Текст книги "Мечты о свободе (ЛП)"

Автор книги: Келли Сент-Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Выбор обычно предполагает два или более вариантов, – голос Джована неузнаваем.

Он встает за моей спиной. Так близко, что может полностью укрыть меня, если посчитает нужным.

– Ах, ты всё же говоришь.

Кассий неспешно хлопает в ладоши. Уголки его рта приподнимаются как у куклы.

Джован ждёт.

Кассий ухмыляется.

– Другой вариант в том, что эта комната превращается в кровавую бойню.

Я обвожу рукой помещение.

– Не понимаю, в чём будет проблема. Ты выложил все ковры, чтобы облегчить уборку. Мне же претит мысль, что твои внутренности вывалятся на полированные доски Каура.

Он в отвращение морщит нос.

– Ты всегда была неотесанной. Не подходящей для мантии наследника. Отвратительная, уродливая…

– Тётя Джайн передает привет.

Он заметно бледнеет.

– Твоя жена, Кассий. Замученная и изгнанная в Пятую… Уже забыл её крики? Полагаю, ты лично в этом участвовал. Расскажи мне, ты потерял рассудок так же, как Джайн потеряла свой? Может ли быть такое, что твоя жена посмеялась последней?

Его грудь вздымается и быстро опадает.

– У меня нет жены.

Я открываю рот, желая надавить на пробоину в его фасаде, но Кассий спешит продолжить:

– Ты заметила ковры, племянница. Уверен, тебе они нравятся. Может быть, даже ты вспомнишь некоторые из них. Я сохранил все до единого, те на которые ты истекала кровью, начиная с двух лет.

Последние пять минут Джован буквально вибрирует. Но после этих слов он стал по-хищнически неподвижным. Мой дядя подписал себе приговор и даже не знает об этом.

Однако предоставленные Кассием два варианта дали мне паузу. Здесь находилось почти сто человек, многие из которых умрут, если эта ситуация перерастет в стычку. Мы с Джованом находимся в выгодном положении на убиенных, и неважно, что я скажу, я всем сердцем понимаю, мы лучшие на правление в период после этой войны. Если я поднимусь наверх и поговорю с матерью, это может спасти много жизней. Хотя я сильно сомневаюсь, что мать наверху одна…

Я спокойно поднимаю левую руку и провожу ею по руке Джована. Когда битва закончится, и закончится война, единственное, чего я действительно желаю, чтобы он был в безопасности.

– Достаточно кровавой бойни на один день. Послушай меня, Кассий. Если я войду в ловушку, ты умрёшь очень медленно.

Он в любом случае будет умирать очень медленно, но я пристально слежу за его реакцией, чтобы уловить хотя бы вспышку лжи.

– Племянница, – он жеманно ухмыляется. – Твоя мать просто желает поговорить.

Если он врёт, то делает это так искусно, что я не могу уловить ложь. Я отхожу к двери. Всё во мне твердит встать перед Джованом.

– Хорошо. Твои люди бросают своё оружие, как только я войду в эту дверь.

Кассий широко улыбается.

– Конечно.

Я улыбаюсь в ответ и поворачиваюсь, желая обратиться к солдатам Солати, стоящим в комнате.

– Замок оккупирован армией Короля Джована и силами Ире. Мы предложили амнистию всем пленным солдатам Солати. Вам предоставят такую же возможность обезопасить себя и спасти жизнь, если вы поведете себя с достоинством в следующие несколько минут. Если вы достаточно глупы и выберете проигравшую сторону, тогда вы заслуживаете смерти.

Я выхожу за дверь и начинаю подниматься по извилистой лестнице, ведущей к моей матери.

ГЛАВА 33

Она сидит на карнизе, который был моим любимым местом, у единственного окна.

Я нахожусь в самой высокой башне замка – моей детской тюрьме. В комнате, в которой я плакала, кричала и была одна в течение первых десяти лет своей жизни.

К моему удивлению, тут никого больше нет. Моя мать не глупая женщина. У неё должен быть козырь в рукаве.

Я описываю круг, приближаясь к ней в ожидании, что она удостоит меня своим вниманием. Я не утруждаю себя приветствием, и я рада, что она не сразу же осознаёт моё появление. Это даёт мне шанс понять, что я стою перед своей матерью спустя столько времени.

Её каштановые волосы скручены на затылке. Она стала худее и выше. Хладнокровная. Истинное зло до мозга костей. Ответственная за смерти сотен людей. Убийца в самом извращенном смысле этого слова. А потом деликатным движением головы она поворачивается ко мне лицом. И во второй раз в своей короткой жизни, я вижу свою мать, лишившейся дара речи.

В первый раз это было, когда я выдвинула ультиматум и вступилась за саму себя. Я сказала ей, что, если она ещё раз прикоснётся ко мне пальцем, я всем покажу своё лицо. Тогда ещё я не знала, что у меня голубые глаза, но Кедрик показал мне ужас моей матери, если моя вуаль будет снята. Ах, если бы я поняла это годами ранее.

Сегодня она огорошена видом моего лица. Я позволяю ей таращиться, задаваясь вопросом, почему она проявляет такой интерес.

– Всё, чего я хотела, это твоей любви.

– И это было больше, чем я могла дать, – ответила она тихо, давая мне понять, что я произнесла слова вслух.

Я давлюсь смешком.

– Я бы тогда согласилась на нейтралитет.

Я понимала, что мне требуется спросить у неё. Что мне нужно для полного примирения.

– Зачем тебе было издеваться надо мной, когда ты могла просто игнорировать моё существование?

Она встаёт.

– Как же твои глаза мне напоминали о нём. Как только я увидела их, я почувствовала, что мои приоритеты самоустраняются, как клубы дыма. Он был первым, кто разрушил мою жизнь, а ты продолжила его работу. Я ненавидела всё, о чём ты мне напоминала. Я была в ужасе от того, что могла потерять. Мне было омерзительно от того, какие чувства твой плач заставлял меня испытывать.

– И всё же ты продолжила делать всё, чтобы заставлять меня плакать, – отрешённо сказала я.

Это самая откровенная дискуссия, которую я когда-либо вела со своей матерью. Возможно, мы обе понимали, что никогда больше не заговорим друг с другом.

– Как ты можешь винить других за свои собственные действия? – ору я. – Ты превратила мою жизнь в ад, потому что переспала с Роско! Ты сделала это! Так же, как и он.

Это было сродни пощечины ей. Она оскаливается.

– Не произноси при мне его имя, – шипит она.

Я складываю руки, а она кривит лицо.

– Мне интересно, когда ты была настоящей. Тётя Джайн и Аквин были правы: Роско сломал тебя.

Она ахает и хватается за грудь. Серьёзно? Прошло двадцать лет.

Мать начинает плакать.

– Я любила его всем своим сердцем. А он оставил меня, как какую-то простую деревенщину.

Я вздыхаю.

– Ты, может, и не выглядишь как отребье, Мама, но внутри ты именно такая. Я понимаю, почему он ушёл.

Она снова ахает, глядя на меня, и её слёзы мгновенно высыхают.

Несмотря на это, я не уверена, что данное представление было полностью фальшивым.

– Я не куплюсь на это дерьмо. Но возможно тебе будет интересно узнать, что у Роско есть семья в Гласиуме. У меня есть кровный брат, его зовут Аднан. Вообще-то ты уже встречала его во время мирной делегации. Он сидел с нами на нескольких ужинах. И оба они сейчас здесь, на улице.

На этот раз она по-настоящему бледнеет.

Я же не испытываю никакого раскаяния.

– Ты сделала каждую секунду моего детства ужасающей. Ты наполнила его страхом, отвращением, неуверенностью в себе и обидой. Я тосковала по твоей любви, впадая в ступор, когда ты стремилась причинить мне боль, а не моим братьям. Ты заставила меня посчитать, что со мной было нечто бесчеловечно неправильное, и я ненавидела тебя за эту каждую секунду каждого прожитого дня. И всё же, в любой период моей жизни, если бы ты признала свои ошибки и приложила усилия заслужить моё прощение, я верю, что мы могли бы со временем полюбить друг друга. Мы могли бы стать матерью и дочерью.

Её глаза вспыхивают.

– Даже сейчас некая часть меня надеяться, что всё это было притворство, что ты была каким-то образом вынуждена так поступать. Но эта часть меня чересчур крошечная, как и здравый смысл в тебе. Если в тебе вообще есть что-то от матери, я хочу сказать ей, не переживать; невзирая на все твои усилия сломать меня, я победила страх, боль и неуверенность в себе, которые ты внушила мне. Я хочу уверить оставшийся в тебе осколок личности, какой ты некогда была, что я продолжу жить, а твоё зло со временем превратится в пшик, – мой голос становится глухим.

Даже если я смогу забыть метки от иголок на губах Оберона, или толпы голодных деревенских жителей. Даже если я смогу забыть, как наблюдала за смертью Кедрика, и как Кассий ломал мне кости по её приказам или все пытки. Даже если я смогу забыть всё это, я никогда не смогу забыть, что первые восемнадцать лет своей жизни я была скрыта за вуалью.

Я никогда не смогу забыть девочку с перерезанным горлом.

Я никогда не смогу забыть агонию от чувства вины, которая приходила с насилием.

Она пялится на меня.

– Я знала, что ты будешь красивой, – у неё перехватывает дыхание. – Это было моей мукой; если ты должна носить вуаль, значит, мне не дозволено смотреть под неё.

Гнев разгорается в моей душе.

– Как же должно быть было тебе трудно, – я морщусь.

Её глаза становятся печальными.

– Трудно.

Я подхожу ближе к ней. Я до сих пор не уверена, как убью её. Ничто не кажется мне достаточным, и я ненавижу ту часть себя, которая не хочет этого делать. Да, что со мной не так?

– Всё с тобой нормально, – шепчет она.

На короткий миг я злюсь, подумав, что снова произнесла мысли вслух. Но её взгляд отрешённый, сосредоточенный на воспоминаниях.

– Ты была идеальна с той самой секунды, как я впервые взяла тебя. И сейчас ты такая же, даже несмотря на то, что в тебе половина от него. Сильная и одарённая. Лидер, которого люди будут уважать и умрут, защищая.

В горле встаёт ком. Как же я мечтала услышать эти слова. Каждую секунду каждого дня своего детства.

– Ты пытаешься обмануть меня, – мой голос надламывается.

– Мои слова – не обман, – говорит она. – Но неважно, что ты была идеальна. Идеального ребёнка было недостаточно. Особенно с голубыми глазами.

– А твоих амбиций, самовлюблённости и жадности было достаточно?

Она ещё раз окидывает взглядом мои черты лица и с грустью улыбается.

– Это всё, что у меня осталось. Всё, на что я могла положиться.

Мне стало любопытным, что она не включила в этот список Кассия.

– А как же твой брат?

– Никто его так ненавидит, как я, – шепчет она, и слёзы блестят в её карих глазах. – Он знает правду. Держи своих друзей близко…

– … а врагов ближе, – заканчиваю я.

– Твои братья в безопасности?

– Если бы ты заслуживала это знать, я бы тебе сказала.

Она снова улыбается той самой призрачной улыбкой.

– Под твоей опекой с ними всё будет хорошо. Ты им была больше мамой, чем я смогла когда-либо быть.

– И, тем не менее, ты продолжила рожать детей.

Я делаю шаг вперёд. Нас разделяет всего несколько шагов.

– Дети благотворно влияли на мой имидж.

Меня наполняет отвращение.

– Ты совершенно пустая внутри.

Она таращится на меня, и я не могу сдержать дрожь от вида бездонных пропастей в её глазах. Мать высовывается из окна. Она оглядывается на меня. Её слёзы настоящие.

– Дочь моя, ты теперь уже должна знать: некоторые люди ломаются под давлением, а другие лишь сгибаются и быстро оправляются.

Быстрым движением она ставит ногу на облицовку окна.

Я бросаюсь вперёд. Крик застревает в горле, когда мать выбрасывается из башни.

Я останавливаюсь как вкопанная на месте. Голова идёт кругом.

… Она покончила с собой. Она покончила с собой.

Приглушённый гулкий стук удара об землю достигает моих ушей, и я вздрагиваю.

Я приближаюсь к окну, едва таща ноги. Я не могу поверить в то, что сделала Аванна. Или она напоследок была Ованной?

Я выглядываю из окна, упираясь на обе руки.

И делая глубокий вдох, я смотрю вниз.

Моя мать приземлился на голову.

Ничего узнаваемого не осталось от её лица. Она не была прекрасной в смерти. Я сомневалась, что кто-то выглядел бы хорошо после падения с такой высоты.

… Она не кричала.

Это не самое моё лучше воспоминание, но его я буду помнить вечно.

* * *

Дверь с грохотом ударяется о стену.

На меня обрушивается утомленность. Я чувствую каждый синяк и каждую зудящую мышцу. У меня нет сил повернуться, и я знаю кто это.

– Где она? – спрашивает он.

Я указываю вниз, из окна.

Он пересекает комнату за четыре широких шага и выглядывает в окно. Джован тихо присвистывает.

– Она мертва?

– Вполне определённо, да.

Я рада, что он не прикасается ко мне. Я не хочу, чтобы меня трогали.

– Что случилось? – спрашивает он и отходит.

Он садится на маленькую детскую кровать, стоящую в углу. Мою старую кровать.

– Она говорила. А потом прыгнула, – говорю я отрешенно.

– И почему-то после всего того, что она сделала с тобой, ты испытываешь сожаление.

В этом не было никакого смысла.

Джован окидывает взглядом комнату.

– Тебя здесь держали взаперти?

Я киваю и пересекаю комнату. Я не хочу сидеть на кровати. Я слишком много времени провела тут, лёжа и плача. Вместо того чтобы сесть, я останавливаюсь чуть ближе у двери.

– Жаль, что не я сама выкинула её из окна.

Слёзы встают в глазах, пока я пялюсь на пол. Её слова перед прыжком борются в моём сознании. Думаю, это хуже из-за того, что она проявила гуманизм под конец. От этого сложнее видеть её монстром, которого я знала, от этого на переднем плане появляется образ молодой женщины, которая была вынуждена творить ужасные вещи ради выживания, вещи, которые со временем извратили её до неузнаваемости.

– Что произошло внизу?

Джован встаёт, морщась. Он выглядит таким же побитым, какой чувствую себя я.

– Твоя речь произвела весомый эффект. Большинство сложили оружие. Затем я переломал большинство костей в теле Кассия. Медленно. После я передал его твоему брату, – он сделал вид, что размышляет. – Уходя, я слышал слово «обдирание».

– Мать ненавидела его, – говорю я в ошеломляющем потрясении.

Джован останавливается, услышав это.

– Правда? И никто не догадался?

Я смотрю мимо него на окно, вновь переживая момент её прыжка.

– Одна ошибка, и её оторвали от ребёнка, заставили выйти замуж, забеременеть и жить в постоянном страхе, что всё станет явным, пока это не поглотило её и выплюнуло обратно жгучую, злобную копию того, кем она однажды была.

Я разворачиваюсь, и мы в тишине идём к дверному проему. Я смотрю на него, когда мы достигает порога, и шагаю в его объятия. Мы оба грязные и изнуренные. Но есть еще срочные дела, которые надо завершить. Обезопасить мир и его людей. И всё же мы стоим, кажется, целую вечность.

Я могла бы даже уснуть, если бы крики дяди не были бы такими громкими. И их довольно-таки приятно слышать. Оландон долго ждал этого момента. Я лишь надеялась, что он прикончит его слишком быстро… Не после того, что он сделал с моими мальчиками.

– Лина.

Я смотрю сквозь влажные ресницы. Моё сердце разрывается от того, какой он красивый. Он по-прежнему крадёт все мои мысли.

– Ты справилась.

Ложь моей матери вышла наружу; дядя кричит и скоро умрёт. Деревенские жители спасены. Осолис – мой.

Всё, что я запланировала сделать, сделано.

И всё же ещё больше слёз льётся из глаз.

Характерный мученической крик эхом отражается от стен башни, и я начинаю быстро спускаться вниз. Туда, откуда пришла. Я притормаживаю и сглаживаю черты лица, прежде чем распахиваю дверь.

… Повезло, что всё устлано коврами.

Кассий – месиво. Я сглатываю приступ желчи. К такой стороне борьбы я не привыкла. Да, и не хотела бы привыкать. В случае с Кассием, я сделаю исключение.

– Ты провёл с ним хорошую работу, – говорит Джован, рассматривая труд моего брата.

Оландон кивает, тяжело дыша.

Я приближаюсь к Кассию и… я должна признаться… мне тоже нравится то, что я вижу. Не содранная кожа. Мне нравится то, что я вижу в его глазах.

Поражение.

Исчезла его улыбка. Исчезло любое подобие надежды. Исчезло желание продолжать жить дальше.

Кассий лишил меня первых двух вещей. Но он никогда не смог забрать у меня третье. У него не получилось это даже за двадцать лет пыток. А я раздавила его менее чем за два года.

– Ты сделал моё детство довольно-таки неприятным, дядя, – шепчу я ему. Сложно сказать слышит ли он меня. – Ты заешь, что моё первое воспоминание – это твоё лицо, и ненависть, какую я испытываю к нему? Я боялась тебя большую часть своей жизни, и всё же смотря на тебя сейчас мне интересно, как я могла быть обманута столь хрупкой оболочкой, в которую ты поместил своё сердце и своё трусливое сознание.

Взгляд Кассия мечется ко мне.

– Убей меня, – умоляет он.

Его слёзы создают ручейки сквозь кровь на лице. Он плачет.

И я упиваюсь этим.

– Это всё твоя мать, – выдыхает он. – Я пр-просто делал то, что мне говорили.

– Твоя сестра мертва, – отвечаю я. – Приняла быструю смерть, выпав из окна башни.

– А надо мной ты издеваешься, племянница. Это не справедливо.

Я склоняю лицо ближе к его лицу. Нас разделяют несколько сантиметров. Дядя избегает мой пристальный взгляд, его глаза мечутся из стороны в сторону.

– Моя мать ответственна за множество мерзких преступлений, и ни одно из них не избежало моего внимания. И всё-таки, есть вероятность того, что она стала результатом того, как к ней относились. Ты выбрал следовать за ней, вниз по этой дороге. Обладание её секретом дало тебя власть, и ты наслаждался каждым мигом этого, применяя эту власть против беззащитных. Ты – грязь. Ты – яд. Ты не хуже её, но и не лучше. Так почему же ты здесь, балансируешь на краю смерти?

Я отклоняюсь назад и оскаливаюсь

– Потому что ты издевался над моими мальчиками.

Я развернулась и зашагала к двери, выкрикивая:

– Берон и Чаве передают привет, дядя, – я оглядываюсь на брата. – Протяни это как можно дольше. А потом брось его в пламя Четвёртой Ротации вместе с Аванной.

ГЛАВА 34

Я стою перед тысячами людей и смотрю вдаль, туда, где за ними течёт река.

Последние несколько дней были хаотичными. Я едва понимала что-либо. И вот всё же я стою здесь и собираюсь попрощаться с теми, кого мы потеряли.

Армии Солати, высланной за пределы замковых стен, было отправлено сообщение. Остатки материнских войск сдались их новой Татум.

И теперь я Татум Олина.

Мать и дядя были брошены в огонь Четвёртой Ротации без какой-либо церемонии. Оландон решил интерпретировать мой приказ по-своему, и бросил дядю в огонь, когда тот всё ещё был очень даже живой, хотя и мечтал умереть задолго до этого часа.

– Сегодня, – произношу я громко, – мы стоим плечом к плечу с людьми, которых нам говорили ненавидеть. Нас учили ненавидеть их те, кто ценил жадность и ненависть больше жизней своих собственных людей, – я поворачиваюсь и склоняю голову в адрес Адокса, который сидит справа от меня. – Вы также стоите рядом с людьми, о которых ранее не знали. Это раса людей, которых вынудили покинуть наши миры не из-за того, кем они были, а из-за того, что они собой олицетворяли. Но мы ошиблись!

Я вскидываю руки, и мои чёрные мантии соскальзывают вниз по рукам.

– Они олицетворяют силу! Мы – сильнее вместе. Сегодняшний день знаменует начало для всех трёх народов.

Я улыбаюсь. Джован и Адокс встают по обе стороны от меня.

– Больше никаких воин! – кричу я. – Мир был завоёван с трудом, стоя нам множества жизней. И мы будем уважать пролитую кровь и жертву тех, кто умер ради достижения этого, скрепляя этот мир. Это наше будущее. Три расы, сплочённые вместе.

Я беру Джована и Адокса за руки и крепко сжимаю их. Грудь переполняет эмоциями, пока я смотрю на наших людей. Три расы смотрят друг на друга. Некоторые улыбаются, некоторые испытывают неуверенность, некоторые насторожены. Но самое главное то, что все они смотрят на окружающих их людей как на людей. И это больше, чем я когда-либо надеялась.

Джован и Адокс возвращаются на свои места.

Я поднимаю руку, требуя тишины.

– Я бы хотела уделить это время чествованию Принца Кедрика. Его идеалы мира осмеивались Аванной. И всё же посмотрите, что мы имеем на сегодня.

Я окидываю взглядом толпу. Большинство людей безрадостны. Несколько придворных вопиюще выказывают своё отвращение.

– Я восславляю Кедрика за его поступки в тот день. Он навсегда будет в моём сердце и мыслях, как мужчина, который зажёг искру мира. Мы будем помнить его.

В горле встаёт ком от мысли, что я должна дальше сделать. Несколько минут я борюсь с этим. Я прекрасно понимаю, что придворные осуждают меня.

– Мы также будем помнить погибших: Брум, Ире и Солати. Всем тем, кто незнаком с Осолисом, у нас есть обычай почитать наших солдат в определённой манере. Король Джован и Адокс из Ире согласились отправить своих павших воинов в такой же путь. Пожалуйста, следуйте за нашей процессией.

Я делаю прерывистый вдох и ступаю с подиума. Джован следует за мной. Адокс, не без помощи, садится на дромеду и равняется со мной.

Оландон и Ашон идут позади нас, а за ними следуют люди в нисходящем звании. Многотысячная толпа идёт к реке, по которой проходят плоты, перевозящие наших близких.

Тело Малира лежит на первом плоту. Сотни других плотов следуют за ним, но он впереди. Он всегда держал ключевую позицию в наших сердцах, и в сердцах армии, которой он командовал. Восемь сотен из них остались живы.

Выжившие стоят в тишине на берегу озера Авени, наблюдая, как мой брат выпускает первую зажженную стрелу.

Когда вспыхивает плот с телом Малира, с моих губ срывается стон.

Он был мужчиной, который внушал уважение. И я поверить не могла, что он никогда больше с нами не заговорит. Или увидит свою Садру.

Я беззастенчиво рыдаю в плечо Джована и оплакиваю потерю дорого друга, который такой живой в моих воспоминаниях, он не может быть мёртв.

* * *

Мне осталось ещё кое-что сделать. Я должна была сделать это ещё неделю назад.

Я стаю у двери в комнату Аквина.

После битвы его поместили в более комфортабельные покои. Я могла навестить его до этого дня. Но я не была готова. Простить его оказалось сложной задачей. И это произошло, когда я увидела его в бреду в лагере перед началом битвы.

Но попрощаться со своим отцом… Потребовалось время на осознание, что я никогда не смогу подготовиться к этому.

Он немощен, за исключением эпизодических стонов от боли, бормотании от галлюцинаций. Всё тот же лекарь сидит в углу. Он встаёт, когда я подхожу к постели.

– Оставьте нас.

Он кланяется.

– Да, Татум Олина, – лекарь приостанавливается у двери. – Ему недолго осталось.

Я резко киваю, не в силах заговорить. Дверь тихонько закрывается, и я подхожу к стороне кровати, на которой лежит мой тренер. Он умирает. Мне уже говорили об этом, но я наконец-то позволяю себе поверить в это. Рыдание сотрясает моё тело безжалостными порывами.

Машинально я тянусь к своему отцу, хватаю его холодную и хрупкую руку.

– Аквин, пожалуйста, не покидай меня.

Он вздрагивает, и его лоб испещряет глубокая хмурость. Я кладу голову на кровать рядом с его рукой.

И я рассказываю ему всё, что он хочет от меня услышать. Причину, по которой он до сих пор не умер.

– Я прощаю тебя, отец.

Я закрываю глаза, всё ещё цепляясь за его руку, и падаю на колени рядом с кроватью. И я говорю. Я рассказываю ему всё, что могу вспомнить о нём: о первом разе, когда он научил меня бить кулаком; о тайных улыбках, которыми он одаривал меня после того, как прогонял Оландона; когда я с радостью царапала колени во время тренировок, потому что после этого он беспокоился обо мне, а я делала вид, что мне было всё равно.

– Я люблю тебя, – говорю я ему. – Неважно, что ты сделал. Я знаю, что всё это было ради меня.

Он был самым неизменным, самым непоколебимым присутствием в моей жизни. Я должна ему за это, невзирая на совершённые им ошибки. Я – та, кто я есть, только потому, что его это заботило.

Даже когда не осталось слёз, я медлю, обманывая себя верой, что подёргивание его пальцев означает его скорое пробуждение.

* * *

– Лина, – над моей головой раздаётся шепот.

Мои глаза не хотят открываться; они опухли. Морщась, я потираю шею. Где я?

– Лина, – снова раздаётся голос. И рука сжимает моё плечо. – Он ушёл.

Я поднимаю голову. И как только я это делаю, рука соскальзывает с моей макушки на кровать, рядом с которой я уснула. Аквин положил руку на мою макушку.

Мой тренер выглядит более умиротворённо в смерти, чем я когда-либо его видела. И до меня доходит, что его жизнь была отнюдь не простой. Но теперь он будет со своими любимыми. Как и Малир. Со Шквалом и Кедриком. Все люди, которых мы потеряли, будут заботиться друг о друге.

Джован подхватывает меня на руки и переносит в кресло.

– Он перенёс руку ночью. Лекарь сказал, что почти сразу после этого он умер.

Думаю, он ожидал, что я заплачу, но у меня не осталось слёз. И на удивление, хотя это и кажется странным, когда ты потерял столько всего…

Я спокойна.

ГЛАВА 35

Я сижу в столовой.

За тем же средним столом, где обычно сидела сбоку от Аванны. Придворные наблюдают за мной. Они в подвешенном состоянии, медленно пережевывают свою пищу. Джован не впечатлён здешним питанием. Он в основном ест яблоки, хотя я не уверена, делает ли он это, чтобы подшутить надо мной или нет. Я совершенно потеряла аппетит к ним.

Я назначила Осколка и Сатум Джерин – единственного Сатум, которому я когда-либо доверяла – главными за раздачу еды по деревням и перераспределение моих людей по их домам. Даже несмотря на дополнительную еду, которую Джован и Ире согласились принести, мы должны быть бережливыми во время следующей ротации, пока не получим большее количество урожая.

Не говоря уже о том, что я убедилась, что эти дополнительные рационы не поступят к дворцу.

Мы с Королём непреклонны в уважении, которое мы выказываем другим расам. Наши люди знают, что ожидать, и в отношении любого, кто перешагнёт эту черту, будут приняты меры. Это больше, чем я надеялась, но меня мучает вопрос, продержится ли это.

Вчера силы Гласиума начали переход через Оскалу.

Джован сказал, что оставит тут двести человек настолько, насколько мне они потребуются. Я благодарна за такую численность, учитывая, что наблюдаю тайный сговор двора. Страх перемен толкает их на принятие радикальных мер. В свете их шаткого положения при дворе, они умны, если чувствуют это.

Ничего другого я и не ожидала, и отношусь к этому спокойно – вся моя еда проверяется на наличие яда придворными, выбранными случайным образом.

– Татум Олина? – раздаётся неуверенный голос.

Роско, сидящий напротив, обращается ко мне. Его голубые глаза подёргиваются. Сложно совместить доброту в них с его прошлым. Пока что отец Аднана мне никто. На мой взгляд, мой истинный отец сейчас мёртв. Единственный родственник, с которым я бы хотела познакомиться получше, это тётя Джайн.

– Роско, – отвечаю я.

– Я… я просто хотел выразить соболезнования насчет кончины Аквина. Он был дорог тебе.

Я резко втягиваю воздух. Дорог мне? Аквин был для меня всем: другом, отцом, тренером и наставником. Горечь пенится во мне, и это не имеет никакого отношения к словам Роско. Мне надо дать ему понять, как его действия повлияли на Аванну.

– Знаешь, что мать сказала мне, прежде чем выпрыгнула из окна?

Я никому этого не говорила. Стол погрузился в тишину.

Я говорю достаточно тихо, что никто другой не услышит меня:

– Она сказала, некоторые люди ломаются под давлением, а другие лишь сгибаются и быстро оправляются, – я встаю из-за стола. – Интересно, какой бы была жизнь, если бы Аванна не сломалась.

Понимая, что я вот-вот сорвусь, я размашистым шагом ухожу из столовой.

Я зла на Роско. Я зла на Аванну, потому что каким-то образом она заслужила кроху жалости от меня, и я зла на себя, что так по-детски отреагировала. Было несправедливо винить Роско, и я понимала это. Откуда ему было знать, что единственный момент приведёт к такому хаосу?

Моя мать сделала свой выбор. Как и Аквин с Хейсом сделали свои. И всё же боль и гнев метались во мне, усугубляясь скорбью от потери Аквина и Малира, и это отразилось на моём единственном живом родителе.

Я вывожу дромеду на улицу и галопом несусь к озеру Авени.

Когда я возвращаюсь, дым уже хлынул в небо. Джован ждёт у меня у конюшни.

Его глаза с недоверием оценивают дромеду. Я спешиваюсь и начинаю чистить кобылу. Я немного загоняла её.

Джован прислоняется к стене стойла.

– Нам надо поговорить.

На секунду моя рука, в которой я держу щетку, замирает, но потом я возобновляю равномерное вычесывание.

– О чём?

Он фыркает.

– Сама знаешь о чём. О нас.

Страх наполняет каждую клеточку меня. Я знала, что это грядёт. Мы были предназначены друг другу. Я чувствовала истину этого всем сердцем, но…

– Джован, я люблю тебя…

– Но этого недостаточно, – едко говорит он.

Я резко дергаюсь от слов и перевожу на него пристальный взгляд, гадая, специально ли он выбрал эти слова. Его не было рядом, когда моя мать произнесла их. Совпадение шокирует меня до глубины души.

Я не как моя мать.

– Этого достаточно для меня, – говорю я. – Этого всегда будет достаточно.

Он знает, что и здесь присутствует «но».

Я откладываю щётку.

– Я…

Он вскидывает обе руки, и я захлопываю рот от паники, стоящей в его глазах.

– Выслушай меня. Я не уверен, рассматривала ли ты возможность, что мы может править обоими мирами.

Сердце опускается. Я обдумывала наши варианты. Мы могли пойти только по одному пути.

– И где мы будем жить?

– Половину времени в Гласиуме, половину здесь. Такого раньше не было, но мы сможем наладить это.

Неужели он не видит, как сильно нужен мне?

– Это слишком шатко. Это даст возможность заговорщикам создать большую напряжённость в наше отсутствие. И, как мне кажется, это вызовет недовольство у людей.

Черты его лица сглаживаются, и мне ненавистно, что он так поступает со мной.

– И я просто должен ждать, как долго? Пока ты не решишь, что хочешь меня?

Я делаю шаг вперед, а он отступает на один назад.

– Всё совсем не так, – я кладу кулак по центру груди. – Ты понятия не имеешь, как сильно я хочу тебя. Как сильно нуждаюсь в тебе.

– Как сильно ты нуждалась во мне, чтобы притязать на Осолис?

Это было подобно пощечине. Я знала, как он страдает, но неужели он думает, что я просто собираюсь убить предыдущую Татум и затем оставлю свой народ в затруднительном положении? Я тоже сглаживаю свои черты, и вижу вспышку в его глазах, когда делаю это.

– Давным-давно именно ты читал мне нотации по ответственности. И именно это я теперь и делаю! Я не могу оставить их сейчас.

Ему надо было услышать меня! Стоящая в конюшне дромеда бьёт взволновано копытом от наших повышенных голосов.

Слова Джована бурлят в моём сознании. Неужели он, в самом деле, думает, что я использовала его, чтобы заполучить желаемое? Я жду, пока он извинится. Спустя несколько секунд я осознаю, что он и не думает извиняться. А я отказываюсь говорить, пока не услышу его извинений.

Ещё некоторое время мы обменивался нейтральными взглядами. Всё кончено? Вот так запросто?

«И я просто должен ждать, как долго? Пока ты не решишь, что хочешь меня?»

Он не будет ждать меня. Так что нет смысла вести разговоры. Я изучаю его точеные черты лица. Его красивые, всё понимающие глаза, которые когда-то пугали меня. Изгибы его груди, на которую я клала голову больше раз, чем могу сосчитать.