Текст книги "Припарка для целителя"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Из-за большой любви моя жизнь в опасности.

– И как думаешь, в чем причина ее болезни? – спросил врач Исаак удочери. Они неторопливо шли к дому по улицам жиронского гетто. Его рука легко лежала на ее плече, хотя в столь знакомом окружении в поводыре он, собственно, не нуждался.

– Причина? – переспросила Ракель, его дочь. – Не лучше ли при таком заболевании лечить симптомы, не заботясь о причинах?

– Ты отлично используешь для возражения мой совет, – со смехом сказал ее отец. – Но это не значит, что причина не должна интересовать нас, и поскольку возраст Рехины ближе к твоему, чем к моему, для меня важно твое понимание сути дела.

– Папа, тут нечего понимать, – сказала Ракель. – Она чуть ли не с детства была влюблена в юного Марка, а теперь он бросил ее. Рехина в отчаянии, папа, и ей все равно, будет она жить или умрет. – Потянула ворота их дома и обнаружила, что они заперты. – Если Ибрагим упорно запирает ворота, когда мы уходим, мне бы хотелось, чтобы он оставался где-то поблизости, чтобы открыть их, – раздраженно сказала она. – Ибрагим! Открой!

– И что является лекарством? – спросил Исаак, когда привратник и слуга Ибрагим подошел и неторопливо отодвинул засов и отпер замок.

Октябрьское солнце лило во двор последнее тепло, словно отрицая существование близящейся зимы. Обеденный стол стоял в солнечном углу, и семья уже собралась вокруг него.

– Сеньор Исаак, хозяйка ждет обеда, – укоризненно сказал Ибрагим.

– Мама, так рано? – спросила Ракель.

– Ерунда, – сказала Юдифь. – Мы наслаждаемся солнцем, пока оно светит. Сеньора Дольса говорит, что скоро будет гроза.

– Думаю, Ибрагим имеет в виду, что мы отрываем его от обеда, – сухо сказал Исаак. – Он может идти. Но что ты предлагаешь? – обратился он к дочери.

– Нужно заставить ее поесть и чего-нибудь выпить, чтобы она почувствовала себя лучше, а потом убедить ее, что в семнадцать лет она все еще может ожидать счастливой, приятной жизни.

– Как ты предлагаешь это сделать? – спросил Исаак, когда они сели за стол. – Ее родные не добились успеха. Как можем мы, значащие в ее жизни гораздо меньше, сильнее повлиять на нее?

– Я сказала ей, что в жизни есть и другие вещи, кроме любви, – ответила Ракель. – Хотя любовь важна.

– Знаешь, дорогая, – сказал ее отец, обратив к ней лицо с незрячими глазами, словно надеясь увидеть дочь снова, – я сомневаюсь, что ты права. Если у тебя есть средства к существованию, пусть даже самому бедному, все остальное вопрос того, что ты любишь.

– Папа, ты имеешь в виду – кого?

– Нет. Мужчина – или женщина – может любить семью, любовника или любовницу, свою религию, страну, деньги или даже еду и вино. Лиши человека предмета или предметов его любви, и он впадет в отчаяние. А любовь, как и многие травы, может питать нас и давать нам здоровье, но может и отравлять. Когда она отравляет, нужно искать ее противоположность и использовать как припарку, чтобы вывести яд.

– Ненависть? Ты говоришь, что мы должны заставить ее ненавидеть Марка? Папа, это невозможно. Нужно искать какое-то лекарство.

– Об этом мы и говорим, – мягко сказал Исаак.

– Но ты говорил о припарках, – сказала Ракель.

За столом кроме них было еще четверо. Юдифь, жена Исаака, их восьмилетние близнецы, Натан и Мириам, и Юсуф, двенадцатилетний мальчик-мусульманин, получивший от короля разрешение жить в этой семье.

– Кому нужна припарка? – спросила Юдифь. – Дочери Ромеу?

– Пока что нет, мама, – ответила Ракель.

– А как себя чувствует Рехина? – спросила Юдифь. – Это печальная история юного Марка стала причиной болезни, так ведь? Родители не должны были позволять ей влюбляться в таком возрасте.

– Но, мама, как они могли помешать ей? – спросила Ракель.

– Могли бы найти какой-то способ. Но теперь, когда война окончена, Марк наверняка вернется. Не может ведь он вечно вести солдатскую жизнь.

– Она получила сообщение от кастеляна, – сказала Ракель. – Помнишь его? Он был командиром Марка на Сардинии, и его вернули домой, когда он заболел лихорадкой.

– Может, я утратила талию, но ума еще не лишилась, – сказала Юдифь. – Помню, конечно.

– Так вот, когда кастелян стал поправляться, он отправил бедной Рехине сообщение, что ее Марк, вместо того чтобы вернуться вместе с товарищами, вступил в альмогаверский полк и отправился в Афины, или какое-то подобное место. Он хочет стать богатым и думает, что ради этого стоит рисковать жизнью. Кроме того, кастелян сказал, что солдатская жизнь ему по душе.

– Это не особенно обнадеживающе, – заметила Юдифь. – Насколько я понимаю, Марк беден, и хотя у Рехины приличное приданое, женившись на ней, он не разбогатеет.

– Мама, она все время плачет, – сказала Ракель, – и отказывается есть. Клянется, что хочет умереть или надеть солдатский мундир и отправиться к нему.

– По-моему, это почти одно и то же, – сказала Юдифь. – Что за мысль для приличной девушки с приданым!

– Ее отец думает так же, – сказал Исаак. – Ромеу сказал, что в жизни не слышал ничего столь безрассудного.

– Но послушай, Исаак, – заговорила Юдифь. – По-моему, ты придаешь слишком большое значение ее горю. В этом возрасте все беды, даже крохотные, представляют собой горы, которые нужно перевалить. Подожди недельку-другую, и она станет прежней.

– Да, – сказал Юсуф. Мальчик учился искусству врачевания у Исаака, а фехтования и верховой езды у капитана стражи епископа. Совсем недавно епископ добавил к его занятиям философию, и дважды в неделю он сидел в соборе с тем или иным священником, читал отрывки из трудов Августина, Иеронима или Григория Нисского, в зависимости от вкусов и познаний того или иного наставника. – Философы учат нас, что никакая женщина не может долго держаться одной мысли.

– Когда ты стал знатоком женщин, Юсуф? – язвительно спросила Ракель. – Тот же вопрос я могла бы задать твоим философам. О каких философах ты говоришь и какие доводы они приводят?

– Что такое философ? – спросила восьмилетняя Мириам.

– Я тоже женщина, – возбужденно заговорила Ракель. – И думаю, держусь многих мыслей и принципов, сколько помню себя. И знаю больше, что значит быть помолвленной, чем ты, Юсуф. Я видела Рехину, разговаривала с ней, она в полном отчаянии. На ее месте и я была бы.

– Но ты и Рехина совершенно разные, – сказал Исаак. – Насколько могут быть разными две молодые женщины. А теперь, если извините меня, пойду, умоюсь и приготовлюсь к обеду.

– Рехина избавится от отчаяния и горя, – сказала Юдифь, – как только появится кто-то другой.

– Мама, – сказала Ракель, – это жестоко. Она действительно страдает.

– Конечно, страдает. Я только говорю, что это пройдет. – Юдифь умолкла, глядя, как муж идет по двору и открывает дверь в свой кабинет. Когда дверь закрылась, снова повернулась к дочери: – Ракель, пока отца нет, хочу кое о чем тебя попросить.

– О чем, мама?

– Отложи свое бракосочетание еще на несколько месяцев. Когда раввин вернется со встречи в Барселоне, у нас наверняка будет холодная, дождливая погода. Пожалуйста, ради отца останься здесь и помоги ему справляться с серьезными зимними болезнями.

Ракель с напряженным от гнева и удивления лицом воззрилась на мать.

– Мама, не могу, – сказала она наконец. – Я и так уже ждала очень долго. И Даниель выйдет из себя. Что я ему скажу? Какую отговорку придумаешь на сей раз?

– Скажи ему правду, – ответила Юдифь. – Если он такой хороший, как мы считаем, то поймет. Только отцу ни слова.

Исаак снова прошел по двору, бесшумно ступая по камням, и сел в наступившем молчании. Ракель мятежно уставилась в свою пустую тарелку. Юдифь рассеянно смотрела на Мириам и Натана, которые смеялись, ведя какую-то игру, и не обращали внимания на разногласия взрослых.

– Любимая, ты потеряла аппетит, как бедная маленькая Рехина? – спросил Исаак. – Но определенно по другой причине.

– Обед еще не на столе, – испуганно сказала Юдифь. – О чем я только думала? – добавила она и поспешила на кухню посмотреть, что там делается.

– Ракель, – негромко заговорил ее отец, – когда состоится твое бракосочетание, сможешь ты остаться дома, пока у матери не родится ребенок? Она более усталая, чем готова признать. Я слышу это в ее голосе и вижу по походке; они не такие легкие, уверенные, как должны быть.

– Но, папа, мы нашли Хасинту в помощь Наоми, она может справляться на кухне со столькими делами, что маме незачем беспокоиться о них. Неужели не понимаешь, как все изменилось с появлением этой девочки?

– Дорогая моя, твоя мама всегда будет беспокоиться, – сказал Исаак. – Это у нее в натуре.

– И она сейчас беременна. Естественно, устает и медленнее ходит.

– Это было не так, когда она носила близнецов.

Терпя поражение, Ракель смирилась с ним.

– Пожалуй, будет лучше, если мы поженимся весной, – сказала она со вздохом.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Море закипит, как чугунок в печи.

Торговый агент отодвинул остатки превосходной, фаршированной травами и рисом рыбы, которой они обедали. Служанка поставила на стол большую чашу с сушеными фруктами и орехами, затем вышла.

– Сеньор Эфраим здоров? – спросил Антони. – Не в его духе упускать возможность приехать сюда, осмотреть наши товары. И узнать последние новости и слухи.

– Совершенно здоров, – ответил Даниель. – Но говорит, слишком занят, чтобы уезжать. Я не верю ему. Думаю, в том, что он остался дома, моя вина.

– Как такое может быть?

– Это долгая история.

– После обеда самое лучшее время слушать долгую историю, – сказал Антони. – Если она окажется слишком уж утомительной, ее можно сочетать с послеполуденным сном.

– Постараюсь не затягивать ее, – со смехом сказал Даниель. – В прошлом месяце я должен был жениться на самой умной и красивой девушке во всей Каталонии. Ее зовут Ракель, она дочь весьма уважаемого и известного врача Исаака.

– Я слышал о нем, – сказал Антони. – Ее отец – тот слепой врач, который вылечил юного герцога Жироны, так ведь?

– Да, и по причине его слепоты дочь, почти столь же знающая, как он, помогает ему. К несчастью для меня, незадолго до того, как мы должны были сочетаться браком, сеньора Исаака позвал на помощь его друг с севера, и ему пришлось взять с собой дочь. Она только недавно вернулась и попросила несколько недель для приготовлений к свадьбе.

– Я могу понять ее соображения, – сказал Антони. – И вместо желанного бракосочетания вам пришлось ехать в наш прекрасный порт Сант-Фелиу-де-Гиксолс посмотреть, что привлечет ваше внимание среди диковинок в моем складе.

– Пришлось, и я очень этим доволен. Меня особенно заинтересовали редкие краски и бусинки. О таких не слышали в нашем городе.

– И нигде в этой части мира, – с удовлетворением сказал Антони. – Они прибыли из одного порта на Черном море.

– Недавно у нас возникла большая нужда в новых или необычных мехах для отделки. Дядя очень расстроится, что не поехал со мной, когда узнает о кожах, которые вы привезли. Но, видимо, это испортило бы предлог отправить меня сюда.

– Это наказание он несет за чрезмерную щепетильность, – сказал Антони. – И любезность. Но скажите, откуда вы появились, юный сеньор, – продолжал он, обращаясь к Рувиму.

Рувим слегка покраснел при неожиданном оскорблении и повернулся к хозяину дома.

– Откуда появился, сеньор?

– Мордехай сказал, что вы сын его двоюродной сестры Фанеты и это был ваш первый визит в Жирону, – сказал Антони. – Похоже, непродолжительный.

– Недельный, – сказал Рувим. – Я родился и вырос в Севилье, но теперь мы живем вместе с бабушкой на Мальорке. И сегодня, если ничего не случится, сяду на судно и отправлюсь в обратный путь.

– Так, – сказал Антони. – С кем вы плывете?

– На маленьком суденышке, о котором вы вряд ли слышали, – ответил Рувим. – Бабушка знает капитана. Но сеньор Мордехай сказал, что если оно не придет, на всем побережье никто не знает больше вас о судоходстве, сеньор Антони. Мне придется полагаться на ваш добрый совет.

– Вы получите любой, какой я смогу дать, – сказал Антони, глядя на него с возрастающим интересом.

– Я совершил это путешествие, – сказал Рувим, – ради матери. Она очень хотела, чтобы я познакомился с ее родными.

– И каково ваше впечатление о восточных родственниках? – спросил Антони.

– При знакомстве с сеньором Мордехаем я очень удивился. Думал, он простой сапожник, и узнал, что это очень богатый, уважаемый человек. Я чувствовал себя очень неловко, боялся, как бы он не подумал, что я приехал ради выгоды, но он был очень гостеприимен и любезен со мной.

Пока Рувим говорил, Антони не сводил с него изучающего взгляда, словно перед ним был сомнительный товар, покупку которого он обдумывал.

– Когда вы с матерью перебрались на Мальорку?

– Почти три года назад, – ответил парень.

– Знаете, – сказал Антони, – если б не сказали мне, что вы из Севильи, я бы подумал, что вы провели всю жизнь на островах.

– Что вы имеете в виду? – спросил Рувим с недоуменным видом.

– На Мальорке у меня много друзей и знакомых, – ответил Антони. – Есть и родственники. Вы уже говорите как настоящий островитянин.

– Спасибо, – сказал Рувим. – Но только боюсь, что больше не смогу говорить как севильец.

– Здесь у вас не будет в этом нужды, – сказал Антони, недоброжелательно подмигнув Даниелю.

– Не знаю, – застенчиво сказал Рувим.

Что-то ударилось с громким стуком и прекратило этот допрос.

– Что это? – спросил Даниель.

– Видимо, ветер, – ответил Антони. – Это он поднимает стук. Думаю, будет гроза.

Девочка-служанка подала на стол блюдо мелкой жареной рыбы, жирную обжаренную тушеную утку в соусе из горьких апельсинов и сушеных абрикосов, рис и чечевицу.

– Чувствую запах чего-то очень вкусного, – сказал Исаак. – Хасинта, что ты принесла нам?

– Жареную рыбу, утку и рис, сеньор, – ответила девочка.

– И Хасинта сама приготовила соус для утки, – сказала Юдифь о служанке, которую муж недавно привез из Перпиньяна. – Она уже хорошая маленькая кухарка. Я должна…

Продолжать Юдифи помешал громкий звон колокола у ворот. Натан посмотрел в ту сторону.

– Папа, – сказал он, – похоже, это солдат.

Встревоженная Ракель встала и пошла к воротам.

– Папа, это один из стражников епископа.

– Что понадобилось этому человеку? – спросила Юдифь. – Неужели тебя необходимо каждый день тревожить во время обеда?

– Не каждый день, любимая, – сказал Исаак. – Я узнаю, что ему нужно.

Ракель открыла ворота и впустила молодого, смущенного стражника. Он поклонился всем, пробормотал извинение и пустился в долгий, негромкий разговор с врачом.

Исаак вновь повернулся к членам семьи.

– Дорогие мои, я получил срочный вызов от его преосвященства. Он очень нездоров, я должен как можно скорее приехать к нему в замок в Круильес. Однако наш посланец ничего не ел с раннего утра. Думаю, еды на кухне достаточно…

– Конечно, – сказала Юдифь. – Хасинта, принеси тарелку стражнику.

– Ракель, Юсуф, как только поедите, соберите то, что мне нужно взять с собой.

– Соберем сейчас, папа, – сказала девушка, – поедим потом. Пошли, Юсуф.

Юсуф схватил кусок хлеба, обмакнул его в соус, затолкал в рот и последовал за Ракелью в кабинет.

– Кого берешь с собой? – спросила Юдифь.

– Его преосвященство прислал стражника, чтобы сопровождать меня, – ответил ее муж.

– Ерунда, – сказала Юдифь. – Тебе нужно взять и Юсуфа.

– Если брать с собой кого-то еще, я лучше отправлюсь с Ракелью, – резко сказал Исаак. – Его преосвященство очень болен.

– Тогда возьми обоих. Но Ракель нужно будет взять с собой Лию.

Через четверть часа стражник покончил с торопливой едой и отправился в конюшню епископа привести мулов для Исаака и его помощников. Остальные поели, собрали то, что понадобится, и когда стражник вернулся с тремя мулами и кобылой Юсуфа, были готовы сесть в седла. Когда выехали, на головы им упали с хмурого неба первые капли дождя.

Они поехали шагом, так как мула, на котором сидел Исаак, приходилось вести в поводу.

– Папа, небо совершенно черное, – сказала Ракель. – Боюсь, нас застигнет гроза.

– Тогда почему едем так медленно? – спросил врач.

– Сеньор, я не хотел бы, чтобы вы оказались в опасности быть сброшенным, – сказал, покраснев от смущения, стражник. – Можете ехать быстрее? Это было бы очень кстати.

– Могу попытаться. И если свалюсь с этого послушного животного, думаю, в худшем случае, измажусь в грязи. А мы в любом случае измажемся.

– Тогда я возьму повод, – сказал Юсуф со всей уверенностью двенадцатилетнего. – Я знаю свою лошадь лучше, чем вы этого мула.

Поскольку так оно и было, возражений не последовало; Юсуф взял повод и пустил лошадь быстрой рысью. Мул сперва заартачился, потом прибавил шагу и пошел вровень с гнедой кобылой.

Несмотря на мелкий дождик, дорога все еще была сухой.

– Нужно сохранять этот аллюр, пока сможем, – сказал стражник. – Впереди сильный дождь, дороги там раскиснут, а когда стемнеет, по такой погоде ни люди, ни животные не смогут ничего видеть.

– Разве нельзя будет остановиться, если дорога станет слишком скверной? – спросила Ракель.

– Прошу вас, сеньора, нет. Его преосвященство был очень плох, когда выезжал из Сант-Фелиу, а после езды до замка ему могло стать только хуже, – произнес перепуганный стражник. – Что я смогу сказать, если приедем слишком поздно, чтобы помочь?

– Мы не будем останавливаться, – произнес Исаак.

Дорога шла по равнине реки Тер, огибая холмы и горы по их правую сторону. Дождь был прерывистым, мелким, с порывами ветра, но особого беспокойства не причинял. Однако впереди виднелись густые черные тучи. Юсуф что-то сказал своему учителю и покровителю, потом предупреждающе дернул повод и перевел кобылу в легкий галоп.

Лия, служанка Ракели, негромко вскрикнула, когда ее мул тоже пошел галопом. Побледнев от ужаса, она сосредоточилась на том, чтобы изо всех сил удерживаться в седле. Ракель поравнялась с ней без труда, и вся группа сохраняла этот аллюр на протяжении нескольких миль. Все это время вдали рокотал гром, в небе время от времени полыхали молнии.

Дорога пошла на подъем, огибая гору, дождь стал лить непрерывно, и мулы замедлили шаг. Они пошатывались и с трудом поднимались по скользкой дороге, двигаясь все медленнее и медленнее. Стражник оглянулся на тех, кто следовал за ним, и жестом велел подъехать к купе деревьев возле дороги.

– Думаю, нужно дать животным немного отдохнуть, – сказал он. – Когда они немного остынут, впереди будет ручей.

– Моя кобыла может скакать часами, – проговорил Юсуф.

– Не сомневаюсь, юный сеньор, – сказал стражник, бросил на него свирепый взгляд и указал подбородком на двух девушек. Подошел к слепому врачу и завел с ним серьезный разговор.

Однако стражник не позволил отдыхать животным так долго, чтобы они остыли и их усталые ноги окоченели.

– Думаю, погода будет только ухудшаться, – предположил он нервозно, так как не привык отдавать приказы кому бы то ни было, особенно более значительным людям.

– Тогда едем немедленно, – сказал Исаак.

Они тронулись умеренной рысью. Усиливавшийся ветер хлестал им в лица, дождь пошел сильнее.

– Мы выехали из-за гор, – крикнул стражник, перекрывая шум ветра. – Некоторое время дорога будет такой, – добавил он.

Лошади и мулы опустили головы и еще больше замедлили шаг. Хлещущий дождь превратил дорогу в реку предательской грязи; текший вниз по склону возле дороги ручей уже стал в три-четыре раза глубже, встретил какое-то препятствие и широко разлился.

Стражник замедлил аллюр до осторожного шага и предоставил лошади самой выбирать путь, остальные члены группы следовали за ним. Теперь каждое низкое место на дороге было заполнено водой. Где-то за тучами садилось солнце, и свет, уже тусклый, постепенно слабел, видеть дорогу впереди стало трудно. С тех пор как они встретили на дороге еще одного путника, прошло долгое время. Даже курьеры и другие люди со срочными делами где-то остановились, пережидая грозу.

Ракель начала думать, не погибнут ли они, если гроза усилится, и стоит ли этот риск для пятерых возможности спасти епископа, состояние которого, должно быть, очень серьезное. Ей хотелось поговорить с отцом, но ехать бок о бок в таких условиях казалось безрассудством. Лучше было позволить мулу самому выбирать дорогу, чем править им.

Когда они подъехали к дороге на Круильес, было уже темно, но дождь начал слабеть, ветер утихать. Часть воды стекала с дороги, оставляя мокрую, но почти видимую поверхность. Ракель откинула капюшон, утерла лицо и осмотрелась вокруг, ища какие-то признаки города. Но ничего не увидела. Стражник, видимо, обладавший зрением кошки или совы, упорно продолжал путь.

– Это здесь, – сказал он, указав рукой.

Ракель посмотрела в ту сторону и разглядела холм, одиноко высящийся на равнине. Дорога вилась самым легким маршрутом по крутому склону. Вода все еще бежала по колеям, но животные сами выбирали путь, медленно поднимаясь и время от времени спотыкаясь в темноте.

– Нам наверняка нужно идти пешком, – сказал Исаак.

– Они поднимутся на холм увереннее, чем мы, нагружены они не тяжело, – твердо сказал стражник, не добавив, что не позволит им терять время на то, чтобы спешиваться и идти.

Замок стоял на самой вершине холма, его хорошо сложенная башня едва виднелась на фоне ночного неба. Дома, образующие небольшой городок, теснились вокруг замка в форме подковы, толстые городские стены служили защитой замку и горожанам. Стражник крикнул, когда они приблизились к наружным воротам, и кто-то тут же стал их открывать. Вспыхнули факелы, освещая приехавшим путь по короткой улице, ведшей на площадь перед замком. Когда они подъехали, двор был залит светом и оглашался голосами.

Ворота были раскрыты во всю ширь. Когда Ракель приготовилась спешиться, сильные руки сняли ее с мула, и она поспешила в коридор вместе с остальными.

Они были перепачканы грязью. С одежды их стекала вода, образуя лужи на каменных плитах. Они были усталыми и озябшими. Ракель огляделась и увидела, что толпа слуг глядит на нее с большим любопытством; в большой комнате со сводчатым потолком не было ни единого знакомого лица.

– Где мой пациент? – спокойно спросил Исаак.

На лестнице, ведущей в верхние комнаты, послышались легкие, быстрые шаги, появился отец Бернат, за ним через несколько секунд отец Франсеск.

– Сеньор Исаак, – сказал он, – я очень рад вас видеть. Вы очень быстро приехали.

– Как его преосвященство?

– Плох, сеньор Исаак. Очень плох. Прошу вас поторопиться. Он с утра в жару и очень скверно себя чувствует.

– Тогда зачем вы привезли его сюда? – спросил Исаак. – Вы в своем уме? По такому ветру и дождю? Стражник, которого вы послали, говорит, что он даже не был в паланкине, а ехал верхом. Это было глупо, может быть, фатально.

– Сеньор Исаак, я не мог удержать его, – заговорил Бернат надламывающимся от волнения голосом. – Он отдавал распоряжения, и они выполнялись. Не хотел нас слушать. Мы убеждали его остаться, но он настоял на немедленной поездке сюда. Потом на том, чтобы ехать в седле. «Бернат, я умираю, – сказал он, когда я пытался отговорить его, – и нигде больше не поправлюсь. Хочешь моей смерти? А если мне предстоит расстаться с жизнью, дай мне умереть там, где я родился». Я не мог отказать ему в этом, – голос Берната стал глухим от слез. – Вскоре после нашего отъезда начался дождь, и когда мы приехали, он был насквозь мокрым и озябшим. Боюсь, моя покорность его убила.

– Если позволите мне снять мокрый плащ и слегка смыть грязь, посмотрим. Будем надеяться, его состояние не так серьезно, как вы опасаетесь, – сказал врач. – Мне понадобится моя дочь. Может, кто-нибудь проводит ее в комнату, где она сможет сделать то же самое. Дорога была очень грязной.

– Скажи, что можешь, о его состоянии, – попросил Исаак Хорди, слугу епископа. Он состоял на службе у Беренгера с тех пор, как они были мальчишками, и знал своего господина лучше, чем кто бы то ни было.

– С тех пор как приехал сюда, он ничего не ел, – ответил слуга. – И сильно страдал от поноса.

– Кровавого?

– Нет.

– Что ему давали после приезда? – спросил Исаак.

– Он попросил вина с пряностями, но лишь пригубил его, – сдержанно ответил Хорди. – Кто-то послал за врачом, тот прописал припарку для горла и какое-то питье, но его преосвященство не прикоснулся к нему. Отец Бернат предложил, чтобы я постарался уложить его поудобнее и подождал вас. Я обмывал ему лицо и старался заставить его немного попить.

– Ты все правильно сделал, – сказал Исаак, когда ощупал горло и шею Беренгера, а потом приложил ухо к его груди и послушал. – Как чувствуете себя, ваше преосвященство?

– Мерзну, – ответил епископ. – Очень мерзну. Руки ледяные, ступни тоже. – Раздраженно повел головой. – Собака напугала мою лошадь, и она сбросила меня в лужу. Я мерзну.

– Давно он бредит? – спросил Исаак, снова осторожно ощупывая его горло.

– Началось еще до обедни, – ответил Хорди. – А сейчас уже, должно быть, близится вечерняя служба.

– Около шести часов, – пробормотал Исаак.

– Иногда он приходит в себя, жалуется на жажду, однако горло у него болит так, что не может глотать.

– Ракель, скажи, что видишь, – попросил ее отец.

– Папа, я вижу опухлость на шее, которую ты ощупывал. Даже при этом свете видно, что лицо у него очень серое, и таким больным я его еще не видела.

– Сыпь, пятна или язвочки, которых я не нащупал?

– Нет, папа.

– Хорошо. Что бы ты дала ему?

– Что-нибудь от жара, тошноты и боли в горле, потом горячего бульона каждые несколько минут, пока он не сможет заснуть.

– Слышал, Хорди? Бульон есть?

– Я скажу, чтобы сюда принесли котелок и поставили на огонь. И, если можно, завернутые в ткань камни для согрева ног.

– Да, конечно. Устрой его как можно удобнее. Ракель, есть здесь на каминной полке чайник с водой?

– Да, папа.

– Тогда сделай настой из большого количества ивовой коры и трав. Как только он остынет, нужно будет ввести ему в рот эту жидкость. Где Юсуф?

– Папа, я это сделаю.

– Да, дорогая моя. Знаю, что сделаешь, но ему нужно находиться здесь. Ему нужно учиться не только мастерству, но и терпению.

Пока Ракель заливала кипятком небольшой пучок трав и отставляла чашу, чтобы вода настоялась и охладилась, Исаак открыл небольшой деревянный ларец с уже приготовленными лекарствами.

– Закончила? – спросил он.

– Да, папа.

– Тогда влей в чашку по столовой ложке вина и воды, – сказал Исаак.

Девушка огляделась. Комнату освещали только одна свеча и огонь в камине. Однако на шкафу она увидела поднос с двумя кувшинами и двумя чашками. Понюхала их. Вино и вода. Налила понемногу того и другого в чашку и принесла к кровати.

– Вот, папа.

– Одну каплю, не больше, в эту смесь, – сказал ее отец, подавая взятую из ларца чашу.

Ракель капнула и взболтала ее, чтобы все смешалось. Взяв из ларца чистый лоскут, окунула его в смесь и провела им по губам пациента. Епископ коснулся его языком и содрогнулся. Девушка окунула лоскут снова и на сей раз выжала немного жидкости в его приоткрытый рот. Беренгер содрогнулся снова. Повторив это четыре раза, поднесла чашу к его губам и пустила ему в рот тоненькую струйку. Он с большим трудом попытался проглотить. Часть жидкости вытекла из уголка рта, Ракель осторожно промокнула ее. Повторила то же самое еще два раза, и чаша опустела.

– Папа, я не знаю, сколько он проглотил, – сказала она.

– Если даже не проглотил ничего, этот экстракт немного ослабит боль в горле, – сказал Исаак. – Достаточно, чтобы он смог проглотить немного другого экстракта, а потом чуточку бульона. Он может принять еще одну дозу, точно такую же, когда колокола прозвонят еще раз. Ты сухая?

– Нет, папа. Мокрая, и мне холодно.

– Иди, переоденься, выпей чего-нибудь горячего и возвращайся с Лией. Тогда я переоденусь и согреюсь. Его нельзя оставлять, пока не спадет жар. Иди быстро.

Когда Ракель пришла с недовольной Лией, Хорди вернулся с бульоном, вскипевшем на огне, нагретыми камнями для ног его преосвященства и двумя мальчиками, несшими обильный ужин – горячий суп, хлеб и холодного цыпленка – для находившихся в комнате больного. Отец Бернат распорядился развести в соседней комнате большой огонь, чтобы те, кто не сидел у ложа епископа, могли там немного отдохнуть.

Когда Исаак убедился, что все хорошо, насколько это возможно, один из мальчиков-слуг повел его в соседнюю комнату. Юсуф был уже там, грел у огня руки.

– Извините, господин, – сказал он. – Я не знал, где вы.

– А где ты был? – раздраженно спросил Исаак. – Ты приехал не знакомиться с городскими увеселениями, а помогать больному епископу.

– Господин, я смотрел за животными, – ответил Юсуф. – За моей кобылой и мулами его преосвященства. Извиняюсь, господин. Готов, если понадобится, сидеть всю ночь.

– Осторожнее, парень, а то когда-нибудь поймаю тебя на слове, – сказал Исаак. – Так ты позаботился о животных?

– Да, господин.

– Тогда переоденемся в сухое и вернемся к пациенту.