже в самых ужасных вещах. «Что бы ни случилось, улыбайся» – таков был ее девиз, и семья никогда не видела слез на ее лице.
– Мэгги, я понимаю, что это не вовремя, но не могла бы ты приехать на пару дней домой?
Мэгги представила, как отец вышел из здания больницы, чтобы поговорить с ней по мобильному. Таковы были правила, и отец подчинялся им беспрекословно, даже если все окружающие считали это нелепым. Бедный, растерянный папа, стоящий у подъезда с трубкой в руке! Наивный, совершенно не приспособленный к жизни человек, впервые увидевший, как плачет жена, и не умевший утешать.
– Приеду завтра, – сказала Мэгги. – Я обо всем позабочусь.
Пожалуй, это было лучшее решение из всех возможных.
«Ты предпочитаешь просто сбежать под удобным предлогом», – возмутился внутренний голос, но Мэгги упрямо стиснула зубы. Внутренний голос очень походил на голос Шоны, когда она принималась за нравоучения. Шона обожала передачи с участием доктора Фила, частенько цитировала любимого «врача» Америки и считала его выводы применимыми к любой жизненной ситуации.
Правильно ли ты поступаешь? Что бы ты посоветовала подруге, окажись она в похожем положении? Бегство не решит проблему. Вот что сказал бы Фил, случись ему пообщаться с Мэгги.
Конечно, побег ничего не изменит, но он даст необходимую передышку, поможет собраться с мыслями, проанализировать свои ошибки и бог знает что еще!
За свою недолгую жизнь Мэгги именно на собственных ошибках смогла составить свод правил, которым беспрекословно подчинялась.
Никогда не набивай лифчик ватой, чтобы выдать нулевку за второй номер. Возможно, мальчишки не заметят подлога, зато противные девчонки из команды поддержки разнесут сплетню по всей школе и ты на месяц превратишься в «Мисс Набитая Ватой».
Парни, которые шепчут на ухо фразы вроде «я никогда не встречал таких, как ты, искренних, ни на кого не похожих», возможно, совсем не врут. Они лишь вкладывают в свои слова не тот смысл, какой улавливаешь ты.
И так далее и тому подобное. А сегодня к нерушимому своду правил прибавилось еще одно: если пребываешь в сомнениях, скройся там, где сможешь хорошенько поразмыслить. Возможно, ситуация не улучшится, зато ты сумеешь взглянуть на нее со стороны. Кто знает, к чему это приведет? А если еще и утаить свои проблемы от окружающих, то никто не ткнет пальцем в свежую рану.
В маленьком интернет-кафе возле дома Мэгги заказала чашку латте и вошла в сеть. Проглядев расписание самолетов на Дублин, она нашла подходящий рейс. Самолет вылетал в середине следующего дня, и у Мэгги оставалось время собраться и взять небольшой отпуск в библиотеке. Забронировав один билет, она устало посмотрела в окно. Оставалось нерешенное дело – разговор с Греем.
Как можно попрощаться с тем, кого любишь?
«Пока, Грей, я улетаю, мы разбегаемся в разные стороны, так что найди себе жилье, пока меня не будет».
Слишком сухо, так все равно не получится.
«До свидания, Грей. Я улетаю в Дублин, мне нужно время на размышления. Ты двуличный сукин сын!»
Слишком эмоционально и болезненно.
Может, лучше оставить записку, чтобы вообще не разговаривать?
Когда она пришла домой, Грей ждал ее в гостиной с остатками тайской еды. От запаха Мэгги замутило, есть не хотелось вовсе. В голове, словно в барабане стиральной машины, постоянно вращались слова вроде «лжец», «подлец» и «изменник».
– Ну, здравствуй, – сказала она устало.
– Милая… – Грей вскочил с места и бросился к Мэгги. Однако его остановил ледяной взгляд.
Они стояли в паре шагов друг от друга, на лицах читалась растерянность.
– Мне так жаль… – У него был жалкий, потерянный вид.
«Возможно, ему действительно жаль», – подумала Мэгги. Жаль, что изменял своей девушке с потрясающей красоткой? Или жаль, что застукали в неподходящий момент? Ублюдок!
– Я же люблю тебя, детка. Ты можешь не верить, но это так.
– Тогда почему? – спросила Мэгги. Она не собиралась задавать вопросов, но слова соскользнули с языка сами собой. Ведь она хотела просто поставить Грея перед фактом, что уезжает!
Грей не отвел взгляда.
– Сам не знаю, – выдавил он. – Просто она была рядом, доступная, я не смог устоять… Господи, как нелепо звучит! Мэгги, поверь, я люблю только тебя! Ты не такая, как все, ты особенная!
В ее голове по-прежнему крутился барабан стиральной машины с набором горьких, злых слов. Сказанное Греем не желало усваиваться, казалось бессмыслицей, полной чушью. Грей разбил ей сердце, а вместо целительного бальзама пробует усыпить ее бдительность словами о несуществующей любви?
– Значит, она просто была рядом, вся такая доступная, да? И это, по-твоему, тебя извиняет? Она, черт ее дери, была рядом?! Какая ж я особенная, если ты тащишь в постель любую, кто рядом? Я даже молчу о том, что ты трахался с ней в нашей постели! В нашей постели, Грей!!
Он отшатнулся в ужасе: Мэгги никогда прежде не кричала.
– Но ведь это был… просто секс… банальный трах… Ведь у нас с тобой любовь, а это просто…
– О! – взвизгнула Мэгги, приходя в ярость. – Только не надо этих соплей. Я, значит, особенная, и у нас, значит, любовь! А трах – это просто банальный трах, да? Как здорово придумано! – Она ни разу не видела, чтобы Грей выпутывался так неловко, словно хитросплетение слов не было его специальностью.
– Возможно, я как-то неправильно объясняю…
– О нет, очень даже правильно, Грей! Просто ты у нас весь такой логичный, а я – клуша, которая не может запомнить пин-код собственной кредитки и не ориентируется в меню мобильника! Мы оперируем в жизни разными понятиями, и твои идиотские объяснения никогда не будут мне доступны! – Мэгги истерично расхохоталась. – Даже странно, что за время моего отсутствия ты не придумал более стройную версию в свое оправдание, ведь ты у нас мастер логических построений. И что предлагаешь мне делать? Мне, такой особенной и удивительной? Если я такая особенная, с чего тебе вообще захотелось тащить кого-то другого в постель, а? Мы мыслим разными категориями. Когда мы съезжались, я видела перед собой моногамию и верность, а у тебя совместное проживание означает просто общий быт. А может, ты даже упоминал, что будешь мне изменять, просто я по тугоумию пропустила это мимо ушей? Или ты врал, что я самая желанная женщина на свете, а тупые блондинки тебя больше не возбуждают?
– Я совсем не врал, я хочу быть верным и моногамным, честное слово, – беспомощно пробормотал Грей, дергая себя за волосы, как делал в минуты сильнейшего напряжения.
У него были длинные тонкие пальцы, как у пианиста. Грей в свои годы все еще был красивым и интересным мужчиной, словно, погрязнув в науке, он просто забыл состариться и усохнуть. Мэгги, постоянно имевшая дело с ученым миром, находила удивительной эту смесь живого, пытливого ума с сокрушительным обаянием и внешней привлекательностью. Конечно, блондинка с восторгом улеглась в постель такого мужчины! Умный, сильный, красивый, да еще и прославленный политолог! Сокровище в подарочной упаковке!
Только про верность в этой характеристике ни слова.
– Если я люблю, то ни на секунду не задумываюсь о других мужчинах, – сказала Мэгги устало. – Меня интересуешь только ты, и только ты кажешься мне сексуальным. Даже если бы ко мне лично приставали Брэд Питт, Джордж Клуни и Уэсли Снайпс, я бы ни на секунду не задумалась об измене. Ни на секунду, Грей.
– Я… я знаю, и мне так стыдно, так гадко, Мэгги.
Длинные пальцы снова вцепились в шевелюру, прочесали ее, словно гребень, и на мгновение Мэгги представила, как эти пальцы перебирают роскошные светлые волосы любовницы. Так же как перебирали непослушные волосы ее, Мэгги. Ее затошнило.
Когда мама, Шона или другие подруги говорили, что Мэгги привлекательна, она смеялась и не верила. Друзья и родители просто любят ее, и оттого видят в особом свете. Но когда Грей говорил, что Мэгги красива, она верила безоговорочно, как самой себе. Она доверяла ему во всем.
Грей полностью владел ее мыслями и побуждениями, она строила свою жизнь с учетом его потребностей и собственной потребности в его близости. Теперь Мэгги ощущала страшную беспомощность, словно ее внезапно лишили опоры. Она вновь становилась той девочкой, которая постоянно ждала предательства и не верила в себя. Ей было так больно, что хотелось ранить и своего обидчика.
– Ты лжешь! Тебе нисколечко не стыдно, ты не раскаиваешься! Это просто слова! Тебе жаль лишь, что я вернулась слишком рано и разрушила твой удобный мирок, в котором были одновременно уютная клуша и красотка с сиськами и задницей! Ты трахал ее в нашей постели и не видел в этом ничего такого! Это грязно и гадко! И ты зовешь это любовью, Грей? – Она прищурилась, рот кривился. – С кем еще ты мне изменял?
На мгновение по лицу Грея прошла тень, такая мимолетная, словно ничего и не было, и только влюбленная Мэгги успела заметить; сердце ее ухнуло вниз от отчаяния.
– Ни с кем, – твердо ответил Грей.
Мэгги не поверила.
Внезапно на нее навалилась такая слабость, что подкосились ноги. Мэгги рухнула в кресло, подтянула колени к подбородку, обхватив их руками, и уставилась в пол. Поза, означавшая «оставьте меня в покое».
Были и другие женщины, она была уверена, и это новое знание окончательно добило Мэгги. Мама попала в больницу, она плакала от бессилия – в этом Мэгги была уверена, отец просил о помощи, при этом спасать надо было ее, Мэгги. Она была раздавлена.
– Ответь на один вопрос. Неужели хранить верность так трудно? – прошептала она еле слышно.
Ответ был ей известен.
Она сама во всем виновата. Случившееся лишь подтверждало аксиому: такие, как Грей, не влюбляются в таких, как Мэгги. А если и влюбляются, любовь эта не может быть всепоглощающей и постоянной. Ей просто повезло, пусть и ненадолго. Наверное, Грей мог хранить верность кому-то другому, потрясающей женщине вроде сегодняшней блондинки, но только не ей, Мэгги, наивной дурочке и дурнушке. Она не годилась на роль единственной дамы сердца, она была лишь передышкой в череде прекрасных красоток в стиле Барби, ради нее нельзя было поступиться свободой и инстинктом охотника. Все дело в ней, а не в Грее.
И снова демоны неуверенности, с которыми Мэгги жила столько лет, захватили ее душу. А может, они никуда и не девались, просто затаились и ждали, когда правда жизни возьмет верх над наивностью и радужными мечтами.
– Прости меня, Мэгги, милая. Не закрывайся от меня, я сделаю все, чтобы мы были счастливы. Это никогда не повторится, клянусь! – Грей смотрел с мольбой, но Мэгги не видела его взгляда, потому что варилась в собственном маленьком аду, вспоминая свои поражения.
В юности Мэгги ненавидела воскресенья. Воскресенье знаменовало начало новой недели, открывало путь понедельнику, когда Сандра и ее подпевалы снова принимались насмехаться над Мэгги, делая все, чтобы уничтожить в ней чувство собственного достоинства. Мэгги Магуайер никогда никого из них не задевала, и их не по-детски злые насмешки были лишь следствием бедности внутреннего мира, однако откуда об этом могла знать она? В те времена Мэгги была уверена, что причина в ней самой, а насмешки и шутки вполне заслуженны. Ежедневные словесные пытки она сносила, словно они были обязательной частью жизни такой девчонки, как она.
– Мне так жаль, Мэгги, – повторял как заведенный Грей. Мне нет оправданий, я знаю. Но все же дай мне шанс. Я не хотел причинить тебе боль.
– Правда? – Она горько усмехнулась.
Зачем Грей врал, зачем притворялся, что ему не все равно? Пусть лучше бы сказал правду: его любовь недостаточно сильна, потому что Мэгги недостаточно хороша для него.
– Ты особенная, детка, – снова завел Грей, повторяя свою ошибку, не зная, что Мэгги слышит в его словах издевку. Он присел перед ней на корточки, обнял ее колени, надеясь на ответное объятие. – Я правда люблю тебя. И мне очень, очень жаль. Неужели ты не можешь меня простить?
Мэгги отбросила его руки, однако Грей уткнулся ей в колени лицом, умоляя, словно верный пес. Было бы так просто и легко обнять его в ответ, сделать вид, что все позади, все забыто, и жить дальше, как будто ничего не случилось. Поехать вместе в отпуск, продать квартиру, где живут теперь гадкие воспоминания, найти другую и свить гнездышко уже в ней. Мэгги почувствовала, как ладонь сама тянется к голове Грея в попытке погладить густую шевелюру.
Брак как крайняя мера, попытка склеить осколки, наложить швы на глубокую рану? Попытка связать по рукам и ногам? Мама будет счастлива, если дочь выйдет замуж за Грея.
Бедная мама, наивно ждущая хеппи-энда для единственной дочери!
Грей никогда не заговаривал о браке. Должно быть, Мэгги была недостойна стать его женой.
Ладонь замерла в дюйме от головы Грея. Простить? Мэгги могла простить Грею все, что угодно, если бы была уверена, что предательство не повторится. Но она знала: блондинка не станет последней в списке побед Грея. Такова расплата за право быть рядом с ним. И почему Мэгги раньше не думала о Грее как о драгоценном трофее, обладание которым требует великих жертв?
Она отдернула руку. Жертва была чрезмерно велика.
Внезапно мысль о побеге показалась желанной до дрожи в мышцах. Даже дома, в тишине Саммер-стрит, где прошли детские – не самые счастливые – годы, ей будет лучше, чем рядом с Греем. Дома можно зализать раны. Шона не права: бегство лучше мучительной агонии рядом с предавшим тебя любимым человеком.
Кристи приготовила гуляш, выключила плиту и принялась резать пирог, когда в двери заворочался ключ. Джеймс вернулся домой.
Готовить гуляш Кристи научила Ленкия, подруга из Словакии, которая частенько повторяла: «Все мужские раны врачуются на кухне». Они не виделись почти сорок лет, в те годы Кристи едва умела сварить яйца и залить кипятком овсянку.
– Кухня – сердце дома, это место, где всецело властвует хранительница очага, – говорила Ленкия с сильным словацким акцентом. Это был такой удивительный акцент, что даже чтение телефонной книги Ленкия могла превратить в прекрасную сказку – так мягко звучал ее голос.
