Текст книги "Мечты о свободе (ЛП)"

Автор книги: Келли Сент-Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Это не означает, что он убил Принца Кедрика.

Я пожимаю плечами.

– Но это приведёт к той же участи.

– Чертовски верно, – ревёт Джован.

Адокс не сдаётся. Пока ещё нет.

– Он признался в убийстве брата Джована. Брата Ашона.

Я жестом показываю на молчащих мужчин. Ашон стоит сбоку от убийцы и пристально смотрит на него.

Адокс сглатывает и отводит взгляд. Трудно смотреть в глаза человеку, потерявшему близкого.

– Он отнял его у них, – говорю я. – И чуть не разлучил меня с моей семьёй и теми, кто меня любит. По его собственному признанию, он делал это много раз. Сколько жизней он разрушил? Я буду допрашивать его, Адокс. Я должна знать информацию, которую он скрывает.

Наконец, Адокс поднимает глаза. Его люди уже отходят назад, убеждённые моими словами. И вот лидер Ире закрывает глаза и освобождает мне место.

На убийцу выливают воду. Несколько минут он шевелился, но от шока его глаза распахиваются, и он задыхается, в агонии хватаясь за голову.

Он связан. Я приседаю, хватаю его за волосы.

– Как тебя зовут?

Он стонет, не отвечая. Не могу сказать, что я пытала кого-то раньше, но суть мне понятна. Я давлю пальцем на растущий синяк на его челюсти. Похоже, она сломана. Глаза мужчины начинают закатываться. Я грубо встряхиваю его.

– Твоё имя, – спрашиваю я.

– Хейс, – шепчет он, взгляд расфокусирован.

Его мозг затуманен. Это может пойти мне на пользу. Я переглядываюсь с Адоксом и поднимаю брови, чтобы он подтвердил ответ убийцы. Адокс молча кивает. Правда. Кто бы мог подумать?

– Ты убил Принца Кедрика?

– Только случайно, – шипит он, морщась, когда воздух прорывается сквозь зубы.

Ашон ругается, а я качаю головой, предупреждая его, чтобы он не издавал ни звука.

– Кто был твоей целью?

Хейс выгибается дугой.

– Ты! Сука! – его крик эхом разносится по лагерю.

Я вздыхаю, размышляя, стоит ли мне снова надавить на его челюсть.

– Неужели твоя мать никогда не учила тебя хорошим манерам?

Он запрокидывает голову назад.

– Мать? – недоверчиво восклицает он. – Ты будешь читать мне лекцию о матерях? – его хохот поднимает волосы на моём затылке. – Твоя мать приказала мне убить твоего парня!

И вот оно.

Я присаживаюсь на карточки, пока Хейс смеётся и смеётся.

С момента смерти Кедрика я десятки раз меняла своё мнение о том, кто мог заказать услуги этого человека. Я давно уже не считала свою мать виновницей. Потому что знала, что убийца – из Ире, а Ире – это тайна…

Хейс говорил так, будто он регулярно получал запросы на убийства разных представителей Солати. Что-то не сходится.

Я не обращаю на это внимания и перехожу к шокирующему открытию: моя мать приказала убить не меня, а Принца. Выбрав любого из нас в качестве мишени, она достигла бы своей цели – войны, так почему же она не решила покончить с моей жизнью и заодно избавиться от страха?

Это вопрос, на который мне нужно ответить, чтобы чувство вины и «что, если» не разъедали меня изнутри.

Я снова обращаю своё внимание на Хейса, повышая голос, чтобы заглушить его ужасный смех.

– Если тебе приказали убить Кедрика, почему ты решил убить меня?

Это бессмыслица! Я уверена, что до посещения Ире я никогда в жизни не встречала этого человека.

Его смех резко обрывается.

– Я ненавижу тебя! – рычит он.

Я быстро отклоняюсь назад, когда он пытается ударить меня головой.

Джован делает шаг вперёд и ставит ногу на горло мужчины, пока тот не прекращает бороться.

Обезумевший мужчина задыхается, бормоча себе под нос. Я не могу понять, как его семья и дети не заметили его сумасшествия.

Звук разбудил тех, кто находился в палатках вокруг нас. Они обратили внимание на крики.

По лицу Адокса видно, что он потрясён.

– Хейс всегда был эксцентричным, Татум. Но мы никогда не видели его с такой стороны.

Слова Адокса настолько шокируют, что я верю ему – тем более что Хамиш и два других присутствующих Ире стоят с такими же ошеломлёнными лицами.

Хейс хорошо скрыл свою ненависть.

Я прислушиваюсь к его бормотанию.

– Всегда в твоей тени. Это должен был быть я! Почему он выбрал тебя? Даже твоя мать не хотела тебя. Он бросил меня!

Я не могу понять, в чём дело. Оландон, похоже, так же ничего не понимает, как и я. Джован тоже наблюдает за мной, но я едва заметно качаю головой. Я не имею ни малейшего представления о чём речь.

Лидер Ире делает шаг вперёд.

– Татума, есть кое-что, что ты должна знать о Хейсе…

В этот момент сквозь толпу из пяти человек пробирается мой старый тренер Аквин. Без трости он идёт прямо, медленными шагами, так что хромота его незначительна.

Он не смотрит на меня.

Он смотрит на Хейса.

А Хейс смотрит на моего тренера.

На моего друга. Единственного отца, которого я когда-либо знала. Единственного человека, с которым мать разрешила мне покидать башню, пока я «наблюдала» за тренировками Оландона. На человека, который вёл меня, который делал замечания и который давал твёрдую, непоколебимую силу.

– Хейс, – коротко говорит Аквин.

Я перевожу взгляд с одного на другого, и меня охватывает смятение.

Хейс насмешливо отвечает:

– Отец.

ГЛАВА 26

– Я… я не… – я замолкаю, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

Один полон жаждой мести. А другой олицетворяет собой единственное безопасное место моего детства.

Я цепенею. Это не может быть правдой. Аквин не может быть отцом Хейса, отцом убийцы Кедрика.

Я бы знала. Аквин сказал бы мне…

На поляне тихо, как шёпот, а мой мир рушится. Я смотрю на пазл, и забытые мною кусочки начинают собираться воедино. Необычное поведение Аквина. Я возвращаюсь в самое начало, когда сидела рядом с Аквином и слушала, как Оландон и Кедрик сражаются в тренировочном сарае. Хотя это было так давно, я помню этот момент отчетливо. Аквин вёл себя в тот день необычно… сентиментально, так мне тогда показалось. Когда я уходила, он взял с меня обещание быть осторожной. Он вёл себя так, как будто прощался.

Хейс учился сражаться, не у Ире. У него был тот же тренер, что и у меня.

Я застываю на месте, не в силах подойти к Аквину. Потому что, если он это сделал, я больше никогда не смогу на него взглянуть.

– Ты знал? – выдыхаю я.

Позади меня стоит Джован.

– Ты всё ещё не поняла, глупая маленькая девчонка. У Аквина есть маленький грязный секрет.

Смех действует на нервы. Этот звук стоит в ушах, я не могу думать. Аквин…

Я закрываю глаза. Ощущение, что я разрываюсь на куски, не похожее ни на что из того, что я когда-либо испытывала, оно распирает меня изнутри. Единственный человек, которому я в детстве всецело доверяла свою защиту… уничтожил меня.

– Сказать нечего, – шепчу я, уставившись на Аквина.

Он поднимает голову, прочищает горло.

– Всё так, как сказал мальчишка.

– Мальчишка? – я трясу головой. – Этот мальчишка – твой сын. Да кто ты такой?

Как я могла так обманываться?

Глаза Аквина затуманиваются.

– Ты мне как дочь.

Я фыркаю.

– Часто ли ты просишь своего сына убить друзей твоей дочери по приказу той, кто мучил твою «дочь» всю её жизнь?

– Не придавай ему такой важности, – ухмыляется Хейс. – Я общаюсь с Татум напрямую. Она сама наняла меня. Когда я сказал ей, чей я родственник, она ответила, что у неё есть для меня особая работа.

– Ты дурак, – шепчет Адокс. – Ты мог подвести всех Ире.

– Я бы не подвёл свою жену и детей, – говорит Хейс. Он плюёт в сторону Аквина. – В отличие от некоторых.

– Татум поставила меня перед выбором, – склонив голову, шепчет Аквин. – Она спросила, кого ей убить – тебя или принца. Я выбрал спасти тебя.

Я отворачиваюсь. Я услышала достаточно.

Джован хватает меня за руку.

– Лина, – говорит он мне в ухо. – Ты должна выслушать, что он хочет сказать. Ты никогда себя не простишь, если не сделаешь этого.

Даже в своей пульсирующей боли, я понимаю, что он прав.

Аквин видит, что я остановилась.

– Приказ Хейса был убить принца, – запинаясь, говорит он.

– И ты не удосужился сказать мне? – слабо произношу я.

– Ты не была готова!

Никогда в жизни я не слышала, чтобы он кричал. Оландон отпрыгивает назад. Я слишком зла для этого. Я делаю два шага вперёд.

– Ты не была готова сразиться с ней и победить, – вздыхает он, с усилием успокаиваясь. – Принц был тем выбором, который я сделал, когда передо мной встало непосильное решение, кого из вас спасти.

– Ты говоришь, что моя мать позволила тебе решать.

– Ты многого не знаешь о моих отношениях с твоей матерью. Я знаю её с тех пор, как она была девочкой. Я наблюдал за тем, как она сходила с ума. Я не знаю, передала ли она решение мне, чтобы я мог спасти твою жизнь, потому что она не доверяла себе. Или она действительно безумна и развлекалась, наблюдая, как мучает меня.

Мне вспоминается тревожный разговор с ним, произошедший два дня назад. Сын Аквина корчится на земле, выкрикивая ругательства.

– И, несмотря на то, что ты был свидетелем её падения, ты каким-то образом не заметил признаков катастрофы собственного сына.

По обветренной щеке моего тренера катится слеза.

– Я слишком поздно понял свою ошибку. Я не понимал, какую обиду он затаил на тебя. За то, что в его глазах ты была для меня дороже собственной крови.

Моё зрение затуманивается, и я отметаю доказательства. Всё было ложью. Вся моя жизнь.

– Ты оставил меня умирать! Ты убил мою мать, изменил своей жене с односельчанкой и оставил меня умирать, – кричит Хейс.

Выходит Хейс – полноценный Солати.

Глаза Аквина сверкают.

– Твоя мать умерла, рожая тебя. Лечь с ней в постель, было ошибкой, о которой я очень сожалею. И твоя жизнь здесь была бы ужасной. Внебрачный сын солдата Элиты. Татум не приняла бы такой порок в своей гвардии. Оставить тебя означало бы либо твою смерть, либо твоё изгнание, либо потерю моей должности. Мне нужно было заботиться о жене. Я сделал единственное, что мог сделать: я оставил тебя на торговом посту. Люди, торговавшие там, исчезали на несколько недель, и никто не знал, куда. Позже, когда я воссоединился с Хейсом, я узнал об Ире. В ту пору я просто предположил, что у них есть тайное место, где тебя могут спрятать. Я надеялся…

– У тебя не было гарантий, что они примут меня!

Лидер Ире прочищает горло.

– Были. Я дал их ему. В то время я был торговцем, о чём ты прекрасно знаешь, Хейс.

Когда Хейс бросает на Адокса презрительный взгляд, тот хмурится.

Что бы ни сделал Хейс, его обидел тот самый человек, который должен был заботиться о нём.

– Что ты за человек? – в моём голосе звучит осуждение.

Впервые лицо Аквина ожесточается.

– Моя жена не была беременна, и вдруг я объявляю, что у меня есть сын. Её осмеяли бы. Это опозорило бы наших предков.

– И всё же ты ещё до этого решил обесчестить свою милую жену неверностью. Думаешь, что я буду сочувствовать тому, кто плохо обращается со своим ребёнком? Из всех людей ты пытаешься убедить меня в этом? – я почти кричу. Я больше не могу этого выносить. – Ты должен был уйти с ним! Ты должен был заботиться о своём сыне!

– Тогда ты была бы мертва, – при этих тихих словах Аквин склоняет голову.

Я не закончила.

– Не делай вид, что у этого выбора были благородные причины. Проще говоря, ты не хотел, чтобы тебя поймали… ни жена, ни Татум. Но твоя главная ошибка в том, что ты не рассказал мне о том, что знал, до того, как Кедрик был убит. Это был шанс спасти наши отношения, – я не вижу, как по моему лицу текут слёзы. – Но ты этого не сделал, – всхлипываю я. – И поэтому ты потерял моё доверие, мою дружбу и мою любовь. Потому что ты никогда этого не заслуживал. Потому что ты не тот, за кого я тебя принимала, – и я заканчиваю самыми жесткими словами, на которые только способна. – Не называй меня больше Линой.

Оландон ахает. Аквин рассеянно хватается за грудь, на его лице отражается ужас.

То, что я сделала, редко происходит. Именно поэтому решение дать разрешение на использование своего сокращённого имени – это решение, на которое у многих уходят годы. Когда оно дано, его редко берут обратно. Потому что взять его обратно – значит признать, что ты принял неправильное решение. Для Солати это позор, подобного которому нет.

Вот как сильно я переживаю предательство отца. Уходя с поляны, я не вытираю слёзы. Внутри я пятилетний ребёнок с разбитым сердцем, прижимающий к себе любимую игрушку и плачущий о родителях. Мне всё равно, куда они заберут Хейса. Или Аквина. Мне всё равно, что они сделают. Брумы уступают мне дорогу, не отводя взглядов.

Это лишь усугубляет моё унижение.

Я ухожу.

И я бегу.

И я бегу.

Я бегу, пока, обессилев, не спотыкаюсь и не сворачиваюсь в клубок на лесной подстилке. И мне нет дела до того, что мне нужно беспокоиться о народе. Голова и сердце не могут примириться с тем, что произошло, и я виню себя за то, что не заметила признаков предательства Аквина задолго до этого.

Но чтобы искать признаки предательства, нужно сначала допустить мысль о том, что этот человек может предать тебя.

А мне такая мысль не приходила в голову.

* * *

Я прихожу в себя, открываю опухшие глаза, когда меня поднимают.

– На протяжении часов я шёл по твоим следам, – говорит Оландон.

Из глаза убегает предательская слеза: наверняка их уже не осталось. Аквин не заслужил ни одной из них.

– Где мы? – произношу я после нескольких попыток.

Холодный и хриплый звук. Идеальное отражение того, что я ощущаю внутри.

Он приседает, держа меня на руках.

– Недалеко от кромки леса, – шепчет он. – Нам нужно быть осторожными. Тебе не следовало бежать в эту сторону.

Я ничего не говорю. Я выжата.

Повисает короткое молчание.

– Но я понимаю, почему ты это сделала. И… Мне очень жаль, Лина, – его голос надламывается.

Эта новость подействовала на него так же сильно. Ведь, в конце концов, ни у кого из нас не было отца.

– Мне тоже жаль, Ландон.

Впервые с тех пор, как мы покинули Осолис, мы с Оландоном без стыда плачем друг у друга на плечах. Его тело сотрясается от эмоций, как и моё. Если рядом окажется кто-нибудь из людей моей матери, нам конец, потому что мы не в состоянии защитить себя, и наши сердца слишком разбиты, чтобы заботиться об этом.

– Лина, я понимаю, что ты чувствуешь, – колеблясь, говорит он. – И я надеюсь, ты знаешь, что я никогда бы так не поступил с тобой. Никогда не поступал и никогда не поступлю.

Я хочу сказать, что любой может так поступить, но какая-то оберегаемая часть меня знает, что если я откажусь от своей веры в людей, то мне действительно не поздоровится. Именно вера в людей не даёт мне стать похожей на Хейса. Или на мою мать.

Я крепко обнимаю своего младшего брата.

– И я никогда не предам тебя. Кто бы ни использовал нас, кто бы ни лгал нам, кто бы ни пытался причинить нам боль, мы всегда будем друг у друга. Я никогда не причиню тебе вреда, братишка. Это противоречит всем моим принципам.

С его глаз срываются новые слёзы.

– А я тебе.

Когда нам больно, мы отступаем к фундаментальным истинам нашей жизни. Мы возвращаемся к тому, в чём уверены, чтобы зализать раны и исцелиться. Оландон – это моя фундаментальная истина.

– Мы должны возвращаться, – наконец, говорю я.

Оландон запрокидывает голову.

– У нас есть время. Армии понадобится день, чтобы нагнать нас. Мы можем перехватить их завтра.

– Спасибо Солису.

Я откидываюсь назад и сворачиваюсь в новый, более довольный шар, хотя и с не менее разбитым сердцем.

– Я люблю тебя, братишка. Но ты первый на страже.

– И я сделаю это только потому, что люблю тебя, – мягко говорит он.

ГЛАВА 27

Меня предал Аквин.

Утро принесло новые заботы, хотя и меньше слёз. Меня предал Аквин, а его сын, убивший брата Джована, пытался убить меня.

У Осолиса и Гласиума есть кое-что общее: законы, по которым наказывается совершение этих преступлений. И, хотя способы казни в разных мирах различны, факт, что любая из них заканчивается смертью, одинаков. Я понятия не имею, что делать.

Мы затаились в лесу, прислушиваясь к приближению армии, отдыхая по очереди. Я даже не представляю, какое расстояние я вчера преодолела. Но когда небо начинает темнеть, даже Оландон начинает беспокоиться.

– К этому времени они уже должны были пройти мимо нас, – говорит он.

– Ты уверен.

– Да.

Я встаю, смахивая грязь со своих чёрных мантий. Нет смысла беспокоиться. Они порваны и покрыты пылью. Одеяние всё ещё завязано с одной стороны.

– Тогда нам нужно вернуться. Что-то могло пойти не так.

– Может, они ждут нашего возвращения.

– Нет, Джован продолжал бы двигаться вперёд.

Мы бежим через лес, Оландон впереди. Бег – лучшее, что мы могли сделать: воздух проясняет мой разум и избавляет от головной боли, появившейся из-за плача.

Оказывается, армия продвинулась вперёд. Мы находим их через час. Они остановились, наверное, только в полдень или около того. Когда нас замечают, раздаётся крик. Мы замедляем шаг, оба тяжело дыша.

– Татума!

Я оборачиваюсь и вижу бегущего к нам Роско.

– Оландон.

Он фыркает, запыхавшись.

– В чём дело, Роско?

Мой тон холоднее, чем следовало бы, но я уже превысила норму заботы на сегодня.

Он либо не понимает, что я в бешенстве, либо игнорирует это.

– Хейс освободился час назад.

– Вы позволили ему сбежать!

Меня не было одну ночь, а они так облажались.

– Нет, у него было припрятано оружие, – торопится объяснить Роско. – Мы вернули его.

Моё терпение истощилось до крайности.

Роско тяжело сглатывает.

– Татума. Он ранил Аквина. Серьёзно.

После всего – предательства, обид, всего – почему, услышав эти слова, я первым делом думаю, выживет ли Аквин? Не может быть, чтобы меня это волновало после того, как он так жестоко подорвал моё доверие.

– Меньшего он не застуживает, – говорит Оландон, хватая моё плечо.

Глаза Роско впиваются в мои. Он ждёт моего решения. Он будет разочарован, если я сделаю неправильный выбор. Он верит, что я выше этого.

Когда он получил право давать мне советы?

Я сжимаю челюсти и скрещиваю руки на груди.

– Когда мы возобновим марш?

* * *

В этот день марш мы не возобновляем.

Тем вечером мы с Оландоном сидим отдельно от остальных, и Брумы понимают, что мы не хотим, чтобы нас беспокоили. Я понятия не имею, где Джован. Его отсутствие кажется мне существенным. Как будто что-то значит, что его нет рядом со мной, как это было в прошлом.

Ещё одна брешь в моих доспехах. Ещё одна рана в моём сердце.

– Он не заслуживает, чтобы мы были с ним, – говорит Оландон.

Я гадаю, кого он пытается убедить. Не меня, это точно.

Аквин предал нас. Он знал, что его сын был нанят для убийства принца Кедрика. И в глубине души он, должно быть, чувствовал, что вместо этого Хейс попытается убить меня, иначе зачем было предупреждать меня? Не то, чтобы я назвала предупреждение, которое он мне дал, чем-то иным, кроме как загадочным пустяком. Всё это время я полагала, что он едва знает мою мать. Он заставил меня поверить в это.

Теперь он намеревается умереть, когда всё, что я хочу сделать, это непрестанно кричать на него в течение нескольких дней. Меня не волнует, что он может быть уже мёртв. Мне всё равно.

Посреди ночи меня будят, когда кто-то входит в шатёр Короля. Место, где мы прятались весь день.

– Это просто я, – мягко говорит Джован.

Услышав его слова, я фыркаю: они так же нелепы, как и всегда. Просто Джован. Я закатываю глаза.

Брат не просыпается.

Джован пробирается ко мне и в изнеможении опускается на меха. Он обхватывает меня за талию, притягивает к себе и прижимается лицом к моей шее.

– Мне жаль, детка.

Я пренебрежительно хмыкаю, но в итоге это звучит так, будто я стараюсь не заплакать.

– Что есть, то есть, – говорю я.

Он ничего не произносит, просто целует моё плечо. Он молчит так долго, что я решаю, что он уснул.

Пока не слышу его тихие слова на ухо:

– Он всё ещё жив.

* * *

На следующий день мы возобновляем марш. К вечеру мы должны добраться до кромки леса. В течение дня я улавливаю обрывки разговоров, и меня раздражает, что я специально подслушиваю, желая узнать, как дела у Аквина.

Не могу отрицать, что известие о том, что он стабилен, приносит мне облегчение.

Весь день Джован держится рядом, а когда мы останавливаемся на ночлег, он не оставляет мне выбора, завлекая в свой шатёр. Я оглядываюсь через плечо на Оландона, но Ашон уже взял его под своё крыло. С моим братом всё будет в порядке.

– Хочешь поговорить об этом?

Джован стягивает рубашку через голову.

Глядя на то, как он раздевается, я обнаруживаю, что мне действительно хочется поговорить.

– Это был он, – категорично говорю я. – Всё это время.

– Он что?

Я надуваю щёки.

– Он убил Кедрика! – взрываюсь я.

Джован качает головой.

– Нет, не убивал. Его сын убил Кедрика.

– Одно и то же.

Я скрещиваю руки на груди.

Джован опирается руками на стул, на котором я сижу, и наклоняется.

– Это не так. Скажи мне правду. Что злит тебя больше всего?

Я злюсь на всё. Как я должна выбрать одну вещь, которая раздражает меня больше?

– Закрой глаза, Лина.

Я подчиняюсь.

– Перенесись мысленно в тот день на поляне, когда ты впервые узнала правду.

На меня обрушивается поток образов.

– Воспроизведи это всё. Где ты потеряла контроль?

Я открываю глаза и обнаруживаю его лицо прямо перед своим. Никто из нас не двигается.

– Когда я поняла, что он знал, что Кедрик умрёт и не сказал мне.

Он целует меня в губы, а потом в лоб.

– Да. Теперь иди в постель.

Он прижимает меня к своей груди, отбрасывая одеяла. Для него слишком жарко.

– Следующий вопрос, – говорит он.

Я киваю ему в грудь.

– Если бы ты могла уберечь близнецов от боли… ты бы сделала это?

– Конечно, – а затем я понимаю, куда он клонит. – Это разные вещи.

Он пожимает массивным плечом, и закидывает руку за голову. Он смотрит в потолок шатра, не отвечая.

Я сажусь, сбрасывая его руку.

– Почему ты защищаешь его?

Он проводит пальцем по моей спине.

– Со временем ты пришла бы к тем же самым рассуждениям. Но у тебя может не быть времени.

– Он стабилен.

Джован качает головой.

– Лина, он стар.

Я опускаюсь обратно и ложусь на спину. Мне приходит в голову мысль.

– Почему ты не злишься на него? Он выбрал смерть твоего брата вместо моей.

Джован поворачивается ко мне.

– Если бы он выбрал тебя, у меня были бы два брата. Из-за того, что он выбрал Кедрика, я обрёл любовь и счастье. В любом из вариантов, я бы что-то потерял. И если бы это зависело от меня, то и Хейс, и Аквин уже были бы без голов.

– Тогда почему ты не топаешь, как обычно?

– Я вообще не топаю.

С моих губ слетает смешок.

Он наигранно вздыхает.

– Этот звук.

Он наклоняется и целует меня в шею.

– Но серьёзно, – говорю я, пытаясь вспомнить, о чём мы говорили.

На этот раз он действительно вздыхает и отодвигается.

– Потому что убийство Аквина расстроит тебя. Это твой выбор.

– А Хейс?

Я ничего не могу с этим поделать. Этот мужчина безумен, но большая часть меня сопереживает тому, как он рос.

– Он связан с Аквином. Ты должна присутствовать при принятии этого решения. И я обещал твоему тренеру, что выбор не будет сделан, пока он не покинет нас.

– Почему?

С чего бы Джовану обещать такое Аквину?

– Он говорил, а я слушал. Как и ты поступишь, в своё время.

Я вздыхаю.

– Не уверена, что смогу, Джован.

Джован оставляет ещё один поцелуй на моей шее.

– Тогда и это тоже твой выбор.

Я могу разглядеть лишь его лицо.

– Спасибо.

Он вжимается в меня бёдрами.

– Не благодари меня пока.

Когда наши губы встречаются, он проглатывает мой смех.

ГЛАВА 28

На следующий день мы добираемся до опушки Каурового леса.

В этот момент как будто сотни эмоций слились в одну.

Есть вещи, которые я принимала за абсолют, но которые больше абсолютом не являются.

Завтра мы отправляемся на войну.

И я могу умереть.

Джован может умереть.

Санджей, Оландон и Вьюга – все могут умереть.

– Серьёзно, Грех, ничего такого тупого я ещё никогда не видел, – фыркает Лёд.

Я бросаю взгляд в сторону и разражаюсь хохотом. Грех пытается компенсировать тот факт, что у него всего половина волос, зачесывая оставшуюся часть на лысину. Я хихикаю вместе со всеми.

Осмелюсь сказать: Грех выглядит обиженным нашим смехом.

К нему подходит Осколок и отстёгивая от пояса кинжал.

– Теперь, Грех, это для твоего же блага.

На какой-то короткий миг Грех приходит в замешательство. Затем он понимает, что задумал Осколок.

– Ты этого не сделаешь, – обвинительным тоном произносит он.

Осколок кивает Вьюге, Гневу, Льду и Лавине, которые медленно приближаются к нему.

Я вижу лишь отдельные фрагменты, в основном сплетение конечностей и пронзительные крики Греха. Вьюга издаёт странные шушукающие звуки, как будто они должны успокоить человека, которого насильно стригут.

Я качаю головой и иду в направлении палатки Джована. По дороге меня встречает краснолицый Санджей. Я разглаживаю свои черты. Я ждала этого.

– Ты сделала меня посыльным! – говорит он.

Санджей нечасто злится, но когда он это делает, он действительно выходит из себя.

– Да, – спокойно говорю я.

– Не надо использовать на мне это Солатское дерьмо. Я иду в бой вместе со всеми.

Окружающие нас солдаты с интересом слушают. В порядке вещей, когда Санджей так говорит со мной, когда мы наедине, но не при свидетелях. Я выпрямляюсь.

– Солдат, – рявкаю я. – Я Татума, и ты будешь обращаться ко мне с уважением.

Санджей моргает, глядя на меня.

Я продолжаю:

– Следуй за мной.

Это приказ. Даже в своём неистовом гневе Санджей понимает мой тон. Он заходит за мной в первую попавшуюся пустую палатку.

Когда мы оказываемся внутри, он ждёт, что я начну говорить, лицо его почти багровое.

– Я пообещала Фионе уберечь тебя. И я намереваюсь сдержать слово.

Такие вот дела.

В ответ я получаю ошарашенный взгляд.

– Ты понимаешь, что это делает с моими яйцами?

– Иу!

– Они сразу уменьшаются, – говорит он. – Олина, не отнимай у меня гордость. Я хочу сражаться рядом со своими друзьями и сохранить свою честь.

Мой тон холоден.

– Что толку в чести, если ты будешь мёртв?

Он вздрагивает.

– Ребёнок, Санджей. Любящая жена. Именно поэтому тебе поручено заниматься сообщениями. Для этого нужен человек, которому мы с Джованом доверяем…

– Не начинай, – ноет он.

Я посылаю ему лишённую тепла улыбку.

– Ты прав.

– Знаешь ли ты, у скольких мужчин, находящихся здесь, есть семьи в Гласиуме? – спрашивает он.

Меня наполняет горе. Потому что те, кто находится в Гласиуме, не знают, что многие уже потеряли родных и близких в огне, или в реке, или от яда. Я встречаюсь взглядом с искренними голубыми глазами Санджея.

– Я нахожусь в таком положении, что могу уберечь своих друзей. Сохранить семью, – моё лицо ожесточается. – Тебе поручено передавать сообщения. Это мой приказ, и он остается в силе.

Он напряжённо смотрит на меня. В этом я непоколебима. И Санджей видит это по моему лицу. Он откидывает полог палатки и, не говоря ни слова, выходит.

Когда я возобновляю прогулку по лагерю, в моей голове происходит обмен мнениями, и я, не задумываясь, направляюсь к месту, где лежит раненый Аквин. Я смотрю на палатку лекарей, прислушиваясь к движению внутри. Он мёртв? Будет ли он мёртв к утру?

Пока я стою в нерешительности, проходят минуты.

Громкий звон нарушает мой транс. Я отворачиваюсь.

Я не готова.

Вместо этого я направляюсь к кромке леса.

Вдали возвышается дворец моей матери, высокий и тёмный на фоне сухого ландшафта. Между лесом и дворцом – безлюдная местность. Здесь нет ни людей, ни жилья – никакого движения.

Внутри стен дворца, стоя на королевском лугу, нас ждёт целая армия.

Они будут использовать стрелы.

Они попытаются удержать нас по эту сторону стены, сокращая нашу численность. А затем они пройдут и уничтожат оставшихся в живых, отрезав им путь к отступлению. Пройдёт несколько месяцев, прежде чем мать двинется на Гласиум, который завоюет без сопротивления.

Будут мертвы двести Ире, одиннадцать сотен Брум и три Солати. Не говоря уже о потерях со стороны Татум. И всё из-за её жадности.

У матери будут и другие уловки, в этом нет никаких сомнений. Однажды она уже подловила нас. Я не знаю, какие у неё планы, и это меня не устраивает.

Я быстро прихожу к решению. Пробежавшись по лагерю, я оглядываюсь направо и налево в поисках Хамиша. Я нахожу его на дереве с другими Ире. Видимо, они скучают по ощущению полёта.

– Не хочешь пойти и провести небольшую разведку? – спрашиваю я.

Это вопрос с подвохом: Хамиш никогда не откажется от приключения.

Конечно же, он немедленно соскакивает с дерева.

Мы бежим обратно в палатку, чтобы я могла взять свой Флаер. По лагерю идёт Джован, советники на его пути разбегаются. Он оборачивается, когда мы пробегаем мимо, и я машу ему рукой, зная, что если остановлюсь, то эта разведывательная миссия закончится, не успев начаться.

– Что мы ищем?

Хамиш натягивает крепления, пока мы карабкаемся по дереву.

Я балансирую на шатающейся ветке, пристёгивая себя к Флаеру.

– Я не хочу снова попасть в ловушку. Мы будем держаться высоко, вне досягаемости стрел. Я просто хочу заглянуть внутрь стен.

Он смотрит вниз, где к нам спешит пара советников.

– Ага. И все согласны с тем, что мы делаем?

Я искоса смотрю на него.

– А ты как думаешь?

– А я думаю, что нам лучше улетать сейчас, чтобы мы могли сослаться на незнание.

Он заваливается набок, и я следую за ним, улыбаясь крикам внизу.

Мы раскрываем крылья, пока не оказываемся высоко над землей. От большого количества дыма слезятся глаза. Сейчас полдень, но из Четвертой Ротации, как обычно, валит дым. К толстому слою добавляется дым от пожара, который моя мать развела во Второй Ротации. Придётся держаться как можно выше, несмотря на весь этот дым; альтернатива – стрела в живот.

– История с Аквином отстой, – кричит Хамиш.

Я закатываю глаза.

– Можешь сказать это снова.

Он открывает рот и делает это, после чего тихо говорит:

– С Хейсом всегда было что-то не так. Я знал, что он хранит обиду за то, что Аквин покинул его, но так происходит со всеми Ире, не рожденными в Ире. Я подумал, что если он будет оставаться с Аквином по несколько недель, и будет иметь возможность исследовать Осолис в качестве торговца, это поможет ему исцелиться. Никто из нас не подозревал, что он использует время, проведенное в Осолисе, для убийств Солати.

Я качаю головой.

– Это не вина Ире. Лишь моей матери и Аквина.

Мутным взглядом я осматриваю землю под нами. Заброшенная. Наверняка не все жители перебрались на другую сторону Осолиса? Там осталось лишь половина от прежнего числа жителей. Неужели так много погибло во время гражданского восстания?

– Что ты видишь? – спрашиваю я Хамиша.

– Кучу всякой всячины, – отвечает он.

Это соответствует тому, что вижу я. Третья Ротация пуста. Совершенно пуста.

– Ладно, направляемся к дворцу.

– Сначала я хочу получить компенсацию от Короля Джована.

Я смеюсь.

– Если бы я могла это сделать, ты бы её получил.

– Похоже, он полностью сковал твои маленькие ручки.

Я опускаю взгляд на свои руки.

– Они не маленькие!

Я смотрю на него и вижу, что он ухмыляется.

Мы поднимаемся, пока не начинаем кашлять. Меня пробирает дрожь, когда я вспоминаю, как едва не умерла на уступе в Оскале.