Текст книги "Мечты о свободе (ЛП)"

Автор книги: Келли Сент-Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Как ты думаешь, Лина, что происходит на войне?

– Одна сторона побеждает, а другая – проигрывает.

– Нет, – он качает головой. В этом движении так много печали, что я забываю дышать. – Обе стороны проигрывают. Но одна из сторон проигрывает меньше битв, – его голубые глаза впиваются в мои. – Я пришёл сюда, зная, что многие мои люди погибнут. И что я могу погибнуть. Это реальность войны. В ней нет славы. Нет победы. Всё, что есть, это облегчение, когда она наконец-то заканчивается.

– Двести семьдесят три человека, – шепчу я.

На протяжении нескольких минут он молчит, не может заговорить, а когда начинает, его голос перегружен эмоциями:

– Эти люди погибли не напрасно. Мы не обесчестим их память, их семьи, сбежав. Ты прошла этот путь не для того, чтобы терзаться сомнениями.

Я моргаю, глядя на него, наши носы почти соприкасаются. Я перевариваю сказанное им и понимаю, что была легкомысленной дурочкой с восторженными представлениями о битве. Джован прав: никто не выигрывает. Мы должны сосредоточиться на будущем, которое могут принести наши действия.

– Тогда хорошо.

Он приподнимает бровь.

– Ты, в самом деле, согласна со мной? – спрашивает он.

Я насмешливо хмурюсь.

– Не надо так удивляться. Временами у тебя появляются неплохие идеи.

Он тянет меня вверх.

– Теперь нам нужно убедить остальных.

Это несложно. Похоже, большинство настроено на месть. Мы с Оландоном быстро возлагаем вину на мать и дядю. Меньше всего мне хочется, чтобы в народе Солати поселилась горечь. Я рада, когда не вижу признаков несогласия. Я полагаю, что дозорные помнят изголодавшихся деревенских жителей, которых они видели в предыдущие недели. Они знают, кто за этим стоит. И за это я им безмерно благодарна.

Вода озера поддерживает в нас силы до тех пор, пока на следующий день не появляются люди из Ире. Сотни крыльев рассекают небо. Когда они приземляются, я вижу, что каждый из них несёт большую сумку с едой. Они останавливаются у складов. Еда поднимает боевой дух армии сильнее, чем что-либо другое. Особенно боевой дух Лавины.

Заседание совета проходит на берегу реки. Большая часть Ире отправилась принести припасы для замены лестниц, которые мы потеряли во время пожара. Несмотря на предостережения Оландона, я посылаю Риана и двадцать пять Брум в Кауровый лес, лежащий перед нами. Аквин не очень охотно расстаётся со своим гигантским бревном из Каура, которое мы собираемся использовать как таран, но после брошенного на него сурового взгляда, уступает. Ангар для тренировок находится недалеко от нашего текущего местоположения, и я очень надеюсь, что не отправила двадцать шесть человек на смерть. Приходится рисковать. Без тарана у дворцовой стены нас просто сотрут в порошок.

Если бы мы раньше начали использовать для разведки силы Ире, а не пеших солдат, то, возможно, удалось бы избежать беды. Это была грубейшая ошибка. Но второй раз мы не попадём под огонь. Благодаря кружащими над нами Ире, силы матери не смогут снова подкрасться к нам.

* * *

Через два дня я вглядываюсь в чёрную чащу Каурового леса. Этот лес разделяет две армии.

Между чёрными деревьями высохли и поникли лианы, что немного облегчит переход. Мне не нравится отсутствие видимости, но Ире нам помогут. А Малир пошлёт наземных разведчиков.

Как и Брумы, я не желаю покидать безопасное место у воды. Моя мать не может быть настолько глупа, чтобы поджечь Третью Ротацию, но в то же время я не ожидала, что она подожжёт и Вторую.

Я слышу неровные шаги Аквина.

– Это будет нелёгкая битва.

Хмыкаю в знак согласия. То, что мы потеряли столько людей, окажет большое влияние на то, сколько ещё людей погибнет. Мой народ – искусные воины. Солати всегда были такими. Я бы гордилась этим, если бы это не означало, что погибнут ещё сотни Брум.

– Твоя мать не всегда была такой, – говорит он, заставая меня врасплох.

Он смотрит на меня, без сомнения, с широко распахнутыми глазами.

– Я помню её молодой и беззаботной. Я бы не сказал, что она была такой самоотверженной, как ты. Но тогда её воспитывали, как и полагается воспитывать Татуму, избалованной и высокомерной, как воспитывали Оландона. Однако её счастье могло осветить комнату, и не было ничего, что она не сделала бы для тех, кого любила.

Во рту пересыхает, я вслушиваюсь в каждое слово Аквина.

– Рождение детей изменило твою мать. В какой-то мере это сломало её, как иногда бывает при родах. В то время никто, кроме твоих бабушки и дедушки, а также дяди Кассия и тети Джайн, не знал о её беременности. Но все при дворе отметили, как изменилась Аванна – Ованна в то время. Или Ванна, как она разрешала мне её называть.

Я дёргаюсь. Я не осознавала, что они были так близки.

– Татум, твой дед, заставил Ованну скрываться на время беременности. И даже когда она родила тебя, вас тут же разлучили, и её выдали замуж за отца Оландона. Она почти сразу же снова забеременела.

Он произносит «забеременела», словно у неё не было выбора. Я хмурюсь, не имея привычки жалеть свою мать.

– Её тело не исцелилось, её разум надломился, а затем свет исчез из её глаз. И как это бывает, когда мы не можем справиться, её любовь превратилась в гнев. В глубоко укоренившуюся и жёсткую форму. Вторая беременность Оландоном завершила её падение по спирали горечи и тьмы. После этого для неё уже не было пути назад.

– И ты знал всё это, – спрашиваю я.

Он смотрит на линию деревьев.

– В конце концов, я был доверенным лицом твоего деда, который лежал при смерти, отравленный твоей матерью.

– Она отравила собственного отца, – говорю я.

Я знала, что он был отравлен, но не знала кем.

Аквин угрюмо кивает, в его глазах блестят слёзы.

– Он знал, что это сделала она. Но он не понимал, почему. Думал, из-за того, что она была сломлена.

Я делаю полшага вперёд.

Глаза на обветренном лице Аквина блестят.

– Твой дед мог поднять тревогу. В свой предсмертный час он был способен раскрыть предательство Аванны и с последним вдохом потребовать её казни.

– Почему он этого не сделал? – хмурюсь я.

На его лице мелькает боль.

– Потому что это жертва, которую ты приносишь ради своего ребёнка. Ты скорее умрёшь, чем причинишь ему боль.

– Тогда как ты объяснишь поступки моей матери? – на этом вопросе мой голос ломается.

– Твоя мать отравила твоего деда, потому что он планировал убить тебя. И хотя он был справедлив, он был безжалостен там, где считал себя правым. И он не представлял будущего для Ованны, пока ты оставалась жива. Он видел, чем обернулось для неё твоё рождение, и возненавидел тебя за это. Он считал, что Ованна потеряла рассудок из-за твоей смешанной крови, что она каким-то образом заразила его любимую дочь. Он сказал о своём намерении оборвать твою жизнь в присутствии Ованны всего лишь раз. И на следующий день его не стало.

– Моя мать защищала меня.

Мой разум отказывается воспринимать эту информацию. Я не могу соотнести это с теми испытаниями, через которые она заставляла меня идти всю жизнь.

– Это так, – просто отвечает он. – Хотя я не верю, что она сломалась из-за твоей крови, было ясно, что Ованна изменилась, – он сцепляет руки перед собой. – О, она хорошо скрывала это за слоями дыма и пепла. Любые промахи она прикрывала острым умом, которым всегда обладала. Но тем, кто знал её раньше, и кто был достаточно близок к ней после, было очевидно постепенное падение.

– И поэтому она причиняла мне боль?

Аквин качает головой.

– Ничего не могу сказать относительно этого. Думаю, её паранойя, в конце концов, взяла верх над любовью к тебе. Кто может отследить логику человека, разорвавшего связь с рассудком?

Мне приходит в голову новая мысль.

– Ты много рассказываешь о моей матери. Мне бы знать, почему.

Он делает долгую паузу.

– Я хочу, чтобы ты поняла.

Я жду продолжения, но оно не следует. Мой старый тренер стоит передо мной, поднимает руку и сжимает моё плечо. Бесполезно пытаться прочитать выражение его лица. Аквин умеет скрывать чувства.

Когда он повторяет свои последние слова:

– Я хочу, чтобы ты поняла, – ещё раз, перед тем как уйти, в моём животе образуется камень.

Он хочет, чтобы я… пожалела свою мать? Увидела, что когда-то она была человеком? Что когда-то она любила меня настолько, что защищала от всех бед, как и положено родителю. Увидела, что именно я уничтожила в ней всё хорошее.

Какая мне теперь от всего этого польза?

* * *

Когда над нами смыкаются деревья, я быстро теряю из виду парящий над нами народ Ире. Армия Джована раскинулась широко, пробираясь через Кауровый лес. Чёрные деревья замедляют наше продвижение. Забавно, но раньше я бегала по этим лесам. Это был один из единственных моментов, когда я чувствовала себя свободной. Но сейчас настроение леса гнетущее и тревожное. Меня пробирает дрожь.

Не проходит и минуты, как свет полностью исчезает, а день сменяется ночью.

В Гласиуме это сопровождалось бы заморозками. Здесь же люди от облегчения снимают рюкзаки и одежду. Третья Ротация – одна из самых жарких в моём мире. Хотя мы идём по лесу, земля представляет собой твёрдую, потрескавшуюся бурую поверхность, усеянную упавшими ветками и умирающими кустами. С каждым шагом поднимается пыль, забивая нос и высушивая рот, пока не остаётся только вкус пепла. И ещё – бесконечный дым. Это похоже на то, как стоять рядом с небольшим костром. Дым прилипает к одежде и волосам, пока не остаётся только его острый запах. Даже с водой, которую мы набрали в озере Авени, я вижу, как лекари спешно лечат признаки тепловой болезни. Я не могу представить, насколько это невыносимо для Брум – даже мне некомфортно. И как бы ни было тяжело идти по жаре, ещё тяжелее спать в такой температуре. Сотни людей ворочаются, заглушая все ночные звуки. Мы с Оландоном расположились так далеко друг от друга, как позволяет наша маленькая палатка, чтобы избежать лишнего тепла.

Мы понимали задолго до того, как армия отправилась в Осолис, что эта палящая жара станет серьёзным препятствием в бою.

Ранним утром я бросаю свои попытки поспать. Отодвинув полог палатки, я выползаю наружу, кивнув часовому, стоящему рядом.

– Мне велено привести вас, когда вы проснетесь, – с поклоном говорит он.

Я напрягаюсь, понимая, что случилось что-то плохое. Но в лагере, похоже, не объявляли тревогу, все дремлют.

Я следую за крупным часовым через лагерь к месту, где расположились лекари. Худой человек, объявивший о скорой смерти Агвана, склонился над мужчиной. Очень неподвижным мужчиной. Когда старший лекарь выпрямился, я охаю. Мужчина мёртв, лицо искажено в агонии.

Я поворачиваюсь к измученному врачу, отгоняя шок.

– Я не могу установить, каким оружием его убили, как и всех остальных, – начинает он.

– Сколько? – хриплю я.

Он вздыхает и трёт глаза.

– Десять за ночь. У всех имеются вот такие небольшие углубления. Вы их узнаете?

Я подхожу к погибшему солдату и смотрю на его лодыжку. Там, в изогнутом ряду, расположено несколько маленьких углублений, схожих на следы от булавок. Знакомый ряд следов от булавок, хотя я никогда не видела тела человека, умершего от яда.

– Это укус ящерицы Теллио, – говорю я вслух.

По лицу лекаря я понимаю, что он понятия не имеет, что это такое.

– Маленькие ящерицы, обладающие чрезвычайно смертельным ядом. Здесь, видимо, их гнездо.

Медик мрачно кивает.

– Нет лекарства?

– Насколько я знаю, нет, – я прижимаю руку к его плечу. – Вам нужен отдых. Завтра мы выступаем в поход, – я поворачиваюсь к часовому, который притаился, любопытствуя. – Солдат, мне нужно, чтобы ты переместил всех, кто спит в таких же местах, что и эти десятеро погибших бойца. Немедленно.

– Татум, – отзывается он и покидает палатку.

* * *

Я жалею, что часовой не разбудил меня, как только начали умирать люди.

За ночь умирает ещё пятнадцать человек, всего двадцать пять человек. Одно дело – непредвиденное сокращение сил, другое – удар по моральному духу армии, который сильно пострадал после пожаров. Столкнуться с ещё одним препятствием сразу после того, как избежали смерти, жестоко и обескураживает всех. Без всяких усилий моя мать внедрилась в разум Брум, выводя их из строя ещё до того, как началась битва.

Все двадцать пять человек были из Внешних Колец, и я слышу, как во время нашего марша об этом переговариваются. Но они не были явной мишенью. Дело в том, что у бедняков нет палаток, и они не могли защититься от шныряющих ящериц.

Во вторую ночь ситуация исправляется.

Жители всех трёх Колец забираются в уцелевшие палатки. Каким-то образом мы с Оландоном приютили Лавину в нашей палатке. Первым добровольцем был Грех, но Джован быстро наложил вето на этот вариант. В тот момент я обрадовалась. Кто знает, где будут шарить руки Греха, где окажется нож моего брата, или какого органа лишится Грех – возможно, своего любимого. А потом мы взяли вместо него Лавину. Он даже не помещается в палатке, просто лежит посередине, а наши куртки плотно обмотаны вокруг его торчащих ног.

– Если я умру, потому что мы не смогли закрыть палатку из-за гиганта, я буду недоволен, – говорит Оландон.

– Нет, – ворчит Лавина. – Ты будешь мёртв.

Я сонно хихикаю и поднимаю руку для того, чтобы дать ему пять. Его огромная рука легко хлопает по моей.

Этой ночью я кое-что узнала. Что «лавина» – это не только меткое описание боевого стиля члена барака, но и довольно точное слово для звука, который льётся из его рта, когда он спит. Оландон встаёт в середине ночи и уходит, непонятно куда. Я устраиваюсь поудобнее и терплю ещё час или около того, но даже я сдаюсь. Слишком громко.

Сквозь ветви надо мной пробиваются первые струйки света огня. Высоко надо мной кружится пара Ире.

– Есть погибшие за ночь? – спрашиваю я часового.

Он качает головой.

– Нет, Татум.

Меня переполняет облегчение. Будем надеяться, что нам будет везти и дальше. Тогда, возможно, мы сможем восстановить силы армии.

Я обхожу палатки по внешнему краю, жаждущая тишины после того, как Лавина измучил мои уши. Пот стекает по вискам, и на несколько секунд наступает лёгкое головокружение. Мне нужно пить больше воды. Последние две ночи, проведённые без сна, тоже не помогают. Очень жарко. Оглядевшись по сторонам, я завязываю свою новую мантию узлом на правом бедре и закатываю рукава до плеч. Намного лучше. Я и забыла, какой тёмной может быть моя кожа. Ноги снова приобрели оливковый оттенок. Я изучаю яркую точку света, которая блестит на моих ногах.

Я поднимаю голову и, прищурившись, смотрю сквозь деревья, чтобы понять, откуда она взялась. В глазах рябит. Я поднимаю руку, чтобы прикрыть их, и иду вперёд, чтобы разобраться. Наверное, кто-то потерял оружие.

С моим приближением свет исчезает. Я мотаю головой вверх-вниз, пытаясь найти его в кустах. Он был близко, я в этом уверена, всего в пятидесяти шагах от лагеря. Я ныряю под низкую ветку и вылезаю с другой стороны. Блик был высоко, возможно, что-то застряло на дереве.

Я осматриваю землю у своих ног, а также деревья, перешагивая через ветки, готовясь бежать, если появится ящерица Теллио.

Ничего.

Где, во имя Солиса, эта штука?

Кто-то разыгрывает меня? Санджей? Я оглядываюсь и не вижу лагеря. Сердце замирает в груди, когда я понимаю, что меня отвлекли и выманили подальше от остальных.

Позади меня раздаётся жужжание.

Я отклоняюсь в сторону, и стрела пробивает плечо, а не наносит смертельный удар. Я разворачиваюсь лицом к нападавшему.

Это он!

Гад, который убил Кедрика!

Торговец Ире, который пытался убить меня в Оскале.

Я протягиваю руку к ботинку и нащупываю сломанное оперение, которое ношу с собой уже половину перемены.

Мы смотрим друг на друга. Он – в шоке, поскольку ожидал, что его стрела попадёт точно в намеченную цель – между моих лопаток. А я – в смертельном спокойствии. Вот и всё. Я сдержу клятву, которую дала так давно, или умру, пытаясь её исполнить.

Странно, но гнева нет. Я не могу вызвать ни малейшей вспышки ненависти или ярости. Всё ушло, погасло, онемело после месяцев и месяцев душевной боли, испытаний и ответственности. Я просто хочу, чтобы всё это закончилось. Я хочу, чтобы мой друг вернулся. Я хочу, чтобы у Джована и Ашона был брат. Я хочу смеяться над весельем Кедрика.

Убив этого человека, я не получу ничего из это… но мне станет легче.

Будучи торговцем в Осолисе, убийца должен выглядеть как Солати. Карие глаза и тёмные волосы, высокий рост, худощавое телосложение – никто не удостоит его взглядом – может быть только для того, чтобы ещё раз перевести взгляд на блеск в его глазах. А может быть, я замечаю в них жестокость, потому что знаю, что он совершил.

Я расставляю ноги, вставая в боевую позу, а мужчина Ире тем временем, ухмыляясь, спускается с ветвей дерева.

Я наблюдаю за его грациозным спуском с нарастающим страхом. Я не в лучшей форме, а этот мужчина – боец. Очень хороший боец, судя по ловкости и контролю движений. Как он научился этому, живя с Ире?

– Ты собирался застрелить меня в спину, – говорю я.

Он отбрасывает лук и стрелы, оставляя их у ствола дерева. При этом он поворачивается ко мне спиной, демонстрируя своё отношение к моему боевому мастерству. Может быть, это самоуверенность, которой я смогу воспользоваться.

– Я предпочитаю стрелять своим целям в спину. Тогда ночью я не вижу их лиц, – он передёргивает плечами, и это движение пробуждает воспоминания. – Так я лучше сплю.

Моё лицо скажет отвращение.

– Трус, – выплёвываю я.

Он кривит губы в насмешке.

– У каждого своя судьба.

– Ты убиваешь людей под видом торговца, потому что твоя жизнь на Ире так тяжела? – с сарказмом интересуюсь я, начиная обходить его по кругу.

Он отвечает идеальными движениями. Я была права. Он обучен.

– Нет, – рычит он. – Я делаю это, потому что мне это нравится. Мне нравится убивать вас, напыщенных Солати. Мне нравится причинять вам страдания, за которые вы платите золотом другим Солати. Я буду наслаждаться кровью, льющейся из твоего тела, с особым удовольствием. Даже могу сделать исключение и посмотреть, как твоя жизнь покидает твои глаза, – он пристально следит за мной. – Я убью тебя медленно.

Его слова вызывают у меня тошноту.

– Тогда зачем ты убил принца Брум, – спрашиваю я, – раз ты так ненавидишь Солати?

Этот вопрос удовлетворит его тщеславие, но мне нужно знать.

– Я ненавижу вас всех, – шипит он. – Вы считаете себя лучше, выбрасываете нас из своих миров, бросаете нас из-за позора, прячете нас подальше.

Он сумасшедший.

– Но почему Кедрик?

Он тихонько смеется, но дрожь от этого звука пробирает меня до костей. Он замечает это и смеётся сильнее. Наши движения меняются, круг становится немного меньше, при этом мы оцениваем друг друга.

– Я целился в тебя.

Мой желудок опускается, как камень в воду, хотя я и так это знала. Ведь Кедрик оттолкнул меня с пути стрелы. Но больно слышать это из уст убийцы. Мне требуются все силы, чтобы продолжать двигаться синхронно с темноволосым наёмником.

Он продолжает говорить, приближаясь:

– Я целился в тебя, – повторяет он. – Но у меня был приказ убить его.

Что? Мои ноги подкашиваются.

И он наносит удар.

ГЛАВА 25

Я едва успеваю повернуться, чтобы избежать прямого удара в челюсть, который мог бы положить конец этому бою.

Я отступаю к дальнему краю небольшой поляны, а он ждёт на другой стороне, выжидая благоприятный момент, зная, что напугал меня.

Это битва, в которой нельзя участвовать наполовину, но что он имел в виду? Что он решил убить меня? Зачем ему это? Что я ему сделала? Если уж на то пошло, я должна ему нравиться, потому что я тоже метис.

Он начинает томный танец вперёд, и меня не обманывает леность его шага. Этот человек – мастер. Я не видела никого, кто мог бы соперничать с ним в скорости, со времён боя с Убийцей.

Когда я столкнулась с Убийцей, я была в лучшей за всю свою жизнь форме.

– Ты умрёшь сегодня, – говорит он. – Так же, как умер твой возлюбленный.

Я уже давно не думала о Кедрике в таком ключе. Странно слышать о нём, как о возлюбленном. У меня только один возлюбленный. Поэтому я не клюю на его удочку. Я по-прежнему хочу знать, почему он передумал и решил меня застрелить. Или он просто сказал это, чтобы вывести меня?

– Ты, похоже, очень уверен в этом, – отмечаю я.

– Я очень уверен, что подброшу твоё тело в шатёр Короля. Кровавое, мерзкое месиво, а затем отправлюсь в Шестую Ротацию и разнесу весть о предательстве Гласиума. Два мира наконец-то покончат друг с другом. И Ире снова смогут жить здесь.

Это меня злит. Я так много работала ради мира. Кедрик многое отдал ради мира. Глубоко внутри меня шевелится знакомый трепет борьбы.

– Это не похоже на планы Адокса.

Мой тон мягкий, поскольку я пытаюсь понять, замешан ли в этом лидер Ире. Я наблюдаю за стойкой наёмника. Стоит немного размашисто. Если я смогу поддеть ногой, он потеряет равновесие.

Мужчина усмехается.

– Он идиот.

– А ты безумен и кровожаден. Лично я выбрала бы Адокса.

Его карие глаза вспыхивают от оскорбления, а тело приобретает новое напряжение, которое говорит мне о том, что разговор окончен. С этого расстояния мой крик будет слышен в лагере. Первоочередной задачей убийцы будет заставить меня замолчать. Это означает удар по горлу, прямой нокаут или удар, который выбьет из меня дыхание. Он бросается на меня.

Моё тело не будет лежать кровавым месиво в шатре Джована.

Ире, как и предполагалось, бросается на меня. Я стою неподвижно, на этот раз не уклоняясь, и мы сцепляемся в схватке. Конечно, удары направлены в лицо. Я поднимаю руки вертикально над собой, а удары сыплются на меня, так как его рост даёт ему явное преимущество.

Разве он не знает, что я ни разу не вступала в бой, в котором была бы выше, тяжелее или сильнее противника? Очевидно, нет.

Его преимущество – длина конечностей. Моё – низкий центр равновесия.

Мы поочередно то обретаем, то теряем преимущество. В мою щёку приходится удар, затуманивая внимание. Меня отталкивают назад, но я группируюсь и падаю, нанося удар ногой по его широкой стойке. Это даёт мне достаточно времени, чтобы восстановиться.

Мы смотрим друг на друга с противоположных сторон поляны, каждый тяжело дышит. Я моргаю, чтобы убрать остатки черных точек, появившихся в глазах от удара. Его выпад смертельно опасен. Нужно присматривать за ним. Он будет готов к тому, что я снова воспользуюсь его стойкой. Я не могу использовать этот приём во второй раз, но это единственное слабое место, которое я заметила.

Это бой, в котором нет никаких гарантий. Всё, что у меня есть, это вера в то, что я выживу, потому что мне это необходимо. Ведь Кедрик не мог погибнуть просто так. Жизнь не может быть такой несправедливой.

Конец не может быть таким.

С грохочущем в ушах сердцем, я бросаюсь на противника. Он восстанавливается медленнее. Это мне на пользу. Мне нужно победить.

Я наношу удар за ударом, мои руки немеют от ярости.

На этот раз я прорываюсь сквозь его защиту. Удар в челюсть. Если бы только я была сильнее, этот удар мог бы стать последним.

Я готовлюсь воспользоваться его болью, но, к моему недоумению, он отшатывается. Вместо того чтобы атаковать его, я обнаруживаю, что уступаю ему место. Слишком много пространства. Деревья совсем близко.

Мне нельзя оказаться загнанной в угол. Если кто-то моего размера попадает в ловушку, это завершается всегда одинаково. Выход есть всегда.

Но только до этого момента.

Как бы я ни разворачивалась, он оказывается рядом. Каждое уклонение или уворот – он блокирует меня. Я отвожу назад ногу, чтобы нанести удар, и у меня пересыхает во рту, когда я ступнёй задеваю кору дерева Каур.

Нет.

Его тёмные глаза становятся дикими, а тяжёлое дыхание делает его ещё более неуравновешенным. Наёмник считает, что победил.

В этой позиции лучшим вариантом было бы заставить его двигаться в сторону, чтобы я могла выбраться из ловушки. Он слишком быстр для этого. Я могла бы попытаться нанести быстрый, болезненный удар, что отвлечёт его, дав мне возможность отвоевать себе пространство, но его предыдущие реакции показывают, что он был обучен работать с высоким уровнем боли.

И тут возникает основная проблема.

Он как будто знает, что я собираюсь делать. Как будто он изучил мои движения. Он ожидает от меня этих действий. А я не уверена, что мне нравится делать то, чего от меня ждут.

У меня есть одна попытка. На две у меня не будет времени.

Любой боец, из тех, кого я когда-либо знала, накричал бы на меня за то, что я пренебрегла правилами базовой защиты, когда приблизилась к убийце Кедрика.

Я вскидываю кулак под его подбородок, и он ловит его, жёстко выкручивая запястье. Мой первый отвлекающий манёвр.

Я бью ногой по внутренней стороне его лодыжки. Он поднимает ногу и почти не реагирует.

Второй отвлекающий манёвр.

Моё колено движется очень быстро, когда я подаю его вперёд, желая достичь самой чувствительной части мужского тела. Я не использовала эту технику раньше – она кажется мне немного гадкой.

Этот человек использовал лук – оружие труса – чтобы убить Кедрика с расстояния, поэтому я наслаждаюсь своим подлым поступком. Именно это он заслужил.

Моё колено врезается в яйца убийцы, и его глаза закатываются, а сам он замирает в агонии.

Надо отдать ему должное – он ещё пытается уползти, его мысли по-прежнему заняты борьбой. Но всё кончено.

Просто не до конца завершено.

Я медленно подхожу к нему, сморщив нос от вида мужчины, который плачет, корчась земле. Своими сегодняшними действиями он мог бы погубить тысячи людей.

И ради чего?

… Я хочу это выяснить.

Повернувшись боком, я намечаю линию его челюсти и бросаю вес своего тела в перекрёстный удар, скручивая верхнюю часть тела, врезаясь кулаком в лицо.

* * *

Я возвращаюсь в лагерь, волоча за собой связанного и находящегося без сознания убийцу. Моя жизнь перевернулась, но лагерь остался таким же, каким я его оставила. Дремлющим, неподвижным.

Я пинаю спящего часового. Он хмурится, пока не понимает, кто его разбудил. И тогда-то он пугается. А когда он видит окровавленного человека у моих ног, то приходит в замешательство. Должна признать, не самый приятный способ пробуждения.

– Позаботься о нём – приказываю я. – Если тебе повезёт, я забуду, что ты спал на посту.

Мои мышцы болят.

Я позволяю Бруме беспокоиться о своей судьбе, пока иду к Джовану.

Братья Кедрика имеют право увидеть убийцу, и покончить с ним. А Джован умеет заставлять людей говорить, если убийца не захочет говорить по доброй воле. Обычно пытки меня раздражают, но не думаю, что в этот раз я буду возражать против его методов.

Только через три секунды после того, как Джован выходит из шатра, он полностью приходит в себя, волосы взъерошены. Его взгляд падает на теперь уже стонущую форму в хватке часового.

– Кто?

– Убийца Кедрика, – отвечаю я, избегая взгляда.

Его ноздри раздуваются, пока он снова смотрит человека, который начинает приходить в сознание. Джован некоторое время изучает его, прищурив глаза, в то время как тот запрокидывает голову и стонет от боли.

– Возможно, я немного перестаралась с последним ударом, – бормочу я.

Глаза Джована возвращаются к моим, крепко сжимая челюсти.

– Что случилось? Расскажи мне.

Не думаю, что Королю нужно слышать о том, как я преследовала что-то блестящее.

– Я увидела что-то в лесу и пошла проверить. Это была ловушка. Мы сражались, он проиграл, – я подхожу к нему ближе. – Это он, Джован. Я видела его несколько раз в Ире, и ещё, когда он пытался убить меня в Оскале. Это убийца.

– Он признался в этом? – спрашивает Джован.

И я знаю, почему он задаёт этот вопрос. Мы собираемся обвинить одного из Ире – наших новых союзников – в убийстве принца Гласиума и попытке убийства Татумы. Мы должны быть уверены.

– Да, он признался. Но мне нужно выяснить ещё кое-что.

На мгновение Джован затихает. Эти мгновения – его сила.

Он забирает наёмника у часового.

– Иди, разбуди Адокса из Ире и его людей, а также моих советников, брата Татум, Принца Ашона, и Рона.

При осознании списка людей у часового расширяются глаза, и я почти слышу, как его мозг силится запомнить имена. Интересно, получат ли сообщение последние три человека?

Как только сонный стражник убегает, Джован роняет мужчину на землю. Даже я вздрагиваю. Джован не коротышка. Этого достаточно, чтобы человек снова потерял сознание.

Судя по всему, Королю глубоко плевать на это. Он расхаживает по поляне.

Поддерживать отношения с Ире очень важно, но я знаю, что Король считает месть за брата не менее важной. Особенно для Брум. Преданность это всё. Народ судит о своём Короле по его силе.

– Он не кажется достаточно большим, чтобы убить моего брата, – тихо говорит Джован.

Я вздрагиваю и отступаю назад, когда поляна перед королевским шатром начинает заполняться. Пришедшие Осколок, Роско, Драммонд смотрят на неподвижную фигуру. Но вопросов не задают. До тех пор, пока Адокс не проходит через образовавшийся круг.

Он смотрит на своего поверженного соплеменника, затем на меня и Короля, глаза его сверкают гневом.

– Что это значит?

Я скорее чувствую, чем вижу, как Джован начинает вибрировать. Кладу руку ему на плечо.

– Адокс, ты знаешь, что я уже некоторое время выслеживаю убийцу Принца Кедрика. Этот человек убил Принца.

Я смотрю на убийцу, который лишил меня счастья, которое я впервые в жизни обрела.

– Стрела была сделана не из Каура. Она была не из Гласиума.

Я шарю в ботинке и вытаскиваю оперение, которое так долго было со мной. Оно по-прежнему с лёгкостью вызывает воспоминания о той ночи. Я всё ещё чувствую, как кровь Кедрика пузырится между моими пальцами; чувствую холодную жёсткость его рук и его немигающий взгляд.

– Это была стрела, которая оборвала жизнь Кедрика.

Я передаю оперение Адоксу. Он внимательно изучает его, а я продолжаю говорить:

– Это дерево Седир. Мне потребовались месяцы, чтобы узнать это. А потом это знание завело меня в тупик, – я поворачиваюсь лицом к старому правителю. – В котором и находилась, пока совершенно случайно не попала к Ире.

Адокс возвращает стрелу, внимательно слушает, не перебивая. Его взгляд устремлён на дёргающегося на земле человека. Выражение его лица бесстрастно. Возможно, Адокс тоже не слишком любит убийцу.

– Но даже тогда прошло несколько недель, прежде чем я увидела те же стрелы у Ире. Это было после того, как мы саботировали тропу через Оскалу.

– Ты расспрашивала о них, – негромко прерывает Хамиш.

Он встаёт рядом с Адоксом.

Его зелёные глаза горят.

Я киваю.

– Было семь мужчин. И, как сказал мне Хамиш, только трое из них отправились торговать в Осолис.

Джован нетерпелив. Я располагаюсь так, чтобы оказаться между ним и убийцей. Адокс должен сперва всё услышать.

– На меня напали на Ире, – говорю я.

Адокс наклоняет голову.

– Я знаю об этом.

Я перевожу взгляд на Хамиша.

– Две стрелы поразили крылья моего Флаера. И этот человек, – говорю я, толкая его ногой в бок, – тот, кто это сделал.