Текст книги "Тайный дневник Исабель"

Автор книги: Карла Манглано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

* * *

Признаюсь тебе, брат, что, хотя я никогда не считал себя завистливым, ты часто пробуждал во мне мучительное чувство зависти. Не знаю, замечал ли ты это когда-нибудь, и не знаю, выдавал ли я когда-нибудь своим поведением то,что – с моей способностью скрывать свои чувства – я держал глубоко внутри себя, однако я точно знаю, брат, что я тебе завидовал. Я завидовал тебе той нездоровой завистью, которая подобна проказе, поражающей плоть. Я завидовал твоему умению привлекать к себе всеобщее внимание, твоему природному обаянию, твоей привлекательной внешности. Я завидовал тебе, потому что, когда мы находились рядом, ты затмевал меня, отчего я превращался в незаметную тень…

Хотя тот день начался для меня с радостных размышлений об успехах, которых я достиг прошедшей ночью в выполнении порученного мне задания, за завтраком в то утро – как и во многих других случаях – я снова начал тебе завидовать, и твое присутствие опять ущемляло мое самолюбие.

Когда я спустился к завтраку, за столом уже было полным-полно людей. Почти все они вели себя очень шумно – ведь уже начались празднества. Тем не менее мне казалось странным, что с самого раннего утра гул разговоров стал таким громким, что почти заглушал звон столовой посуды, бокалов, ложек и вилок, которыми бойко орудовали, утоляя голод, гости.

Наш отец когда-то говорил, что завтрак дает возможность насладиться спокойствием, охватывающим человека после чашечки хорошего кофе, почитать в тишине газеты и поразмышлять о наступающем дне. Было очевидно, что наш бедный папа никогда не был инициатором многолюдных празднований Рождества в замке Брунштрих и что эти празднования, конечно же, были порождением жизнерадостной и энергичной натуры нашей матушки.

Поскольку ночь была весьма долгой и утомительной, я решил основательно попотчевать себя крепким кофе – чтобы отогнать сонливость, сосисками, яичницей-болтуньей, ветчиной, парочкой рогаликов и фруктами. Как ни странно, я, проспав всего лишь три часа, хотел есть. Я преднамеренно нашел себе местечко поближе к ней.Мне хотелось получше ее рассмотреть, потому что, хотя я был уверен, что ночь была долгой и утомительной и для нее, я хотел заметить детали, которые бы это подтвердили. Я увидел, что она сидит рядом с нашей матушкой, которая, похоже, прониклась к ней симпатией, хотя они общались мало. Как и следовало ожидать, ее второй фланг тщательно охранялся Ричардом. Для этого бедняги вечер стал весьма неприятным, ведь ты выбрал ее в качестве объекта своих ухаживаний. Я впустую потратил большую часть вечера на попытки его приободрить и пробудить в нем веру в собственные силы. Он знал, что ты – весьма серьезный противник. Если уж ты ею увлекся, противоборство обещало быть жестоким, потому что ты от своих прихотей отказываться не привык.

Я сел напротив них.

– Доброе утро, Исабель, Ричард… – надлежащим образом поприветствовал я их (с остальными присутствующими я уже поздоровался). – Вам хорошо спалось?

Ричард тоскливо посмотрел на меня.

– Не так чтоб очень… – откровенно признался он.

– Доброе утро, Карл. Спасибо, я прекрасно спала, – соврала она.

Ее лицо было бледным, а под глазами виднелись темные круги, которые она не смогла скрыть даже при помощи косметики. Она ничего не ела, а только лишь – медленными глотками – пила чай из ромашки. У нее был вид человека, поднявшегося утром с кровати с расстройством желудка. Я ей улыбнулся, а затем попытался спрятать за наколотую на вилку сосиску невольно появившуюся на моем лице – и не совсем уместную для данной ситуации – недоверчивую ухмылку. Я ведь был почти уверен, что она проспала те же самые три часа, что и я, потому что, если я не ошибался, эта барышня ночью тайком присутствовала на собрании, на которое ее никто не приглашал. Я попытался очень внимательно всмотреться в ее – все время полуприкрытые – глаза, невидящий взгляд которых был направлен в какую-то точку на чашке с ромашковым чаем. Я был готов поклясться, что это были именно те глаза, которые я видел прошлой ночью – они поблескивали из-за укрытия. Да, я видел ночью блеск этих – безусловно, больших и красивых – глаз в полумраке коридора, и я, несмотря на большое расстояние, не смог бы спутать их ни с какими другими глазами. Кроме того, незадолго до этого я видел, как она вышла из своей комнаты и с настороженным видом направилась куда-то по коридору. Несмотря на ее не совсем обычное поведение, я поначалу не придал этому большого значения: я подумал, что ей, возможно, что-то понадобилось или что она пошла на тайную встречу с одним из своих многочисленных поклонников… Поскольку я отнюдь не собирался быть хранителем ее невинности – к тому же у меня имелись более важные дела, и я не мог позволить себе пойти вслед за ней, чтобы выяснить, куда она идет, – я решил об этом случае забыть. Однако чуть позже я увидел, что она направилась по подземным коридорам замка туда, куда собирался пойти и я. Почему она забрела туда и тайно наблюдала за собранием, на что не имела никакого права? Этот вопрос не давал мне покоя. В любом случае, это можно было считать еще одним обстоятельством, которое добавлялось к многим другим обстоятельствам, накапливающимся в течение последних нескольких недель и способствующим росту во мне недоверия к этой девушке, которая казалась мне волком в овечьей шкуре.

Для меня становилось все более и более очевидным одно: уже нельзя было терять времени. Я должен был действовать без промедления. На кону стояло многое, и эта – неожиданно свалившаяся на мою голову – кузина отнюдь не была одним из тех козырей, которые я намеревался придержать про запас.

– Доброе утро всем! – раздался твой неподражаемый голос – ты, как обычно, появился с помпезностью.

– Доброе утро, – хором ответили – кто громче, кто тише – все мы, сидящие за столом, перестав попивать кофе.

Ты подошел решительным шагом к нашей матушке и крепко поцеловал ее в обе щеки.

– Доброе утро, дорогая мама. Ты, я вижу, такая же любезная и такая же красивая, как всегда.

– Льстец… – бросила матушка с показной холодностью. Затем она улыбнулась и вся засияла от гордости за саму себя и от переполнявших ее чувств к своему любимому сыну, который, войдя в столовую, первым делом почтил ее поцелуем – ее, а не кого-нибудь другого.

Ты привлек к себе всеобщее внимание этой сценой и сразу же стал главным героем и всего дальнейшего действа. Сев на незанятый стул рядом со мной, ты сказал:

– У вас у всех замечательно свежие лица, из чего я делаю вывод, что вы спали так же хорошо, как и я. Даже ты, брат, сейчас не такой бледный, как обычно.

Ты соизволил обратиться ко мне, слегка похлопав меня при этом по плечу. Я ненавидел это твое похлопывание, потому что вслед за ним ты обычно произносил какую-нибудь фразу, высмеивающую меня перед окружающими людьми.

Ты взял сахарницу и насыпал из нее немножечко сахара себе в чай. Все твои движения казались со стороны заранее продуманными и четкими. Наша матушка, прервавшая при твоем появлении свой разговор с близкой подругой, которая в это утро сидела за завтраком недалеко от нее, с беспокойством посмотрела на тебя.

– Только из этого и будет состоять сегодня твой завтрак, сынок?

– Нет, мама. Я уже успел позавтракать – съел яичницу-глазунью с беконом и гренками и выпил кофе. Теперь мне хочется только попить чаю… а еще съесть один из этих аппетитных рогаликов, – добавил ты, протягивая руку к моей тарелке, чтобы взять с нее один из моих рогаликов, даже не спрашивая у меня на это разрешения.

Я посмотрел на тебя с неудовольствием, но не имел ни малейшего желания тебе возражать. Я знал, что это бесполезно.

– Вот уж ранняя пташка!.. Но кушать тебе, голубчик, надо бы побольше! – пробормотала она(не отличавшаяся за этим завтраком словоохотливостью), отнюдь не претендуя на то, чтобы ее кто-нибудь услышал.

– Куда ты подевался этим утром? – спросила матушка. – Мне хотелось бы, чтобы ты подписал несколько открыток.

– Я ходил на конюшню, чтобы подготовить лошадей. Хочу устроить для Исабель небольшую экскурсию.

И тут раздался громкий звук: у Ричарда выскользнул из руки и грохнулся на тарелку нож. Посмотрев на него, я увидел, что он покраснел от еле сдерживаемого гнева. Твоя фраза была воспринята им, как взрыв бомбы. У меня у самого едва не застряла в горле ветчина. «Что происходит со всеми мужчинами, когда рядом оказывается эта женщина? Они что, перестали ценить традиционную женскую красоту и добродетель, будучи ослепленными экзотической новизной?» – подумал я. Мне никогда раньше не пришло бы в голову, что твой интерес к ней выльется в подобное приглашение. Ты вообще-то имел обыкновение заигрывать со всем, что хотя бы напоминало женщину (думаю, это тешило твое самолюбие), а по отношению к самым красивым экземплярам ты проявлял особый интерес (чаще всего мимолетный), однако лишь немногих – действительно уникальных по своей красоте и очарованию – женщин ты приглашал на свои «небольшие экскурсии».

И хотя онаэтого не знала, ты только что сделал что-то вроде официального заявления: его высочество великий герцог соизволяет объявить, что он уже выбрал даму на рождественские праздники этого года. Дольше этого периода ты возле себя ни одну даму не держал, какой бы красивой и очаровательной она ни была.

– Для меня? – словно бы проснулась та, о ком зашел разговор.

Ты, посмотрев на нее так, как только тыможешь смотреть на женщин, кивнул.

– Вы поедете куда-то в такой холод?

Мне было бы трудно определить в этот момент, являлось ли это завуалированное возражение нашей матушки проявлением ее стремления уберечь невинность своей родственницы или же ее желанием не допустить, чтобы ее сын подхватил насморк.

– Мы тепло оденемся. Кроме того, снег уже не идет… М-м-м… Обожаю эти рогалики.

– А куда мы поедем? – спросила она.

Ты пожал плечами и, доев мой рогалик, ответил:

– Это сюрприз.

Я прикусил губу, чтобы не разразиться саркастическим смехом. Сюрпризом это станет для нее.Все же остальные присутствующие прекрасно знали, что это за экскурсия. Каждый год происходило одно и то же. Я готов был дать голову на отсечение, что «его высочество» запряг лошадей с бубенцами, приготовил самые лучшие сани с хорошим пологом из шкуры и припас горячительные напитки. В этих санях ты намеревался совершить романтическое зимнее путешествие, конечным пунктом которого станет охотничий домик. В этом доме прислуга заблаговременно создаст не менее романтическую обстановку – со свечами, цветами, шампанским и вкуснейшим обедом. Паук, плетущий паутину, при помощи которой он собирается сцапать приглянувшуюся ему муху…

Раздался громкий звук отодвигаемого стула: Ричард неожиданно встал из-за стола прямо посреди завтрака.

– Прошу меня извинить… – пробормотал он заученную с детства фразу, хотя по его лицу было видно, что его абсолютно не интересует, извинят его или нет.

Единственное, к чему он сейчас стремился, – так это избавить себя от этой моральной пытки и забраться в какой-нибудь укромный уголок, чтобы там проклинать то ли свою судьбу, то ли тебя.

Никто не обратил на поступок Ричарда никакого внимания.

В этот момент появилась Надя, чтобы присоединиться к постепенно увеличивающейся компании тех, кто собрался на завтрак. Она величественно двигалась по комнате – словно плывущий по озеру прекрасный лебедь. Глядя на нее, я невольно вспомнил одну из сказок Ганса Христиана Андерсена.

– Bonjour[31]31
  Добрый день (фр.).


[Закрыть], – поздоровалась она на прекрасном французском языке.

Едва я увидел, что в комнату вошла моя невеста, я немедленно встал из-за стола, чтобы вежливо ее поприветствовать и слегка отодвинуть от стола стул, на который она собиралась сесть.

– О каком сюрпризе идет речь? – поинтересовалась она, присоединяясь к нашему разговору и говоря в этот раз на корявом испанском.

– Для тебя это никакой не сюрприз, дорогая, – сказал ей я. – Речь идет об одной из экскурсий Ларса, о которых ты уже слышала, – добавил я, изнывая от зависти.

Мне показалось, что ты хочешь испепелить меня взглядом.

– Если ты уже закончила завтракать, Исабель, то мы можем ехать, – вдруг заторопился ты, наверняка испугавшись того, что твои планы могут сорваться.

– О-о, Ларс, у тебя просто incroyable [32]32
  Невероятный (фр.).


[Закрыть]жизненный тонус, – сказала, улыбнувшись, Надя.

– А ты, дорогая моя, необыкновенная красавица, – отозвался ты, целуя ей руку. – Жаль, что ты растранжиришь свою красоту на моего брата.

Было очевидно, что ты нисколько не уважаешь ни меня, ни то, что мне принадлежит, – будь то рогалик или барышня.

* * *

Я помню, любовь моя, – с отчетливостью приятных воспоминаний – сводчатый потолок, покрытый разноцветными фресками, изображающими сельскую жизнь и вызывающими те же самые ассоциации, что и «Пасторальная симфония» Бетховена. Я помню лучи света и большие бочки, которые, преграждая путь этим лучам, отбрасывали тени, похожие на языки, лижущие стены. Все это создавало одновременно и загадочную и уютную обстановку. Я помню пыль и сырость, воспринимаемые не как следствие неухоженности, а как некие декоративные элементы. А еще я помню застоявшийся запах спиртного – по-моему, очень старого шнапса и, скорее всего, уже пришедшей в негодность мадеры. Я помню тебя, затмевающего собой все и вся, всегда оказывающегося там, куда направлен мой взгляд, всегда улыбающегося, когда я на тебя смотрю… Ты господствовал в тех живописных помещениях, которые представляли собой винные погреба замка Брунштрих, – эдакая patchwork [33]33
  Пестрая смесь (англ.).


[Закрыть]кусочков Австро-Венгерской империи, в которой угадывались горы Тироля, озера Баварии, злаковые поля Венгрии, амбары Чехии, леса Трансильвании… Ты господствовал, как цыганский барон, как предводитель всех цыган, над всей этой разношерстной толпой, которая сменила шелка на сукно и превратила наряды, надеваемые крестьянами во время сельскохозяйственных работ, в еще один предмет забавы, и которая, подчиняясь воле бога наслаждений, пьянствовала и веселилась.

Он был удивительным, этот вечер – вечер фольклора и пива, танцоров чардаша и шалей с цветочным рисунком, аккордеонов и мадеры… Еще одна экстравагантность замка Брунштрих.

Я танцевала с графом Николаем Ивановичем Загороновым, который мне при этом наглядно продемонстрировал, что обладает такой словоохотливостью и таким чувством собственного достоинства, какие вполне соответствуют его длиннющему имени.

– …И хотя любому человеку мой успех мог показаться ничем не примечательным, в действительности это было не так. По воле своего отца я стал офицером императорской гвардии и приложил все усилия для того, чтобы побыстрее поступить в военную академию. Мой отец, знаете ли, – это образчик дворянина, вечно расстроенного из-за того, что он не стал тем, кем мог стать. Он живет, скрывая свое недовольство тем, что не смог подняться выше чиновника, служащего в глуши и довольствующегося жалованьем, которое ему платит царское правительство. Он, скажу я вам, когда-то владел огромными площадями пахотных земель в бассейне реки Дон – то есть на территории, которая благодаря своему чернозему считается в моей стране одной из самых лучших сельскохозяйственных регионов… Яровая пшеница и сахарная свекла. Богатство нашей семьи! Гордость Загороновых! Хм… Вся его жизнь прошла в постоянных конфликтах с moujiks [34]34
  Мужики (фр.).


[Закрыть]– чертовы неблагодарные холопы приносили ему одни лишь неприятности и, пользуясь его некомпетентностью, довели его практически до разорения. Вина, однако, лежит прежде всего на царе и его правительстве, отменивших крепостное право и позволивших освобожденным крестьянам богатеть за счет своих бывших хозяев. Вы, наверное, не поверите, когда я вам скажу, что земли моего отца купил какой-то чертов неграмотный кулак!

Я не задавалась вопросом, верить мне ему или не верить, потому что, во-первых, мне было неизвестно, кто такой «кулак», и, во-вторых, у меня не вызывал почти никакого интереса этот монолог о жизни графа, преисполненный тщеславия и пренебрежения по отношению к своему отцу.

Музыка стихла, а вместе с ней закончился и наш танец. У меня в душе затеплилась надежда, что Николай захочет найти себе для следующего танца новую партнершу и оставит меня в покое, предоставив мне возможность насладиться праздником. Однако мне тут же стало ясно, что он и не собирается избавлять меня от необходимости дослушать до конца его нуднейший рассказ о себе самом: я почувствовала, что он берет меня под руку, чтобы пойти вместе со мной к какому-нибудь столу с напитками и промочить горло, в котором у него после такого долгого говорения наверняка пересохло.

– Тем не менее, – продолжал Николай, не давая мне передышки, – он, цепляясь за память о своей великолепной жизни в прошлом и за абсурдные традиции, продолжает верить в царя как в некоего бога, который явится и спасет его от полного разорения. К счастью, я додумался бросить военную академию, поступление в которую, безусловно, было не чем иным, как проявлением заурядности нашей семьи. После этого я унаследовал кое-какие деньги от одного своего дальнего родственника. Я, конечно же, мог потратить их на кутежи и распутство – как зачастую и поступают юноши из благородных и состоятельных семей, – однако у меня хватило ума вложить их в производство стали и в строительство железных дорог… (Лицо Николая вдруг стало сердитым.) Будь прокляты зарубежные капиталисты, скупающие наше богатство благодаря стабильности своих западных валют! Если бы русские богатеи перестали вкладывать свои деньги только в поместья и старинные дворцы, а нашли бы им более эффективное применение, то дела у нас, в России, пошли бы намного лучше. Пример тому – я. Всего лишь за несколько лет я сколотил состояние, которого у меня не было бы, если бы я так и служил офицером императорской гвардии. Я прожил бы жизнь в гордой бедности, укрепляя честной воинской службой репутацию своей благородной семьи. Или же, хуже того, я бы погиб, воюя с японцами или подавляя какой-нибудь студенческий бунт. Однако я ушел из гвардии и вот теперь вполне могу усыпать вас драгоценностями в знак поклонения перед вашей восхитительной красотой.

Он окинул меня взглядом, и от его голубых глаз повеяло холодом, достойным сибирской тайги – того места, куда я его с удовольствием бы сослала. Его рассказ, похоже, закончился. Я не додумалась ни до чего лучшего, кроме как изобразить на своих губах вежливую улыбку, мысленно моля Бога о том, чтобы мне представился какой-нибудь повод избавиться от своего занудливого кавалера.

– Вы когда-нибудь бывали в Индии? – спросил Николай. Не дожидаясь ответа, он добавил: – Я представляю вас одетой в сари шафранного цвета…

В тот самый момент, когда в его приглушенном голосе стала чувствоваться похотливость (а еще большая похотливость сквозила в его взгляде), я вдруг увидела поверх его плеча человека, который вполне мог бы выступить в роли моего спасителя.

– Мсье Ильянович! Борис!.. – позвала я этого человека, чувствуя безграничную радость от того, что вижу его круглое добродушное лицо.

Он стоял возле одного из столов самообслуживания (а где же ему еще было стоять?), разглядывая глазами прожорливого мальчика расставленные на нем яства, одно аппетитнее другого: горячие сосиски, жареная дичь, мясо кабана, холодная закуска из оленины, картофельное пюре, квашеная капуста, яблочный пирог, ежевичный торт…

– О-о, это вы, цыганочка! Давненько я вас не видел. Вокруг вас всегда полно статных кавалеров… – ответил мне Ильянович на французском – языке всеобщего общения.

– Вы знакомы с графом… – у меня вдруг почему-то вылетело из головы имя стоящего рядом со мной мужчины.

– Николай Иванович Загоронов, – представился тот. – Рад с вами познакомиться.

– Я тоже рад с вами познакомиться, молодой человек. Позвольте представить вам обоим Франсуа Дюба, президента Корпоративного банка города Лозанна.

Я без труда догадалась бы, что этот человек – банкир, даже если бы мне об этом и не сказали. Ты вряд ли станешь отрицать, любовь моя, что его внешность полностью соответствовала общепринятым представлениям о том, как выглядит типичный банкир. Это был элегантный пятидесятилетний мужчина традиционной наружности буржуа, спина которого ссутулилась под тяжестью возложенных на него нелегких задач.

За стеклами очков в тонкой золотой оправе виднелись маленькие и усталые глаза – усталые, видимо, оттого, что ему приходится иметь дело с огромным количеством чисел и счетов. Мне подумалось, что у него с Борисом, по-видимому, есть одна общая черта, а именно пристрастие к чревоугодию, о чем свидетельствовала бросающаяся в глаза дородность. Кроме того, когда я посмотрела на него, мне в голову пришла забавная мысль, что, если он попытается взглянуть на свои маленькие ступни (обутые в дорогие туфли, которые, наверное, ему изготовил на заказ один из сапожников с лондонской улицы Святого Джеймса и которые очень сильно контрастировали с его нарядом горца), он не сможет их увидеть из-за своего огромного живота.

– Франсуа, эта барышня – маркиза Исабель де Альсасуа. Она, безусловно, самая очаровательная дама из всех присутствующих на этом празднике, – сказал Борис, не упуская возможности одарить меня комплиментом.

После должным образом проведенной церемонии знакомства у нас завязался бессодержательный светский разговор, в ходе которого мы постепенно разбились на две группы. Я при этом приложила массу усилий для того, чтобы снова не угодить в одну компанию с Николаем, и – к моей радости – моим собеседником стал Ильянович.

– Вы весьма искусно избавились от графа Загоронова… – заговорил он по-испански с присущим ему сильным акцентом.

– Это мое намерение было столь очевидным?

– Вообще-то нет. Однако я знаю, что юная барышня не стала бы менять молодого красавца на старого пузатого толстячка, если бы у нее не имелось для этого серьезных оснований, – сказал, улыбаясь, Борис.

– Она сделала бы это только в том случае, если бы в компании такого толстячка, как вы, ей было бы намного приятнее – как, например, сейчас.

Борис ответил мне на мою – отнюдь не фальшивую – любезность улыбкой, выражающей благодарность и удовольствие.

– И о чем же рассказывал вам этот стройный юноша, если вы вдруг захотели от него избавиться?

– О себе самом. Он в течение всего вечера только то и делал, что разглагольствовал о себе самом. Ну, и еще спросил меня, бывала ли я когда-нибудь в Индии.

– Что же вы ему ответили?

– Дело в том, что ему не нужно было от меня никакого ответа.

– Значит, он – настоящий глупец, потому что ваш ответ наверняка был бы самым интересным эпизодом всего разговора. Так вы были в Индии, цыганочка?

– Нет, не была, но с удовольствием съездила бы туда. Мой отец рассказывал мне об этой стране удивительные истории, и я, благодаря его рассказам, почти что видела ее собственными глазами.

– Ваш отец?

– Он был моряком, человеком неугомонным, и привозил из своих путешествий книги, интересные истории и знания о заморской культуре.

– Значит, идите по стопам своего отца и отправляйтесь в эту прекрасную страну. Используйте обретенную вами свободу для исполнения своих мечтаний.

– Обретенную мною свободу? – переспросила я ироническим тоном. – О какой свободе может идти речь? Я – по-прежнему слабая и робкая девушка, связанная по рукам и ногам существующими в высшем обществе условностями и необходимостью блюсти честь моей благородной семьи. Юной барышне не следует путешествовать одной, господин Ильянович! Я довольствуюсь лишь собственным воображением и книгами, которые утащила из библиотеки своего отца.

– Ну, так найдите применение тому, о чем вы в них прочли. Герцог Алоис сказал мне, что вы читаете «Бхагавадгиту».

– Да. Это такая красивая легенда…

– Это – не просто легенда! – страстно прервал меня Борис. – Это – целая философия жизни, одна из самых важных священных книг индуизма. Воспринимать ее нужно во всей совокупности ее аспектов, а не только как красивую легенду…

– Если мы сможем подняться выше материального, физического существования, вырваться за пределы своего эгоистического естества в поисках бессмертной души, если мы сможем преодолеть ограниченность своих органов чувств, подняться выше инстинкта самосохранения и избавиться от уз, соединяющих нас с материальным миром… вознаграждением за это станет жизнь вечная.

Я произнесла эти слова так, как будто они лились из моих уст сами по себе, как будто это были мои спонтанные размышления вслух, как будто это говорил не мой разум, а моя душа.

Борис, слегка нахмурив брови и прищурившись, несколько секунд молча смотрел на меня. Мне уже начало казаться, что я предприняла уж слишком неуклюжую попытку пофилософствовать, но тут Борис прервал нехарактерное для него молчание:

– Восхитительно… Да, это – главная мысль, заложенная в «Бхагавадгите»… Но такая сметливая девушка, как вы, девушка, оказавшая способной понять эту главную мысль, должна обращать внимание и на каждое из небольших посланий, которые адресует нам «Бхагавадгита». Например, во время битвы на поле Курукшетры Арджуна, наш герой, увидел, что ему необходимо убить людей, которых он любил, своих друзей, своих родственников, своих учителей… Кришна – воплощение Вишну – говорит Арджуне: «На сраженье вставай без страха!» [35]35
  Здесь и далее по тексту романа отрывки из «Бхагавадгиты» даны в переводе с санскрита, выполненном B.C. Семенцовым.


[Закрыть]В чем заключается смысл этого послания?

– Он воодушевлял его на битву во имя славы? – предположила я, сама не очень веря в то, что говорю. – Это призыв ведь является воинственным, не так ли?

– N'est pas[36]36
  Не является (фр.).


[Закрыть]. Это – метафора, служащая отражением одного из моментов нашей жизни. Нам всем свойственны и страх, и замешательство, и сомнения, внутренние конфликты. Мы сталкиваемся на поле боя с трудными ситуациями, резкими переменами, противоречивыми чувствами… «На сраженье вставай без страха!» Сражайся с ними. Вступи с ними в схватку и победи их… У вас, цыганочка, наступил переломный момент в жизни. Однако вы должны оказаться на высоте положения и победить страх и предрассудки. Найдите свое бессмертное естество. И, вопреки всему, отправляйтесь в Индию, ничего не опасаясь.

– Невероятно!.. – удивленно прошептала я. – Мне никогда даже и в голову не приходило, что послание, заложенное в «Бхагавадгите», является таким емким.

– А-а! Один мудрец говорил: как человек может пить с любого края полного сосуда, так и хитроумный теолог может извлечь из любого священного писания то, что соответствует его целям, – самодовольно улыбнулся Борис.

– А ваша цель сейчас заключается в том, чтобы убедить меня отправиться в Индию? – спросила я с таким видом, как будто догадалась, в какую ловушку меня хотят заманить.

– Вообще-то моя цель заключается в том, чтобы воодушевить вас на преодоление предрассудков, ведь благодаря этому вы смогли бы развить заложенные в вас способности. Знаете что? Я вижу в вас девушку, душа которой чиста. У вас есть природный дар, который людьми определенного склада воспринялся бы как проклятие. Вы – словно библейская Саломея или же шекспировская Офелия, вы – femme fatale [37]37
  Роковая женщина (фр.).


[Закрыть]художников-символистов и художников-прерафаэлитов. Вы – чувственная Монна Ванна, изображенная Россетти, вы – женщина, пожирающая мужчин. Я вижу, как мужчины вьются вокруг вас, подобно мотылькам, вьющимся вокруг источника света, который почему-то неудержимо притягивает их своей непостижимой силой. «Как мошкара летним вечером в спешке лезет в огонь себе на погибель… – начал Борис цитировать еще один отрывок из «Бхагавадгиты», в котором Арджуна обращался к богу Кришне, – …так, погибая, все твари стремятся в пасти твои, нетерпеньем влекомы». Таящаяся в вас сила станет смертельно опасной для тех мужчин, которые возжаждут вами завладеть. В отличие от большинства женщин, вы родились не для того, чтобы удовлетворять мужчину, а для того, чтобы мужчина удовлетворял вас, для того, чтобы вы доминировали над ним, для того, чтобы вы его – если вам вздумается – терроризировали, – так, как Кали терроризировала Шиву, повалив его на землю и танцуя на нем. Не бойтесь ни мужчин, ни женщин, ни светского общества, ни своегоблагородного происхождения, ни своей образованности… Пусть они не будут оковами для вашего разума, вашей силы, вашей свободы… Ищите без страха и найдите свою бессмертную душу. Полагайтесь на очень мощное оружие – вашу способность манипулировать мужчинами незаметно для них самих.

Я подумала о Монне Ванне… Я уверена, любовь моя, что тебе известна эта картина. Она представляет собой портрет женщины вызывающей красоты, с большими глазами, полными губами, густой рыжей шевелюрой, одетой в дорогие меха и ткани и держащейся пальцами за бусины длинного ожерелья. Все в ее позе и в выражении ее лица пронизано эротизмом и сладострастием. Она может сойти и за проститутку, и за королеву, но отнюдь не за святую. Для многих людей она стала воплощением женского типа, который был очень моден много лет назад. Такие женщины своей красотой и неотразимой сексуальной привлекательностью сводили мужчин с ума. То, что Ильянович, сославшись на этот персонаж, отнес меня к числу смертоносных женщин, вызвало у меня труднообъяснимое смятение. Никто еще не был так откровенен со мной в своей оценке меня. И хотя я, с одной стороны, была уверена, что эта его оценка отнюдь не соответствует действительности, с другой стороны, я невольно задалась вопросом, а почему же я тогда вдруг так испугалась? Неужели Борис Ильянович обладает способностью сорвать покрывало с души другого человека?

– Мне кажется, что если я стану поступать так, то сама себе наврежу, господин Ильянович, – сказала я, чтобы не сбавлять темп разговора. – «Не провижу благого исхода, коль убью своих родичей в битве, отовсюду знамения злые на меня наступают…», – сказал Арджуна. И еще: «Я не жажду победы, Кришна!»

Я знала, что произвела на Бориса впечатление, процитировав эти строки из «Бхагавадгиты». Я заметила это по его глазам. И хотя я стремилась произвести на него впечатление – для чего не просто произнесла цитату из «Бхагавадгиты», а с выражением ее продекламировала, – я также знала, что это – самая лучшая форма заставить его понять мои опасения.

– «Лишь от внешних предметов бывают зной и холод, страданье и радость; но невечны они, преходящи: равнодушен к ним будь, Арджуна». Если вы постигните эту истину, вы станете выше остальных людей.

«Только тот ведь, кто к ним безучастен, кто в страданье и в радости ровен, тот бессмертья достичь способен», – мысленно продолжила я цитировать прозвучавшие из уст Бориса строки, которые были мне прекрасно известны.

Воистину тяжелы те испытания, которым нас подвергают боги, прежде чем они соизволяют дать нам наивысшую из наград.

После подобного разговора, благодаря которому мой собеседник проник в саму мою сущность, хотя я к этому и не стремилась; после смущения, которое я испытала, ощутив собственную наготу; после расхваливания и провозглашения добродетелями того, что я считала отвратительными пороками, – после всего этого я почувствовала себя усталой и сконфуженной. Мне было необходимо очистить свой рассудок от всех мыслей, которые были более глубокими, чем – расслабляющие меня своей тривиальностью – мысли о легкой музыке и сосисках, и я позволила обычным земным звукам заглушить голос восточной философии. Борис бы мне сказал, что я начала свой путь не с той ноги. Реальность заключалась в том, что мне хотелось только «танцевать, подпрыгивать, скакать и кувыркаться» – как пелось в одной из песенок моего детства. Я нашла в Ричарде усердного и ловкого партнера (он ведь, кстати сказать, был первым и, возможно, самым «земным» из обретенных мной друзей в Брунштрихе). Я снова и снова кружилась с ним, пока у меня все не поплыло перед глазами. Я знала, что с другого конца танцевального зала на нас смотришь ты, успевая при этом исполнять свои обязанности гостеприимного хозяина: ты беседовал с какими-то людьми, которых я не рассмотрела, потому что мой взгляд бы прикован к тебе.