Текст книги "Эликсир для мертвеца"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава третья

Жирона, воскресенье, 5 октября

Дом врача целый день пребывал в брожении. Требовалось вычистить и сложить в коробку верхнюю одежду, сверху положить чистые женские сорочки и рубашки. Ее требовалось плотно закрыть, чтобы она была готова к погрузке. Дорожную одежду требовалось разложить, чтобы ее можно было надеть рано утром. С этим было покончено, и Юдифь готовила для всех троих узелки на дорогу, когда у ворот кто-то позвонил.

– Лия, – раздраженно сказала Юдифь, – иди, посмотри, кто там.

– У меня свои дела, сеньора, – жалобно ответила служанка. – Пусть идет Ибрагим.

– Ибрагим понес коробку в дом сеньора Аструха, – сказала Ракель из своей комнаты на втором этаже.

Юдифь завязала последний узел для Юсуфа и спустилась во двор. В воротах стоял запыленный, усталого вида человек.

– У меня срочное послание к врачу Исааку, – сказал он, вынимая сложенный листок бумаги из кожаной сумки на боку.

– От кого? – спросила Юдифь.

– От сеньора Иакова Бонхуэса из Перпиньяна. Я выехал с ним до рассвета. Он очень хотел, чтобы послание было доставлено сегодня.

– Входите, добрый человек, – сказала Юдифь. – И перекусите, а я пошлю кого-нибудь за мужем. Наоми, – позвала она. – Вина и закусок посыльному.

Пока Наоми заботилась о посыльном, Ракель бегом спустилась со второго этажа, а в ворота вошел Ибрагим.

Юдифь огляделась.

– Ракель, где твой папа и Юсуф?

– Я должен был сказать вам, сеньора, – сказал Ибрагим, – что они у сеньора Аструха. Они скоро вернутся.

– Когда ты должен был мне это сказать? – спросила Юдифь.

– Как только смогу, – ответил Ибрагим, с тоской глядя на свою комнатку.

– Когда твой хозяин это сказал?

– Перед уходом, сеньора, – негромко ответил Ибрагим. – Смотрите, вот он.

И пока посыльный утолял жажду разбавленным вином, а голод хлебом, сыром и фруктами, все сидели за большим столом во дворе, ожидая, когда Ракель сломает на письме печать.

– Датировано сегодняшним утром, папа, – сказала девушка. – Письмо очень короткое. «Мой дорогой Исаак, – пишет он, – прошу тебя о небольшой помощи. Я сейчас лечу пациента, который будет находиться в моем доме, пока не умрет или не поправится настолько, чтобы передвигаться. У него невыносимые боли. Ничто из моих жалких, бесполезных лекарств не приносит ему облегчения. Могу я попросить тебя привезти своих? Ничто из того, что я смешивал с маковым соком, не так действенно против боли, как то лекарство, которое ты дал мне, когда мы встречались последний раз. Мой пациент с удовольствием заплатит за то, что ты привезешь». Подписано его именем.

– Интересно, что за болезнь вызывает такую боль, – сказал Исаак. – Очевидно, Иаков считает, что боль не пройдет из-за смерти или выздоровления до нашего приезда. Мне приходят на ум всего несколько заболеваний, но, пожалуй, нужно составить от них какие-то лекарства. Пошли, Ракель. Мне потребуется твоя помощь, чтобы покончить с делом до ужина.

– Пойдет дождь, – сказала Юдифь наутро мужу, открыв ставни и выглянув из окна их спальни. Небо было хмурым, угрожающим. Над холмами собирались тучи, ветер был резким, холодным для начала октября.

– Тогда хорошо, что ты не едешь с нами, я бы не хотел, чтобы ты заболела, – ответил Исаак, начавший утреннее омовение.

– Я хотела бы, чтобы ты остался дома, – сказала она не в первый раз после получения первого письма Иакова Бонхуэса, но с нехарактерной для нее легкой тоскливостью. Потом отбросила назад густые, длинные волосы и перешла к обычной резкости. – Не понимаю, почему этот Иаков не может женить своего брата на Бонафилье без твоего присутствия. И без Ракели. У нее много дел перед своей свадьбой.

– Надень платье, любимая, – сказал Исаак, утирая лицо и бороду, – и помоги Наоми приготовить для нас перед дорогой хороший завтрак. Обещаю, что мы не промокнем, будем ехать со всей осторожностью и привезем тебе из Перпиньяна какой-нибудь особенный подарок.

– Исаак, я не Мириам и не Натан, чтобы утешать меня обещанием конфет или даже шелковых одежд, потому что их папа уезжает на две недели.

– Знаю, Юдифь. Ты моя любимая женушка, страж моей совести, мать моих детей. Я вернусь к тебе, обещаю.

Он уверенно пошел на голос Юдифи, коснулся ладонью ее щеки, обнял за талию и притянул к себе.

– Исаак, – негромко сказала она. – Поторапливайся, а то опоздаешь.

– Только что, – сказал он, – ты хотела, чтобы я остался. Теперь отсылаешь меня.

– Пойду, помогу Наоми, – сказала жена врача со слезами на глазах, отстранясь от него. Застегнула платье, откинула на место волосы, повязала поверх них вуаль и поспешила на кухню.

Два часа спустя с большой суетой, шумом и бодрыми прощаниями компания тронулась в путь. Впереди ехали верхом на мулах Аструх и его сын Дуран; за ними следовали дочь Аструха Бонафилья, Исаак, Ракель и Юсуф, ученик Исаака, везший письмо с разрешением свободно путешествовать по королевству Арагон как пажу и подопечному его величества. Он ехал на своей кобыле и был вооружен мечом, во владении которым становился мастером. Эсфирь и Лия, служанки, ехали в первой телеге с узлами и коробками путников. Вторая телега была высоко нагружена имуществом невесты: там были перина, коробки с тканями и одеждой, драгоценные маленькие предметы мебели и сундучок, изготовленный для надежного хранения золота. Помимо двух слуг-мужчин, правивших телегами, Аструх взял двух вооруженных людей, которые ехали в конце процессии для охраны. Легкий дождичек омывал местность, когда они ехали на северо-восток, однако небо разъяснялось. Поскольку никто не шел пешком, двигались они довольно быстро.

Когда они проехали около двух миль, Аструх стал отставать, пока не поравнялся с Ракелью, державшей повод отцовского мула.

– Сеньора Ракель, – сказал он, – мне нужно о многом поговорить с вашим отцом. Если позволите мне взять этот повод, сможете поговорить с моей глупой дочерью. Развеселите ее слегка. Подбодрите.

Ракель со значительной неохотой отдала повод и подъехала к Бонафилье.

– Видишь, что в том черном сундучке? – спросила та.

– Не вижу, Бонафилья, – ответила Ракель. – Он закрыт и находится на телеге позади нас.

– Ну, конечно, закрыт. Он наполнен золотом. Папа покупает мне мужа как можно дальше от Жироны и платит за него целое состояние.

– Бонафилья, это твое приданое, – прошептала Ракель. – И я не стала бы разговаривать о нем на дороге. Ты прекрасно знаешь, что оно для тебя и твоих детей, чтобы вы могли жить в комфорте и безопасности. Если оно большое, это потому, что папа так тебя любит, что жертвует тебе такую сумму.

– Тогда почему отсылает меня так далеко?

– Перпиньян недалеко, – сказал Юсуф, который бесстыдно подслушивал. В двенадцать, от силы тринадцать лет, он все еще пользовался, когда хотел, привилегиями детства – особенно свободой появления возле женщин. – Валенсия гораздо дальше. Нужно ехать в Барселону, а потом плыть туда на судне.

– За кого из жиронского гетто ты предпочла бы выйти? – спросила Ракель. – Возрастом от тридцати до шестидесяти лет?

– Я не могу сейчас об этом думать, – смущенно ответила Бонафилья.

– За кого-нибудь из братьев Равайа? Или что скажешь о Соломоне де Местре?

– Он до того застенчивый, что не может разговаривать с девушкой, не покраснев, как мак, – презрительно ответила Бонафилья. – И он влюблен в дочь сеньора Видаля.

– Это проблема. А братья Равайа?

– Одному тринадцать, другому пятнадцать лет. На что мне они?

– А как тогда насчет вдовца? – спросила Ракель. – Бонаструха Бонафета?

– Да он же старый, – сказала Бонафилья. – И живот у него трясется на ходу.

– А когда он видит меня, то приподнимает мою вуаль и говорит: «Что под ней за красивая девушка?» Но на самом деле он все еще бодрый мужчина.

– Конечно, – сказала Бонафилья, понизив голос до шепота. – С таким я раньше овдовею. А что скажешь про сеньора Махира? Говорят, он с трудом может выйти из дома. Подумай, какой бы он был незначительной помехой. – При этих словах Бонафилья захихикала. – От меня бы требовалось только кормить его супчиком. Как еще одного ребенка в доме.

Хихиканье перешло в смех, в котором было больше жестокости, чем веселья.

Ракель посмотрела на нее с беспокойством.

– Бонафилья, нехорошо смеяться над старостью. Сеньор Махир добрый, ученый человек.

Бонафилья встряхнула головой под вуалью.

– Я лучше поехала бы в Барселону и вышла там за баснословно богатого человека, как Далия, – угрюмо сказала она. – Вместо того чтобы меня везли на север с целью выдать за брата врача.

– Исаак, я думал, что больше не услышу смеха дочери, – сказал Аструх. – Она ведет себя так, будто я везу ее казнить, а не выдать за красивого, преуспевающего молодого человека.

– Она влюблена в кого-нибудь поближе к дому? – спросил врач.

– Как это может быть? – ответил ее отец. – Видел бы ты ее, Исаак. Такая юная, застенчивая, старательно охраняемая. Никогда не бывает одна.

– Я знаю по опыту, что дочери, какими бы ни были юными, застенчивыми, невинными, как бы их старательно ни охраняли, влюбляются. И подчас в очень странных мужчин.

– Исаак, Бонафилья, когда выходит из дома, надевает такую густую вуаль – притом по собственному желанию, – что даже я не могу ее узнать, если она не заговорит. Ее всегда сопровождают служанка и кто-нибудь из членов семьи. Клянусь, что из молодых людей она видит только своих братьев.

– Она близка с братьями?

– Конечно, – ответил, не задумываясь, ее отец. – Хотя… думаю, не так уж близка. Они не сидят дома, большую часть времени помогают мне в делах или развлекаются, а когда разговаривают с ней, кажется, постоянно упрекают ее за угрюмость. Предпочитают разговаривать со своей мачехой, веселой, разумной женщиной. Я бы хотел, чтобы Бонафилья больше походила на Пресиосу.

– Не замечала сеньора Пресиоса никаких признаков того, что юная сеньора Бонафилья отдала свое сердце кому-то, пусть и совершенно неподходящему?

– Нет. А она все время была начеку. Бонафилья так расстроена предстоящим браком, что, честно говоря, ее отсутствие в доме воспримут с облегчением. Солнце вышло, сеньор Исаак, – сказал Аструх со своей обычной бодростью. – Нам нужно приехать в Фигуэрес к обеду.

– У тебя там много дел?

– Кто сказал, что у меня есть дела?

– Иначе, Аструх, почему такой живой человек, как ты, не потерпит с обедом еще несколько часов, чтобы поскорее приехать на место?

– Да, есть, с нашим хозяином и еще несколькими людьми. Надеюсь, для всех остальных это не будет слишком утомительно.

– Сеньор де Пигбаладор вернулся, – сказала Маргарида. Они сидели в саду ее величества, обнесенном стеной, тихом и красивом, с южной стороны дворца; она и Хуана шили. Маленькая пестрая кошка, правнучка той, что Маргарида привезла из далекой Шотландии, устала запутывать шелковую нитку, вспрыгнула Маргариде на колени и тут же уснула.

– Вот как? – сказала Хуана. – Я не заметила, что он уезжал.

– Хорошо тебе, – сказала Маргарида. – Я всегда это замечаю. Когда он выезжает из ворот, в верхних комнатах дворца ощущается приятное отсутствие запаха.

– Какого? – спросила Хуана, невольно рассмеявшись.

– Пожалуй, запаха гнусного мужчины, смешанного с ароматом сандалового дерева, который он любит. Лично я предпочитаю запах своего мула в жаркий день.

– Маргарида, твое общество мне на пользу. Кажется, я очень долго не улыбалась. Но, должна признаться, даже не замечала приездов и отъездов Бонсома.

– На твоем месте я бы замечала, воробышек. Он проявляет к тебе излишнее любопытство. Сейчас он хочет точно знать, сколько денег ты получишь, когда…

– Когда Арнау умрет запятнанным и все его товары будут конфискованы?

– Совершенно верно.

– И что ты сказала ему?

– Правду, насколько она мне известна, – ответила Маргарида. – Я подумала, что будет полезно знать его реакцию. – Потянула носом воздух. – Думаю, сейчас узнаем.

– Запах сандалового дерева, – спросила Хуана, – и гнусного мужчины?

– Этот самый.

Маргарида собрала шитье, взяла кошку в сгиб руки и пересела на другую скамью под фиговым деревом, когда появился Бернард Бонсом де Пигбаладор, собиравшийся немного поговорить с сеньорой Хуаной.

– Сеньора, – сказал Бонсом, взяв руку Хуаны и прижав ее к своим губам. – Я много думал о вас после нашего краткого разговора в субботу. Можно ли надеяться, что и вы думали обо мне хотя бы минуту-другую?

– Определенно минуту-другую, – ответила Хуана.

– Я бы хотел большего, – сказал он, – но благодарен и за это. Вы не спрашиваете, почему я думал о вас.

– Решила, что разумнее молчать, сеньор.

– Это в самом деле разумно, – сказал Бонсом. – Я был обеспокоен вашим благополучием. Что бы вы ни говорили себе, сеньора, судя по тому, что я слышал, ваш муж лежит при смерти.

– Вы изумляете меня, сеньор, – сказала Хуана с равнодушным видом. – Кажется, вы слышите больше меня. Откуда вы получаете сведения?

– Точных сведений у меня, разумеется, нет. Но известно, что он был сильно избит, разве не так? Мало кто оправляется от таких повреждений. Поэтому многие полагают, что он при смерти. Когда этот скорбный день наступит, все, чем он владеет, за исключением вашего приданого, будет конфисковано. Вы окажетесь в бедности. Готовьтесь к этому.

– Смотря что вы считаете бедностью. Это понятие, как вам известно, совершенно различное для сапожника или портного и такого знатного сеньора, как вы. Если у сапожника достаточно денег, чтобы платить налоги, кормить жену с детьми и время от времени покупать им ткань на одежду, он считает себя богатым. Знатный сеньор вроде вас считает себя бедным, если не может содержать несколько домов и роскошное имение.

– А вы? – спросил он мягко, переходя на фамильярный тон.

– Я где-то посередине. Не знатный сеньор и не сапожник в своих желаниях.

– Если сильный и влиятельный человек возьмется за ваше дело, – сказал де Пигбаладор, – очень возможно, что поместья вашего мужа возвратят вам.

– Имеете в виду, такой сильный и влиятельный, как вы, сеньор?

– Именно, – ответил Бонсом. – Подумайте об этом, когда найдете время.

Как только превосходному обеду было отдано должное и со стола убрали, Аструх и Вениамин, их гостеприимный хозяин, удалились в маленький кабинет, предоставив другим поспать или посидеть во дворе в тени деревьев. Ракель села на низкую скамейку и достала кипу тонкого белого полотна, над которым работала. Раз пришлось ехать в эту поездку, бодро подумала она, по крайней мере, буду тратить столько времени, сколько возможно, на полезное дело.

Бонафилья с пустыми руками села рядом с ней.

– Твой отец собирается вести много дел в этой поездке? – спросила Ракель.

– Не знаю, – ответила Бонафилья. – А что?

– Я думала, распаковывать ли для работы еще один отрез ткани, – сказала Ракель. – Но он лежит в нашей коробке на самом дне. Я бы не беспокоилась, если б знала, что путешествие будет очень медленным.

– Мы не говорили об этом, – сказала Бонафилья. – Но я спрошу его, если хочешь.

Она встала.

– Не сейчас, Бонафилья, когда он занят. Спросишь на досуге. – Ракель подняла работу и критически посмотрела на нее. – Если всего день-два, я не стану трогать коробки до приезда. На это время мне хватит дел.

– Почему ты все время работаешь? – спросила Бонафилья, снова сев.

– Не люблю скучать, – ответила Ракель. – А почему ты не работаешь, когда больше нечего делать?

Бонафилья посмотрела на Ракель с любопытством.

– Не люблю работать. Ты скучаешь по Даниелю?

– Откуда у нее время скучать по нему? – послышался ленивый голос прямо за спиной Бонафильи.

Бонафилья подскочила с негромким вскриком.

– Кто там? – тяжело дыша, спросила она и обернулась. На нагретых солнцем плитах, прислонясь к грушевому дереву, сидел, закрыв глаза, Юсуф.

– Она попрощалась с ним за завтраком и помахала ему рукой на мосту. Ты не видала его? – продолжал мальчик.

– Не заметила, – ответила Бонафилья.

– Я думала, ты пошел осматривать город, – осуждающе сказала Ракель.

– Я уже осмотрел его, – сказал Юсуф. – Здесь мало крепостных стен. Как они защищаются, когда приходит беда?

– Может, беда сюда не приходит, – сказала Бонафилья.

– Беда всегда приходит, – ответил Юсуф.

Прохладный вечерний воздух с ароматом цветов и фруктов выманил всех, одного за другим, во двор. Последними появились Аструх и Вениамин, оба выглядели дружелюбными и довольными собой.

– Боюсь, мы доставляем вам и вашим домашним много беспокойств, сеньор Вениамин, – сказал Исаак, когда они сели за только что поставленный стол.

– Нет-нет, – ответил хозяин. – Я уже потерял счет тому, сколько раз пользовался гостеприимством друзей в Жироне. И говорю, что если это беспокойства, пусть они всегда будут такими же приятными, – добавил он, наливая вино в чашу врача.

– Вы ожидаете беспокойства? – спросил Юсуф и тут же извинился за то, что перебил его.

– Не особенно, – ответил Вениамин, проницательно глядя на мальчика из Гранады. – Почему ты спрашиваешь?

– Мне показалось, в городе ощущается какая-то тревога, – неуверенно ответил Юсуф. – Возможно, я ошибаюсь. Это говорит лишь мое невежество, – добавил он.

– Проницательное невежество, – сказал хозяин. – Люди встревожены. Наша маленькая община особенно встревожена, здесь почти нет дополнительной защиты, кроме той, что мы создали для себя сами.

Все взглянули на крепкие ворота и толстые стены, окружающие двор.

– Почему сейчас? – спросила Ракель.

– Его величество далеко; королевство находится в руках многих разных людей, – ответил Вениамин. – А когда его нет, мы тревожимся.

– Почему? – снова спросила Ракель.

– Мы все знаем его величество – чего он требует и ожидает и чего нам ожидать от него, ответил Аструх. – В отличие от других правителей он не меняет своих суждений. Кроме того, расходы на эту войну велики…

– Расходы велики на все войны, – перебил его Вениамин.

– Совершенно верно, – сказал Аструх. – В Жироне теперь введен дополнительный налог на хлеб, вино и мясо, чтобы выплатить займы, которые город взял для войны. Этот налог вызвал возмущение, из-за которого мы страдаем, – добавил он угрюмо. – Вениамин, я бы не хотел жить снаружи крепких стен нашего гетто и нашего города. Когда фермеры и крестьяне озлоблены, они срывают зло на городе и на нас. К счастью, мы защищены двойными стенами, и теперь король обещает удлинить городские стены, чтобы окружить все то, что на окраинах.

– Дорогостоящее предприятие, – сказал Вениамин. – Меня удивляет, что он думает об этом.

– А что, если с севера снова вторгнутся войска? – сказал Аструх. – Люди там будут беззащитны.

– Сперва они атакуют нас в Фигуэресе, – сказал Вениамин. – И дадут жителям Сант-Фелиу время укрыться за стенами Жироны. Кстати, где вы остановитесь завтра? Я думал, сможем остановиться у родственника Крескуеса, который женат на моей родственнице, – ответил Аструх. – У него ферма неподалеку от побережья. Я отправил ему письмо, когда обдумывал это путешествие.

– Пойдемте ко мне в кабинет, поговорим о вашем маршруте.

– Пошли, Бонафилья, – оживленно сказала Ракель. – Мы отправляемся на прогулку. Где Лия и Эсфирь? Юсуф?

– Вы говорите совсем как сеньора Юдифь, – пробормотал мальчик, поднимаясь из-за стола.

Когда путники из Жироны покидали Фигуэрес, нависавшее над горизонтом солнце светило им прямо в глаза. План Аструха включал в себя несколько более долгое путешествие на второй день по сельской местности, которая, хотя была красивой и плодородной, не представляла для него особого интереса.

– Меня слепит солнце, – сказала Бонафилья Ракели, той теперь было поручено постоянно сопровождать ее, а не ехать рядом с отцом, с которым она могла постоянно вести разговор.

– Отвернись в сторону, – сказала Ракель. – Мул видит дорогу – тебе не обязательно смотреть вперед.

– Нам вообще не пришлось бы отправляться в это путешествие, если б папа не настоял на том, чтобы выдать меня за кого-то в Перпиньяне, – продолжала Бонафилья, не обращая на нее внимания. – У меня все затекло и болит оттого, что вчера ехали целый день.

– Завтра будет еще хуже, – безо всякого сочувствия сказала Ракель. – Но ты с этим справишься. Не знаешь, как далеко собирается ехать твой папа сегодня?

– Откуда мне знать? – раздраженно ответила Бонафилья. – Он не разговаривает со мной. Велит сделать то или другое, и не спрашивай зачем. Буду рада убраться от всех них, – сказала она дрожащим голосом. Глубоко вздохнула и стала оглядывать поля, леса, виноградники и сады по обе стороны дороги. – Когда будем обедать? Вокруг одни поля.

– Ты голодна? – спросила Ракель, наблюдавшая, как Бонафилья с жалким видом ковыряла свой завтрак.

– Нет, – ответила та. – Просто поинтересовалась.

– Думаю, будем есть на обочине. Твой отец хорошо знает дорогу. Он найдет место, где можно остановиться. Там должны быть вода с травой для животных и деревья, чтобы сидеть в их тени.

Дорога вилась по широким прибрежным равнинам к морю, с каждой минутой становилось все жарче. Вопросы и жалобы Бонафильи струились мимо ушей Ракели, словно ручей, они стали такими привычными, что она перестала слышать их. Если не считать совета откинуть внешнюю вуаль и развязать внутреннюю, чтобы лицо обдувал ветерок, она не обращала на нее внимания, погрузясь в собственные мысли.

Они сделали краткую остановку у чистой реки где-то между колоколами к обедне и к вечерне, напоили потных животных и снова тронулись в путь. Даже кобыла Юсуфа замедлила шаг, когда они ехали по пологим холмам в жару. Наконец их лица овеял свежий, прохладный ветерок. Юсуф потянул носом воздух.

– Это море. Оно явно не очень далеко.

– Как только найдем другое место для отдыха, остановимся на обед, – сказал Аструх.

– А когда, папа? – спросила Бонафилья. – Я была бы рада ненадолго остановиться.

– Через час-другой, – ответил он. – Большинство ручьев здесь солоноватые – нужно продвинуться дальше на север.

Ракель подъехала к отцу и Аструху, ведшим беседу о том о сем.

– Сеньор Аструх, – спросила она, – где мы проведем ночь. Это вопрос оживленных догадок у нас с вашей дочерью.

– Вот как? – удивился тот. – Несколько дней назад я говорил Бонафилье о нашем маршруте, но она редко слушает своего папу. В нескольких милях от побережья есть ферма, отсюда до нее примерно четыре часа пути. Я там несколько раз останавливался в прошлые годы, когда старая пара, арендовавшая землю была жива. Они были небогаты, но жили в достатке и всегда были рады гостям. У них был замечательный сад и виноградник, а также оливы и несколько коз. Теперь, должно быть, фермой управляет их сын Моссе.

В тот день привольная жизнь в перпиньянском дворце была полностью нарушена в одну минуту появлением принцессы Констансы и ее свиты. Потребовалось разместить дополнительный отряд солдат с офицерами, устроить группу придворных дам и изменить все пути, чтобы обеспечить покой юной принцессы.

При звуке далекой трубы поварам пришлось спешно пересмотреть меню к обеду, добавить несколько блюд, несколько других убрать, чтобы угодить вкусам принцессы.

– Какой болван сказал, что она будет здесь не раньше следующей недели? – сказал шеф-повар, прерывая поток торопливых указаний. – Тех рыб, что ты принес мне, я бы не дал ее собачке, – прорычал он своему помощнику. Потом, чтобы успокоить нервы, налил себе полную чашу вина.

Ни у кого не нашлось смелости ответить.

Как только сняли дорожную одежду и смыли дорожную пыль, принцесса и ее придворные дамы спустились в маленький двор. Хуана по указаниям Маргариды уже сидела там, где могла приветствовать особу королевской крови, поднялась и сделала настолько низкий реверанс, насколько могла.

– Сеньора Хуана, – сказала принцесса, приветствуя ее кивком и улыбкой. – Очень рада видеть вас снова. Прошло много времени с тех пор, как я имела удовольствие находиться в вашем обществе.

– Я счастлива снова приветствовать ваше высочество, – сказала Хуана, не поднимая низко склоненной головы. – И очень признательна за разрешение оставаться здесь, во дворце.

– Подойдите, сядьте рядом со мной, сеньора Хуана, – сказала Констанса.

Хуана поднялась и села на предложенный стул.

– Теперь расскажите мне, что произошло, – мягко попросила она. – До меня дошло столько слухов, некоторые из них до того странные, что не могут быть правдивыми. Но все-таки дело очень серьезное.

Несмотря на любезность манер принцессы, она смотрела на Хуану проницательными, испытующими, как у ее царственного отца, глазами.

Хуана пересказала эту историю – судно, вкладчики, обвинение в контрабанде, как она знала, несправедливые, и арест. Принцесса постоянно перебивала ее вопросами и просьбами уточнения деталей.

– Сеньора Маргарида рассказала мне, как вы его вызволили, – сказала Констанса, теперь, когда с вопросами закона и торговли было покончено, в глазах ее сверкал интерес. – Это похоже на рассказы из книг. Но, говорят, он сильно пострадал, о чем я очень сожалею. Говорят, вы вышли за него по любви, – добавила принцесса ясным, почти детским голосом. – Должно быть, это замечательно, – с легкой завистью сказала она, и Хуана внезапно ощутила сильный прилив жалости к ней.

Тут где-то наверху открылась и закрылась какая-то дверь, и двор огласил неистовый, пронзительный лай.

– Кто выпустил Морену? – спросила Констанса, хмурясь, как ее царственный отец.

Среди бурного потока ответов и оправданий маленький коричневый спаниель с белым пятном на мордочке с трудом спустился по лестнице, пробежал через двор и сделал громадный прыжок на колени принцессы.

– Бедная, маленькая Морена, – сказала она Хуане, качая собачку на руках. – Подумала, что мы снова поехали и забыли ее.

– Очаровательное и очень преданое маленькое существо, – сказала Хуана.

– Да, – сказала принцесса с улыбкой, говорящей о подлинной радости. – Хотя она пачкает лапами мои лучшие платья. У меня еще один вопрос, сеньора Хуана. Совершал ли Арнау Марса то, в чем его обвиняют? Не думаю, что папа помилует человека, который злоумышлял против него. Хотя, признаюсь, папа поступал так, когда того требовали обстоятельства.

– О, нет, ваше высочество, – ответила Хуана. – Даю слово чести, мой муж не злоумышлял против его величества. Более верного подданного не найти во всем королевстве. На собрании один из вкладчиков сказал, что они все могут получить более высокий доход, если под надлежащим грузом спрятать контрабанду. Арнау отказался наотрез. Сказал, что это будет противозаконно, вероломно и опасно. Кроме того, он утверждал, что нет нужды везти контрабанду, так как доход от легального груза будет достаточным.

– Вы слышали это?

– Да, ваше высочество, слышала. И клянусь своей душой, он сказал именно так. И еще раз клянусь своим спасением, что мой муж честный и преданный человек.

– Это священная клятва, сеньора Хуана.

– Ваше высочество, я готова снова произнести ее перед алтарем, держа руку на кресте.

– Тогда я напишу его величеству, потому что, выживет дон Арнау или нет, сеньора Маргарида говорит, вы хотите, чтобы его имя было очищено от обвинения в измене. И это понятно.

– Хочу, ваше высочество, всем сердцем. И я очень благодарна за ваше вмешательство.

Примерно в это время к воротам дворца подошла девочка-служанка.

– Я пришла со срочным сообщением для сеньоры Хуаны, – сказала она стражнику.

– А ты кто? – спросил стражник.

– Меня зовут Хасинта, сеньор, – твердо ответила девочка.

– Скажи, что за сообщение, я передам ей, – сказал стражник.

– Не могу, – сказала девочка. – Я должна сказать только ей. Больше никому.

– Или скажешь мне, или немедленно убирайся, – негромко сказал стражник, схватил ее за руку и угрожающе сжал.

– Не скажу, – ответила девочка, повышая свой тонкий голос так, что он разносился по всему двору. – Это сообщение для сеньоры Хуаны и ни для кого больше!

Один офицер, капитан, быстро обернулся на шум.

– Эй, стражник. Что здесь происходит?

– Эта девочка пришла с сообщением для сеньоры Хуаны.

– Я отведу ее к сеньоре Хуане, – сказал капитан. Взял Хасинту за другую руку, вырвал у стражника и повел к широкой лестнице, ведущей к королевским покоям и приемным. – Ну, что ты хочешь сказать ей? Может, имеет смысл сказать мне, чтобы я мог ее подготовить? У нее ведь близятся роды. Ты же не хочешь причинить ей вред.

– То, что я должна сказать, скажу только ей, – упрямо сказала девочка. – Иначе мне не заплатят.

– Кто послал тебя с этим сообщением?

– Священник, – ответила девочка. – Один из доминиканцев. Он сказал, что придет во дворец проверить, правильно ли я передала.

Слух об этом уже распространился по всему дворцу, и сеньора Маргарида вышла к лестнице, ведущей в большой двор.

– Слышу, здесь для сеньоры Хуаны есть сообщение, – обратилась она к капитану. – Это та девочка, что пришла с ним?

– Да, сеньора, – сказала Хасинта.

– Поднимись сюда, я провожу тебя к ней. Пустите ее, капитан.

– Мне остаться? – спросил офицер. – Вид у нее хитрый, похоже, она способна на все.

– Нет. Пусть идет наверх.

Капитан, продолжая глядеть на Маргариду, крепко держал Хасинту за руку.

– И немедленно, иначе я позову принцессу.

Капитан поклонился и стал спускаться по длинной каменной лестнице.

– Сеньора Хуана сидит во внутреннем дворе, детка, – сказала Маргарида. И указала вниз.

По сигналу Маргариды Хуана поднялась, сделала реверанс принцессе Констансе и пошла к подножью внутренней лестницы. Маргарида наблюдала, как девочка быстро сбежала по ступенькам и, встав на цыпочки, заговорила что-то Хуане, склонившей к ней голову. Видела, как Хуана дала девочке монету, потрепала ее по головке, а потом позвала слугу, чтобы тот благополучно вывел ее из дворца. Как только Хасинта покинула двор, Маргарида поспешила вниз по лестнице.

Хуана повернулась и упала в объятья Маргариды.

– Он умер, Маргарида, – печально сказала она. – Умер.

Она с усилием выпрямилась и грузно пошла к принцессе. Опустилась на колени и произнесла что-то, чего даже дамы с самым острым слухом не смогли расслышать.

– Конечно, вам нужно ехать, – сказала принцесса. Опустила спаниеля и поднялась с царственным достоинством, несмотря на свои четырнадцать лет. – А потом, мы будем очень довольны, если вернетесь сюда жить с нами в безопасности. Не задерживайтесь в замке, сеньора Хуана, возвращайтесь немедленно. Я пошлю с вами стражника.

Хуана поднялась на ноги, сделала, как только могла, реверанс и пошла обратно в свою комнату.

Дорога в Перпиньян пошла на северо-восток вдоль побережья, принеся путникам из Жироны некоторое облегчение. Полуденное солнце светило им в спину, с моря дул прохладный ветерок. Но все-таки дорога шла вверх через небольшие холмы, пересекала обмелевшие ручьи и речки, вода в них была слишком грязной или соленой, чтобы люди или животные могли ее пить.

– Как думаешь, когда остановимся? – спросила Бонафилья после долгого, изнурительного молчания.

Ракель покачала головой.

– Скоро надеюсь, – ответила она, слишком измученная усталостью, жаждой и голодом, чтобы сказать еще что-то. Потом ее мул поднял уши и замотал головой так, что удила зазвенели.