Текст книги "Секреты прошлого"
Автор книги: Кэти Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
Квартира Ленкии располагалась прямо под квартирой Кристи в доме на Гарвилл-авеню. Почти все дома в том районе делились на крохотные комнатушки под съем, аренда была невысокой, как раз такой, какую могли себе позволить девушки.
– Хранительница очага? Боже! – ворчала юная Кристи. – Доверь мне врачевать мужские раны на кухне, и скоро меня посадят по подозрению в умышленном отравлении.
Тогда у нее были темные волосы, и когда она с Ленкией отправлялась в магазин в миле от дома, прохожие частенько принимали двух худеньких, с тонкими талиями и туго завитыми кудрями девушек за сестер.
– Тебе следует научиться готовить, – назидательно говорила Ленкия. Сама она умела состряпать кучу разных блюд из горстки овощей, кусочка мяса и разнообразных приправ, запас которых регулярно пополняла. – И запомни: только специи делают мешанину продуктов блюдом. И как вышло, что ты не умеешь приготовить даже самую простую еду? В моей стране женщины с молоком матери впитывают эти священные знания: выращивать овощи, следить за скотиной и птицей, разделывать птицу и мясо… – Ленкия сделала жест руками, словно сворачивала цыплячью шею. – Если хочешь есть, готовить учишься быстро.
– В нашей семье все хозяйство лежало на маминых плечах. Она готовила для отца, шестерых моих братьев, сестры и меня. Мама никого не подпускала к кухне, – пожимала плечами Кристи.
Кухня была единственным местом, которым управляла ее мать, во всем остальном она была серой мышкой, жившей в тени властного мужа. И только за плитой Мора была хозяйкой и королевой. Кристи было любопытно, не приходила ли матери в голову мысль отравить своего нетерпимого, жесткого супруга.
Джеймс лишь однажды столкнулся с Ленкией и даже удостоился чести сидеть с ней за одним столом и поглощать приготовленный ею ужин. С тех пор он произносил это словацкое имя с неизменным трепетом и уважением. С того самого дня Кристи и дала себе обещание, что научится готовить не хуже Ленкии. Со временем она поняла, что пища, приготовленная с заботой и любовью, действительно способна исцелять душевные раны, как крепкий куриный бульон с сухариками укрепляет силы ослабленного болезнью человека. Брак Кристи не имел ничего общего с браком ее матери; она готовила не потому, что это давало ей призрачную власть над событиями, а потому, что получала от этого наслаждение.
– Привет, милая. – Джеймс крепко обнял жену обеими руками. Он пах поездом, пыльными улицами и чужими сигаретами. У него был усталый вид человека, которому необходим долгий крепкий сон.
– Трудный день, да? – Кристи подняла с пола портфель мужа и приняла из его рук слегка измятый пиджак. Ей хотелось затолкать его в спальню, укрыть одеялом, задернуть шторы и заставить спать не меньше суток.
– Да обычный день, – отмахнулся Джеймс, снимая ботинки и надевая тапочки, стоявшие на второй ступеньке лестницы. – Куда больше изматывает дорога, просто всю душу вытаскивает. Даже не понимаю почему, ведь я не сижу за рулем, не давлю на педали. Просто сижу в удобном кресле вагона в ожидании нужной станции.
– Дорога в любом случае утомляет. Есть разница между креслом в собственной гостиной и креслом вагона. Торопиться, пытаясь успеть на нужный поезд, выскочить на верной остановке, да еще тяжелый портфель в руках. И эти бесконечные собрания, встречи!
– Ну скажешь тоже, бесконечные! – улыбнулся Джеймс. – Я же не Дональд Трамп.
– У Трампа лимузин с личным водителем и целый штат помощников. – Кристи подала мужу стакан холодного чая. – Наверняка за ним даже портфель таскает специально нанятый человек. Ну как прошла встреча? Успешно?
– В общем, финансовый директор улетел в командировку, а его заместитель заболел, и это при том, что партнеры хотели обсудить новые денежные вливания! – рассказывал Джеймс. – Представляешь, как они обозлились, когда ни одна из шишек не явилась, а они принесли кучу документов на подписание. Теперь предстоит все начинать сначала, весь сбор бумаг!
– Какой ужас! – воскликнула Кристи, полная сочувствия. – Следовало отменить встречу, а не бросать тебя на баррикады.
– Ну ты же знаешь, как строится наш бизнес: сплошная бюрократия. Прежде чем отменить запланированную встречу, надо столько всего согласовать! Так ведь гораздо проще: заткнуть дыру кем-то пониже рангом, пусть набивает шишки. В департаменте полно бумагомарак, без подписи которых даже чашку кофе себе не закажешь. Мир погубит не глобальное потепление, это сделает бюрократия.
Они прошли на кухню, где Джеймс сел на низкий табурет и принялся почесывать собак. Те уже целых пять минут изнывали от недостатка хозяйской любви и всем видом это показывали. Обычно Джеймс садился на корточки, чтобы потрепать любимчиков по загривкам, но на этот раз предпочел табурет. Видимо, решила Кристи, его снова беспокоило бедро. В отличие от большинства мужчин Джеймс не любил жаловаться на болячки до тех пор, пока они не загоняли его на больничную койку. Подруги часто жаловались Кристи, что их мужья стонут и прикидываются умирающими при температуре тридцать семь и легком насморке. С одной стороны, стоическое терпение Джеймса восхищало ее, но вместе с тем и внушало опасения. Даже если бы у супруга случился сердечный приступ, он скорее всего и не пожаловался бы на боль. А мужчине нужна забота.
– А как прошел твой день? Что-нибудь случилось? – спросил Джеймс, когда Тилли наконец перестала тереться возле ног, а Рокет прекратила вылизывать ему ладони и направилась к ботинкам, чтобы выяснить, где именно хозяин ходил весь день.
– А что могло случиться? – Кристи сделала вид, что вопрос ее удивил.
– Ну, ты позвонила мне, едва я вышел за порог.
– Да просто позвонила, и все, – пожала плечами Кристи, кинув осторожный взгляд из-под ресниц и вздохнув. – Прости, но я весь день была сама не своя, с самого утра. Меня преследовало очень нехорошее предчувствие.
Джеймс потянул жену за руку и усадил к себе на колени. Собаки едва не взвыли от зависти: у них украли хозяйское внимание! Тилли даже закрутилась волчком от возмущения.
– Тебе не тяжело? – заволновалась Кристи о бедре мужа.
– Да чтобы я не мог выдержать вес собственной супруги! – возмутился Джеймс. – Я люблю тебя, моя наседка, слышишь? Ты так обо мне печешься!
– А я люблю тебя, упрямый ты тип, – ответила ему в тон Кристи. – Я же знаю, что ты будешь терпеть боль, даже если она будет сводить тебя с ума.
– Бедро просто немного потягивает…
– Не верю. Думаешь, твой стоицизм делает тебе честь? Наверняка боль мучительна…
– И вовсе не мучительна!
– Тебе нужна операция на шейке бедра, а сажать меня к себе на колени не лучшая мысль.
Джеймс прижался лбом к щеке жены.
– Если я когда-нибудь стану не способен выдержать твой вес, лучше сразу пристрели меня, чтобы не мучился.
– Я не смогу тебя пристрелить, ты вымирающий вид.
– Как птица додо, что ли?
– Птица додо уже вымерла, а ты пока жив, к счастью для меня. Ты вроде амурского тигра, редкий и прекрасный.
– Ты такая милая, постоянно меня хвалишь. Не жена, а находка, – шепнул Джеймс Кристи на ухо.
– Но тебе все равно нужна операция. Врач же сказал, что одними болеутоляющими здесь не обойтись. Лапароскопия сделала хирургию малотравматичной. Раз, и все!
– У меня не столь плачевное состояние, чтобы ложиться под скальпель. Это бедро служило мне шестьдесят три года, и еще на несколько лет его вполне хватит. И потом, я ненавижу больницы! А анестезия! Возможно даже, полный наркоз!
– Ты невыносим, – вздохнула Кристи и чмокнула мужа в макушку. – Я приготовила гуляш и пирог.
– По рецепту Ленкии? Обожаю! – Джеймс спихнул жену с коленок, слегка шлепнул по ягодицам и сел за стол. – Ты не знаешь, как она сейчас? Столько лет ни ответа, ни привета. Помнишь, в последний раз она была в городе вместе с Эйной, та еще влюбилась в художника и специально приезжала на его выставку на Доусон-стрит? Когда это было?
Кристи открыла рот, но ответить не успела: запиликал телефон.
Звонила хозяйка кафе на Саммер-стрит с новостями о неудачном падении Уны Магуайер. Оказывается, бедняжку увезла «скорая».
– Я подумала, что ты должна быть в курсе. У бедного Денниса с утра все валится из рук! – Это был мягкий способ сказать, что муж Уны Магуайер совершенно не способен сам справиться с происходящим. Соседи частенько посмеивались, что даже при чистке зубов Деннису необходимо помогать держать щетку.
– Сейчас он в больнице?
– Пока да.
– Тогда я оставлю в двери записку, что он может позвонить мне, если нужна помощь, а к Уне заеду утром, узнаю, как она. – Кристи говорила, как всегда, спокойным тоном, и ее собеседница повесила трубку, уверенная, что соседка обо всем позаботится.
– Видимо, твое дурное предчувствие было обоснованным, – заметил Джеймс, когда они сели ужинать. Он откупорил бутылку красного вина, хотя до выходных было еще несколько дней, а пили Девлины обычно только по субботам.
– Да, ты прав, – задумчиво отозвалась Кристи. Она думала о том, что Деннису нелегко будет взять на себя непривычную роль крепкого плеча и опоры. – Конечно, ты прав.
Она сама не верила в то, что говорит. Тяжелое предчувствие, словно облако, нависшее над ней, касалось лишь близких людей. И это облако росло с каждым часом.
А затем Джеймс внезапно вспомнил имя художника, ради выставки которого Эйна и Ленкия приезжали в город.
– Кэри Воленский, точно! Вот как его звали!
Кристи почувствовала, как по спине пробежал внезапный холодок. Она не верила в совпадения и считала, что у всех событий есть своя первопричина. Катастрофа близилась, разрастаясь как снежный ком, Кристи ощущала ее приближение. Сначала ее дурное предчувствие, а теперь еще упоминание о человеке, которого она так старалась забыть.
Неужели тайна из ее прошлого готова была напомнить о себе? Но почему именно теперь?
Глава 6
На следующее утро Мэгги стояла у ленты транспортера. Два ее стареньких чемодана и сумка выглядели жалко рядом с чьим-то роскошным багажом из кожи. К девушке подскочил носильщик с намерением помочь, но она смущенно пробормотала: «Спасибо, я сама» – и сдернула один чемодан с ленты. Сумка и второй чемодан поехали по следующему кругу.
Настроение у Мэгги было ужасное, на глаза то и дело набегали слезы. Наверное, выглядела она не лучшим образом, с опухшими веками и красным носом. Носильщик скорее всего просто пожалел ее, решив, что у нее личные проблемы. Уж лучше бы подумал, что у нее приступ аллергии!
Мэгги не терпела, когда ее жалели, ей хотелось слиться с толпой и стать неприметной для чужих глаз.
Чемоданы были очень тяжелыми. В первый Мэгги умудрилась запихнуть всю свою одежду, и его малиновые бока раздувались, словно толстые щеки, готовые лопнуть. Второй чемодан, грязно-рыжего цвета, на скрипучих колесиках, и без содержимого весил, казалось, целую тонну. Грей часто шутил, что этот чемодан с крепким тяжелым каркасом создавался на века, а значит, переживет даже внуков Мэгги. Как-то в аэропорту он даже сказал: «Если наш самолет разобьется, уцелеет только этот рыжий монстр».
Воспоминания о Грее были мучительны, но кружились вокруг, словно мухи над вареньем. Мэгги часто путешествовала с Греем. Где они только не побывали! В Греции, на Сейшелах, во Флориде, в Брюсселе…
Им не суждено больше путешествовать вместе, увы. Мэгги знала, что отныне не сможет доверять мужчине, который ей изменил, будет ревновать его к отдыхающим красоткам в ярких купальниках, официанткам, стюардессам, случайным попутчицам. Муки ревности сожрут ее с потрохами. Она будет дурой, если снова ему поверит.
Разговор накануне оборвала сама Мэгги, понимая его бессмысленность. Она боялась, ужасно боялась, что сдастся, что позволит себя уговорить, поэтому предложила сделать передышку.
– Поговорим спокойно, когда я вернусь, – использовала она последний аргумент.
– Выгонишь меня на диван? – понуро спросил Грей.
Ей хотелось крикнуть: «Нет, ложись со мной, обнимай меня всю ночь, сделай так, чтобы я забыла всю боль!» Увы, забыть было невозможно, поэтому Мэгги собрала волю в кулак и тихо ответила:
– Да, тебе придется спать отдельно. – После этих слов ее затопило такое бесконечное одиночество, словно она осталась одна на всей планете. Казалось, в воздухе даже звенит эхо: «спать отдельно… отдельно…»
Мэгги мечтала сбежать, грезила побегом, пугаясь одной мысли о том, что может остаться. Шаг назад, даже короткая остановка – все грозило поражением, поэтому бежать следовало немедленно и без размышлений. Оставшись, она потеряла бы себя, перестала быть той Мэгги, которую в себе уважала.
Снова глаза наполнились влагой, Мэгги бросилась к чемодану, проезжавшему по второму кругу, закинула на плечо сумку и потащила багаж за собой. Ей не нравилось, что носильщик провожает ее долгим взглядом. Почему людям всегда есть дело до посторонних, почему они так любопытны, почему чужое несчастье вызывает столь неподдельный интерес?
Мэгги закинула вещи на стоявшую поодаль тележку, сначала чемоданы, а сверху сумку, сделанную в форме банана. У сумки перетиралась ручка, но еще какое-то время она могла послужить. Мэгги уныло покатила тележку к стеклянным дверям. В былые годы, еще до встречи с Греем, она частенько ездила с подругами то в Грецию, то в Италию. Всякий раз они везли с собой запрещенное количество спиртного – бренди «Метакса» или что-нибудь в этом роде, – невзирая на то что лишний алкоголь могли изъять. Только Мэгги – единственная из всех – законопослушно провозила разрешенный литр спиртного, и, увы, именно ее багаж таможенники неизменно выбирали мишенью досмотра. В этом была какая-то чудовищная несправедливость, но Мэгги всякий раз покорно выворачивала наизнанку каждый чемодан.
Однако сегодня ей повезло – таможенники за стеклянными дверями даже не удостоили ее багаж взглядом. В зоне прилета царила ужасная неразбериха. Люди с плакатами вставали на цыпочки, стараясь не упустить прибытие тех, кого должны были встретить, громко переговаривались, выкрикивали вслух фамилии. Какая-то веселая компания с воздушными шарами и цветами долго изучала Мэгги, спешившую мимо, и она невольно втянула голову в плечи. Ее никто не встречал, потому что единственный человек, который не поленился бы приехать с цветами в аэропорт к прибытию самолета, всего сутки назад изменил ей с роскошной блондинкой.
Взгляды незнакомых людей нервировали Мэгги, и она испытала секундную благодарность к мобильному телефону, когда тот внезапно зазвонил, давая ей шанс отвлечься.
– Мы дома, – радостно поделился отец. – Нас отпустили из больницы. Где ты, детка? Уже близко, да? Поставить чайник? Мама ждет тебя с нетерпением.
Мэгги выслушала «поток сознания», несущийся из трубки. Мама что-то возразила, отец ответил. Мэгги ощутила смесь нежности и раздражения. Самолет только приземлился, и отец знал время прибытия, поэтому его вопросы про чайник были совершенно не к месту. Даже если бы сам Кларк Кент выскочил из дорогих трусов «Лайл энд Скотт» и на сверхзвуковой скорости доставил ее прямо на Саммер-стрит, едва ли Мэгги смогла бы оказаться дома раньше чем через час.
– Я только что получила багаж, папа, – терпеливо объяснила она. – Так что ставить чайник рановато.
– Значит, ты приедешь через… – Отец задумался.
– Не раньше чем через час, – вздохнула Мэгги. – Скоро увидимся, пока.
Она захлопнула крышечку телефона и пихнула его в карман джинсов. Ей показалось, что стены раздвигаются, случайные прохожие становятся выше ростом, а она сама превращается в маленькую девочку, выросшую на Саммер-стрит. Девочку, которой нужно было оказаться дома ровно в девять вечера, и ни минутой позже, иначе отец упадет с ударом, а мама будет глядеть с упреком.
Словно и не было пяти лет, проведенных в Голуэе, вдали от родителей. И эти пять лет жизни уместились в двух чемоданах и сумке, которые она катила перед собой на тележке! Добро пожаловать домой, скиталица…
В голове пронеслась череда различных «а если бы…». А если бы Грей не изменил ей… а если бы она не застукала его с любовницей… а если бы он осознал, что ему не нужен никто, кроме его маленькой Мэгги… а если бы она вообще не влюблялась в Грея, мужчину, не способного хранить верность.
Жаль, что они встретились. Жаль, что она влюбилась в Грея без памяти, что доверяла так слепо и наивно. Во всем виновата она сама, глупая, глупая Мэгги. Умная женщина должна была знать заранее, что интересный, красивый Грей однажды оступится. Умная женщина смогла бы заранее расставить акценты: изменишь – потеряешь навек. И ради умной женщины Грей даже мог согласиться на такие условия.
Но не ради Мэгги, нет! Ее единственным достоинством в глазах Грея оказалось то, что она «не такая, как все». Наверное, это означало «просто дура». Если бы за этими словами скрывалось нечто иное, Грей не стал бы тащить в постель ту блондинку.
Оставалось решить, под каким соусом подать ситуацию родителям. Если повезет, дорога домой окажется не слишком нервной, а значит, будет время все взвесить. У мамы серьезные проблемы, не стоит загружать ее еще и своей бедой.
– …короче, эти политиканы просто не понимают, что подорожание бензина сказывается на наших тарифах. Они ратуют за снижение ставок за перевозки, эти идиоты, а что прикажете делать нам? Возить пассажиров бесплатно?
– Да-да, это ужасно.
Рот таксиста не закрывался ни на минуту. Он ругал платные дороги, цены на недвижимость, жвачку, приклеенную кем-то к сиденью, а теперь вот принялся обвинять во всем нефтяных магнатов. Мэгги только кивала и порой вставляла пару реплик. Заткнуть фонтан красноречия она была не в силах, да и воспитание не позволяло. Мама не одобряла тех, кто умел вежливо, но твердо ставить людей на место. Наверное, именно поэтому Мэгги выросла столь безотказным существом. К ней приставали уличные торговцы, ей жаловались на свои бесконечные проблемы незнакомые старушки, а ученые мужи в читальном зале делились наболевшим. Мать учила Мэгги быть доброй и отзывчивой.
– …Вот так я и сказал этому проклятому юристу. Сказал, что, если он не разделяет мою точку зрения, пусть больше в моем такси не ездит, – продолжал разглагольствовать водитель. – Логично, да? – Это был риторический вопрос – уже, наверное, сто сороковой за последние десять минут, – и паузы на ответ не последовало. – Конечно, логично, скажете вы, мисс, я знаю. Эти политиканы думают, что им все позволено, лепят свои законы как бог на душу положит, а нам страдай. И все предпочитают помалкивать. Ха! Все, только не я!
Машина свернула на Саммер-стрит, проехала мимо кафе, где за столиками сидели люди. У них был такой вид, словно им было плевать на все, как курортникам во время долгожданного отпуска. Мать и отец Мэгги любили вот так же сидеть возле кафе, лениво слушая сплетни. Мэгги представила, как мать начнет вываливать на нее информацию о соседях, словно она уезжала всего на неделю и ей было дело до соседей.
Мэгги едва знала людей, которые снимали жилье в том же доме, что и она с Греем, и, похоже, совершенно не знала самого Грея, зато благодаря телефонным звонкам матери всегда была в курсе жизненных перипетий соседей по Саммер-стрит. Например, что миссис Джонсон, которая часто «заливала за воротник», «наконец получила свое» – положительный тест на алкоголь надолго лишил ее водительских прав. Мама рассказывала Мэгги о Фей Рид. Эта кроткая неприметная женщина всю душу вложила в дочь Эмбер и не ленилась печь печенье для благотворительных вечеров в церкви. Эмбер собиралась стать художницей, и, по словам Кристи Девлин, у нее был настоящий талант. А ведь Кристи, женщина умная, ошибается редко.
Мать Мэгги была настоящим кладезем информации. Она знала, что морковные маффины в кафе на Саммер-стрит теперь делают на сахарозаменителе и что Джейн и Генри, хозяева кафе, наняли официанткой юную китаянку, у которой был симпатичный узкоглазый малыш.
«Ее имя Сюй, но мы зовем ее Сью, потому что так удобнее. Представляешь, девушка приехала из Китая одна, никого здесь не знала. Смелая, правда? – делилась сведениями Уна с дочерью по телефону. – Когда знакомишься с теми, кто так легко может сменить место жительства, невольно проникаешься уважением. А Сью еще и работу сразу нашла, а английский учила еще в Китае! Каково, а? Наверняка поначалу ей было очень тоскливо в чужом окружении».
Мэгги всегда поражала любознательность матери. Уна любила общаться с людьми, заводить новых знакомых, участвовать в их жизни. Когда-то и Мэгги была такой же, но совместная жизнь с Греем словно наложила на нее невидимые путы. Мэгги начисто утратила интерес к внешнему миру и даже не сознавала, насколько ограниченным стало ее существование. Удивительно: Мэгги была всецело поглощена одним-единственным человеком, Греем, однако проглядела очевидное – для него она вовсе не одна. Как будто любовь ослепила и оглушила ее, сделала лоботомию.
Поглощенная своими горькими мыслями, Мэгги не слушала болтовню водителя и совершенно не обращала внимания на проносящиеся за окном клены Саммер-стрит. Из задумчивости ее вывели слова таксиста:
– Вы же сказали, сорок восьмой дом, да?
Мэгги поняла, что такси остановилось, а мужчина смотрит на нее в зеркало заднего вида.
– О, простите! Все верно.
Она принялась рыться в сумке в поисках кошелька.
– Соберитесь, дорогуша, – посоветовал шофер. – А то что-то совсем скисли. К таким кислым удача не заглядывает.
– Э… благодарю вас. – Мэгги выдавила улыбку. Ее навязчивый собеседник был по-своему прав.
– То-то! А то с мрачными дамами частенько происходят неприятности, – продолжал мужчина.
– До свидания. – Она не стала доводить до его сведения, что неприятности с ней уже произошли.
Выбравшись из машины, Мэгги повернулась к дому. Номер сорок восемь. Родительский дом, бунгало в стиле тридцатых годов, белое с темными оконными рамами. Половина дома была завита ядовитым плющом, частым персонажем фантастических фильмов. Отец постоянно боролся с этим сорняком, вооружившись секатором и толстыми рукавицами, но плющ год за годом выигрывал каждое сражение.
Мэгги вздохнула. Словно и не прошло стольких лет! Не то чтобы она вновь ощутила себя ребенком, зато все детские проблемы и комплексы, потаенные, давно запрятанные в подсознание, вновь вернулись ее мучить.
Отец встречал, стоя у калитки. Он был одет в синий пиджак, брюки и галстук, уже несколько потрепанные и почему-то выглядевшие по-домашнему, хотя отец явно наряжался для поездки в больницу. Он раскинул руки, и Мэгги бросилась в объятия, словно маленькая девочка, хотя переросла собственного отца.
– Как хорошо, что ты приехала, – с чувством произнес Деннис. – Спасибо, что сразу откликнулась. Ты отзывчивая дочь.
– Да что ты! Разве я могла не приехать? – Мэгги торопливо отстранилась, чувствуя, как увлажнились глаза и ресницы. Стоило позволить пролиться хоть одной слезе, и водопад окажется неиссякаемым. Она боялась расспросов о Грее и собиралась поведать новости позже, когда возьмет себя в руки.
– Как мама?
– Сегодня лучше. – Лицо отца просияло. – Уна просто была в шоке. Все произошло так быстро, сама понимаешь. Минуту назад твоя мама носилась по кухне, потом какой-то стук – и все. Она успела меня позвать и отключилась. – У Денниса задрожал голос. – Я так напугался: решил, что она умерла. – У него стал несчастный вид, словно у потерявшегося ребенка, и сердце Мэгги сжалось от сочувствия.
– А где она сейчас?
– Попробуй угадать…
Царством Уны Магуайер и сердцем дома всегда была кухня, расположенная в задней части дома. Отделка не менялась с тех самых пор, когда не существовало понятия «дизайнер», а главным предметом гордости для хозяев было наличие большого количества сосны. Именно такой всегда и была кухня Магуайеров.
В большом кресле возле стола (соснового) с загипсованной ногой, заботливо уложенной на табурет (сосновый), сидела мать Мэгги. Перед ней на тумбе (разумеется, из сосны) стоял переносной телевизор, на столе лежал частично разгаданный кроссворд.
Высокая худощавая женщина, Уна Магуайер сильно походила на свою дочь, только рыжие волосы изрядно поредели и перемежались с седыми прядями. Лица Мэгги и Уны тоже были похожи: безупречный овал со светлой кожей, удивительными глазами оттенка кобальта и узким подвижным ртом. Только улыбка, трогавшая губы Уны, всегда была яркой, уверенной, тогда как ее дочь улыбалась сдержанно, словно опасаясь слишком открыться перед посторонними людьми.
Теперь Уна сидела в кресле какая-то поникшая, словно сломала не одну ногу, а все кости. Она казалась очень усталой. Заметив дочь, она отложила в сторону ручку.
– Здравствуй, детка. А я вот разгадываю кроссворд. Как всегда, самое сложное оставила твоему папе.
Это была привычная ложь. Деннис никогда не был особо силен в разгадывании кроссвордов и ребусов. Чемпион по собиранию кубика Рубика, он был страшно расстроен, когда это повальное увлечение мальчишек вышло из моды. Жена пыталась поддержать его, создавая видимость, будто он преуспел не только в логических играх. Но увы, Деннис не дружил со словами. Даже необходимость подписать рождественскую открытку для жены или дальних родственников повергала его в пучину неуверенности. «Подкинь умную мыслишку», – обращался он к дочери, потешно сводя вместе брови.
«Милая Уна, поздравляю с праздником, люблю, целую, твой муж», – неизменно отвечала Мэгги.
«Люблю…» Мэгги вздохнула про себя. Ей безумно хотелось услышать сейчас эти слова от Грея…
– Ты все такая же тощая, Сардинка, – мягко улыбнулась мать.
Мэгги звали Сардинкой все родственники с тех пор, как однажды так ее нарекла двоюродная сестра Элизабет. Даже в Интернете Мэгги всегда брала в качестве ника это смешное слово. Кстати, саму Элизабет, такую же длинную и худую, все звали не иначе, как «наша мисс Элизабет», – наверное, потому, что у нее в отличие от Мэгги, кроме тощих мослов, была полная грудь и прочие женственные изгибы.
Пока Деннис относил чемоданы дочери в комнату, Уна поведала, что ее болезнь зашла довольно далеко.
– Остеопороз, милая, он самый, – тоскливо говорила она. – Врачи изумились, узнав, что у меня до сих пор не было ни одного перелома – вот как все серьезно. Говорят, я могла сломать руку, подняв тяжелую сумку, или сразу обе ноги, споткнувшись на ровном месте.
Мэгги зажала рот рукой, но быстро опомнилась.
– Мама, это… ужасно. Папа упоминал про остеопороз, однако не говорил, что болезнь зашла так далеко.
Они услышали шаги Денниса.
– Ему не надо знать, – торопливо сказала Уна дочери. – Это прибавит ему беспокойства, а толку будет чуть.
– Но он имеет право знать.
– Ради чего? Представь, какая это нагрузка для его сердца! Всякий раз, когда я стану что-то поднимать, Деннис будет сходить с ума, волнуясь за меня.
Отец Мэгги вошел в кухню.
– Итак, что приготовим на ужин? – громко спросила его жена, натягивая улыбку. – Твой отец, Сардинка, очень старался что-нибудь придумать, но ему под силу только сварить бульон. Может, сделаем ростбиф? Я голосую за говядину.
– Ростбиф? Неплохо. А мясо есть?
Уна побледнела, беспомощно глядя на холодильник.
– Не знаю, детка… посмотри сама. А если нет… может, съездишь в магазин? Машина возле дома.
Сердце Мэгги упало. Все было куда серьезнее, чем она полагала.
Отец относился к тому типу мужчин, которые совершенно не способны о себе позаботиться и во всем полагаются на женщину. Он никогда в жизни не готовил, понятия не имел о том, какие кнопки нажимать, чтобы заставить работать стиральную машину и утюг, не умел выбирать продукты. Все домашние обязанности лежали на плечах – увы, теперь слишком хрупких – его жены. Теперь опека над отцом и матерью переходила к Мэгги. Она должна была приготовить еду и съездить за продуктами в супермаркет. И какое имело значение, что у нее никогда не было машины? Водительские права она получила в юности и с тех пор ни разу не сидела за рулем.
– Мам, я же не умею водить машину, – тихо сказала Мэгги. Ей было неловко, что от нее так мало пользы. – Я… проверю холодильник.
На полках стояла пара банок консервированного супа, полпачки масла и четыре яйца. Холодильник оказался почти пуст.
– Я кое-что покупал по дороге, – беспомощно развел руками отец. – Когда ездил в больницу.
Мэгги уныло окинула глазами банки с супом, проверила морозилку – та оказалась пуста – и захлопнула дверцу. Ей предстояло стать плечом и опорой для родителей, но она была совершенно не готова к новым обязанностям, всегда являвшимся прерогативой матери.
– Ты ведь сможешь купить продуктов, детка? – спросила Уна, трогательно глядя на нее снизу вверх.
Они поменялись местами – заботливые родители и дочь. И выбора у Мэгги попросту не было.
– Думаю, для начала сойдет небольшой супермаркет на углу, – кивнула она. – Сбегаю и куплю самое необходимое. Машина не понадобится.
Магазинчик «Спиди» на Джесмин-роу работал круглосуточно с тех самых пор, как восьмилетняя Мэгги ходила туда покупать мороженое. Цены там были выше, чем в других магазинах, зато «Спиди» располагался совсем рядом и там никогда не было очередей. Гретхен, владелица супермаркета, была подтянутой строгой дамой, которая при этом обожала поболтать и обслуживала посетителей со скоростью черепахи. Сотрудники побаивались начальницу, поскольку она требовала от них дисциплины на грани муштры. Гретхен редко не улыбалась, а если это происходило, на ее лице не появлялось ни единой морщинки, словно оно целиком было накачано ботоксом. Конечно, ботоксом там и не пахло, поскольку Гретхен не считала заботу о внешности выгодным капиталовложением.
Хозяйка сидела за кассой, когда подошла очередь Мэгги оплачивать продукты. В корзинке у нее лежали кусок говядины, готовый яблочный пирог и банка мороженого для пудинга.
– Мэгги Магуайер, – возвестила Гретхен, окидывая ее строгим взглядом. На секунду ее губ коснулась скупая улыбка. – Давно тебя не было. Кажется, ты живешь у черта на рогах? Замужем?
Мэгги поразило, как много фраз вылетело из поджатого рта Гретхен. Она не знала, что ответить на последний вопрос, поэтому с трудом подыскивала слова.
– Я приехала на несколько дней, – уклончиво ответила она.
– А твой муж?
Мэгги подумала, что Гретхен видит ее насквозь, видит, в каком жалком состоянии она пребывает, и ей захотелось провалиться сквозь землю. «Интересно, удивится ли Гретхен, если я скажу, что Грей мне изменил и я сбежала к родителям зализывать раны?»
– Я пока не замужем. Просто живу с… одним человеком. – Мэгги упрямо вздернула голову. Ей не хотелось, чтобы ответ прозвучал жалко. Пусть лучше Гретхен думает, что гражданский брак – ее собственный выбор.
– Ясно. – Гретхен принялась сканировать товары, которые вынимала из корзинки Мэгги. – Помнишь мою Лоррейн? Вы учились на одной параллели. Она теперь живет в Ницце, вышла замуж за французского пилота, Жака, у них уже трое малышей. С ними даже нянька живет, потому что дом огромный, с джакузи, бассейном и биде в каждой ванной комнате. – Несмотря на восхищенный тон, Гретхен продолжала взглядом изучать Мэгги, словно говоря: я не купилась на твою историю, хотела бы семью, давно была бы замужем и родила бы троих детей. Вот, мол, послушай про мою Лоррейн, вот уж кто устроился как у Христа за пазухой! Прекрасный муж, дети, богатый дом, уйма денег. И уж Лоррейн не приползет домой, поджав хвост, чтобы покупать родителям готовый пирог! Девке тридцатка, а она все еще не пристроена!
