Текст книги "Иллюзия убийства"

Автор книги: Кэрол Макклири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

48

Мы входим через ворота во двор, где вокруг стола для азартных игр собралась толпа. Несколько бездельников отделяются от нее и лениво плетутся за нами. Тюрьма совсем не похожа на то, что называется тюрьмой. На первый взгляд она напоминает кривой переулок в поселке.

Когда мы проходим мимо выставленных на сушку гончарных изделий, женщина, изготавливающая горшки, прекращает работу, очевидно, чтобы посудачить о нас с другой женщиной, которая ставит их в ряды.

– Место казни, – говорит Ай Сун, показывая широким движением руки на площадку длиной примерно семьдесят пять футов и шириной двадцать пять футов по передней стороне и сужающуюся к дальней стороне.

Площадка в одном месте очень красная, и на мой вопрос, почему так, Ай Сун, ковырнув темно-красную землю носком ботинка с белой подошвой, безразлично отвечает:

– Вчера здесь отрубили головы одиннадцати преступникам.

Фредерик отходит назад к гончарной мастерской и говорит мне:

– Я видел столько крови людей и животных, что мне хватит на несколько жизней.

Ай Сун уточняет, что обычно одновременно казнят десять – двадцать человек. В среднем за год получается около четырехсот. И еще наш гид добавляет, что за один 1855 год в этом «переулке» обезглавили пятьдесят тысяч повстанцев.

Я содрогаюсь при мысли, что так много душ было насильственно отправлено на небеса или в ад из-за политических разногласий.

Слушая Ай Суна, я замечаю несколько грубо сколоченных деревянных крестов, прислоненных к высокой каменной стене. Предположив, что они предназначены для каких-нибудь религиозных целей до и во время казней, я спрашиваю о них гида.

Дрожь пробегает у меня по спине, когда я слышу ответ:

– В Китае приговоренных к смерти женщин привязывают к деревянным крестам и четвертуют. Мужчинам отрубают голову одним ударом, если они не злейшие преступники. Злейших преступников казнят, как женщин, чтобы они умирали более позорной смертью. Их привязывают к крестам и душат или четвертуют. При четвертовании людей расчленяют и потрошат полностью, прежде чем они успевают умереть. Не желаете ли взглянуть на отрубленные головы?

Ай Сун настолько красочно и с такими подробностями живописует жестокости, что невольно думаешь – не выдумка ли все это? Потому я холодно говорю:

– Конечно, давайте несите сюда свои головы.

По совету Ай Суна я даю серебряную монету какому-то человеку, у которого руки испачканы глиной. Он идет к нескольким бочкам, стоящим рядом с деревянными крестами, опускает в одну из них руку и достает голову!

– В бочках известь, – поясняет Ай Сун. – После казни преступников их головы бросают туда. Когда бочки наполняются доверху, их опорожняют и используют снова. Если заключенные умирают в тюрьме, им всегда отрубают голову, а потом хоронят.

По словам нашего гида, если к смертной казни приговаривается какой-нибудь богач, он может без особых хлопот купить человека на замену, которого казнят вместо него. Китайцы весьма спокойно относятся к смерти; кажется, она не сильно пугает их.

Я иду за Ай Суном к зданию тюрьмы и удивляюсь, что все двери открыты. Но когда вхожу внутрь, то вижу, что на шеях всех заключенных закреплены толстые тяжелые доски, потому двери и не заперты: в этом нет необходимости.

Потом мы идем в здание суда, большое квадратное помещение с мощенными камнем полами. В небольшой комнате справа от входа нас представляют некоторым судьям, покуривающим опиум во время отдыха. В другой комнате судьи играют в фан-тан. [32]32
  Китайская азартная игра, основанная на угадывании числа бобов в горшке. Карточная игра фан-тан получила это название без какой-либо связи с китайской.


[Закрыть]При входе находится большое игорное заведение. Я не думаю, что здесь должным образом отправляется правосудие.

– А сейчас вы можете увидеть инструменты убеждения, – со смешком говорит Ай Сун.

Двое судей ведут нас в камеру с орудиями пыток: плетьми из расщепленного бамбука, тисками для больших пальцев, воротами для подвешивания людей за большие пальцы и другими подобными приспособлениями.

Две пары носильщиков втаскивают в камеру две висящие на жерди корзины. В каждой из них человек в неудобной позе: колени цепями подтянуты к подбородку. Как оказывается, это воры.

Судьи объясняют нам через гида, что их схватили на месте преступления, когда они брали то, что им не принадлежит, поэтому руки воров положат на плоские камни и раздробят все кости ударами камней.

Потом их отправят в больницу на «лечение».

Я отказываюсь смотреть наказание.

От одного американца, многие годы прожившего в Кантоне, я слышала еще об одном, самом ужасном и мучительном наказании, когда-либо придуманном людьми: на небольшом мосту над протокой раздетых донага преступников подвешивали в тонкой проволочной сетке. При входе на мост раскладывали острые ножи, и каждый прохожий был обязан нанести порез висящему в проволочном гамаке страдальцу.

Однако, по словам Ай Суна, пытка бамбуком еще страшнее – и не такая уж большая редкость в Китае, как можно было бы предположить, учитывая ее жестокость.

Причиняющая долгую, мучительную, невообразимую боль, эта самая жестокая и чудовищная пытка приводит в ужас только при мысли о ней.

Преступников, подвергаемых такому наказанию, привязывают над бамбуковым ростком голыми, с расставленными в стороны ногами.

Чтобы я поняла всю чудовищность казни, Ай Сун поясняет, что, хотя бамбуковый росток похож на безобидную спаржу, он тверд как железо. Когда бамбук начинает подниматься, ничто не может остановить его. Он может проткнуть все, что угодно, во время роста. Пусть это будет асфальт или что-нибудь такое же плотное, бамбук проходит сквозь препятствие, будто его нет вовсе.

Он растет с удивительной быстротой вертикально вверх в течение тридцати дней. За это время бамбук может достичь высоты в семьдесят пять футов. Потом его рост прекращается. Тогда он покрывается прочной, как раковина, корой, и его листья медленно разворачиваются. Они мягкие и воздушные, тоньше, чем у ивы.

И вот во время роста бамбук проходит насквозь через человека, который медленно умирает стоя, находясь в сознании, потом у него начинается жар, и в конце концов после нескольких дней страданий наступает конец.

– Еще страшнее, когда человека привязывают к столбу под палящим солнцем, обмазывают негашеной известью и ничего не дают, кроме воды, – продолжает свой рассказ Ай Сун. – Человек терпит и терпит из последних сил, потому что только так может остаться в живых. В конце концов он не выдерживает и начинает пить воду, которая всегда стоит в пределах его досягаемости. Как только человек напивается, то потеет, и пот вступает в реакцию с известью, вызывая сильное жжение.

У меня кружится голова, и я чуть не теряю сознание, когда мы уходим из пыточной, а Ай Сун продолжает описывать еще более ужасные наказания. Например, пойманного вора подвешивают за руки, вывернутые назад. Он остается в живых, пока напрягает мышцы, но как только расслабляет их, разрываются кровеносные сосуды и жизнь покидает его вместе с вытекающей кровью.

Этих несчастных всегда подвешивают так в общественном месте, говорит Ай Сун, и чиновники наблюдают, чтобы никто не мог освободить их.

Друзья приговоренного к смерти обычно просят представителя власти его пощадить. Если они могут возместить стоимость похищенного им, то вора снимают с дыбы и отпускают. Если нет, то преступник висит, пока ему не откажут мышцы, и он не умрет.

Еще – человека закапывают по горло в землю лицом к солнцу. Веки закрепляют так, чтобы он не мог закрыть их, и в таком положении его оставляют умирать.

Кроме того, чтобы наказать преступника, ему загоняют под ногти бамбуковые щепки и поджигают их.

– Хватит! – кричу я удивленному гиду. – Вы мучаете меня.

– Вы суеверны? – спрашивает меня чуть позже Ай Сун.

– Суеверна? Наверное, как все.

– Вы хотите попытать счастья?

Я думаю о навязанной мне гонке до финишной черты и отвечаю утвердительно.

– Тогда мы отправимся в Храм пятисот богов, и вы узнаете свою судьбу.

Фредерик неотступно следует за нами. В храме Ай Сун ставит ароматические палочки в медный сосуд перед богом удачи. Потом он берет со стола две деревяшки. Отполированные и грязные от частого пользования, они, если их соединить вместе, по форме напоминают грушу.

Держа эти деревяшки – китаец называет их голубем удачи – сложенными вместе плоскими сторонами, он совершает ими три круговых движения над тлеющими ароматическими палочками и бросает их на пол.

– Если одна половина голубя удачи падает выпуклой стороной вверх, а плоской вниз, значит – повезет. Если они упали в одинаковом положении – не повезет. Как видите, мне не повезет, потому что они обе лежат на одной и той же стороне.

Результатом он явно недоволен.

Теперь я беру голубя удачи. От волнения у меня трясется рука, и я чувствую, как подпрыгивает сердце, когда я совершаю круговые движения над горящими палочками.

Бросаю деревяшки. Одна падает одной стороной вверх, а вторая – другой. Я с облегчением вздыхаю и улыбаюсь.

Мне должно повезти.

Теперь очередь Фредерика, но он отказывается от гадания:

– Я сам творец своего счастья.

49

Ай Сун ведет нас в здание, где, как он говорит, будет приятно вкусить легкие китайские блюда. Пройдя через ворота в высокой стене, мы оказываемся в прелестном саду перед невозмутимой гладью озера. На противоположном берегу низкие деревья свисающими ветками касаются неподвижной воды, в которой стоят длинноногие аисты, грациозные птицы, знакомые мне по рисункам на китайских веерах.

Гид приводит нас в комнату, отгороженную от внутреннего двора большими резными воротами. Внутри стоят жесткие деревянные стулья и столы.

Мы садимся за стол и слышим пение под странные, тоскливые звуки тамтама и пронзительной флейты.

– Мы в Храме мертвых, – говорит нам Ай Сун.

Я вспоминаю, что сегодня Рождество.

– Мы совершаем рождественскую трапезу в Храме мертвых, – обращаюсь я к Фредерику.

– Будем надеяться, мертвые не помешают нам насладиться вкусной пищей.

Пока мы едим, Ай Сун рассказывает нам о посмертном ритуале.

– Когда умирает человек, ночью разжигают костер и бросают в огонь вещи домашнего обихода, такие как шкатулки, где хранились деньги, коробки, в которых лежала женская одежда, и прочее, в то время как священнослужители играют на флейтах. Демон покидает тело покойного, чтобы сохранить его собственность, а назад уже не может возвратиться, и тогда душа спасена.

Я поднимаюсь по высоким каменным ступеням к водяным часам, которым, по словам Ай Суна, пятьсот лет, и они никогда не останавливались, и их никогда не чинили.

В небольших нишах в каменной стене стоят божки, а перед ними дымятся ароматические палочки. Водяные часы состоят из четырех медных сосудов – каждый величиной с деревянную бадью, – расположенных друг под другом лесенкой. Они соединены желобом, по которому вода переливается из сосуда в сосуд. Деревянная линейка, прикрепленная к нижнему сосуду, поднимается по мере наполнения его водой, указывая час.

Для горожан время отмечают на доске, висящей рядом с храмом. Самый верхний сосуд наполняется водой раз в сутки, и другого обслуживания для часов не требуется.

Когда я спускаюсь к двери внизу лестницы, какой-то человек, одетый во все черное, вдруг выхватывает мою сумочку, сильно толкает меня, так что я падаю, и выбегает через дверь.

Я вскакиваю и кидаюсь к двери, а за ней вдруг оказывается группа людей, которые не дают мне открыть ее.

Фредерик находится снаружи. Он кричит «стой!» убегающему человеку и бросается за ним в погоню. Я же, кипя от негодования и пронзительно визжа, давлю на дверь.

Люди с другой ее стороны расступаются, и я, прорвавшись сквозь них, несусь в том направлении, в каком скрылись Фредерик и вор. Я не пробежала и десятка шагов, как из-за угла дома выходит Селус и с видом победителя отдает мне сумочку.

– Отнял.

– Воры никогда не упускают случая и делают свои дела за считанные секунды. – Я проверяю содержимое сумочки.

– Он бросил ее, когда я догонял его. Что-нибудь пропало?

– Нет.

– Прекрасно. Значит, голубь счастья не обманул – вам повезло.

– Какое же это везение, если у меня воруют сумочку! Разве везением назовешь, когда толпа вдруг собралась у двери, и я не могла броситься за жуликом.

Я киплю от негодования и прошу Ай Суна немедленно доставить меня на «Пувань».

Ясно как божий день – похитителю нужны были не деньги, а ключ.

Также очевидно, что Фредерик специально организовал наше посещение места, где можно легко устроить такую «операцию», а это значит, что гид тоже в ней задействован.

После этого случая я холодна и сдержанна с Фредериком.

– Попросите на чай у вашего приятеля воришки, – говорю я Ай Суну, когда он доставляет нас к забортному трапу судна, отказав гиду в вознаграждении.

Тот ничего не отвечает, а только сверкает на меня виноватым и обиженным взглядом.

Всему есть предел – не хватает еще платить за то, что тебя пытались ограбить.

После нашего возвращения на «Пувань» я не могу избавиться от ощущения внутренней пустоты. Сегодня Рождество, и мне жаль, что я не дома за праздничным столом.

Страдая от тошноты и головной боли, я иду в свою каюту, и вскоре мы отплываем обратно в Гонконг.

Вор ничего не украл у меня, за исключением последней надежды, что Фредерик проводит со мной время, потому что питает ко мне симпатии.

И еще я лишилась чувства безопасности. Я в Китае, за тысячи миль от махдистов и Порт-Саида, а со мной все еще может произойти что угодно.

Ощущение такое, словно я проиграла очередное сражение.

50

В последний вечер в Гонконге помощник капитана «Океаника» и один из пассажиров, с которым мы вместе поплывем на пароходе через Тихий океан, зовут меня посмотреть постановку «Али-Баба и сорок разбойников» в исполнении артистов любительского драматического клуба Гонконга.

Они говорят мне, что в театре Гонконга редко выступают профессиональные труппы, но эти актеры-любители английской колонии своим мастерством практически не уступают маститым артистам. Помощник капитана утверждает, что в спектакле заняты лучшие люди города и что члены клуба сами шьют костюмы для выступлений. У молодых офицеров расквартированных здесь полков также обнаружились артистические способности.

Мы отправляемся в театр в паланкине, потому что на запряженных лошадьми экипажах проехать по узким улицам очень проблематично. К тому же красиво одетые женщины, выходящие из паланкинов, расцвеченных китайскими фонариками спереди и сзади этого своеобразного транспортного средства, смотрятся весьма эффектно. Конечно, иметь экипаж – роскошь, но еще большая роскошь владеть своим собственным паланкином с постоянным штатом носильщиков.

Отделанный серебром паланкин с шелковыми драпировками можно купить, как я поняла, за двадцать или чуть больше долларов. У некоторых женщин по четыре, а то и восемь носильщиков; они стоят недорого, поэтому можно позволить себе сразу нескольких. Каждый член семьи с хорошим достатком в Гонконге имеет собственный паланкин и личных носильщиков, готовых в любой момент приступить к работе.

Многие мужчины предпочитают переносные плетеные кресла без навеса со свисающей подножкой, а женщины – полностью закрытые паланкины, чтобы на них не смотрели во время прохождения по улице. У хорошо оборудованных паланкинов имеются удобные кармашки и ящички для вещей и зонты.

«Арабские ночи» – новая версия старой сказки на основе местного колорита, поставленная армейским капитаном; музыка написана брандмейстером шотландского полка. Красивые и красочные декорации придуманы и созданы двумя военнослужащими, как и световые эффекты.

Атмосфера в театре чарующая. Шуршание мягких платьев, аромат цветов, взмахи вееров, негромкий говор довольной публики, миловидные женщины в вечерних платьях под руку с приятными мужчинами также в вечерних костюмах, как предписано правилами хорошего тона, – что может быть восхитительнее всего этого?

Когда в зал входит губернатор, все встают, и оркестр исполняет «Боже, храни королеву».

Спектакль хорошо поставлен, актеры играют выразительно, особенно тот, кто исполняет роль Удирающего по переулку. [33]33
  Во времена королевы Виктории так называли человека, который украдкой убегал из дома, когда к нему приходил домовладелец за квартплатой. – Редакция.


[Закрыть]

После того как Али-Баба находит пещеру сорока разбойников и приносит часть их сокровищ в дом брата, он встречает Моргану, хитрую девушку-рабыню.

Я не могу оторвать от нее глаз, потому что узнаю ее.

– Что вам известно о ней? – шепотом спрашиваю я у помощника капитана, слывшего знатоком гонконгских театральных постановок.

– Профессиональная актриса; кажется, австралийка. Ее занесло сюда, после того как развалилась их бродячая театральная труппа. Зовут ее Вирджиния Лин.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не сказать ему, что совсем недавно она представилась Амелией Кливленд и убежала от меня из отеля.

Как только заканчивается спектакль, я, извинившись перед своими приятелями, оставляю их и иду ждать ее у служебного выхода.

Она появляется с двумя мужчинами, но потом они расходятся в разных направлениях. Я догоняю ее.

– Добрый вечер, Амелия.

Она сверкает на меня глазами.

– Уйдите.

– Вы будете говорить со мной или с полицией?

Она останавливается и поворачивается ко мне лицом:

– Я не сделала ничего такого, чтобы мной заинтересовалась полиция.

Я подхожу к ней почти нос к носу и смотрю прямо в глаза:

– За исключением того, что вы пытались украсть ценный предмет, выдав себя за другого человека.

Она отступает на шаг назад:

– Я всего лишь выполняла просьбу.

– Просьбу? Посмотрим, не вызовет ли это у полиции такое же подозрение, как у меня.

– Что вам угодно? Уйдите, убирайтесь отсюда, продолжайте свое дурацкое путешествие! Оставьте меня в покое! У меня и без вас хватает неприятностей!

– У вас их будет еще больше, если вы не скажете, почему выдали себя за жену Джона Кливленда.

– Меня просто взяли на эту роль, и только.

– Кто взял? Селус?

– Кто?

– Скажите мне, кто нанял вас.

– Я не знаю имени. Одна женщина предложила мне два фунта стерлингов, чтобы я пошла в гостиницу и сказала вам, что я жена Джона Кливленда и пришла взять принадлежащую ему вещь.

– Какая женщина?

– Я не знаю; она не назвала свое имя.

– Как она выглядела?

Вирджиния Лин задумывается.

– Не могу сказать. Она встретилась со мной в темноте, такой же как сейчас. Я толком не видела ее. На ней была высокая модная шляпа с плотной вуалью.

– Какого цвета были ее волосы?

Актриса пожимает плечами:

– Я не могу сказать точно. Может быть, каштановые. – Она качает головой. – Я не знаю.

– Какой у нее голос?

– Тоже не знаю. У вас американский акцент. У нее был английский.

– Что еще она сказала вам?

– Сказала: она жена Джона Кливленда, а он дал вам что-то такое, что принадлежит ее семье.

– Эта женщина сказала, что конкретно?

– Нет. Она только просила сказать вам, что я его жена, а вы якобы знаете, что дать мне.

– Она объяснила вам, почему не хочет сама прийти ко мне?

– Я задала ей этот вопрос. Она ответила, что слишком переживает из-за случившегося. Вот все, что я знаю. Я заработала два фунта и головную боль. Оставьте меня.

– Было ли что-нибудь особенное в ее внешности, одежде? Брошь, ожерелье?..

– Ее ботинки. Высокие каблуки, экзотическая кожа, светло-коричневая, с мешочками и дырочками или трещинами в них, вроде как змеиная кожа или что-то похожее на нее.

Мы расстаемся, она чуть ли не убегает, а я беру паланкин, чтобы вернуться в отель.

Очевидно, что две женщины подходят под описание, данное актрисой: леди Уортон и Сара. Важная деталь – акцент. Я слышала, что Сара имитирует английский акцент.

Также очевидно, что половина европеек в Гонконге могут подходить под нечеткое описание Вирджинии.

Не отпадает и Фредерик Селус. Он плетет интриги с обеими женщинами. Возможно, он и устроил эту петрушку. Неплохая идея, чтобы актрису наняла женщина: ей легче скрыть свое лицо под большой шляпой, шарфом и вуалью. Рост, фигуру и возраст женщине тоже гораздо легче скрыть, чем мужчине.

Убийство в Египте и международные заговоры, протянувшиеся на тысячи миль и грозящие следовать за мной, пока я буду огибать вторую половину света, – все это чересчур много для молодой женщины из городка Кокранс-Миллз, штат Пенсильвания, с населением пятьсот четыре человека.

Особенно когда появилась другая женщина, прибавившая мне забот и огорчающая меня тем, что превратила мою увлекательную гонку со временем в конкурентную борьбу.

Часть восьмая
ДЕНЬ СОРОК ПЯТЫЙ
Страна микадо

51

Первым делом, поднявшись на борт «Океаника», я должна скорее идти в свою каюту, дабы убедиться, что оба места моего багажа и обезьянка доставлены в целости и сохранности с «Ориентала».

Я встречаю горничную в коридоре и интересуюсь своим питомцем.

– Мы познакомились, – сухо отвечает она.

Она закатывает рукав и показывает, что ее рука забинтована от запястья до плеча.

– Что вы сделали? – спрашиваю я с испугом.

– Я ничего не делала, а только кричала. Делала обезьяна.

Я недолго слушаю ее жалобы и иду в свою каюту на встречу с дьяволенком. Увидев меня, он поднимает визг и сквозь прутья клетки швыряет в меня орехи.

– Если будешь безобразничать, я тебя вышвырну за борт!

Он отвечает мне на своем обезьяньем языке, которого я, к счастью, не понимаю.

Незадолго до того, как нам предстоит отойти от пирса и отправиться в плавание к берегам Японии, я выхожу из каюты и вижу в коридоре самую таинственную затворницу на судне с телеграммой в руке.

Сара корчит мне гримасу:

– Ну вот, по крайней мере я в не меньшем почете, чем скаковая лошадь. – Я удивленно вскидываю брови, а она качает головой: – Не обращай внимания, милочка, это просто мысли вслух. Я хочу, чтобы ты пошла со мной посмотреть на мадам Си Ши.

Обезьянка пронзительно визжит на нее позади меня.

– Что это? – удивляется Сара.

– Моя ошибка.

Когда мы поднимаемся на верхнюю палубу, актриса сообщает мне, что прославленная китайская медиум ждет у забортного трапа, а помощник капитана проверяет ее посадочные документы.

– Я видела выступление Си Ши в Париже три года назад. У нее настоящий дар вызывать души умерших.

– Может быть, попросить ее вызвать Джона Кливленда?

Мы становимся у перил рядом с другими пассажирами, собравшимися посмотреть на мадам Си Ши. Элегантный паланкин с задернутыми занавесками стоит внизу забортного трапа. Рядом с паланкином носильщики и, одетые в черное, мужчина и две женщины – как я полагаю, слуги медиума.

На палубу выходит помощник капитана и дает разрешение на посадку. Паланкин начинает подниматься по забортному трапу.

– Как видно, она привилегированный пассажир, – замечаю я. – Даже королевы сами поднимаются на борт.

– Она ни за что не стала бы делать этого, – говорит Сара. – И ты увидишь почему.

На верху трапа занавески паланкина открываются, и появляется худенькая женщина ростом меньше, чем мои пять футов. Она напоминает керамическую куклу, очень красивую, изящную и хрупкую. Одно неосторожное движение – и она разобьется на миллион кусочков. На ее бледном белом лице ярко выделяются красные губы и щеки. На глаза наложены бирюзовые тени, очерченные темно-зеленой краской. Ее черные как смоль волосы лежат кольцами, образуя большой пучок на темени. Из этой прически торчат небольшие восточные палочки с очень маленькими желтыми перьями на конце. Мне не видно ее рук, они спрятаны в складках цветастого шелкового халата, скрывающего фигуру медиума. На ней замечательное платье из шелка, расшитое золотой и серебряной нитями, такое же красное, как и ее зонт.

Когда служанки помогали ей выйти из паланкина, я поняла, почему забортный трап был бы для нее непреодолимой горой. Ее ступни, стиснутые башмачками, необычно маленькие и похожи на обрубки.

– Лотосовые ножки, – шепотом говорит Сара.

Вся компания – слуга впереди, а за ним две служанки, на чьи руки опирается мадам Си Ши, – пересекает палубу и направляется к двери, ведущей во внутреннее помещение. Даже с посторонней помощью при ходьбе медиум раскачивается из стороны в сторону больше, чем обычный человек, тем не менее ее движения грациозны и даже, можно сказать, эротичны.

– Лотосовые ножки? – переспрашиваю я.

– Да. Девочкам ноги туго затягивают, в результате чего они не растут и деформируются. Длина ступни может быть всего три дюйма. Про Си Ши говорят «золотой лотос», потому что маленькая нога считается признаком изящества женщины.

Я смотрю вниз на свои ноги. Для женщины они не слишком большие, но в сравнении с ногами Си Ши выглядят как доски.

– Эта походка враскачку называется «лотосовой». Китайцы считают ее эротичной.

– А как же все-таки получается «лотосовая ножка»?

– Девочке начинают бинтовать ноги с шестилетнего возраста, до того как у нее полностью сформируется свод стопы. Ногти постоянно обрезают, чтобы они не врастали в кожу, а маленькие пальцы и кости стопы ломают.

Я содрогаюсь.

– О Боже! А это зачем?

– Чтобы пальцы можно было подогнуть под ступню. В этом случае передняя часть стопы растет назад и выгибается дугой. Многие годы ноги туго перебинтовывают каждый день, пока они полностью не деформируются и не перестанут расти.

Я немею от ужаса.

– В китайских эротических трактатах описываются десятки способов мужских забав с изуродованными женскими ножками, – добавляет Сара.

Я решаю изменить тему разговора:

– Вы познакомились с мадам Си Ши, когда она была в Париже?

– Нет, я была занята в новой пьесе, но один мой друг был потрясен, когда Си Ши установила контакт между ним и его покойной матерью. Это имя известно в китайской истории. Так звали одну из Четырех красавиц Древнего Китая. Вы знаете предания о них?

– В общих чертах. – Конечно, я говорю неправду, пытаясь казаться начитанной перед женщиной, которая сколь красива, столь и эрудированна.

– В истории Китая известны четыре женщины, о чьей красоте слагали легенды. Согласно одной из легенд, если эти женщины проходили по берегу пруда, рыбы при виде их красоты тонули, забыв, как нужно плавать; птицы падали с неба, потому что переставали махать крыльями…

– …а цветы увядали и осыпались, – высказываю я догадку.

– В легенде говорится, что цветки свертывались и смущенно склонялись.

Сара уходит в свою каюту, а я остаюсь у перил и наблюдаю, как на борт поднимаются еще две пассажирки. Они мне знакомы: вдова Хью Мердока и его молоденькая ассистентка. Но я замечаю, что их отношение друг к другу странным образом изменилось: это уже не две кошки, цапающиеся между собой, а оживленно беседующие подружки. Вдова показывает девушке нефритовый браслет на запястье, а за ними вереницей идут носильщики не просто с их багажом, а с новыми покупками в коробках. В многочисленных коробках.

Вдова, как видно, быстро оправилась, после того как убила своего мужа на глазах у публики. И боги благосклонно отнеслись к ней, поскольку не видно, чтобы теперь она была отягощена денежными проблемами.

Мой склонный к подозрительности рассудок отказывается верить, что смерть меткого стрелка не связана с другими странными происшествиями, свидетельницей которых я оказалась. Я все еще убеждена, что Мердок разговаривал с кем-то, кого он заметил на пристани в Коломбо, а потом шантажировал.

Мне кажется, его жена знает, кто это. И если я не спрошу ее, то никогда не узнаю.

«Не суйся не в свое дело», – подсказывает мне здравый смысл, но я не слушаю его.