Текст книги "Эликсир для мертвеца"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава восемнадцатая

Исаак постучал посохом в дверь дома врача.

– Внутри темно, сеньор Исаак, – сказала Эсклармонда. – В доме все спят. Не следует мне находиться здесь. Я только напрасно их побеспокою.

– Помолчи, мама, – сказала Хасинта. – Сеньор Исаак не сказал бы тебе, что нужно прийти, если б это не было важно.

– Не понимаю, почему здесь важнее находиться в последней четверти ночи, а не завтра утром, когда весь мир пробудится от сна.

– Еще не так поздно, – сказал Исаак. – Колокола девятого часа ночи не звонили. До рассвета еще далеко.

Дверь открылась, и этот спор прекратился. Иаков Бонхуэс взглянул на стоявших у порога троих.

– Входите, – сказал он. – Я ждал вас. Мы были заняты тем, что искали надежное место для человека, которого ты прислал сюда, Исаак, друг мой. Прошу, Хасинта, сеньора, входите. Я не представлял, Исаак, что твое присутствие сделает нашу жизнь такой бурной.

– Извиняюсь, – сказал Исаак. – Но я привел к тебе старую знакомую. У нее к тебе просьба.

– Папа, – послышался голос с лестницы. – Я рада, что ты вернулся. Что происходит?

– Ничего, дорогая моя. Все улажено.

– Пойдемте ко мне в кабинет, – предложил Иаков. – Если будем сидеть во дворе, разбудим Руфь. И воздух холодный.

Иаков зажег множество свечей и нашел для всех кресла.

– Ну, где эта старая знакомая, о которой ты говорил?

Эсклармонда вышла из тени от широких плеч Исаака.

– Здесь, Иаков. Возможно, ты уже не помнишь меня. Но это неважно. Я пришла попросить тебя быть добрым и щедрым к моей дочери, Хасинте.

Иаков поднял подсвечник с тремя свечами и осветил лицо Эсклармонды. В ярком свете его лицо стало мертвенно бледным.

– Да простит меня Бог, – негромко произнес он. – Это ты. Я думал, что ты умерла. Моя…

– Меня теперь зовут Эсклармонда, – сказала она. – Называться именем, под которым ты знаешь меня, не нужно и не безопасно. А это моя Хасинта. Уверяю тебя, не плод моего позора. Если сосчитаешь годы, то поймешь. Но она заслуживает лучшей жизни, чем та, что веду я. За себя не жалуюсь, но хочу избавить ее от этого.

– Она хороший, способный ребенок, – сказал Иаков. – И мне нужно было узнать в ней дочь своей матери. В ней мне постоянно виделось что-то очень знакомое. Дорогая моя, я сделаю все, что смогу, но боюсь, что Руфь…

– Иаков, что происходит? – послышался голос. Руфь стояла в дверном проеме, поверх ее сорочки была наброшена шаль. – Почему все не в постели?

– Это мать Хасинты. Она прошла спросить, не возьмем ли мы на работу ее дочь. Девочка способная, взять ее будет благом.

– Иаков, мы уже не раз об этом говорили. Ты знаешь, как я к этому отношусь. Извините, – сказала Руфь, глядя с холодным выражением лица на Эсклармонду, – но у нас в доме для слуг места больше нет. Мы никак не можем взять еще одну служанку.

– Руфь, – сказал Иаков, – послушай меня.

– Я уже тебя слушала. И ты знаешь, что я веду дом во всех отношениях так, как тебе хочется. Но это также мой дом, и есть вещи, с которыми я не могу примириться.

– Особенно сейчас, – поспешно заговорила Ракель, не давая Руфи ничего больше сказать, – когда дом так переполнен, что едва можно найти место для сна. Но, папа, помнишь, что мама говорила перед самым нашим отъездом? Ей очень хочется девочку-служанку. Помнишь?

– Помню, конечно, – ответил Исаак. – А в нашем городе сейчас никого невозможно найти. Мы даже подумывали купить рабыню, но Юдифи эта идея совсем не нравится. Не знаю, готовы ли вы отпустить дочь далеко от себя, в Жирону, но, если согласитесь, это будет большая любезность для нас и для моей жены, которая ждет ребенка и нуждается еще в одной служанке.

– Платой ее будет необходимая одежда и три мараведи в первый год, а потом, если она будет устраивать нас и дальше, поднимется до пяти, а потом до семи в течение ближайших четырех лет, – оживленно сказала Ракель. – С необходимой одеждой. Папа, нужно, чтобы это сразу было ясно.

– Что скажете, сеньора?

– Хасинта? Что скажешь? Я буду скучать по тебе, но для тебя это будет лучше.

– Думаю, Наоми научит тебя стряпать, – сказала Ракель. – А мама постарается, чтобы ты получила хорошее воспитание.

– Мама, тогда я поеду.

– Это будет завтра, – сказала Ракель.

– Завтра так завтра, – сказала Эсклармонда. – Нам нужно заключить контракт, – добавила она с ноткой отчаяния в голосе. – Законный контракт. Без этого я ее не пущу.

– Я впишу все, что только что обещала, – сказала Ракель. – Вы знаете грамоту? – спросила она Эсклармонду.

– Знаю.

– Отлично. Тогда сможете мне помочь. Мы сядем за тот стол в углу, чтобы не мешаться. Сеньора Эсклармонда, не могли бы вы принести тот подсвечник?

Эсклармонда взяла подсвечник со стола Иакова, принесла и поставила посреди стола.

– Сеньор Иаков, можете дать нам лист бумаги? Или пергамента? – спросила Ракель.

– Конечно, – ответил тот. – И чернила с пером.

Ракель и Эсклармонда сели за стол, Хасинта – на подстилку рядом с матерью, прижавшись к ней. Вскоре она заснула.

– Тебе непременно нужно уезжать завтра? – спросил Иаков.

– Я торжественно обещал жене вернуться до субботы, – ответил Исаак. – И сегодня вечером получил сильное напоминание об этом.

– Тогда что будем делать сейчас?

– По поводу чего? – Вошел Давид в камзоле, рейтузах и сапогах. Огляделся, налил себе вина и сел. – Надеюсь, не помешал, но сегодня спать в этом доме невозможно. Люди входят и выходят, бегают вверх-вниз по лестницам, открывают и закрывают двери, даже младенцы плачут. Я слышал, как в доме плакал младенец.

– А что Бонафилья?

– Преспокойно спит. Это замечательно. Но что вы задумали?

– Мы схватили человека, который, полагаю, может поведать нам многое о том, что происходит, – сказал Исаак. – Предлагаю привести его сюда и задать ему несколько вопросов.

– Непременно, – сказал Иаков. – Давид, пошли, поможешь мне. Он не особенно рад пребыванию здесь.

– Где он?

– В комнате Мордехая, под замком.

– А где Мордехай?

– Сказал, чтобы мы не беспокоились. Найдет, где поспать.

– Значит, занял мою прежнюю комнату, – сказал Давид. – И мирно спит.

Они ушли и вернулись через несколько минут со смущенным, ошеломленного вида человеком.

– Исаак, он спал, – сказал Иаков. – И жалуется, что у него болит голова.

Исаак склонил набок голову, чтобы лучше слышать.

– У него идет кровь из головы?

– Крови на черепе нет, кровотечения из носа тоже. Он главным образом пыльный.

– Видимо, большую часть той схватки провел на полу, – сказал Исаак.

– Тогда понятно. Думаю, он вполне здоров. Садитесь. В это кресло. У нас к вам есть несколько вопросов.

– Этот человек, который нарушил наш покой сегодня вечером, незрячий? – спросил пленник.

– Да, сеньор, – ответил Исаак.

– Со мной возмутительно обращались, – заговорил этот человек. – Напасть на невинного человека, который просто сопровождал друга в гости… к знакомой. Едва не убить его, понятия не имея, кто он такой, а потом увести в частный дом и запереть. Вы поплатитесь за это, мой дорогой. У меня есть могущественные друзья, которые охотно встанут на защиту моих интересов… – Чихнул. – У вас есть вода?

– Конечно, сеньор, – вежливо ответил Исаак, наполнил чашу и протянул ему. – Вы закончили? Если да, мы зададим наши вопросы.

– Можете спрашивать что угодно, – ответил он. – Я не обязан отвечать вам.

– Как ваше имя? – спросил Исаак.

– Мое имя известно моим друзьям и знакомым, среди которых я могу назвать членов королевского двора, включая принцессу. Не знаю, с какой стати называть его вам.

– Я спросил вас об этом, потому что, хотя и слеп, прекрасно знаю, что в доме Эсклармонды на меня напали трое. Не сомневаюсь, она охотно засвидетельствует ваше присутствие там.

– Я не был бы слишком уверен в этом, – сказал пленник самонадеянным тоном.

– Одного я не знал, – продолжал Исаак, пропустив его слова мимо ушей. – Он произнес всего пару слов, но, думаю, теперь, услышав этот голос, я бы его узнал. Одного мы встретили по пути в Перпиньян и много с ним разговаривали. Он сказал нам, что его имя Фелип. Одного – вас, сеньор, – я узнал как человека, который бегло и убедительно разговаривал с отцом Миро в день его гибели возле доминиканского монастыря. Вы тот человек, который очень интересовался передвижениями отца Миро и был очень разочарован тем, что он не нашел гнезда еретиков здесь, в гетто.

– Это ложь, – сказал пленник. – Ложь и порочащие измышления.

– Вот как? Интересно, помните ли вы свои слова так же хорошо, как я. Вы спросили, оказался ли полезным его визит, а когда он ответил, что ничуть не полезным, предположили, что если человек, которого он посещал, не катар, то, видимо, христианин, нарушающий закон тем, что живет в гетто.

Пленник посмотрел на Исаака с беспокойством.

– Как вы это узнали? – прошептал он.

– Потом вы спросили, куда он едет, и вместо ответа отец Миро дал вам серьезное обещание увидеться с вами ровно через неделю, когда вернется. «Не подводите меня, сеньор, – сказал он, – иначе я буду искать вас». Не боитесь, что отец Миро будет вас искать?

– Клянусь всеми святыми, – заговорил пленник, – я не знаю, кто вы, раз можете услышать и запомнить сказанные шепотом слова и прочесть мысли в наших сердцах. Но, клянусь, я не трогал священника. Это не я. Вы не можете отправить его за мной.

– Кто вы?

– Меня зовут Мартин, я из Валенсии.

– В таком случае вы тот самый загадочный чужак, Мартин. Тот человек, который организовал кое-кому побег из тюрьмы, а потом нанял двух бестолковых носильщиков, чтобы они убили его, так ведь?

– С чего вы взяли? – заговорил Мартин. – Кто вам это сказал? Действительно, я помог советом другу моего друга бежать из тюрьмы, но чтобы после побега нападать на него, – кто может так поступить с другом?

– Вы давно в Руссильоне?

– Меньше двух месяцев.

– Кто были другие двое?

– Один Фелип. Фелип Касса, – ответил он.

– Ваш гость может знать этого человека, – неожиданно сказала Эсклармонда из своего угла.

Пленник нервозно дернулся и посмотрел туда, где свеча на столе зашипела и погасла.

– Хорди – мой друг Хорди, который был его слугой, – продолжала она, – говорил о Фелипе и Мартине.

– Сейчас, среди ночи, беспокоить его нельзя, – сказал Иаков. – Состояние его неважное.

– Скажите, Мартин, – произнес Давид, со стуком положив на стол длинный кинжал, – где этот Фелип?

– Где он сейчас, сеньор? – робко спросил Мартин.

– Да, в данную минуту. Вас схватили, другие двое бежали. Куда отправился Фелип? Вы должны знать.

Голос Давида был негромким, угрожающим, говоря, он поднял кинжал и внимательно осмотрел лезвие. Мартин вжался в кресло.

– Должно быть, в том доме, – ответил Мартин. Он говорил все быстрее и быстрее, голос его становился пронзительным. – Только не говорите ему, что сказал вам я. Где-то в северной стороне есть дом, Фелип говорил, что если попадем в беду, отправимся туда. И будем в полной безопасности. Должно быть, он отправился в тот дом.

– Как вы собирались туда добираться? – спросил Давид, подавшись вперед и глядя ему в лицо.

– Ехать верхом. Дом в нескольких милях за городом. Мы оставили лошадей со слугой на окраине Ло Партита.

– Где? – холодно спросил Давид.

– У дороги на Верне.

– Фелип получил повреждения?

– Не знаю, – ответил Мартин. – Возможно. Мы находились в темноте, было не понять, что происходит. Но когда кто-то зажег свечу, на полу была кровь. Не моя. Видимо, Фелипа.

– Хорошо. Это могло замедлить его продвижение. Теперь мой черед уходить среди ночи, – сказал Давид, сунув кинжал в ножны в голенище. – Желаю вам доброй ночи и содержательных разговоров.

Дверь в кабинет открылась и закрылась. Прозвучали его шаги по каменным плитам коридора. Потом, когда он открыл дверь, над спящим городом зазвонили колокола. Две трети ночи прошли.

Давид взял своего мула, сам оседлал его и поскакал на север галопом, словно человек, действующий очертя голову, однако, приближаясь к дороге на Верне, придержал животное. Во-первых, он не хотел предупреждать топотом намеченную жертву, у которой почти наверняка был более быстрый скакун, чем у него. Во-вторых, не совсем представлял, что делать. Помимо кинжала у него был меч под дорожным плащом, и хотя в гневе вполне мог пустить их в ход, он был не так глуп, чтобы рисковать жизнью в брачную ночь.

Дорога перед рекой Тет к северу от города была пустынной. Потом в тусклом свете луны Давид увидел впереди на мосту трех всадников. Человека без имени, Фелипа, которого он должен был лишить его презренной жизни, и слугу. Трое против одного. Он остановил мула, бесшумно спешился и оставил животное на обочине в тени. Пошел вперед, избегая предательского лунного света.

Те трое остановились и спешились, казалось, для раздраженного, но негромкого разговора. Одна черная тень, выделявшаяся в свете луны, стояла возле лошадей, одна стояла, уперев руки в бока, одна подкрепляла негромко произносимые доводы отрывистыми, резкими жестами. Давид уже подошел близко к мосту. Остановился, потом пошел вправо. Бесшумно спустился к реке, надеясь подойти настолько близко, чтобы слышать, что они говорят, и видеть не только силуэты.

Негромкое бормотание прекратилось. «Нет!» – раздался пронзительный крик, жуткий в ночной тишине, где самым громким звуком был легкий плеск воды. Давид поднял взгляд, но ничего не мог рассмотреть. Потом услышал громкий всплеск чуть выше по течению. Вгляделся в черноту под мостом, и через несколько секунд из воды всплыло что-то белое. Закружилось в сильном водовороте и прибилось к песчаной отмели у его ног.

– Скачем отсюда. Захвати его лошадь, черт возьми, – послышался голос сверху. – Я весь в крови. Быстрее.

Когда стук копыт замер вдали, Давид снял с пояса фонарь, зажег в нем свечу, поднял и посветил. Там лежал человек, который встречался с Бонафильей на площади, горло его было перерезано от уха до уха, тело покачивалось вверх-вниз в кружащейся под ним мелкой воде. В порыве, который не мог толком объяснить себе – и о котором никому не рассказывал, – Давид приставил ногу в сапоге к плечу трупа и с силой оттолкнул его в течение, на глубину.

– Прощай, Фелип, – сказал он. Задул свечу и пошел к своему мулу.

– Куда ты ездил? – спросил Иаков. – Я беспокоился.

– Надеялся догнать этого Фелипа.

– Догнал? Ты не дрался с ним, не убил его? Это могло бы навлечь на нас серьезные неприятности.

– Не волнуйся. Я не дрался с ним и тем более не убивал. У меня даже не было возможности встретиться с ним лицом к лицу. Но теперь я знаю, что он, можно сказать, покинул эту страну и больше не потревожит нас.

– Как это понять?

– Когда я подъехал к ним, друзья убеждали его совершить путешествие по реке к морю. Когда я уезжал, он был уже в пути.

– Один?

– Один-одинешенек. Теперь, пожалуй, я вернусь в постель, – сказал Давид. – В конце концов, это моя брачная ночь, хотя вряд ли кто проводил более странную.

– Пока вы не ушли, – сказала Ракель. – Мы тут составили контракт, его нужно засвидетельствовать. Можете поставить подпись? Вы и сеньор Иаков?

– Конечно, – охотно ответил Давид. – Где?

– Вот здесь, – сказала Ракель, указав под подпись Эсклармонды: «Девора, еврейка из Перпиньяна».

– Думаю, и нам нужно отправляться в постель, – сказал Исаак. – Нам нужно сделать еще кое-что до отъезда, но не думаю, что поднимусь слишком рано.

– Когда собираешься трогаться в путь? – спросил Иаков.

– Если не возражаешь, после раннего обеда. Аструх посылает с нами одного из своих слуг, значит, нас будет шестеро.

Глава девятнадцатая

Донья Маргарида плохо спала в ту ночь. Она видела младенца, подождала, дабы убедиться, что все хорошо, как и казалось вначале, а потом вернулась во дворец с радостной вестью. Но утром, когда защебетали птицы, она уже проснулась. Отбросила все мысли попытаться заснуть снова. Вскоре к щебету птиц прибавится шум королевского двора, готовящегося к новому дню, и все равно разбудит ее.

Она тихо встала, оделась без помощи служанки, которая продолжала мирно спать. Она была слишком взбудораженной, чтобы вышивать или читать в полусвете, и, поскольку разговаривать было не с кем, взяла плащ, так как утро было холодным, бесшумно спустилась по лестнице к маленькой двери, ведущей в сад ее величества. Там можно было погулять под деревьями, провести время до завтрака.

Когда она бесцельно бродила под деревьями, сорвав плод на завтрак и поедая его с неожиданным ощущением голода, ее внимание привлек легкий скрежет металла. Охваченная неожиданным страхом, она повернулась в ту сторону. Перед ней была маленькая, массивная деревянная дверь в наружной стене сада, скрепленная широкими полосами металла и способная выдержать попытки выломать ее. Обычно, если садовники не занимались своими делами, она была заперта на замок и засов. Но сейчас засов был отодвинут, и кто-то с наружной стороны стены повернул ключ в ржавом замке. Если то был злоумышленник, он мог легко справиться с ней и войти в замок через дверь, которую она бросила открытой.

Потом Маргарида улыбнулась собственной глупости. Разумеется, серебристое небо начинало голубеть, хотя солнце еще не взошло, и садовники вот-вот появятся для ухода за садом до того, как принцесса поднимется. Таким образом они поддерживали иллюзию, что порядок в этом маленьком раю является даром природы, а не создается трудом человека.

Но человек, вошедший в дверь в стене, оказался не садовником и не врагом. Это был Бернард Бонсом де Пигбаладор. Несколько негромких слов и позвякивание уздечки сказали ей, что с ним конюх, которому поручено ввести их обеих лошадей через общепринятый вход. Он вошел тихо, но не крадучись, закрыл дверь и запер ее большим ключом, который держал в руке. Задвинул массивный дубовый засов, отряхнул руки и обернулся.

– Доброе утро, сеньор, – сказала Маргарида. – Утро для верховой езды превосходное.

– Поистине, донья Маргарида, – ответил он с поклоном. – Но раннее. Я не ожидал никого встретить здесь в этот час. Солнце еще не взошло.

– Я плохо спала, – сказала Маргарида, – и вышла успокоиться в тишине утра. А что вы делаете здесь в этот час?

– Донья Маргарида, прошу вас никому об этом не говорить, – сказал Бонсом. – Я провел ночь с подругой. Можно сказать, совершенно неожиданно. Надеялся, что никто не увидит, как я вхожу сюда. Еще больше надеялся, – добавил он, – что моего отсутствия во дворце не заметят. Это самый удобный и неприметный вход, если подойти сюда пораньше. Более приятный, чем ползанье по дренажной трубе.

– Вам, конечно, не хотелось пачкать эту белоснежную рубашку и блестящие сапоги в дренажной трубе, – сказала Маргарида. – Однако непохоже, что вы много спали ночью. Вы бледны, как потерявший надежду влюбленный.

– Проходитесь по моему адресу, донья Маргарида, – сказал он с улыбкой. – Но, признаю, я этого заслуживаю. Вы же знаете, я терпеть не могу быть пыльным или взъерошенным.

– Знаю я вашу подругу; которая выпустила вас из своей двери блестящим, как жемчужина?

– Не думаю, – небрежно ответил он. – Это восхитительное, веселое создание. Мы всю ночь играли в карты.

– Всю ночь, сеньор?

– Почти всю, донья Маргарида. – Он содрогнулся от утреннего холода. – Кажется, я забыл свой плащ, до чего нелепо.

– Или сделали это умышленно, чтобы иметь причину вернуться. Однако я не могу понять вашу заботу о своей репутации. Этой дамы да, но не поздно ли оберегать вашу?

– Увы, это правда, – сказал Бонсом. – Но принцесса Констанса намекнула, что недовольна моим поведением, когда я здесь, во дворце. Похоже, кто-то рассказывает ей обо мне дикие истории?

– Ложные?

– Не обязательно, но нескромные. И ее королевское высочество начинает считать себя такой же могущественной, как ее царственный отец, потому что стала ростом с взрослую женщину.

– Принцесса стала взрослой не только в росте, сеньор. Она держится с величественностью и манерами королевы. Видимо, считает, что к ней обязаны относиться с большей почтительностью.

– Она просто проявляет власть, – мстительно сказал Бонсом. – Пора ей выйти замуж за кого-то с достаточно высоким положением, чтобы поставить ее на место.

– Сеньор, вы забываете, где находитесь и с кем говорите. Я придворная дама ее высочества, а не ваша партнерша за игорным столом.

– Вы, разумеется, правы. Приношу глубочайшие извинения. Меня подводит усталость, и мои шутки неудачны. Прошу прощенья, донья Маргарида, я сегодня совсем не спал. Хотя моя рубашка выглядит свежей, о себе этого сказать не могу.

Бонсом поклонился и пошел в сторону дворца.

Маргарида наблюдала за ним с любопытством. Она видела, как он уезжал минувшим вечером, такой же элегантный, в белой, как снег на горных вершинах, рубашке, однако за ночь его камзол из зеленого стал алым, рейтузы из золотистых – синими, сапоги из коричневых – черными. Ей стало любопытно, как он ухитряется завести домашнее хозяйство и любовницу неподалеку от дворца и тщательно скрывать это от тесно связанного, болтливого дворцового сообщества.

Она вернулась в крыло, где придворные дамы спали неподалеку от апартаментов принцессы. Разбудила сонную служанку, умылась и надела одежду более подходящую к тому, что намечала на этот день.

– Сеньора поедет на верховую прогулку? – спросила служанка.

– Да, поеду, – ответила Маргарида. – Только сперва позавтракаю и пожелаю доброго утра ее высочеству.

К этому времени подъемный мост был опущен, решетка крепостных ворот поднята; лучники заняли места на барбакане над воротами для охраны открытого теперь входа. Надежно укрепленный дворец вновь был готов приветствовать остальной мир.

Первый гость из внешнего мира вызвал значительный интерес. Это был королевский курьер, привезший письма и документы. Он прискакал из Кольиура, где на рассвете королевская галера бросила якорь. Никого не удивило, что одно из писем было адресовано принцессе. Дон Педро, король Арагона, был очень любящим отцом. Хоть он постоянно бывал в разъездах, дочерям писал часто. Сколь ни обычным событием было письмо от короля, его поспешили доставить принцессе. Ничто не могло доставить ей большего удовольствия, кроме того, что Морена бегала на трех лапках по комнате и начинала выказывать желание выйти.

Когда после завтрака Маргарида попросила принять ее на минутку, Констанса сидела за столом, и перед ней лежало письмо.

– Я хотела послать за вами, сеньора Маргарида, – сказала она. – Я получила от его величества очень любопытное письмо с указанием, что часть его содержания нужно сообщить сеньоре Хуане и дону Арнау. Понимаю, что это невозможно, но хочу, чтобы сеньоре Хуане передали это, – и с этими словами подала ей лист пергамента, тщательно сложенный и запечатанный ее печатью. – Нужно, чтобы она получила его как можно скорее.

Маргарида отправилась немедленно. Когда приехала в гетто, там суетились делавшие покупки домохозяйки, торговцы и предприниматели вели свои дела в приятном солнечном тепле и ярком утреннем свете.

Тихим, с закрытыми ставнями оставался только дом врача Иакова Бонхуэса.

– В этом доме все здоровы? – спросила Маргарида у вышедшей за покупками соседки.

– Насколько я знаю, да, – ответила добрая женщина. – Но свадебное веселье затянулось до глубокой ночи, – добавила она. – Люди приходили и уходили, двери открывались и закрывались. Я не удивляюсь, что они еще не поднялись. Но идите позвоните в дверь. Они будут не против, – сказала она и стала ждать, не случится ли чего интересного.

Слуга позвонил, потом сильно постучал в дверь. Вскоре ее открыла маленькая служанка. Уставилась на впечатляющую женщину.

– Доброе утро, сеньора.

– Все в порядке? – спросила Маргарида.

– Думаю, что да, – удивленно ответила девочка. – Только хозяин с хозяйкой не ложились до поздней ночи и еще не встали, гости, которые сегодня уезжают, тоже.

– Как младенец?

– Громко кричит, сеньора. Он кажется очень крепким.

– Можно войти? – спросила она, потеряв надежду на приглашение.

– Да, сеньора. Простите, сеньора. Входите, пожалуйста. Вы хотите видеть другую сеньору?

– Да, – ответила Маргарида, подавляя смех. – Если можно. Запомнишь мое имя? Сеньора Маргарида. И скажи, пожалуйста, сеньоре Хуане, что я принесла ей письмо от принцессы.

– Господи! – произнесла девочка, широко раскрыв глаза. – От принцессы? Непременно, сеньора.

Пока Маргарида ждала в коридоре, дом постепенно оглашался шумом поднимающихся людей. Хлопали двери, пробудившиеся окликали слуг и друг друга. Ей с угрызением совести пришла мысль, что после затянувшейся до глубокой ночи свадьбы с постелей их поднял ее несвоевременный приезд. Она стала готовить оправдания и извинения, но тут вернулась маленькая служанка и торопливо повела ее наверх к сеньоре Хуане.

Хуана держала сына, запеленутого в тонкое полотно, у груди. Когда вошла Маргарида, подняла голову и улыбнулась.

– Маргарида, он родился голодным. Атакует меня изо всех сил.

– Похоже, совсем как его бедный папа, – сказала Маргарида, и на глаза у нее навернулись слезы. – Но не будем об этом. Я приехала узнать о твоем самочувствии, видно, что ты чувствуешь себя хорошо, и передать письмо от принцессы. Думаю, она встала на рассвете, чтобы написать его.

– Прочту, как только малыш уснет, – сказала Хуана.

– Почему ты одна? – спросила Маргарида.

– По собственному решению. Я отправила повитуху домой отдыхать, а Фелиситат – в постель. Обе засыпали на ногах. Видимо, они скоро вернутся. Добрый врач и его жена еще не встали.

– Думаю, громкий стук моего слуги в дверь разбудил их и всех остальных в доме, – сказала Маргарида.

– Они были очень добры, – сказала Хуана. – Сеньора Руфь принесла мне вчера поздно ночью колыбельку своего ребенка. Предложила детские вещи – она говорит, что снова беременна, – но они нам не потребовались. Фелиситат принесла всю детскую одежду, которую я шила. Обо мне хорошо заботятся. И, судя по шуму внизу, скоро будет завтрак. – Нежно заворковала над ребенком и снова подняла взгляд. – Спит, – сказала она с удивлением.

– Я положу его в колыбельку, – сказала Маргарида.

– Нет, пожалуйста. Оставь его со мной. – И пристроила младенца в сгиб руки. – Теперь посмотрим, что пишет ее королевское высочество.

Хуана сломала печать и развернула письмо. Из него вылетел еще один листок пергамента и упал на ребенка. Хуана засмеялась.

– Должно быть, это для него, – сказала она, поднимая письмо к свету из окна с полуоткрытым ставнем. – Принцесса очень добра, – сказала Хуана и стала перечитывать письмо снова. Потом во внезапном порыве схватила и развернула листок, упавший на ее сына. Прочла его, хмурясь, словно оно было написано на каком-то странном, чужом языке, а потом расплакалась.

– Хуана, в чем дело? Что пишет принцесса? Что такое?

И в смятении позвонила, вызывая служанку.

Через несколько секунд вошла Фелиситат. Взяла спящего ребенка, положила в колыбельку, а потом обняла его плачущую мать.

– Ну-ну, сеньора, все хорошо, – нежно заворковала она. – Все замечательно, сеньора. Не расстраивайтесь.

– Да, Фелиситат, все замечательно. Письмо пришло от его величества. Это помилование.

– Если б только оно пришло раньше, – сказала Маргарида. – Я рада за тебя, что оно пришло, но если бы мы могли…

– Не думай об этом, Маргарида. Фелиситат, отнесешь его нашему другу? И принесешь мне завтрак? Ты не представляешь, как я голодна.

Фелиситат быстро выскользнула из комнаты, ее ужасало, что госпожа испытывает голод, но решила доставить господину письмо как можно скорее.

– Ну, Маргарида, – сказала Хуана, как только они остались вдвоем. – На чьей ты стороне? Я должна знать.

Пока Маргарида сидела с сеньорой Хуаной, домашние и гости Иакова собирались за столом в залитом солнцем дворе. Первой появилась Руфь, вид у нее был усталый и озабоченный.

Следующим бодро подошел к столу аккуратно одетый Давид.

– Я оставил новобрачную спать, – сказал он, – но распорядился, чтобы завтрак принесли ей в комнату. Думаю, ей пора просыпаться.

– Но, Давид, новобрачной дозволяется спать сколько угодно и не спускаться, если она так хочет. Ты это знаешь, – сказала Руфь.

– Не хочу, чтобы она скучала, – ответил Давид. – Или приобретала скверные привычки. Ага, вот первые блюда и превосходный свежий хлеб. Я необычайно голоден.

– У тебя, похоже, веселое настроение, – сказал, выходя во двор, его брат.

– А почему не быть мне веселым? У меня красивая, мягкохарактерная новобрачная, все наши маленькие проблемы решены. От таких вещей появляется аппетит.

Иаков засмеялся.

– А где все остальные?

– Я здесь, – сказала Ракель. – Я помогала Лии укладывать наши коробки. Папа с Юсуфом следуют за мной. Они тоже уложились. Доброе утро, папа. Когда тронемся в путь?

– Попозже. До отъезда нам нужно уладить несколько дел и нанести один визит. Сеньора Руфь обещала нам ранний обед. После него отправимся.

– Боюсь, это будет простая еда, – заговорила Руфь, – составленная из дополнительных блюд, которые мы готовили к свадебному пиршеству. Извиняюсь за то, что ваш последний обед здесь будет состоять из блюд от вчерашнего ужина. Но они оставлены на кухне, поэтому их не съели и не отдали бедным. А кухарка уже сходила на рынок и нашла превосходных сардин для жарки.

– Ничто не может быть лучше, – сказал Исаак. – А теперь давайте завтракать.

– Папа, голова тебя не беспокоит? – спросила Ракель.

– Очень немного, дорогая моя. Думаю, особого вреда ей не причинили. Вот тут, – он коснулся затылка, как будто бы небольшой синяк. – Мне бы не хотелось получить еще удар по этому месту. В остальном, у меня все в порядке. Однако надеюсь, что вечером мы сможем остановиться в каком-нибудь спокойном месте. И чем мы нарушим свой пост? – спросил он у Ракели, наполнявшей его тарелку.

– Вкусным рисом, фруктами, булочкой и двумя видами сыра. Если хочешь, на столе еще много разных яств.

– Ты дала мне то, что я больше всего люблю в солнечное, теплое утро, – сказал Исаак.

После завтрака Руфь извинилась, сказав, что ее ждут домашние дела. Аструх, который поздно спустился и быстро поел, тоже.

– Раз вы уезжаете не сию минуту, то я хотел бы поговорить с Дураном о кое-каких делах. Мы вернемся вовремя, чтобы попрощаться с вами, сеньор Исаак, сеньора Ракель. И с тобой, Юсуф.

– Папа, какие визиты нам нужно сделать? – спросила со вздохом Ракель. Она рано встала с постели, проспав всего несколько часов, чтобы покончить с упаковкой и организовать все, что могла, до завтрака. Ей очень хотелось остаться.

– Я обещал его преосвященству епископу.

– Какому, папа? – спросила Ракель.

– Обоим, – ответил Исаак. – Его преосвященство епископ Беренгер попросил меня передать некоторые сообщения и привезти кой-какие сведения из этого города. А епископ Перпиньяна просил предоставить ему все сведения, какие услышу, чтобы он мог написать сообщение.

– Какое, папа?

– Обещанное епископу Беренгеру, думаю, предназначенное в конечном счете для его величества. Но для этого нам нужно разобраться с событиями прошлой ночи. И поскольку один из участников заперт в комнате Мордехая, думаю, нужно будет вывести его снова и выведать у него еще кое-что.