Текст книги "Люди сумрака (СИ)"

Автор книги: Кармаль Герцен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 6

Ленард

Я приехал сюда на машине. Когда? Как? Я абсолютно ничего не помнил. Но больше всего меня мучил другой вопрос: зачем я это сделал?

Что-то неладное творилось с этим домом. Что-то неладное творилось со мной самим.

Только сейчас я понял, что уже несколько минут сижу в машине, таращась на дом, по всей видимости, принадлежавший герою посетивших меня то снов, то ли видений, то ли воспоминаний. Не с ужасом, но с опаской. Что-то таилось в глубине симпатичного двухэтажного домика, выкрашенного в песочный цвет.

Мне почему-то вдруг вспомнилась Адари Лаберкен – молодая женщина из Дейстера, осужденная в прошлом году на пожизненный срок. Адари убила пятерых мужчин и убеждала суд, что действовала по велению Праматери – некой темной сущности, Царицы Ночи. Когда ей озвучили приговор, Адари была абсолютно спокойна. Сказала лишь, что выполнила свой долг перед Праматерью и скоро воссоединится с ней в Царстве Теней.

На следующий день Адари обнаружили в камере мертвой. Вот только на ее теле не было ни единой раны. Она будто просто уснула, но уснула навсегда.

Больше всего меня поразила не история Адари и ее исход, а фотография убийцы. Это была нежная белокурая красавица со светлыми глазами.

И душой монстра.

Сейчас, глядя на дом, я испытывал схожее чувство. Снаружи – милая картинка, обещание покоя и уюта, а внутри – странные сны и ощущение смутной угрозы, которое я не мог облечь в слова.

Я наконец завел мотор и уехал прочь от пугающего дома. Весь день пытался отвлечь себя от мыслей, которые неизменно возвращались к знакомой незнакомке по имени Алесса и к тому, чьи воспоминания нагло врывались в мое сознание каждую ночь.

Лег рано, разбитый, с гудящей, словно после похмелья головой, и еще долго не мог уснуть.

* * *

Мне не хватало воздуха.

Моя жизнь превратилась в череду одинаковых серых дней – пустых и совершенно безликих. Работа отнимала большую часть времени и сил, и тех и других уже едва хватало на рисование. Жизнь ушла из моих картин, когда появилась рутина. Глядя на них, я готов был кричать от отчаяния. Мои картины были мертвы.

Мне казалось, что меня сделали героем невероятно скучного и тоскливого фильма, а потом нажали на кнопку стоп. Вся моя жизнь – один бесконечно повторяющийся кадр, где не меняется ничего, кроме лиц окружающей меня массовки. И каждый день предсказуем и банален.

Что-то произошло с нами двумя… Капризы и истерики стали частыми гостями в нашем некогда уютном доме. Мы загнали друг друга в ловушку. Мы измучили друг друга. Связанные узами крепче стальной цепи, мы тянули друг друга на дно. Но я любил ее. Я действительно ее любил.

Я словно в замедленной съемке или затянувшемся кошмаре падал в бездну, отчаянно цеплялся за воздух и продолжал падать. Мне казалось, что хуже уже быть просто не может, но судьба поспешила открыть мне глаза.

Сколько раз я жалел о том, что произошло, сколько раз мечтал вернуть время вспять. Чтобы не было того дня, ставшего моим собственным кошмаром.

Обычная ссора – одна из многих. Алесса вышла из себя, кричала на меня. Я был не в духе и сказал ей что-то резкое, о чем тут же пожалел. Но выслушивать обвинения любимая не стала – набросилась на меня как разъяренная фурия, стуча кулачками по моим плечам. Это вывело меня из себя.

Я не сдержался. Усталость и раздражение последних недель выплеснулись наружу. Я лишь хотел ее оттолкнуть, орал, чтобы она перестала… Я был так зол, что просто не рассчитал силы. Алесса упала, ударилась виском о край стола. Я видел ее открытые глаза, бездумно глядящие в потолок, но больше не видел в них жизни.

Я кричал, умолял ее вернуться. Умолял сделать хотя бы один вздох. А когда понял, что этого не произойдет, завыл как раненный зверь.

Только потеряв ее, я понял, что же натворил. Алесса была для меня всем, но я позволил роковой случайности отобрать ее у меня.

После смерти любимой я просто блуждал в темноте, не зная, чем заполнить пустоту в душе. Я хотел закрыть глаза и умереть. Возродиться там, где была Алесса, чтобы навсегда быть с нею рядом. Я знал, что отныне она проживает другую жизнь, но то, что она проживает ее без меня, убивало.

Когда Алесса умерла, моей жизни – настоящей жизни – тоже пришел конец.

Я вынырнул из сна, задыхаясь от страха. Перед моими глазами до сих пор стояло белое, словно вылепленное из воска, лицо прекрасной девушки.

Оглядевшись по сторонам, я застонал от отчаяния.

– За что ты мучаешь меня? За что?

* * *

Как можно было встать среди ночи, одеться, взять ключи, проехать несколько миль и абсолютно этого не помнить? И ради чего? Кошмарных снов и чьих-то страшных воспоминаний?

В том сне я видел не только мертвую молодую женщину, но и свои руки, прижимающие ее к себе, судорожно хватающие ее за волосы, плечи. Слышал свой – но чужой – голос, умоляющий Алессу не умирать.

Даже во сне я был в этом самом доме. Переживал события, о которых до минувшей ночи понятия не имел.

– Это просто сон, – убежденно сказал я вслух, но самому себе не поверил.

Несмотря на полный разброд в мыслях и мрачный настрой, я все же отправился к Лайли на встречу с друзьями. И Гленн, и Даг были искренне рады меня видеть. Эти двое были друг другу как братья, хотя и являлись полными противоположностями – как внешне, так и внутренне.

Гленн – худощавый и темноволосый – часто пребывал в состоянии некой задумчивости, из-за чего над ним постоянно подтрунивали друзья. В особенности ему доставалось от Дага, который никогда не упускал ни малейшей возможности подшутить над другими.

Довольно крупный мужчина, которого симпатичным можно было назвать с большой натяжкой, Даг тем не менее пользовался успехом у девушек благодаря своему легкому характеру и обаянию, чего о замкнутом Гленне сказать было сложно.

Эти двое дружили со школы. Я познакомился с ними уже в университете. И Гленн, и Даг не пропускали ни одной студенческой вечеринки. Гленн любителем тусовочной жизни не являлся, но его нежелание тратить время на веселье Дага волновало мало. Он тащил Гленна на каждую вечеринку, безуспешно пытаясь приобщить к студенческому безумию.

После окончания университета все трое остались в Дейстере. Я и Гленн успешно прошли собеседование в крупную рекламную компанию, после чего стали работать в соседних отделах. Дага на последнем курсе выгнали из университета, однако такой пустяк расстроить его не мог. На вечеринке в честь нашего с Гленном выпуска из университета Даг купил себе фальшивый диплом. В графу «специальность» он гордо вписал «прожигатель жизни». С тех пор перебивался временными заработками, но присущих ему оптимизма и жизнелюбия не растерял.

– Дружище! – Даг с силой хлопнул меня по спине, едва не выбив дух.

Гленн широко улыбнулся и торжественно вручил мне пакет, из которого выглядывало горлышко обожаемого им виски. Тут же в гостиную впорхнула Лайли с четырьмя стаканами в руках.

– Ты же не пьешь крепкие напитки! – удивился я.

Подруга лукаво подмигнула.

– Тебя слишком долго не было в Дейстере.

Сегодня на Лайли было короткое черное платье, не скрывающее стройные загорелые ноги. Пока она готовила на стол, щеки ее раскраснелись, волосы, уложенные в небрежный пучок, рассыпались по плечам. Она заметила мой пристальный взгляд, задержавшийся на ее фигуре дольше обычного, и покраснела еще больше.

Когда Лайли ушла на кухню, Даг многозначительно кивнул в ее сторону.

– А она все больше хорошеет, – полушепотом сказал он, и на его лице появилась хорошо знакомая мне улыбка.

– Не начинай, – вздохнув, попросил я.

– Да брось, Ленард, не делай вид, что ты этого не видишь.

Я раздраженно поморщился. Снова эти его подначки…

Лайли приходилась Дагу двоюродной сестрой, именно он и познакомил нас друг с другом. Тогда она была совсем юной, ей не исполнилось и тринадцати.

Я много времени проводил в обществе Дага, а Лайли как хвостик постоянно бегала за нами. Время шло, и я заметил интерес Лайли ко мне, но всерьез ее не воспринимал. Сейчас ей исполнился двадцать один год, и она действительно расцвела. Вот только я по-прежнему видел в ней лишь маленькую девочку с двумя черными косичками, которая смущалась одного лишь моего взгляда.

Даг открыл было рот, чтобы отпустить очередную подколку, но тут в гостиную вошла с закусками Лайли. Он оставил невысказанные мысли при себе, но ухмылку с лица так и не стер. Я укоризненно взглянул на Дага, понимая, что от него так просто не отделаться.

Я и сам не ожидал, что бесхитростная беседа с друзьями сможет отвлечь меня от беспрестанно лезущих в голову мыслей о странном доме. Но смесь пьянящего виски, грубоватых шуточек Дага, в этот вечер почему-то казавшихся очень забавными, и взглядов Лайли, которых я то и дело ощущал на себе, подействовала на меня расслабляющее.

Я и хотел бы рассказать друзьям о произошедшем, но… не мог. Что, если они заподозрят во мне одаренного? Но даже если нет… Они начнут расспрашивать в попытках достучаться до истины, а ответов у меня нет.

В разгар веселья раскрасневшаяся от алкоголя Лайли предложила попеть караоке.

– Выбирай! – великодушно разрешила она, протягивая мне диск с песнями.

В голове приятно шумело. Рассмеявшись, я взял диск. Я терпеть не мог подвыпивших людей, выводящих пьяными голосами рулады, но, кажется, сегодня собирался стать одним из них.

Лайли присела на подлокотник моего кресла и терпеливо ждала решения. От нее пахло незнакомыми духами – приятными, с горчинкой. Я повернулся к ней, чтобы спросить название духов. Мне хотелось подарить ей эти духи. Мне хотелось, чтобы от нее так пахло всегда.

Лайли рассмеялась над какими-то словами Гленна, которых я не расслышал. Смеясь, она невольно откинулась назад и прядь длинных волос соскользнула с ее груди на спину, коснувшись его щеки.

– Лайли, – начал я…

В отчаянии я обратился к единственному человеку, кто мог бы мне помочь. Я чувствовал себя предателем, но не мог позволить, чтобы меня посадили в тюрьму. И я пошел на эту сделку, отдал тело Алессы. Я ненавидел сам себя. Я сам себе был противен.

Но хуже страха, что однажды меня поймают, было чувство вины за произошедшее. И ощущение пустоты, все больше разрастающееся в душе.

Именно тогда я написал свою первую картину. Ту самую картину.

Я писал, повинуясь некоему порыву, чувствуя слезы на своих щеках, и ничего из-за них не видя. Но моя кисть продолжала скользить по холсту, словно мои руки действовали сами по себе.

Закончив, я ошеломленно взглянул на картину. Я понятия не имел, откуда она взялась в моей голове, что заставило меня ее написать.

На картине был Дейстер. Но странный, черно-белый, с сумрачно-свинцовым небом. И люди, которые шли по нему, были черно-белыми. И кажется… некоторые из них были мертвы. Смерть отпечаталась на их лицах и телах в виде ожогов и ран, но даже их кровь была темно-серой.

Мой странный дар вновь проснулся. Смерть Алессы его пробудила.

Я не мог смириться с ее смертью. Не мог действовать по указке безмозглых людей, твердящих, что после ухода любимых надо жить дальше – ведь у них начинается совершенно новая жизнь. Не мог делать вид, что ничего не произошло.

Как жить дальше, если моей жизнью была Алесса?

Я пробовал заглушить боль алкоголем. Но сидя на кухне и размазывая по лицу пьяные слезы, понимал, что так просто эту боль не убить.

Я снял все фотографии со стен, которые развешал на второй день после смерти Алессы. Убрал все картины, в которых главной героиней была она. Смотреть на них было невозможно тяжело, но без них стены выглядели голыми, а моя жизнь – пустой.

Кажется, не прошло и часа, как я кинулся развешивать фотографии вновь, глотая слезы и умоляя Алессу простить меня за разрушение ее храма.

Говорят, у горя есть несколько стадий. Я прошел их все.

Отрицание было самым безболезненным. Со дня той роковой ссоры я сидел, стоял или лежал, уставившись в одну точку. И думал: вот сейчас откроется дверь и войдет Алесса. В светлом платье и кремовом плаще. Снимет перчатки, размотает шарф, скинет замшевые сапожки. Подойдет ко мне и прижмется холодной от ветра щекой. Скажет, что все это – лишь шутка. Или проверка моей прочности. Или проверка моей преданности ей.

Скажет, что я ее прошел, ведь думал о любимой каждое мгновение. После ее смерти я почти перестал спать, но даже в редких минутах моего сна царствовала Алесса.

А я даже не мог предать ее тело земле.

И тогда пришла ярость. Ярость, раскаленная добела, и тягуче-черная ненависть. На себя, за то, что погубил Алессу, и на тех, кто, в отличие от нее, остался в живых.

Злость судорогой сводила челюсть и сжимала руки в кулаки. Иногда я бил ими по стене, сдирая кожу на костяшках. Это помогало – пускай и совсем ненадолго – прийти в себя.

Говорят, последняя стадия горя – это смирение. Но я смириться так и не смог.

ГЛАВА 7

Кармаль

– Господи, – я поморщилась, хватаясь за голову. Я бы не удивилась, нащупав ободок с раскаленными шипами, воткнутыми в мой череп – именно так я и чувствовала себя сейчас.

– Боюсь, это не то место, где стоит его упоминать, – усмехнувшись, отозвался старший из Зеро. – Добро пожаловать в наш мир, дитя Сатаны.

Мои глаза расширились. Я кинула взгляд вниз, не обращая внимания на стрельнувшую в виске боль. Ни бинтов, ни крови, рана затянута тонкой, розовой, как у младенца, кожей. И вот от этого отказывались люди, не желая признавать наш дар?

– Я – целитель, – со странной усмешкой сообщил парень с эспаньолкой. – Некоторое время лучше не делать резких движений, но рана скоро заживет.

– Значит, все получилось? Моя магия снова со мной? – тихо спросила я. Что-то и впрямь во мне поменялось. Нет, я не чувствовала прилива магических сил – или магическую энергию, текущую по моим венам. Но барьеры, удерживающие мое сознание на протяжении одиннадцати лет, спали, и не почувствовать этого я не могла.

Я жива… Я впервые за долгое время была по-настоящему жива. Одиннадцать лет я жила – существовала – словно бы наполовину. Будто кто-то отмерил мне лимит эмоций, очертил границы, за которые я не должна была заходить. Я сузила свой собственный мир до своего дома, и везде, кроме него – даже в участке – чувствовала себя чужой.

А сейчас мне впервые захотелось пройтись по улице, ощутить свежий ветер и – быть может, если повезет – капли дождя на своем лице. Посмотреть на звезды, рассыпанные по черному бархату неба; потягивая на веранде коктейль, смотреть на закат или полную луну. Сумасшествие…

Освобождение. Вот что означало для меня – избавиться от клейма.

Я отдала Зеро обещанные деньги и простилась с ними. Позвонила Франческе и встретилась с ней и Лори на полпути к кафе. Все это я делала машинально, словно в полусне – до конца не могла поверить, что все происходящее – реальность. На прощание я крепко обняла Фран.

– Спасибо тебе… за все. О такой подруге можно только мечтать.

– Обращайся, родная, – улыбнулась она. Тут же посерьезнела. – Может, какое-то время мне лучше находиться рядом с тобой? Избавление от клейма – приманка для баньши. Она не устоит перед соблазном заполучить обещанный ей сосуд. У тебя вообще есть план, как ее остановить? Сила воли – это хорошо, Карми, но кому, как не тебе, знать, что ждать своего часа баньши может бесконечно. И все это время она будет пытаться пробраться в твое сознание.

– Я не собираюсь сидеть сложа руки, если ты об этом.

Франческа взглянула на меня долгим взглядом.

– Ты собираешься…

– Использовать свой дар.

– Ох, родная, только будь осторожна.

Фран осталась в городе – хотела обсудить с Зеро какие-то дела Руаре. Я купила два билета на ночной рейс в Дейстер. Я плохо помню дорогу домой – нет, сознание уже прояснилось, но слишком много мыслей роилось в голове подобно растревоженным пчелам. Жалили, жалили, ни на минуту не оставляя меня в покое.

Как только мы вернулись домой – уже полчетвертого ночи, я уложила Лори спать.

– Завтра не пойдешь в школу, – обрадовала я дочку. – Поговорю с мисс Кертис, скажу, что ты приболела. Посидишь дома с Эстер.

– Хорошо, мамочка, – сонно сказала Лори.

– Устала, зайка?

– Немного.

Она уже почти засыпала. Я нежно поцеловала теплый лобик, накрыла дочку пуховым одеялом до самой шеи и вышла, тихо притворив за собой дверь. Будут ли этой ночью ее мучить кошмары или усталость сыграет свою роль? Сколько времени понадобиться баньши, чтобы понять, что мое клеймо уничтожено, а значит, отныне я открыта для любой магии? И самой сильной из них – магии данной однажды клятвы.

Я приняла душ, выпила чашку обжигающего кофе – совсем скоро мне понадобится весь резерв моих сил. Несмотря на принятые меры, меня неудержимо клонило в сон – слишком много событий для одних суток. Но ждать я не могла. Каждый потраченный впустую час приближает меня к провалу. А ко встрече с баньши я должна быть готова.

Скинув полотенце, облачилась в деловой костюм – просто первым попался под руки. Обула туфли. Встав посреди комнаты, поймала себя на том, что невольно задерживаю дыхание – как перед прыжком с обрыва в ледяной поток. Впрочем, и чувствовала я себя соответственно – словно мне предстояло долгое падение в бездну.

Прогулка предстояла быть долгой, поэтому я решила подстраховаться. Легла на кровать, прямо в пиджаке и туфлях, и только после этого призвала дар. Открыла глаза – вокруг царила серость. Словно безликий творец-фотограф запечатлел мой дом на черно-белую пленку.

Получилось. Господи, получилось! Подумала, и тут же усмехнулась. Высвобождая дар – по верованиям фанатиков церкви, пробуждая в себе кровь Сатаны, – не стоит думать о боге.

Даже странно. После одиннадцати лет, когда мой дар был запечатан во мне же самой, вдруг так легко и непринужденно попасть в Сумрачный город.

Я не удержалась от соблазна – поднялась наверх, в комнату Лори. Посмотрела на нее – черно-белую, но все такую же прекрасную. И только после этого, ступая бесшумно, забыв о том, что слышать меня сейчас она не может, вышла из дома.

Сумрачный город предстал передо мной во всем своем мрачном великолепии. Живые люди в это время спали, ушедшие – не спали никогда. Меня одарили чуть удивленными взглядами. Сердце забилось чаще, когда я увидела Аннери Дики – молодую девушку, в прошлом году завоевавшую титул «Мисс Дейстер», а в нынешнем – сбитую насмерть пьяным водителем. Я хорошо ее знала – она дружила с племянницей Ала.

– Миссис Лунеза, вы… – Она не договорила. Судорожным жестом приложила руку к горлу, словно пытаясь задушить в себе невысказанные слова.

– Нет, не умерла. И… мне жаль, что это случилось с тобой.

– Да, да. Мне тоже. – Ее глаза, прежде чудесного василькового цвета, наполнились слезами. – Здесь все… не так, как я ожидала.

– Я жалею, что не рассказала тебе правду, когда могла, – вздохнула я. – Это бы оберегло тебя от разочарования. Но я и подумать не могла, что ты так скоро… уйдешь.

– Я понимаю, – прошептала Аннери. – Болтать о таком нельзя. Если пойдут слухи… Церковь не простит. Люди могут пострадать. – Она вскинула голову. – Значит, вы – одна из тех, о ком здесь столько рассказывают? Странница?

Я кивнула. Добавила с улыбкой:

– Если хочешь, буду изредка тебя навещать.

– Да, хочу! – с жаром откликнулась Аннери. – Здесь так… одиноко. Сумрачники нелюдимы – наверное, смерть накладывает свой отпечаток. Все мои друзья еще живы – и, надеюсь, будут жить еще много лет. Зато я нашла бабушку и дедушку! – Нежное лицо осветила улыбка, делая его красивее в стократ. – Они ушли, когда я была совсем маленькой, я едва помнила их. Бабушка сама меня нашла…

– Кровные узы, – кивнула я. – Значит, ты живешь с ними?

– Да, они в нашем доме. Так и не покинули его.

Я пообещала Аннери, что как-нибудь загляну к ним на огонек, и, попрощавшись, продолжила свою прогулку по Сумрачному городу. Прошла по знакомой с детства улице, дошла до дома, где сейчас, в той реальности, жила молодая семья. Постучалась в дверь, чуть громче, чем следовала – нервничала, гадая, откроют мне или нет. Падальщики ведь не дремлют.

Дверь отворилась. С порога мне улыбался Робер Монгерф. Разумеется, он совсем не изменился со времени нашей последней встречи – одиннадцать лет назад. Все тот же милый старичок семидесяти лет, радующийся дарованному ему судьбой шансу прочитать все книги, что он еще не успел прочитать.

– Кармаль, девочка, как же ты выросла!

– Вы узнали меня. – Смеясь, я крепко его обняла.

– Трудно не узнать такую красавицу! К тому же, не так много прелестных девчушек – и молодых женщин – навещает одинокого старика. Но… не могу не спросить…

– Где я была все эти одиннадцать лет?

Рука Робера, наливающего мне чай, дрогнула, едва не пролив кипяток мимо чашки.

– Уже прошло одиннадцать лет? – тихо спросил он в пустоту. Сел на стул рядом с моим, пододвинул ко мне чай и печенье в хрустальной вазочке. Должно быть, оно принадлежало живым обитателям этого дома. – И ваша подруга… Я давно не видел ее.

Я все ему рассказала. Какое это было облегчение – открыться тому, кто знал меня с самого детства, кто знал всю мою историю с самого начала, и всех участников тех данных событий! Кто знал – что такое жизнь, и что такое смерть – мир живых и Сумрачный город.

Я рассказала о том, что Лили-Белла стала падальщицей, перешагнув черту, образовав пропасть между нами. О том, что она убила отца, чтобы лишить меня возможности однажды вернуться в мир живых, замуровав меня в подвале родного дома. Рассказала и о сделке с баньши, и о клейме, и о том, как два этих фактора отразились на сознании Лори.

К концу моего бесконечного монолога я совсем охрипла и выдохлась. Но чувствовала себя так, словно вскрыла ноющие нарывы и выдавила из раны весь гной. Мне стало лучше – впервые за долгие месяцы.

– Ох, милая. – Робер отечески накрыл мою ладонь своей. – Мне так жаль, что тебе все это довелось пережить.

– Правда в том, что ничего еще не кончилось. Но я не позволю баньши вселяться в мое тело – теперь, когда знаю, на что она способна.

– Если ты пришла за помощью, то боюсь, что выбрала не того сумрачника, – огорченно сказал Робер. – Я – одиночка, и редко выбираюсь за пределы дома. Видишь, даже не знал, что произошло с тобой.

– Я пришла к вам не за помощью в битве с баньши, – с улыбкой заверила я. – А за добрым словом, которого мне так не хватало. Я соскучилась по нашим долгим беседам, по вашим байкам о людях сумрака. Но с тех пор многое изменилось.

– Забегай ко мне. Может, что-то мне и удастся узнать. Живет тут неподалеку старая мисс Ликле – жуткая сплетница! Кто знает, вдруг она слышала что-нибудь о баньши, и знает, как ее остановить?

– Буду очень благодарна.

Я тепло попрощалась с Робером. Перед тем, как шагнуть в свой привычный мир, окинула взглядом Сумрачный город. Столько лет прошло… а он совсем не изменился.

Вот только я уже была совсем другой.