Текст книги "Иллюзия убийства"

Автор книги: Кэрол Макклири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

58

Сегодня ночью, когда должен состояться организованный мной спиритический сеанс, мадам Си Ши, как видно, призвала всех духов морей. Вокруг судна мечутся и кружатся клочки плотного тумана, в которых легко признать призраков или вообразить себе во мраке все, что угодно.

Помнится, будучи маленькой девочкой, я заигралась с другими детьми и должна была поздним вечером возвращаться домой через темный лес. Я пустилась бежать и, запыхавшаяся, влетела в дом. Мне казалось, в темноте что-то гонится за мной. Но мама только покачала головой: «У страха глаза велики».

– Ну ладно, – говорю я, оттолкнувшись от перил, у которых стояла, и собираясь с духом перед подготовленной мной драмой и возможной dénouement. [36]36
  Развязка (фр.).


[Закрыть]Я надеюсь, что китайские духи мадам Си Ши помогут раскрыть тайну, не дающую мне покоя.

Чувствуя озноб от ночной прохлады, я вхожу внутрь помещения для сеанса и убеждаюсь, что трудно представить себе лучшую обстановку для вызывания духа.

Наступает полночь, и приглашенные мною живые собираются для встречи с мертвыми.

Капитан предоставил пустую каюту люкс на этот вечер, и ассистент мадам Си Ши превратил ее в…

– Склеп! – произносит Сара, войдя в комнату, которая полностью задрапирована в черное: стены, пол, потолок. – Даже воздух кажется черным.

– Словно в гробу, – соглашаюсь я. – Под закрытой крышкой.

Она содрогается:

– Однажды такое случилось.

Удивительно. Сегодня Сара немодно одета. На вид это женщина средних лет со следами увядания. Такого эффекта она достигает не за счет грима, а тем, как себя держит, да и тускло-коричневая одежда подчеркивает старомодность во всем ее облике. Говорит сейчас Сара с центральноевропейским акцентом.

Единственные предметы мебели посередине комнаты – круглый деревянный стол и деревянные стулья без обивки со следами продолжительного пользования. Как я просила, на столе тонкая белая церковная свечка в простом серебряном подсвечнике.

Сара проводит рукой по столу.

– Напоминает мне обстановку в одной из моих пьес. Стол в средневековом замке. Когда гаснет свеча, появляются духи людей, замученных в темнице.

– Да, все выглядит превосходно. – Конечно, если не будет гаснуть свеча.

Входят Уортоны: его светлость с недовольно поджатыми губами, а ее светлость со зловеще нахмуренными бровями. Всем своим видом она напоминает мне Даму пик из «Приключений Алисы», приказывающую: «Отрубить ей голову!»

Ну что же, я всегда могу броситься за борт, если сегодня все пойдет не так.

Приходят остальные, по большей части, как Сара, в черном. По всей видимости, это дань уважения, поскольку черный – цвет смерти. Я тоже думала явиться в таком одеянии, но у меня с собой нет черного платья. А вот Чензе нет дела до этикета. Эта развратница выбрала цвет, которому отдают предпочтение жрицы любви – красный, и липнет к фон Райху, к явному неудовольствию вдовы Мердок.

– Это что еще за примадонна? – шепчет Сара.

Известно, как притягательна сила денег, поэтому я не удивляюсь, что Ченза проявляет симпатию к господину из Вены.

Чи Линь усаживает девятерых из нас: Сару, Уортонов, фон Райха, развратницу в красном, вдову с пылающим от виски лицом, Фредерика, не узнающего актрису, капитана в идущей ему темно-синей форме и перепуганного кролика в моем лице.

– Во время сеанса не должно быть разговоров, – предупреждает нас Чи Линь тоном учителя, отвечающего за дисциплину в классе. – Требуется полная тишина, чтобы мадам Си Ши могла вступить в контакт с духами.

Зажигается свеча, двери закрываются, и гасится свет. Сразу становится ясно, почему медиум не очень возражала против свечи – без отражающих поверхностей в комнате она едва рассеивает полную темноту. Все лица в тени, и я с трудом различаю их.

Фон Райх поясняет нам:

– Свеча для того, чтобы служить источником света, по которому духи найдут нас. Ой, где же вы?

Чи Линь исчез в темноте.

Я не стала уточнять, что свеча нужна для того, чтобы я могла видеть лица присутствующих.

Все и всё на своих местах. Я начинаю молиться про себя, потом осекаюсь, вдруг осознав, что мне не стоит привлекать внимание Всевышнего к тому, что я инициирую занятие черной магией.

Сожаление обо всем, что я затеяла, сдавливает горло, и тут появляется мадам Си Ши – точнее, плывет по воздуху к столу. У нее на груди неяркий огонек, частично освещающий лицо.

По кругу пробежал шепот, кто-то ахнул – мне кажется, вдова Мердок, – и Сара едва слышно говорит мне:

– Она умеет произвести эффект.

Небольшая свеча, на которой я настаивала, выдает секрет трюка, по крайней мере мне, ближе всех находящейся к медиуму. Я могу рассмотреть, что она сидит на подушке, лежащей на небольших носилках, выкрашенных в черный цвет, с ручками из бамбука. Ассистенты, несущие ее, полностью накрыты черной тканью, и их фигуры не больше чем намек на легкое движение в темноте.

Хорошо придумано. Без свечи я ничего не видела бы, кроме лица медиума в лучах источника слабого света у нее на груди. Его едва достаточно, чтобы отнять у темноты неширокое пространство и заметить, что взгляды всех сидящих за столом сосредоточены на медиуме.

Когда я увидела ее первый раз, Си Ши напомнила мне одну из красивых фарфоровых кукол, что с таким искусством делают гонконгские мастера. Но сегодня она поражает меня как богиня экзотического и таинственного Востока, божество мира теней.

Мадам Си Ши наклоняет голову, складывает руки вместе, как в молитве, и мы слышим шепот ветра, холодное дуновение, которое заставляет колыхнуться пламя свечи, а меня – задрожать.

Что это? Ведь иллюминаторы закрыты, и вся комната завешана тяжелыми черными портьерами.

Тут мадам Си Ши начинает производить некий звук. Но это не слова, которые я могу понять или определить, что ведется речь на каком-то иностранном языке, – звук скорее похож на гудение или пение.

И из темноты до нас доносится голос Чи Линя:

– Мадам Си Ши установила духовный контакт с тибетским монахом, чье физическое тело покинуло пределы страдания триста лет назад, но чей дух еще обладает силой. Он ее проводник в потустороннем мире.

Детское воспоминание вспыхивает в моем сознании. После того как умер отец, мама, стоя перед гробом, смотрела на него. Рядом с ней находился пастор. Она спросила его: «Сколько нужно времени, чтобы душа покинула тело?» Его ответ навсегда запомнился мне: «Это зависит от того, умер ли человек естественной смертью».

«Мистер Кливленд» умер насильственной смертью. Означает ли это, что его дух все еще здесь и жаждет справедливости? Может быть, мадам Си Ши в самом деле вызовет призрак «Джона Кливленда»?

Гудение постепенно усиливается и заполняет всю комнату.

Призрачный образ проносится по помещению, и все вздрагивают.

Ченза хихикает, и это ослабляет напряжение.

– Наверное, световой трюк, – произносит фон Райх, но громкое шиканье заставляет его замолчать. Несомненно, Чи Линь.

Слышится другой голос, похожий на низкий гул, и я чувствую, что кто-то стоит позади меня. Я хочу обернуться, но, право же, боюсь. Все происходящее становится для меня чересчур реальным.

Позади мадам Си Ши материализуется темная масса, нечто вроде тени, не имеющей определенных очертаний.

Она подплывает ближе к мадам, и между ними происходит оживленный разговор, похожий на невнятное бормотание, какое я однажды слышала в церкви трясунов, или, по словам некоторых, «говорение на языках».

Звучит гонг, потом наступает полная тишина, и темная форма исчезает в ночном воздухе.

Странный гортанный звук вырывается изо рта мадам Си Ши, и, распрямившись, она смотрит прямо на меня.

Мадам открывает рот и неестественным мужским голосом произносит:

– Амелия…

– Несчастный! – выкрикивает леди Уортон. – Тебя убили! Господи, помоги! Тебя убили!

Она встает и хватается за грудь, ловя ртом воздух. Потом ее дыхание становится затрудненным, и леди падает на стул:

– Сердце! Сердце!

Фредерик распахивает дверь в коридор, впуская тусклый свет в комнату, и срывает темную ткань с лампы у двери.

– Кто-нибудь, позовите врача! – кричит капитан.

Меня будто ударили обухом по голове. В шоке, словно пригвожденная к стулу, я не могу шевельнуться, говорить, в то время как вокруг леди Уортон разыгрывается драма. Парализованная чувством стыда и ударом судьбы, я не могу даже повернуть головы, когда ее светлость сажают в кресло-каталку.

Судовой врач склоняется над ней, а фон Райх вывозит ее из комнаты. Лорд Уортон надвигается на меня, а Фредерик вдруг оказывается рядом со мной и пытается сдержать его.

– Вы дьявол! – рычит на меня лорд Уортон. – Если эта нелепая затея убьет мою жену, ее смерть будет на вашей совести, и я добьюсь, чтобы вас отдали под суд.

– Оставьте ее в покое! – кричит ему Сара и обнимает меня за плечи.

Я не могу ничего сказать и только качаю головой, когда Фредерик выводит из комнаты разгневанного лорда.

Передо мной вдруг встает капитан.

– О чем говорил лорд Уортон?

Фредерик подходит к нам и отвечает за меня, а я сижу как парализованная.

– Нелли, Уортоны и господин фон Райх в Египте были свидетелями убийства человека по имени Джон Кливленд. Мисс Нелли Блай считает, что я каким-то образом замешан в том происшествии.

Я съеживаюсь, услышав эти слова.

– В тот самый момент, когда было произнесено имя Амелия, стало очевидно, что она устроила этот фарс, чтобы установить, кто убийца. Нелли Блай действовала из лучших побуждений.

– Чепуха! – Капитан пылает от гнева. – О чем вы вообще думали, когда затеяли это?!

Мне нечего ответить. Я погибла.

– Несчастная женщина, у нее сердечный приступ! – Сейчас капитан уже не сдерживает себя. – Вы могли убить жену английского лорда жестокой и бестактной шуткой. Все, что я слышал о вас, – правда. Вы смутьянка! – Входит его старший помощник, и капитан поворачивается к своему подчиненному. – Препроводите эту даму в ее каюту. Без моего разрешения вы не должны выходить оттуда, – приказным тоном говорит капитан теперь уже мне. – Я не позволю вам нарушать спокойствие на моем судне. Если вы не прекратите свои штучки, я буду держать вас на привязи.

Старший помощник капитана протягивает мне руку, но Фредерик вдруг снова вмешивается:

– Я провожу ее вместе с вами.

Он подает мне руку, я медленно встаю и беру ее. У меня слабость в ногах. Я должна собраться с силами, чтобы не упасть.

Ченза, идущая впереди нас по коридору с вдовой Мердок, оборачивается и смеется.

– Каждый имеет свою цену! – выкрикивает она.

Я не представляю, о чем она говорит. Подавив позыв к рвоте, держась за Фредерика, я ковыляю как старушка.

Когда мы подходим к моей каюте, старший помощник капитана говорит:

– Прошу извинить меня, мисс Блай. Вы знаете, весь экипаж болеет за вас.

Я просто мотаю головой. Я подвела и их тоже.

Фредерик обхватывает меня и обнимает. Я позволяю ему прижать меня к себе, но не отвечаю тем же. Я совершенно опустошена эмоционально.

Он берет меня за голову:

– Я знаю, вами руководили чистые мотивы.

Я наклоняю голову, не в силах смотреть ему в глаза:

– Я идиотка. Меня нужно пристрелить.

– Капитан на это не пойдет. Я надеюсь. – Он улыбается.

– Спасибо, что вы заступились за меня. Вы настоящий джентльмен. Я не заслуживаю вашего участия.

Скрывшись в своей каюте, я закрываю за собой дверь и плетусь к кровати.

Я все еще сижу на ее краю, и перед глазами проплывает вся моя жизнь, когда Сара открывает дверь:

– Вода и хлеб для заключенной! – У нее бутылка шампанского и небольшой торт. – Ты будешь счастлива услышать, что леди Уортон не ушла в мир духов и даже не положена в лазарет, она велела доставить ее в их каюту.

– В их каюту? После того как леди Уортон кричала: «Сердце! Сердце!» Теперь я знаю, о чем шла речь, когда она сказала, что каждый имеет цену.

Сара ставит на стол мою тюремную еду и смотрит на меня:

– Леди Уортон сказала это?

– Нет, Ченза, та, что в красном. Она смеялась надо мной и сказала: «Каждый имеет свою цену».

– На кого она намекала?

– На Чи Линя, евнуха, рупора медиума, ее прислужника. Он выдал мой план другим не за «спасибо».

– А, тогда понятно.

– Что понятно?

– Почему сердечный приступ у леди Уортон был такой наигранный. Я умирала на сцене, когда мне разбивали сердце, более реалистично, чем она со своими патетическими стонами и вздохами.

Я хлопаю себя по лбу.

– Они меня подставили! Вся их компания. Меня нужно пристрелить за глупость.

– Не говори об этом так громко, дорогая. Капитан может услышать.

Часть девятая
ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ
На восток на «железном коне»

59

21 января 1890 года я подплываю ко входу в залив Сан-Франциско. Серое утро с его влажным холодным воздухом и неспокойным морем усиливает чувства уныния и тоски, владеющие мной, когда я стою на палубе буксирного судна и оглядываюсь на «Океаник», медленно превращающийся в темную тень в густом тумане.

Фредерик, Сара и фон Райх среди пассажиров, собравшихся на палубе проводить меня или просто взглянуть на землю, впервые появившуюся в поле зрения за то время, что мы преодолевали пять тысяч миль. Уверена, Уортоны, вдова Мердок и ассистентка тоже находятся на многолюдной палубе, дабы убедиться, что я покинула пароход.

На «Океанике» продолжают плавание Сара и Фредерик, два человека, к которым я неравнодушна, но не могу относиться с полным доверием, потому что они оба что-то утаивают от меня. К Фредерику я питаю чувства посильнее дружеских, несмотря на неискренность с его и моей стороны. Впрочем, я не настолько глупа, чтобы верить, будто он променяет зеленые джунгли Африки на каменные – Нью-Йорка.

Сейчас, когда маленький буксир увозит меня от тех людей, с кем я совершила путешествие протяженностью в полмира и которые могли бы ответить на все мои вопросы, я не могу не испытывать ощущение потери и отчаяния.

Но хуже этого преследующее меня чувство неполноценности. Мне не удалось разоблачить несправедливость. Я так и не узнала, почему «мистер Кливленд» сложил голову. Он доверил мне скарабея с ключом внутри, когда прошептал имя Амелия. Кто она? Его возлюбленная? Кто? Конечно, не та актриса в Гонконге.

Я лишилась уверенности в себе, потому что умиравший у меня на руках человек пытался сообщить причину его смерти, а я не смогла докопаться до нее.

– Прекрати, Нелли! – говорю я вслух. Бесполезно распускать нюни, и легче на душе от этого не станет.

Я еще раз машу рукой «Океанику» – Фредерику, Саре и всем другим, хотя знаю, что они не увидят моего прощального жеста. Я должна смириться с тем, что навсегда рассталась с этой тайной, и двигаться дальше.

Сейчас передо мной стоит одна задача: закончить путешествие.

Не будет преувеличением сказать, что я скорее умру, чем стерплю унижение, если проиграю гонку женщине из журнала «Космополитен», которая показала, что у нее нет ни чести, ни элементарной порядочности, когда вступила в соревнование со мной, даже не сказав мне об этом.

По моим предположениям, конкурентка уже покинула французский порт. Чтобы пересечь Северо-Американский континент на поезде, нужно примерно столько же времени, сколько на пароходе переплыть Атлантику из Кале до Нью-Йорка, если железная дорога через горы Сьерра-Невада не засыпана снегом.

Если засыпана, то это не должно удивлять меня – сейчас январь, разгар зимы.

То, что горы становятся непреодолимыми в результате буранов, должно быть, послужило причиной, по которой ее редактор решил, что путь с востока на запад предпочтительнее, – она, видимо, пересекла Сьерра-Неваду более двух месяцев назад.

Скоро я буду на вокзале, и из телеграфных сообщений, передаваемых железнодорожниками о состоянии их линий, узнаю, не потерпела ли я уже поражение. Если каким-то чудом рельсы расчистили, то мы будем голова в голову на финишной прямой, и мне не видать покоя, пока я – если я – не пересеку черту первой.

А еще я питаю слабую надежду, что мою конкурентку смоет за борт во время шторма в Атлантике и она закончит круиз в морской пучине.

Отворачиваюсь от «Океаника» и иду на нос буксира с глупой мыслью, что, стоя там, я скорее миную Золотые Ворота, чем находясь на корме, и эти несколько секунд помогут мне одержать победу.

Хотя еще предстоит преодолеть расстояние в тысячи миль, но я испытываю огромное чувство облегчения оттого, что снова в своей стране, где мне не надо опасаться ареста или неприятностей, вызванных чьими-либо темными махинациями. Отраднее всего, что не нужно постоянно быть начеку, не думать, что меня того и гляди столкнут за борг или ударят ножом в спину.

Ключ все еще спрятан в моем ботинке, и я все еще не знаю, от чего он, почему был важен для «мистера Кливленда», и почему кто-то очень хочет завладеть им. Как поступить с ним в дальнейшем, я решила: передам его в британское посольство в Вашингтоне, после того как заручусь обещанием, что они найдут Амелию условного мистера Кливленда. Ей лично нельзя отдавать ключ, иначе она окажется в опасности.

Ключ стал причиной смерти двух человек в Египте, еще одного – во время представления иллюзиониста посреди океана, да и я чуть не лишилась жизни, причем дважды.

Если бы я только могла потереть этот ключ как лампу джинна и узнать наконец все его секреты.

Из капитанской рубки выходит человек и становится рядом со мной на носу.

– Добро пожаловать в Сан-Франциско, мисс Блай. Я Генри Стюарт из портовой администрации Сан-Франциско. Мне поручено доставить вас как можно скорее на Оклендский железнодорожный вокзал.

– Очень любезно с вашей стороны. Известно ли что-нибудь о горных перевалах? Они все еще занесены снегом?

– Об этом мы узнаем, только когда прибудем на вокзал, но два часа назад дела обстояли именно так. Вы знаете, есть еще один маршрут – по центральной долине и через южную пустыню.

– Не намного ли он длиннее, чем через горы?

– Да, на это потребуется немало времени.

Когда буксир приближается к причалу, я вижу группу людей, размахивающих руками и выкрикивающих мое имя.

– Добро пожаловать, Нелли Блай! С прибытием, Нелли Блай!

Я улыбаюсь и машу им в ответ.

– Откуда они знают, что я уже здесь?

Мистер Стюарт усмехается.

– О вас говорит весь город, говорит вся страна. Когда стало известно, что вы выплыли из Иокогамы, все очень обрадовались. Если вы не возражаете, мы подойдем ближе к причалам, когда будем огибать полуостров по пути к Окленду на другой стороне залива. Жители Сан-Франциско хотят взглянуть на вас, и это займет всего несколько минут.

– Чудесно, – говорю я, хотя мне совсем нежелательно терять эти минуты. – Жаль, что у меня нет времени, чтобы посмотреть ваш замечательный город и поблагодарить всех его жителей за поддержку.

– Поскольку самые известные кварталы города располагаются на холмах, обращенных в сторону залива, вы много чего увидите прямо с буксира. – Он показывает на трамвай, ползущий на холм. – Это канатный трамвай. Вы знаете, как они были изобретены?

Я качаю головой.

– Раньше кнутами погоняли лошадей, тянувших по скользкой булыжной мостовой трамвай в крутой подъем. Лошади скользили, до смерти выбивались из сил и не могли удержать скатывавшийся назад вагон. Спас положение местный инженер Эндрю Халлиди, которому пришла в голову мысль тянуть вагоны тросом в углублении между рельсами, приводимым в движение электричеством.

– Слава Халлиди!

Пока мистер Стюарт певучим голосом рассказывает о яркой истории города, я продолжаю махать рукой людям, которые стоят на причалах и приветствуют меня. Появилось солнце, и уныние и тоска, испытываемые мной, когда я сошла с парохода, улетучились, но тревога осталась.

Люди приветствуют меня как героя-победителя, словно путешествие вокруг света я совершаю для всех американцев, – путешествие, которое поможет связать нас с обширными пространствами Земли, где о нас так мало знают. Но гонка еще не выиграна, и радость победы может легко обернуться горечью поражения.

Сан-Франциско пока не соединен мостом с восточным берегом залива, поэтому трансконтинентальная железная дорога заканчивается в Окленде и пассажиров и грузы перевозят на судах в Сан-Франциско.

Как только мы причаливаем, мистер Стюарт вступает в разговоры с какими-то людьми, стоящими на причале, и возвращается с улыбкой.

– Поезд ждет вашего прибытия и готов отправиться, как только вы займете свое место. Все хотят, чтобы вы победили.

– Как перевал в горах?

– Все еще засыпан, но, насколько мне известно, для вас предусмотрен альтернативный вариант.

«Все еще засыпан» – эта мысль сидит в голове, когда меня ведут к поезду с одним пассажирским вагоном. Я не верю своим ушам, когда мне говорят, что это специальный поезд для меня.

«Литерный мисс Нелли Блай» состоит из красивого пульмановского вагона «Сан-Лоренцо», служебного вагона, локомотива, носящего название «Королева», одного из самых скоростных у железнодорожной компании «Сазерн пасифик», и тендера с углем и дровами для паровоза.

– Когда вы хотите прибыть в Нью-Йорк, мисс Блай? – спрашивает меня начальник пассажирской службы «Атлантик энд пасифик систем».

– Не позднее чем в субботу вечером.

– Очень хорошо, мы доставим вас вовремя, – спокойно говорит он. – По крайней мере на первом отрезке пути «Королева» довезет вас до Чикаго.

– Как вы доставите меня туда вовремя, если перевал еще закрыт?

– Мы поедем по маршруту, который выбрал мистер Пулитцер. Должен сказать, он намного свободнее. Вместо того чтобы ехать прямо на восток, в Чикаго, вы направитесь на юг, далее на юго-запад по пустыне через Аризону и Нью-Мексико, а потом повернете на север, в сторону Чикаго. Этот путь на пятьсот миль длиннее, но там меньше снега и менее интенсивное движение.

Когда я сажусь в поезд, мне представляются кондуктор, проводник, машинист и кочегар.

– Буду гнать на полной скорости, – с гордостью заявляет машинист.

– А я разогрею котел докрасна, – объявляет кочегар.

Меня переполняет такой энтузиазм, что хочется самой внести какой-то вклад в теперь уже общее дело.

– Если вы устанете кидать уголь в топку, – говорю я кочегару, – я помогу вам: буду кидать, пока «Королева» не полетит.

Сменив средство передвижения с парохода на паровоз, я ловлю себя на мысли, что в течение последних двух месяцев зависела от силы рук кочегаров, кидавших уголь в топки, и что мне все это время везло, поскольку ни машины, ни люди не подвели меня.

Скрестив пальцы, я молю Бога, чтобы удача и в дальнейшем сопутствовала мне.

В первый день мы идем с хорошей скоростью, но вдруг раздается гудок, и мы ощущаем толчок, словно во что-то ударились. Скрипят тормоза, и поезд останавливается. Мы выходим посмотреть, что произошло. Первая моя мысль – сейчас будет задержка.

Небо затянуто тучами, идет град, и, выйдя из вагона, мы видим, что нам навстречу двигаются два человека. Проводник, вышедший встретить их, вскоре возвращается.

– Мы налетели на дрезину. – Он показывает на груду искореженного металла и поломанные доски – все, что осталось от четырехколесной платформы с ручным управлением, на которой ехали железнодорожные рабочие.

Когда они подходят к нам, один из них с возмущением и удивлением на лице говорит:

– Вы несетесь как очумелые.

– Спасибо, рада слышать это, – отвечаю я, и мы все смеемся. – Кто-нибудь пострадал? – спрашиваю я с волнением.

– К счастью, нет.

Слава Богу, все обошлось, люди целы и не очень сердятся. Мы прощаемся с ними, машинист нажимает на рычаг, и мы снова в пути.

Следующая остановка в городе Мерсед. Там у вокзала собралась большая толпа, одетая по-праздничному.

– Что, у них пикник? – спрашиваю я.

– Нет, они пришли посмотреть на вас.

– На меня? О Боже!

При моем появлении раздаются громкие приветственные возгласы, до смерти пугающие меня, и оркестр начинает исполнять «Голубые глаза Нелли».

Мне передают большой подносе фруктами, сладостями и орешками – презент от миловидного молоденького продавца газет, но у меня возникает такое чувство, будто это был подарок от какого-то короля.

Мы машем руками, кричим «спасибо», и наш экспресс трогается.

Нам, трем единственным пассажирам в вагоне, остается только любоваться красотами страны, по которой мы несемся, как облако по небу, или читать, или считать телеграфные столбы, или играть с обезьянкой.

Не имея желания что-либо делать, кроме как спокойно сидеть, я отдыхаю телом и душой. Да и делать мне нечего. Я не могу ускорить события или что-либо изменить, и, видимо, поэтому ко мне приходит понимание, что в деле с убийством «мистера Кливленда» аналогичная ситуация. Я не в состоянии на нее повлиять. Я могу только сидеть и ждать, когда поезд доставит меня к конечному пункту моего путешествия. Тогда я пойду в британское посольство, отдам ключ и попрошу найти Амелию.

Поэтому я закрываю глаза и просто наслаждаюсь быстрой ездой, и мне страшно представить, что поезд остановится.

Когда мы делаем следующую остановку, весь город выходит приветствовать меня, и мне дарят фрукты, вина и цветы – все, что производится в округе Фресно, Калифорния.

Мужчин привлекает мой обгорелый нос, они интересуются, какие задержки были в пути и какое расстояние я оставила позади, а женщины хотят увидеть мое платье, в котором я путешествовала вокруг света, и кепку, что я носила, спрашивают про мой саквояж и обезьянку.

Мужчина, стоящий позади толпы, кричит:

– Нелли Блай, мне нужно подойти к вам!

Толпе, как и мне, любопытно узнать, чего он хочет, и люди расступаются, пропуская его вперед к площадке вагона.

– Нелли Блай, вы должны дотронуться до моей руки, – взволнованно говорит он.

Почему бы не порадовать человека. Я тянусь к нему и касаюсь его руки. Он кричит:

– Теперь вам наверняка повезет – у меня в руке левая задняя лапа кролика!

Я ничего не знаю про левую заднюю лапу кролика, но позднее мой поезд благополучно пересекает мост, который держался только на винтовых домкратах, и рухнул, едва мы успели проскочить. После того как мы избежали катастрофы, у паровоза, переведенного от нас на другой путь, отлетело колесо. В такие моменты я вспоминала о левой задней лапе кролика и думала – а может быть, в этом что-то есть. А еще о том, не отведет ли она несчастья, которые, по-видимому, приносит ключ, спрятанный в каблуке моего ботинка.

В другом месте, где меня опять приветствует большая толпа, кто-то кричит:

– Нелли, на слоне вы катались?!

Когда я отвечаю «нет», этот человек опускает голову и уходит, и мне кажется, что я подвела его.

Потом мы останавливаемся в городе, где полиции приходится сдерживать толпу. Все хотят пожать мне руку. Одного из полицейских оттесняют в сторону, а другой, видя, какая судьба постигла его товарища, поворачивается ко мне:

– Толпу мне уже не сдержать, но руку я вам пожму.

Однако пока он пытается дотянуться до моей руки, толпа увлекает его в сторону.

Вся поездка по центральной долине Калифорнии и пустынным районам юго-запада проходит по тому же сценарию: на каждой станции я свешиваюсь с площадки и обеими ладонями жму протянутые мне руки, а когда поезд трогается, люди бегут за нами и хватают меня за руки, пока им это удается.

Руки у меня болят, но я не обращаю внимания на такую ерунду. На всем пути следования я слышу добрые пожелания, получаю поздравительные телеграммы, мне дарят фрукты и цветы, встречают и провожают приветственными возгласами, жмут руки. И локомотив, несущийся как сумасшедший по цветущим долинам и среди заснеженных гор, увлекает за собой красивый вагон, наполненный ароматами цветов.

Все это время я живу текущим моментом и забываю обо всех моих заботах и тревогах. «Мистер Кливленд» больше не причиняет мне беспокойства. Я дома, счастливая, довольная и в безопасности.

– Выходи, и мы изберем тебя губернатором, – говорит один житель Канзаса, и я верю, что они так и сделают, если судить по радушному приему, устроенному мне.

Невозможно сказать, в каком месте меня встречали с большей теплотой. Более десяти тысяч человек приветствуют меня в Топеке. Сказать, что мне оказывают почтение, было бы сильным преуменьшением. Все проявляют ко мне доброту, хотят, чтобы я закончила путешествие вовремя, словно на карту поставлена их собственная репутация.

Только ночью, когда я лежу в кровати и слушаю ритмичный стук колес, снова сомнения и опасения закрадываются в душу и в сознании звучит навязчивый вопрос:

«Какого теперь ждать подвоха?»