Текст книги "Тайный дневник Исабель"

Автор книги: Карла Манглано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Мне уже дважды сказали, что мне следует держать язык за зубами, чтобы не испортить того, что, похоже, считалось в Брун-штрихе самым-самым главным – рождественские праздники. Ничто – даже гибель человека – не должно было омрачить радужное настроение вдовствующей великой герцогини и веселье ее гостей. Я, конечно, не только понимала, но даже одобряла стремление сына заботиться о своей матери, однако не до такой степени, чтобы согласиться скрыть факт смерти Николая, как будто бы его тело отнюдь не оказалось на поляне в лесу и никто его никогда там не видел. Это чем-то напомнило мне цирковое представление: хотя голова дрессировщика и находится в пасти льва, представление продолжается, а публика аплодирует и смеется.

Благополучие матери – это нечто очень важное, то, ради чего стоит прилагать массу усилий, однако в данном конкретном случае подобные усилия показались мне подозрительными и чрезмерными. Поэтому я начала думать, что, возможно, имелась и какая-то другая причина, заставлявшая Карла скрывать происходящие странные события от общества. Если за установленной в стенах Брунштриха ширмой в виде празднования Рождества разворачивалась целая череда событий не только не случайных, но и, наоборот, тщательно спланированных, единственным непредвиденным элементом, который не вписывался в эту гнусную историю, была я, и меня беспокоило, а не придет ли подобная мысль в голову Карлу.

А еще у меня вызывало большие сомнения и подозрения поведение твоего брата в определенные, я бы сказала ключевые моменты. Например, когда он пригласил меня поехать вместе с ним в Вену, мне это показалось странным. Затем произошло много непонятного. Почему у него возник интерес ко мне и к моим своеобразным поступкам – начиная с моих утренних упражнений и заканчивая книгами, которые я читаю? Почему он появился с противоположной стороны леса после того, как выстрелили в Бориса? Почему после того гнусного инцидента с Николаем меня искал он, а не кто-нибудь другой? Почему он избегал общения с другими людьми? Почему он то появлялся в Брунштрихе, то вдруг исчезал? Почему он всегда такой отчужденный, молчаливый и скрытный? Почему наши пути в этом маленьком мирке, который представляет собой Брунштрих, пересекались лишь в самые неприятные моменты?.. Мне казалось, что это происходило отнюдь не случайно.

Все эти события произвели на меня очень сильное впечатление, и настроение у меня было далеко не праздничное. Это празднование казалось мне каким-то надуманным и вздорным, а еще пропитанным наивной беспечностью и неудержимым желанием наслаждаться, что контрастировало с моим душевным состоянием и казалось мне неуместным. Находясь в отдаленном и темном уголке зала, держа в руках бокал, пить из которого я и не собиралась, и слушая музыку, слушать которую мне не хотелось, я предавалась подобным размышлениям, в мрачнейшем состоянии духа наблюдала за тем, как достигает своего апогея рождественский праздник, являющийся своего рода символическим торжественным завершением года. Это был праздник, сопровождающийся шумливым и помпезным маскарадом – маскарадом в самом широком смысле этого слова.

Возможно, ты заметил, любовь моя, что я была сама не своя… Возможно, именно поэтому ты в тот вечер, когда я пыталась от тебя скрыться, не позволил мне это сделать. Ты, видимо, чувствовал, что я прячу от тебя не только свое израненное лицо, но и свою измученную душу. Ты с уважением отнесся к моему желанию уединиться и предоставил мне достаточно пространства для того, чтобы я могла дышать. В этот вечер я не искала ни твоего взгляда, ни твоей улыбки, ты… ты не стал танцевать ни с какой другой женщиной.

– «Форм невиданных, и украшений, и оружий бессчетность являл Он; сонмом дивных уборов сверкал Он, ароматами благоухал Он; беспредельный Господь всюдуликий, бог богов, чудеса все вмещал Он».

Услышав эти замысловатые выражения, еще не обернувшись, я уже знала, что это Борис Ильянович с помпезностью произносит фразы, которые Арджуна адресовал богу Кришне в одной из глав «Бхагавадгиты».

– «Если тысячи солнц свет ужасный в небесах запылает разом – это будет всего лишь подобье светозарного лика махатмы». Вы выглядите очень эффектно в своем одеянии одалиски [51]51
  Одалиска – женщина, состоящая в гареме султана.


[Закрыть]. Невозможно было бы придумать ничего более подходящего к вашей экзотической внешности.

Благодаря его словам я вспомнила о том, что тоже принимаю участие в маскараде и что мое тело облачено в восточные шелка, а лицо спрятано под полупрозрачной вуалью, прикрывающей мои еще не зажившие губы.

– Большое спасибо, Борис. Вы, как всегда, превосходите всех в Брунштрихе по части оригинальных и утонченных комплиментов. Вам, кстати, тоже очень идет ваш костюм венецианского аристократа.

Борис самодовольно и благодарно улыбнулся, а затем спросил:

– Как так получилось, что вы оказались здесь, в этом темном уголке, вдали от главного действа праздника? Очень жестоко с вашей стороны лишать своих многочисленных поклонников возможности с вами пообщаться.

– От моего светозарного ликасегодня вечером исходит не очень яркое сияние. Его, скорее, даже вообще нет, – ответила я.

– Да-а, грусть порой охватывает нас в самые неподходящие моменты! Чрезмерные шум и веселье зачастую способствуют наплыву меланхолии. Любопытно видеть, что все то красивое и радостное, что окружает нас, в равной степени и возносит дух и угнетает его. Оно подавляет его своим показным великолепием.

– Да, как раз показное великолепие его и подавляет. Красота же и радость, которые кроются в простых вещах, дают нам умиротворение.

– Именно так. Вы, наверное, скучаете по своему родному дому…

– Мой родной дом теперь здесь, – неуверенно сказала я, глядя куда-то в пустоту.

– Ну что ж, тогда позвольте развеять вашу грусть с помощью простенького подарка.

Я, загоревшись любопытством, посмотрела на Бориса. У него были очень большие руки, и пальцами одной из них он без труда удерживал две какие-то книги. Протянув их мне, он сказал:

– Это два произведения, которые заставят вас призадуматься. Вам, возможно, следует поискать себе гнездо в каком-нибудь другом месте, потому что гнездо воробья для орла не очень-то подходит.

Я стала листать книги, которые мне вручил Борис. Одна из них была переведенным на французский язык произведением Ницше «По ту сторону добра и зла», а вторую, судя по надписи на первой странице, написал некий А. Каша, она также была переведена на французский.

– Это произведение Ницше является, на мой взгляд, одним из самых интересных. И у него очень интригующее начало: «Предположив, что истина есть женщина…» Думаю, оно вам понравится. Во второй книге содержатся размышления примерно на ту же тему.

Я, не отрывая взгляда от книг, сделала вид, что этот подарок меня очень и очень обрадовал.

– Вот это да!.. Большое спасибо, Борис. Вы заставили мой приунывший дух приободриться. Я, можете мне поверить, прочту эти книги с огромным интересом.

– Мне хотелось бы, чтобы, прочитав их, вы поделились со мной своими впечатлениями. Таким образом мы поддержим недавно завязавшуюся между нами дружбу, когда все эти празднования закончатся.

– Могу вас заверить, Борис, я сочту за честь, если мы сможем продолжить наши с вами разговоры, которые способствуют моему просвещению и служат для меня своего рода путеводителем. Я была бы очень рада, если бы мы с вами продолжали дружить…

– Уважаемый господин Ильянович! Вам очень идет ваш великолепный костюм!

Твой дядя – герцог Алоис – появился перед нами со свойственной ему навязчивостью и пылкостью, тем самым прервав мои льстивые разглагольствования и лишая меня того плода, который я надеялась при их помощи заполучить. Алоис был одет в униформу прусского гусара. Такой наряд делал его еще привлекательнее, и он, похоже, это знал.

– Что касается вас, моя дорогая Исабель… – сказал он, беря мою руку и с торжественным видом ее целуя, – то у меня попросту не хватает слов. Самая ослепительная красавица гарема, любимица султана, садовый цветок из «Тысячи и одной ночи».

Я улыбкой и легким поклоном поблагодарила за поэтичность хвалебных речей.

Алоис бросил взгляд на книги, которые я держала в руках.

– Я вижу, вы оба испытываете влечение к такого рода книгам, – прокомментировал он. – Исабель, вы, наверное, уже имели возможность узнать, какой необыкновенной эрудицией обладает господин Ильянович.

– Мне кажется, он пока раскрыл передо мной лишь ее малую часть.

– Я сейчас покраснею от смущения, – с показной скромностью пробормотал Борис.

– Насколько мне известно, вы, господин Ильянович, проводите интереснейшие конференции по всему европейскому континенту. Вам не следует упускать возможности пригласить на одну из них такую красивую и умную даму – если вы ее еще не пригласили, – сказал Алоис Борису. – Я мог бы ее туда сопроводить. В конце концов, мы с ней, можно сказать, близкие родственники. Мы втроем могли бы основать эксклюзивный клуб почитателей мудрости и познаниям.

– Ja![52]52
  Да! (нем.).


[Закрыть]Весьма специфическое трио: двое старых мудрецов и красивая юная девушка.

Подобная косвенная ссылка на возраст Алоиса тому явно не понравилась.

– Это я-то старый?! – воскликнул он. – Да я, мой дорогой друг, нахожусь в расцвете лет!

Ты согласишься со мной, любовь моя, что эпитет «старый» отнюдь не самый подходящий для твоего дяди. Лично мне он кажется человеком, полным жизненных сил. Он слывет неутомимым ловеласом, умеет оживленно беседовать обо всякой ерунде и бросается в глаза своей горделивой осанкой, наглядно свидетельствующей о его аристократическом происхождении. Он заметно контрастировал с Борисом – человеком медлительным, робким, мягкосердечным и отличающимся глубиной мышления, основанной на широчайшем кругозоре и огромном житейском опыте. Я пыталась найти в этих двух мужчинах хоть что-нибудь общее и не находила.

* * *

Признаюсь тебе, брат, что хотя я в течение уже многих лет то и дело становился свидетелем жутких событий и жестокости, мне так и не удалось стать менее впечатлительным. Вид мертвого человека – а тем более умершего насильственной смертью – по-прежнему приводит меня в замешательство. Меня, правда, уже не рвет, как в те первые несколько раз, когда мне доводилось увидеть труп, однако при виде мертвеца у меня все же возникает тошнотворное ощущение в животе.

Тем не менее, когда я увидел труп этого мерзавца, я не только не почувствовал никакого замешательства, но чуть ли не обрадовался. Единственное, о чем я пожалел, – так это о том, что у меня не было возможности пристрелить его лично, потому что, если бы я это сделал, у меня возникло бы очень много неприятностей, которые могли бы помешать мне выполнить возложенные на меня задачи.

– Значит, ты уверен, что он не убил себя сам?

Сам того не желая, я украдкой разглядывал ее через оконное стекло. Словно бы вознамерившись доказать самому себе, что я вовсе даже не хочу на нее смотреть, я повернулся и, облокотившись на гранитную балюстраду большой террасы, выходящей во внутренний дворик замка, стал наблюдать за праздником, вовсю кипевшем там, внизу. Как и на предыдущие рождественские праздники, наша матушка собрала целую труппу лицедеев, клоунов и прочих циркачей, которым надлежало дать своего рода цирковое представление в стенах замка: дрессированный медведь по кличке Николя, предсказательница мадам Аноушка, клоуны и жонглеры Пино и Бебо, изверга-тель огня Балкан, эквилибристы братья Клавинские, бородатая женщина Петра. Их выступления сопровождались звуками маленького бубна, колокольчиков, кифары и аккордеона.

– Абсолютно уверен, – кивнул Ричард Виндфилд. – Выстрел хотя и был произведен из пистолета, который лежал рядом с трупом, однако пулевое отверстие находится в левом виске, а Николай – правша. Кроме того, характер раны позволяет сделать вывод, что это было не самоубийство.

– Но ведь на снегу не осталось ни одного следа, и никто не слышал выстрела… Тот, кто его убил, был отнюдь не дилетантом.

Я снова начал мысленно сетовать на то, что ситуация была непростая и что данный инцидент нельзя было счесть самоубийством (которое никого не удивило бы, так как все знали, что Николай – человек слегка чокнутый и склонный к опрометчивым поступкам). Ричард же стал размышлять вслух:

– Во всем этом есть два непонятных для меня момента. Нам уже известно, что его руки обгорели после того, как на него была опрокинута керосиновая лампа, однако для него не было никакого смысла снимать с них повязки. Тому, кто его убил, тоже не было никакого смысла это делать – ну, разве что его подтолкнуло к такому поступку нездоровое любопытство.

– А может, тот, кто его убил, хотел что-то проверить?

– А что он мог захотеть проверить?

– Ну, например, проверить, не был ли Николай одним из тех, кто присутствовал в тот вечер на собрании, и не на нем ли загорелась одежда после того, как он догнал незваную гостью.

– Ты хочешь сказать, что в тот вечер там был кто-то еще?

– Кроме моей кузины? Возможно. Если я что-то и понял за последние дни, так это, что, учитывая, какой оборот принимают события, мы не должны отбрасывать никаких версий.

Ричард, похоже, был со мной согласен. Он продолжил свои рассуждения:

– А еще мне непонятно, каким образом у него на голове появился порез. Это наверняка случилось еще до того, как Николай умер, а иначе из раны не текла бы кровь. Произошло ли это случайно или же было результатом схватки с тем, кто убил Николая? Может, его сначала хотели убить, сильно ударив, а когда из этого ничего не вышло, в него выстрелили из пистолета?

Я вспомнил о том, как увидел в лесном домике осколки водочной бутылки. Я мог бы рассказать о происшедшем Ричарду и тем самым развеять его сомнения. Однако я решил промолчать, потому что в противном случае мне пришлось бы рассказать о ее причастности к этому гнусному происшествию и о том жутком инциденте, жертвой которого она стала. Если она предпочла ничего не рассказывать о нем Ричарду, значит, и я не стану раскрывать эту ее маленькую тайну. Меня все еще охватывала бессильная ярость каждый раз, когда я вспоминал о низости Николая и о тех мучениях, которые пришлось перенести ей.Нет, я ничего не стал рассказывать Ричарду, потому что мне следовало отнестись к ней с уважением, это было моим долгом и мне этого хотелось. В конце концов, для меня ведь было очевидно, что данная информация все равно не поможет разгадать тайну смерти этого ублюдка Николая.

Я посмотрел на Ричарда. Он дополнил свой наряд мушкетера дурацкими приклеивающимися усами, и они подрагивали над его губами в такт произносимым словам, а затем так сильно изогнулись, что это придало Ричарду трагикомический вид. Мне вдруг показалось, что в окружающую обстановку не вписывается ни наш невеселый разговор, ни его нелепые приклеенные усы.

– Черт побери, Ричард, я тебя с этими усами не могу воспринимать всерьез!

– Карл, эти усы – часть моего маскарадного костюма, – пристыжено пробурчал Ричард, но все же их убрал.

Мне казалось, что я уже хорошо знаю Ричарда, однако он все же иногда удивлял меня некоторыми странноватыми поступками. Ричард был умным и смышленым – а иногда даже невероятно сообразительным. Он отличался благоразумием, хорошей интуицией и способностью детально анализировать любую ситуацию. Он умел обобщать различные аспекты проблемы, чтобы найти быстрое и надежное ее решение. Когда приходило время действовать, он был хладнокровен и настойчив. Тем не менее его безупречную репутацию «подмочили» некоторые его ребяческие поступки и не достаточно сильная воля, что позволило некоторым людям им манипулировать – а особенно тем, кто ему очень нравился.

– Как бы то ни было, – сказал я, возвращаясь к основной теме нашего разговора, – представляется вполне очевидным, что убийство было совершенно отнюдь не случайно. Кто-то замышлял убить Николая, и он не остановился, пока не добился своей цели.

– То есть ты считаешь, что его убил тот же самый человек, который выстрелил во время охоты в Бориса Ильяновича?

Теперь над верхней губой Ричарда появилась полоска покрасневшей кожи – в том месте, где ранее были приклеены злополучные усы.

– Ты был первым, кто отметил, что Борис стоял на том месте, на котором должен был стоять Николай.

– Да… – Ричард изобразил замысловатую гримасу. – Тут, кстати, есть одна неувязочка.

Я бросил на Ричарда вопросительный взгляд.

– Борис и Николай не очень-то похожи друг на друга по комплекции, – продолжил он. – Их трудно спутать – даже издалека. Кроме того, тот, кто убил Николая, – хороший стрелок. Вспомните, как был произведен выстрел, – хотя и с довольно большого расстояния, но очень точно. Если бы он стрелял во время охоты на поражение, он бы не промахнулся.

На рассуждения Ричарда я ответил лишь вздохом. Этот его криминалистический анализ начинал действовать мне на нервы. Я снова облокотился на балюстраду и стал смотреть цирковое представление, все еще шедшее внизу, почти под нашими ногами. Медведь Николя срывал аплодисменты публики и получал за это от своего дрессировщика кусочки сахара. Он только что забрался на разноцветный пьедестал и, встав на нем на задние лапы, передними схватил мяч. Балкан – извергатель огня – тем временем дыхнул длинной струей пламени в черное небо – как, наверное, дышит китайский дракон, когда у него случается несварение желудка и начинается отрыжка. Воздух наполнился приторным запахом керосина, назойливо проникающим в мой нос. Я, недовольно скривившись, снова повернулся к Ричарду.

– Кстати, а ты говорил моей кузине о том, что Николай и Борис поменялись местами и что тот выстрел мог быть неслучайным?

Этот вопрос, похоже, застал его врасплох.

– Э-э… Вообще-то то, что они поменялись местами, она видела и сама. Потом мы об этом разговаривали, и… Не помню. Я не помню, чтобы я ей что-либо конкретное говорил… Она, впрочем, и сама могла догадаться.

– Да.

– А что, ты ее в чем-то подозреваешь? Не понимаю, почему она вызывает у тебя такую антипатию?

После слов Ричарда я задумался, однако, осознав, что ступаю на зыбкую почву запутанных чувств, анализировать которые мне не хотелось – а особенно в компании Ричарда, – я своевременно отказался от опасного для меня путешествия в мир эмоций.

– Она – очень странная девушка.

Ричарду, похоже, тоже не хотелось углубляться в данную тему.

– И что теперь? Будем действовать так, как и было запланировано? – спросил он.

– Да. Причем этим же вечером. События развиваются слишком быстро, и мы не можем позволить себе терять время.

– А что мы будем делать с ней? Нельзя допустить, чтобы она снова проникла на одно из собраний, не будучи на него приглашенной.

– Не переживай. Уж я позабочусь о том, чтобы больше не происходило подобных… случайностей.

* * *

Я помню, любовь моя, как я зашла в свою комнату, устало шагая. Празднование не только не приподняло мое настроение, а, наоборот, превратилось для меня в своего рода печальный символ. Я не знала, было ли оно для меня символом лицемерия, но, в любом случае, в нем чувствовалось какое-то несоответствие – оно напоминало мне инструмент, который фальшивит и который в оркестре событий начал играть сам по себе какой-то зловещий марш.

Чувствуя сонливость и одновременно испытывая большое беспокойство, я, войдя в свою комнату, заметила брошенный кем-то на пол лист бумаги только тогда, когда, случайно наступив на него, вдавила его в толстый ковер, и он еле слышно хрустнул под моей ступней. Я наклонилась и подняла его.

СОИЗВОЛЬТЕ БОЛЬШЕ НЕ ХОДИТЬ ПО ПОДЗЕМНЫМ КОРИДОРАМ БРУНШТРИХА. НЕ ИГРАЙТЕ В ПОДОБНЫЕ ИГРЫ – ЭТО МОЖЕТ СТОИТЬ ВАМ ЖИЗНИ

Эти два предложения были написаны в хорошем литературном стиле на испанском языке – а точнее, не написаны, а составлены из отдельных буковок, вырезанных из какой-то газеты и приклеенных к листу бумаги. Это был приказ – приказ лаконичный и не терпящий возражений.

Уныло вздохнув, я отвела взгляд от этого послания и, подойдя быстрым шагом к туалетному столику, уселась на стоящую перед ним табуреточку. Аккуратно сложив этот лист бумаги пополам, я сунула его в ящик столика, а затем, упершись локтями в столешницу, закрыла лицо руками.

Николай напоминал мне о себе из мира мертвых. Кто-то, наверное, узнал о том, что между ним и мной произошло…

Я легла в постель – легла не для того, чтобы попытаться уснуть, а просто по привычке. Усталость все же взяла свое: я задремала, и во сне окружающая меня реальная обстановка темной комнаты смешалась с бредовыми видениями из мучительных кошмаров. Мне в эту ночь было то холодно, то так жарко, что я едва не задыхалась от духоты. Я то дрожала от озноба, то обливалась потом. Простыни у меня в ногах спутались и, цепляясь за мои ступни, словно длинные и сильные руки, слегка приподымались в ответ на мои конвульсивные движения. Мне казалось, что я вижу, как группа мужчин в масках врывается в мою комнату и окружает меня, лежащую на кровати. Они своими загробными голосами пели какую-то похоронную песню – пели ее на непонятном языке и с леденящими душу интонациями. Мне казалось, что я вижу почти прозрачные глаза Николая, поблескивающие точно так же, как поблескивали в подземном коридоре глазенки крысы. Я чувствовала, как его холодные руки обхватывают мое тело и как мою кожу начинает жечь раскаленная добела кочерга. В его виске появилось пулевое отверстие – дымящееся, кровоточащее, похожее на бездонный черный колодец. Несмотря на это, Николай улыбался – улыбался злобно, показывая два ряда белых – таких же белых, как и сам труп, – зубов. Громко выкрикивая мое имя, он гнался за мной по подземным коридорам Брунштриха, которые становились все уже и уже, и я в конце концов застряла между их желатиновыми стенами. Под ногами у меня, мешая мне бежать, лежали сотни разрубленных на куски тел. Вот что ониделали с чрезмерно любопытными. Они делали это с теми, кто пытался совать свой нос в их дела.

Кто вы? Кто вы такие? Что вы скрываете под своими масками?.. Мне платят за то, чтобы я это узнала. Моя жизнь стоит не больше этой платы… Я играю в смертельно опасную игру. Я это знаю. Я знала это с самого начала. И теперь уже нет пути назад.

Я проснулась в холодном поту. Все еще находясь под впечатлением от увиденных во сне кошмаров, я не смогла оставаться в темноте и, чтобы отогнать мерещащихся мне призраков, зажгла свечу. Однако возвращение к действительности меня ничуть не успокоило. Я поднялась с кровати – с такой поспешностью, как будто это была не кровать, а эшафот, – и направилась в ванную. Когда я стала открывать краны, вентили сердито заскрипели, как бы выражая недовольство тем, что их беспокоят посреди ночи. Сами краны тоже продемонстрировали мне свое недовольство: они сначала издали злобное шипение и лишь потом стали извергать воду. Я заворожено уставилась на водяные струи, не зная, куда мне направить ход своих мыслей. В конце концов я набрала немного воды в сложенные ковшиком ладони и плеснула себе на лицо, чтобы освежиться. Вода была ледяной и обожгла мою кожу холодом, однако благодаря этому мне удалось отвлечься от мрачных мыслей.

Когда я начала вытирать лицо, наслаждаясь прикосновением полотенца к каждому его выступу и к каждой впадинке и массируя свою кожу сантиметр за сантиметром, мне показалось, что я услышала глухой звук удара – как будто кто-то хлопнул дверью. Я вышла из ванной, все еще держа в руках полотенце, и, приблизившись к двери, настороженно прислушалась. Однако ночь мне ответила полной тишиной. Я уже было решила, что мне показалось, но тут отчетливо услышала, как кто-то пробежал по коридору, а затем опять хлопнули дверью – а может, не дверью, а окном, потому что зазвенели стекла. Снова наступила тишина, а затем заскрежетали какие-то задвижки и – несколькими секундами позже – раздались голоса. Я медленно повернула ручку двери и, толкнув и слегка приоткрыв дверь, осторожно выглянула в коридор. Там стояли двое мужчин: они обернулись и посмотрели на меня. Одним из них был маршал Комбель – почти что твой родственник, потому что с вашей семьей его связывала крепкая дружба, начавшаяся еще в его и вашего отца детские годы. Этот старомодный человек выскочил из своей комнаты в необычайно просторной ночной рубашке, вышитом ночном колпаке и… и с охотничьим ружьем в руках. Он щурился, пытаясь разглядеть меня без очков, и, судя по ритмичному подрагиванию его прусских усов, усердно принюхивался. Мне он показался похожим на кролика из сказки, которого чем-то потревожили в его собственной норе… Вторым из этих двоих был ты. Сделав несколько шагов, ты подошел к моей двери.

– С тобой все в порядке?

В твоем голосе чувствовалось волнение.

– Да. Я услышала какие-то странные звуки и…

– Ты их тоже слышала? В дом, похоже, проник кто-то посторонний.

– А может, это просто последние отголоски праздника, – предположила я.

Всегда находился кто-нибудь, кто пил больше и дольше других и засыпал в каком-нибудь укромном уголке танцевального зала, а затем просыпался посреди ночи и начинал искать свою комнату.

– Нет. Праздник закончился уже давно. Слуги даже успели навести порядок в танцевальном зале и лечь спать.

– Voleurs! Délinquants![53]53
  Воры! Преступники! (фр.)


[Закрыть]– воскликнул маршал Комбель, энергично кивая в знак согласия со всем, что мы с тобой только что сказали, хотя он наверняка не понял смысла ни одной из наших – произнесенных на испанском – фраз.

Я посмотрела сначала в одну, а затем в другую сторону – как будто ожидала, что закрытые двери вот-вот откроются и все обитатели замка – встревожившись, как и я, – повыходят из своих комнат. Однако этого не произошло. Мне подумалось, во-первых, что находящиеся в этих комнатах люди очень крепко спят вследствие чрезмерного употребления шампанского – а может, тут не обошлось и без снотворного, – и, во-вторых, что голова в бигудях и лицо, намазанное кремом, могут стать весьма серьезными основаниями для того, чтобы не решиться выглянуть в коридор.

– Пойду-ка я пройдусь по коридорам. Раз уж возле замка ходили-бродили циркачи, я не могу чувствовать себя спокойно, пока все не осмотрю.

Я поняла, что ты имеешь в виду тех циркачей, которые давали представление во внутреннем дворике замка. Не зная, что по этому поводу сказать, я ограничилась лишь тем, что энергично закивала – так, как только что кивал маршал Комбель. Маршал же понял, чтоты собираешься делать, только лишь когда увидел, что ты направляешься к лестнице, и решил составить тебе компанию.

– Oui, oui. Allons. J'emporte monfusila tout hasard…[54]54
  Да, да. Пойдемте. Я взял с собой на всякий случай свое ружье… (фр.).


[Закрыть]– громко заявил Комбель, направляясь вслед за тобой вниз по лестнице.

Я осталась стоять на пороге своей комнаты, дожидаясь, когда ваш «отряд» из двух человек вернется с «патрулирования». Едва вы ушли, как дверь напротив меня медленно приоткрылась, и из-за нее робко появилась толстая баронесса фон Вахер, упакованная во фланелевый халат, который не придавал ей аристократичности, но, тем не менее, был очень удобным и теплым. Я подумала, что этот фланелевый халат символизирует кое-какие огрехи в происхождении этой «аристократки»: поговаривали, что она была седьмой дочерью в семье фермеров из Клоппенбурга и что барон – ее будущий муж – совратил ее на сеновале, возвращаясь в свое поместье… На голову она нахлобучила шляпку с вуалью, из-под которой свисали две косички, а лицо ее – в полном соответствии с моими недавними предположениями – было намазано толстым слоем белого крема.

– Что здесь за беготня? Что-то произошло?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Просто были слышны какие-то странные звуки.

– А, ну да. Я их тоже слышала. Я читала книгу. Когда мне не спится, я обычно что-нибудь читаю – что-нибудь очень скучное, чтобы это навеяло сон… Я стараюсь не прибегать к снотворному. Подобные средства вредны для здоровья, ведь так?

– Конечно, – согласилась я, не зная, что еще можно сказать в ответ на это ее высказывание. – Великий герцог и маршал Комбель пошли осмотреть замок.

– А барон спит, – сообщила моя собеседница, желая, видимо, оправдаться за то, что одна вышла в коридор в такое неподходящее для этого время суток. – Он, знаете ли, всегда спит очень крепко.

Мне вдруг подумалось, каким все-таки нелепым может быть разговор в коридоре в пять часов утра между двумя людьми, которые друг с другом почти не знакомы. И тут – словно бы в ответ на мою немую мольбу о том, чтобы эта ситуация не затягивалась дольше, чем это необходимо, – с первого этажа донесся такой звук, как будто какой-то предмет разлетелся на куски. Секундой позже послышался голос маршала Комбеля, чертыхающегося на своем необычайно старомодном – до вычурности – французском языке. Баронесса фон Вахер, перепугавшись, тут же проворно юркнула в свою комнату и захлопнула за собой дверь, а я бросилась к лестнице и побежала вниз по ступенькам, шлепая босыми ногами и не обращая внимания на то, что мое déshabillé [55]55
  Домашнее платье (фр.).


[Закрыть]не было должным образом застегнуто.

На первом этаже здания было темно и пустынно. Присмотревшись, я увидела слева от себя в глубине коридора какой-то тусклый свет. Оттуда доносились голоса. Бросившись туда, я, любовь моя, увидела в оружейной сцену, которая в этот предутренний час показалась мне неправдоподобной: ты с окровавленной головой полулежал на полу возле осколков китайской вазы, изготовленной во времена какой-то древней династии и, конечно же, стоившей кучу денег. Рядом с тобой стоял маршал Комбель. В левой руке он по-прежнему держал свое ружье, а в правой – осколок этой вазы. Он переводил взгляд с этого осколка на твою голову: маршал, похоже, никак не мог решить, по поводу чего ему сейчас следует выражать свои сожаления – по поводу разбитой антикварной вазы или по поводу раненной аристократической головы.

– О Господи! Что здесь произошло? – спросила я, опускаясь рядом с тобой на колени и с состраданием глядя на тебя.

Ты, тщетно пытаясь остановить кровотечение рукой, нашел в себе силы ответить мне – пусть даже слабым и дребезжащим голосом:

– Кто-то ударил мне по голове этой вазой, когда я вошел… Он, наверное, спрятался здесь и поджидал нас… Он исчез, словно тень.

– Il s'estéchappé par là! Je l'ai vu courir et il a disparu comme un fantôme![56]56
  Он скрылся вон туда! Я видел, как он бежит, а затем он исчез, словно призрак (фр.).


[Закрыть]– маршал изложил свою версию того, что произошло более энергично и эмоционально, чем ты.

Я осмотрела твой лоб и под липкой кровью разглядела довольно глубокий порез. Вскоре появился мажордом, разбуженный нашей беготней по коридорам. Хотя он был одет в ночную рубашку до пят и непричесан, он сохранил свойственные ему степенность и обходительность. Вы обменялись с ним несколькими фразами на немецком, из которых я поняла, что ты отправил его за начальником охраны замка.

– Пойдем в твою комнату, – предложила я тебе. – Нужно обработать рану. Помогите мне, пожалуйста, его поднять, ваше превосходительство, – обратилась я затем к маршалу.