Текст книги "Мечты о свободе (ЛП)"

Автор книги: Келли Сент-Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Они не выйдут, пока тут Брумы.

Аквин ковыляет ко мне.

Я коротко киваю ему.

– Малир, мне нужно, чтобы ты отвёл людей подальше. Значительно дальше. Останемся только я, Аквин и Король Джован.

Он колеблется, но затем кивает.

– Да, Татума.

Бедный Малир. Стресс, связанный с попытками защитить нас с Джованом, должно быть, изматывает.

Я слушаю, как слова приказа разносятся по поляне. Что, если мои люди не придут? Что, если они уже решили не давать мне шанса? Если бы я голодала несколько месяцев и увидела стол, полный еды, я бы тоже не поверила. Это не сработает.

– Они придут, Лина, – успокаивает Аквин, чувствуя моё смятение.

Приближаются едва различимые шаги.

– Варвар впервые надевает рубашку, – бормочет Аквин.

Я напрягаюсь, чтобы увидеть Джована сквозь вуаль. Когда мне это удаётся, хихикаю.

– Не сильно помогает, – отвечаю я.

Рубашка натянулась на мускулах его груди. Он возвышается над нами обоими, и это вызывает у меня воспоминания о нашей первой встрече. Джован был самым страшным человеком, которого я когда-либо видела. В окружающем его воздухе витала угроза, исходящая от Короля. Надетая рубашка ничем не помогла.

Я приближаюсь к столу и выбираю яблоко. Мой рот наполняется слюной, но желудок сводит. Я слишком нервничаю, чтобы есть, поэтому быстро кладу его обратно.

Джован кладёт руку на рукоять меча. Я хмуро смотрю на оружие.

– У твоей матери неплохие запасы еды, – рычит он.

Я храню молчание. Мне нечего сказать по этому поводу. Моя мать хочет Гласиум. Мы и раньше это подозревали, а теперь увидели доказательства тщательного планирования. Я бы тоже разозлилась.

Вуаль развивается на ветерке, а по моему горлу поднимается паника.

– Они не придут, – задыхаюсь я.

– Тогда они не поедят, – просто говорит Джован. – Знаю, какой выбор сделал бы я.

– Не думаю, что твоё оружие помогает. Ты должен снять его.

– Оружие остаётся, – спокойно отвечает он.

– Но…

Моё внимание привлекает шум воркования.

Что это во имя Солиса?

– Это?..

– Ребёнок, – заканчивает Аквин, чей голос звучит так же растеряно, как и мой.

Гуканье ребенка становится всё ближе, и напряжение в воздухе возрастает до ощутимого уровня. Чей это ребёнок? Родители должно быть в ужасе.

– Он упадёт, – говорит Джован.

Я делаю шаг вперёд, но Джован делает выпад и подхватывает ребёнка на руки.

– Он ранен? – спрашиваю я.

Джован ворчит.

– Нет, но я не понимаю, как он всё ещё жив.

– Что ты имеешь в виду?

Я протягиваю руки к ребёнку.

Он передаёт ребёнка мне, и я принимаю от него слишком лёгкую ношу. Это не может быть ребёнок. Лицо настолько исхудало, что больше похоже на череп, чем на лицо. Должно быть, девочке всего год, хотя трудно сказать, насколько голодной была её жизнь. Возможно, передо мной ребёнок гораздо старше. Я глажу голову корчащейся девочки и оцепенело смотрю, как клок её волос падает на землю. Кости настолько острые, что если бы я надавила на кожу, то уверенна, что кость проткнула бы её насквозь. Когда я вижу, как сильно страдал мой народ, меня охватывает ужас.

Ребёнку нужна еда.

– Ты не видела, как голодали деревенские жители? Тот, который привёл скакунов? – мягко спрашивает Джован.

Я протягиваю ему ребенка, и он неловко берёт его.

– Нет, – отвечаю я.

Не дожидаясь, что он скажет дальше, я поворачиваюсь к столу и отбираю сухофрукты. Я не могу говорить об этом. Как этот ребёнок ещё жив? Я должна была вернуться раньше.

Из истощенной фигуры на огромных руках Джована доносится вой. Ужас, который вечно будет преследовать меня во снах.

– Ты должна взять её.

Джован протягивает мне плачущую девочку.

Я аккуратно беру малышку. Я сотни раз брала на руки детей, но никогда ещё не держала такого хрупкого. Поднося ко рту маленький кусочек сухофрукта, я заставляю себя жевать, пока он не превращается в кашицу, и выплевываю его в руку.

– Я собираюсь покормить тебя, малышка, – я успокаиваю её рыдания, нежно покачивая. – Джован, капни немного на её губы.

– Откуда ты знаешь, что это девочка?

– Благодаря традициям. Сделай это, пожалуйста.

Мне нужно покормить её. Звук крика пробуждает во мне что-то первобытное.

Он берёт немного разжеванной мякоти и очень осторожно погружает палец в крошечный ротик.

Вой прекращается. И вдруг изголодавшийся ребёнок обретает энергию. Её лицо искажается, когда она начинает сосать палец Джована. Он поспешно протягивает ещё один. Ребенок выгибается навстречу ему, и Джован смеется, но во мне нет места смеху, только боль в сердце. И ярость.

Ты можешь пытать меня, ты можешь убить моих друзей, но причинить боль ребенку – это самый порочный поступок в двух мирах. Я собираюсь вонзить нож в сердце своей матери. Снова и снова.

– Лина, они идут.

Хриплый шёпот Короля приводит меня в чувство.

Я медленно поворачиваюсь. Теперь мои глаза приспособились к ограниченному обзору вуали. Моя грудь сжимается в агонии, когда я вижу фигуры жителей. Они сползают с деревьев и домов, и идут волочащимися шагами. Не верят, что я здесь, чтобы помочь им, но всё выглядит так, как будто у них нет сил беспокоиться об этом.

Среди изможденных скелетов моего народа я не могу найти ни одной позы, которая бы свидетельствовала о чём-то, кроме опустошения.

Они отказались от всего, кроме дыхания.

В моём горле поднимается жгучий ком, и хотя я не могу заставить его вернуться, я не позволяю ему перерасти в рыдания. Причина проста: мой народ не плачет, а голодает. Я не заслужила права плакать от их имени.

Аквин сжимает мою руку.

– Ты должна начать говорить, дитя моё.

Я баюкаю ребёнка на руках и собираюсь с силами. В сухом воздухе абсолютно тихо, и хотя они едва живы, Солати не притрагиваются к еде.

– Простите меня, – говорю я.

Скорбный звук отдаётся эхом, и я не скрываю эмоций в своём голосе, хотя этого никогда не будет достаточно. Словами это не описать. Это можно только почувствовать. Это может только преследовать.

– Я здесь, чтобы положить конец вашим… страданиям. Сейчас я хочу, чтобы вы поели. Пожалуйста, не берите слишком много, – мой голос крепнет. – После долгого отсутствия правильного питания вам станет плохо, – я ещё раз окидываю взглядом крошечную девочку. – Я хочу, чтобы вы взяли всю еду и распределили её между собой. Если понадобится ещё, вы это получите.

Люди не издают ни звука.

– Пожалуйста, ешьте, – умоляю я.

Мой голос ломается. Я смотрю на землю, обхватив руками теперь уже спящую малышку.

Начинается шарканье. Я не поднимаю глаз, пока жители деревни тащатся вперёд, некоторые стонут от усилий. Краем глаза я вижу их босые ноги, но всё равно не поднимаю головы. Я держу её опущенной. От стыда за то, что сделала моя мать.

ГЛАВА 16

Я не обращаюсь к ним в тот день. Не стала бы обращаться и в течение двух недель, если бы это было возможно. Но другие деревни страдают.

Этим утром я позвала пятерых Брум из нашей компании в деревню, чтобы помочь тем, кто слишком слаб, чтобы получить еду. К полудню я зову ещё десятерых. Сейчас около тридцати Брум стоят среди собравшихся деревенских жителей. Почти одинаковое количество Брум и Солати. Нечто невиданное в мирной обстановке. И мой народ, слишком уставший, чтобы бояться, просто не реагирует на них. Это жестокое преимущество в нашу пользу. И оно позволяет дозорным заботиться о жителях деревни без возражений. Это позволяет выставить их в выгодном свете. И мне почти хочется, чтобы мои люди выказали немного сопротивления. Что угодно, только не уныние. Мне приходится напоминать себе, сколько недель понадобилось Оландону, чтобы прийти в себя после перехода через Оскалу. Местные жители голодали гораздо дольше.

Я стою на возвышении, чтобы мой голос доносился до собравшихся людей. Слова Адокса возвращаются ко мне – о вере в то, что я лучшая перспектива для моего народа. Мой рот открывается. И я понимаю: я действительно верю в это. Я их надежда. Я их спасение. Я буду той, кто вернёт им счастье. Оно зависит только от меня.

Некоторые из моих людей близки к тому, чтобы упасть без сознания. Сейчас не время для замысловатых речей.

– Я вернулась в Осолис, чтобы положить конец тирании Татум Аванны, – мой голос прорезает утренний дым.

Я представляю лицо своей матери: жестокий изгиб её губ, черноту её души.

– Она подвергла вас самым неимоверным испытаниям, которые я могу только вообразить.

Вуаль колышется на ветру.

– Всю жизнь я была во власти её порочности. Вы все знаете об этом. И сейчас я расскажу вам, почему.

Я хватаю конец вуали, и толпа совершает первое движение. Это не движение в мою сторону от нетерпения. Мои люди в панике отступают назад, прочь от меня и верной смерти. Я радуюсь этому знаку, потому что он показывает, что у них ещё осталась какая-то форма самосохранения.

Я повышаю голос:

– Вы увидите, что ненависть Татум к Гласиуму построена на лицемерии и лжи.

Вуаль ощущается тяжелее, чем когда-либо раньше. Но я сильнее, чем была когда-либо. Вуаль – ничто.

Она падает на землю.

Я смотрю на свой народ. Впервые лицом к лицу.

И я наблюдаю, прекрасно видя, как расширяются их глаза. В них вибрирует растерянность. Потрясение настолько глубокое, что они тратят все свои силы на то, чтобы повернуться к соседу и поделиться своим недоумением. Они шепчутся; они таращатся.

В этом они очень похожи на Брум – только тише. С точки зрения Гласиума, они кричат и тыкают пальцами.

Я поднимаю руки ладонями вверх.

– У меня голубые глаза. Татум Аванна хранила от вас страшную тайну. Вот почему, наряду с безумием и жадностью, она морит вас голодом. Потому что она хочет, чтобы этот секрет оставался секретом. Она хочет продолжать поддерживать эту ложь, – я кривлю лицо. – Чтобы наказать вас всех за её ошибки. Чтобы уморить голодом ваших детей.

Я спускаюсь по холму.

– Я не позволю ей, – кричу я. – Татум заплатит за свои отвратительные преступления. Обещаю, что доведу дело до конца. Я восстановлю величие Осолиса. Вам больше не придётся жить в страхе!

Я подхожу к Джовану и беру его за руку, поворачиваясь, показывая жителям деревни.

– Узрите! Татум говорит нам, что Брумы наши враги. Но кто сейчас здесь? Заботится о вас, кормит ребенка собственными руками? – во мне горит огонь Четвёртой Ротации. – Я хочу настоящего мира! Между всеми расами в обоих мирах. Я хочу гармонии и окончания безумия.

Я взбираюсь на холм.

– Настало время народу Солати перестать платить своей шкурой за жадность Татум! Восстаньте со мной! – мурашки пробегают по моему телу. – Восстаньте со мной! И я предложу вам спасение, стоя на коленях.

И вот я, единственная голубоглазая Татума в истории, стала первой высокопоставленной Солати, опустившейся на оба колена, склонив голову в поклоне перед своим народом.

Долгое время не доносится ни звука. Пока не раздаётся небольшой шум.

Я поднимаю голову и вижу, что один человек с трудом опускается вниз. Вьюга бросается на помощь человеку, который, тяжело дыша, встаёт на колени. Сомневаюсь, что мой друг задумывался о том, как он сейчас выглядит: человек из Гласиума, упавший на колени, чтобы помочь Солати.

Аквин грациозно опускается на колени, положив руку на сердце.

– Я положу свою жизнь за тебя, Татум Олина.

Татум Олина. Этот титул шокирует меня. Почти неотличимо от слова Татума, но настолько иное по значению.

Остальные падают на колени, Солати и Брумы в равной степени. Они бормочут «Татум Олина» и этот звук беспокоит меня, потому что это не правда, пока что – пока я не выполню свои обещания. Только тогда я смогу претендовать на титул.

Король Гласиума подаёт руку. Я встречаю его взгляд, и меня переполняют гордость, уважение и сила его любви ко мне. Он помог мне стать такой, какая я есть, хотя он этого не видит. Любовь к нему привела меня к этому моменту и дала мне силы.

Он осторожно поднимает меня и на глазах у всех низко склоняется над моей рукой и едва целует тыльную сторону ладони. Затем он поднимается, поднимается и поднимается, пока не выпрямляется во весь рост. Люди, стоящие ниже нас, настороженными глазами смотрят на него.

– За время своего пребывания на Гласиуме Татум Олина заслужила мою непоколебимую преданность. Для меня большая честь объединить моё королевство с её. И я обещаю, что от рук моих людей вам не будет причинено никакого вреда. Я хочу, как и ваша Татум, как и вы, жить в мире: ради себя, наших детей и детей наших детей! – он наклоняет голову. – Как Король даю вам своё священное слово.

Я сжимаю руку, которую он по-прежнему держит.

– Пожалуйста, помогите моим людям встать на ноги, – говорю я Брумам. – Им нужна еда и отдых. Все деревенские обязанности отложены до дальнейшего уведомления. Вы должны сосредоточиться на восстановлении своих сил. В вашем распоряжении останется небольшой отряд людей Короля Джована. У вас будет доступ ко всей необходимой пище.

Сцепив руки, мы смотрим, как наши люди помогают друг другу. И это самое прекрасное, что мне когда-либо посчастливится увидеть.

В трудные моменты мы возрождаем свою истинную сущность.

ГЛАВА 17

– Но как хорошо, что выполз ребёнок? – рассуждает Грех.

Лёд качает головой.

– Знаю! До этого мы были по уши в дерьме.

Грех изучает свои пальцы.

– Кто-то может сказать, что это идеальное совпадение.

Я прищуриваю глаза, глядя на красивого мужчину, прислонившегося к стволу Каура. Осколок опережает меня.

– Ты этого не сделал, – говорит он.

Грех невинно моргает.

Осколок неуверенно смотрит на меня.

– Он же не мог… не мог ведь?

Мы все находимся в доме с соломенной крышей. Мужчина из барака Трюкача стоит, зевая. Мышцы его живота приходят в движение.

– Мне никогда не нравились такие слова, как «не мог» и «не сделал». Они подразумевают границы. А я не слишком люблю границы.

– Ты подсунул ребёнка, – категорично говорю я.

Вьюга выплёвывает свою еду на Лавину, который в ответ ударяет его по лицу. Вьюга отлетает к стене. Я вижу, как Аквин с интересом наблюдает за этой перепалкой.

– Я бы не сказал, что подсунул туда ребёнка. Я просто помог ему с едой.

Мимо щеки Греха пролетает кинжал и вонзается в солому позади него.

Он протягивает руки к угрожающему блеску в руке Осколка. Ещё около пяти кинжалов свисают с пояса советника.

– Я забрал малышку у спящей матери и подтолкнул её в нужном направлении, – он смотрит на меня. – И спас твою задницу, – его взгляд скользит вниз. – Которая, могу сказать, очень отвлекает под этой мантией.

Я сдерживаюсь, чтобы не разразиться хохотом. Едва сдерживаюсь. Неужели он больше ни о чём не думает? И он прав. Он действительно спас мою задницу. В ямах я училась у лучшего шоумена. И этим шоуменом был Грех. Его инстинкты безошибочны, но ему и не нужно это знать. Ему хоть кол на голове чеши, всё равно сделает по-своему. Я не отрываю взгляда от Греха, наклоняя голову.

– Что вы, ребята, думаете?

Симпатяга красуется под вниманием мужчин в комнате, но заметно сглатывает, когда мрачные выражения лиц, окружающих его, проникают в душу.

Когда Лавина встаёт, Грех отступает назад.

– Ты же не серьёзно?

Гнев, ставший Уорреном, также поднимается со злобной ухмылкой.

– Насчёт чего? – говорю я, повторяя невинное выражение лица, которое он изображал ранее.

Путаясь в ногах, Грех исчезает из виду.

* * *

Дальше Пятая Ротация.

Джован подгоняет нас, чтобы добраться до следующей деревни. Учитывая состояние предыдущей, каждый час нашего промедления приводит к смерти ещё одного человека. Для защиты мы оставили десять дозорных в Шестой Ротации. Надеюсь, этого будет достаточно. Не хочется думать, что мы могли дать жителям надежду, а моя мать с корнем её вырвала.

Обеспечение Пятой Ротации такое же душераздирающее и трогательной, как и Шестой. Люди матери заперты в сарае, а Брумы расставляют еду на столах.

Я кормлю их и показываю своё лицо.

Сообщить о том, кто я такая, оказалось легче, чем я ожидала. За это стоит благодарить Аквина. Распространяя информацию через свои бесчисленные связи, он проложил мне путь к свержению матери. Заручиться поддержкой деревенских жителей было бы не так просто, если бы не работа Аквина. Он сказал, что занимался этим с самого моего рождения.

Я опускаюсь рядом с Королём Гласиума, который раскинувшись, лежит под деревом. Тень не даёт передышки от жары. Большинство Брум разбрелись по окрестностям, оказавшись подавленными интенсивностью температуры в такой близости от пожаров Четвёртой Ротации.

Я собираюсь с духом.

– Я планирую навестить тётю Джайн.

Король перекатывается на бок, и я с тоской наблюдаю силу его конечностей… и, как подсказывает мне сердце, всё та же дистанция, которая появилась с тех пор, как я впервые увидела Осолис, никуда не делась. Хотя мы шутили о разговоре, ни один из нас не сделал и шага. Теперь это кажется бессмысленным. Если я и подумала на секунду, что могу отказаться от спасения своего народа, то эта мысль исчезла, когда я увидела исхудавшие фигуры и отсутствие надежды в их глазах.

Я будущая Татум, а Джован – Король своего народа. Я всегда буду делать всё, о чём он меня попросит. И он будет делать то же самое для меня. И, возможно, только в таком амплуа мы можем быть. Хотя какая-то часть меня жаждет большего, та же часть хотела бы, чтобы ему было не наплевать на пропасть между нами.

Испытывает ли он такой же страх, что наша любовь ускользает из рук, как вода?

– Показывай дорогу, – говорит он.

Он протягивает руку к моей пояснице. То, что раньше он сделал бы без раздумий. Но Джован останавливает движение, как раз перед тем, как мы соприкасаемся.

Мгновение становится тягостным. Я с трудом сглатываю.

– Оландон объяснил мне куда идти. В эту сторону.

Лоза ещё не успела вырасти после того, как недавно прошли пожары Четвёртой Ротации, поэтому мы идём без препятствий. Моя тётя живет недалеко от деревни, за линией деревьев. Насколько Оландон смог понять, деревенскому жителю платят за то, что он приносит ей еду, готовит и убирает в доме. Я не знаю, чего ожидать. Моя тётя пострадала. Но насколько сильно? Узнает ли она меня? Узнает ли она моего отца? Я хочу увидеть её, но хмуро смотрю на землю под ногами. Это больше, чем желание получить ответ. Я перестала желать этого ответа, когда на моих глазах мать перерезала горло молодой девушке… но я очень хочу знать.

Почему мать решила не любить меня. Она не должна была меня ненавидеть. Она могла пожертвовать всем, чтобы любить меня. Но она этого не сделала.

Почему?

– Ты готова? – спрашивает Джован, когда мы приближаемся к строению из Каура.

Иронично, что они поселили пленницу в самом дорогом сооружении. Заботился ли Кассий о своей жене? Сомневаюсь.

Я стою перед дверью, по другую сторону которой находится моя родственница – та, кто могла меня любить, – и понимаю, что не готова. Я отбрасываю странное отдаление, возникшее между нами, и поворачиваюсь к Джовану. Я обнимаю его, без слов умоляя утешить меня.

– Моя Лина, – выдыхает он в мои волосы.

Весь воздух выходит из меня, когда я оказываюсь у его груди. И я прижимаюсь к нему в ответ, обхватывая его руками так сильно, как только могу. И мир медленно снова выравнивается.

Я отстраняюсь, делаю глубокий вдох и стучу в дверь из Каура.

Сейчас ранний вечер. Она не должна спать. Но, с другой стороны, мои ожидания от пожилых людей проистекают из наблюдений за Аквином. Возможно, это не лучший среднестатистический пример, на основании которого можно судить о других.

Собрав всё своё мужество, я протискиваюсь в дверь.

Она сидит за столом и делает глоток из чашки.

Она, как и я, на мгновение ошеломлена. Затем её лицо расплывается в улыбке.

– Лина, как я рада тебя видеть.

Позади меня Джован издаёт ворчание, и мне хочется сделать то же самое.

– Эм, здравствуй, Джайн. Т-тётя Джайн.

Она радостно хлопает в ладоши, когда я подхожу ближе. Джован стоит в дверях. Он поворачивается, решая уйти, и я бросаю на него взгляд полный паники. Он ни за что не оставит меня здесь.

– В последний раз, когда я тебя видела, ты говорила только «ба-ба-ба».

В её глазах блестят слёзы, а настроение меняется в считанные секунды. Она смотрит на свои руки, и я следую за её взглядом к шрамам на них. Оландон сказал мне, что, по его мнению, её пытали, пока разум не сломался.

Я приседаю рядом с ней и беру её за руку.

– Тётя Джайн, я не помню этого. Я была слишком мала. Но надеюсь, ты сможешь рассказать мне больше. Я пришла, чтобы забрать тебя. Если ты пойдёшь со мной.

Она поднимает руки и закидывает их мне на шею. Эта женщина удивительно сильная. Я задыхаюсь и перемещаюсь в положение, в котором могу вдохнуть воздух. Она отступает, и я вздрагиваю от свирепого выражения её лица.

– Ты заберёшь трон, как и должна была, – она откидывает мои волосы назад. – Девочка моя, как ты страдала. И мне жаль, что меня не было рядом, чтобы защитить тебя.

Во рту у меня пересыхает.

– Ты сделала больше, чем когда-либо делала моя мать, – хриплю я.

Она грустно улыбается.

– Да, искорка моя. Но жизнь не должна быть такой.

Мои глаза застилают слёзы.

– Мне понадобится мой чайник, – говорит она.

Я отклоняюсь назад, когда жена Кассия отскакивает в сторону.

По-прежнему молча, Джован пересекает комнату и помогает мне подняться на ноги. Мы с изумленным недоумением наблюдаем, как тётя занята сбором различных случайных, крупных, непрактичных предметов.

Пока я веду Джайн обратно через лес, Джован часто мельком смотрит на меня. Я не могу отвести взгляд от тёти. Во время этой неспешной прогулки она проявляет более дюжины различных эмоций, но во всех них она любит меня. Она утешает меня и поёт мне дифирамбы.

Эта женщина давно уже не в своём уме. И, тем не менее, я желаю, что бы она была моей матерью.

Ире и Гласиум поддержали меня. Теперь две деревни прислушались к тому, что я хочу сказать. Я нашла признание и любовь в самых неожиданных местах. В момент, когда я веду свою тётю в соломенный дом, где мы будем с ней спать, что-то вдруг на своё место – образ мышления и вера, которых до сих пор не хватало. Когда в детстве я мечтала править Осолисом, я всегда представляла себя правящей в одиночку просто потому, что так сложилась моя жизнь. В последние месяцы моей новой целью стало править без утайки. Это был мой первый шаг к счастью.

Словно теперь, когда деревенские жители на моей стороне, у меня есть друзья и тётя, я могу думать о счастье как о чём-то большем, чем мечта и желание.

Впервые я обдумываю возможность жизни, в которой я не одна.

Я знаю, как быть счастливой, и чего это будет стоить.

Я просто должна найти мужество разрешить себе обладать этим.

ГЛАВА 18

– Наша уязвимость заключается в том, что продовольственные склады разбросаны по пяти секторам. Нам нужно выделить время, чтобы переместить склады в одну зону. Для их защиты.

Роско кивает в ответ на замечание Джована.

– Драммонд сообщил, что им удалось обезопасить продовольственный сарай в этой ротации, но он пуст.

Оставшиеся позади члены нашей группы сегодня утром вернулись в лагерь Первой Ротации.

– Татум не оставила бы еду в пределах досягаемости, – произносит Оландон от входа в палатку.

– Во Второй Ротации тоже не будет еды? – спрашивает Джован моего брата.

Оландон поднимает бровь в сторону Риана.

– Это вероятно, Джован Король Гласиума. В худшем случае наши стратеги будут готовы к осаде, – отвечает Риан.

– Но почему они не опустошили все склады? – недоумеваю я.

– Не хватило времени, – отвечает Осколок. – Прошло не так много времени между тем, как они побывали в Гласиуме и мы оказались здесь. Не тогда, когда вам нужно переместить сотни людей и ресурсы, необходимые для выживания

Я равнодушно хмыкаю.

– Словно она даёт нам еду. Это было сделано, чтобы дать нам чувство ложной безопасности? И почему она хочет, чтобы мы ослабили бдительность?

– Ты думаешь, тут нечто большее? – спрашивает Роско.

– В этом замешана Аванна, поэтому можно предположить, что Олина права, – отвечает Джован.

Я улыбаюсь ему, но он не улыбается в ответ.

Он постукивает пальцами по карте перед собой.

– Также нам нужно переместить деревенских жителей в безопасное место.

– Шестая Ротация должна подойти, – говорит Оландон. – Таким образом, если нас погонят обратно в Первую, люди не пострадают.

Аквин искоса смотрит на меня, и я наклоняю голову. Он видит изменения в Оландоне. Мой брат никогда бы не внёс такое предложение до того, как покинул Осолис.

– Роско, Драммонд, – рявкает Джован. – Проследите, чтобы всё было сделано.

– Мой Король, – бормочут они и тут же удаляются.

Джован смотрит на меня поверх своей руки. Его кулак находится перед его ртом. Как же мне хочется прижаться к его губам. Я поднимаю взгляд и замечаю проблеск смеха в его голубых глазах. Давненько я его не видела.

– У нас не будет иного выбора, кроме как отправиться в поход в Третью Ротацию, как только безопасность продовольствия будет обеспечена. Чем дольше мы будем ждать, тем сильнее сократятся наши запасы, – говорит он.

– Ире могут поставить ещё, – говорю я.

Он потирает рукой нижнюю губу, а я смотрю.

– Не для пятнадцати сотен человек.

Его рот искривляется в улыбке.

Мои глаза встречаются с его… Он делает это нарочно?

Он приподнимает бровь. Так и есть!

Я улавливаю, как Аквин раздражённо вскидывает брови, и прочищаю горло.

– Ты прав, – я наклоняюсь вперёд и обвожу пальцем периметр Осолиса на карте. – Так будет лучше всего. По внешнему краю, расходясь внутрь. Если мы пойдём сначала к центру, есть риск, что они могут отрезать нас, продвигаясь через заросли. Ландон?

– Согласен, – заявляет брат.

– Риан, – зову я.

– Татум, – отвечает он.

Я стараюсь не выказать своего удивления.

– Каковы твои предположения о силе армии Аванны? – спрашиваю я.

Я слушаю, как он высказывает свои догадки, мысленно ругая себя за то, что задала вопрос. Может, мне стоит дать Аквину ещё одну трость? Я погрязла в дурных привычках. В привычках, которые я люблю. Но, тем не менее, это плохие привычки. У меня и так много проблем, чтобы ещё оскорблять каждого встречного Солати неуместными вопросами.

– Во дворце есть те, на кого мы можем положиться, – говорю я.

Риан переводит взгляд.

– Если они ещё живы, Татум Олина, тогда да. Но выяснить, живы ли, у меня нет возможности.

– Очень хорошо. Спасибо.

Он кланяется и выходит вместе с Оландоном. Я поднимаю палец в сторону Аквина, и он один раз кивает, прежде чем тоже уйти. Теперь то, что я упустила.

– Мы, в самом деле, делаем это, – говорю я, чтобы заполнить тишину.

Джован наблюдает за мной, его взгляд бегает по моей фигуре. Это допустимо, пока мы не говорим обо всём, о чём должны поговорить?

Я потягиваюсь и откидываю волосы назад. Они грязные и пропахли дымом. Не зря я раньше мылась каждый день. Широко раскрыв глаза, я выпрямляюсь.

Встревоженный Джован делает то же самое.

– Что такое?

– Источники, – с ликованием говорю я.

Он мрачнеет.

– Подземные?

Не обращая внимания на отсутствие энтузиазма, я бросаюсь вперёд и хватаю его за руку.

– Ты их ещё не видел.

– Возможно потому, что сейчас происходит то, что называется войной.

Я фыркаю.

– Но теперь у нас будет как минимум неделя до следующего перехода. Поверь мне, ты должен их увидеть.

Он выдёргивает руку из моей хватки. Я в замешательстве смотрю вверх, а он тем временем отворачивается от меня.

– Не проси меня об этом. Я видел достаточно. Я не могу смотреть, какой счастливой делает тебя этот мир. И насколько мне в нём нет места.

Его спина напряжена. Шея вытянута. Я открываю и закрываю рот, смотря на него.

Я должна сделать шаг к нему. Я должна поговорить с ним сейчас, раз уж он завёл разговор.

Но всё, что я могла бы сказать, было бы ложной уверенностью, и то, что я храбра в большинстве вещей, не означает, что я могу быть храброй сейчас.

Я выбираю путь трусости, сбегаю от него и оставляю мужчину, которого люблю, в одиночестве.

Я иду так быстро, как только могу, чтобы это не вызвало тревогу у других. Даже сейчас, когда отношения с Джованом в разладе, часть моих мыслей всё ещё занята тем, что наши проблемы могут символизировать для остальной части его армии. Должно быть видно, что Брума и Солати работают вместе. Мы с Джованом должны вести себя так, будто влюблены друг в друга как никогда. Но Джован никогда не согласится на такую уловку, пока между нами всё… как бы оно ни было.

Оберон и Очаве сидят снаружи своей палатки и, широко раскрыв глаза, смотрят на работу дозорных. Их палатка стоит рядом с моей и Оландона. Близнецы прекрасно отвлекут меня от боли в груди.

– Очаве, Оберон, – зову я.

Моё сердце замирает, когда обе головы поворачиваются в сторону моего голоса. Я опускаюсь на колени и заключаю их в объятия. Оберон расслабляется в моих объятиях, но его отдёргивает Очаве.

Я моргаю, глядя на более буйного из близнецов. Что это было?

Очаве сжимает челюсти, и между близнецами происходит безмолвный разговор, прежде чем любознательный близнец на моих руках тоже отстраняется, избегая моего взгляда.

Что происходит? Я прокручиваю варианты в голове и предполагаю, что им сказали, что я наполовину Брума и что это значит. Иначе с чего бы им вести себя так странно? Я решаю проигнорировать этот момент. Судя по тому, как хмуро Очаве смотрит на меня, он не сможет долго хранить молчание.

– У меня голубые глаза, – говорю я.

Оберон непременно воспользуется случаем и расспросит меня о них миллион раз. Конечно, его карие глаза загораются, он открывает рот, но в следующее мгновение на его юном лице вспыхивает ужас, и рот с хлопком закрывается.

Очаве сжимает рукой предплечье Оберона. В знак предупреждения? Что с ними случилось? Впервые я осматриваю их с головы до ног. Я отбрасываю свои воспоминания о том, как они должны выглядеть, и смотрю по-настоящему. Я пододвигаюсь ближе, детально разглядывая Оберона.

К тому времени, когда я замечаю шрамы, я нахожусь уже почти нос к носу со своим младшим братом.

За границами его верхней губы равномерно расположены маленькие точки. Я в ужасе обвожу точки вокруг его рта и вижу, что они тянутся и под нижней губой. Я сажусь на корточки. Какой инструмент мог вызвать это?

Судя по тому, как оба мальчика сидят, застыв от ужаса – я вижу, как неровно бьётся пульс на шее Оберона, – и по тому, что Очаве так защищает своего близнеца, это очевидно. Кто-то причинил им боль. Я протягиваю дрожащую руку и глажу шрамы. Оберон не вздрагивает, но на его широко раскрытых карих глазах наворачиваются крупные слезы.

– Что с вами случилось? – мой голос ломается.

Он переводит взгляд на Очаве, который решительно качает головой.

– Не отвечай. Это уловка.

По лицу Оберона стекают слёзы.

– Но это Лина.

Очаве смотрит на меня, скрестив руки на груди и нахмурившись.

– Ага. И она бросила нас.

Мою грудь пронзает боль. Они думают, что я их оставила? Я подхожу ближе, качая головой.

– Я не бросала вас. Я люблю вас обоих. Меня забрали. И…

– Ты не взяла нас с собой, – говорит Оберон, глядя в землю.

Моё горло сжимается так сильно, что слова произносятся с трудом.