Текст книги "Эликсир для мертвеца"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Это совсем не дурно, моя прекрасная Бонафилья, – сказал он. – Но все-таки я уйду, так будет разумнее. Однако подожду, пока гроза немного не утихнет.

– А если папа пойдет искать меня?

– Зная, что вы в безопасности, он тоже будет ждать, пока не утихнет непогода. Знаете вы историю о прекрасной царице Дидоне, великом герое Энее и грозе?

– Кто они были?

– Скоротать время, рассказывая вам эту историю, пока не утихнет гроза? – негромко спросил он.

Но если бы кто-нибудь слушал, они могли бы удивиться, что он не включил трагичную судьбу Дидоны в свою несколько сокращенную версию ее истории.

Гром и молнии несколько поутихли, но поднялся ветер, и гроза продолжала бушевать.

– Папа, пожалуй, я пойду, найду Бонафилью, – сказал Дуран. – И убежусь, что у нее все в порядке.

Но когда он выползал из их укрытия под деревом с низкими ветвями, порыв ветра сломал большую ветвь, она рухнула рядом с его головой и повалила его. Он сел, ошеломленно глядя и потирая голову там, где по ней ударила ветка.

– Возвращайся сейчас же, – сердито сказал его отец. – Бонафилья недалеко, и если я знаю свою дочь, в безопасном месте. Не хочу, чтобы ты оказался убит ради того, чтобы привести ее поближе. И если она говорит, что сухая, то, скорее всего, более сухая, чем мы.

Ветер яростно завыл, и Дуран заполз обратно в их укрытие.

И почти целый час сильный ветер и барабанящий дождь удерживали всех на месте. Потом молнии и гром удалились. Сильный ветер, который, казалось, будет дуть вечно, начал слабеть и внезапно прекратился совсем. Без них барабанящий дождь стал слабеть.

– Папа, – сказала Ракель, высунув руку из их каменного укрытия, – дождь прекратился.

Она поднялась и вышла в лощину.

– Тучи расходятся, – добавила она. – Я вижу кое-где голубизну неба.

Исаак поднял руку, проверяя, нет ли опасностей над головой, потом тоже поднялся и вышел.

– Хорошо снова ощутить простор, – сказал он. – Хотя я радовался этому убежищу, когда мы в нем нуждались.

– Где остальные? – спросил Юсуф, который, нужно заметить, заснул, едва оказался в сухом, удобном месте, и теперь зевал.

– Неподалеку, – ответила Ракель. – Я слышу, как перекликаются сеньор Аструх и Бонафилья.

– Пойду, посмотрю, как там наши животные, – сказал Юсуф. – Наверно, их нужно будет немного почистить.

Появилось солнце, потом слуги, которые собирали мулов и растирали их соломой, густо настеленной в телеги, чтобы смягчить тряску на неровной дороге, а служанки раскладывали самые мокрые вещи для просушки. Потом на дороге появились сеньор Аструх и его сын вместе с чужаком, Фелипом, который тут же принялся растирать свою серую кобылу.

– Где Бонафилья? – спросил Дуран.

– Здесь, – ответил знакомый голос откуда-то поблизости. – И я все грязная и измятая оттого, что все время лежала под деревом, сжавшись в комок. Где Эсфирь?

– Здесь, сеньора.

– Иди, помоги мне, – раздраженно сказала Бонафилья.

Но десять минут спустя, когда все привели себя в порядок и снова тронулись в путь, Эсфирь смотрела на свою госпожу с очень задумчивым выражением на лице.

Хуана и Фелиситат были уже почти у дворцовых ворот, когда гроза обрушила на Перпиньян свою ярость. Когда они слезли с взбудораженных мулов и поднялись по открытой лестнице, ведшей с королевского двора в большой зал и личные покои, платья их вымокли, вуали промокли, с волос капала вода на каменный пол галереи.

– Сеньора, вы насквозь промокли, – сказала Фелиситат, вводя ее в комнату и закрывая дверь.

– Если я промокла, значит, и ты тоже, – сказала Хуана. – Извини, что оторвала тебя от твоего теплого, сухого дома, но я не могу доверять своей служанке так, как тебе. Я права? Предала бы ты меня, Фелиситат?

– Сеньора, на свете нет такого богатства, которое толкнуло бы меня предать жену моего господина, – спокойно ответила Фелиситат. – Если вы умрете, тогда как я, бедная рабыня, отплачу за страдания, которым подвергалась я и мои родные?

– Ты свободная, Фелиситат. Ты больше не рабыня.

– Возможно, но когда могущественные люди смотрят на меня, они видят во мне рабыню, без силы, без друзей.

– Такого не будет, пока я жива, – сказала Хуана. – Помоги мне снять мокрые одежды, потом я помогу тебе.

Обе надели сухие сорочки и чулки, и Фелиситат вытирала волосы Хуаны льняным полотенцем, когда они подняли взгляд и увидели стоящую в дверном проеме сеньору Маргариду.

– Маргарида, – спросила Хуана, – ты здесь давно?

– Не дольше, чем требуется для вдоха, – ответила та. – Рада видеть, что вы добрались благополучно, но надеялась, что у вас хватит догадливости укрыться от дождя, – добавила она, указывая на кучу мокрой одежды на полу.

– Мы были всего в нескольких минутах от ворот, когда разразилась гроза, и хлынул дождь, – сказала Хуана. – Там не было никакого укрытия, и, добираясь до крыши, мы вымокли до нитки. Правда, ненадолго.

Неожиданно мир стал зеленовато-белым, и гром сотряс каменные стены дворца. Три женщины стояли молча, дожидаясь, когда утихнут раскаты.

– Я не могу оставаться, – сказала Маргарида, когда стало достаточно тихо. – Вернусь, когда гроза кончится. Принцесса не выносит грома и любит, чтобы придворные дамы были вокруг нее. Кое в чем она еще ребенок, хотя держится королевой.

– Возвращайся, когда сможешь, – сказала Хуана. – Я не только провела много времени в размышлениях за последние дни, но и взяла с собой Фелиситат, которая понимает, что происходило в замке. О многом из того, что она говорит, я и не слышала.

– Обещаю, – сказала Маргарида. – Не мерзни, воробышек. Позаботься о ней, Фелиситат.

Она сдержала слово. Когда появилось солнце, и последний раскат грома еле слышно раздался вдали, Маргарида вошла в маленькую гостиную. Хуана снова сидела у окна и шила, Фелиситат сидела неподалеку от нее, тоже с иглой.

– Расскажи о своих новых мыслях, – напрямик сказала Маргарида, садясь напротив них.

– Ты спрашивала меня, кто может настолько ненавидеть Арнау, чтобы потратить большие деньги на уничтожение его и его семьи. Я думала и думала об этом. Маргарида, он не такой человек, чтобы заводить смертельных врагов. Не вздорный, не алчный, не чрезмерно честолюбивый. Клянусь, поля не усеяны трупами его соперников. Он покорил меня умом и приятным обхождением, и я с тех пор вела его денежные дела. Я бы знала.

– Готова поверить тебе, – сказала Маргарида, – хотя не думаю, что кто-то – пусть даже ближайший друг – может судить, кто его ненавидит.

– Возможно, но мне требовалась отправная точка. Я разговаривала с Фелиситат по пути сюда – а это была долгая поездка, я учла твое предупреждение ездить осторожно, и, клянусь, мой мул шел таким медленным шагом, что два-три раза засыпал от скуки.

– Вы ехали одни? Две женщины?

– Нет. Взяли с собой сына Фелиситат, крепкого шестнадцатилетнего парня, который вооружился тяжелой дубинкой. Сейчас он внизу, наверняка узнает от солдат многое из того, чего ему не следует знать.

– Что вы решили?

– Пусть расскажет Фелиситат, – сказала Хуана, указав на нее подбородком.

– Сеньора считала, что ей не подобает принимать участие в совещаниях мужчин по поводу судна, – сказала Фелиситат.

– Это правда, – сказала Хуана. – Арнау всегда прислушивался к моим советам, но я подумала, что другие не прислушаются. И оставалась вдали, когда синдикат собирался в замке.

– Я передавала все, что слышала, сеньоре, – заговорила Фелиситат. – Всякий раз, когда приезжал посыльный или управляющий, а их было много, сеньора Маргарида, в последний месяц перед его арестом, и, разумеется, всякий раз, когда проходило собрание синдиката. Мой повелитель, его милость, часто встречался с ними в саду.

– Совершенно верно, – сказала Хуана.

– Я прислуживала им, – продолжала Фелиситат, – по его просьбе, когда они там собирались, он знал, что мне можно доверять. И просил меня удерживать вашу милость от появления среди каких-то неприятностей. Эти люди могли быть очень вздорными.

– Глупый, глупый человек, – сказала Хуана. – Он говорил о случайных разногласиях, и только. Нужно было сказать мне. Будто мелкие неприятности могли вывести меня из душевного равновесия.

– Кто были эти люди? – спросила Маргарида.

– Члены синдиката? Они входили в состав того судового синдиката, о котором я вам говорила.

– Из-за чего они вздорили? – спросила Маргарида. – Из-за того, сколько мешков ячменя погрузить в трюм?

– Нет, Маргарида. Из-за контрабанды. Кажется, они спорили о том, сколько контрабанды можно надежно скрыть под рулонами ткани и мешками ячменя.

– Арнау?

– О, нет, сеньора, – сказала Фелиситат. – Его милость был против контрабанды с самого начала; кое-кто из остальных считал, что единственная цель фрахта – наполнить судно контрабандой.

– Думаешь, это один из синдиката? – спросила Маргарида.

– Да, – ответила Хуана. – Кто же еще?

– Кто они?

– Мы разделили предприятие на шестнадцать долей, – сказала Хуана. – Я считала, что нам нужны вкладчики, по крайней мере, на десять этих долей. Если бы судно пошло ко дну, мы бы рисковали потерять всего шесть долей этого предприятия.

– Меня всегда удивляло, Хуана, что женщина, одетая, как ты, в яркие шелка и кружева, может так хорошо разбираться в торговых делах.

– Маргарида, Арнау не был воспитан со знанием деловых проблем. Его учили быть храбрым, умным на поле сражения, в дипломатии, и командовать людьми. Его дед и отец тоже доверяли дела управляющим. Может, потому, когда с ним познакомилась, они были бедны, как церковная мышь. Но сейчас это неважно. Нам удалось привлечь людей, которые взяли двенадцать долей из шестнадцати.

– Двенадцать человек?

– Нет. Кое-кто взял больше, чем по одной доле. Первые три ушли к трем друзьям моего отца. Они живут в Барселоне, и думаю, нам нечего беспокоится о них, если не найдется причины. – Хуана выпрямилась, глаза ее блестели от сосредоточенности. – Один из друзей отца рекомендовал это предприятие одному из своих значительных клиентов, Гильену де Кастелю из Жироны. Он тоже не связан с Арнау. Де Кастель взял еще одну долю.

– Значит, остается восемь, – сказала Маргарида.

– Да. Четверо людей из Руссильона взяли по две доли. Они считают, что из-за размеров своих вложений должны контролировать это предприятие.

– Они заодно? – спросила Маргарида.

– По счастью, нет. Но об этом может рассказать только Фелиситат.

Фелиситат отложила шитье и устремила упорный взгляд на Маргариду.

– Когда проходили первые собрания, моя госпожа лежала в постели, была нездорова. С ней оставалась ее служанка, а я прислуживала сеньорам. Когда была не нужна, я ждала поблизости, чтобы прийти на зов моего господина, но голоса их были довольно громкими, и большей частью я слышала, что говорилось. Я знала, что ее милости это будет интересно, поскольку все знают, что она занимается такими делами в доме, поэтому внимательно слушала. У меня хорошая память, сеньора.

– Да, – сказала Хуана. – Превосходная память.

– О чем они говорили? – спросила Маргарида.

– О ценах на товары, и сколько каждого нужно погрузить на судно, – ответила Фелиситат. – Но потом положение вещей изменилось.

– Я объясню это, – сказала Хуана. – У каждого из этих людей, как я сказала, было по две доли. К концу лета двое из Руссильона, которые собирались стать членами синдиката, не смогли собрать нужных денег. На их место пришли дон Рамон и этот Мартин.

– И на следующем собрании, – сказала Фелиситат, – члены синдиката очень громко спорили.

– Из-за чего? – спросила Маргарида.

– По поводу контрабанды, чтобы получить побольше денег, – ответила Фелиситат. – Дон Рамон Хулиа сказал сперва, что вложил в судно все деньги, надеясь получить в шесть раз больше. Потом что плевал на их разговоры о скромных доходах. Видимо, он считал, что этого мало.

– Он завзятый игрок и известный бабник, – объяснила Хуана.

– Это знает даже моя кошка, – сказала Маргарида. – Его здесь больше не принимают; он причиняет столько же беспокойств, как Бернард Бонсом. Или почти столько же.

– А потом, – продолжала Фелиситат, – сказал, что есть только один способ получить хороший доход – спрятать среди груза значительное количество контрабанды. Пере Видаль, который тоже был там, соглашался со всем, что говорил дон Рамон.

– А другие?

– Другой сеньор Пере, Пейро, был против, но только из-за опасности, – ответила Фелиситат. – Не знаю, думал ли он о том, что это противозаконно.

– Сеньор Пере Видаль очень осторожный человек, – сказала Хуана. – Меня удивляет, что он вступил в синдикат. Обычно он вкладывает деньги в более безопасные предприятия, например, дома.

– У него есть в городе склады тканей и швейные мастерские, я знаю, – сказала Маргарида. – Полагаю, очень доходные.

– Тогда то, что говорил де Пигбаладор, должно быть правдой, – негромко сказала Хуана. – Он хочет собрать для своей дочери громадное приданое любыми способами, законными или нет. Фелиситат, продолжай, пожалуйста. Я не хотела прерывать твои объяснения.

– Кто был четвертым, я не знаю, – сказала Фелиситат. – Он говорил негромко, и я не слышала многого из того, что он сказал. Думаю, иногда соглашался с доном Рамоном, иногда с сеньором Пере Пейро.

– Имени его не слышала?

– Его называли Мартин; я не узнавала его. Судя по его речи, он с юга. Он был одним из новых членов, – добавила она извиняющимся тоном.

– Кто выбирал новых вкладчиков? Арнау? – спросила Маргарида.

Хуана не сразу ответила:

– Да. Арнау.

– Тогда нужно побольше разузнать о них, – сказала Маргарида.

– Верно, – сказала Хуана. – Но как?

– Дон Рамон большой друг Бонсома. Тебе нужно быть как можно общительнее с этой отвратительной тварью и выяснить, что он может тебе сказать.

– В моем состоянии?

– Де Пигбаладора это не заботит.

Фелип покинул группу из Жироны на дороге, шедшей на запад, неподалеку от городских ворот, поблагодарив всех за любезное разрешение ехать вместе с ними.

– Надеюсь снова встретиться со всеми вами. Поскольку сеньора Бонафилья будет в городе, надеюсь, сеньоры, она будет часто вытаскивать вас сюда. У меня дела с одним человеком в королевском дворце, – добавил он. – Я обещал быть там к обеду.

Он пришпорил лошадь и ускакал.

Все посмотрели в ту сторону, и там, в великолепном одиночестве, стоял на холме королевский дворец. Южной стороной он выходил на девесу, а северной – на обнесенный стеной Перпиньян с его речками и ручьями, бегущими к недалекому морю.

– Неудивительно, что его величество любит этот дворец и этот город, – сказал Юсуф. – Он такой спокойный и красивый.

Колокола собора, а вслед за ними и четырех приходских церквей зазвонили к обедне. Солнце, утром часто скрывавшееся за тучами, теперь сияло высоко в безоблачном небе, от животных, одежды и с мощеных улиц поднимался пар.

Глава седьмая

Ворота гетто находились на той же площади, что церковь и монастырь доминиканцев. Возглавляемая Аструхом группа из Жироны проехала по холмистым улицам города и повернула на площадь с церковью.

– Вот гетто, – сказал Аструх. – Мы почти на месте.

– Я рада этому, – сказала Ракель, последний час их путешествия был неприятным, утомительным. Все, по крайней мере, немного вымокли, и дух их, казавшийся столь бодрым, когда они тронулись в путь, тоже был охлажден грозой.

На сей раз Аструх не ошибся в расчетах. Они въехали в ворота, немного проехали вверх по крутой улице и остановились у высокого дома, большого по сравнению с соседними. Он был не столь впечатляющим, как дом Исаака в Жироне, но в этом городе на такой манер было построено немного домов.

Дверь сразу же открыл приятного вида улыбающийся молодой человек лет тридцати, он вышел на мостовую с приветственно распростертыми руками.

– Аструх, Дуран, – сказал он, обнимая их по очереди, – мы тревожились из-за того, что путь из Кольиура занял у вас столько времени.

– Прошу прощенья, Иаков, за причиненное беспокойство. Нас застала жуткая гроза, – сказал Аструх.

– Здесь тоже был сильный дождь, – сказал Иаков и обратился к закутанной в вуаль девушке, стоявшей рядом с братом. – Сеньора Бонафилья, – учтиво сказал он. – Для нас честь принимать вас в нашем доме.

Покончив с этими обязанностями, Иаков быстро пошел туда, где стояли Исаак, Ракель и Юсуф.

– Исаак, – сказал он, прижимая его к груди, – ты не представляешь, как я рад видеть тебя. – Умолк на секунду. – Боюсь, глаза у меня слезятся от избытка чувств. А это, должно быть, твоя дочь Ракель, о которой я столько слышал. – Девушка сделала реверанс и улыбнулась. – И твой ученик Юсуф. Для нас это поистине честь. Руфь, дорогая, отведи сеньор в дом, чтобы они могли отдохнуть от невзгод путешествия. Сеньоры, прошу сюда.

Едва заметная в относительной темноте дверного проема тень шевельнулась и превратилась в хорошенькую женщину с добрым лицом и острыми, ясными глазами.

– Добро пожаловать, – приветливо сказала она и повела Ракель и Бонафилью вверх по лестнице, служанки последовали за ними.

– Мне очень жаль, что не могу предоставить каждому по комнате, – сказал Иаков, – хотя, если Дуран передумает и предпочтет остаться здесь, мы наверняка сможем сделать перестановку, чтобы разместить всех. Если вы не против маленьких комнаток под крышей…

– Мне будет очень уютно в доме родственника, – поспешно сказал Дуран. – Он хоть и дальний родственник, но добрый друг. Мы уже останавливались у него.

– Тогда, друзья, – сказал Иаков, – вы наверняка хотите смыть дорожную пыль перед обедом. Ты хотя бы пообедаешь с нами? – обратился он к сыну Аструха.

– Думаю, меня ждут в доме родственника, – ответил Дуран.

– Думаю, моему сыну не терпится оказаться там как можно скорее, – сказал Аструх и весело рассмеялся над собственными словами.

– Видимо, у вашего родственника есть дочь, – сказал Иаков. – В таком случае, мы тебя не задерживаем. Но теперь я понимаю, Аструх, почему твой сын так хочет содействовать браку между моим братом и твоей дочерью, – добавил он тоже со смехом.

– У этих дальних родственников есть очаровательная дочь? – спросил Исаак. – Более очаровательная, чем жиронские девушки?

– Не могу сказать этого о сеньоре Ракель, – любезно ответил Дуран. – Я вернусь попозже, – добавил он и пошел к воротам гетто, в сторону дома их дальнего родственника.

– Я бы хотел смыть дорожную грязь, если можно, – бодро сказал Аструх после краткого прощания с сыном. – И был бы рад возможности переодеться в сухой камзол.

После возни с коробками и узлами Аструха проводили в большую комнату с умывальником и его сухой одеждой.

– А ты, Исаак, – спросил Иаков без прежней оживленности, – тоже хотел бы переодеться?

– Я совершенно не промок, – ответил Исаак. – Юсуф, полагаю, тоже.

– Да, господин, – сказал Юсуф.

– Если нам только вымыть лицо и руки, мы сможем предстать перед людьми.

Иаков потребовал для них воды и полотенце.

– Я предвкушаю долгий разговор, но сейчас прошу тебя, Исаак, бери своего ученика и пошли со мной, осмотришь моего пациента.

– Можешь послать за Ракелью, не беспокоя женщин?

– Я схожу за ней, господин, – сказал Юсуф. – Если сеньор Иаков укажет дорогу. Я привык приводить сеньору Ракель, – добавил он в объяснение.

– Все еще ходишь тайком по женским комнатам? – весело спросил Иаков. – Предупреждаю, чуть подрастешь, на лице появятся волосы, и они начнут прогонять тебя от дверей. Но поднимись по этой лестнице, поверни направо, потом поднимись по лестнице слева. Приведи Ракель сюда.

– Состояние пациента улучшилось с тех пор, как ты написал письмо? – спросил Исаак, когда Юсуф вышел из комнаты.

– Трудно сказать, – ответил Иаков. – Ты все поймешь, когда я отведу тебя к нему. Буду очень благодарен, если добавишь своей более высокой мудрости к моему пониманию того, как его лечить.

– Я охотно сделаю все, что смогу, – сказал Исаак. – Ракель и Юсуф помогут твоему ученику наблюдать за твоим пациентом. Он наверняка будет рад облегчению.

– В настоящее время, – сдержанно сказал Иаков, – у меня нет ученика.

– Мой добрый Иаков, как же ты управляешься?

– Мне помогает Руфь, а также ее служанка, заслуживающая доверия. Когда пациент поступил, я решил отправить ученика на недолгое время к родителям, – быстро заговорил он с монотонностью не раз повторяемого рассказа. – В дом должно было приехать много гостей, а он, казалось, занимал слишком много места. Правда, он хороший парнишка, делает успехи. Его зовут Абрам, отец его самый старый, искусный и преуспевающий врач в гетто, сеньор Барон Дайот Коэн. Его кандидатуру выдвинули в члены совета. Я представлю тебе их на свадьбе.

– Сеньор Барон дал высокую оценку твоему мастерству, отдав сына тебе в ученики, – сказал Исаак. – И я слышу, Как Ракель с Юсуфом поднимаются по лестнице. Давай осмотрим твоего пациента.

В комнату пациента нужно было подниматься по лестнице со двора за главной частью дома. Для спальни она была довольно просторной, в ней помещались две кровати, стол, два стула и шкаф. В каждой из двух стен там было по окну, когда их открывали, в комнате, очевидно, было светло и полно воздуха, но теперь они были закрыты ставнями от солнца и ветра. С пациентом сидела служанка; как только вошел хозяин, она сделала легкий реверанс и быстро ушла помогать хозяйке.

Как только они вошли в комнату, Ракель заговорила отцу на ухо:

– Папа, пациент одет в рубашку, укрыт простыней. Лежит на спине. Он очень бледный, с впалыми щеками, словно довольно долго не ел и не пил, но глаза у него ясные. Держится очень скованно.

Она также обратила внимание, что с колышка на внешней стороне шкафа свисает много раз штопанный камзол, какой может быть у торговца-еврея со скромными средствами. На одной из полок лежал узел, очевидно, со всем необходимым.

– Мой пациент торговец из Каркассона, – сказал Иаков. – Он заболел в пути неподалеку от Перпиньяна, и добросердечный незнакомец привез его в гетто.

– Какой-то христианин обнаружил его и привез сюда?

– Да, – ответил Иаков.

– Каркассон далеко отсюда? – спросил Исаак у пациента, повернувшись к кровати.

– Лиг двадцать пять через горы, – хрипло ответил тот. Умолк, чтобы перевести дыхание, и продолжал более слабым голосом: – От силы три дня умеренным шагом.

– У него есть вода? – спросил Исаак.

– Есть, папа, – ответила Ракель и поднесла чашку к губам пациента. Тот немного отпил и уронил голову на подушку.

– Вы заболели? – спросил Исаак.

– Я страдаю артритом, – ответил пациент.

– Такой молодой человек? Насколько я понимаю, вы молоды, – сказал Исаак.

– Мне двадцать пять лет, – ответил тот шепотом. – Я направлялся к горячим источникам, о которых рассказывают чудеса.

– Прежде чем продолжите, я хочу вас обследовать. Вы заметите, что я не могу видеть, но я могу ощущать. Поскольку никто не может видеть, что происходит в теле, я не в столь невыгодном положении, как можно предположить. Дочь и ученик, когда нужно, заменяют мне глаза. Ракель, распусти ему рубашку.

– Да, папа. – Она очень осторожно развязала шнурки рубашки, с любопытством отметив превосходное качество полотна. – Грудь его вся в кровоподтеках. Они очень заметны.

– Можешь снять рубашку?

– Боюсь причинить ему при этом сильную боль.

– Я не осмелился снимать ее, – сказал Иаков. – По этой самой причине.

– Тогда нужно работать в вырезе или срезать ее, если будет необходимо.

– Это всего-навсего рубашка, – проворчал лежавший в постели.

– Да, сеньор, это всего-навсего рубашка, – сказал Исаак потакающим тоном и с помощью Ракели положил руки ему на голову. Тщательно обследовав череп, он стал осторожно водить пальцами по грудной клетке. Пациент напрягся.

– Вам больно, – сказал Исаак.

– Да, – выдохнул он.

– Папа, там жуткий синяк и опухоль.

– Я ощущаю опухоль. Это ребро сломано. Сеньор, я согласен, что артрит может причинять сильную боль, но он не часто вызывает переломы костей. Что произошло?

– Мое состояние ухудшилось, – ответил с придыханием пациент, – от холода и сырости в горах. На второе утро я был так скован, что упал с мула и сильно ушибся.

– Вот как? – сказал Исаак. – Ракель, бери ножницы и разрежь шнурки на рукавах рубашки. Осторожно.

Ракель достала ножницы из рабочей сумки, разрезала шнурки и бережно развернула рукава, обнажив руки лежавшего мужчины.

– На правой руке лубок, – сказала она, – и много синяков на левой. Правая очень распухла.

– Оставим руки на потом, – сказал Исаак.

Он стянул простыню и стал ощупывать живот пациента.

– Сеньор, если дорожите жизнью, – сказал Исаак, – вам нужно говорить. Вы должны сказать, причиняю ли я вам боль.

– Я дорожу жизнью, мой добрый врач, – выразительно сказал мужчина. – Вы представить не можете, как дорожу.

– Превосходно. Живот как будто почти неповрежден, – пробормотал Исаак. – Что меня удивляет. Но давайте взглянем на ноги.

Он снова натянул простыню и жестом велел дочери поднять ее с изножья кровати, чтобы обнажить ноги пациента.

– Папа, его правая нога в жутких синяках и распухла от ступни до колена так, что потеряла форму.

– Кость выпирает?

– Не вижу.

– Другая нога?

– Как будто в полном порядке.

– Это так, сеньор? Повреждена только одна нога?

– Только одна, – ответил пациент.

Начав с колена, Исаак стал прощупывать ногу пальцами, сперва бережно, мягко, затем с большей силой. Потом его руки двинулись вниз к лодыжке и ступне вдоль всех костей и сухожилий. Человек на кровати был напряженным от боли, лицо его посерело. Когда пальцы Исаака нажали кость голени, все тело пациента содрогнулось от боли и внезапно расслабилось, так как он потерял сознание.

– Теперь я знаю, – сказал врач. – Плоть повреждена и горячая, под опухолью я ощущаю перелом кости, вот здесь. Но она не очень сместилась. Надеюсь, это не будет представлять серьезной проблемы.

– Да, папа, – сказала его дочь.

– Теперь, Ракель, открой мне ту руку.

– Разбинтовать и снять лубок?

– Да. А потом постарайся привести его в сознание.

Когда это было сделано, Исаак проделал с этой рукой то же, что и с ногой.

– Насколько был пьян костоправ, который занимался вами? – небрежно спросил он, продолжая прощупывание.

– Очень пьян, – ответил пациент, говоря с трудом. – Но лучшего она не смогла найти.

Исаак вернулся к запястью и кисти руки; пациент ахнул и затих.

– Папа, он снова потерял сознание.

– Тогда приготовь ему питье. Друг мой, – обратился он к Иакову, – найдется у тебя полчаши вина, смешанного с водой, чтобы дать ему?

– Полчаши всего? Или по полчаши того и другого?

– Всего.

Иаков снял кувшин с полки в шкафу, налил вина, добавил воды и отдал чашу Ракели.

– Этим его качеством я восхищался, когда он еще был ребенком, – сказал Исаак. – Тщательностью, которая служила хорошим предзнаменованием.

– А отсутствие воображения служило дурным предзнаменованием, как ты сказал мне однажды, – напомнил Иаков.

– Я это говорил? Ракель, три капли, – сказал ее отец. – И попробуй слегка смочить ему лоб, может, он придет в сознание на то время, чтобы это выпить.

Пациент открыл глаза.

– Я в сознании.

Ракель приподняла ему голову и поднесла чашу к его губам.

– Питье горькое, – сказала она, – но вы должны выпить все как можно быстрее.

– А если мой желудок его не удержит?

– Вы не должны допускать этого, – твердо сказала девушка. – Глотайте и не извергайте обратно. Понимаете? Через несколько секунд вам станет гораздо лучше. Пейте.

Пациент стал пить, с трудом проглатывая горькое питье, а потом тяжело задышал от усилий удержать его внутри. Постепенно мучительная боль, от которой он терял сознание, утихла.

– Я уже не чувствую себя больным, – сказал он.

– Превосходно. И вскоре боль станет отступать, – сказал Исаак. – Не боритесь с ней, но верьте, что она отступит, потому что она отступит. Отступает?

– Как будто, – ответил пациент, голос его становился хриплым.

– Хорошо. Подождем еще немного.

Исаак отвел Иакова и Юсуфа в другой конец комнаты, оставив Ракель наблюдать за пациентом.

– Почему не дал ему этого питья раньше? – спросил Иаков. – Поскольку ясно, что ты можешь ощутить повреждения в его теле, тебе наверняка не были нужны его реакции.

– Я не могу ощутить всего. Мне было нужно полностью знать его повреждения, и его боль помогла мне в этом, как помогает и тебе. Иаков, ты не пытался вправить заново его переломы?

– Нет, не пытался, – ответил тот. – Признаюсь, я не костоправ. Я боялся, что, пытаясь улучшить дела через несколько дней после получения повреждений, причиню ему еще больший вред. И по причинам, которые не могу объяснить сейчас, я не мог позвать на помощь костоправа или хирурга. Было бы лучше…

Иаков умолк, думая, что сказать.

– Он еще жив, и я сделаю все возможное, чтобы вправить кости правильно. К счастью, они еще не начали срастаться. Теперь, полагаю, нам потребуется много бинтов и несколько лубков, мой друг.

– Пойду займусь этим. Скоро вернусь, – сказал Иаков и быстро вышел из комнаты.

– Папа, он спит, – сказала Ракель.

– Превосходно. Сделала ты еще какие-то наблюдения, о которых мне следует узнать? Особенно теперь, когда нет Иакова?

– Только что пациент не скромный торговец из Каркассона. Его камзол, который висит на шкафу, поношен и заштопан, соответствует этому положению в жизни, но рубашка его из тончайшего полотна и почти новая. И, папа, он не еврей. Могу в этом поклясться.

– И я могу, господин, – сказал Юсуф. – Когда вы раскрыли его…

– Я догадывался, но лучше всего получить подтверждение. Всегда полезно знать своего пациента, – сказал Исаак. – Нам потребуется передвинуть его кровать так, чтобы можно было стоять по обе стороны и свободно ходить взад-вперед. Иаков поможет мне вправить кости, но сейчас были бы кстати двое крепких слуг, чтобы передвинуть кровать.

– Я приведу их, – сказал Юсуф.

– Откуда? – спросила девушка, когда мальчик скрылся.

– Ракель, я не спрашиваю о его методах, но уверен, что он вернется с двумя сильными людьми.

Первым делом они принялись за руку и запястье. Исаак начал процесс, дергая руку, чтобы высвободить осколки кости из их неправильного положения, а потом поручил Иакову крепко держать ее. Быстро действуя обеими руками, Исаак вправил кости в нужные места как можно плотнее. Не замедляя работы, принялся накладывать лубки, чтобы удерживать их там, где нужно.

– Легче было бы сделать это неделю назад, – сказал он. – Сейчас мешает опухоль. Ракель, наложи еще бинт на все и крепко завяжи. Только не слишком туго.

– Хорошо, папа.

– А теперь ногу.

– Папа, что не будешь перевязывать грудную клетку?

– Хочу покончить с ногой до того, как касаться остальных частей тела.

И пока Ракель бинтовала нижнюю часть руки, Иаков и Исаак старались как можно быстрее вправить, как нужно, кость ноги.

– Вытягивай, друг мой, – сказал Исаак. – Юсуф, крепко держи колено.

И со всей силой своих мощных рук передвинул кость, а потом тщательно прощупал, убеждаясь, что она встала правильно.

– Думаю, это чистый перелом, – сказал он. – Однако при стольких повреждениях удивительно, что он остается живым спустя – сколько? семь? восемь? – дней после нападения. Очень решительный человек.