Текст книги "Припарка для целителя"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– У меня есть нуждающиеся в лечении пациенты, – сказал Исаак.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказала Юдифь.

– Папа, я пойду к ним, – сказала Ракель. – Вы с Юсуфом оставайтесь у огня.

– Тебе нельзя выходить одной, дорогая, – сказал Исаак огорченно, но не сердито.

– Я не пойду одна. Возьму с собой Лию, которой полезно прогуляться, и Ибрагима, он достаточно большой, чтобы выглядеть защитником, хотя и не особенно сильный, – сказала Ракель. – Буду благополучной и респектабельной. Если беспокоишься, возьму с нами Даниеля, вчетвером мы нанесем на сапогах грязи в дома твоих пациентов.

– Признаю свое поражение, – сказал Исаак. – Постараюсь выпить свой суп.

Однако, несмотря на теплую, сухую одежду, на горячий хлеб и чесночный суп, на теплую спальню, где Юдифь уложила его в постель с горячими, обернутыми мягкой тканью камнями для согрева ног, Исаак проснулся утром с жаром и больным горлом.

Поэтому Ракели пришлось заботиться не только о его пациентах, но и о нем.

– Ракель, дело не в том, что я промок вчера, – хрипло прошептал он. – Это та самая болезнь, которой страдают трое моих пациентов.

– Папа, то, что ты промок и замерз, не пошло тебе на пользу, – сказала его дочь. – Выпей это, а потом нужно будет похлебать горячего бульона. Думаю, ты будешь более покладистым пациентом, чем его преосвященство.

Прошло две недели, прежде чем Юдифь позволила приближаться к мужу с чем-то хоть отдаленно связанным с его работой. Друзья приходили с изысканными блюдами и клялись, что они легко пройдут в самое больное горло. Из сада и с огорода его преосвященства, хорошо укрытых от непогоды, доставили много поздних плодов и трав, вызвавших у Наоми скупое восхищение.

Наконец Юдифь смягчилась. Муж ее поднялся с постели и раздраженно слонялся по дому два-три дня. Жалобы слуг, что он мешает их работе, становились все громче и громче, Юдифь впустила в дом посыльного от епископа.

– Его преосвященство сказал, что не хочет отрывать вас от теплого камина, если вы все еще ощущаете последствия болезни, – сказал мальчик, словно повторяя наизусть трудный текст, который никак не мог вызубрить. – И если не можете пойти, то можете послать… что вы ему даете?

– Отчего страдает его преосвященство? – спросил Исаак. – Это, знаешь ли, важно.

– А. От подагры. Он сказал, что это подагра.

– Право, нужно пойти обследовать его, – сказал врач. – Думаю, день наконец-то солнечный.

– Да, сеньор Исаак, – сказал мальчик. – Когда я выходил из дворца, солнце было таким ярким, что слепило. Трамонтана унесла все тучи, солнце нагрело булыжники мостовой. Но в тени холодновато, – обеспокоенно добавил он.

– Видимо, да, – сказал Исаак. – Но мой самый теплый плащ защитит меня от легкого холода.

– Я принесу его, – сказала Юдифь. – И пришлю Юсуфа.

– Я здоров уже несколько дней, ваше преосвященство, но жена держала меня у камина, опасаясь, что я сделаю что-то глупое и слягу снова. Ваш вызов оказался приятным. Я плохо переношу безделье.

– А я плохо переношу подагру, Исаак, – недовольно сказал епископ. – Эти глупцы не хранили в достаточном количестве смеси от подагры, поэтому, когда начался приступ, под рукой ничего не оказалось. Но с вашей стороны очень любезно, что пришли.

– Я дал Хорди еще один запас. Он сейчас заваривает для вас чашу. Можно освидетельствовать ступню, чтобы определить, как протекает болезнь?

Бесшумно вошел Хорди. Взял стул одного уровня со скамейкой для ног епископа и подставил его Исааку.

– Спасибо, Хорди, – сказал Исаак, очень осторожно беря ступню.

– Поражаюсь, как вы смогли узнать, что это Хорди. Он ходит так бесшумно, что если я не видел его, то думал бы, что он не существует.

– Именно поэтому. Все остальные слуги, отец Бернат, отец Франсеск производят тот или иной шум. Но ступня вашего преосвященства очень горячая и, должно быть, мучительно болит. Нужно было вызвать меня пораньше. Боюсь, вы слишком смелы и решительны.

– Видимо, следует сказать, упрям, Исаак, друг мой. Это так. Однако, в конце концов, я вас вызвал.

– Я приготовил микстуру, сеньор Исаак, – произнес мягкий голос ему в ухо. – Сколько еще нужно добавить туда другой?

– Пожалуйста, Хорди, полную столовую ложку, – ответил врач. – А потом горячую припарку, чтобы уменьшить воспаление, затем тазик холодной воды, размешать в ней эти соли, чтобы снизить температуру пораженных суставов.

Когда лечение было окончено и епископ получил облегчение, насколько оно было сейчас возможно, он откинулся назад в кресле с подушками, держа ногу на скамейке.

– Самое худшее время для приступа подагры, – раздраженно сказал он.

– Жаль, что это случилось, едва вы оправились от другой болезни, – сказал Исаак.

– Конечно, – сказал Беренгер, – но я виню в этом поваров, которые слишком обильно кормят меня, считая, что я очень похудел и это бросает тень на их мастерство.

– Поговорю с ними еще раз, – сказал врач.

– Я уже говорил с ними, сеньор Исаак. Нет, проблема в том, что здесь находится делегация из Паламоса с жалобой на пиратские набеги. Их ободрил успех Сант-Фелиу-де-Гиксолса, добившегося помощи его величества в строительстве укреплений, очевидно, они только и ждали, когда я поправлюсь и прекратятся дожди, чтобы нагрянуть сюда. Они явились вчера вечером к ужасу всех на кухнях, их не предупредили, что здесь появятся пятеро советников со всеми слугами, которых нужно разместить и кормить.

– Они не писали? – спросил Исаак.

– Писали, но их посыльный оказался ненадежным. По пути его обнаружили на постоялом дворе, тратящим полученные деньги на бесчисленные кувшины вина. И взяли сюда вместе с письмом. Они хотят изложить свои жалобы мне, так как не смогли добиться приема у управляющего провинцией сеньора Видаля де Бланеса. Хотя встреча с ним не принесла бы никакой пользы. Это не вопрос о прощении и уплаты штрафа в десять су. Его величество будет решать этот вопрос сам, и я знаю, что он уже основательно это обдумал. Когда он захочет выслушать горожан, то даст им знать.

– Чего же они ждут от вас, ваше преосвященство?

– Думаю, ожидают, что я обращусь к его величеству и буду изо всех сил убеждать его от их лица. Возможно, ждут, что епархия вызовется построить им новые стены или отправить флотилию для патрулирования их вод. Боюсь, эта встреча будет неприятной.

– Ваше преосвященство, такие чувства не помогут оправиться от приступа подагры. Сон, покой, хорошая, очищающая кровь диета из трав и не слишком жирной пищи – вот что вам нужно. Собственно говоря, они помогут не хуже моих жалких лекарств.

– Буду помнить об этом, когда встречусь с этими господами. Стану хранить спокойствие, улыбаться и обещать сделать все, что смогу. Потом напомню им, что такие решения связаны с обороной королевства, а не только их города, и принимать их должен его величество. После этого могу предложить им разделить со мной обед из хлеба, воды и супа из трав. При этой мысли епископ засмеялся и покачал головой. Это поразит их. Но я хотел бы знать, существует ли какая-то связь между последними набегами и нашими нынешними трудностями на Сардинии. Схватить бы несколько человек с этих мародерских кораблей и выяснить, откуда эти корабли и их капитаны.

– Как думаете, откуда?

– Не знаю, – ответил епископ. – Из Генуи? Из Северной Африки? Откуда-то дальше? Те, кто слышал разговор членов команд, говорят, что они набраны отовсюду. Но меня интересуют капитаны и судовладельцы.

– Ваше преосвященство, вы полагаете, что ими движет желание вызвать поражение королевства?

– Я не думаю так, друг мой. Движет ими только стремление наполнить свои сундуки золотом. Кстати, один из делегатов от Паламоса сказал мне, что очень сожалел, узнав о вашей смерти, и спросил, нужен ли мне еще другой врач, поскольку у него есть юный родственник, который вполне мог бы занять эту должность.

– О моей смерти? – переспросил Исаак.

– Они нахлынут в город, чтобы заменить вас, – сказал епископ.

Часть третья
МАРТ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я не забыл столь прекрасного времени.

Воскресенье. 1 марта 1355 года

Предвечернее солнце согревало камни восточной стены двора и наполняло его светом. Юдифь и Ракель сидели, укрывшись от ветра, и спокойно работали иглами, близнецы играли в какую-то сложную игру, сложив на каменных плитах палочки и груду камешков. Неожиданно Юдифь отставила свое шитье, стукнув корзинкой, и огляделась.

– Не могу больше выносить этого, – сказала она.

– В чем дело, мама? – спросила Ракель. – Ты…

– Со мной все в порядке, – сказала Юдифь. – Мне не нравится двор. Как только солнце осветило углы, видно, что там давно не подметали. И кто захочет сидеть сейчас у фонтана? Как готовиться к пасхе, когда дом в таком состоянии? Ракель, приведи Ибрагима, Пусть наведет порядок.

– Сейчас, мама? – спросила Ракель. – До пасхи еще почти два месяца, и смотри, как низко опустилось солнце. Пока втолкуешь Ибрагиму, что от него требуется, оно зайдет, и ему нужно будет помогать Наоми. Кроме того, папа, вернувшись, очень разволнуется, обнаружив, что мы прибираем двор. Завтра вычистим его как следует – все мы.

– Я не буду убирать двор, – запротестовал Натан.

– И я не буду, – подхватила Мириам.

– Завтра может пойти дождь, – сказала Юдифь, поднявшись с удивительной при ее состоянии быстротой.

– Мама, дождь может пойти в любое время, – раздраженно сказала Ракель. – Если завтра будет ясная погода, займемся уборкой. А тебе сейчас следует отдохнуть.

– Ракель, я отдыхала по твоему настоянию всю вторую половину дня. Не хочу отдыхать, – сказала Юдифь. – Пойду прогуляюсь под вечерним солнцем. День для этого времени года приятный, нельзя рассчитывать все время на приятные дни. Пошли, Ракель. Ты выглядишь бледной.

– Если это так, – сказала Ракель, – то не от недостатка движения. Но, если хочешь, пройдусь немного с тобой.

При общем согласии, без спора, мать и дочь пошли по короткой улице к дому перчаточника Эфраима – им нужны были не перчатки, а его жена Дольса и его племянник Даниель. Оживленный разговор Дольсы и пылкая напряженность Даниеля притягивали их на разный манер, как вода притягивает мучимых жаждой животных.

Однако двору не суждено было быть убранным и на другой день. Юдифь с Ракелью нанесли визит – по мнению Ракели, слишком краткий – и, уходя, услышали за воротами Эфраима голос Исаака. И они вчетвером – Юсуф был со своим учителем – пошли вверх по короткому склону к своим воротам. Но на полпути Юдифь остановилась и оперлась обеими руками о каменную стену.

– Исаак, подожди минутку, – сказала она. – Мне нужно перевести дыхание.

Исаак коснулся ее правой руки и обнаружил, что она прижимает руку к боку.

– Можешь идти? – мягко спросил он.

– Через минутку, – ответила она.

– Мужественная девочка, – сказал Исаак. – Ракель, иди, пошли за повитухой. Я доведу твою мать до дома.

К тому времени, когда стемнело, в доме было полно женщин. Повитуха, Ракель, Наоми то находились в спальне вместе с Юдифью, то ходили туда-сюда между спальней и кухней. Лия увела близнецов в такой дальний угол дома, что их никто не слышал. Хасинта, маленькая кухонная служанка, несмотря на предложения идти спать, оставалась на ногах, готовила суп, поддерживала огонь, грела воду для мытья.

Исаак оставался в своем кабинете, негромко прочел молитвы, а потом предался размышлениям о жизни и смерти. Он знал, что, если Юдифь окажется в опасном состоянии, кто-нибудь – Ракель или повитуха, разумная, знающая свое дело женщина – придут за ним. Но когда услышал, что первая птица зашевелилась, дважды пискнув, поднялся в тревоге. Умылся в тазике с чистой водой, который всегда стоял в кабинете, прочел утренние молитвы и пошел на верхний этаж дома приободрить женщин. Чуть не споткнулся о Юсуфа, спавшего у его порога, завернувшись в теплый плащ.

– Простите, господин, но я не мог спать…

– Я тоже не мог, парень, – сказал Исаак. – Пошли, узнаем, есть ли какие новости. Уже светает?

– Восток начинает светлеть, господин. А луна освещает небо и двор. Она еще не бледнеет.

Когда они поднимались по лестнице к спальне, Юсуф услышал громкий крик.

– Бедная сеньора, – вздрогнув, сказал он. – Господин, сколько муки в этом крике.

– Нет, Юсуф, – сказал Исаак. – Я не слышу муки. Это крик торжества. Слушай.

Следующим звуком была возмущенная жалоба здорового новорожденного.

Ракель вышла в коридор, чтобы сообщить отцу эту новость, и едва не столкнулась с ним.

– Папа, – сказала она, – с мамой все хорошо, а мой братишка большой и уже полный жизни. Таких младенцев еще не бывало.

– Братишка?

– Да, папа. У меня появился еще один брат. Иди, поговори с мамой. Она хочет тебя видеть.

– Исаак, – сказала Юдифь. – Он красивый. Вылитый ты.

Врач протянул руки, и повитуха положила в них его новорожденного сына.

– Он в самом деле большой, – сказал Исаак. – Какая ты умница, дорогая моя.

– Мама права, – сказала Ракель. – Он похож на тебя. И если будет продолжать, как начал, станет таким же высоким и сильным, как ты.

– Вот почему я так уставала, – довольным тоном сказала Юдифь. – Носила в себе всю эту тяжесть.

– Я должна взять его и запеленать, как следует, – неодобрительно сказала повитуха. Взяла у Исаака младенца и аккуратно, плотно запеленала в чистую льняную ткань. Потом нагнулась и мягко положила его снова в руки Юдифи.

– Он большой, совсем как его папа, – сказала Юдифь и засмеялась. Глаза ее закрылись, и она заснула.

– Она очень устала, – сказала повитуха. – Когда ребенок такой большой, роды бывают долгими, трудными. Но, думаю, с обоими все хорошо.

– Вы были таким же большим, когда родились, сеньор Исаак, – неожиданно сказала Наоми. – Но у вашей бедной матушки не было той силы и мужества, как у сеньоры Юдифи. Я была тогда маленькой, но вы были первым младенцем, которого я видела рождавшимся, и никогда этого не забуду.

На другой день после рождения ребенка весь дом был в смятении – как армия без командования, генерал которой стал беспомощным от боевых ран. Юдифь спала, время от времени просыпалась, брала на руки ребенка и спрашивала, все ли хорошо в доме. Когда ее уверяли, что да, засыпала снова. На другой день она начала набираться сил; и вскоре снова взяла в руки бразды правления.

– А что будем готовить к родинам? – спросила Юдифь у Ракели. – Чтобы отметить рождение сына, особенно такого крепкого и так похожего на отца, нужно приготовить что-то особенное. Где Наоми?

И вечером накануне обрезания и наречения ребенка дом был уже ярко освещен свечами и факелами, столы были уставлены блюдами деликатесов.

Ребенка, уже заметно подросшего за десять дней, завернутого в тонкое, превосходно выделанное белое льняное полотно, внесли под восклицания восхищения и поздравления друзей и соседей – в большинстве своем искренние. Возможно, кое-кто из присутствующих считал, что врач получил чрезмерную долю богатства и счастья, но было не время давать волю злобе. Это была минута, когда младенца требовалось окружить коллективным пожеланием всех ему счастья и защиты от дурных воздействий – в том числе от наводящего страх дурного глаза.

На стол поставили серебряную чашу с водой, туда посыпали золотого песка и мелкого жемчуга; потом с большой осторожностью, молитвами и пожеланиями счастья искупали в ней младенца. Его появление на свет – как и любого здорового ребенка в общине – было причиной искренней радости. Все в комнате, за исключением детей, помнили голодные и чумные годы, когда многие новорожденные умирали. И даже в последние год-два немало детей появлялось на свет со слабым плачем и умирало через несколько дней или недель после рождения.

– Интересно, как его назовут? – прошептала одна молодая женщина.

– Тише, – сказала ее мать. – Узнаем завтра. Сегодня говорить об этом нельзя.

– Я просто подумала, что имена странная штука, – угрюмо сказала молодая. – Похоже, кое-кому они приносят только несчастье. Взять хотя бы… Кто это? – внезапно спросила она.

– Ты о ком? – спросила ее мать, оборачиваясь. – Никогда его не видела, – сказала она, удивленно глядя. – Сеньора Юдифь не ожидала дальних родственников.

В дверях стоял молодой человек лет двадцати. У него было бледное, бесстрастное, почти печальное лицо, более подходящее для похорон, густые темно-каштановые волосы резко контрастировали с цветом лица и светло-карими глазами. Он оглядел комнату, словно высматривая кого-то знакомого, а потом робко улыбнулся. С этой улыбкой глаза его ожили, стали заметнее широкие скулы и крепкий подбородок без растительности.

Воцарившуюся тишину нарушил громкий плач проголодавшегося ребенка Юдифи.

– Прошу прощения, – сказал молодой человек. – Я явился без приглашения на празднование. Я искал сапожника Мордехая, и кто-то сказал мне, что найду его здесь. Я не знал…

Молодой человек смущенно умолк.

– Я Мордехай, – послышался голос позади него. – Зачем искать меня здесь, когда я присутствую на таком событии?

– Я только что приехал в город, – сказал молодой человек, словно это все объясняло. – Я сын Фанеты, вашей двоюродной сестры из Севильи.

В комнате не слышалось ни звука. Даже младенец Юдифи умолк, не закончив крика, словно тоже онемел от удивления.

– Сын Фанеты? – переспросил Мордехай. – Можно узнать твое имя?

– Лука, – ответил молодой человек. – Меня зовут Лука.

– Говоришь, ты сын Фанеты? – спросил Мордехай, пристально глядя на него. Все гости молча наблюдали за ними.

– Да, – ответил Лука. – Можно узнать, на какое торжество я ворвался так грубо, без приглашения?

– На родины. У соседа родился сын, – ответил Мордехай.

– Этот прелестный младенец? Сколько ему? – спросил Лука. – И как его имя?

Все притихли в недоумении.

– Говоришь, ты сын Фанеты? – сказал Мордехай. – Он в возрасте всех детей за день до получения имени. И ты не знаешь этого? Как тебя воспитывали?

Лука покачал головой и беспомощно развел руками.

– Нет смысла лгать вам, дядя Мордехай, потому что я выдаю это всякий раз, открывая рот. Мои отец и мать вскоре после моего рождения были вынуждены под жестоким нажимом принять христианство. Я воспитан как христианин.

– Пожалуй, это служит объяснением его имени, сеньор Мордехай, – сказал Исаак. – Как тебя звали до обращения родителей?

– Не знаю, сеньор, – с неловкостью ответил молодой человек. – Если и говорили мне, я не помню.

– Тогда скажи, зачем ты меня искал? – спросил Мордехай. – Что тебе нужно? Денег? Работы?

– Совершенно ничего, сеньор Мордехай, – ответил Лука, покраснев от смущения. – У меня есть профессия – я лекарь, хорошо знающий свое дело, – поспешно добавил он. – Правда, не настолько хорошо, как хотелось бы. Я слышал, в этом городе есть замечательный врач, сеньор Исаак, и я надеялся поучиться у него, если это возможно. Я думал, что вы можете знать его, сеньор Мордехай, и, если будете так добры, сможете представить меня ему. Вот и все.

Тут Мордехай рассмеялся.

– Ну что ж, юный Лука, думаю, сеньор Исаак сам может решить, знакомиться ли с тобой. Потому что это в его доме ты появился таким неожиданным образом.

– Приглашаю юного сеньора Луку присоединиться к нам, – сказал Исаак. – Другие дела обсудим в более подходящее время.

– Как вы нашли путь сюда? – спросил перчаточник Эфраим.

– Я спросил о сеньоре Мордехае у городских ворот, – ответил Лука, – а потом у ворот гетто. Меня направили сюда, и я пошел прямиком – как видите, все еще в дорожной пыли.

– Понимаешь ли ты, в каком положении находишься, будучи конверсо или сыном конверсо, разыскивая здесь еврейских родственников? – спросил Мордехай. – Признаю, в этом городе мы неплохо защищены, но, если пойдут жалобы и население взволнуется, даже епископ или король не смогут постоянно спасать нас. А ты сам можешь оказаться в еще более серьезной опасности.

– Не могу выразить, как сожалею, что поставил своих жиронских родственников в затруднительное положение, – сказал Лука. – Но я очень хотел увидеться с вами хотя бы раз. – Молодой человек поклонился всем по очереди. – Простите, пожалуйста. Я немедленно уйду. Если кто-нибудь спросит о моем визите в гетто, я отвечу, что приходил по деловому вопросу, теперь уже решенному.

– В такой вечер, когда соседи пришли разделить нашу радость, – неожиданно сказала Юдифь, – я не позволю вам уйти без чаши вина и без ужина.

– Спасибо, сеньора, – ответил молодой человек.

Хасинта наполнила тарелку и налила чашу вина для Луки.

– Спасибо, девочка, – сказал Лука, улыбнувшись ей.

Хасинта пристально посмотрела, на него из-под полуопущенных век, сделала реверанс и вернулась к своим обязанностям.

Понедельник, 23 марта 1355 года

Как ни важно было рождение сына для семьи Исаака, остальная часть общины перенесла внимание на более важные дела. Начало весны в гетто было не сплошным благом; из всех событий, принесенных временем возрождения и роста, самые напряженные приготовления, как ни странно, вызывал христианский праздник. Близилась пасха, и всей общине пришлось сплотиться для защиты.

– Соглашения перед святой неделей идут удовлетворительно? – спросил епископ, когда Исаак закончил массировать его больное колено успокаивающими средствами. – С городом, – тактично добавил он. Отношения между городом и гетто не всегда были такими гладкими, как между гетто и епархией, но по установившемуся обыкновению, еврейская община нанимала стражников из города, чтобы предотвратить бесчинства за своими стенами.

– По-моему, вчера и сегодня проходили встречи, ваше преосвященство, – ответил врач. – Вечером я узнаю, какие соглашения заключены с городом.

– Я уверен, мое колено завтра потребует еще ухода, – сказал Беренгер. – Если сможете вернуться до вечерни, мне будет очень интересно узнать об этих встречах.

– Тогда я завтра вернусь, ваше преосвященство, – сказал Исаак, поднимаясь на ноги.

– Сеньор Исаак, можете уделить мне еще несколько минут? – спросил епископ.

– Конечно, ваше преосвященство. Вас опять беспокоит начало подагры?

– Нет, сеньор Исаак. У меня нет следов подагры, и сейчас вообще ничто не болит, – ответил Беренгер. – Я хотел задать вам несколько вопросов об одном человеке. Думаю, вы сможете ответить на них.

– Если смогу, ваше преосвященство, то поспешу это сделать.

– Что вы знаете о молодом человеке, который выдает себя за аптекаря?

– О Луке? По-моему, если быть точным, он именует себя травником. Я не слышал, чтобы он называл себя аптекарем или врачом.

– Любопытно, – сказал епископ. – В таком случае он осторожный молодой человек.

– Я сомневаюсь, что у него есть разрешение заниматься медицинской практикой или открывать аптеку – по крайней мере, такое, что будет иметь силу в этом городе, ваше преосвященство.

– Меня об этом спрашивали. Во всяком случае, это был один из вопросов. Что вы о нем знаете?

– Он снимает жилье у столяра Ромеу, ваше преосвященство, – ответил врач.

– Это, как будто, известно всем. Боюсь, Исаак, мне это не помогло, – сказал епископ.

– Мне очень жаль, ваше преосвященство. Я почти ничего не знаю об этом молодом человеке.

– Ну что ж – я знаю кое-что. Это, мой друг, молодой человек, любящий поговорить, с самого приезда он утверждал или, может, давал понять, что он из Генуи или, может быть, из Альгеро или с Мальорки.

– Он сказал нам, что родился в Севилье, ваше преосвященство. По его голосу я понял, что он с Мальорки. Относительно Генуи или Альегро ничего не знаю. Есть у него разрешение поселиться здесь и лечить людей?

– Что-то такое есть, – ответил епископ. – Старый, рваный лист пергамента, подписанный секретарем управляющего провинцией дона Видаля де Бланеса. Когда его спросили о состоянии этого документа, он ответил, что оно вызвано несчастным случаем – он упал в море.

– В море?

– Беда в том, Исаак, что каждому, с кем знакомится, он рассказывает иную историю. Если б поменьше говорил, ему было бы здесь лучше.

– Если узнаю что-то такое, что может быть интересно вашему преосвященству, немедленно сообщу.

– Исаак, друг мой, – сказал Мордехай, – полагаю, вы здесь не потому, что вас вызвали. Я, кажется, совершенно здоров.

– Разумеется, не поэтому, – ответил врач. – Судя по голосу, вы в превосходном здравии. Я пришел к вам с просьбой.

– Вы определенно не нуждаетесь в деньгах, сеньор Исаак, – сказал Мордехай. – Но если да, мои сундуки для вас открыты.

– Нет-нет. Несмотря на то что вы могли слышать, – со смехом сказал Исаак, – нашему процветанию не пришел конец, за что нужно благодарить Бога.

– Бога, ваше необычайное искусство и упорную работу, Исаак. Но если вам нужны не деньги, то чем могу быть полезен?

– Мне любопытно по нескольким серьезным причинам узнать, что вам известно о молодом человеке, называющем себя сыном вашей двоюродной сестры.

– О юном Луке?

– О нем самом.

– Жаль, что не могу поведать о нем многого. Я несколько раз беседовал с ним, стараясь выведать, что удастся. Когда касаешься его прошлого, он запинается, заикается, противоречит себе, что не очень-то ободряет. Но если дадите собраться с мыслями, – добавил он, – я расскажу вам, что знаю.

– Разумеется, – сказал Исаак. – Не спешите.

Мордехай открыл обитую кожей шкатулку и достал из нее лист бумаги.

– У меня здесь записи, я делал их после каждого разговора, – заговорил он. – Начнем с утверждения, что он родился в Севилье от матери из этого города и отца из Севильи. Если он сын Фанеты, это должно быть так. Что смущает меня, он говорит не как севильец, а как островитянин. По его словам, потому, что его воспитывала бабушка, жительница Мальорки.

– Интересно, – сказал Исаак.

– Он говорит, что бабушка отдала его в ученики травнику. Учитель повез его в Геную и Альгеро, где он научился гораздо большему. Когда этот травник умер, он вернулся на Мальорку, и бабушка посоветовала ему приехать сюда и заниматься своей профессией.

– Мать Фанеты родом с Мальорки, так ведь?

– Перла? Да. – Мордехай сделал паузу, словно не зная, что сказать. – Дядя Ездра умер вскоре после того, как Фанета вышла замуж в Севилье, и как только его похоронили – через несколько дней – Перла вернулась на Мальорку.

– К чему такая спешка? – сказал Исаак. – Создается впечатление… – Он не договорил. – Она не успела бы привести свои дела в порядок.

– Я взял все это на себя и помог ей деньгами, – сказал Мордехай.

– Разумеется, друг мой, – сказал Исаак. – Вы всегда были самым щедрым из людей.

– К сожалению, мотивом была не щедрость, – заговорил Мордехай. – Но, уверяю вас, для нее я бы сделал все, что угодно. Когда Перла стала третьей женой дяди Ездры, ему было сорок лет, а ей семнадцать. Исаак, она была оживленной, жизнерадостной девушкой. Я был одиннадцатилетним мальчишкой и в жизни не видел такой красивой женщины. Я влюбился в нее и страдал, молча разумеется, – главным образом из-за боязни насмешек.

– Мордехай, я помню ее. Перла была очень красивой женщиной.

– Исаак, когда вы приехали сюда, дядя Ездра уничтожил всю ее жизнерадостность. Она походила на посаженное в клетку животное. В глазах ее сквозило отчаяние, и оно не давало мне покоя.

– Насколько я помню, Ездра бен Рувим был прямым, честным человеком, – сказал врач.

– Это верно, Исаак. Кроме того, он был холодным, неприятным, совсем не похожим на моего отца, своего брата. Единственной радостью в жизни Перлы была дочь. Но когда Фанете было пятнадцать лет, он выдал бедняжку за мужчину на двадцать пять лет старше. Этот человек жил в самом отдаленном месте, какое смог найти.

– Ездра сделал это умышленно?

– Тогда я так думал, Исаак, потому что он легко мог бы найти ей здесь превосходного мужа. Она была нежной, хорошенькой девушкой с немалым приданым. Многие семьи видели в ней невесту для любимого сына. Дядя Ездра говорил, что ее муж был самым богатым человеком, какого он знал. Возможно, некогда это было правдой и послужило мотивом. Он был сыном человека, с которым Ездра вел в прошлом большие дела. – Неожиданно Мордехай хлопнул в ладоши. – Исаак, я погрузился в воспоминания и ничего вам не предложил.

Когда вошла служанка, он велел ей принести закусок.

– Я нахожу ваши воспоминания весьма познавательными, – сказал Исаак.

– Мы остались друзьями, – продолжал Мордехай. – Потом, когда дядя Ездра умер и Перла осталась вдовой, она сказала мне, что уезжает. Я чуть с ума не сошел от отчаяния. Тогда моя бедная жена была еще жива, она была очень достойной женщиной, я был к ней очень привязан. Никто не мог бы пожелать лучшей жены. Но Перла сказала, что ей невыносимо оставаться в городе, где была так несчастлива. Ей всей душой хотелось вернуться на Мальорку, где, как она говорила, были свет, радость и дружба. Через год после отъезда Перлы моя жена умерла, и, оплакивая ее, я жалел, к моему величайшему стыду, что она не скончалась раньше Ездры. Исаак, я никому ничего не рассказывал об этом, – печально сказал он.

– Мордехай, я бы никому не сказал ни слова ни о вашей любви к Перле, ни о ее отношении к своему мужу.

– Исаак, вы очень сдержаны в этом заявлении, – со смехом сказал Мордехай. – Но вы правы. Тогда больше ничто не было секретом.

– Мне только непонятно, почему Перла посоветовала внуку приехать в ненавистный ей город.

– Тому есть причина, – сказал Мордехай, – вполне понятная. Но мне трудно поверить, что воспитанный Перлой молодой человек, пусть и конверсо, так мало знает о своей религии. Однако, Исаак, этот Лука едва знаком с нашей верой. Он не родился в этой вере и не воспитывался членами общины.

– Может, она старалась защитить его? – предположил Исаак.

– Я рассматривал такую возможность, но все-таки думаю, он знал бы больше. Исаак, для меня этот вопрос очень важен, вопрос о том, сын ли этот молодой человек моей двоюродной сестры Фанеты.

– Почему?

– Мне доверена определенная сумма денег, которую мой дядя оставил своему внуку Рувиму. Если этот молодой человек, Лука, является тем самым внуком, он должен получить эти деньги. В противном случае они должны достаться подлинному внуку. Некоторое время назад, сразу же по приезде первого Рувима, я отправил письмо знакомому раввину в Севилье с просьбой навести справки, так как близится время передать деньги.

– Может, лучше отправить кого-нибудь на Мальорку для выяснения истины, – сказал Исаак.

– Пожалуй, – сказал Мордехай. – Возможно, я так и сделаю. Но сперва хочу дождаться ответа из Севильи. Если отправлять кого-то, это должен быть разумный, надежный, сдержанный человек, способный легко общаться с незнакомцами. Если б такой человек ехал на Мальорку, я бы мог доверить ему эту задачу. Но пока что буду ждать ответа из Севильи.

– Город отказывается выслушивать наши доводы, – сказал Бонаструх Бонафет собравшемуся совету и интересующимся членам общины. – Поэтому нам нужно в этом году нанять на пять стражников больше по новой цене, так как в прошлом году были беспорядки.

– Вы сказали им, что беспорядки возникли из-за того, что пьяные стражники крепко спали на камнях перед воротами? – спросил Видаль Бельшом.