Текст книги "Припарка для целителя"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Вы позволите мне увидеться с ним? Я уверена, Лука мог бы сказать вам многое, если б считал, что это поможет. Он не привык говорить о себе.

Тюрьма его преосвященства представляла собой часть нижнего этажа дворца возле кухонь и других служб, отличаясь от них главным образом тем, что между ней и остальной частью здания была толстая дверь с замком. Обычно там не бывало много людей; в течение многих лет ее заключенные представляли собой разношерстное собрание совершивших грех священников, мирян, покусившихся на церковную собственность, и нескольких людей, преступления которых пересекали границу между судами еврейской и христианской общин, потому что евреи сами судили и наказывали своих преступников, как и христиане.

Но кем бы ни были эти заключенные, суда они обычно дожидались один-два дня. Поэтому Лука был в некотором роде исключением. Рехина ожидала, что он будет в оковах, и с удивлением увидела, что он сидит за столом вместе с тюремщиком, между ними стояла прикрытая салфеткой корзинка, и то, и другое было доставлено с ее кухни.

– Сеньора Рехина, – произнес Лука, подскочив и покраснев. – Я не ожидал вас здесь увидеть.

– Его преосвященство разрешил мне прийти, повидаться с вами, – нервозно сказала она, бросив взгляд на дружелюбного вида тюремщика.

– Право, обедать нам еще слишком рано, – сказал тюремщик, тоже встав. – Добрый день, сеньора Рехина. Пойду поищу еще чего-нибудь в добавление к тому, что щедро прислал ваш отец. Вам здесь будет удобнее, – добавил он, – если хотите побыть какое-то время.

Рехина не дышала, пока не услышала лязг запираемого замка.

– Я пришла повидаться с вами, – сказала она.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Лука. – Не знаю, почему вы сочли, что это нужно. Как видите, благодаря вашему отцу я ни в чем не нуждаюсь, и добрый человек, который охраняет тюрьму, любезно составляет мне компанию.

– Почему вы не спасаете себя? – спросила Рехина. – Почему ничего не говорите, ничего не делаете, только дожидаетесь, когда вас повесят?

На глаза ее навернулись слезы и потекли по щекам. Она раздраженно утерла их платком и взглянула на Луку, безмолвно требуя ответа.

– Рехина, пожалуйста, не плачьте, – сказал он. – Я не могу этого выносить.

– Тогда поговорите со мной. Объясните, почему отдаетесь в руки палача.

– Это не так. – Слова его хлынули потоком. – Я не знаю, как объясниться, как защищать себя. Я не совершал этих убийств, хотя все выглядит так, что никто больше не мог их совершить. Сеньора Рехина, клянусь вам, я не мог этого сделать. Но как мне доказать это? По крайней мере, пока я здесь, больше никто не умер. Разве это не хорошо? А когда меня повесят… – Он умолк. – Я знаю, что меня повесят, хотя такие добрые люди, как Ромеу и сеньор Исаак, стараются помочь мне, но, когда я буду повешен, может быть, не умрет больше никто. Во всяком случае, я добьюсь этого.

– Не понимаю, – сказала Рехина. – Не понимаю, что происходит. Не понимаю вас. Вы хотите этой смерти?

– Сеньора Рехина, я сделал в жизни много дурного – лгал, предавал, был жестоким. Здесь я никого не предал, клянусь, и с первого дня в этом городе обнаружил, что утратил желание или умение лгать. Говорил правду или молчал. Но я много думал о том, что случилось со мной, и понял, что несу наказание. Это определенно наказание, раз Господь это допустил. Что еще я могу думать? Теперь вы знаете. Я не хотел говорить вам этого, потому что ваше хорошее мнение для меня кое-что значило, и говорить эти вещи, заслужить ваше презрение… – он сделал дрожащий вздох. – Заслужить ваше презрение для меня раскаленный меч. – Лука встал и отвернулся от нее, приложив ладонь к прохладной каменной стене. – Я надеялся, что смогу сойти в могилу так, что вы пожалеете о моей смерти и возмутитесь, что невиновный был несправедливо обвинен. Эта мысль утешала меня, но она была успокоительной ложью. Хорошо, что вы сегодня пришли. Прощайте, сеньора.

– Лука, вы слишком спешите прощаться, – сказала Рехина. – Я еще не решила уходить, и до возвращения тюремщика уйти не смогу. Дверь заперта.

– Извините, – сказал он. – Я уйду в свою камеру.

– Ее дверь тоже заперта, – сказала Рехина, – поэтому вам придется продолжать наш разговор. У вас нет выбора.

– Как вы можете разговаривать с таким, как я? – спросил он.

– Лука, вы умный, искусный человек, но иногда кажется, что совсем не знаете жизни.

– Почему вы это говорите?

– Почему вы говорите, что я презираю вас? Этого нет и никогда не было. Я знала, что вы не знаток трав – моя бабушка составляла лучшие лекарства, чем вы. Но вы никогда не называли себя знатоком. Это говорили другие люди, поскольку вы хотели быть травником – не знаю, почему, – и вы позволили им в это поверить. Но вы улучшали самочувствие людей своими двумя лекарствами и своей доброй натурой.

– Это не оправдание, – сказал он.

– Сейчас я судья, Лука, и говорю, что дурным это не было. Теперь послушайте меня. Многие люди говорят время от времени жуткую, злобную ложь, но друзья и члены семей по-прежнему любят их, восхищаются ими. Мы все иногда предаем людей. Кого вы предали? Свою страну? Своего короля? Скажите, что вы сделали, я скажу, безнравственны вы или нет, и, клянусь, буду молчать, если это было серьезное преступление. Скажите ради всего святого, что вы сделали?

– Вы не священник, чтобы я изливал вам яд своей души, – сказал Лука.

– Нет. Я целитель, посланный, чтобы вывести этот яд и вылечить вас.

– Какая разница?

– Не спорьте. Скажите.

Лука придвинул свой стул поближе к ее стулу, сел и негромко заговорил.

Спустя около получаса Лука впервые поднял взгляд на Рехину.

– Больше ничего вспомнить не могу, – сказал он и с удивлением увидел, что на губах у девушки дрожит улыбка, хотя глаза ее по-прежнему были подозрительно влажными.

– И это все? Ничего больше? – Она встала и обошла контору, прислушиваясь к звукам по ту сторону деревянной стены. – Если так, – сказала она очень тихо, – то каждого мужчину на площади, каждую женщину на рынке нужно повесить до наступления темноты. Вы бывали недобрым и бездумным, но и все мы тоже. Лука, вы очень добрый и очень глупый – либо так, либо я глупейшее существо на свете.

– Почему вы так говорите?

– Потому что я люблю вас, Лука, и если должна спасти вас от виселицы, я это сделаю.

Вернувшись, тюремщик зашел в соседнюю со своим кабинетом комнату.

– Привет, Пере, – сказал он человеку; работавшему там со счетными книгами. – Я зашел посмотреть, как там дела.

Подошел к стене и заглянул в небольшую дырочку от сучка.

– Они оба там, – сказал Пере. – Я слышу их голоса.

– Пожалуй, – сказал тюремщик, – в данных обстоятельствах дам им еще несколько минут. Он славный парень.

Даниель проснулся и обнаружил, что находится в кабинете врача и в среду; в воскресенье он все еще оставался в этом доме, тайком гулял рано утром или когда все укладывались спать, ел то, что приносила Ракель в разное время дня и ночи, и проводил долгие часы в негромких разговорах с будущим тестем.

– Я каждый день записывал происходящее, – сказал Даниель, – чтобы не забыть подробности, которые могут быть важными. Боюсь, многие из них совершенно незначительны, но если хотите, просмотрю их, посмотрю, что еще сумею там обнаружить.

– Превосходно, – сказал Исаак, – но я хотел бы, чтобы ты прочел мне свои записи, день за днем.

– С чего начать?

– С Мальорки, – ответил Исаак. – Думаю, то, что происходило на борту судна, можно пока оставить.

И Даниель читал, во многих случаях перечитывал, пока его голос не становился хриплым. Ракель металась туда-сюда, наблюдала за людьми во дворе, предупреждала об угрожающем приближении матери, приносила еду и питье, уносила тарелки, чаши и кувшины.

Исаак обращал мало внимания на подробности, которые казались Даниелю самыми значительными: сеньора Перла, Сара и нападение на него, женщина у сыромятен, которая встретила его расспросы так злобно. С другой стороны, проявлял большой интерес к тем, о которых Даниель не счел нужным упоминать: учитель, домохозяйка столяра, женщина и солдат на городской стене, когда он отплывал.

– Почему ты не упоминал о них раньше? – спросил Исаак, когда Даниель дочитал эту часть с ее затейливыми описаниями.

– Потому что они не имели никакого отношения к тому, что я должен был выяснить.

– Тем не менее они по-своему интересны, – сказал Исаак.

И разбор приключений Даниеля продолжался.

В течение пяти дней, когда все в доме Исаака, за исключением хозяина и его младенца-сына, готовились к пасхе – мели, оттирали, стряпали, чистили, вытряхивали и проветривали – Даниель прятался в кабинете врача. Наконец, когда день перешел в вечер, все надели лучшие свежевыстиранные одежды и собрались на пасхальный седер. Эфраим с Дольсой, хоть и были обеспокоены и огорчены тем, что Даниель не успел вернуться, присоединились к семье Исаака, как планировалось еще до поездки на Мальорку. Стол был накрыт самыми красивыми скатертями, блюда расставлены, и все, от хозяйки дома и ее гостей до кухонного мальчика-прислужника, готовы были занять свои места, когда наступила эта минута. Юдифь оглядела приготовления зоркими глазами.

– Хасинта, – сказала она, – нам потребуется дополнительное место.

– Но, сеньора, – возмущенно сказала девочка, – я его приготовила.

– Приготовь еще одно. Ракель, пока я не зажгла свечи, можешь привести Даниеля. Негостеприимно заставлять его сидеть одного в кабинете твоего отца во время празднества.

– Даниеля! – воскликнула Дольса. – Когда он вернулся?

– Вы знали, – сказала Ракель. – Юсуф, пожалуйста, сходи, приведи его. Откуда вам стало известно?

– Дорогая моя, может быть, тебе удастся спрятать в этом доме ложку так, чтобы я не заметила…

– Я не верю этому, – сказала Хасинта кухонному прислужнику, тот захихикал.

– Но спрятать взрослого мужчину в кабинете отца и думать, что я его не замечу, – это для меня оскорбление. А, Даниель. Рада видеть тебя. Я уже, разумеется, тебя видела, но у нас не было возможности поговорить. Давай немного подождем, а потом можно будет наговориться вдоволь.

Посреди великолепного ужина – самого лучшего, какой могли приготовить Наоми, Юдифь, Хасинта, Ракель с помощью мальчика, – наступил перерыв, какой обычно бывает за праздничным столом.

– Ну, Исаак, – сказала Юдифь, – поскольку здесь все присутствуют, скажи, почему вы с Ракелью сочли необходимым прятать Даниеля, скрывать его возвращение от меня и, хуже того, от Эфраима и Дольсы.

Исаак поднял голову и повернулся к жене:

– Ты права. Вина падает на мою голову, и я извиняюсь за причиненные страдания. Но у меня были очень веские причины. Главная заключается в том, что Даниель единственный, кто знает определенные подробности относительно смерти Нарсиса Бельфонта, еще одного человека не из этого города, и о покушении на жизнь Мордехая. В городе есть человек, которому очень хотелось бы, чтобы Даниель не вернулся.

– Кто он? – спросил Эфраим.

– Я не знаю этого, – ответил Исаак. – И потому он очень опасен. Знаю только, что в этой комнате его нет. По счастливому стечению обстоятельств Даниель вернулся в город через южные ворота самым незаметным образом и проезжал мимо наших ворот по пути к вашим, сеньора Дольса.

– И остановился сказать сеньоре Ракели, что вернулся, – сказала сеньора Дольса. – Я так и ожидала, – добавила она.

– Мы пригласили его ненадолго, – заговорил Исаак. – Но когда он по наивности сказал мне о важности того, что узнал, я решил, что его жизнь в опасности и что его нужно спрятать. Чем меньше людей знали бы этот секрет, тем обычнее все бы вели себя, и я хранил это в тайне только вместе с теми, кто видел, как он вошел в ворота. Я не учел наблюдательности Юдифи. Но теперь, когда все мы это знаем, прошу всех, как только покинете эту комнату, вести себя так, будто его не существует.

– Пока я не пообещала этого, какие еще у тебя были причины? – спросила Юдифь.

– Следующей по важности причиной было то, что я добился от епископа обещания не начинать суда над Лукой, пока Даниель не вернется и не сможет дать показаний.

– Исаак, но он же вернулся, – сказала Юдифь.

– Верно, только давать показаний не может.

– Почему? – спросила Юдифь. – На мой взгляд, он совершенно здоров.

– Потому что я не позволю ему покидать этот дом, – сказал Исаак и снова принялся за еду.

– Ваше преосвященство, я получил весть от моего будущего зятя, Даниеля. Он в Барселоне. Заболел лихорадкой, но уже поправился…

– Путешествовать опасно во многих смыслах, сеньор Исаак, – сказал епископ. – Знаю по опыту, что оно ведет к лихорадкам и другим всевозможным болезням.

– Совершенно верно, ваше преосвященство. Но как вы, несомненно, знаете, пасхальные празднества оканчиваются через четыре дня, в понедельник вечером. Даниель проведет это время у знакомых в Барселоне и выедет во вторник утром со всеми документами и материалами, которые нужны вашему преосвященству. Он надеется быть в городе до наступления ночи.

– Это хорошая новость, – сказал Беренгер. – Для вас и для епархии. Этот суд – который должен был пройти неделю назад и даже теперь постыдно задерживается – состоится. Я рад, что Даниель поправился и способен отправиться в путь. Как только он прибудет, сообщите мне.

– Непременно, ваше преосвященство.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Оно так тонко, что его не видно.

Был субботний день, второе мая. Почти весь город впал в состояние блаженной праздности. Работа прекратилась, солнце сияло, ветерок был легким, и поляны были усеяны цветами.

На поросших травой, благоухающих склонах сидело несколько юных парочек, настороженно высматривающих подозрительных матерей и гневных отцов. Там и сям женщины наблюдали за играющими детьми, увлеченные разговорами мужчины прогуливались по тропкам. Но, если хотелось, чтобы ваш разговор не стал темой рыночных слухов, было нетрудно найти укромное место, где незаметно подслушать могла бы разве что полевая мышь.

В одном из таких мест молодой человек с рассыпающимися золотистыми кудрями вел серьезный разговор с темноволосым молодым человеком, у которого был скверный цвет лица и нервозное повеление.

– Но епископ вызвал меня во дворец и долгое время расспрашивал. Я не знаю, что делать. Сеньор Хайме очень сердит, и если б не мой отец, я бы уже лишился этой должности.

– Епископ спрашивал обо мне?

– Да. Хотел узнать о тебе все – где ты живешь, откуда приехал и как мы познакомились.

– А ты знал ответы?

– Откуда, Раймон? Ты никогда не говорил мне, куда ходишь, и я до сих пор не знаю, – последовал недовольный ответ.

– И теперь ты понимаешь, почему. Чтобы уберечь тебя от неприятностей. Знаешь, Пау, думаю, я встречал всего одного-двух человек, которые умеют лгать. Я не умею. Если мне задают вопрос, я либо говорю правду, либо отказываюсь отвечать. Когда люди лгут, они говорят слишком много, слишком быстро и смотрят на тебя слишком искренне. Это легко заметить. Поэтому всего, что опасно или неприятно тебе знать – например, где я живу, когда делам нужно немного поулечься, – я тебе не говорил.

– Не представляю, откуда ты знаешь так много, – сказал Пау. – Как только ты выведываешь все эти вещи?

– Наблюдаю за людьми, – ответил Раймон. – В детстве я был тихим, боялся незнакомых людей, поэтому очень пристально наблюдал за людьми. Вот так и набираешься ума. А потом встречал нескольких очень умных людей, которые растолковали мне кое-что, например, о лжи, что я только что сказал тебе. И я мотал на ус.

– Но епископ думает, что я лгу, он так сказал сеньору Хайме.

– Послушай, Пау. Когда я получу свои деньги, должность эта тебе будет не нужна. Ты это знаешь.

– Но с какой стати сеньор Мордехай отдаст тебе это состояние? Разве оно не предназначается его племяннику или родственнику?

– Да, это так. Но тут дело довольно сложное. Я никак не могу назвать тебе всех подробностей, потому что они касаются другого человека – того, кто должен получить деньги. Рувима. Это тот родственник, о котором ты говорил.

– А с какой стати родственник Мордехая отдаст тебе деньги? – упрямо спросил Пау. – Какая тут может быть причина? Это неестественно – просто так отдавать большие суммы.

– Нет, дело обстоит совсем не так, – заговорил Раймон. – Это просто обычная сделка. Рувиму были очень нужны деньги, он знал, что скоро получит их, и я дал ему в долг. Он вернет их со дня на день, поверь мне. Мы поддерживаем связь, и сейчас он живет недалеко отсюда.

– А где ты взял столько денег?

– Я уже говорил тебе. Мои родители умерли.

– Когда Мордехай даст деньги твоему другу? Я должен знать, – сказал Пау.

– Когда я разговаривал с ним последний раз, он сказал, что лучше подождать, пока не закончится суд над этим Лжерувимом. Все?

– Нет еще, – ответил помрачневший Пау. – мне сказали, что дожидаются, когда вернется племянник Эфраима, Даниель. Кажется, он был на Мальорке. Говорят, сделал там любопытные открытия.

– Мальорка? Это далеко. Когда он должен вернуться?

– Я слышал, в понедельник, – ответил Пау. – Но двое стражников, пивших в таверне Родригеса, говорили, что не в понедельник – скорее всего, во вторник. Жаловались, что их заставляют искать повсюду свидетелей, хотя нужно только дождаться возвращения Даниеля. Тогда другие свидетели не понадобятся. Они могли бы избавиться от многих хлопот.

– Интересно, с кем этот Даниель держит путь, – небрежно сказал Раймон. – Он терпеть не может путешествовать в одиночестве – мой друг ездил с ним в Сант-Фелиу прошлой осенью, чтобы составить ему компанию.

– Не знаю, – сказал Пау. – Он должен был вернуться с дочерью и зятем Мордехая, но так не получилось. Думаю, на сей раз едет один.

– Все устроено, – сказал Исаак. – Его преосвященство дал разрешение, и капитан организовал. Больше всех похожий на тебя стражник оденется в твой старый камзол и плащ, которые предоставила твоя тетя Дольса. Он медленно поедет в город по барселонской дороге. Позади будет отряд, достаточно далеко, чтобы слышать, но не показываться, если или когда он нападет на стражника.

– А если этот человек, которого вы хотите схватить, знает меня?

– Откуда? – спросил Исаак. – Если я не ошибаюсь, он прибыл на судне с Сардинии в октябре. Его спутник, Хуан Кристиа, оставил его в Паламосе, перед тем как приехал в Круильес умирать. Кажется, он приехал в Жирону после того, как ты уехал на Мальорку.

– Будем надеяться, сеньор Исаак, – спокойно сказал Даниель, – что вы не ошибаетесь.

Капитан епископской стражи вернулся к Беренгеру уже после того, как колокола прозвонили к вечерне.

– Какие успехи? – спросил епископ.

– Никаких, ваше преосвященство, – ответил капитан. – Наш человек выехал в назначенное время. Самые зоркие люди были расставлены так, что заметили бы неожиданное дрожание листа где-то вдоль дороги. Они проделали это дважды, с тем же результатом. Сейчас уже совсем темно, ваше преосвященство, луна выйдет через несколько часов. Никто не может ожидать, что путник будет ехать в таких условиях. Я отозвал стражников. Это была хорошая мысль, ваше преосвященство, но не думаю, что тот, кого мы ищем, если он существует, думал так же.

– Видимо, нет, – сказал Беренгер.

– Продолжать завтра?

Епископ чуть подумал, потом повернулся к капитану и улыбнулся.

– Если имело смысл испробовать это сегодня, – сказал он, – то глупо отказываться от этого завтра. Начните с заутрени – это даст ему время спрятаться в своем укрытии, где бы оно ни находилось.

Исаак в тот вечер вернулся поздно. Юдифь уговорили лечь в постель вслед за близнецами, но Юсуф, Даниель и Ракель ждали его во дворе.

– Сеньор Исаак, схватили его? – спросил Даниель.

– Нет, – ответил врач. – Не видели ни следа этого человека. Либо его совсем не было там, либо их Лжеданиеля оказалось недостаточно, чтобы выманить его из укрытия. Завтра утром они сделают еще попытку. Я устал и, пожалуй, пойду спать. Ракель, твоя мать спит?

– Думаю, да, папа, – ответила она.

– Тогда всем доброй ночи, – сказал Исаак и пошел в свой кабинет.

Даниелю теперь отвели в доме спальню, но в тот вечер подниматься туда ему как будто не хотелось.

– Что-то не хочется спать, – сказал он Ракели. – Пожалуй, погуляю по свежему воздуху перед тем, как ложиться. Доброй ночи, моя дорогая.

Однако, вместо того чтобы гулять по двору, оставшись один, Даниель быстро пошел к комнате рядом с кабинетом Исаака, изначально отведенной Юсуфу. Негромко постучал в дверь.

– Юсуф, – позвал он, войдя, – ты спишь?

– Сплю, – ответил мальчик.

– Тогда просыпайся, – сказал Даниель, прикрывая дверь.

– В чем дело? – спросил Юсуф.

– Мне нужно одолжить твою кобылу завтра чуть свет.

– Зачем?

И Даниель объяснил.

Еще до восхода Юсуф был у конюшен епископа, где его кобыла жила в роскоши под пристальным наблюдением главного конюха его преосвященства. Этот исполненный достоинства служащий и его подчиненные привыкли к появлению Юсуфа до зари, чтобы устроить кобыле разминку и попрактиковаться в верховой езде. В то утро этот порядок не изменился с точки зрения дежурного помощника конюха, разве что Юсуф пришел чуть раньше обычного. Выехал он, как всегда, из северных ворот и скрылся.

Однако на сей раз Юсуф поехал на восток и по узким, заброшенным дорогам и тропинкам описал полукруг и оказался к югу от южных ворот, примерно в миле от городских стен. Там свернул к ферме с большой конюшней. Даниель вышел оттуда с маленькой, складной лошадью. Сел на нее и поехал по тропинке туда, где его ждал Юсуф.

– Я прихватил для нас кой-какой завтрак, – сказал мальчик. – Мне показалось, он может понадобиться. Никто не заметил, как ты уходил?

– Думаю, нет, – ответил Даниель. – Маленьким пролом в стене еще не заделан, и, видимо, никто не проснулся, чтобы заметить, как я им воспользовался. Хозяйка фермы сказала, что вторая тропинка слева поведет нас в нужном направлении. Туда, где на середине склона сухое дерево. Там мы найдем другие тропинки, которые выведут нас к главной дороге.

Когда они свернули на левую тропинку, Даниель оглянулся на своего спутника.

– Тебе не было нужды ехать со мной, – сказал он. – Я мог бы поехать сам, либо на твоей лошади, либо на этой.

– Не хочу позволять кому-то пытаться убить тебя, раз ты едешь на моей лошади, – возмущенно сказал Юсуф. – Думаю, нам нужно обогнуть этот холм.

– Кто-то еще выехал в такую рань, – сказал Даниель. – Я слышу стук копыт позади нас по ту сторону реки.

– Тогда подгони это животное, – сказал Юсуф. – Нам ни к чему объявлять о своем присутствии всему миру.

– Конечно, – сказал Даниель и перевел лошадь в галоп.

Епископский суд должен был начаться в час заутрени. Сперва подлежали слушанию несколько малозначительных дел, и секретарь суда рассчитал, что свидетели по делу Луки не соберутся, по меньшей мере, в течение часа после этого.

Последнее из кратких дел, несложный спор из-за собственности, было заслушано и решено к неудовольствию обеих сторон. Его преосвященство подался вперед и подозвал секретаря.

– Поступало какое-нибудь сообщение? – спросил он.

– Нет, ваше преосвященство, – ответил невозмутимый как всегда секретарь. Когда епископ принял решение провести суд, делом секретаря было систематизировать дела и провести их слушание как можно действеннее. Присутствие или отсутствие свидетелей, если ему не вменялось в обязанность выставить их, его не касалось.

– Тогда нужно продолжать, – сказал епископ.

Первое показание свидетеля обвинения было взято у сеньора Хайме Ксавьера, нотариуса. Секретарь зачитал его однотонным, бесстрастным голосом трем судьям, двум людям, сведущим в каноническом и гражданском праве, и епископу. Когда дошел до простодушного объяснения сеньоры Магдалены, почему она сочла, что юный Лука заслужил ее пятьдесят су, это вызвало легкий, быстро подавленный смех у тех людей, которые с помощью уговоров, лести или взяток сумели проникнуть в зал, но остальную часть показаний все слушали с серьезным видом.

– «Относительно сеньора Нарсиса Бельфонта, скончавшегося от отравления десятого апреля, – читал секретарь. – Сеньор Нарсис послал за мной и сказал, что хочет изменить завещание. Он знал, что его главный бенефициарий, дядя, состоявший в святом ордене, находится при смерти, и делал это изменение, чтобы орден его дяди не получил выгоды, объяснив мне, что орден дурно обращался со стариком в последние месяцы. По его предыдущему завещанию орден получил бы причитающуюся дяде часть наследства, если дядя умрет раньше него. Это новое завещание представляло собой временную меру, сказал сеньор Нарсис, поскольку он так хорошо оправлялся от телесных повреждений, что подумывал о том, чтобы найти себе жену. Когда это произойдет, он составит очередное новое завещание, но пока что хочет, чтобы его состояние было разделено между епархией Жироны и сеньором Лукой.

Относительно сеньора Мордехая, покушение на жизнь которого было совершено точно таким же образом вечером восемнадцатого апреля. Сеньор Мордехай попросил, чтобы я пришел к нему, и тогда он объяснит суть дела. Во всяком случае, когда я прибыл, попытка отравления была совершена, и сеньор Мордехай отменил вызов.

Все это я клятвенно подтверждаю и так далее, Хайме Ксавьер, нотариус Жироны».

Секретарь положил письменное показание перед судьями и сел.

– Какие еще есть у нас показания против обвиняемого? – спросил первый судья, сидевший по правую руку от епископа.

– Показания, должным образом взятые и засвидетельствованные двенадцатого апреля у сеньора Мордехая бен Аарона, еврея этой епархии, – заговорил секретарь, – в которых он утверждает, что «одиннадцатого марта, незадолго до часа вечерни, человек, известный как Лука, явился в гетто, в дом сеньора врача Исаака, чтобы найти меня, и назвался единственным сыном моей двоюродной сестры Фанеты, родившейся в Севилье. Я был очень недоверчив, поскольку это был второй раз в течение пяти месяцев, когда незнакомый молодой человек приезжал и назывался единственным сыном моей двоюродной сестры. Этот молодой человек сказал, что хочет только познакомиться со своими родственниками, указал, что является христианином, поскольку его родители давно приняли эту веру, и ушел после того, как выпил стакан вина и слегка поужинал в честь новорожденного сына врача.

Все это я клятвенно подтверждаю и так далее, Мордехай бен Аарон, еврей этой епархии».

Секретарь передал этот документ трем судьям. Третий судья, сидевший по левую руку от епископа, подался вперед.

– Сеньор Мордехай присутствует в зале?

– Да, ваша честь, – ответил Мордехай, поднимаясь на ноги.

– Этот молодой человек, обвиняемый, пытался получить от вас какую-то выгоду благодаря мнимому родству?

– Совершенно никакой, ваша честь, – ответил Мордехай. – Я несколько раз разговаривал с ним после того вечера, но только потому, что вызывал его в свой дом.

– С какой целью?

– Я очень хотел выяснить, действительно ли он сын Фанеты, потому что в таком случае он был бы надлежащим бенефициарием большой суммы денег и значительной недвижимости, которой я владею на правах доверительной собственности, ваша честь. Срок распоряжения этой собственностью истекает очень скоро, и моим долгом будет ее передать.

– Обвиняемый приводил какие-то доводы, дабы убедить вас, что является наследником этого состояния?

– Я вскоре выяснил, что он ничего не знает об этом состоянии, ваша честь. Когда я спросил его о прошлом, Лука сказал, что его родители умерли и что приехать в Жирону его убедили другие люди. Что не считал себя каким-то моим родственником и не ожидал от меня никакой помощи. Что его больше интересовало знакомство с врачом, о репутации которого он был наслышан.

– Очень странно, – пробормотал третий судья. – Вы делали другие попытки проверить эти утверждения?

– Да, – ответил Мордехай. – Я попросил Даниеля бен Моссе, который ехал на Мальорку по делам, выяснить, что сможет.

– И это принесло какую-то пользу?

– Не знаю, ваша честь, – ответил Мордехай. – Насколько мне известно, Даниель еще не вернулся.

Третий судья наклонился к епископу. Все трое немного посоветовались и снова повернулись к залу.

– Есть еще показания для зачитывания относительно этого преступления? – спросил первый судья.

Секретарь наклонился к столу и негромко произнес несколько слов.

– Давайте их непременно заслушаем, – сказал первый судья.

– Это показания Анны, служанки сеньора Нарсиса Бельфонта, должным образом взятые и засвидетельствованные тринадцатого апреля, в которых она утверждает, – заговорил секретарь, – что «вечером девятого апреля, в четверг, после того как я заперла дом, в дверь постучали. Когда я открыла, там был посыльный, он сказал, что пришел с новым лекарством для сеньора Нарсиса, которое прислал сеньор Лука, травник. Когда я хотела пойти за деньгами, чтобы заплатить ему, он сказал, что уже получил плату, и ушел. Он был высотой с мужчину среднего роста и двигался быстро, как юноша. Я не смогла разглядеть его лица, потому что было темно, а на нем был толстый плащ с опущенным капюшоном, поэтому я не могла понять, кто это.

Все это я клятвенно подтверждаю и так далее, Анна, служанка из Жироны».

– Сеньора Анна здесь? – спросил Беренгер.

– Да, ваше преосвященство, – ответила Анна из глубины зала.

– Можете сказать, в чем он нес сверток?

– В одной из этих корзин, ваше преосвященство. Длинных, узких, которые носят на ремне. Ему пришлось запустить в нее руку, чтобы достать сверток.

– Благодарю вас, – сказал епископ. – А что вы заметили в его речи?

– Он говорил, как нездешний, – ответила Анна. – Я подумала, что, возможно, он с побережья или еще откуда-то.

– Хорошо. Есть у нас показания слуги сеньора Мордехая, который открыл ворота?

– Они очень краткие, – недовольно сказал секретарь.

– Тем не менее мы их заслушаем, – сказал первый судья и взглянул на епископа, тот кивнул.

Показания начинались так, как и ожидалось, и поначалу мало чем отличались от показаний Анны. Привратник утверждал, что было поздно, дом был заперт, ночь была очень темная, и шел сильный дождь. «Я хотел заплатить ему, но он сказал, что уже получил плату, и ушел. Я не заметил, ни как он выглядел, ни какого был роста, и вообще ничего в нем из-за дождя».

– Привратник здесь? – спросил Беренгер.

Несколько человек вытолкнули привратника вперед.

– Здесь, ваше преосвященство, – сказал один из них.

– В чем посыльный нес лекарство? – небрежно спросил Беренгер.

– Как и говорила та женщина, в корзине. Одной из тех узких, из которых ничего нельзя достать.

– На ремне?

– Иначе ее носить невозможно. – Кто-то сзади сильно ткнул его в бок. – Ваше преосвященство.

– Большое спасибо, – сказал Беренгер.

Тут в зал вошел мальчик-прислужник и поспешил к судьям. Поклонился и негромко произнес сообщение епископу на ухо. Беренгер нахмурился. Посмотрел на других судей, и они принялись совещаться.