Текст книги "Тайный дневник Исабель"
Автор книги: Карла Манглано
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
Когда квартет музыкантов, вырядившихся в приличествующие случаю костюмы и развлекающих присутствующих игрой на каких-то местных музыкальных инструментах, решил дать небольшую передышку танцующим и начал играть вальс Шопена, я уже сильно запыхалась и почувствовала, что у меня полыхают румянцем щеки.
– Хотите продолжить или же предпочитаете, чтобы мы присели? – спросил меня Ричард.
– Давайте отдохнем. Я очень устала.
Лорд Виндфилд взял для меня и для себя по чашке с пуншем, и мы присели с ним возле камина. Пока я восстанавливала дыхание, он сидел рядом со мной – сидел молча, с поникшей головой, крутя чашку в руках, но даже не поднося ее к губам.
– Вы сегодня вечером весьма молчаливы.
– Да? Вы так считаете? Возможно, вы и правы… – сказал он, все такой же понурый.
Я впилась в него взглядом, так, будто хотела, чтобы ему показалось, что в него ткнули чем-то острым.
– Чувствую, что буду мучиться до тех пор, пока не спрошу вас об этом, – наконец проговорил он, правда, скорее по своей инициативе, чем под влиянием моего взгляда. – Ларс возил вас в охотничий дом, да?
Я кивнула.
– Каждый год – одно и то же! Лошади с бубенцами, сани, прогулка по заснеженным окрестностям и обед на двоих – со свечами, шампанским и земляникой, неизвестно откуда раздобытой в декабре!
– Он и вам устраивал такую прогулку? – попыталась пошутить я.
– Вы очень остроумны.
– Но откуда вам известны все эти подробности?
– О-о, да просто потому, что это для Ларса уже стало своего рода традицией. Великий герцог явился и выбрал себе великую герцогиню, но только на эти праздники! Хм…
– Ричард Виндфилд, – я укоризненно покачала головой, – мне, конечно, не хочется показаться вам излишне самонадеянной, но вы, как мне кажется, меня ревнуете.
– Ну и что с того, если я и в самом деле вас ревную? – Он с вызовом посмотрел мне в глаза, как будто сердился не столько на Ларса, сколько на меня.
– Да ничего. Вы имеете на это полное право. Однако вы сердитесь безо всякой на то причины. В конце концов, я всего лишь приняла приглашение моего кузена пообедать вместе. Быть мне великой герцогиней или нет – это решать мне, а не Ларсу.
– Вы ничего не понимаете. Вы не знаете Ларса.
– Да, это верно, я его не знаю. Однако я не дурочка и прекрасно все понимаю. Поэтому я не придала данному событию большего значения, чем оно того заслуживало. Вы же сами сказали: это – традиция. А мне нравятся традиции – как нравятся шампанское и земляника в декабре. Вот и все.
Ричард ничего не сказал в ответ – он ограничился лишь тем, что снова посмотрел мне в глаза. При этом выражение гнева на его лице постепенно сменилось выражением загадочного лукавства.
– Значит, вам нравятся традиции, да? А у меня тоже есть одна традиция.
Больше ничего не говоря, он забрал у меня из рук мою чашку с пуншем и поставил ее на каминную полку, а затем подхватил меня под руку и увел в укромный уголок – один из множества укромных уголков, имеющихся в этом замысловатом по своей архитектуре зале.
– Мы – под белой омелой, – заявил он, останавливаясь и поворачиваясь ко мне лицом.
Я подняла голову и увидела, что к деревянной притолоке и в самом деле прикреплена – в качестве одного из украшений – веточка белой омелы.
– Ну и что?
Он ничего мне не ответил – по крайней мере, не ответил ничего словами.Крепко обхватив своими пальцами мои запястья – как будто бы надев на них наручники, которые не позволили бы мне убежать, – он быстро приблизил свои губы к моим и поцеловал меня. Этот его поступок застал меня врасплох, но я даже и не попыталась сопротивляться. Он тут же отпрянул, оставив у меня ощущение, что его поцелуй – можно сказать, по-детски невинный, – был уж слишком легким. Подростки, которые, бывало, подкарауливали и внезапно целовали меня или кого-либо из девочек у дверей нашей школы, и то делали это с большей страстностью.
– Вам следует знать, лорд Виндфилд, что ваша традиция во всех отношениях является гораздо более дерзкой, чем традиция великого герцога, – сладострастно прошептала я.
Затем я сдавила его лицо с двух сторон ладонями и начала целовать его в губы – так, как следует целоваться, по-настоящему.
– Прошу вас меня извинить, если я помешал вам заниматься чем-то очень важным, – дерзко прозвучал голос, едва мы начали углубляться в исследование рта друг друга. – Я пришел сюда, чтобы пригласить на танец.
Я ничуть не удивилась, увидев, что это ты – с присущей тебе надменностью – появился, так сказать, на сцене и тут же сделал сам себя главным персонажем всего действа. Как видишь, я знала, что ты за мной наблюдаешь и что ты рано или поздно ко мне подойдешь.
– Поскольку ты, конечно же, хочешь потанцевать явно не с Ричардом, я удостаиваю тебя почетного права потанцевать со мной, мой дорогой кузен, – сказала я, пытаясь оказаться на высоте положения и произнося эти слова не без иронии.
Уходя, я бросила на Ричарда с разрумянившимся от вожделения лицом заговорщицкий взгляд… Но после того уже все свои взгляды, любовь моя, я бросала только на тебя.
Было нетрудно догадаться, что у тебя тогда на уме были отнюдь не танцы. И в самом деле, ты даже не потрудился сделать со мной хотя бы пару кругов по танцевальному залу, чтобы проявить хоть чуточку милосердия к Ричарду Виндфилду. Ты, словно бы не нуждаясь ни в каких правдоподобных поводах и предлогах, пересек, не останавливаясь, танцевальный зал и привел меня на противоположный его край, чтобы съесть вместе со мной большой кусок яблочного пирога. Я, ничуть не обижаясь, даже позабавилась той ролью «плохого мальчика», которую ты сейчас разыгрывал, и мне вспомнился один персонаж из моего детства – школьный хулиган, который, пользуясь тем, что якобы обладал недюжинной силой, каждый день отнимал яблоко у самого маленького ученика своего класса.
– Ты сейчас, я вижу, ешь с большим аппетитом, чем сегодня утром. Твое самочувствие улучшилось? – спросил ты, когда я доедала уже последний кусочек пирога.
Я и в самом деле утром почти не притронулась к великолепному завтраку, приготовленному с таким же усердием, с каким старательный рыбак насаживает наживку на рыболовный крючок. И проблема заключалась отнюдь не в том, что, дескать, фазан суховат, вино плохое, а декабрьская земляника – как окрестил ее Ричард – больше похожа на майскую. Нет, проблема заключалась не в меню, а во мне, поскольку после такой трудной ночи я поднялась утром с ощущением тяжести в желудке. Недостаток сна и чрезмерное употребление шампанского, несомненно, поспособствовали возникновению нарушений в функционировании моего организма, да к тому же еще меня, когда я ложилась в постель, переполняли эмоции. Я с удовольствием вспоминала прогулку на санях, в которых я едва не заснула от равномерного покачивания. Я чувствовала, как мои щеки обдувает холодный зимний ветерок, приносивший снежинки, в то время как моему телу было тепло под меховым пологом. Само собой разумеется, мой расторопный спутник проявил себя с самой лучшей стороны: он был исключительно внимателен, любезен и услужлив. Тем не менее я сожалела о том, что у меня не получилось насладиться вкуснейшим завтраком.
– Жаль, что я не смогла быть для тебя лучшей спутницей, да еще и после всех тех хлопот, которые ты на себя взял.
– Ты – самая лучшая спутница, какую только может пожелать себе мужчина при любых обстоятельствах. Если ты в этом сомневаешься, то вспомни обо всех тех, кто сегодня претендовал на право с тобой разговаривать, танцевать и даже… целоваться.
Мне не хотелось отвечать на этот твой выпад. Я уже устала от ревнивых земных мужчин и развенчанных сказочных принцев. Поэтому я молча повернулась и поставила опустошенную тарелку на стол.
– Я тебе уже говорил, что тебе очень идет, когда ты так заплетаешь косы?
– Премного благодарна. Однако, как мне кажется, ты вырвал меня из рук Ричарда Виндфилда – конечно же, под вымышленным предлогом – не для того, чтобы всего лишь съесть этот пирог и похвалить мои косы, – сказала я без какого-либо ехидства, в подтверждение этому расплываясь в улыбке.
– Ты права. Это маленькое похищение – всего лишь уловка: я тоже претендую на право с тобой разговаривать и, конечно же, с тобой целоваться.
– Всему свое время, дорогой. – Мне захотелось пококетничать, и я знала, что это тебе понравится. – Если в этом и заключался твой замысел, то я была бы тебе очень благодарна за подобное похищение, когда находилась в компании графа Загоронова.
– Николая? Он – безобидный балбес, – с пренебрежением заявил ты. – Он обычно надоедает женщинам, рассказывая им о своей жизни. Кстати, в этих его рассказах больше вымысла, чем правды.
– В самом деле? Значит, он не может, как он говорил, усыпать меня драгоценностями в знак поклонения перед моей восхитительной красотой? Жаль.
– Вот это он таки может. Он действительно весьма преуспел в коммерческих делах. Однако он, наверное, рассказал тебе еще и о том, что ушел с военной службы по собственной воле. В действительности его выгнали в результате какого-то скандала, получившего широкую огласку и связанного с дочерью одного из его начальников. Этот инцидент лег позором на весь его род, до этого пользовавшийся большим уважением в России в кругах, близких к царю. Тем не менее его отец, вместо того чтобы отвернуться от него, выхлопотал для него еще одно теплое местечко, но Николай его отверг. Теперь же, когда дела у его отца идут из рук вон плохо, он относится к нему с презрением. Не знаю, чем вызвана такая неприязнь к своему родителю… Как бы то ни было, мне кажется, что с мозгами у него не все в порядке. Я имею в виду мозги Николая.
Я слушала подобные откровения относительно графа Загоронова с растущим интересом: этот человек вызывал у меня антипатию уже с первой моей встречи с ним.
– И он еще важничает, словно павлин! – неожиданно для самой себя воскликнула я. – Вот ведь бесстыдник!
– Ты еще увидишь, насколько лицемерна большая часть этого изысканного общества. Они без малейшего смущения пытаются поучать весь остальной мир, считая себя знатоками в вопросах этики и морали. На каждом из них есть пятно, которое они пытаются скрыть, – стал рассказывать мне ты. – К примеру, мсье Франсуа Дюба, которого тебе наверняка рекомендовали как выдающегося банкира и который и в самом деле таким кажется, является, кроме того… Как бы мне это тебе объяснить?.. В своей спальне – той спальне, о которой, конечно же, ничего не известно мадам Дюба, он предпочитает заключать в свои объятия не женщин, а мужчин. Мадам Дюба же для него – всего лишь дань приличию: дескать, у меня, как и у всех, есть жена.
Наконец-то тебе удалось меня хоть чем-то удивить.
– Что за странности ты мне рассказываешь! А он ведь выглядит, как респектабельный буржуа!
– Ну да! Каждый из этих людей старается получше играть ту роль, которую он для себя выбрал. И если кто-то из них играет свою роль особенно хорошо, это происходит потому, что ему действительно есть что скрывать.
– «Великий театр мира»– как сказал бы Кальдерон де ла Барка.
– Именно так. Вот это и есть Брунштрих. Однако как раз поэтому тут так весело.
– А ты? Какую роль выбрал для себя ты? – решила я тебя спровоцировать.
– А с какой стати ты решила, что и я играю какую-то роль?
– Да ладно! Ты делаешь это, по крайней мере, в моем присутствии. А если нет, то почему тогда все, кроме меня одной, знали, в чем состоит приготовленный тобой для меня сегодня утром сюрприз? Насколько я поняла, я неофициально стала на эти праздники «великой герцогиней».
Ты лукаво улыбнулся. Тебя, похоже, не очень-то волновало то, что твой замысел раскрыт.
– Тебя это что, очень сильно огорчает?
В этот момент битвы ума и характера, которую мы с тобой вели, я оказалась перед выбором. Я могла предстать оскорбленной жертвой и начать открыто выражать свое неудовольствие из-за того, что оказалась у всех на языке и узнала, что, поскольку каждый год на рождественские праздники ты выбираешь для себя новую «великую герцогиню», в следующем году меня сменит другая, то есть для меня игра закончится, а для тебя – будет продолжаться. А еще я могла… использовать твое же оружие.
– Я не говорила, что меня это огорчает.
Мои слова тебя, похоже, заинтриговали.
– Более того, могу тебе сообщить, что я тоже играю выбранную мною для себя роль.
Твоя заинтригованность сменилась едва ли не паникой. Ты посмотрел на меня пристально, серьезно и встревоженно – как будто ожидал услышать от меня нечто такое, чего тебе услышать отнюдь не хотелось бы. А я тем временем наслаждалась этой сценой.
– Да, именно так. Тебе ведь известно, что несколько месяцев назад меня бросили едва ли не перед самым алтарем? (Ты с выжидающим видом кивнул.) Поэтому у меня имеется достаточно оснований для того, чтобы хотеть отомстить мужчинам.
Выражение твоего лица становилось все более и более встревоженным.
– И в чем же будет состоять твоя месть?
– А вот об этом, дорогой кузен, я тебе ничего не скажу… По крайней мере, сейчас. Ни один полководец в военное время не собирает все имеющиеся в его распоряжении войска на одном-единственном поле боя. А я нахожусь в состоянии войны с противоположным полом.
Подобно тому, как Монна Ванна стала бы поглаживать свою чувственную рыжую шевелюру, я принялась поглаживать тирольские косы, которые ты счел весьма привлекательными. Я чувствовала при этом, что мы совершаем с тобой некий изощренный ритуал заигрывания друг с другом, который тебя тревожил, а меня забавлял.
Очень скоро, однако, твое лицо расслабилось. Ты в течение всего лишь нескольких секунд снова принял самоуверенный вид.
– Я с радостью стану первой жертвой в этой твоей войне, – заявил ты с такой страстью в голосе, что я тут же поняла, что первая битва мною уже выиграна.
– Ты не была бы так любезна уделить мне минутку?
Уделить кому-то минутку?.. Когда вечер – а вместе с ним и праздник – уже подходил к концу, мне захотелось побыть хоть немного в столь желанном для меня одиночестве. Можно сказать, спрятавшись в укромном уголке, я наслаждалась возможностью побыть наедине сама с собой и давала отдых своим органам чувств, подвергавшимся в течение всего вечера большим нагрузкам. Не поднимая взгляда, чтобы посмотреть, кто же это обращается ко мне в такой вежливой форме, я выпила немного холодной воды, так как ощущала сухость во рту. Свечи уже почти все погасли, зал погрузился в полумрак, и какой-то пианист один исполнял лирическое произведение Брамса. Ты исчез: ты уже даже не смотрел на меня с другого конца зала.
– Карл? – Я была не в силах скрыть своего изумления: твой брат был последним, кого я, поднимая взгляд, ожидала увидеть.
Затем я, приятно удивившись, поняла, что, увидев перед собой его, испытала некоторое облегчение. Безразличие друг к другу с первого момента нашего знакомства давало мне основание в данном случае ни о чем не переживать: мы с Карлом один от другого ничего не ждали. Однако мне все же было любопытно: почему он вдруг захотел, чтобы я уделила ему минутку?
– Здравствуй, Исабель, – тихо сказал он.
Его голос показался мне таким же приятным и бархатистым, как у хороших ораторов, – возможно, благодаря тому, что он говорил тихо, а еще благодаря особой акустике этого танцевального зала со сводчатым потолком.
– Здравствуй…
Я подумала, что вот сейчас он разгонит ощущавшийся между нами холодок заранее продуманной фразой. Он, однако, в течение нескольких секунд всего лишь смотрел на меня молча – молча и с каким-то странным спокойствием. Это меня слегка смутило.
– Давай начнем убирать барьеры, – наконец вышел он из задумчивости.
Нас с ним в данный момент разделял длиннющий стол самообслуживания, на котором уже почти не осталось еды, но зато стояло много пустых тарелок. Карл с решительным видом полез под этот стол и затем выбрался из-под него с моей стороны. Поднимаясь на свои длинные ноги, он резко увеличивался в росте, словно стебель сказочной фасоли. Впервые с того момента, как я с ним познакомилась, он перестал быть для меня лишь именем, произносимым твоей матушкой, голосом, сопровождавшим мой приезд в Брунштрих, одинокой тенью, скользящей по дому. Он впервые стал для меня не чем-то, а кем-то.
– Еще раз здравствуй, – сказал он. И мы вернулись к начальной точке.
– Не возражаешь, если я закурю? – вежливо спросил он, доставая портсигар из внутреннего кармана своего австрийского пиджака из серой замши.
– Конечно, нет.
Он прикурил сигарету от пламени одной из свечей – сигарета при этом, зажатая между губ, забавно подрагивала. К потолку устремилась тонюсенькая серая струйка. Карл глубоко затянулся и с шумом выпустил изо рта облачко дыма: серая струйка трансформировалась в своего рода полупрозрачную вуаль, за которой его глаза показались мне серыми… А может, они вообще были серыми? Я никогда раньше не обращала на это внимания. Карл присел на краешек стола и расправил плечи. Он казался мне безмятежным, думающим о чем-то своем. Похоже, он наслаждался редким моментом умиротворения и спокойствия. Меня, однако, удивило, что в качестве компании для такого момента он выбрал меня. Я смотрела на него – отстраненная и одновременно являющаяся частью этой сцены, – дожидаясь, когда он что-нибудь скажет, и в то же время радуясь бездействию, на которое я пока что была им обречена. Я смотрела на него и впервые его видела:да, его глаза были серыми, а волосы – желтоватыми… Как могут два брата быть такими непохожими друг на друга? Как могла его привлекательность оставаться никем незамеченной, а твоя – бросаться в глаза абсолютно всем? Почему, будучи выше тебя, он, стоя рядом с тобой, казался ниже ростом? Почему, обладая более крепким, чем у тебя, телосложением, он, стоя рядом с тобой, казался худее? Почему, хотя его глаза были больше твоих, они казались, когда он стоял рядом с тобой, меньшими, чем твои?..
Он, почувствовав, видимо, что я на него смотрю, тоже посмотрел на меня. Я ему улыбнулась, но он на мою улыбку не ответил… Как могли два брата быть так непохожи друг на друга?
Он снова сконцентрировался на сигарете, явно не торопясь ничего говорить – он как будто наслаждался этим нашим с ним взаимным молчанием. Интуиция подсказала мне, что он вряд ли настроен на долгий и обстоятельный разговор на какую-нибудь серьезную тему. Он не постарается меня соблазнить и не будет ублажать меня льстивыми словами, чтобы завоевать мою благосклонность. Само собой разумеется, он не попытается меня поцеловать, заманив меня под белую омелу… Возможно, именно поэтому я «заразилась» его умиротворенностью, и у меня тоже возникло желание насладиться этим нелепым моментом, который, скорей всего, никогда не займет сколько-нибудь достойного места в моей памяти.
Я вздохнула. Мне вдруг захотелось стать мужчиной и выкурить в компании с Карлом сигаретку, слегка опершись на стол.
– Ты можешь уделить мне один день? – вдруг спросил Карл.
Нет, он даже не спросил, а как бы обронил свой вопрос – так, как, небрежно потряхивая свою сигарету, ронял с нее пепел. К потолку снова устремились тоненькие сероватые струйки.
– День? Да, думаю, что могу, – нерешительно ответила я на этот странный вопрос, смысл которого мне был пока что не очень-то понятен.
– Мне нужно поехать в Вену, чтобы решить там некоторые вопросы. Мне подумалось, что тебе было бы интересно взглянуть на этот город. Хочешь поехать вместе со мной?
Я ответила не сразу, и это его, похоже, не удивило. Думаю, он осознавал, что его неожиданное предложение вполне может привести меня в замешательство. В самом деле, уж чего-чего я никак не могла ожидать, так это того, что Карл пригласит меня провести с ним день в Вене, и я не была бы, наверное, женщиной, если бы не поинтересовалась, в чем же заключается подлинная цель этой поездки. Однако я подумала, что правду он мне, скорей всего, не скажет, а потому решила, что попытаюсь догадаться обо всем сама.
– Ну конечно. Я поеду с удовольствием, – сказала я – скорее из вежливости, чем с энтузиазмом.
27 декабря
Я помню, любовь моя, как ветер хлестал меня по щекам, вызывая странное ощущение – одновременно и болезненное и приятное. Это был ледяной ветер – как ледяной была и психологическая атмосфера, царившая в автомобиле, в котором мы ехали. Тянущиеся реденькой вереницей голые и покрытые инеем деревья мелькали мимо с такой быстротой, что я едва могла их рассмотреть на фоне белоснежного простора. Я закрыла глаза, будучи уже не в силах выдерживать давящий на них поток воздуха, и почувствовала себя почти в полной изоляции от окружающего мира: я уже ничего не видела и не слышала и, казалось, могла все воспринимать лишь на ощупь.
Мы ехали вдоль узенькой речки. Ее воды все время лизали лежащий у кромки берега снег, постепенно превращая и его в воду. Более теплый элемент побеждал элемент более холодный… Так и должно быть. Я посмотрела вниз, и Карл так изогнул губы, что я, пытающаяся быть оптимисткой, сочла это улыбкой.
– Ты схватишь насморк! Уж лучше сядь! – крикнул он мне громко, чтобы я смогла его услышать сквозь завывания ветра.
Я тяжело опустилась на сиденье автомобиля и укуталась почти до самого носа в теплые покрывала. Вскоре мне снова стало тепло. Я чувствовала себя полной энергии: прана [38]38
Прана – одно из центральных понятий йоги; жизненная энергия, жизнь. В йоге считается, что прана пронизывает всю Вселенную, хотя и невидима для глаз.
[Закрыть]наполняла мои легкие и растекалась по моим венам, словно дождевая вода, которая впитывается в землю и растекается по ее водным горизонтам.
Я посмотрела на Карла, управлявшего автомобилем, и мне показалось, что его лицо ничуть не теплее окружающего меня пейзажа. Мне снова подумалось о том, как сильно он отличается от тебя, любовь моя. Он – более замкнутый и молчаливый, менее остроумный и обаятельный, чрезмерно благоразумный и весьма нудный. Ты на его месте наверняка взял бы в эту поездку шофера, чтобы иметь возможность заняться обольщением своей спутницы. Карлу, похоже, нравилось иметь дело с техникой: его взгляд был прикован к дороге, одна его рука лежала на руле, а вторая – на рычаге переключения передач… У него были красивые руки… С улыбкой, которая скорее была насмешкой над самой собой, я подумала, что это были руки новогогероя – руки, которым уже не приходилось сжимать ни булаву, ни меч; руки сильные и надежные; руки, ласкающие органы управления созданных человеческим гением сложных механизмов: автомобиля, аэроплана… Удовольствие, которое он, похоже, испытывал от вождения автомобиля, интриговало меня в течение всей поездки. Мне подумалось, что данная ситуация и мой спутник располагают к тому, чтобы проявить инфантильное простодушие и немного женского невежества, которые, как ни странно, нравятся многим мужчинам. А еще они помогут мне «прощупать» такого загадочного мужчину, как твой брат.
– Я могу тебя кое о чем попросить?
– Попросить можешь… Другой вопрос – как я на твою просьбу отреагирую, – ответил Карл с грубоватой откровенностью, которая, как я уже начала осознавать, была для него характерной.
– Ты научишь меня им управлять?
– Надеюсь, ты имеешь в виду не автомобиль? – отозвался он, испугавшись своей догадки.
– Вообще-то именно его я и имею в виду. Мне показалось, что тебе очень нравится им управлять… Я никогда раньше не была знакома с человеком, который умел бы водить автомобиль. А ты – умеешь, и ты, по правде говоря, этим очень меня заинтриговал.
Карл, не отрывая взгляда от дороги, стал раздумывать над моей просьбой, проклиная, наверное, тот момент, когда он пригласил меня в эту поездку. В конце концов желание быть учтивым победило.
– Хорошо, – согласился он, останавливая автомобиль на обочине дороги. – Однако мы не можем потратить на это много времени. Мне нужно быть в Вене не позднее часа дня.
– О-о, ну конечно! Лишь столько времени, сколько ты сочтешь возможным.
– Я, наверное, придурок, – пробормотал он, когда мы менялись местами.
Я решительно расположилась на сиденье водителя: спина – выпрямленная, взгляд – направлен вперед, руки – на руле.
– А какую скорость на нем можно развивать? – спросила я с прямотой человека, жаждущего удовлетворить свое любопытство.
– О Господи! Ты села первый раз в жизни за руль автомобиля и уже спрашиваешь у меня, какую скорость он развивает? Ты ведешь себя уж слишком неблагоразумно! Мне кажется, твой вопрос не совсем уместен.
– Да, да, ты прав! Я больше не буду задавать вопросов. Честное слово!
– Ну что ж, посмотрим… – вздохнул Карл. – А теперь делай то, что я буду тебе говорить.
– Хорошо.
– Это – руль, а это…
– Ой, да ладно!
– Или ты будешь меня слушать, или наша договоренность теряет силу.
Я с покорным видом опустила глаза.
– Итак, продолжаем. Это – руль, это – рычаг переключения передач. Правая педаль – это педаль тормоза, а левая – это педаль подачи топлива.
– Какая педаль?
– Пе-даль по-да-чи топ-ли-ва. Она используется для того, чтобы газо… чтобы изменять скорость движения. Сначала нажми на педаль тормоза… Теперь при помощи вот этого рычага сними автомобиль с ручного тормоза. Нуда, вот так… Теперь нужно включить передачу: потяни вот этот рычаг на себя и опусти его… На себя, а не вперед. Хорошо… Убери ногу с педали тормоза и медленно нажимай на педаль подачи топлива.
Я выполнила его инструкции, и автомобиль, резко дернувшись, поехал вперед.
– Аккуратнее, по чуть-чуть.
– Он едет! – воскликнула я с наивностью человека, способного прийти в восторг даже от любого пустяка.
– Для этого он и нужен, – констатировал Карл с такой же германской педантичностью, какая характерна и для тебя.
Мы проехали несколько десятков метров по прямому, ровному и, можно сказать, скучному участку дороги.
– Что теперь?
– Когда подъедем к повороту, нужно крутить руль.
– И все? Это нетрудно.
– Как сказать… Смотри, впереди начинается спуск. Убери ногу с педали подачи топлива, чтобы не разгоняться, а иначе автомобиль поедет слишком быстро.
Как и следовало ожидать, автомобиль, достигнув спуска, стал набирать скорость сам по себе.
– Надави слегка на тормоз.
«Тормоз? А, ну да, левая педаль», – промелькнуло у меня в голове. Я и надавила на левую педаль, только она оказалась не педалью тормоза. Более того, я надавила на нее не слегка – как потребовал от меня Карл, – а до упора. Автомобиль, естественно, помчался вниз по спуску с головокружительной скоростью.
– Что ты делаешь? Тормоз! Надави на тормоз!
Но тут меня подвели мои органы чувств, и у меня возникло ощущение, что я полностью утратила контроль над автомобилем. Испугавшись, я потеряла способность на что-либо давить или, наоборот, не давить. Я просто отупело смотрела на то, как бегущее навстречу автомобилю полотно дороги исчезает под его колесами.
– Исабель! Надави на тормоз!
– А где этот чертов тормоз?! – отчаянно завопила я, выпуская из рук руль и поворачиваясь к Карлу.
Он в ужасе дернулся ко мне и схватился обеими руками за руль, чтобы не дать автомобилю свернуть с дороги.
– Правая педаль! Педаль тормоза – та, что справа! – крикнул Карл, сильно ударяя по моей правой коленке. – Да надави же ты на нее, черт бы тебя побрал!
Я с силой надавила ступней на правую педаль, раздался пронзительный скрип и автомобиль остановился – остановился так резко, что нас с Карлом бросило вперед. Нос автомобиля замер менее чем в метре от огромной вековой ели с толстенным и очень крепким на вид стволом.
– Mein Gott…[39]39
Боже мой… (нем.).
[Закрыть]– еле слышно прошептал чуть было не потерявший от страха дар речи Карл, выпрямляясь на своем сиденье. – Мы едва не убились…
– Мне кажется… мне кажется, будет лучше, если автомобиль поведешь ты.
– Еще бы!
В его голосе было столько сарказма и упрека, а я так сильно испугалась и перенервничала, что следующая моя реплика выскочила у меня изо рта, как выскакивает под давлением пробка из бутылки.
– Секунду! Все это произошло по твоей вине!
– Что?.. По моей вине?!
– «Надави на тормоз, надави на тормоз!» Почему ты мне сразу не сказал, чтобы я надавила на правую педаль?
Глаза твоего брата едва не вылезли из орбит.
– Чего я тебе не сказал?.. Хм!.. – он попытался успокоиться, однако в его глазах все еще пылал огонь ярости. – Будет лучше, если ты вернешься на свое место, – повелительным тоном сказал он, выбираясь из автомобиля.
Я с заносчивым видом тоже выбралась из автомобиля, не преминув при этом изо всех сил хлопнуть дверцей. И тут – под нашими удивленными взглядами – эта железная колымага вдруг сама по себе проехала несколько десятков сантиметров, отделявших ее от ствола ели, и стукнулась об этот ствол. Раздался сухой звук удара, а затем послышался треск стекла. У великолепнейшего, дорогущего и еще нигде даже не поцарапанного автомобиля «Роллс-Ройс Сильвер Гоуст» стало на одну фару меньше.
В течение нескольких секунд мы не произносили ни слова и даже не шевелились, а просто ошеломленно смотрели на автомобиль – каждый со своей стороны. Затем Карл медленно прошел вперед, наклонился, поднял с земли осколок стекла, выпрямился и, с грустным видом глядя на этот осколок – частичку разбившейся красивой автомобильной фары, – начал причитать:
– Поверить не могу… Ты что, не поставила автомобиль на ручной тормоз?
– А почему этого не сделал ты?! А еще… какого черта здесь… растет это дерево?! – крикнула я, ударяя ногой по стволу ели.
С одной из ее ветвей соскользнула целая горка влажного снега – с той ветви, которая находилась как раз над Карлом, – и осыпала твоего брата.
Поначалу он вообще никак на это не отреагировал. Думаю, он настолько растерялся, что не мог произнести и слова. Кроме того, снег, по-видимому, попал за воротник его пальто и стал сползать вниз по спине, оставляя за собой холодный и мокрый след. Затем – через несколько секунд – Карл начал отряхиваться – так, как отряхивается от снега медведь. Я же, как ни в чем не бывало, обошла автомобиль и села на пассажирское место, никак не комментируя случившееся. Карл с надменным видом открыл дверцу автомобиля, сел за руль и, слегка подрагивая от холода, завел мотор. Его брови были нахмуренными, а взгляд – сердитым. Даже очень сердитым.
Мы проехали мимо церкви, трех ферм и моста, не глядя друг на друга и ни слова не говоря. Выражения наших лиц не менялись. Я, безусловно, зашла уж слишком далеко в своем «инфантильном простодушии» и «женском невежестве». Более того, эти качества, похоже, твоему брату не нравились. Если такое мое нелепое поведение должно было уменьшить суровость и недоверчивость твоего брата, – что было для него защитной оболочкой, – то… то эта моя попытка обернулась против меня. Я решила предпринять новую – и уже более продуманную – попытку – не ради того, чтобы подружиться с Карлом (на это я отнюдь не претендовала), а потому что мне предстояло провести с ним вдвоем еще долгий-предолгий день.
– Ну, хорошо. Мне жаль, что так вышло. Я вела себя ужасно, я это признаю. У меня все получалось очень плохо. Я никогда больше к автомобилю даже и не подойду. Честное слово!
