Текст книги "Комедии. Сказки для театра. Трагедии"
Автор книги: Карло Гольдони
Соавторы: Карло Гоцци,Витторио Альфьери
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 58 страниц)
Армилла, Дженнаро, Смеральдина.
Смеральдина
Ах!
Дженнаро
Кто меня
Освободил из каменной темницы?
Армилла
О боже, умираю…
(Падает на сиденье.)
Смеральдина
Ах, принцесса
Дитя родное… Кто тебя принудил
Убить себя?
(Подбегает к Армилле.)
Дженнаро
Что вижу я? Армилла
С пронзенной грудью! Кто, кто ранил вас?
О боги! Женщина, скажи мне, кто
Нанес ей рану? О, я отомщу…
Смеральдина
Я видела, она себя сама,
Несчастная, пронзила.
Армилла
(слабея)
Не ищи
Виновных в этой смерти, о Дженнаро!
То мой отец хотел, чтоб я угасла,
Хотел освободить, чем кровь моя…
И кровь мою я отдала тебе…
Живи, будь счастлив… счастлив рядом с братом.
И сохраните, если я достойна,
Признательную память обо мне.
Дженнаро
О героиня! Нет, ты не умрешь.
Быть может, рана не смертельна. Врач…
(Хочет идти.)
Армилла
Остановись! Искать спасенья поздно…
Мой друг…
Я чувствую, как отлетает
Моя душа… Миллону передай…
Супругу милому… привет прощальный…
И если бы ты встретился с Норандо…
Скажи… скажи… что я его желанье…
Исполнила… и пусть он не забудет…
Скажи… о боже!.. ты ему скажи…
О боже!.. Умираю.
(Умирает.)
Смеральдина
Горе, горе!
Дженнаро
(в исступлении)
Несчастная скончалась! Горе мне!
О свет! О небо! О злодей Норандо!
Миллон, Миллон!
Те же и Миллон.
Миллон
Я слышу плач и крики. Брат! Дженнаро!
Кто возвратил тебя в мои объятья?
(Бежит его обнять.)
Дженнаро
(стараясь заслонить от него Армиллу)
Беги отсюда, отверни лицо!
Брат, не смотри сюда, я умоляю!
Миллон
(видя мертвое тело)
Жена моя! Армилла! Бездыханна!
В своей крови!.. Каким ужасным светом
Мой разум озарился! Это я,
Брат, это я убил Армиллу. Здесь
Ее покинул я одну. Безумный,
Страданьем ослепленный, я не видел,
Что доблестная женщина могла…
Но что я медлю?
(Поднимает кинжал.)
Пусть кинжал, который
Пронзил ей грудь, за смерть ее отметит.
(Хочет заколоться.)
Дженнаро
(удерживая его)
Нет, этого не будет! Брат, опомнись!
Миллон
(сопротивляясь)
Прошу тебя, оставь меня и дай мне
Окончить эту жизнь.
Те же и Норандо.
Декорация меняется на глазах у зрителя. Исчезают все мрачные предметы, и открывается обширная сияющая зала. В глубине ее появляется Норандо.
Норандо
Остановитесь!
Довольно вы страдали от возмездья,
Довольно плакали. Убитый Ворон
Не мог не стать причиной похищенья,
А похищенье не могло не вызвать
Ужасных зол для вас и для меня.
Сейчас я видел, как погибший Ворон
Воскрес благодаря печальной смерти
Моей несчастной дочери Армиллы
И как ликует страшный Людоед.
Мне лишь теперь возвращена возможность
Не быть жестоким. Завершился круг
Великой тайны. В чем она – об этом
Никто не смеет спрашивать меня.
От малой искры города пылают,
И малый повод у любой беды.
Миллон
Злодей, кто мне вернет мою супругу?
Дженнаро
Скажи, как могут кончиться несчастья,
Когда погибла дочь твоя, опора
Всей Фраттомброзы, лучшая из женщин?
Смеральдина
Какой уж там для нас конец печалей,
Когда мы умираем от тоски!
Норандо
Как можно, после стольких осложнений
С убитым Вороном и после стольких
Чудес Норандо, задавать такие
Вопросы, господа? Мы разве ищем
Правдоподобья? Или есть оно,
По-вашему, в таких произведеньях,
Где вы его хотели бы найти?[78] 78
Мы разве ищем // Правдоподобья? Или есть оно, // По-вашему, в таких произведеньях, // Где вы его хотели бы найти? – Выпад против бытового правдоподобия комедий Гольдони. Такой полемический штрих, введенный Гоцци в самый патетический момент пьесы, ослабляет впечатление от развязки этой сказочной трагикомедии.
[Закрыть]
(Берет Армиллу за руку.)
Встань, дочь моя Армилла! Власть моя
Теперь не ограничена ничем,
И я могу быть снова человечным.
Встань, дочь моя! И этим воскресеньем
Утешь их всех и заодно меня.
Пора.
Армилла
(поднимаясь)
О, кто прервал мой черный сон?
Отец, ты дважды подарил мне жизнь!
Миллон
Жена моя!
Армилла
Мой муж!
Дженнаро
Моя невестка!
О чудо!
Все обнимают друг друга.
Смеральдина
Изумительное дело!
Где это видано? Ах, дорогая!
(Целует Армиллу.)
Я вне себя, простите…
Люди, люди,
Министры, стража, все сюда, сюда!
Бегите посмотреть на чудеса!
Скорей сюда!
Те же, Леандро, Тарталья, Панталоне, Труффальдино и Бригелла со своими пожитками.
Леандро
(вбегает)
В чем дело?
(Видя Дженнаро.)
Что я вижу?
Тарталья
(вбегает; он поражен)
Статуя!.. Дженнаро!..
Панталоне
(вбегает; его изумление)
Что я вижу! Утробушка моя… О, дайте вас обнять, дайте съесть вас! (Порывисто ласкает Дженнаро.)
Труффальдино и Бригелла вбегают; их удивление и раскаяние.
Норандо
Достаточно! Взгляните, дураки,
Как весь дворец преображен чудесно,
Как он ликует. Оставайтесь тут.
Нам требовалось испытать, насколько
Фантастика воздействует на душу[79] 79
Нам требовалось испытать, насколько // Фантастика воздействует на душу… – Смысл этих слов опять-таки литературно-полемический. Эти слова были бы уместнее в «Любви к трем Апельсинам», чем в сказочной трагикомедии «Ворон», которая «доказывает» нечто совсем иное – силу братской любви и истинной дружбы.
[Закрыть]
И может ли она иметь успех
У зрителей. Сейчас увидим это.
Так пусть начнется смех и отлетит
Печальная трагическая важность.
(Выступает вперед и заканчивает представление нижеследующими словами, которыми старушки обычно заканчивают сказки, рассказываемые детям.)
«Снова справляется свадьба с засахаренной репой, бритыми крысами, ободранными котами, и если большего мы недостойны, то пусть хоть детишки своими ручонками подадут нам маленький знак одобрения».
Король-Олень
Трагикомическая сказка для театра в трех действиях
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Большой сценический успех «Апельсинов» и «Ворона» заставил синьора
Гольдони, человека, не лишенного хитрости, сказать, что он начинает со мной
считаться, так как я произвел на свет новый театральный жанр,
соответствующий вкусам публики. Синьор аббат Кьяри со своей обычной
осторожностью ругал публику, говорил об ее испорченном вкусе и невежестве.
Что же касается журналистов, то они в своих листках хвалили мои сказки и
находили в них красоты, которых я сам в них прежде не замечал.
Чуткие талантливые люди смотрели на эти вещи с правильной точки зрения
и искренне и беспристрастно хвалили их, как подобает честным, просвещенным
людям, умеющим различать тривиальности, поданные с искусством, от
тривиальностей, являющихся плодом неповоротливого и необразованного ума.
Нелегко было победить толпу, привыкшую спать на так называемых
"правильных" представлениях синьоров Кьяри и Гольдони и слишком убежденную в
том, что они действительно правильные и ученые, таким необычайным для нее
жанром, к тому же прикрытым столь ребяческим наименованием.
Эта толпа посещала представления моих первых двух сказок и, хотя была
захвачена их внутренней силой, стыдилась хвалить произведения, носившие
ребяческое название, из боязни унизить свое культурное достоинство и
возвышенный образ мыслей, соглашаясь, однако, с тем, что они не лишены
некоторых достоинств.
Чтобы пересилить эту краску стыда, я нашел необходимым в подобного рода
вещах откровенно идти дальше в своей фантазии. И, действительно, тот, кто
прочитает "Короля-Оленя", мою следующую сказку, легко убедится в смелости
моей мысли.
Заключающиеся в ней сильные трагические положения вызывали слезы, а
буффонада масок, которых я, по своим соображениям, хотел удержать на
подмостках, при всей вносимой ими путанице нисколько не уменьшила
впечатления жестокой фантастической серьезности невозможных происшествий и
аллегорической морали, несмотря на то что труппа Сакки, всецело строя свое
благополучие на преувеличенной пародии доблестных масок, ощущала сильный
недостаток в актерах, которые могли бы играть с должным умением,
сдержанностью и чувством серьезные роли, а последние, при неправдоподобном
содержании, занимают гораздо более ответственное положение, чем в
правдоподобных сюжетах, и требуют от актера исключительного дарования при
изображении правды, которой на самом деле не существует.
Как будет видно из дальнейшего, сказка "Король-Олень" начиналась с
вольности в виде нелепейшего пролога. Произносил его старик по имени
Чиголотти, человек странной внешности, хорошо известный в Венеции,
собиравший вокруг себя толпы людей, рассказывая им грубым голосом старинные
романы о волшебниках, и, делая это со смешной серьезностью, вставлял в свой
рассказ массу бесконечных глупостей, аффектируя при этом тосканскую речь.
Атанаджо Дзаннони, исполнявший с редким мастерством роль Бригеллы среди
масок труппы Сакки, изображал этого старика с неописуемым успехом, в
совершенстве подражая ему в одежде, голосе, прибаутках, жестах и позах, что
всегда производит на сцене большое впечатление.
Неоспоримый успех имеют даже тривиальности, освещенные с должной
откровенностью и вставленные в пьесу так, чтобы публика видела, что автор
отдавал себе в них полный отчет и смело ввел их в пьесу именно как
тривиальности.
Многие места "Короля-Оленя" и прочих моих сказок, в которых я всегда
применял неограниченную свободу, подтверждают этот мой взгляд, осуждая тех
немногих, кто называл их глупыми пустяками, пошлыми и тошнотворными.
Для того чтобы не без удовольствия продержать в театре в течение трех
часов восемьсот или девятьсот человек весьма различного культурного уровня и
для того, чтобы оказаться полезным труппе старинных итальянских масок,
необходимо по многим причинам бросать в землю семена весьма разнообразных
растений. Мелкие писаки, привыкшие все поносить, наверно, обладают очень
слабыми желудками, неспособными отделить и переварить в отдельности каждый
род зерен в моих скромных представлениях, которые, каковы бы они ни были,
пользовались успехом у публики.
Я говорю это вовсе не для того, чтобы утверждать, что сказка
"Король-Олень", сочиненная по моему методу, непременно понравится в театре.
Мне не надо предсказаний: она имела огромный успех. Поставленная труппой
Сакки в театре Сан Самуэле в Венеции 5 января 1762 года, она была повторена
шестнадцать раз подряд при переполненном зале и до сих пор ежегодно
возобновляется.
Если моим благосклонным читателям пьеса эта покажется пустяком, я приму
это с философским смирением.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Чиголотти – площадной рассказчик, лицо заимствованное, пролог
представления.
Дерамо – король Серендиппа, возлюбленный Анджелы.
Анджела – дочь Панталоне.
Панталоне – второй министр Дерамо.
Тарталья – первый министр и личный секретарь Дерамо, влюбленный в
Анджелу.
Клариче – дочь Тартальи, возлюбленная Леандро.
Леандро – сын Панталоне, придворный кавалер.
Бригелла – дворецкий короля.
Смеральдина – его сестра.
Труффальдино – ловчий, влюбленный в Смеральдину.
Дурандарте – волшебник.
Стража.
Охотники.
Народ.
Действие происходит в Серендиппе и его окрестностях.
Все действующие лица, кроме Чиголотти, одеты по-восточному.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕТеатр представляет небольшую площадь.
Чиголотти
(подражающий костюмом, разговором и жестами одному человеку, который обычно
рассказывал сказки и романы народу на Большой площади Венеции, снимает
шляпу, отвешивает поклон публике и, снова надев шляпу, произносит следующую
речь):
На этот раз, уважаемые синьоры, я пришел рассказать вам необыкновенные
вещи. Ровно пять лет тому назад пришел в этот город Серендипп великий
астрономический волшебник, который владел тайнами магии белой, черной,
красной, зеленой и даже, кажется, синей. Звали его великий Дурандарте, а я
был его верным слугой. Как только Дерамо, король этого города, узнал, что
мой господин остановился в «Остерии обезьяны», он призвал к себе одного из
своих верных министров и сказал ему: "Тарталья (так звали этого доблестного
министра), ступайте, друг мой, в «Остерию обезьяны» и приведите ко мне
волшебника Дурандарте". Верный Тарталья повиновался и привел Дурандарте к
его величеству. Было бы слишком долго расписывать, с какой роскошью был
принят мой господин; достаточно сказать, что в благодарность он оставил его
величеству два больших знака своего расположения. Эти две великие магические
тайны, два чуда, две удивительные вещи – первая и вторая… Но я не могу вам
их открыть, потому что иначе у вас пропадет весь интерес и удовольствие,
которые, бог даст, вы будете иметь, увидев их воочию.
Скажу лишь, что я имел честь служить волшебнику Дурандарте в течение
сорока лет, но никогда не мог ничему научиться из его великих знаний. Лишь
однажды он мне сказал: "Смотри, Чиголотти, горе тебе, если ты кому-нибудь
обмолвишься до наступления тысяча семьсот шестьдесят второго года о двух
тайнах, которые я сообщил королю Серендиппа. Носи всегда одну и ту же
дырявую сутану черного сукна, шерстяную шапку и рваные сапоги. Стриги бороду
раз в два месяца и зарабатывай себе на жизнь, рассказывая сказки в Венеции
на Большой площади.
Пятого января тысяча семьсот шестьдесят второго года из этих двух тайн
родятся великие чудеса, и ты отнесешь меня, в образе Попугая, в
расположенный недалеко отсюда Рончислапский лес. Там ты меня оставишь, а при
моей помощи будет наказано предательство, вызванное самой страшной из двух
тайн, открытых мною королю Серендиппа". Сказав это, он воскликнул: "О
дорогой Чиголотти, исполняется мой приговор; Демогоргон, бог фей, хочет,
чтобы я в течение пяти лет жил в образе Попугая. Помни, что пятого января
тысяча семьсот шестьдесят второго года ты должен отпустить меня на свободу в
Рончислапском лесу. Там, став добычей птицелова, я совершу великие чудеса,
после чего с меня снимется заклятие; ты же около, шести часов вечера будешь
иметь заработок в двадцать сольдо за твою верную службу и беспокойство". С
этими словами он": к великому моему изумлению, покинул человеческую оболочку
и превратился в прекраснейшего Попугая.
Поэтому, почтенные синьоры, внимайте великим событиям сегодняшнего дня,
ибо я отправляюсь в Рончислапский лес, чтобы выпустить там Дурандарте,
волшебника-попугая, а потом, получив наконец долгожданные двадцать сольдо,
пойду в «Остерию обезьяны» выпить за ваше здоровье, в честь того, кто их
бросит мне в шляпу.
(Снимает шляпу, отвешивает поклон и уходит.)
Декорация меняется и представляет зал.
Тарталья, Клариче.
Тарталья
Дочь моя, ты видишь, как улыбнулось нам счастье в этом царстве
Серендиппа. Ты сделалась придворной дамой, а я – первым министром и любимцем
короля Дерамо, которого все боятся; Теперь, дорогая Клариче, настала пора
решиться на великий шаг, и если ты меня послушаешься, то еще сегодня будешь
королевой.
Клариче
Я – королевой? Но каким образом?
Тарталья
Ну да, королевой, королевой. Ты ведь знаешь, что король Дерамо,
допросив две тысячи семьсот сорок восемь девиц, принцесс и дам в своем
потайном кабинете, черт знает почему отказал им всем и вот уже четыре года,
как решил не вступать в брак.
Клариче
Я это знаю, но не думаю, чтобы он захотел взять меня в жены после
стольких отвергнутых знатных дам.
Тарталья
(гордо)
Синьора ветреница, я знаю, что говорю. Дай мне докончить. Я его допек
вчера хитростью, говоря, что нет наследника престола, что в народе
недовольство, что народ волнуется и так далее, и убедил его жениться. Но у
него все то же проклятое упрямство – расспросить сначала девушку в тайном
кабинете. И так как больше нет принцесс, которых можно было бы допрашивать,
он решил обнародовать, что девушки всякого звания и положения могут явиться
для допроса в этот проклятый кабинет, чтобы он мог жениться на той, которая
придется ему по душе. Объявилось двести девушек, и их имена вынули из урны,
чтобы определить порядок, в котором они будут представляться королю. Твое
имя вышло первым, и ты должна идти на допрос. Он меня очень любит; ты моя
дочь, ты не пугало, и, если ты будешь хорошо держаться, я уверен, что ты
сегодня же станешь королевой, а я – самым знаменитым человеком на этом
свете. (Тихо.) Скажи мне, дочка, у тебя нет никакого тайного пятнышка,
которое он мог бы обнаружить?
Клариче
Дорогой отец, избавьте меня от этого испытания, умоляю вас.
Тарталья
Что? Как? Дрянная девчонка! Ступай сейчас же и держись как следует при
допросе, или… понимаешь! Ты ведь знаешь меня. Дура, как ты смеешь меня не
слушаться! (Тихо.) Может быть, У тебя есть какой-нибудь тайный недостаток?
А?
Клариче
Нет у меня ничего, но я предчувствую, что не сумею вести себя как
следует на испытании; это невозможно; я буду отвергнута.
Тарталья
Что за предчувствие! Отвергнута! Не может этого быть. Ой слишком меня
уважает. Идем скорее, уже время. Он ждет тебя в своем кабинете. (Берет ее за
руку.)
Клариче
(сопротивляясь)
Нет, ни за что, отец, ни за что.
Тарталья
Я оборву тебе уши. Я отрежу тебе нос. Ступай, говорят тебе и держись
как следует, или… (Ударяет ее.)
Клариче
Дорогой отец, я не сумею держаться как следует. И, наконец я сознаюсь,
что до смерти влюблена в Леандро и не буду иметь силы скрыть свою страсть
перед королем.
Тарталья
(отступая в ярости)
В Леандро, сына Панталоне, второго министра! Простого придворного
кавалера! Ты предпочитаешь королю какого-то Панталоне? И ты моя дочь? О
негодная, недостойная дочь грозного Тартальи! Слушай! Если ты откроешь
королю эту низкую любовь… Если ты не заставишь его сделать выбор в твою
пользу… Слушай. Идем сейчас же. Не заставляй меня больше говорить.
(Хватает ее за руку.)
Клариче
Избавьте меня от этого, будьте милосердны! Я никогда не сделаю зла
Анджеле, моей подруге, становясь на ее пути. Я знаю, что она безнадежно
любит короля.
Тарталья
(снова отступая)
Анджела, дочь Панталоне, любит короля? (В сторону.) Анджела, сердце
мое, радость моя, которую я хотел еще сегодня любовью или силой заставить
сделаться моей женой! Она любит короля! (Громко.) Клариче, слушай меня и
трепещи. Если ты сейчас же не отправишься к королю и не будешь вести себя
как следует, если ты откроешь ему свою любовь к Леандро и не заставишь его
выбрать на допросе именно тебя или если ты выдашь королю то, что я тебе
сказал, – яд у меня под рукой; тебе уготована смерть, и ты падешь жертвой
моего гнева.
Клариче
(в ужасе)
Хорошо, я сделаю по-вашему. Вы будете удовлетворены, увидев меня
отвергнутой и пристыженной.
Тарталья
(толкая ее в гневе)
Не медли. Думай о твоей жизни и о моих приказаниях, ветреница, дура,
дрянная девчонка!
Уходят.
Панталоне, Анджела входят.
Панталоне
Ничего неизвестно, дорогая дочка, ничего неизвестно. Конечно, две
тысячи семьсот сорок восемь принцесс и дам были отвергнуты нашим королем: он
их водил в свой тайный кабинет, задавал им три-четыре вопроса, затем вежливо
отпускал с миром; потому ли, что ему не нравилась их внешность, или по
каким-нибудь другим причинам… ничего неизвестно. Я, конечно, не скажу, что
это сумасбродство, потому что я ему служу, давно и убедился, что он мудрый и
милостивый правитель, обладающий всеми качествами, необходимыми монарху, но
в этом деле, наверно, кроется какая-то чертовщина.
Анджела
Дорогой отец, почему вы не защитили меня от такого позора? Ведь если он
меня отвергнет, что, наверно, и случится, я погибну от горя.
Панталоне
Разумеется он тебя отвергнет; но, дорогая моя, я и на колени
становился, и молил, и заклинал, чтоб он тебя от этого освободил, – но все
было напрасно. Я сказал ему, что мы родились в Венеции и, конечно, честные
люди, но мы бедны, и его щедрость и так уже возвысила нас не по заслугам, и
мы недостойны притязать на такую высокую честь. Дудки! Знаешь, что он мне
ответил?
"Несправедливо было бы, раз я
Всем женщинам открыл свободный доступ,
Позволить вашей дочери не быть
Среди других на этом испытанье".
Сколько я ни просил – дудки! Он только рассердился и велел бросить в
урну и твое имя. Ты вышла третьей. Что теперь делать? Надо идти. Ты, может
быть, думаешь, что мне приятны сплетни и россказни остроумцев? У меня
разрывается сердце, Анджела, у меня разрывается сердце!
Анджела
Я дрожу перед этим шагом, сознавая, что недостойна такого величия.
Впрочем, если он ищет в своих допросах искренности, преданности, если он
ищет любви…
Панталоне
Вот тебе и раз! Ты что же, влюблена, что ли, ветреница?
Анджела
Да, сознаюсь вам, как любящему отцу. Дорогой отец, у меня хватило
смелости безнадежно влюбиться в моего короля. Он откажет мне, отец, и я умру
не потому, что мне откажет монарх, бедной девушке должно быть чуждо такого
рода домогательство. Но я увижу себя отвергнутой, презренной тем, кто мне
всего дороже, в ком вся моя жизнь, – и это будет причиной моей гибели.
Панталоне
О, я несчастный! Что я слышу?
Анджела
Кроме того, я больше всего боюсь недовольства Тартальи, который
заинтересован в состязании не только потому, что в нем участвует его дочь,
но и сам всегда смотрит на меня влюбленными глазами и вздыхает. Еще сегодня
утром он уговаривал меня притвориться больной, чтобы не идти на допрос в
королевский кабинет.
Панталоне
Ловко! Вот и еще одна любовь с этой стороны! Небо заботится о тебе,
дочка. Я не знаю, что сказать. Но уже поздно, надо идти. Ты ведь записана
третьей. (Уходит.)
Анджела
Любовь, тебе я поручаю себя. (Уходит.)
Бригелла, Смеральдина.
Оба одеты по-восточному. У Смеральдины огромный веер, большие цветы и
карикатурный султан из перьев на голове.
Бригелла
Да подними ты голову повыше! Не держи так неуклюже руки, черт побери!
Вот уже час, как я тебя учу, а ты все такая же колода. Ты мне напоминаешь
тех торговок, которые выкрикивают: "Розы, груши, сласти!"
Смеральдина
Как, братец? Неужели ты находишь, что я своим видом могу влюбить в себя
животное, а не только короля?
Бригелла
Что за манера выражаться! Если ты скажешь что-нибудь в этом роде его
величеству, клянусь честью, он заставит тебя влюбиться в своего конюха.
Вообще я предпочел бы видеть тебя одетой по-венециански, с красивым шиньоном
и небрежной накидкой.
Смеральдина
Вот сумасшедший! Бьюсь об заклад, если я отправлюсь в этом виде в
Венецию, то покорю всех венецианцев, обладающих хорошим вкусом. Берретини
украдут десять фасонов из этого наряда и в три дня опустошат кошельки всех
венецианских женщин.
Бригелла
Разумеется, новизна всегда имеет успех, и вот поэтому, если бы ты
предстала перед королем Серендиппа в венецианском костюме, ты поразила бы
его новизной. Нечего делать, приходится пускаться на хитрость. Ведь если ты
влюбишь в себя его величество, ты станешь королевой, а я, как твой брат, из
дворецкого сделаюсь, по крайней мере, главнокомандующим.
Смеральдина
Ну, если все дело в том, чтобы заставить его влюбиться, предоставь это
мне. Вот уже три дня, как я читаю песнь Армиды Тассо и роль Кориски из
"Верного пастуха". Я приготовила самые прекрасные вздохи и обмороки, какие
только существуют. И с легкостью могу спеть стихи Ариосто:
Стал от любви неистов и безумен
Тот, кто считался прежде мудрецом.
Бригелла
Довольно; молю небо, чтобы это было так; но твоя рожа… твоя фигура…
Довольно, идем, бросимся в пучину. (Хочет уйти.)
