Текст книги "Припарка для целителя"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Почему?

– Потому что его тело было обнаружено примерно через неделю после того, как он исчез из Сант-Фелиу.

– Но вы уже говорили, что сомневаетесь, что это было его тело, – сказал Исаак. – Во время штормов тонут многие, а неделя в море может вызвать много изменений в человеческой плоти.

– Исаак, Исаак, вы можете быть жестоким, когда противопоставляете свой ясный разум моему. Я по-прежнему утверждаю – мы знаем слишком мало, чтобы судить.

– Вполне возможно, – сказал Исаак.

– Можете прислать ко мне юного Даниеля, как только он позавтракает? Я хочу услышать, что он узнал, из его собственных уст и поблагодарить его за труды. В день своей свадьбы он не пожалеет, что оказал мне такие услуги, – сказал Мордехай. – Он замечательный молодой человек. Завидую вашему будущему зятю, Исаак. Только не говорите этого моим дочерям.

– Я бы с удовольствием прислал Даниеля, – сказал Исаак, – но он еще не приехал. Если он вез эти письма, то, видимо, отправил их с курьером, как только судно вошло в порт, а сам собирается вернуться без спешки. Или же они прибыли в четверг на быстроходной галере.

– Исаак, мне трудно поверить, что Даниель отправит письма вперед, чтобы иметь возможность ехать без спешки. А если это так, я не уверен, что завидую вашему будущему зятю. Сеньора Ракель, должно быть, чувствует себя совершенно заброшенной, если радости дороги для него значат больше, чем ее прелестные улыбки.

– По крайней мере, она знает, что Даниель благополучно высадился на сушу и вскоре будет здесь, – сказал Исаак. – Прошу прощения, Мордехай, я должен вернуться домой.

– Исаак, боюсь, что письмо сеньоры Перлы принесло мне больше пользы, чем вам. Жаль, в нем нет ничего такого, что помогло бы юному Луке.

– Возможно, и есть, – сказал Исаак. – Посмотрим. Мордехай, могу я попросить вас о большом одолжении?

– Конечно, – ответил его друг. – О каком?

– Можете скрывать весть о том, что сын Фанеты мертв? Пока не приедет Даниель и не объяснит, что именно происходило на острове.

– Если хотите, – ответил Мордехай. – Не знаю, что это даст, но буду скрывать.

– Это облегчит мне душу, – сказал Исаак.

Исаак быстро шел к дому по улицам гетто в тишине раннего утра. Кое-где рано поднявшиеся домохозяйки и служанки суетливо занимались делами, но большинство жителей города только начинало просыпаться.

Врач значительно замедлил шаг, когда подошел к склону ведущему к его воротам, чтобы дать себе время разобраться в том, что только что услышал.

– Если они оба умерли одновременно, – подумал он негромко вслух, – то отчего? От болезни, которая разом поразила обоих в одном доме и не затронула сеньору Перлу? Возможно.

– Сеньор Исаак, – послышался знакомый голос. – Нет нужды разговаривать с самим собой. Его преосвященство будет очень рад поговорить с вами.

– Сейчас, сержант Доминго? – спросил Исаак, повернувшись в сторону голоса.

– В эту самую минуту, – ответил сержант. – Извините, что не пришел вчера вечером поговорить с вами, но я обнаружил нечто столь искушающее, что тут же пошел с этим к его преосвященству.

– Можете сказать что, пока мы идем к дворцу?

– Если обещаете слушать, как его преосвященство пересказывает это, так, будто до этого не слышали ни слова.

– Друг, это самое малое, что я могу для вас сделать. Если позволите мне сказать несколько слов дочери, я поспешу во дворец изо всех сил.

– Я подожду здесь, – сказал сержант.

Исаак быстро прошел по двору, негромко постучал в дверь кабинета и вошел.

– Ракель? – прошептал он. – Ты еще здесь?

– О, папа, – послышался нетвердый голос. – Я уснула, сидя на полу возле кушетки. Совсем, как деревянная.

Когда она с трудом поднималась на ноги, послышался шелест ткани.

– Даниель все еще тут?

– Извини, папа, да. Ничего не произошло, – добавила она поспешно. – Он так крепко спал, что я не могла…

– Не трать слов на оправдания. Пусть тайно остается здесь до моего возвращения. Непременно накорми его завтраком, если я задержусь дольше, чем предполагаю, но пусть никто – совершенно никто, ни мама, ни сеньора Дольса – не знает, что он вернулся. Ради себя и ради него, дорогая моя, сделай, как я прошу. А теперь мне надо идти.

– Жаль, что узнал это все не вчера, – сказал Исаак, когда сержант закончил рассказ.

– Почему? – спросил Доминго.

– Потому что где-то в этом, даже если вы не можете найти Раймона и арестовать, есть свидетельство, которое могло способствовать освобождению Луки. Сейчас я не верю, что это возможно.

– Возможно, если его преосвященство тоже поверит, что он не виновен, – сказал сержант. – Суд не соберется на заседание, пока его преосвященство не будет готов, а у судей есть какой-то способ предугадывать мнения его преосвященства, а потом решать, что это действительно верное мнение. Совсем как у судей его величества. Хорошо, что они оба в целом просто люди, – сказал Доминго в неожиданном порыве искренности.

– Пожалуй, вы правы, – сказал Исаак. – Вы меня несколько приободрили.

– Я не уверен, что это всерьез связано с виной или невиновностью юного Луки, – сказал епископ, кратко изложив события предыдущей ночи, – но, кажется, касается их.

– У меня есть еще одна причина считать, что человек, которого мы ищем, – этот самый Раймон, ваше преосвященство, – неторопливо сказал Исаак. – И что он из Мальорки.

– Да? И вы скажете нам эту причину?

– Скажу, ваше преосвященство. Ребенок, который подвергся нападению у моста, прошлым вечером ненадолго пришел в чувство и вспомнил кое-что о предполагаемом посыльном. Сказал, что человек, с которым столкнулся под мостом, говорил совсем, как его мать, и употреблял те же самые выражения – насколько я понимаю, ваше преосвященство, он имел в виду грубые или богохульные – что и она, когда сердилась на него, и вспомнил, что почувствовал тоску по родным местам. Мать его была из Мальорки. Кроме того, описал толстый плащ с капюшоном и длинную, узкую корзину с ремнем, свисавшую с плеча, на которую обратили внимание другие, когда были доставлены яды. Все по отдельности не много значит, согласен, – сказал Исаак, пока никто не смог возразить, – но, взятое вместе, наводит на размышления.

– Но где этот парень? Откуда он внезапно узнал, что нужно уходить? – спросил епископ.

– Подозреваю, это моя вина, ваше преосвященство, – заговорил сержант. – С фермы я отправился прямиком к нотариусу и задал сеньору Хайме несколько вопросов. Он вызвал своего помощника, тот ответил на мои вопросы и ушел. Помощник мог отправиться в постель или совершить приятную вечернюю прогулку к финке, сообщить своему другу, что о нем наводили справки.

– Откуда ты знаешь, что они друзья? – спросил Беренгер.

– Не знаю, ваше преосвященство, – ответил Доминго. – Но это объяснило бы многое.

– Это объяснило бы одно, – заговорил Исаак. – Я задумывался, как мог сеньор Лука узнать, что сеньора Магдалена изменила свое завещание в его пользу, или что сеньор Нарсис сделал то же самое, или даже, что сеньор Мордехай вызывал нотариуса. Я знаю, что слухи в этом городе разносятся быстро, но условия завещаний обычно не известны всем, если человек не рассказывает друзьям, кому оставил свою собственность. Сеньор Хайме Ксавьер известен своей сдержанностью – его можно даже назвать упрямым и скрытным.

– Это верно, – сказал Беренгер и сделал паузу. – Конечно, эти подробности проще всего узнать секретарю сеньора Хайме. Потому что он делает копии всех завещаний.

– И если эти двое молодых людей дружат, – сказал сержант, – то вслед за ним проще всего узнать Раймону. Потому что если б секретарь Хайме болтал за кружкой вина в таверне обо всех клиентах, приходивших к нотариусу, их частные дела сейчас были бы темой сплетен. С разрешения вашего преосвященства я, пожалуй, выясню, кто друзья секретаря сеньора Хайме.

Он вышел в коридор и громко позвал Габриеля.

– И секретарь наверняка был бы сейчас безработным, – сказал Беренгер и сделал паузу. – Но все это не убеждает меня в невиновности Луки. Кто еще захотел бы отравить этих троих? У кого еще был мотив для этого? Мне трудно поверить, что человек может подвергнуть опасности свое смертное тело и бессмертную душу, совершая гнусное преступление только ради того, чтобы причинить вред кому-то, – продолжал он. – Кому-то, кого может даже не знать. И почему Лука не защищает себя?

– Потому что мы не задавали ему нужных вопросов, – ответил Исаак. – Он может знать обо всем этом меньше нашего. Спросите его об этом Раймоне и Хуане Кристиа.

– О травнике, который умер в Круильесе? Над этим стоит подумать. Вам известно что-нибудь о возвращении Даниеля? Я не уверен, что смогу еще долго откладывать суд, не вызывая вопросов.

– Кто будет задавать эти вопросы, ваше преосвященство? – наивным тоном спросил Исаак.

– В самом деле, кто? – ответил со смехом Беренгер. – Но если он не явится, чтобы жениться, нам придется подумать над этим более серьезно.

Исаак медленно шел в задумчивости от епископского дворца. Прятать Даниеля от епископа было нелегко, вывезти его тайком из города каким-то обычным путем было почти невозможно. Прятать от дяди и тети еще труднее, особенно от тети Дольсы, которая беспокоилась о нем, о бракосочетании, о его безопасности и о Ракели в равной мере. Но прятать его от Юдифи было внушающей трепет задачей.

– Не беспокойся, папа, – сказала Ракель с оптимизмом юности. – Мама так занята Вениамином, что многого не замечает.

Это было не совсем верно. Другим Юдифь оставляла мало дел; укрывалось от ее взгляда немногое. Но он удовольствовался ответом: «Напрасно ты недооцениваешь свою мать, дорогая». Так или иначе, они спрячут его даже от зорких глаз Юдифи.

И если прятать Даниеля было одной проблемой, другой было найти Раймона, который появлялся и исчезал, очевидно, с пагубной целью, быстро и бесшумно, как ласка. Но, пожалуй, существовал один способ заставить его покинуть свое укрытие.

Исаак вошел в ворота и позвал Юсуфа.

Когда рыночные ларьки торговали вовсю, улицы заполняли домохозяйки, торговцы, бездельники, подмастерья, беспризорники, служанки, ремесленники, остановившиеся перекусить и выпить стаканчик вина, Юсуф втискивался в толпу и принимался говорить. Начал он с северной части города, по ту сторону ворот, и когда дошел до реки Оньяр на юге, его новости уже опережали его. После того как четвертый человек рассказал ему об этом слухе, он вернулся к Исааку.

– Все сделано, господин, – спокойно сказал он. – Когда все сядут обедать, не будет ни кошки, ни младенца, не знающих этой новости.

– Превосходно, – сказал врач. – Теперь возвращайся к занятиям.

Весть о материальном состоянии ждущего одного из претендентов на положение сына двоюродной сестры Мордехая распространялась по городу, как лесной пожар. Раймон, если его звали так, услышал ее, как только вошел в северные ворота и увидел знакомого.

– Не хотелось бы тебе быть Рувимом? – спросил знакомый.

– Зачем? – ответил он. – Я всеми силами стараюсь быть самим собой.

– Ради денег, – сказал знакомый.

– Каких денег? – спросил Раймон.

– Целого состояния, как я слышал. Большого состояния. И все его оставляет Рувиму дядя, дедушка или какой-то родственник. Мордехай передает ему деньги, кажется, через неделю, только он не знает, кто этот Рувим.

– Где ты это слышал?

– Об этом все знают. Готовятся судить того парня, который приехал в город и выдал себя за Рувима, это выяснилось в расследовании, которое сейчас ведется. Думаю, кто-нибудь из стражников, тюремщиков или еще кто-то узнал об этом и рассказал жене.

– Никогда о нем не слышал, – сказал Раймон. – За что его судят?

– Он убил нескольких человек – своих пациентов, – а потом пытался убить Мордехая.

– Слушай, друг, мне нужно доставить кой-какие бумаги своему управляющему, а потом, может, пойдем за реку в тихую таверну, выпьем по чаше вина? Там расскажешь мне обо всем этом. Я так много работаю, что бываю в городе редко. Встретимся на поляне через час.

Они расстались, и Раймон медленно пошел в задумчивости прочь от реки.

Сержант явился к епископу, как только Габриель вернулся с результатами своего наведения справок.

– Ваше преосвященство, я отправил одного человека по тавернам, чтобы он попытался выяснить, с кем проводит свободное время секретарь сеньора Хайме.

– Добился он какого-то успеха? – бодро спросил епископ.

– Небольшого. Секретаря никогда не видели в обществе человека по имени Раймон или похожего на него, судя по описаниям, какими мы располагаем.

– Неудача, – заметил Беренгер.

– Но его видели несколько раз в таверне матушки Бенедикты с Лукой. Вот и все.

– Это ближайшая таверна к дому Ромеу, – сказал епископ.

– Да, ваше преосвященство. И там люди не особенно обращают внимание на других посетителей. Во всяком случае, если и обращают, то не говорят нам об этом с готовностью.

– Бывал когда-нибудь этот Раймон в конторе сеньора Хайме?

– По словам сеньора Хайме, только один раз. Он не позволяет секретарю принимать гостей во время работы или отдыха. И секретарь отрицает дружбу с юным Раймоном.

На другое утро четверо епископских стражников снова явились в дом Ромеу.

– Что они там делают на сей раз? – спросила жившая напротив женщина.

– Наверно, ищут еще кого-то, – ответила ее соседка.

– Как думаете, сколько людей может прятать Ромеу в доме такой величины? Большая часть его занята мастерской, – сказала первая.

– Даже его подмастерье спал наверху вместе с ними, – сказала вторая. – В своем доме я бы не допустила такого.

– Сеньора Ревекка, не знаете, что происходит в доме Ромеу? – спросила жившая напротив, обращаясь к молодой, хорошенькой женщине, вышедшей с четырехлетним сыном. – Там четверо стражников.

Все смотрели на Ревекку, ожидая ответа, так как ее муж, Николас, был писцом в соборе, а она была дочерью мудрого, образованного врача Исаака, хотя, как все знали, семья отвергла ее, потому что она вышла замуж за христианина. Однако соседи часто видели, что врач посещает дом сеньоры Ревекки, когда бывает поблизости, но почти не говорили об этом.

– Наверно, ищут улики для суда, – ответила Ревекка, – или пришли за нужными ему вещами. Должно быть так, – сказала она. – Смотрите – они уходят. И несут его вещи в узле. Сеньора Рехина идет вместе с ними и тоже что-то несет – суд задерживается, и ему нужны свежее белье и одежда. Знаете, ему дают возможность быть чистым, опрятным, – сказала она с уверенностью той, чей муж часто присутствует на заседаниях епископского суда. – Он не осужден.

– Да, верно, – сказала одна женщина.

– Узел очень велик только для его одежды, – сказала другая.

– Не думаю, – сказала Ревекка. – Когда его арестовали, на нем был ужасный старый камзол, в котором он помогал Ромеу, и наверняка не было рубашки. Наверно, в узле его хороший камзол, сапоги и пара рубашек.

Все согласно кивнули. Когда стражники скрылись из виду, женщины были уверены, что вместо девятилетнего мальчика, которого на их глазах вынесли из дома Ромеу закутанным в одеяло, там были завернуты длинный черный камзол и пара сапог.

Карлос, сын Ревекки, начал жаловаться на голод. Ревекка улыбнулась соседкам и, обильно потея от предпринятого усилия, повела ребенка обратно в дом.

Исаак встретил группу из шести человек – Томаса, четверых стражников и Рехину – во дворце епископа, где дожидался Ракель.

– Здесь он будет в безопасности, – сказал Бернат, наблюдавший за приготовлениями к размещению мальчика.

– Только теперь, должно быть, весь город знает, где он, – сказал Беренгер. – Нельзя пронести ребенка по улицам так, чтобы люди не заметили.

– Возможно, не заметили, – сказал Исаак. – Я устроил небольшое отвлечение. Будет гораздо лучше, если человек, который ударил этого мальчика, будет думать, что река унесла его к морю.

– Какое отвлечение? – спросил епископ.

– Мальчика завернули в толстое одеяло, и моя дочь Ревекка вышла на улицу. Она получила указание убедить всех зрителей, что они видят, как стражники несут узел с одеждой для сеньора Луки.

– Похоже, она преуспела, сеньор Исаак, – сказал один из стражников. – Я нес его на плече, будто узел с одеждой, но бережно, чтобы не повредить ему голову, и никаких проблем не возникло.

Часть пятая
СУД

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Вкус горькой и сладкой любви отталкивает.

Даниель проснулся от шума большого дома. Плакал младенец; кто-то резко отчитывал служанку за невыполненную работу. Открыл глаза и замигал. Несмотря на очевидную деятельность, мир вокруг него был все еще погружен в темноту. Попытался сесть, запутался в непривычном постельном белье и на несколько секунд в испуге замер. Все было непонятно, только в голосе, отчитывающем служанку, было что-то знакомое.

– Мама, не беспокойся, – послышался еще более знакомый голос. – Я это сделаю.

Дверь открылась. В комнату хлынул солнечный свет, и с ним пришло воспоминание.

– Ракель, – произнес Даниель, – что я здесь делаю?

– Веди себя как можно тише, – прошептала Ракель, открывая массивные ставни, в окно проник свежий воздух, и стало еще светлее. – Я принесла тебе завтрак. На папином столе свежая вода и твой узел с бельем. Я скоро вернусь. Мы заняты уборкой. Никому не давай знать, что ты здесь.

– Тебе придется спросить папу, – сказала Ракель, когда вернулась. – Утром я разговаривала с ним несколько минут, он сказал, что тебе нужно скрываться от всех, даже от мамы, близнецов и слуг. Включая Наоми. Потом поспешил к епископу.

– Трудно поверить. Зачем мне прятаться? И как долго? – спросил Даниель.

– Папа сумеет объяснить причину лучше, чем я, – ответила Ракель с раздражением и недоумением.

– Не могу оставаться в кабинете твоего отца в темноте невесть сколько безо всякой причины, – сказал Даниель. – Я с ума сойду.

– Я составлю тебе компанию, – сказала Ракель. – Не волнуйся. И в темноте будешь только ночью.

– А как ты объяснишь матери, что проводишь все время в отцовском кабинете? – спросил он.

– Это просто. Мы занимаемся уборкой к пасхе, – ответила девушка. – Я обещала маме навести порядок в этой комнате. Уверяю тебя, что найду ее ужасно грязной.

У Беренгера только в пятницу нашлось время подумать о подробностях предстоящего суда над Лукой.

– Как себя чувствует мальчик? – спросил он Исаака.

– Ему гораздо лучше, ваше преосвященство, – ответил врач. – Он до сих пор время от времени страдает от боли в голове, несколько обеспокоен и очень слаб, правда, я склонен думать, что причиной слабости является отсутствие хорошей пищи все это время, пока он находил ее сам. Сейчас большей частью он кажется довольно бодрым, и подозреваю, что он начинает тревожиться.

– Распоряжусь, чтобы его привели сюда, – сказал епископ. – Для мальчика это будет разнообразием. И послушаем, что он сможет нам рассказать.

Рехина привела мальчика, слегка подтолкнула его в открытую дверь, а сама осталась ждать в коридоре. Для этого случая Томаса одели в приличный камзол и сапоги, а также другую чистую рубашку из какого-то источника в обширном мире собора и епископского дворца. Он огляделся с живым интересом и трепетом, а потом поклонился в сторону Берната, которого принял за епископа.

Беренгер стоял у окна, наблюдая, как входит мальчик. Он подошел к Томасу и, положив руку ему на плечо, подвел к стулу возле стола.

– Давай оба сядем, а? – сказал он. – Ты Томас? Я Беренгер, епископ. А этот человек, которого ты приветствовал при входе, – отец Бернат, он запишет то, что ты скажешь, потому что у него очень скверная память, и в противном случае он забудет важные вещи, которые ты будешь говорить. Сеньор Исаак позаботится, чтобы мы тебя не переутомляли.

– Да, сеньор, – сказал Томас.

Писец Берната, скромно сидевший у дальнего конца стола, мягко поднялся со стула и зашептал мальчику на ухо.

– Да, ваше преосвященство, – сказал Томас.

– Ты уже становишься воспитанным человеком, – сказал Беренгер. – Быстро, ничего не скажешь. Итак, ты говорил врачу, что тот человек, который оттолкнул тебя…

– Он ударил меня, ваше преосвященство, – возмущенно сказал Томас. – Вот сюда, по руке. У меня был синяк. И еще не совсем сошел.

Он поднял рукав камзола и показал пожелтевшую кожу на месте синяка.

– Интересно, – сказал епископ. – И, кажется, ты говорил, что человек, который ударил тебя под мостом, напомнил тебе твою мать. Он говорил, как женщина?

– Не совсем, – ответил мальчик. – Не так, как женщины здесь. Не как Ракель, Рехина и жена пекаря, которая дала мне булочку. Два раза давала.

– Тогда почему он напомнил тебе о матери? Расскажи, какая она была.

– Большей частью хорошей, – обеспокоенно ответил мальчик. – Тогда она пела мне песни, которые выучила на островах, о море, матросах, ветрах, бурях. Грустные, но красивые. А когда я сидел у нее на коленях и прижимался ухом к груди, то чувствовал ее голос. Но это, когда я был поменьше, – добавил он, словно отвергая эту детскую слабость.

– Значит, у нее был низкий голос, – сказал Беренгер. – Не высокий, как у мальчиков, поющих в церкви.

– Не такой, – неторопливо ответил Томас.

– Говоришь, она большей частью была хорошей, – сказал Исаак. – Значит, не всегда?

– Нет, – ответил мальчик. – Она становилась грубой и злобной, особенно когда выпьет слишком много вина, говорила отвратительные слова, как матросы, когда дерутся. Он тоже говорил такие слова, и голос звучал так же, хотя он был другим человеком… – Мальчик в затруднении умолк. – Не могу объяснить этого, – с отчаянием сказал он. – Очень трудно. Но он напомнил мне мать, когда она становилась такой, и я испугался, как в тех нескольких случаях, когда она угрожала мне ножом, она иногда поступала так с теми мужчинами. – На глаза его навернулись слезы. – Правда, она говорила, что никогда не причиняла им вреда, просто пугала.

– О чем он говорит? – негромко спросил Беренгер.

– Думаю, это никак не связано с тем, что нам нужно знать, – ответил Исаак также тихо. – Видимо, его мать жила среди грубых людей. – И обратился к мальчику: – А твоя мать приехала с Мальорки. Из города или из сельской местности?

– Наверно, из города, – ответил мальчик. – Отец говорил, что нашел ее у гавани и привез домой как боевой трофей. Шутил, видимо.

– Ваше преосвященство, мальчик как будто устает, – сказал Исаак.

– Неудивительно, – мягко ответил Беренгер. – Томас, хочу попросить тебя еще об одном. В коридоре должны разговаривать двое людей. Подойдешь к двери, которую кто-нибудь приоткроет, и послушаешь их? Потом скажешь, узнаешь в ком-нибудь из них того, кто ударил тебя. Сможешь это сделать?

– Он меня увидит?

– Нет. Он не будет знать, что ты здесь, – сказал Беренгер и кивнул.

Писец тихо поднялся и чуть приоткрыл дверь. Томас спустился со стула и подошел к ней, вид у него был бледный, усталый. Встал у щели и прислушался.

Вскоре мальчик повернулся, выглядел он смущенным и расстроенным.

– Кажется, второй человек говорит немного похоже на того под мостом, – сказал он, – но я не уверен.

На глазах его появились слезы.

– Ну, вот и все, – сказал Беренгер. – За тобой придет сеньора Рехина. Ты усердно потрудился, Томас. Спасибо. Боюсь, придется попросить тебя еще немного пожить во дворце. Мы не хотим, чтобы с тобой что-то случилось.

Бернат подошел к двери, поговорил с кем-то в коридоре, и в комнату вошла Рехина.

Взглянув на бледное лицо Томаса, она взяла его на руки, как младенца.

– Я отнесу его, – сказала она укоризненно. – Он выглядит очень усталым.

– Сеньора, позвольте нести его мне, – сказал писец, и все трое вышли.

– Я не уверен, что мы достигли своей цели, утомив мальчика, – сказал Беренгер. – Как думаете, узнал он по голосу в Луке того человека, который ударил его?

– Трудно сказать, ваше преосвященство, – сдержанно ответил Бернат. – Он был не уверен. Я думал, он даст более определенный ответ, слух у него, похоже, тонкий, как у музыканта. Интересно, может ли мальчик петь, – добавил он задумчиво.

– Бернат, ты не считаешь, что это было опознанием?

– Ответ его показался очень неуверенным, ваше преосвященство, хотя и полезным.

– Кстати, – спросил епископ, – как ты объяснил его присутствие во дворце?

– Я, собственно, не объяснял, ваше преосвященство, – ответил с беспокойством Бернат. – Почему-то разошелся слух, что это племянник вашего преосвященства, что он заболел, и его привезли сюда, чтобы его лечил сеньор Исаак.

– Бродяжка? Наверняка, сын матросской шлюхи, брошенный матерью? Мой племянник? – возмутился Беренгер.

– По его речи этого не скажешь, ваше преосвященство, – указал Бернат. – Как я уже сказал, слух у мальчика острый. Через несколько дней он заговорит так, будто воспитывался в лучшем из монашеских орденов. Что еще более важно, с ним обращаются, как с маленьким виконтом, и это убедило всех. Не думаю, что какой-то злоумышленник станет искать в одной из комнат для гостей вашего преосвященства.

– В какой?

Бернат сказал.

– Думаю, нет, – сказал Беренгер. – В этой комнате спала принцесса королевской крови. Это ты постарался, Бернат, так ведь? Поместил его в ту комнату и распустил слух, что это мой племянник?

– Может, какие-то из моих слов неверно истолковали таким образом, – дипломатично ответил Бернат. – И, пожалуй, я не позаботился должным образом о том, чтобы опровергнуть этот слух.

– Ну ладно, – мальчик будет в безопасности. К счастью, он похож на меня, – весело добавил Беренгер, – иначе к его комнате выстроилась бы очередь с подарками и лакомствами в надежде на мое расположение. – Снова подошел к окну и посмотрел на площадь. – А теперь я хочу видеть этого Луку. Пусть его приведут сюда.

– Расскажите нам о Раймоне, – сказал Беренгер, по-прежнему глядя в окно.

– О Раймоне, ваше преосвященство? Боюсь, не понимаю. Я знаю нескольких людей с этим именем, но не представляю, кого вы имеете в виду.

– О Раймоне с Мальорки, – сказал Беренгер, – у которого ангельское лицо, светлые волосы и который делает смертоносные яды.

– Раймон, ваше преосвященство? Изготовитель ядов? – Лука сделал паузу и нахмурился. – Я знаю о людях из моего города, которые, по слухам, умеют изготовлять медленнодействующие яды и противоядия от них, но никто из них, насколько мне известно, не носит этого имени.

– А Кристиа? Хуан Кристиа?

– Он не отравитель, ваше преосвященство, – поспешно ответил Лука. – Что бы о нем ни говорили. Он травник, очень сведущий в этом искусстве. Некоторые из его смесей содержат малые дозы опасных ядов, он этого не скрывает, но в микстурах, которые изготавливает, и в растворах, которые добавляет в них, яд исцеляет и укрепляет тело, а не губит его. В своем деле он замечательный мастер.

– Как вы с ним связаны?

– Я познакомился с ним, когда был учеником. Восхищался им, был ослеплен его искусством, ваше преосвященство. То, что он делал, казалось настолько значительным, что я очень захотел уметь то же самое, но, видимо, начал слишком поздно. Я научился у него кое-чему, путешествовал с ним. Потому что у него тогда не было помощника или ученика. Помогал ему собирать травы, старался запомнить их названия и их свойства. Но, думаю, раздражал его своей несообразительностью, и мы расстались. Я вернулся и приехал сюда, потому что один из его знакомых говорил о сеньоре Исааке как о замечательном травнике.

– А зачем вы назвались родственником сеньора Мордехая? – спросил врач.

– Думал, что в таком случае меня лучше примут, сеньор Исаак. Был слишком бестактным и невежественным, чтобы понимать, какая это глупая ложь.

– Когда вы вернулись в Каталонию? – неожиданно спросил Бернат.

– Этой весной, отец, – ответил Лука. – До начала войны. Я знал, что будет война…

– Вы были на Сардинии, – сказал епископ.

– Да, был, ваше преосвященство, – подтвердил Лука. – В Альгеро. Хуан Кристиа сказал, что поедем в Геную, но передумал, и мы поехали в Альгеро.

– Понятно. Откуда вы узнали, что будет война? – спросил Беренгер.

– Это все знали, ваше преосвященство. Делались приготовления, ходили слухи, люди принимали ту или другую сторону. Хуан Кристиа сказал, что при всем при этом я доставляю ему больше хлопот, чем помощи, поэтому я уехал.

– Как вы покинули этот остров? – спросил Беренгер.

– Нашел работу на судне, шедшем в Валенсию, – ответил Лука. – А оттуда шел пешком, находя по пути работу. Встречал интересных людей, и хороших, и плохих, много доброты и великодушия. У меня ушел почти год, чтобы добраться сюда. И вот, посмотрите, где я, – горестно добавил он. – Я не жалуюсь, ваше преосвященство. Господь посылает нам такие испытания за наши грехи, хотя люди и принимают причину за наказание.

– Значит, вы не отравляли сеньора Нарсиса Бельфонта?

– Нет, не отравлял.

– И сеньору Магдалену?

– Не отравлял.

– И не пытались отравить сеньора Мордехая?

– Нет-нет, ваше преосвященство. Все эти люди были добры ко мне, обходились со мной хорошо, как с другом. Как я мог причинить кому-то из них вред? И клянусь, микстура, которую я давал им, была той, приготовлению которой меня научил Хуан Кристиа для облегчения сильной боли и спазмов. Сказал, что это одно из самых действенных лекарств, какие он знает, и оно принесет мне состояние. Всякий раз, готовя эту микстуру, я сперва пробовал ее сам, убеждался, что она не слишком крепкая. Совершить ошибки я не мог, иначе бы умер первым.

– Мальчик опознал вас по голосу, – сказал епископ.

– Какой мальчик, ваше преосвященство?

– Тот, с которым встретились у моста.

– Ваше преосвященство, ребят очень много, и они собираются у мостов. Действительно, кое-кто из них знает меня, но я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Мы обсудим это попозже. Пока что все. Ваши показания будут представлены на суде, у вас будет возможность сказать что угодно в свое оправдание или для смягчения приговора, – сказал Беренгер, кивнул, и Луку повели в его камеру в епископской тюрьме.

Едва епископ сел за стопу документов, которые требовалось просмотреть и подписать, как его прервал легкий стук в дверь.

– Бернат, я думал, ты распорядился, чтобы до обеда меня не беспокоили, – сказал он угрожающим тоном.

– Я распорядился, ваше преосвященство, – сказал секретарь. – Минутку, ваше преосвященство. Я разберусь. – Бернат открыл дверь и сказал категоричным, не терпящим возражений тоном: – Его преосвященство беспокоить нельзя.

– Я знаю, что он здесь, и должна его видеть. – Дверь широко раскрылась, и Рехина прошла мимо удивленного францисканца. – Ваше преосвященство, мне нужно минутку поговорить с вами.

– Сеньора Рехина! – удивленно и обеспокоенно сказал Беренгер. – Мальчику хуже?

– Нет, с мальчиком все в порядке. Он очень доволен что разговаривал с таким значительным человеком, как вы, ваше преосвященство. Но скажите, говорил ли Лука что-нибудь, что может помочь… – Она умолкла, чуть не заплакав. Сглотнула. – Это очень важно для моего отца. Он привязался к Луке почти как к сыну, и ему сейчас тяжело.

– Боюсь, сеньора Рехина, что нет. Хотя. Лука по-прежнему утверждает, что не имеет к этим смертям никакого отношения, как ни странно, он как будто бы сдался и смирился со своей судьбой.