Текст книги "Припарка для целителя"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Сеньор Хуан, – спросил Исаак, – кто ваш повелитель? Послание его величеству от вашего повелителя?

– Мой повелитель, – пробормотал больной. – Моему повелителю нет дела, что будет с нами, после всего, что мы для него сделали. Но он еще получит весть от нас; он уже получил. Берегитесь, врач. Предупредите своего епископа, пусть оберегает спину. Он обязан мне жизнью. Они похитили у меня жизнь, они обязаны мне, все они… лишили меня жизни… все забрали себе… – Больной попытался встать, но рука Исаака легко лежала на его груди. Он мягко уложил его обратно на подушку. – Охраняйте его спину, остерегайтесь ученика! – выкрикнул он в тревоге и забормотал: – Учил его всему… Никто больше не знает того, чему я его учил. Воры… все они воры. Украли половину моего золота, но другой половины не получат. Он не настолько умен.

– Кто, сеньор Хуан? – спросил Исаак. – Кто не настолько умен? Как его имя?

– Я не вор. Я беру только то, что мне причитается. Я не вор. Это все тот проклятый парень. Он не понимает.

– Хуан, какой парень?

– Если б не я, он не смог бы… – Он умолк. – Скажите епископу… везде опасность… везде опасность… Гнали из порта в порт, как царства падают одно за другим.

Больной умолк, переводя дыхание, и Юсуф омыл ему лицо. Писец перестал писать и торопливо чинил перо.

– Ваш повелитель Мариано д’Арбореа? – спросил Бернат. – Вы из Альгеро?

– Будь они все прокляты! – закричал снова больной. – Воры, лжецы, предатели! Чтоб они сдохли в муках и гнили в аду со своими матерями, лживыми шлюхами!

– Он быстро отходит, – негромко сказал Исаак. – Я чувствую.

– Хуан, сын мой, – сказал Бернат, быстро вмешавшись между вопросами и душой на кушетке. – Не умирайте с проклятиями на устах. – И повернулся к остальным: – Я должен поговорить с ним наедине.

Но, прежде чем они собрались уходить, Хуан закорчился в последней агонии, выругался и затих.

Исаак приложил ухо к его груди и прислушался. Потом распрямился и коснулся пальцами его шеи.

– Он мертв.

– Не мирная кончина, – заметил писец, впервые нарушив молчание. – Правда, если б меня отравили, я бы тоже озлобился.

– Что мы знаем о нем? – спросил Бернат, он с недоумением хмурился, глядя на покойника. – Мы его похороним, но если у него есть родные, их нужно известить о его смерти. В кармане у него был кошелек с шестью су, потом мы нашли еще один, привязанный к телу, с пятьюдесятью золотыми мараведи. Деньги должны достаться его наследникам. Я их надежно спрятал.

– Мы знаем его имя, – сказал Исаак. – Если только оно подлинное. Боюсь, отец Бернат, он не так честен, как вы.

Сержант Доминго из стражи епископа заговорил впервые с тех пор, как вошел в комнату.

– Отец, если я понял, что говорил этот человек, он был причастен к чему-то скверному. Как он попал сюда? Был ли один? Где жил? Мы должны попытаться изловить его сообщников, которые должны знать ответы. Я не могу оставить без внимания угрозы его преосвященству. Если с ним были люди и они теперь способны говорить, мы должны их отыскать.

– Как будем это делать? – спросил Бернат.

– Я возьму одного из парней и поспрашиваю на ближайших фермах и в домах. Кто-то должен был видеть, как он здесь появился. Когда отыщу такого человека, начну искать того, кто видел его раньше.

– Мне нужно вернуться к пациенту, – сказал Исаак. – Я оставил с ним свою дочь, а ей очень нужно поспать.

Сержант Доминго привык вести жизнь, в которой успех приходит после разочаровывающих усилий – если вообще приходит. Его не удивило, что только одна из жительниц деревни заметила Хуана Кристиа, когда тот, шатаясь, подходил к замку.

– Он был пьяным, еле держался на ногах, – сказала она, дав плачущему ребенку подзатыльник, от чего он заплакал вдвое громче, – в такую-то рань. Как ему только не стыдно. Это он умер в замке? От пьянства, не иначе. Я твержу своему Роже, что с ним будет то же самое, и хорошо бы.

Женщина подхватила ребенка и повернулась к своему домику.

– Откуда он шел? – спросил сержант. – От монастыря или от города?

– От города, конечно, – быстро ответила она. – Будто монахи дадут ему столько вина, чтобы он так набрался.

– Спасибо, добрая женщина, – сказал сержант. – А где все остальные? – спросил он, оглядывая пустую деревню.

– В поле, где же еще, – ответила она, хлопнув себя по выпирающему животу. – Не могу нагнуться из-за этого, вот и остаюсь дома в эти последние дни.

Сержант и юный стражник поехали к городу Ла Бисбаль, по пути встретили еще двух людей; никто из них не видел на дороге незнакомца.

– Дороги были скверными из-за грязи, – сказал один. – До сегодняшнего дня ни пройти ни проехать.

Когда они подъехали к скромной гончарной мастерской Баптисты у дороги в Ла Бисбаль, сержант натянул поводья и спешился.

– Баптиста постоянно там, – сказал он охраннику. – Может, он заметил, с какой стороны шел наш человек к этому скрещению дорог.

– Незнакомец? – спросил гончар. – Какой незнакомец? Здесь никто не проходил, разве что вы имеете в виду того доброго человека, что вернул мне осла.

– Не знаю, – небрежно сказал Доминго. – Когда это было?

– Утром, на второй или третий день после дождя. Бедный осел был весь в грязи. Я был рад увидеть его снова. Этот человек заплатил мне за пользование ослом, хотя по совести мой родственник должен был заплатить ему за то, что он вернул мне осла. Очень прижимистый человек этот мой родственник.

– Этот незнакомец рассказывал что-нибудь о себе?

– Нет. Я спросил, не хочет ли он перекусить, прежде чем продолжать путь, но он сказал, что у него срочное сообщение для епископа, и ушел.

– Пешком?

Баптиста кивнул.

– Откуда он приехал, раз одолжил вашего осла? – спросил сержант, уходя.

– Из Паламоса.

И, узнав имя и род занятий этого родственника, сержант со стражником вернулись в замок, чтобы доложить о результатах и утром ехать в Паламос.

Епископ провел вторую половину дня в апатии. Беспокойно дремал, временами просыпался. Всякий раз, когда открывал глаза, Юсуф, потом сменившая его Ракель поили Беренгера – водой, бульоном, тем, чего ему хотелось. Глотание все еще причиняло ему сильную боль, и после первых глотка-другого он сопротивлялся. Но жар как будто уменьшился на этот третий день, и Исаак не так мрачно воспринимал вид пациента.

– Больших перемен через день или даже два я не ожидаю, – сказал он Бернату, – но хуже ему не становится, и это хорошо.

– Значит, опасность миновала? – спросил Бернат.

– Никоим образом, – ответил Исаак. – Уверяю, вы поймете, когда он будет вне опасности. Нам предстоит еще одна нелегкая ночь.

В тот вечер они разделили бремя дежурства, сменяясь по звону колоколов. Первым дежурил Юсуф, с вечерни до заутрени, с одним из слуг, потому что Беренгер как будто погрузился в более крепкий сон. Мальчик получил строгие указания будить его преосвященство и поить, по крайней мере, дважды во время своего дежурства, посылать за кем-нибудь, если будут какие-то перемены. Ракель с Лией дежурили с заутрени до часов перед обедней, но Исаак и Хорди сидели с ним в самое опасное время ночи, когда убывают жизненные силы и умирает надежда.

– Кажется, никаких перемен не произошло, – сказала, оставляя их, Ракель с таким чувством, что она повторяет это снова и снова.

– Не унывай, дорогая моя, – сказал Исаак. – Ты все делала правильно.

Но когда из-за ставней пробился первый свет и упал на пол, Беренгер проснулся.

– Вы до сих пор здесь, мой друг? – сказал он. – Если еще задержитесь, жена приедет за вами.

– Ваше преосвященство, можете сказать, где мы находимся? – спросил Исаак.

– Мне снилось, будто кто-то сказал, что мы в Круильесе, но это не может быть правдой.

– Мы в Круильесе, ваше преосвященство.

– Пить хочется, – сказал он. – И горло забито мокротой.

Хорди приподнял епископа и поднес чашку к его губам. Епископ стал пить, кривясь от боли при глотании, но выпил все.

– Очень хочется спать, – пробормотал он и тут же уснул.

Едва начало светать, сержант и юный стражник отправились в Паламос. Дороги почти просохли, погода стояла ясная, приятная, и путь от замка до порта занял два спокойных часа. Когда они спустились с холма в город, стражник начал спрашивать о родственнике гончара. Третий встречный указал им на узкую, спускавшуюся к морю улочку.

– Найдете его там, в мастерской, если он не ушел уже в таверну. Не любит работать, – добавил он со злорадной улыбкой.

– Поезжай, выясни, что сможешь, у этого родственника, – сказал стражнику Доминго. – А я загляну сюда, ознакомлюсь с обстановкой.

Он направился в удобно расположенную таверну, подчиненный с завистью глядел ему вслед.

– Я должен был встретиться здесь с одним человеком, – сказал сержант, когда хозяин принес ему чашу своего лучшего вина и хлеба с сыром. – Но что-то не вижу его. Высокий парень, тощий, как жердь. Он собирался вчера уехать, но обещал вернуться.

– Нет, – сказал хозяин. – Он сказал, что вернется, и оставил у меня несколько вещей, но потом его друг забрал их, сказав, что он передумал.

– Не может быть, что это те самые двое, – сказал сержант. – Оба очень надежные люди, готов в этом поклясться. Хозяин, принесите чашу для себя.

Вернувшись и сев в пустой таверне, хозяин поднес чашу к губам и выпил половину.

– Спасибо, сеньор, – сказал он. – Но, боюсь, вы напрасно теряете время. Если полагаетесь на них, вас ждет разочарование. Они выглядят вполне приятными, надежными, но что я мог бы порассказать о них… Если они ваши друзья, не стану докучать вам этим. Вы сами производите впечатление откровенного человека.

– Не друзья, – сказал сержант. – Мы собирались поговорить об одной сделке. Им нужен был еще один партнер…

– Я бы не стал этого делать, – сказал хозяин. – Знаете, они провели здесь ночь и даже друг друга обманывали.

– Не может быть, – сказал сержант. – Такие друзья? Выпьете еще чашу?

Хозяина отвлекло появление трех мужчин, мучимых жаждой и требующих его внимания. Доминго терпеливо ждал, пока он не удовлетворил их запросы, и вернулся со второй чашей для себя.

– Младший обвинял другого в обмане, они бранились. Потом ваш друг сказал, что возместит ему все, когда вернется, и пусть он ждет его здесь. Оплатил счет за обоих и оставил достаточно денег за еще две ночи для младшего.

– Это на него похоже, – сказал сержант, упорно демонстрируя веру в их честность.

– Но старший, когда ненадолго выходил, отдал кошелек младшему. Хоть этот парень походил на одного из божьих ангелов, он взял горсть золота из кошелька – золота! Оба были одеты, как вон те двое, только у старшего на одежде была затвердевшая соль от морской воды, и при золоте! Сами делайте выводы, сеньор. Так вот, младший заменил золото медными монетами – чтобы сохранить вес, понимаете. Делал он это ловко, но я видел. Когда стоишь за стойкой, приучаешься замечать такие вещи.

– Подумать только, – сказал сержант. – Какой обман! И что сделал мой друг, когда обнаружил?

– Он так и не заметил, – смущенно сказал хозяин.

– Ваш друг был слишком занят поисками осла, чтобы ехать в Ла Бисбаль, – сказал один из сидевших за другим столиком. – Ему нужен был епископ, – добавил он. – Хотя мне показалось, он не особенно заботился о своей бессмертной душе.

И засмеялся.

Вошел стражник, едва не лопаясь от избытка новостей и волнения.

– Сержант, – сказал он, – я выяснил…

– Сержант? – нервозно произнес хозяин, взял свою чашу и пошел к стойке.

Доминго кивнул, оставил на столе три монетки, едва пригубленную чашу вина, ломоть черствого хлеба и кусок заплесневелого сыра.

– Отныне, – сказал сержант, – когда я окружен людьми, говорящими мне то, что мы посланы выяснить, не врывайся и не обращайся ко мне по званию.

Смущенный юный стражник вышел вслед за ним из таверны.

– Что ты выяснил? – спросил Доминго. – Только не говори громко.

Они сидели в более приличной таверне, перед ними стояли чаши превосходного вина и остатки обеда из печеной рыбы.

– Этот человек сказал, что их направили к нему из таверны, они хотели одолжить его осла. Узнав, что они едут в Ла Бисбаль, он сказал, что они могут взять осла и вернуть там владельцу. Старшего звали Хуан. Он превосходно описал его.

– А младшего?

– Он не помнил толком его имени. Сказал, что не то Рамит, не то Рауль, может быть, даже Рафаэль. И не рассмотрел его, как следует, потому что он стоял снаружи, на свету. Мастерская находится на темной стороне. Но заметил, что у него светлые волосы – соломенного цвета или рыжеватые – и он низкорослый, выглядит юным. Но хозяин таверны, должно быть, внимательно разглядел их.

– Хозяин! Он знает свой интерес, и мы помеха ему. Как только понял, что мы ищем партнера, побледнел и вернулся к своим кувшинам и бутылкам. Кажется, даже не мог вспомнить, как эти двое обращались друг к другу.

К их возвращению в сумерках атмосфера в замке изменилась полностью. Жар у его преосвященства прошел, и он смог немного поесть. Что касается слуг, смерть Беренгера оплакивали бы лишь те немногие, которые знали его с детства; для тех, кто сопровождал его в путешествиях, она означала бы лишь крах их существования.

Бернат едва нашел время выслушать доклад сержанта и позаботиться, чтобы он был верно записан.

– Отложим все это до того времени, когда его преосвященство будет в состоянии одобрить наши действия, – сказала он. – Как его преосвященство себя чувствует? – спросил он, увидев врача, выходящего из комнаты епископа.

– Ему становится все лучше, – ответил Исаак. – Но он слаб и не выдерживает долгих разговоров. Хочет вернуться в Жирону, но отправляться в путь ему еще нельзя.

– Тогда я не стану упоминать об этом инциденте, пока он значительно не окрепнет, – сказал Бернат.

– До тех пор, – сказал Исаак, – со всей покорностью, поскольку знаю его меньше, чем вы, советую допускать к моему пациенту только тех, кому вы больше всего доверяете, кто бы они ни были. Мы денно и нощно спасали его от смерти не для того, чтобы его прикончили клинком или ядом.

– За ним будет ухаживать Хорди, – сказал Бернат.

– Да, – сказал Исаак. – Не думаю, что Хорди предаст своего господина.

Часть вторая
ЗИМА

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В себе находим мы лекарства.

Осенние сев и жатва закончились; в Жироне устроили ярмарку и отпраздновали день своего святого, блаженного Нарсиса, спасшего город от французов в ходе жуткой осады во времена дедов и прадедов. Близилась зима, наступили недели проливных дождей. Даже когда они на время прекращались, в воздухе стоял отвратительный сырой холод. Дни стали короче, солнце – когда оно появлялось более слабым. Писцы жаловались, что даже в полдень им плохо видно. В вечной битве между жуткой чернотой ночи и милосердным светом дня побеждала ночь.

Епископ вернулся в Жирону в хмурый, пасмурный день, сопровождали Беренгера стражники и слуги, его врач, Ракель и Юсуф. Хотя жар у него прошел, он был слишком слаб, чтобы протестовать против унизительности возвращения на носилках, а не верхом на своем коне или спокойном муле.

Исаака, Ракель и Юсуфа дома встретили жарко горящие камины и обильно накрытый аппетитными блюдами стол. Привлеченный неизбежным шумом их возвращения Даниель отложил инструменты и объявил дяде, что намерен устроить на полдня выходной.

– Скажи сеньору Исааку, что мы заглянем перед ужином, – спокойно сказал Эфраим, и Даниель выбежал на негреющее послеполуденное солнце. Тут же на стол поставили еще один прибор, и Даниель аккуратно сел рядом с Ракелью.

Узнав, как выглядит замок в Круильесе, сколько в нем спален, как он обставлен, Юдифь покачала головой.

– Похоже, слишком скромно для замка, – сказала она. – Я думала, они безмерно богаты.

– У них поблизости есть еще один замок, гораздо больше этого, – сказала Ракель. – Но его преосвященству нравится этот, он попросил отвезти его туда. Когда ты вернулся в Жирону? – обратилась она к Даниелю. – Мы, должно быть, находились очень близко друг от друга.

– В некотором роде, – ответил он.

– Как тебе понравилось путешествие в обществе юного сеньора Рувима? – продолжала она, поддразнивая. – Он не казался мне идеальным спутником, правда, я почти не общалась с ним. Стал он интереснее при долгом знакомстве?

Даниель поперхнулся куском жареной рыбы.

– Ты не слышала? – спросил он. – О замечательном бегстве Рувима в руки пиратов?

– О чем это ты? – спросила Ракель.

– Я не смеюсь, – ответил Даниель. – Это в высшей степени нелюбезно, но он начинал раздражать меня. Потом, едва мы приехали в Сант-Фелиу, начался набег – там было несколько в последние годы – и он выбежал наружу словно хотел присоединиться к ним. Мы обыскали весь город и окрестности под дождем и ветром, но нигде его не нашли.

– Что случилось с ним? – спросил Исаак.

– Этого никто не знает, но сеньор Мордехай получил письмо от своего торгового агента, там говорится, что на берег был выброшен труп, сильно поврежденный морем. У него были светло-каштановые волосы, на ногах сапоги, похожие на те, что были у Рувима. Агент пишет, что не уверен, но его опознали, как Рувима, и на этом все.

– Ты не думаешь, что это был Рувим? – спросил Исаак.

– Не знаю. Мне трудно поверить, что с ним могло случиться такое. Но с другой стороны, трудно было бы поверить, что он выбежит из дома во время набега на город. Прошу прощенья, но мне Рувим не нравился. Если он мертв, жаль, но скорбеть по нему я не могу.

И с этой завершающей элегией разговор перешел на более приятные темы.

Во дворце в первые несколько дней епископ только и делал, что уютно спал в своей постели, согретый огнем камина и меховыми одеялами, да искушаемый лучшими блюдами, какие могли приготовить на его превосходной кухне. Потом мало-помалу вернулся к работе. Однажды он подписал несколько важных документов – неотложных лицензий и разрешений, – которые Бернат положил перед ним. Несколько дней спустя настоял на том, чтобы прочитывать материалы, которые подписывал. На другой день потребовал изменений в тексте одного документа, и все облегченно вздохнули. Его преосвященство возвращался в нормальное состояние.

На следующее утро епископ вошел в кабинет и вызвал Берната с писцом.

– Где все? – спросил он, глядя на свой стол. На столе не было ни бумаг, ни пергаментов. – Тут не видно даже пылинки.

– Я думал, ваше преосвященство еще не готово заниматься старыми делами, – ответил его секретарь. – Поэтому держу их у себя в кабинете.

– Может, не всеми сегодня, Бернат, – сказал епископ, – но, если не начну, они вскоре станут неразрешимыми.

Бернату хотелось сказать, что они больше, чем неразрешимые, но он удержался.

– Хорошо, ваше преосвященство. Что принести? Последние сообщения или ранние?

– Неси все, Бернат. Я хочу знать, что мне предстоит, а не открывать это с легкими ежедневными потрясениями.

Бернат бросил свирепый взгляд на писца, тот подскочил и вышел вслед за секретарем из кабинета. Вернулись они с огромными кипами документов.

– Положить их на мой стол? – спросил Бернат.

– Нет-нет, – ответил Беренгер. – На мой. И давай посмотрим, что я смогу завершить до обеда. Из уважения к моему врачу я буду работать первую половину дня, и только.

Два дня спустя властный звонок у ворот заставил Исаака выйти во двор. Сырой, холодный ветер с гор пронизывал до костей. Исаак содрогнулся.

– В чем дело, Ибрагим? – спросил он.

– Я пришел от его преосвященства, – раздался мальчишеский голос, не дав привратнику ответить. – Сеньор Исаак, вам нужно немедленно идти во дворец.

Исаак слегка нахмурился. Ему в это утро нужно было посетить четверых пациентов, и он ждал только возвращения Ракели с визита, чтобы отправиться к ним.

– Епископу требуется ваше присутствие, сеньор Исаак, – сказал мальчик, голос его от страха сделался тонким.

Исаак немного подумал и решил, что пациенты могут немного подождать.

– Возвращайся, скажи его преосвященству, что буду во дворце, как только сделаю необходимые приготовления, – сказал он мальчику. – Ибрагим, скажи Юсуфу, пусть прекращает занятия.

Врач вернулся в уютную, рационально обставленную комнату, которая представляла собой его кабинет, гербарий и, когда он возвращался поздно ночью от пациента, спальню. Надел теплый камзол и плащ, при этом думая, что ему потребуется для всех пяти пациентов.

Наконец вошел, зевая, Юсуф.

– Посылали за мной, господин? – спросил он.

– Да, – ответил Исаак. – Только думал, что прерываю твои занятия, не сон.

– Прошу прощенья, господин, – заговорил мальчик, – но я…

– Ничего, – сказал Исаак. – Я разложил то, что нам, возможно, потребуется. Уложи все в этом порядке, а потом надень теплый плащ.

– Ваше преосвященство, вы нездоровы? – спросил Исаак. – До меня доходили слухи, что ваши силы и здоровье крепнут с каждым часом. Я надеялся, они правдивы.

– Совершенно, совершенно правдивы, – раздраженно ответил Беренгер. – Я чувствую себя хорошо, так хорошо, что дошел до той части работы, которую мой секретарь считал несущественной.

– Почему несущественной, ваше преосвященство? – запротестовал Бернат. – Я считал ее не срочной.

– Правда? – сказал Беренгер. – Ты не считаешь угрозы против меня, его величества и некоторых его чиновников существенными?

– Да, они существенны, ваше преосвященство, – упрямо ответил Бернат. – Но можно ли представить, что они будут выполняться? Нет.

Беренгер засмеялся.

– Бернат так давно не слышал моего смеха, – сказал он, – что думает, я разучился смеяться. Но если говорить серьезно, мой добрый отец Бернат, я склонен согласиться с тобой, однако думаю, что скрывать это не нужно. Если угрозы реальные и с ними можно столкнуться, оставлять их без внимания нельзя.

– Тот человек бредил, ваше преосвященство, – сказал Бернат. – Его слова были едва понятны.

– Вот почему я послал за сеньором Исааком. Он тоже слышал эти слова. Исаак, здесь у меня донесение сержанта о том случае. Когда я начал читать его, Бернат, то решил, что врач может помочь нам, если ему позволить добавить свое знание к тому, что написал сержант.

– Возможно, – сказал секретарь тоном человека, терпение которого мучительно испытывают.

– Прежде всего, – заговорил Беренгер, – наш добрый сержант Доминго утверждает, что описал умершего в Круильесе человека владельцу таверны в Паламосе, и тот сразу же узнал в нем одного из двух людей, остановившихся у него на ночь. Наш покойник, очевидно, назвался Хуаном.

– Да, – сказал Исаак. – Когда я только вошел в ту комнату, он сказал мне, что его зовут Хуан Кристиа. Когда я спросил, не конверсо ли он, раз у него такое имя, он разозлился. Не знаю, почему. Это имя нечасто дается рожденным в вашей вере, ваше преосвященство. Что еще разузнал добрый сержант?

– Пусть Бернат прочтет нам остальное, – сказал епископ.

– Я прочел весь этот документ дважды, – сказал Бернат. – Думаю, будет проще, если расскажу вам, что в нем. Когда умерший уезжал из Паламоса, у него было твердое намерение вернуться. Он оставил какие-то свои вещи у хозяина таверны. В тот же день попозже их забрал его друг.

– Если наш Хуан Кристиа был прав в своих догадках, – сказал Исаак, – его друг к тому времени знал, что он уже не вернется.

– Это кажется правдоподобным, – сказал Бернат. – Кроме того, сержант узнал от хозяина, что юный друг похитил значительную сумму золотом из кошелька покойного. И что одежда умершего была пропитана морской водой. Я спросил слуг, которые ухаживали за Хуаном Кристиа, они сказали, что его камзол был жестким и обесцвеченным, словно от соли.

– Он говорил, что его бросили в море, – сказал Исаак.

– Тогда понятно, – сказал Бернат. – Я недоумевал по этому поводу. Сержант еще узнал, что хотя все точно описывали покойного, никто как будто не обращал внимания на его товарища, кроме хозяина таверны, который сказал, что он похож на ангела, и родственника гончара, тот сказал, что у него светлые волосы – цвета соломы или рыжеватые.

– На ангела! – сказал Беренгер. – А как искать его по этому признаку? В той местности полно ребят, которых кто-то сочтет «похожими на ангела». Да и кто знает, как выглядит ангел? Если это единственное описание, мы ничего не знаем о нем. Однако меня больше заботят слова покойного, которые сообщил сеньор Исаак и записал твой писец, Бернат.

– Можно, чтобы их зачитали вслух, ваше преосвященство? – спросил Исаак. – Я хочу освежить свою память относительно точных слов его последних речей.

– Конечно, – ответил Беренгер и кивнул писцу, тот стал читать свои записи ясным, скучным, бесцветным голосом.

– Спасибо, – сказал Исаак. – Это было очень полезно.

– Полезно? – переспросил Беренгер. – В каком смысле?

– Я был не уверен в некоторых подробностях и теперь имею гораздо более ясное представление о том, что он говорил.

– Я нет, – сказал епископ. – Скажите, сеньор Исаак, какой смысл вы извлекли из его слов?

– Думаю, – ответил Исаак, – что он то и дело переходил от правды к невинно звучавшему вымыслу, который приготовил для данного случая.

– Что представляет собой невинно звучащий вымысел?

– Что он отправился в Барселону на честном торговом судне. Судно попало в шторм, и когда казалось, что оно пойдет ко дну, добросердечные моряки, не заботясь о собственных жизнях, усадили его в шлюпку, чтобы он мог спастись.

– Это казалось правдой, – сказал Бернат.

– Нет, – ответил Исаак, – потому что он время от времени страдал от жутких приступов боли, вызванных адом, который ему дали. При этом всякий раз путался и говорил необузданно, но, полагаю, правдиво. Во время этих приступов он сказал, что находился на судне, капитану которого хорошо заплатил за проезд его повелитель, но вместо того, чтобы высадить на берег, как было условлено, его выбросили за борт.

– Поступок бессовестных людей, сеньор Исаак, – осуждающе сказал Бернат.

– Пиратов, – сказал епископ.

– Я так думаю, ваше преосвященство, – сказал Исаак. – Кроме того, подозреваю, что ангельского вида парень и его ученик, которого он научил всему, что знал, одно и то же лицо.

– Что это был за человек, которому мы пытались помочь? – спросил Беренгер.

– Знаток ядов, ваше преосвященство, – ответил Исаак. – Он точно знал, каким ядом его отравили, и сказал, чтобы я составил смесь трав и других ингредиентов, которая могла помочь ему, если б он принял ее значительно раньше. Подозреваю, он был этим и полезен своему повелителю, кем бы тот ни был.

– Д’Арбореа? – спросил Беренгар. – Ты ведь говорил мне, Бернат, что он упоминал судью? А его величество все еще на Сардинии.

– Мы не знаем, состоял ли он на службе у судьи, – заговорил Бернат. – Он говорил о судье с крайним презрением, но не как о своем повелителе. Однако, поскольку наша епархия располагает его собственностью, в том числе золотыми деньгами, я позволил себе вольность – поскольку ваше преосвященство были больны – послать семейству Д’Арбореа запрос, не знают ли они каких-то родственников этого человека. Ответа пока не пришло.

– Правильно сделал, Бернат. Но я должен тщательно подумать, что еще нужно сделать, – сказал епископ. – Необдуманное обвинение могущественного аристократа может принести его величеству больше вреда, чем пользы.

– У меня создалось впечатление, – сказал врач, – что он состоял на службе у кого-то из семейства Д’Арбореа и был уволен, наверняка по серьезной причине.

– Ясно одно, – сказал Беренгер. – Он был одним из двух обычных негодяев, и если этот «ангельского вида» парень, Рафаэль, Рауль или Рамир, объявится, то будет схвачен. Хотя, как узнать его, не представляю.

– Парни с именами, похожими на «Рафаэль», встречаются почти так же часто, как ребята ангельского вида, – недовольно заметил Бернат.

Когда Исаак с Юсуфом вернулись, обед дожидался их уже почти целый час. К тому времени, когда они вышли из дома второго пациента, ветреная, неустойчивая погода сменилась сильным ливнем с ураганом. Ветер швырял дождевые струи почти прямо в лица: вода ударялась о мостовую с такой силой, что высоко разбрызгивалась, попадая на голенища сапог и полы камзолов и плащей. Когда они достигли крепкого каменного дома Исаака с топящимися каминами, оба промокли насквозь и дрожали от холода.

– Что вы делали там по такому дождю? – спросила Юдифь, вставая из-за стола, за которым собралась вся семья в ожидании их возвращения.

– Там просто мелкий дождичек, дорогая моя, – ответил ее муж. – Мы будем превосходно себя чувствовать, как только найдем сухую одежду.

– Пошли со мной, – сказала Юдифь, – я высушу тебя и найду что-нибудь теплое, во что одеться.

Исаак последовал за ней с подозрительной кротостью. Жена привела его в гостиную и поставила у огня.

– Стой тут, – сказала Юдифь и быстро, как только могла, пошла в спальню. Открыла большой шкаф и достала с полок большую кипу одежды. Тут же вернулась и положила одежду на кирпичи вокруг трубы, чтобы она согрелась. Потом быстро развязала шнурки, державшие запахнутыми капюшон и плащ Исаака, расстегнула его камзол и рубашку. Каждый предмет одежды от капюшона до чулок и сапог отправился в мокрую кучу на полу возле камина.

– Ты дрожишь от холода, – сердито сказала Юдифь.

Кухарка Наоми быстро вошла с большим льняным полотенцем, теплым от кухонного огня, и проворно вытерла его, как в то время, когда она была няней, а он ребенком.

Юдифь взяла рубашку, теплую от соприкосновения с кирпичами, и надела на него через голову.

– Безумие ходить по улицам в такую погоду, – сказала она, взяла теплые чулки у Наоми и неловко опустилась на колени, чтобы надеть их на него. – Нужно было вернуться домой, как только начался дождь. Как быть мне и младенцу, если ты заболеешь и умрешь? – добавила она, надевая на него второй чулок.

Наоми надела на него теплый камзол, пока Юдифь с трудом поднималась на ноги.

– Сеньора, я принесу его меховые шлепанцы, – сказала кухарка. – Я грела их у огня с тех пор, как только услышала, что пошел дождь.

– Ну, вот, – сказала Юдифь, застегивая последнюю пуговицу. – Так лучше. Теперь тебе нужно поесть горячего супа. Как себя чувствуешь?

– Лучше, – ответил Исаак, – однако мне все еще очень холодно.

– Я распоряжусь, чтобы в спальне затопили камин. Но сперва ты должен поесть.

Наоми принесла в столовую большую кастрюлю супа и поставила ее на буфет. От нее поднимался теплый запах курятины и трав, чеснока, лука, перца и шафрана. Положила в тарелку Исаака толстый кусок обжаренного на огне хлеба и налила туда супа.

– Вот, – сказала она, ставя тарелку перед ним. – Чесночный суп с хлебом. Наилучшая еда в такой день. А потом курятина из кастрюли с хорошим, укрепляющим соусом.

– Спасибо, Наоми, – сказал Исаак. – Я не мог просить ничего лучшего.

– Где Юсуф? – спросила Юдифь.

– Я усадила его на кухне, где могу присматривать за ним. Он переоделся в сухое, дрожит, как щенок, но ест суп.

– Они останутся дома, кто бы ни приходил с любыми рассказами о болезни, пока не удостоверюсь, что оба здоровы, – твердо сказала Юдифь.