Текст книги "Тайный дневник Исабель"

Автор книги: Карла Манглано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Когда охватившая меня ярость немного утихла, я, не задумываясь о возможных последствиях, побежала по коридорам замка, направляясь во вполне определенное место и с вполне определенной целью.

* * *

Признаюсь тебе, брат… Нет, правильнее будет сказать: уверяю тебя, брат, что в тот день я воспылал к ней ненавистью. Она заставила меня почувствовать себя слабым и уязвимым. Я, год за годом мужая и находя в себе необходимую силу воли, сумел укрепить свой дух, научиться управлять своими эмоциями и сдерживать проявления своего темперамента, а потому считал себя человеком стойким, сдержанным и непоколебимым. Однако она нарушила установившееся в моей душе равновесие: она заставила меня распсиховаться, она привела меня в ярость, она выбила почву у меня из под ног… Она открыла мой «ларец Пандоры» с искусством опытного вора, надев на руки белые перчатки.

– Что, черт возьми, здесь происходит?

Эта дерзкая и нахальная девушка ворвалась в мой кабинет, словно разъяренная оса. Она не постучалась в дверь и не закрыла ее за собой, а бесцеремонно подошла к моему столу и буквально бросила мне в лицо этот вопрос с негодованием, в котором не чувствовалось даже намека на вежливость.

Она своим вторжением оторвала меня от работы, а потому я поднял глаза и посмотрел на нее с недовольством. Однако мне подумалось, что на подобное проявление негодования мне следует отреагировать ледяным спокойствием, и я, стараясь выглядеть невозмутимым, поднялся на ноги и, подойдя к двери и закрыв ее, указал затем на стул и – с ироничной вежливостью – произнес:

– Добрый день, Исабель. Не желаешь ли присесть?

Она, не обращая внимания на мои слова, в которые я вложил упрек по поводу такого ее грубого поведения, снова начала бурно выражать свое негодование:

– Что это за маскарад?! Кого вы пытаетесь обмануть?! Любой, кто хотя бы иногда читает – пусть даже и самые дурацкие – детективные романы, без труда поймет, что это такое же самоубийство, как я – архиепископ Калькуттский! Тот, кто его убил, даже и не пытался замаскировать свое деяние под самоубийство!

Ричард и инспектор Франке уже предупредили меня, что ей не дают покоя обстоятельства гибели господина Ильяновича и что она в конце концов станет для нас проблемой. Я решил, что попытаюсь абсолютно спокойно реагировать на эти ее обвинения.

– Я пока еще не понял, что именноты имеешь в виду, но если ты говоришь о смерти господина Ильяновича, то мне кажется, что тебе следует обратиться к полицейским. Боюсь, что лично я тебе ничем помочь не смогу…

– Глупости! – перебила она меня, как будто ей хотелось лишь делать выпады в мой адрес, но отнюдь не слушать мои объяснения. – За всем этим стоишь ты, и не смей отнекиваться! Ты умолчал о том, что был найден труп Николая, а теперь ты еще и солгал относительно того, как был убит Борис! Почему ты так упорно пытаешься скрывать правду?!

Я, не теряя самообладания и принимая брошенный мне вызов, смело выпалил:

– А ты? Почему ты так упорно пытаешься эту правду узнать?

Мой коварный вопрос застал ее врасплох, и она, замолчав, растерянно захлопала ресницами. Я заметил, что у нее на лице появился от волнения румянец. Мне уже даже показалось, что я поставил ей мат, однако она тут же мне продемонстрировала, что не допустит, чтобы последнее слово в этом разговоре осталось за мной.

– Я тебя предупреждаю, что я этого так не оставлю. Я уверена, что, кроме этих твоих продажных полицейских, найдутся люди, которые захотят узнать, чем же это ты занимался в комнате Бориса в ту ночь, когда его убили.

Вот эти-то ее слова и заставили меня распсиховаться. Эта барышня зашла в своих угрозах уж слишком далеко. Она явно не отличалась ни хорошими манерами, ни хотя бы сдержанностью. Мне в подобной ситуации необходимо было наглядно продемонстрировать, кто здесь хозяин: напустив на себя суровый вид и сверля ее взглядом, я сделал пару шагов вперед, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. Я намеревался поставить в этом деле точку.

– А я тебя предупреждаю, что не потерплю, чтобы какая-то девица, возомнившая себя детективом, врывалась в мой кабинет и начинала вопить и угрожать мне! И это в моем собственном доме! Поэтому – ради твоего же блага – я советую тебе вернуться в гостиную, чтобы сидеть там и сплетничать вместе с другими женщинами и не совать свой нос в дела, которые не входят в твою компетенцию.

Произнеся эти – конечно, не очень-то вежливые слова, я подошел к двери и демонстративно ее распахнул.

– Итак, я прошу тебя отсюда уйти. У меня много работы. Я всем своим видом показывал, что не потерплю никаких возражений, а потому она подчинилась моему требованию, бросив на меня, однако, испепеляющий взгляд. Я закрыл за ней дверь и вернулся к своим бумагам, но сконцентрироваться на них я уже не смог. Со мной происходило что-то странное: я потел и у меня дрожали руки. Раньше я все держал под контролем, а теперь мне вдруг стало казаться, что я уже ни на что не могу повлиять. Как эта барышня, отпрыск испанских провинциальных аристократов, которая никогда ничего не видела, кроме своего захолустного городишка, смогла понять, что это было не самоубийство, а именно убийство? Ричард сказал бы, что я снова вижу привидения там, где их и в помине нет, однако на самом деле опять кое-что не вписывалось – а точнее, кое-ктоне вписывался – в окружающую меня действительность: онабыла лишней деталью, которая мешала нормальному осуществлению тщательно продуманного и подготовленного плана. И мириться с этим я отнюдь не собирался.

* * *

Я помню, любовь моя, как я пришла в свою комнату с ощущением тяжести в груди и со слезами ярости на глазах. Я начинала осознавать, чтопроизошло: я поддалась своим эмоциям, я позволила своему темпераменту меня предать. Возможно, вопреки тому, что обо мне думали, я была неподходящим человеком для выполнения порученного мне задания. Возможно, я оказалась неспособной выдерживать сильное психическое напряжение и теперь начну совершать одну глупость за другой, тем самым ставя под угрозу всю операцию.

Я уселась напротив зеркала туалетного столика, глядя на свое отражение в нем, как на исповедника, которому можно излить душу. Я, однако, не собиралась плакаться даже себе самой, не собиралась позволять своему темпераменту снова меня предать. Я, возможно, не обладала таким хладнокровием и такой выдержкой, какими мне следовало бы обладать, но вот самолюбие и решительность у меня имелись, и раз уж мне нужно выполнить кое-какую работу, то я ее непременно выполню.

Я достала из ящика комода конверт, на котором стоял почтовый штемпель Испании. В этом конверте лежала записка, обнаруженная мною в книге, которую у меня пытались отнять в Париже. Когда я прочла эту записку еще там, во Франции, ее явно нелепый текст заставил меня предположить, что в ней содержится какая-то зашифрованная информация. Я отправила ее на расшифровку, и пару недель спустя мне прислали ее расшифрованный вариант. Он был похож на обычное письмо, присланное каким-то вымышленным персонажем из Испании. Я всмотрелась в эти слова, надеясь, что они помогут мне снова взять себя в руки, и стала размышлять над тем, каким же будет мой следующий шаг.

10 января

DIE KLEINE SPIELDOSE

Wien

10. Januar 1914

9.00 abends [59]59
  Маленькая музыкальная шкатулка. Вена, 10 января 1914 г., 9.00 вечера (нем.).


[Закрыть]

Я помню, любовь моя, как я оторвала взгляд от бумажки, которую держала в руке, и посмотрела на грязную вывеску, на которой виднелись те же три слова: «DIE KLEINE SPIELDOSE».

Я, немного нервничая, на несколько секунд задержалась перед этой вывеской, вспоминая о том, как приходила сюда в первый раз – это было 27 декабря, когда я приехала в Вену с Карлом. Воспользовавшись тем, что он оставил меня одну, я попыталась разыскать эту «Маленькую музыкальную шкатулку». Я тогда, опасаясь, что за мной могут вести слежку, выдумала, что искала кондитерскую с таким же названием, и именно такое объяснение я дала Карлу. Мне всегда приходилось заранее подготавливать ответы на его вопросы. Готовясь к своей второй поездке, я решила, что мне, пожалуй, следует прибегнуть к помощи абсолютно безвредной для меня сообщницы, на роль которой я выбрала леди Элеонору. Я была уверена, что она отнесется к моей просьбе с полным пониманием, если я ей скажу, что мне необходимо тайно встретиться – и я горю желанием это сделать – со своим страстным, никому еще не известным и ужасно непристойным любовником. Мне пришлось выдумать эту чушь ради того, чтобы Элеонора согласилась меня прикрыть в задуманной мною авантюре. Я отправилась с ней и с ее матушкой на представление в Венский оперный театр. Приехав в театр, я тихонечко ускользнула оттуда, якобы чтобы встретиться с пресловутым похитителем своих добродетелей. Я договорилась с леди Элеонорой, что, когда придет время возвращаться в замок, она скажет своей матушке, что я встретилась с кем-то из вас двоих – с тобой или с Карлом. Следовательно, поскольку вы оба были заботливыми кузенами, у меня якобы появился спутник, который и отвезет меня обратно в замок Брунштрих. Леди Элеоноре понравился этот мой замысел, а потому именно так все и было сделано. Кроме того, мне играло на руку еще одно обстоятельство: леди Джейн Стэнтон, мать Элеоноры, прежде чем лечь спать, обычно пыталась утопить испытываемые в жизни разочарования в половине – а то и больше чем в половине – бутылки джина, и она на следующее утро вряд ли бы вспомнила, чтопроисходило накануне вечером, и, следовательно, не стала бы удивляться тому, что я почему-то возвратилась в Брунштрих не вместе с одним из своих кузенов.

Успешно осуществив план побега, я без особого труда разыскала «Маленькую музыкальную шкатулку», которая была не более чем лавкой старьевщика, претендовавшей на статус антикварного магазина, и располагалась на одной из самых узких улочек венского района Оттакринг – района, заселенного в основном рабочим людом. Лавка эта ютилась между двумя шумными жилыми домами, фасады которых облупились и почернели под воздействием сырости, вызванной близостью реки Дунай. На всей улице пахло древесным углем и кошачьей мочой: эти смрадные запахи исходили из грязных и противных – как рот опустившегося пьяницы – подъездов. Хруст снега под моими ногами отдавался в вечерней тишине гулким эхом. Я посмотрела по сторонам. Единственным движением, которое я при этом заметила, была лихорадочная пляска гоняемых ветром туда-сюда снежинок. Лавка была закрыта, но я, защищая глаза от снежинок рукой, смогла разглядеть сквозь грязное оконное стекло груды всевозможных предметов, которые вряд ли кто-либо захотел бы купить.

Я невольно задалась вопросом, какая же встреча могла быть назначена в таком гнусном месте? У меня возникло подозрение, что смысл записки был понят неправильно. Возможно, предполагаемая встреча вовсе не была секретной или же упомянутая в записке «Маленькая музыкальная шкатулка» была совсем не этой грязной лавчонкой, перед которой я в данный момент находилась. С другой стороны, я была уверена, что если речь шла все-таки о какой-то секретной встрече, то вряд ли она будет проходить у меня под носом… Я присмотрелась повнимательнее к двум подъездам, которые виднелись слева и справа от лавки: наверное, через один из них можно пройти в какие-нибудь подсобные помещения этой лавочки. Я решила начать с того подъезда, который находился справа. Когда я надавила на его дверь, та легко поддалась и открылась. Внутри подъезда к чувствующемуся на улице тошнотворному запаху примешивался еще запах кислой капусты и картошки, которую варили на ужин. Прямо передо мной начиналась лестница с узкими и потрескавшимися деревянными ступеньками; справа висели несколько почтовых ящиков – все как один со сломанными навесными замочками; слева от меня виднелась какая-то дверь. Присмотревшись к почтовым ящикам, я – к своей радости – увидела возле них надпись на немецком языке: «Маленькая музыкальная шкатулка. Налево вниз». Видневшаяся слева от меня дверь была заперта при помощи цепи и висячего замка, однако мне не составило особого труда преодолеть это препятствие, перекусив проржавевшую и хлипкую дужку замка небольшими, но очень прочными кусачками, которые я почти всегда – вместе с другими аналогичными предметами – ношу в своей сумочке.

За дверью начинался темный коридор, конца которого не было видно. Я зажгла фонарь и пошла по этому коридору. По мере того как я продвигалась вперед, ощущающееся в этом коридоре влажное тепло становилось все более и более удушливым, однако коридор этот, как я заметила, был чистым и ухоженным – ни паутины, ни пыли – как будто люди заглядывали сюда намного чаще, чем в замызганную лавку, перед которой я только что стояла. Впрочем, свисавшие с потолка лампочки не горели, а на полу не было видно влажных следов, оставляемых обувью тех, кто ступал по снегу. По-видимому, прошло уже не так мало времени с того момента, как сюда заходили в последний раз. Но раз уж кто-то по той или иной причине поддерживал в этом коридоре порядок, мне еще больше захотелось узнать, куда же он все-таки ведет.

И вдруг я услышала очень тихий звук, похожий на шуршание одежд. Я насторожилась: подобные тихие звуки обычно свидетельствуют о том, что кто-то либо прячется от тебя, либо подкрадывается к тебе…

Я погасила фонарь, затаила дыхание и, напрягши слух, попыталась уловить еще какой-нибудь звук, свидетельствующий о том, что здесь кто-то есть.

Однако тишину ничто не нарушало. До моих ушей уже не доносился и шум улицы, который я еще слышала, когда вошла в подъезд. Подождав еще некоторое время, я пришла к выводу, что здесь нет никого, кроме меня – да еще, может быть, какой-нибудь крысы, – а потому снова зажгла фонарь и пошла вперед, надеясь побыстрее добраться до конца коридора.

Вскоре я разглядела в полумраке, что коридор выходит в большое помещение. Когда я подошла ближе, мое сердце екнуло: в полутьме прорисовывались две причудливые человеческие фигуры. Они находились в самом центре этого большого помещения и, казалось, разговаривали друг с другом так тихо, что я не могла разобрать, что же они говорят. Я поспешно погасила фонарь, осознавая, однако, что сделала это слишком поздно. Съежившись от страха, я ожидала, что они, раньше заметив пляшущий свет моего фонаря, поняли, что я за ними подсматриваю. Машинально сунув руку в карман, я нащупала холодную и успокаивающе действующую на нервы сталь своего пистолета и приготовилась дать отпор.

Однако ничего не произошло.

Увиденные мною две человеческие фигуры продолжали стоять неподвижно, по-видимому, даже не подозревая о моем присутствии. Тогда я – не видя почти ничего в темноте – сделала несколько шагов вперед. Не выпуская из руки пистолет, я ждала, когда же кто-нибудь из них обернется. Однако ни один из них не оборачивался. Возникло ощущение, что изображение, которое вроде бы должно было двигаться, вдруг навсегда замерло. Это меня сильно напугало – напугало своей неправдоподобностью… В конце концов я решила снова зажечь фонарь. Когда я это сделала, в его тусклом желтоватом свете мне удалось разглядеть, что это были всего лишь два портновских манекена. Я глубоко вздохнула, расслабила руку, которой сжимала пистолет, и… и почувствовала себя полной дурой, испугавшейся из-за какого-то пустяка.

Немного успокоившись, я быстренько осмотрелась. Мне с первого взгляда стало ясно, что я нахожусь в складском помещении «Маленькой музыкальной шкатулки». Вдоль стен штабелями стояли большие ящики и какие-то тюки. Еще я увидела множество книг, сложенных в стопки, бросающие вызов закону всемирного тяготения, ряды старых одноглазых масок, взирающих на меня с дьявольскими улыбками, продырявленные и источенные молью холсты с портретами неизвестных мне людей, треснувшие зеркала, в которых мое собственное отражение было темным и искаженным, различные гончарные изделия – грязные, с отколовшимися краями… Когда я стала проводить пальцами по этим запыленным предметам, меня охватило неприятное чувство: мне показалось, что неизвестные мне хозяева этих предметов наблюдают из прошлого за тем, как я оскверняю остатки их жизни, оскверняю часть их самих, покоящуюся в забвении в этом мерзком складском помещении.

У меня появилось ощущение, что я оказалась в тупике, что я пошла по ложному следу – чем бы ни было то, что я пыталась найти. Тем не менее, руководствуясь своей интуицией, я продолжала бродить среди этих осколков далекого прошлого, и моя настойчивость в конце концов была вознаграждена. Некоторые из ящиков, стоявшие в самом низу штабелей и поначалу ускользавшие от моего внимания, выглядели новее остальных и, кроме того, заколочены они были очень аккуратно. Я вытащила один из них из-под других ящиков, а затем, используя старый кухонный нож в качестве рычага, открыла его крышку. Внутри него я увидела множество прямоугольных пакетиков – пакетиков тщательно уложенных так, чтобы их уместилось в ящике как можно больше. Я взяла один из них и, взвесив его на ладони, решила, что в нем граммов двести-триста. Надорвав упаковку, я увидела характерную – жирноватую и липкую – коричневую массу. Это был гашиш. Получалось, что в этом складском помещении хранятся большие количества гашиша, готового к употреблению. Я уже почти нашла то, что искала.

Я внимательно осмотрела все помещение. Направив свет фонаря на стену, я стала искать в ней другой выход. Хотя поначалу я не заметила ни малейшей щели, вскоре мое внимание привлек тот факт, что одна стена явно отличалась от остальных: кирпичи в ней были крепкими и блестящими, а застывший цементный раствор между ними – более светлым, чем на остальных стенах. Кроме того, перед ней лежало гораздо меньше ящиков и тюков. Я отодвинула их, чтобы стена полностью открылась, а затем стала ощупывать ее в поисках какой-нибудь трещины, отверстия или пружины. Через несколько минут тщательного ощупывания мои пальцы натолкнулись на незакрепленный кирпич, и я с силой на него надавила. Послышался своеобразный звук – такой, какой издается при вращении мельничного жернова. Этот звук сменился скрежетом и скрипом механизмов, после чего одна секция стены начала отодвигаться, открывая моему взору спиральную лестницу, уходящую вниз. Первое, что я при этом почувствовала, – поток свежего воздуха, ринувшегося в этот затхлый и пахнущий плесенью проход. Затем я услышала глухие монотонные звуки пения хора, точнее сказать, это было беспрерывное бормотание, похожее то ли на шелест морского прибоя, то ли на шум ветра в кронах деревьев – без резких перепадов и без пауз. Там, внизу, явно находились какие-то люди.

Решив идти до конца в этой своей авантюре, которая, как мне уже стало казаться, конца не имеет, я ступила на первую ступеньку и начала спускаться по лестнице, ориентируясь только на доносившееся откуда-то снизу гипнотическое пение. Дойдя до последней ступеньки, я оказалась перед вогнутой дверью с двумя похожими на корабельные иллюминаторы светящимися отверстиями сантиметров по тридцать в диаметре, расположенными по центру. Я заглянула в одно из них и с удивлением увидела огромное помещение – огромное и по площади и по высоте. Его стены были покрыты позолоченными плитками. Внутри него было ослепительно светло благодаря прикрепленным к стенам и зажженным факелам. Под потолком висели рядами длинные и широкие полосы яркой – легкой и полупрозрачной – материи. От пола из черного мрамора устремлялись ввысь похожие на стволы секвой колонны, богато украшенные рисунками и надписями, выполненными из золота и драгоценных камней. Эти колонны стояли в два ряда, разделявших все помещение на три нефа, из них центральный был шире двух остальных. В глубине помещения – на пьедестале со ступеньками, по обе стороны которых виднелись две огромные черные кобры, – было устроено что-то вроде алтаря. В самом центре этого алтаря пылало пламя, и его пляшущие и тянущиеся к потолку языки иногда поднимались на целый метр. Позади алтаря над всем этим впечатляющим убранством возвышалась огромная статуя, представляющая собой наполовину женщину и наполовину змею. С обеих сторон туловища торчало по две руки, и она, казалось, устрашающе скалилась на каждого, кто осмеливался на нее посмотреть. Синеватая кожа, длинный высунутый язык, ожерелье из черепов… Это была богиня Кали, но не совсем такая, какой ее изображают в индуистских храмах.

Перед ней стояли на коленях несколько сотен молящихся. Они были одеты в туники желто-оранжевого цвета, а их лица были скрыты под масками в индуистском стиле. У основания пьедестала стояли полукругом человек двенадцать в пурпурных туниках, а у самого алтаря четверо в масках и туниках, но уже разного цвета (один – в коричневой, второй – в белой, третий – в голубой, четвертый – в красной), расположились вокруг человека в черной тунике. Мне тут же вспомнились тайные собрания, свидетельницей которых я стала в Брунштрихе. В них участвовали пять человек.

Теперь же моему взору предстало некое подобие огромного храма, в котором проходила религиозная церемония. И это в самом центре Вены! От этой мысли у меня волосы встали дыбом, и мне начали мерещиться бенгальские джунгли, заклинания брахманов, звуки гонга, удушающая жара, запах, исходящий от садху [60]60
  Садху – индуистские монахи, отрекшиеся от мира и отказавшиеся от материальных наслаждений. Они обычно живут в пещерах, лесах или храмах.


[Закрыть]… Но я по-прежнему находилась в центре Вены.

Наблюдая с высоты за всем, что происходило в этом помещении, и чувствуя специфический сладковатый запах гашиша, который, тлея на алтаре, окутывал все вокруг густым белым дымом, я увидела, как «паства» по знаку главного жреца дружно поднялась на ноги. Пение стало более громким, и все присутствующие начали совершать какие-то неистовые конвульсивные движения в такт этому завораживающему пению. Я и сама почувствовала, как мое сознание постепенно затуманивается под воздействием наркотика и монотонного пения мантры [61]61
  Мантра – священный текст в индуизме, якобы полученный в виде звуков из Вселенной.


[Закрыть], отдававшегося ударами молота в моих висках, – а потому мне пришлось собраться, чтобы не отвлекаться и не упустить ни малейшей детали. Вскоре в моем поле зрения появились еще двое верующих: они толкали перед собой стол на колесиках, на котором стояло что-то наподобие гроба. Этот гроб они поставили на алтарь перед главным жрецом, а затем подняли крышку. Все четыре стенки гроба тут же – словно в трюке какого-нибудь фокусника – попадали в разные стороны, и моему взору предстало человеческое тело. Оно было абсолютно голым, вся его кожа была испещрена татуировками. Главный жрец подошел к этому телу вплотную. Ритм песнопений ускорился. Жрец достал из складок своей одежды кинжал и занес его над лежащим перед ним телом. Все присутствующие замолчали.

От этого зрелища, похожего на кадр из какого-то фильма, и от осознания того, чтосейчас произойдет, я так сильно разволновалась, что мои нервы натянулись, как тугие струны. Я понимала, что жрец сейчас резко опустит кинжал, что он вот-вот с силой вонзит его в лежащее перед ним голое тело. Я вся сжалась и едва могла дышать. Широко открыв рот, я попыталась вдохнуть…

И вдруг на меня сзади кто-то набросился. Не успела я опомниться, как этот кто-то крепко обхватил меня одной рукой, а второй закрыл мне нос и рот платком. Когда я ощутила приятный запах, от которого, однако, чуть не задохнулась, я попыталась затаить дыхание, но было уже слишком поздно. Не имея возможности сопротивляться, я погрузилась в глубокую черную бездну…

* * *

Я помню, как открыла глаза, но ничего не увидела. Мне лишь мерещились какие-то видения несчастного прошлого, словно пытающиеся предупредить меня о чем-то таком, что ждет меня в расплывчатом будущем. Мне слышались незнакомые голоса, шептавшие слова, понять которые я не могла. Я ощущала болезненные уколы по всему телу, головокружение, тошноту и боль в голове. Больше ничего.

12 января

Я помню, любовь моя, что, когда я разомкнула веки, тусклый свет настольной лампы показался мне яркой вспышкой. Я попыталась приподняться, и у меня тут же возникло ощущение, что мой мозг разбух, как впитавшая воду губка, и уже не умещался внутри моей черепной коробки, что мои ноги и руки опухли и не хотят меня слушаться. Я, начав с потолка, стала поочередно рассматривать все то, что меня окружало, пытаясь понять, где же я сейчас нахожусь.

А находилась я в просторной и шикарно украшенной комнате с двумя балконами, снабженными великолепными дамасскими шторами горчичного цвета и огромными белыми дверьми со стеклами, закрытыми ставнями. Меблировка комнаты состояла из большого шкафа, стола, кровати (на которой я в данный момент лежала), двух небольших столиков, дивана и стоявшего напротив камина низкого стола с двумя небольшими креслами. Все это имело вид дорогостоящих предметов старины, наверняка причисляемых к эпохе какого-нибудь знаменитого английского или французского короля. По правде говоря, я не являюсь экспертом в области антиквариата и легко путаю стили времен Людовика XVI, Елизаветы I и других знаменитых монархов. А вот что я идентифицировала практически сразу – так это причудливые и дорогостоящие часы, которые были изготовлены в стиле «Ле Руа» в XVIII веке и теперь невозмутимо тикали, стоя на каминной плите. Ты уже, наверное, заметил, что я являюсь восторженной ценительницей коллекционных часов, удивительным образом сочетающих в себе красоту и техническое совершенство.

Так и не поняв, что это за комната и как я в ней оказалась, я положила свою измученную голову на подушку и, уставившись на украшенный гипсовой лепкой белый потолок, попыталась навести порядок в своих путаных воспоминаниях. Улочка в районе Оттакринг… Антикварный магазин «Маленькая музыкальная шкатулка»… Кали… Индуистский храм… Множество верующих… Пять жрецов… Человеческое жертвоприношение…

Мне нужно немедленно обо всем об этом сообщить! Если бы я смогла…

Я снова попыталась подняться, и на этот раз мне это удалось. Тогда я решила выпить немного воды из стоявшего на ночном столике графина, чтобы смочить ею ту мочалку, которая, как мне казалось, находилась у меня во рту и которая была ничем иным, как моим собственным языком, почему-то ставшим шершавым и сухим. Уже один глоток воды придал мне сил, и я – хотя и пошатываясь – встала с кровати и занялась поиском выхода из этой комнаты. Когда я покрутила ручки двух имеющихся в ней дверей, одна из них поддалась сразу – однако вела она, как оказалось, в ванную, – а вторая была заперта. Балконы находились на почти гладком – без больших выступов – фасаде на высоте третьего этажа и – насколько я смогла рассмотреть в ночном полумраке – выходили на просторный внутренний двор. Получалось, что убежать отсюда было не так-то просто. Я не смогла бы спуститься во двор по этому ровному фасаду, а тем более при такой плохой видимости.

Вернувшись в глубину своей «золотой клетки», я стала анализировать ситуацию, в которой очутилась. Я сидела под замком, моя верхняя одежда куда-то исчезла, а вместе с ней исчезли и мои инструменты, и мой пистолет. У меня не было возможности даже приблизительно оценить, как долго я здесь уже находилась, хотя мне и казалось, что я пролежала в забытье как минимум несколько часов. Данное жилище, конечно же, располагалось отнюдь не в каком-нибудь из незатейливых зданий района Оттакринг – а может, даже и не в Вене. Меня, по-видимому, похитили, однако я не могла позволить себе потерять самообладание – если, конечно, хотела выбраться из этой сложной ситуации. Мои богатые похитители – они ведь, судя по всему, были богаты – наверняка уже скоро появятся, а потому мне надлежало действовать очень быстро. Первое, что пришло мне в голову, – это попытаться отомкнуть дверной замок одной из моих шпилек для волос. Я подумала, что главное – выбраться из этой запертой комнаты, а затем уже я решу, что делать дальше. Однако осуществить этот свой план мне не удалось. Когда я начала искать шпильку у себя в волосах, вдруг скрипнула задвижка, повернулась дверная ручка, и… и через открывшуюся дверь вошел Карл.

– Ого! Не ожидал, что ты уже встала.

– Ты… – вот и все, что я смогла сказать в ответ, – отчасти потому, что я одновременно и оцепенела, и пришла в ярость, а отчасти потому, что мои голосовые связки, которые уже довольно долго бездействовали, не смогли больше ничего произнести.

– Я принес кофе и болеутоляющее средство. У тебя, наверное, болит голова. Это от хлороформа.

Вообще-то голова у меня не просто болела – она буквально раскалывалась. Однако я была настолько ошеломлена, что даже забыла об этой боли.

Карл закрыл за собой дверь. Затем он с невозмутимым видом – как будто мы с ним раньше договорились выпить кофе и поболтать о том о сем – подошел к стоявшему напротив камина низкому столу и поставил на него принесенный им поднос.

– Что это все означает? – спросила я, стараясь казаться спокойной.

Он несколько секунд молчал, сосредоточенно наливая кофе в чашку. Комната наполнилась приятным ароматом. Наконец – все еще стоя ко мне спиной – он сказал:

– У нас еще будет время на объяснения. А пока выпей вот это. У тебя кружится голова?

У меня вдруг возникло желание броситься к двери и попытаться отсюда убежать. Однако, подавив в себе этот инстинктивный порыв, я решила подчиниться здравому смыслу, который подсказывал мне, что из этого большого и незнакомого мне дома я далеко не убегу. И тут меня осенило: я вспомнила об одной важной детали. Пользуясь тем, что Карл все еще стоял ко мне спиной, тщательно размешивая болеутоляющее средство в стакане с водой, я осторожно приподняла подол своей юбки и – к своему облегчению – увидела, что на моей правой ляжке по-прежнему прикреплен к подвязке для чулок мой нож.

– Мне, пожалуйста, с сахаром. И с молоком, – попросила я, чтобы заставить Карла и дальше стоять ко мне спиной, а сама тем временем стала осторожно к нему подходить. – Твоя матушка знает об этом похищении?

– О моей матушке не переживай. Ей и в голову не придет, что тебя похитили. Она знает, что ты со мной, а потому она спокойна. Выпало очень много снега, и по дороге, ведущей в Брунштрих, проехать невозможно.

– Ты, я вижу, все хорошо продумал. А на основании чего я могу быть уверена, что ты не отравишь меня этими своими порошками?

– А зачем я стал бы тебя травить? Это всего лишь аспирин. Ты в настоящий момент гораздо полезнее для меня живая, чем мертвая…

Карл замолчал и напрягся, почувствовав, как в его поясницу уперлось острое лезвие ножа.

– Ну что ж, а теперь мы с тобой отсюда уйдем. Ты пойдешь впереди меня – будь уж так любезен, – насмешливо сказала я.

Карл начал оборачиваться, и я не смогла заставить его не делать этого. Полностью обернувшись, он быстрым движением бросил в меня чашку с кофе, которую держал в руке. Мне удалось увернуться, и я краем глаза увидела, как чашка со всем ее содержимым, меня даже не задев, грохнулась на лежащий на полу ковер. Карл, воспользовавшись тем, что я на мгновение отвлеклась, попытался отнять у меня нож. Мы в течение нескольких секунд боролись за нож, причем Карл порезал о лезвие свою ладонь, но это его не смутило. В конце концов он, пользуясь своим физическим преимуществом, так сильно завернул мне руку за спину, что я, не выдержав боли, выпустила нож.