Текст книги "Мечты о свободе (ЛП)"

Автор книги: Келли Сент-Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– У меня не было выбора.

И я бы не стала этого делать, в любом случае. В то время я думала, что отправляюсь насмерть. Мать ненавидела меня. Они должны были быть тут в безопасности.

Очаве рукой тянется к Оберону, и я с замиранием сердца наблюдаю, как мальчики без слов утешают друг друга.

– Я не причиню тебе зла за то, что ты говоришь. Я никогда не обижу вас. Я ваша сестра. Я люблю вас и буду всегда любить, – я сглатываю. – Я бы хотела знать, что произошло, если вы решите со мной поделиться.

Очаве по-прежнему качает головой, но Оберон смотрит прямо на меня, не обращая внимания на настойчивое пожатие руки его близнеца.

– Я задавал слишком много вопросов.

Я позволяю проявиться недоумению.

Очаве наклоняется, загораживая меня от Оберона.

– Никто, кроме нас. Мы сказали, никто, кроме нас, – шепчет он.

Его слова разрывают меня на тысячи кусочков. Мой непоседливый Очаве научился отгораживаться от других, чтобы выжить. Это урок, от которого я всю жизнь оберегала Оландона, но не смогла спасти младшего из моих братьев.

– Чаве, всё в порядке. У неё есть армия, которая убьёт мать.

Я не вижу ничего плохого в его словах, но они показывают, как было извращено наше детство.

Очаве замирает, не убеждённый. Он вздыхает и поворачивается ко мне. Из уст семилетнего ребёнка вырывается чужеродный звук.

– Дядя Кассий тоже должен умереть, – говорит он.

На меня оседает угрожающее спокойствие, неуловимое и многообещающее. В этот момент я понимаю, что, сколько бы времени это ни заняло, даже если бы я лишилась всех своих конечностей, я каким-нибудь образом протащила бы себя обратно даже после смерти через два мира, чтобы убить своего дядю, потому что он обидел моих мальчиков.

– Он умрёт. Болезненно, – обещаю я.

Очаве кивает и снова садится, позволяя мне ещё раз взглянуть на младшего брата.

Его карие глаза ничего не выражают.

– Я задавал слишком много вопросов, поэтому дядя зашил мне губы.

В моей жизни было много моментов, когда я изо всех сил старалась сохранить своё лицо безучастным. Это самый трудный из них. Мышцы моего лица работают над тем, чтобы оставаться расслабленными, и тот простой факт, что они это делают, покажет, что я пытаюсь не реагировать. Спокойный гнев внутри меня не меняется. Я сотру Кассия с лица Осолиса.

Кажется, это всё, что хотел сказать Оберон, однако слова вырываются из уст Очаве, словно прорвалась плотина.

– На целую неделю, – выкрикивает он. – И я не видел его. Он не мог ни есть, ни пить. А когда они вынули струну, он кричал и кричал, – Очаве закрывает уши, возвращаясь к ужасному воспоминанию.

Я не могу говорить. И не говорю. Я просто подползаю к братьям и заключаю их в объятия. Оберон охотно идёт ко мне, расслабляется в моих объятиях. Но Очаве сбрасывает мою хватку и бросается прочь из шатра. Он исчезает в толпе армии Джована.

И вот только за сегодня во мне разочаровались двое.

Я подавляю вздох и крепко обнимаю своего более милосердного брата.

– Оберон, мне так жаль, что меня не было рядом с тобой.

Мне следовало вернуться раньше.

Он отстраняется.

– Ты больше не зовёшь меня Бероном.

Я глажу его чёрные кудри.

– Я не была уверенна, хочешь ли ты этого.

Он мягко улыбается.

– Ты можешь звать меня Бероном.

Я смотрю на слабые, едва различимые шрамы вокруг его рта.

– А ты можешь звать меня Лина.

Я целую его в щёку.

– Я лучше пойду, проверю Чаве, – говорит он.

Я безмолвно киваю и выпускаю его из рук. Он бросает на меня ещё один взгляд, по-прежнему ожидая, что у него сейчас всё отнимут, и поворачивается, чтобы последовать за своим близнецом.

И когда он скрывается из виду, я устало поднимаюсь на колени, решив добраться до своей палатки до того, как расплачусь от всего сердца.

ГЛАВА 19

– Только сотня наших людей может остаться и защищать деревенских жителей, мой Король, – говорит Драммонд. – Я бы рекомендовал, чтобы отряд Ире тоже пока оставался здесь. Они смогут догнать нас, когда основные силы достигнут Третьей Ротации. Нам не придётся везти столько припасов, и это обеспечит дополнительную безопасность местному населению.

За последнюю неделю Брумы переместили все склады в Первую Ротацию, параллельно с постепенной эвакуацией жителей из Пятой и Шестой Ротаций. В первоначальных планах по установлению контроля над Осолисом я рассчитывала, что деревенские жители вступят в битву на моей стороне. Но они слишком слабы.

Они приходят с пустыми руками, без малейшей искры надежды на лице.

Время покажет им, достойна ли я.

– Есть ещё доклады от разведчиков? – Джован жестом указывает на Малира.

Вместо своего обычного места я сижу между Адоксом и Аквином. При мысли об Аквине, о себе напоминают ноющие мышцы. Он быстро продемонстрировал мне, что подготовка в Гласиуме была несовершенной, позабыв о том, что несколько месяцев назад я была близка к смерти. Каждый раз, когда я потираю шрам на груди, он заставляет меня делать пятьдесят изнурительных отжиманий; однако не могу отрицать, что чувствую себя лучше, чем в последние месяцы. Методы Аквина жестоки, но действенны.

Малир встаёт и смотрит перед собой.

– Нет, мой Король. Разведчики сообщают об отсутствии волнений со стороны Второй Ротации. Хотя половина разведчиков, отправившихся за реку в Третью, не вернулись.

Аквин качает головой.

Я согласна. Это было пустой тратой людей. Моя мать в Третьей Ротации. Не нужно больше отправлять людей на смерть, чтобы подтвердить это.

– Я всё ещё не могу решить, хочет ли Аванна просто отрезать нам путь к отступлению, или у неё есть какой-то другой план, – размышляет Адокс рядом со мной.

Его слова заглушаются многочисленными разговорами в палатке. Но его вопрос – самый уместный из всех. Я обмениваюсь мрачным взглядом с лидером Ире. Под усталыми глазами пожилого мужчины на морщинистой коже проступают круги синяков. Его взгляд перемещается с меня на Аквина, и Адокс прищуривается, прежде чем отвести глаза.

Я хмурюсь и бросаю на Аквина изучающий взгляд.

Адоксу не нравится Аквин? Они не встречались раньше. Солис знает, Аквин не радушный человек, но я бы предположила, что он и лидер Ире хорошо поладят.

Одинаковые кудрявые чёрные головы просовываются в палатку, крики их преследователей уже близко. Близнецы тянут меня за руки, оба говорят одновременно.

Я закрываю глаза от их совместных – и неразборчивых – протестов.

– Шшш, Берон, Очаве. Я не слышу ни слова из того, что вы говорите. Скажите мне, в чём дело.

У входа в палатку стоят два запыхавшихся дозорных. Близнецы оба пытаются говорить одновременно, но останавливаются, когда я поднимаю руку. Я бросаю на Оберона пристальный взгляд.

– Мы отправляемся в Шестую Ротацию, – в его словах звучит упрёк.

На время битвы близнецы останутся в Шестой с Джайн и деревенскими жителями. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу и смотрю на двух дозорных.

– Тётя Джайн сказала им, – ворчит один.

Моя тётя быстро завоевала расположение всего лагеря.

Тётя Джайн – постоянный источник смятения. Никогда ещё мои волосы не гладили так часто, никогда ещё мой лоб не целовали так много. Вместо того чтобы найти в этом утешение, я чувствую себя неловко от этих прикосновений, пропитанных любовью. Они бередят какую-то глубокую рану, которую может затронуть только мать. Это заставляет меня злиться на то, что у меня никогда не было любви этой женщины, и печалиться, что с ней так плохо обращались из-за того, кто я.

Я присаживаюсь перед близнецами.

– Там вы будете в безопасности. Вы не можете отправиться со мной в битву. Я не смогу защитить вас там.

– И ты не сможешь защитить нас, если тебя не будет рядом! – кричит Очаве.

Я изучаю мальчика.

– Ты хотел, чтобы я убила Дядю Кассия. Это уже не актуально.

С другой стороны от Адокса вздыхает Хамиш.

Очаве топает ногами.

– Нет, я хочу, чтобы ты убила его.

– Если ты хочешь, чтобы я это сделала, я не смогу в то же время беспокоиться о вашей безопасности.

– Мы хотим, чтобы ты осталась, Лина, – задыхается Оберон.

Мои глаза горят, и я быстро моргаю, затем бросаю взгляд на Оландона, который пожимает плечами.

– Нельзя получить и то, и другое. А мне нужно сдержать обещание, – я смотрю на Очаве, пока он не встречается со мной взглядом. – Кассий должен заплатить за то, что сделал с Бероном, помнишь?

Его подбородок дрожит.

– Ты сделаешь ему больно?

– Когда я с ним закончу, он больше не вздохнёт. И этого недостаточно за его преступления.

Очаве крепко сжимает пальцы в кулаки. Его лицо ожесточается, когда он смотрит на брата.

– Он зашил Берону рот, – снова раздаются вздохи. Очаве подходит ко мне, вытягиваясь во весь рост. – Я хочу, чтобы ему было больно.

Я не отвожу взгляда от Очаве.

Но отвечает Оландон:

– Перед смертью он пожалеет о том, что сделал. Я клянусь тебе, брат. У меня тоже есть счёты с нашим дядей.

Очаве наклоняет голову к старшему брату.

– И мы пойдём с вами, – бубнит он.

Я вздыхаю, когда тётя Джайн проскальзывает в палатку. Она широко улыбается мальчикам.

– Вот вы где! Беспокоите сестру, – она придвигается ко мне. – Рада встрече, любовь моя, – она крепко целует меня в висок, а затем гладит мои длинные волосы.

Я ёрзаю на своем стуле, решив не уклоняться от её прикосновений. Я слышу хихиканье, и бросаю через комнату взгляд на Осколка. Он не останавливается.

– Мы идём, – заявляют близнецы.

Я освобождаюсь от Джайн и веду близнецов на улицу. Меня обдувает тёплый ветерок, и я присаживаюсь, желая быть с ними на одном уровне.

– Вы нужны тёте Джайн.

Мои братья смотрят на меня в ответ.

Я пытаюсь объяснить им.

– Кассий плохо обращался с нашей тётей. Он причинил ей боль, как и Берону, но он обращался с ней намного, намного хуже. Он сломал её, – грустно говорю я. – Мне нужны люди, которым я доверяю, которые позаботятся о ней, пока меня не будет.

Они обмениваются любопытными взглядами. Молчаливый диалог, понятный только близнецам.

– Мне нужно, чтобы это сделали вы. Я могу положиться на вас? – давлю я.

Очаве поджимает губы, а Оберон поднимает бровь. Что бы ни случилось в этот момент, через секунду они оба поворачиваются ко мне с решительными выражениями на лицах.

Я сжимаю их плечи.

– Спасибо, братья.

– Ты вернёшься, – голос Оберона дрожит.

Я обнимаю их и всем своим существом желаю, чтобы то, что я говорю, оказалось правдой:

– Я вернусь за вами обоими.

Я возвращаюсь в палатку и прохожу к своему месту. Уставшая после беседы с близнецами и не сразу понимаю, что в палатке воцарилась странная тишина.

– Ты такой же красивый, как и много лет назад, – хихикает Джайн. – Надеюсь, ты по-прежнему поёшь.

Всё моё существо застывает. Не только внутри, но и снаружи. И я не могу перевести взгляд в её сторону.

Я смотрю на Аквина, широко раскрыв глаза. Смотрю на него в поисках знака. Подсказки. Значит ли это то, о чём я думаю?

Затем Аквин кивает. И я понимаю, что ждала не зацепки, а его согласия. Его разрешения узнать, кто мой отец. Уверенности в том, что я готова и что время пришло.

Я также понимаю, что не имеет значения, что Драммонд может быть моим отцом. Потому что мой настоящий отец сидит передо мной. Человек, который научил меня всему и сделал меня сильной, рискуя потерять свою жизнь.

Аквин всегда будет моим отцом.

Поэтому я поворачиваюсь.

И мой мир замирает, когда я вижу, с кем говорит тётя Джайн.

ГЛАВА 20

Мне всегда казалось, что у его голоса приятный тембр. Когда-то давно я даже обсуждала это с ним.

Но мысль, что Роско был моим отцом, никогда не приходила мне в голову. У него была семья.

Я смотрю через всё помещение на отца Аднана. А он смотрит на меня, хотя Джайн продолжает суетиться вокруг него и болтать.

У него есть семья.

Несколько фактов встают на свои места. Его отеческое отношение ко мне; его интерес и стремление увидеть моё лицо; странный момент в пещере перед уходом Аднана.

До этого момента Аднан не знал!

– Аднан, – хрипло говорю я.

Это единственное слово, которое я могу произнести.

Роско, похоже, испытывает схожие трудности.

– Твой брат, – заикается он.

– У тебя была семья.

Я не могу сдержать обвинительный тон. Вот почему, в конечном счёте, Оландон не добавил имя Роско в список. Он не добавил ни одного делегата, который был женат.

– Моя жена умерла незадолго до делегации, – шепчет он.

Я вижу, что воспоминания до сих пор причиняют ему боль. По крайней мере, это снимает клеймо с его репутации, которое я так поспешила поставить. Возникают вопросы без ответов, но я не могу их озвучить. Я смотрю в его голубые глаза. Мои голубые глаза, я понимаю. Мой отец.

Я хочу рыдать, или кричать, или бежать и бежать, до тех пор, пока не смогу больше дышать.

Он делает шаг вперёд, а я делаю неуверенный шаг назад.

– Я не знал, – говорит он. – До тех пор, пока ты не оказалась передо мной, и я узнал твой предполагаемый возраст, а затем связал его с причиной, по которой ты носила вуаль. Клянусь.

И это произошло во второй день моего пребывания в замке Гласиума! Когда я впервые встретила его, он спросил мой возраст, но я никогда не связывала этот вопрос с моим наследием, поскольку я узнала о своих голубых глазах месяцами позже. Роско приложил все усилия, убедившись, что обо мне позаботились с самого начала моего визита. Он смягчил последствия вспыльчивости Джована; он не давил на меня, чтобы я присутствовала на балу, одёргивал Санджея и своего сына, Аднана, когда они приставали ко мне. Я задыхаюсь. Всё это время я считала его добрым, но осознание того, что он мой кровный отец, превращает мотивы этой доброты в корыстные.

– Ты знал, что Татума носит вуаль… неужели ты никогда не задумывался, почему? – шепчу я.

Теперь я дрожу совсем по другой причине.

Это не может быть правдой. Что насчёт Аднана?

– Я, как и большинство других людей, полагал, что это потому, что ты уродлива. Твоя мать тщеславна; я могу понять, что она пытается сохранить свой имидж, скрывая тебя.

Как он может говорить такое о ком-то, с кем спал? Даже ненавидя Татум так, как ненавижу её я, в его словах проявляются признаки, которые заставляют меня жалеть молодую версию моей матери.

Он не может сказать мне, что ни разу не задавался вопросом, является ли ребёнок, родившийся по счастливой случайности после его делегации, его ребёнком. Я на это не куплюсь. У него должны были быть какие-то подозрения.

Почему он не пришёл ко мне?

Я ждала его десять лет в той башне.

Я хочу, чтобы он понял мою боль. Слёз, балансирующих на краешках его глаз, недостаточно для того, через что я прошла. Ничего и никогда не будет достаточно для одиночества и мучений. Для ребёнка это было слишком тяжело! Неужели он не видит этого? Он должен был заботиться обо мне!

Какая-то часть моего разума знает, что я не руководствуюсь здравым смыслом. Я позволяю эмоциям управлять моей головой.

– Роско, – говорит Джован, – оставь нас.

Я закрываю глаза, когда мой… отец проходит рядом со мной. Он не касается меня, и я рада этому. Мои руки сцеплены мертвой хваткой. Тётя Джайн сжимает мою руку и наклоняется ближе, следуя за ним к выходу.

– Ты заслуживала знать, моя дорогая, – шепчет она.

Я открываю глаза и поражаюсь ясности её взгляда. В следующий момент, когда она поворачивается к двери, ясность снова исчезает.

Находящиеся в палатке смотрят на меня. Тайная дочь Роско. Нежеланная дочь Татум. Метис. Брошенная. Подвергшаяся насилию. Я моргаю. У меня есть ещё один брат. Это лучшая часть среди той кучи дерьма, которую только что вывалили мне на голову.

Мысль о более тесной связи с Аднаном радует. И нервирует. Интересно, что он думает обо мне теперь, когда знает о давнем секрете своего отца.

Я прочищаю горло. Вздрагиваю, когда Джован начинает говорить:

– Передайте приказ, чтобы армия уходила с первыми лучами солнца, – говорит он.

Все присутствующие в суматохе разбегаются, пытаясь избежать неловкости.

Меня подталкивают, когда уходят. Аквин ненадолго кладёт руку мне на плечо, а я ловлю сочувственные взгляды нескольких друзей. Оландон подходит и крепко обнимает меня, но я не отвечаю.

Шок. Я в шоке.

А потом Джован подводит меня к своему большому креслу и усаживает на колени, прижимая к себе.

– Ты знал? – мой голос глух.

– Я подозревал, – говорит он. – С момента твоего появления Роско вёл себя странно.

– Ты не сказал мне.

Он кладёт подбородок мне на макушку.

– Если бы это был я, я бы хотел сообщить такое своей дочери в подходящее время. И я не был до конца уверен. Он не признался мне.

Гадаю, стоит ли злиться на то, что Джован скрыл это от меня. Но это потребует энергии для борьбы, которой у меня сейчас, похоже, нет.

– У Роско было множество шансов сказать мне, но он этого не сделал. Не сказал мне. Не когда он стоял рядом со мной на первом балу и целых полчаса рассказывал мне о музыкальных инструментах. Не когда меня чуть не стошнило, прежде чем я показала своё лицо совету. Не когда я была явно расстроена тем, что Драммонд может быть моим отцом.

– Он совершил ошибку. Как и все мы порой.

Я зажмуриваюсь.

– Знаю, я не… рационально подхожу к этому. Думаешь, я слишком остро реагирую?

Джован вздыхает и целует меня в макушку.

– Олина, тебе всегда говорили, что эмоции нужно отодвигать на второй план. Всю жизнь тебе говорили, что чувства – это слабость. Впервые за всё время ты реагируешь так, как отреагировало бы большинство людей. Кого волнует, что ты остро реагируешь или не рациональна? Неважно, знал ли Роско, что ты его дочь до того, как ты оказалась в Гласиуме, но он чертовски точно узнал после. Он может некоторое время терзаться чувством вины; ублюдок заслужил это за то, что повёл себя как трус. Ты можешь чувствовать только то, что чувствуешь. Если тебе нужно винить Роско, или испытывать разочарование, или горечь, или ярость, так делай это. Не чувствуй себя обязанной кому-то, потому что твой разум хочет переварить эту кучу дерьма определённым образом.

Когда я осознаю его слова, по моим щекам текут слёзы. Мне хочется кричать и вопить. И я чувствую вину относительно этого. То, что произошло сегодня, разбередило гноящуюся рану, в которой виноват не только Роско. Но, может быть, мне нужно поступить так, как сказал Джован, и не пытаться рационализировать свои чувства. Честно говоря, это одна из проблем, с которой, я думаю, я не смогу разобраться самостоятельно. Это новое и неприятное для меня чувство.

Он не настаивает на разговоре, и я молчу. Мои мысли мечутся, и я не могу остановиться на одной теме.

Моё внимание привлекает грудь Джована, которая прижимается к моей щеке. Затем я замечаю его бёдра под собой. Он рассеянно прочищает горло, не замечая изменения хода моих мыслей. Звук негромкий, и по какой-то причине он напоминает мне о том, как сильно я в нём нуждаюсь. Я поднимаю голову и прижимаюсь ртом к его рту в яростном, всепоглощающем поцелуе. Сначала он удивляется, но потом включается – он всегда был быстрым, мой Джован. Поцелуй – бездыханный, неистовый, и мы оба задыхаемся.

– Я хочу тебя, – говорю я.

Ответ в его глазах. Он тоже хочет меня.

* * *

Я просыпаюсь с мутным взглядом, и вижу, что поверх меня дремлет обнажённый Джован. Это будет лучшая часть моего дня, поэтому я не спеша запоминаю упругие линии его ног, торса и рук, позволяя убаюкать себя спокойным вздыманием и опаданием его груди. Я следую взглядом по его челюсти и вспоминаю прошлую ночь.

Сегодня мы выступаем.

Спустя несколько часов я сижу верхом, окружённая бойцами из казарм и несколькими членами делегации.

Среди них нет Аднана. И я не видела Роско. Пока что меня вполне устраивает существование в отрицании. На самом деле, я не могу представить себе время, когда мне захочется поговорить с Роско или даже накричать на него, не говоря уже о том, чтобы попытаться понять и простить его.

К счастью, я во главе армии. Это почти такой же хороший отвлекающий манёвр, как Король Гласиума. Сегодня он мне улыбается. Джован не едет на дромеде, предпочитая идти пешком. Но он часто оборачивается, и я быстро отвечаю на его взгляды застенчивой улыбкой.

Передо мной расстилается луг Первой Ротации, и я жажду пустить свою дромеду вскачь.

Я подъезжаю рысью к Малиру, который движется чуть позади своего Короля.

– Малир, разведчики видели какие-нибудь признаки сил моей матери? – спрашиваю я.

– А что? – спрашивает он, прищурив глаза.

Я ухмыляюсь.

– Я хотела бы пронестись галопом по лугу.

Я назвала дромеду Отари.

– Она будет в безопасности? – спрашивает Джован.

Малир оглядывает местность вокруг.

– Мне не сообщали ни о чём таком.

Это единственный ответ, который я получу от слишком осторожного командира. Не дожидаясь реакции Джована, я разворачиваю кобылу и упираюсь пятками в её бока. Она рывком уносится прочь от армии.

Это словно сон.

За моей спиной развиваются волосы, а я хочу мчаться быстрее. Я прижимаюсь к спине дромеды. Она вытягивает шею вперед, её копыта стучат по потрескавшейся земле. Я выпрямляюсь и закрываю глаза – от меня не ускользает ирония – чтобы полностью прочувствовать момент. Я широко раскидываю руки.

Этого недостаточно. Джован убьёт меня.

Собрав свои одежды, чтобы не споткнуться, я встаю на колени, а затем поднимаюсь в положение стоя, поставив ноги ниже плеч Отари. Зверь подо мной качается из стороны в сторону, а мощные мускулы несут нас через высокую траву с головокружительной скоростью.

Свобода.

Вот она. Мимолетна, как всегда, была и будет. И именно по этой причине такие моменты безмерно ценны.

– Избавилась от навязчивой идеи? – язвительно спрашивает Санджей, когда я возвращаюсь.

Ухмылка на моём лице – достаточный для него ответ.

Он кивает в сторону Джована.

– Ты довела своего дружка до сердечного приступа.

Конечно, спина Джована напряжена. Он слишком много волнуется. Ехать стоя на спине лошади это то, чего я раньше не делала.

– Он не мой дружок, – вместо этого говорю я.

– О?

Лёд, находящийся с другой стороны от меня, изображает непринуждённость, но я вижу, что он умирает от желания услышать сплетни.

– Слово «дружок» просто не подходит ему, – объясняю я.

Лёд обдумывает мой ответ.

– Справедливо.

– Мужественный дружок? – предлагает Санджей.

– Королевский дружок? – парирует Лёд.

– Впереди река, – прерывает их Осколок.

Я бросаю на него благодарный взгляд. Уверена, что Джован подслушал кое-что из этого. Как и все, кто находится в радиусе пяти метров от моей дромеды.

Стоит опасаться союза между Санджеем и Льдом. Но я могу винить только себя за то, что познакомила их. Вьюга выглядит немного недовольным, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Теперь, когда Шквала не стало, Лёд – ближайший друг бойца, ставшего министром по делам народа. Когда Санджей наблюдает за ревностью Вьюги, его глаза блестят.

У меня возникает подозрение, что мой рыжеволосый друг, возможно, разыгрывает члена барака. Опять.

…Но это ненадолго.

Я поворачиваюсь лицом к реке.

Мой брат ловит мой взор, и мы обмениваемся тайными взглядами, прежде чем поспешить скрыть наши улыбки.

Мы ждали этого месяцами.

Бедному Санджею стоило уйти, пока он был впереди.

* * *

Каждая Ротация Осолиса отделена рекой. Эти водные пути были прорыты моими предками и простираются от края Осолиса до центра мира: Озера Авени. Только благодаря им Солати выживали на протяжении сотен перемен. Реки позволяют нам жить в большей безопасности, зная, что если вспыхнет пожар, то он будет локализован в одной ротации.

Реки широкие. Достаточно широкие, чтобы помешать большинству летящих углей Четвертой Ротации пересечь это расстояние и вызвать пожары на другом берегу. Через каждую реку перекинуто по два моста. Переправа через них поставит нашу армию в невыгодное положение.

Я осматриваю дымовое облако, сгущающееся далеко в небе.

– Король Джован, – зову я. – Темнеет.

Я почти корю себя за то, что не сказала: «Как думаешь, нам стоит разбить лагерь?» Слова Солати звучат так глупо. Позади меня хихикает Санджей, и у меня чешутся руки двинуть ему в лицо крупом дромеды, но я сопротивляюсь, потому что не хочу пробуждать его подозрения на будущее.

– Мы разбиваем лагерь на этой стороне воды и переходим мост при полном дневном свете, – говорит Джован.

Переправа всей армии займёт пару часов. Трудной окажется не эта река, а та, что разделяет Вторую и Третью Ротации. Именно там мы должны будем максимально поторопиться.

С помощью Рона я быстро устанавливаю палатку. Затем, отозвав Малира в сторону, я шепчу ему на ухо просьбу. Через несколько минут я наблюдаю улыбку на лице Оландона, когда Малир поручает Санджею набрать воды.

– Мне всё равно нужно помыть подмышки, – отвечает Санджей.

Я смеюсь вместе с остальными, возможно, немного слишком громко. Мы с Оландоном следуем за ним, наблюдая с края лагеря, как рыжеволосый мужчина прогуливается к берегу реки, насвистывая и шутя с людьми, мимо которых он проходит.

Он гораздо более спокоен, чем я, когда он сказал мне, что падающий снег – это замёрзшие слёзы детей. Или, когда он сказал, что все мои друзья могут умереть от того, что вдохнут шалфейный туман.

– Пора, – спрашивает Оландон.

Мы обмениваемся лёгкими улыбками, как только Санджей исчезает за деревьями, чтобы помыться.

– Бери ведро, – говорю я.

ГЛАВА 21

– Это тушёное мясо – просто объедение! – восклицает Хамиш.

Лавина ворчит, даже когда его щёки заливаются румянцем. Он всегда радуется, когда люди едят его еду. Не знаю, как ему это удается. Все люди получили одинаковые пайки, но окружающие нас дозорные с тоской смотрят, как запах из котелка проникает в лагерь.

Я рада, что сижу там, где сижу, хотя, наверное, мне следовало бы поесть с другими лидерами и отцом. Эта мысль вызывает содрогание.

– Что за х?.. – произносит Лёд.

Кто-то на бешеной скорости бежит в лагерь.

В блаженном состоянии я слушаю, как замедляются шаги, когда бегущий понимает, что нет необходимости бежать, вокруг него нет паники.

Посреди лагеря с ведром в руке стоит Санджей. Но все глазеют не на это. Санджей с ног до головы покрыт навозом дромеды.

Я знаю, что это за зелёная слизь, потому что стояла неподалёку, пока он втирал её в кожу. Даже если бы я не стояла рядом с ним в тот момент, я бы поняла, что это такое по запаху. Мы сказали ему, что Солати рождаются с иммунитетом к укусам ядовитых насекомых. Рой, направлявшийся в нашу сторону, мог бы уничтожить армию за несколько секунд. Такой рой видишь лишь раз в жизни.

Опытному делегату следовало быть умнее.

Когда Оландон протянул ведро с навозом, он немного замешкался. Но судорожное напоминание об его ещё нерождённом ребёнке заставило его зачерпнуть зелёную жижу и поспешно втереть её в бледную кожу.

Запах дерьма вытесняет аромат тушеного мяса Лавины. Брума, находящийся рядом с Санджеем, закрывает рот рукой и отшатывается, задыхаясь. Кто знает, как долго Санджей собирал навоз? Он выглядит измученным и готовым упасть.

В конце концов, армии нужно было столько, сколько он мог унести. Мы не преминули подчеркнуть это. Тех, кто уже был покрыт навозом, отправили вперёд в надежде, что наша армия сможет пережить эту ночь.

Ведро, которое держит Санджей, доверху наполнено субстанцией из задницы дромеды. И он оглядывает лагерь – чистых от дерьма и не паникующих Брум, отползающих прочь от него – пока его взгляд не останавливается на мне, и на Оландоне рядом со мной.

Я держусь, но только до той секунды, пока Лавина не хмыкает:

– Почему ты весь в какашках?

Тогда-то я и проигрываю битву за сохранение тишины. Я смеюсь от души, а Санджей бросает ведро на землю и топает обратно к реке, по моему лицу текут слёзы.

Пока я буквально катаюсь по земле от смеха, Оландон делится историей с толпой, привлечённой шумом. Окружающие Брумы начинают давиться со смеху. Я завываю вместе с ними.

Неудивительно, что Санджей и Ашон так любят розыгрыши.

Приятно слышать смех; он согревает всех, кроме Санджея. Я, всё ещё хихикая, слушаю, как история передаётся из палатки в палатку и из мужчин прорывается смех.

– Ну, – говорит Ашон, собирая наши миски. – Не могу сказать, что он не заслужил это. Хотя довольно жестоко устраивать розыгрыши на людях.

Я поднимаю бровь.

– В самом деле.

Ашон бросает взгляд на моего брата, который шутит с Осколком. Он оборачивается с наглой ухмылкой.

– В самом деле.

***

Мы начали переправляться через реку при первых лучах костра, и к настоящему времени больше половины армии уже преодолело её.

Раздаётся такой тихий голос, что я почти не слышу комментарий за эхом марширующей армии:

– Я слышал, ты воздала Санджею по заслугам.

Я напрягаюсь, когда Аднан подходит ко мне.

Он продолжает говорить:

– Мне посчастливилось увидеть, как он покидает лагерь.

Я улыбаюсь.

– Дорожи этим воспоминанием.

– Несомненно.

Он усмехается, но веселье быстро исчезает с его лица.

Невзрачный изобретатель рядом со мной, мой брат, не имеет ни одной жилки агрессии в теле. Это немного абсурдно, что он вообще находится здесь. Но все мужчины ассамблеи должны были сражаться – за исключением тех немногих, кто остался управлять Гласиумом вместо Джована.

– Прости, – говорю я.

– За что? Это не твоя вина, – его голос грубый. Злой. Хотя не на меня. – Как только моя мать оказалась в земле, он очутился в объятиях твоей матери.

– Да, – мягко соглашаюсь я. – Наш… Роско врал нам обоим. Но тебе больше всех.

Аднан пытается говорить, но звук обрывается. Я вижу эмоции на его лице. Вижу, как сильно это на него повлияло. Я не могу решить, злюсь ли я больше на то, что Роско не сказал мне, или на то, что он так и не признался в правде своему сыну.

– Что я хочу сказать, – снова пытаюсь я, – мне жаль, что ты не знал.

– Большую часть жизни он врал мне. Мой собственный отец! Почему? – безнадежно спрашивает Аднан.

Я пожимаю плечами, не желая называть Роско грязным трусом в присутствии его сына.

– Полагаю, только он может сказать нам это.

Аднан смотрит вперёд на Короля. Скорее всего, его отец рядом.

– Не уверен, что готов спрашивать.

Я издаю короткий, горький смешок.

– Зачем, ты думаешь, я здесь?

Выражение его лица становится бесконечно светлым, лицо напрягается.

– Сестра.

Он перекатывает это слово во рту, словно оно слегка горькое на вкус.

– Мы не обязаны быть братом и сестрой. Если ты не хочешь, – поспешно говорю я. – Но, если хочешь, это тоже хорошо.

Его голубые глаза сверкают, а я закрываю рот. Он почёсывает подбородок.

– У меня никогда раньше не было сестры.

– У меня никогда раньше не было брата-Брумы.

Он смеётся.

– Думаю, это всё решает.

Мы оба бросаем в сторону Роско ещё один взгляд. Аднан напрягается, и я вижу, что он далёк от того, чтобы простить своего отца. Аднану легко принять меня, потому что я не лгала ему – и потому что я знаю его всего перемену, в то время как он знал своего отца всю жизнь. Роско предстоит нелёгкая битва, чтобы вернуть доверие Аднана, а у меня нет желания помогать оправдывать его действия. Даже когда мы идём на битву, я удивляюсь тому, что не испытываю никакого желания противостоять ему. Я чувствую, что Роско ввёл меня в заблуждение.