Текст книги "Припарка для целителя"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Фортуна все внезапно меняет.

Наутро, спускаясь по лестнице, Рехина двигалась медленно и зевала. Ромеу уже выложил на стол ковригу хлеба, колбасу и большой кусок сыра.

– Дорогая, у тебя усталый вид, – сказал Ромеу. – Ты не спала?

– Спала, папа. Больше чем обычно. Проснулась я всего минуту назад и все еще очень сонная.

– Я рад, что ты спала, дорогая моя. Теперь постарайся поесть.

– Да, папа.

Но хотя Рехина взяла маленький кусок хлеба и немного сыра, она едва прикоснулась к ним, оставила почти все на тарелке.

На другое утро Рехина спустилась немного оживленнее и стала накладывать на тарелку еду. Ромеу глянул на нее и ничего не сказал.

Лука спустился чуть позже нее и, поприветствовав отца с дочерью, обильно наложил на тарелку еды. За едой говорил о погоде, своих пациентах, последних планах Ромеу и связанных с ними трудностях, но, как и хозяин, молчал о том, ест Рехина или нет.

Когда Ромеу спустился в мастерскую, занимавшую почти весь первый этаж дома, Лука задержался за столом.

– Ваш отец замечательно управляется, – сказал он. – Стряпает, содержит в порядке дом. Но меня удивляет, что он не подыскал себе другой жены.

– Моя мать умерла меньше года назад, – сказала Рехина, и глаза ее наполнились слезами. – Папа очень тяжело воспринял этот удар. Думаю, еще не оправился от него.

– Должно быть, она была очень хорошей женщиной, – сказал Лука.

– Мало того, – заговорила Рехина. – Она была очень доброй и честной, но, кроме того, живой, веселой. В доме не смолкали песни и смех. Когда я болела или погода была скверной, мама сидела со своей работой и рассказывала мне лучшие истории, чем у знаменитых поэтов. Я очень тоскую по ней, – сказала Рехина, давясь слезами. – Будь она жива, то поняла бы, как Марк поступит со мной, потому что все видела и хорошо разбиралась в людях. Объяснила бы мне – она пыталась слегка предупредить меня перед смертью – и знала бы, как мне помочь.

Рехина уронила голову на стол и горько зарыдала.

Лука обошел стол и сел на скамью рядом с ней. Обнял ее за содрогающиеся плечи и сжал ее руки, издавая мягкие, утешающие звуки, словно огорченному ребенку. Постепенно всхлипы прекратились, и она успокоилась. Стала искать, чем бы утереть слезы, и он подал ей свой платок.

– Возьмите, – сказал он, пошел к буфету, на котором стоял кувшин, налил ей немного вина и разбавил его водой. Принес его вместе с тарелкой сушеных абрикосов и орехов, поставил возле ее руки.

Рехина выпила немного разбавленного вина и поставила чашку.

– Вскоре после смерти мамы Марк сказал, что отправляется с сеньором Франсеском де Сервианом сражаться на Сардинию. Я просила его не уезжать, а он сказал, что ему надоело быть бедным и что пока я не оправлюсь от смерти матери, нам не следует вступать в брак, потому что со мной будет трудно жить. Сказал, что ему надоели бедность и невзгоды. Что лучше погибнет на войне, чем будет постоянно работать и оставаться бедным и жалким.

– И вам было не к кому обратиться?

– Не к кому, – ответила Рехина. – Папа был так подавлен, что я не хотела добавлять к его горестям свои. А потом, когда мы узнали от сеньора Франсеска, что сделал Марк, я не могла даже произносить его имя, потому что папа начинал кричать, какой он никчемный и лживый, что надеется, он умрет там бесславной смертью в какой-нибудь драке, а это мне совершенно не помогало.

Слезы ее уже высохли, она смотрела в окно на ясное небо, словно видя написанную там историю своей жизни, пусть и краткую. Не глядя на тарелку, взяла орех, съела его и выпила немного вина.

Поздним утром на другой день, в Великую пятницу, Лука увидел Рехину во дворе под лучами яркого солнца, склонявшейся над грядками с травами.

– Бедняжки, – сказала она. – Я им совсем не уделяла внимания. Сейчас выдергивала сорняки и поправляла их. Кажется, теперь они выглядят лучше.

– Травы ценят внимание, – сказал Лука. – Но вам не следует переутомляться. Давайте посидим в тени, выпьем чего-нибудь холодного.

– Я принесу питье, – сказала Рехина. – Поскольку приводила в порядок травы, я приготовила мятно-лимонный напиток к приходу папы из церкви.

Она вернулась с полным до краев кувшином, двумя чашками, а потом принесла небольшое блюдо, полное орехов и фруктов.

– Вы ничего не рассказывали о себе, – сказала девушка. – Я даже не знаю, откуда вы. Кто-то сказал, что из Севильи, но по вашему говору непохоже.

– Я вырос не в Севилье, – сказал Лука. – И почти не помню этого города. Но свою историю расскажу позже. Сейчас важно, как вы себя чувствуете.

– Самая мучительная боль…

– Какого рода эта боль? – спросил он, пристально глядя на нее. – Можете сказать мне?

– Вот здесь, – сказала она, коснувшись талии, – и здесь, – она дотронулась до груди. – В течение нескольких месяцев было такое ощущение, будто на эти места наваливают громадные камни, я едва могла двигаться, дышать и глотать. Теперь стало легче, и сейчас я ничего не ощущаю. Бываю оцепенелой, если никто не напоминает о моем несчастье, а когда напомнят, не могу удержаться от плача. – Она взглянула на Луку, в глазах ее на миг блеснули слезы. – Но это лучше, чем боль. И пребывание на огороде помогло мне. – Рехина взяла сушеный абрикос и принялась грызть его. – Вы разбираетесь в травах. Как думаете, мята оправится? Она так заросла сорняками, что едва не погибла. Я почти всю ее использую для этого напитка.

– Да, – ответил Лука. – Мята очень сильная. После удаления сорняков она быстро оправится, вот увидите. Как сильные люди, которых гнетут заботы, оправляются, когда кто-нибудь поможет им покончить с некоторыми из них. Люди и травы, – улыбнулся он. – И тем, и другим время от времени нужна небольшая помощь.

– Сеньор, вы читаете мне проповедь, – сказала Рехина и впервые почти за год улыбнулась.

Следующий день начался проливным дождем, дождь сменился порывистыми ветрами, а затем ярким солнечным светом и вереницами быстро несущихся туч. Ромеу поднялся рано и работал без перерыва до обеда.

– Ну вот, – сказал он. – Я завершил большой заказ сеньора Эфраима, осталось только последний раз прошлифовать прилавок и отполировать. Это может подождать до понедельника. До тех пор будем отдыхать. Я купил превосходный кусок баранины для завтрашнего пиршества.

После скромного обеда и отдыха Рехина надела одно из лучших платьев и вошла в кухню, где сидели занятые разговором ее отец и Лука. Поглядела сперва на одного, потом на другого.

– Я обратила внимание, что вышло солнце. Ветер как будто высушил дорожки. Подумала, что будет приятно выйти на вечернюю прогулку. Может, пройдемся немного вдоль реки.

– Превосходная мысль, Рехина, – сказал ее отец. – Я не замечал, как стало приятно на открытом воздухе. Пойдемте все.

И они пошли к реке медленно, поскольку девушка быстро уставала.

– На улице так мало людей, – прошептала она.

– Потому что до полудня погода была облачной и дождливой, – сказал ее отец.

– Папа, что это за человек? – спросила она, указав подбородком на переходившую мост группу. – Должно быть, приезжий.

– Который? – спросил Ромеу.

– Со светлыми волосами и темной бородкой, – сказала она, указывая. – Вчера, когда проветривала постели, я видела, как он шел по улице к воротам.

– Я не вижу его. А вы, сеньор Лука?

Лука уставился на людей на мосту.

– Нет, – сказал он. – Подумал было, что это старый знакомый, но он совсем не похож на него. Я ведь до сих пор не знаю, кто приезжий, а кто родился и вырос в этом городе, – добавил он извиняющимся тоном.

– Мне нужно почаще выходить, – сдержанно сказала Рехина. – Пока я не стала такой же никого не знающей, как сеньор Лука.

Отец взглянул на нее и готов был поклясться, что она ему подмигнула.

– Пожалуй, нам следует возвращаться, – сказал он. – Пока ты не устала с непривычки.

И тут впервые начался разговор о них. Соседи ожидали, что очередной вестью о Рехине будет известие, что ее нужно хоронить. А тут она появилась, исхудалая, не та оживленная девушка, какой всегда была, но вышедшая на улицу, с легким румянцем на щеках от свежего воздуха, ветра и солнца.

На другое утро она поднялась и надела лучшее платье. Тщательно привела в порядок волосы и вуаль.

– Это платье не впору мне, – сказала она, войдя на кухню, где сидел ее отец. – Смотри, папа. Висит, как мешок.

– Тебе нужно либо ушить его, либо нарастить мяса на костях, – сказал со смехом Ромеу. – Но, по-моему, оно смотрится на тебе хорошо. Идешь с нами к мессе? Сегодня пасха.

– Знаю, папа, что пасха, – сказала она. – И, конечно, пойду.

Теперь ее шаг был немного быстрее, и она была не такой бледной, это замечали все встречные.

– Просто чудо, – сказала одна домохозяйка другой. – Я слышала, он лечил ее какой-то своей особой смесью и за неделю вытащил из могилы.

– Интересно, сможет ли он сделать то же самое с моей женой, – сказал один торговец. – На свете нет более жалкой, молчаливой женщины, чем она. Приятно было бы увидеть ее оживленной.

– Тогда перестань орать на нее и бить бедняжку всякий раз, когда не в настроении, – сказал его сосед. – Это подействует лучше, чем травы сеньора Луки, и обойдется гораздо дешевле.

– Я не ору на нее, – сказал торговец. – И почти не бью.

– Она счастлива, когда тебя здесь нет, – сказала жена соседа. – Только когда возвращаешься домой, она боится слово сказать. А возвращение из могилы Рехины, должно быть, больше связано с присутствием веселого – тем более красивого – молодого человека в доме, чем с любой микстурой, какую только он может приготовить. Бедняжка была очень одинокой, – добавила она. – Ромеу нужно приглядывать за ней.

Но почти все остальные в городе решили, что юный травник способен творить чудеса, и внезапно у него оказалось столько пациентов, что он не знал, как быть с ними.

Второй день пасхи, 6 апреля

Гетто было закрыто в течение пяти дней. Хотя внутри его стен жизнь продолжалась вполне деловито, Ракели эти дни казались бесконечной субботой без субботней тишины и покоя. Она была постоянно занята, ходила с отцом к двум пациентам, оставалась с матерью, чтобы оказать ей помощь, которая ни разу не потребовалась, подумывала, не набросить ли шаль и пойти навестить Даниеля – или его тетю Дольсу, которая позаботилась бы, чтобы он был там. Потом, не сказав никому ни слова, поскольку как будто никто не интересовался, где она, Ракель потихоньку ушла в дом перчаточника. Сеньора Дольса приветствовала ее с обычной сердечностью, вышла и быстро вернулась с Даниелем. Со множеством извинений оставила их, по ее выражению, развлекать друг друга, и пошла выяснять, почему до сих пор не поданы закуски.

– Даниель, – сказала Ракель, – я была без тебя очень несчастна.

Он крепко обнял ее.

– Тогда почему, дорогая моя, – спросил он, чуть ослабив объятья, – мы не можем пожениться?

– Даниель, я говорила тебе. Я уже и сама не знаю. Когда спрашиваю маму, она говорит – как ты можешь докучать мне этим, пока Вениамин немного не подрастет, а я оправлюсь от родов. Когда спрашиваю папу, знает ли он причину этой отсрочки, папа улыбается на свой странный манер и отвечает, что мы поженимся скоро, очень скоро. Но когда становишься старше, скоро как будто приходит все позже и позже.

– Мы должны пожениться после пасхи, они не могут заставить нас ждать дольше. Я поговорю с дядей, может, он сумеет расшевелить твоих родителей. Все ведь говорят, что нашему бракосочетанию ничто не мешает.

После этого оба стали прислушиваться к голосам и шагам в доме Эфраима. В конце концов Ракель услышала знакомое постукивание отцовского посоха по вымощенному плиткой входу во двор, оттолкнула Даниеля и затаила дыхание.

– Ракель? – произнес ее отец. – Это ты? Ты здесь?

– Папа, ты что, теперь следуешь за мной повсюду? – спросила она полушутя-полураздраженно.

– Никоим образом, – ответил Исаак. – Я не знал, что ты пошла к сеньоре Дольсе. Я пришел искать Даниеля, и мне сказали, что он здесь, во дворе.

– Я могу быть чем-нибудь полезен вам, сеньор Исаак? – спросил Даниель, забыв в своей любезности – как обычно, – какие странные последствия могут вызвать эти слова.

– Можешь, Даниель, – небрежно ответил врач. – Мне бы очень хотелось, чтобы ты поехал на Мальорку, в город, по важному для меня делу. Это не займет много времени, если ветра не будут слишком уж неблагоприятными.

– На Мальорку? – поразилась Ракель. – Папа, что ты говоришь?

– Надолго? – недоверчиво спросил Даниель.

– Даниель, – сказала Ракель. – Не смей!

– Три или четыре дня туда, – ответил Исаак, – и три-четыре дня обратно, если ветра будут более-менее благоприятными и если ничего не случится. Там тебе придется провести дня три, не считая пути отсюда в Барселону и обратно.

– А если ветра окажутся неблагоприятными?

– Возможно, ждать попутного ветра придется неделю или десять дней, но, может быть, не в оба конца. Если выедешь завтра – могу уверить тебя, в четверг отплывает превосходное судно, – то успеешь вернуться, чтобы провести с нами пасху, а пока тебя не будет, Ракель сделает окончательные приготовления к бракосочетанию. Пасха кончается в понедельник; думаю, следующее воскресенье будет прекрасным временем для бракосочетания. Но можешь выбрать любой день той недели, или, если предпочтешь, следующей.

– Но зачем мне ехать завтра на Мальорку? – спросил Даниель.

– Посетить женщину по имени Перла, живущую в городе, и задать ей несколько вопросов. Если согласен, я скажу тебе, что нужно спросить. Даниель, она очень приятная женщина. Ракель, по возрасту она годится тебе в бабушки. Поговорите об этом. Я вернусь к Эфраиму, – сказал Исаак. – Даниель, он вполне согласен, чтобы ты поехал, тем более, если выберешь время присмотреть для него кой-какие товары, пока будешь там. – Поднялся и повернулся к дому. – Жду твоего ответа.

– Но уезжать завтра, – сказал Даниель. – У меня нет ни разрешения на поездку, ни плана…

– Сеньор Мордехай все это устроил, – сказал Исаак. – Тебе ничего не остается делать, как собрать узел белья и ехать на одном из его превосходных мулов.

– Сеньор Мордехай? Чувствую на плече руку судьбы, – сказал Даниель. – Никогда, с тех пор как Иаков трудился ради своей Рахили, ни один мужчина не был вынужден делать больше, чтобы заполучить жену, которую желает – желает больше всего на свете. Ну что, я поеду, и посмотрим, сдержат ли они слово на сей раз?

– Раз папа говорит, что мы поженимся в воскресенье чуть больше четырех недель спустя, так и будет, – сказала Ракель. – Он не меняет легко своих решений. И поговорит на эту тему с твоим дядей.

– Тогда еду. Поднимайся завтра пораньше, дорогая моя, – негромко сказал Даниель. – Перед отъездом я подойду к вашим воротам. Теперь мне нужно поговорить с дядей Эфраимом, выяснить, что происходит.

Быстро оглядев двор, он поцеловал ее, крепко прижав к себе, повернулся и побежал к дому.

– Даниель, ты возвращаешься к работе? – спросила Дольса. – Я как раз принесла кое-чего пожевать.

– Я не могу дольше оставаться, – ответил он. – Но уверен, что Ракель останется.

– Превосходно, – сказала Дольса. – У нас будет возможность поговорить о свадьбе.

Всю ту ночь Ракель спала плохо. Между надеждами и страхами – не последним из которых был страх проспать и не увидеться утром с Даниелем – она могла лишь дремать урывками. С постели поднялась, когда запели первые птицы и раздались хриплые, перекатывающиеся от холма к холму крики петухов. Умылась, оделась в бледном свете и бесшумно спустилась по лестнице во двор.

Едва рассвело настолько, что от лестницы стали видны ворота, Ракель услышала шаги и побежала. Повозилась несколько секунд с запором и выскользнула в относительную темноту улицы.

– У меня нет времени, – сказал Даниель. – Я еду с другом Мордехая, он ждет у ворот с мулом.

Ракель крепко обняла его, потом отстранилась.

– Это тебе, мой любимый, – сказала она. – Мой лучший локон на память обо мне.

И дала ему золотой медальон на тонкой цепочке.

Даниель открыл его и обнаружил толстый локон волос Ракели. Закрыл медальон и надел на шею цепочку.

– Он будет у меня на сердце. Я скоро вернусь.

Поцеловал Ракель снова и побежал.

Вскоре во двор вышел Юсуф с куском хлеба и ломтем сыра.

– Рано проснулась, – сказал он.

– Ты куда? – спросила Ракель.

– Собирать травы. Утром ворота должны ненадолго открыть, и я этим воспользуюсь. Я в самом деле иду собирать травы, – сердито сказал он. – И сделать еще кое-что. Но там есть те, которые нам нужны. Ракель, вид у тебя усталый. На твоем месте я бы вернулся в постель.

В полном убеждении, что Юсуф прекрасно знает, почему она рано поднялась, Ракель свирепо посмотрела в его удалявшуюся спину, заперла ворота и направилась на кухню посмотреть, что там можно найти.

Взяв фруктов, хлеба и сыра, Ракель бесшумно поднялась по винтовой лестнице, ведущей на чердак и на крышу. Прошла на цыпочках между полками для сушки фруктов, толчком распахнула ставни и высунулась в маленькое окошко. Оттуда ей были видны городские ворота и небольшая процессия с Даниелем, выезжающая в серебристый свет перед зарей. После того как он скрылся из виду, она еще долго сидела в задумчивости, пока снова не заметила движение – не на дороге, а на склоне холма рядом с ней.

Там было два человека, оба нагибались, собирая травы. Одним из них, несомненно, был Юсуф. Только у него могли быть такая хрупкая фигурка, темные волосы и гибкие движения. Стало быть, он действительно собирал травы. Потом за деревьями она увидела спокойно пасущуюся гнедую кобылу Юсуфова, подумала она. Мальчик полностью использует эти минуты свободы передвижения. Второй человек был позади Юсуфа и, нагибаясь, видимо, тоже за травами или грибами, довольно быстро двигался в направлении к мальчику.

Подойдя достаточно близко, чтобы привлечь внимание Юсуфа, этот человек распрямился. Рослый и широкоплечий по сравнению с Юсуфом, подумала Ракель. Не чей-то ученик, отправленный учителем на рассвете за травами. Видимо, Лука. Ведь Юсуф жаловался, что он следует за ним. Несколько секунд они как будто разговаривали, потом Юсуф нагнулся к своей корзинке и что-то дал ему.

Ракель усмехнулась. Будет интересно выяснить, что происходило на этой поляне. Обдумывая, как вести разговор с Юсуфом, она заметила еще одного человека. Он стоял среди деревьев, наблюдая за Юсуфом и Лукой. Когда они пошли по склону, нагнулся, поднял какой-то сверток и, держа их в поле зрения, вышел из укрытия под деревьями. В этот миг первые красные лучи утреннего солнца косо вышли из-за вершины холма и превратили светлые волосы на голове этого человека в огненный ореол.

Незнакомец сел на траву, положив сверток рядом, обхватил руками колени и стал наблюдать за сборщиками трав с живейшим интересом. Ракель покачала головой и ушла с чердака, озадаченная тем, что видела.

Вторник, 7 апреля 1355 года

Даниель с половиной ковриги хлеба и большим куском сыра на завтрак сел на дружелюбного мула, которого предоставил сеньор Мордехай, и направил его на дорогу. Ущербная бледная луна плыла на юго-западе, все еще давая больше света, чем брезжащая заря.

– Почему выезжаем так рано? – спросил он Саломо Видаля. – Я думал, судно не выйдет из порта до завтрашнего утра. Мы наверняка не так уж далеко от Барселоны.

Саломо был торговцем, он согласился, чтобы Даниель ехал с ним и двумя его дюжими слугами, если не будет его задерживать и доставлять какие-то неудобства. Пришпорив мула, он жестом велел Даниелю не отставать.

– Я знаю капитана этого судна, – сказал Саломо. – Груз должны были доставить на место к этому утру. Сейчас он начнет грузить тяжелые вещи и, если ветер будет благоприятным, отчалит, как только все будет на борту. Если будем там, он возьмет нас. Если нет, ждать не станет. Так что, парень, поторапливайся.

– Но ведь сейчас совсем нет ветра, – запротестовал Даниель.

– Будет, – сказал Саломо. – Имей это в виду. Если ветер будет северным, капитан поднимет паруса задолго до обеда. Мне бы не хотелось опоздать.

– Буду рад оказаться там и вернуться как можно скорее, – сказал Даниель.

– Отлично, – сказал торговец. – Но предупреждаю, будь готов ко всему. Весенние ветра капризны.

– А в остальные времена года более надежны? – наивно спросил Даниель.

Торговец искренне, громко рассмеялся, смех его разбудил соседских собак и вызвал крик петуха где-то поблизости.

– Уел ты меня, парень, – сказал он. – Ты совершенно прав. Никогда не знаешь, с чем столкнешься.

Они приехали в Барселону на другое утро. Домохозяйки и слуги громко торговались из-за птицы, рыбы, фруктов и мяса. К тому времени, когда солнце поднимется высоко, ларьки на рынке опустеют, останется только самое худшее для ленивых и неорганизованных. Поставили мулов в конюшню с внешней стороны городских стен, двое слуг взвалили на плечи груз, который везли мулы, и все пошли к прибрежной полосе, куда подплывали шлюпки за грузом для судов, стоявших на якоре на безопасном расстоянии от берега.

– Вон он, – сказал Саломо. – Вон тот свирепого вида пират.

– Надеюсь, он не такой свирепый, каким выглядит, – с беспокойством сказал Даниель.

– Такой, – ответил торговец. – Но когда возьмет наши деньги, его свирепость будет нам на руку. Вот почему я люблю плавать с ним. Я всегда знаю, что к чему.

– Но есть и честные капитаны, – сказал Даниель. – Я уже плавал с двумя.

– Есть, конечно, – ответил Сатомо. – И если у тебя большой груз, следует нанимать одного из них. Но если груза мало, как у меня, они заломят такую цену, будто ты везешь все пряности Востока да еще нескольких львов и тигров в придачу Джованни возьмет нас на борт, будет хорошо обходиться с нами и не сдерет слишком много, если не будем его задерживать или пытаться указывать ему, что делать.

– Джованни? – переспросил Даниель.

– Не спрашивай меня – или его – откуда он, – сказал Саломо. – Думаю, он уже и сам не помнит.

И в самом деле, вскоре после того, как эти четверо пришли туда, где нагружали шлюпки, Джованни сам подплыл туда и поздоровался.

– Привет, – сказал он. – Мы скоро отплываем. Саломо, какой у тебя груз?

– Его грузят вон в ту шлюпку.

Джованни подошел к экипажу шлюпки и выкрикнул что-то неразборчивое.

– На каком языке он говорит? – спросил Даниель.

Саломо пожал плечами.

– На каком говорит хорошо? Думаю, ни на каком. Плохо? На всех, о которых ты только слышал. Он сказал матросам, что мой груз нужно будет выгружать первым, это я понял, но что еще сказал, убей, не знаю, а я говорю на многих языках.

Они сели с еще тремя пассажирами в следующую шлюпку, и их быстро доставили на борт «Санта-Фелиситат», широкого, осевшего на корму двухмачтового судна, покачивающегося под северо-западным ветром. Всех четверых скорее загнали, чем проводили, в крохотную каюту на корме. Там были две деревянные койки и крюки для двух гамаков.

– Думаю, – сказал Саломо, садясь на койку, – что мы вот-вот отплывем. Им нужно, чтобы мы не мешались.

С громкими, неразборчивыми криками членов команды, со скрипом, стоном и перестуком дерева, металла и канатов паруса были подняты. Скрип корпуса принял ритм, который Даниель сразу же узнал, его усиливал плеск воды о дерево. Они плыли при благоприятном ветре, несшем их на юг, к порту Мальорка. Даниель прислонился спиной к стенке каюты и стал радостно подсчитывать, как скоро вернется домой. Потом обнаружил, что он дома, сидит во дворе под ярким солнцем, и что-то давит ему на затылок. Открыл от боли глаза и с глубоким вздохом вспомнил, где находится.