Текст книги "Охота. Я и военные преступники"

Автор книги: Карла дель Понте

Соавторы: Чак Судетич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Мадам дель Понте: Господин президент, я просто хочу сообщить суду о том, что в эти выходные я получила информацию об угрозах в адрес свидетеля.

Судья Ори: Я не понимаю, каким образом…

Мадам дель Понте: Я не понимаю, почему я не могу проинформировать суд о фактах, имевших место в эти выходные, если они непосредственно связаны с данным судебным слушанием. Господин президент, если я не смогу вызвать свидетелей в суд, то буду вынуждена отозвать обвинение.

Судья Ори: Мадам прокурор, я полагаю, что в вашем желании проинформировать суд об угрозах в адрес свидетеля, нет ничего неуместного. Но в рамках вступительной речи, в которой вы должны в общих чертах обрисовать основные позиции обвинения, не вдаваясь в детали, мы не можем заниматься разбирательством данного вопроса, а также оценкой того, представляет ли он основания для сомнений. Минутку…

[Судьи судебной палаты совещаются.]

Судья Ори: Палата предлагает вам продолжать.

Мадам дель Понте: Палата уже обеспечила защиту более трети наших свидетелей. Я знаю, что вы понимаете и оцениваете те трудности, с какими сталкиваются свидетели, дающие показания против этих обвиняемых. Но, господин президент, я хочу сказать, что абсолютно уверена в том, что вы предпримете все необходимые меря для того, чтобы эти свидетели могли прибыть в Гаагу и в полной безопасности дать показания. Только тогда мы сможем услышать правду. Ваша честь, в преступлениях, совершенных обвиняемыми, нет ничего достойного и героического. В этих поступках нет ничего патриотического и добродетельного. Речь идет о кровавых, жестоких убийствах. Трое обвиняемых были бандитами в военной форме. Они могли распоряжаться судьбами людей, и это сыграло зловещую роль в жизни жертв этих преступлений.

Так начался суд. Я прекратила работать в трибунале раньше, чем судебная палата вынесла решение по этому делу.

Глава 12
Борьба с Белградом: 2004–2006 годы

Смерть судьи Мэя еще больше сгустила тучи, появившиеся после убийства Зорана Джинджича, над делом Милошевича. Летом накануне открытия процесса обвинение готовилось к перекрестному допросу свидетелей, вызванных в суд Милошевичем. (В первоначальном списке числилось 1400 человек, в том числе ученые и политики, военные и дипломаты из западных стран.) Другие следственные бригады прокурорской службы готовили последние обвинения, которые судебная палата могла выдвинуть до конца 2004 года (согласно стратегии завершения работы трибунала, разработанной Советом безопасности). Сейчас трудно говорить о том, какой ущерб стратегия завершения нанесла нашим усилиям по отправлению правосудия. Но с самого начала было ясно, что сроки, установленные Советом безопасности, пагубно сказались на работе трибунала. Не радовало меня и то, что сербы сформировали новое правительство меньшинства, которое способствовало сохранению социалистической партии Милошевича. Вернулся Коштуница. Он стал премьер-министром Сербии. Борис Тадич покинул министерство обороны и победил на президентских выборах в Сербии. Воинственные ультранационалисты – радикалы Шешеля – составляли треть в парламенте и не позволяли провести ни один закон, который мог бы рассматриваться как уступка Западу. Помню, как я говорила, что электорат Сербии – значительно сократившийся из-за эмиграции наиболее ярких и мотивированных представителей молодежи в 90-е годы и находящийся, по словам Джинджича, под сильнейшим влиянием коммунистов и националистов, – не способен измениться. У меня не было оснований полагать, что сотрудничество Белграда с трибуналом улучшится. Как можно было думать, что Сербия станет стабилизирующей силой на Балканах?

29 июня 2004 года я снова выступала перед Советом безопасности ООН. Со времени моего последнего выступления в декабре 2003 года ничто не изменилось к лучшему. Власти Государственного Союза Сербии и Черногории практически не сотрудничали с трибуналом. Страна под двойным названием превратилась в безопасное убежище по меньшей мере для 15 разыскиваемых, в том числе и для генерала Младича. К тому времени я относилась к Белграду с таким подозрением, что не спешила делиться с властями информацией. Когда я в последний раз сообщила о предполагаемом местонахождении человека, которого разыскивали в связи с резней в Сребренице, Белград сообщил, что политическая обстановка не позволяет совершить арест. А потом, по какому-то странному стечению обстоятельств, разыскиваемый исчез. В заключение своего выступления я сказала: «Убеждена, Совет понимает, что если подобная политика отказа от сотрудничества продолжится, под угрозой окажутся не только цели, сформулированные в стратегии завершения, но и позитивный исход работы всего трибунала в целом».

Президенту Совета безопасности потребовалось несколько недель для выпуска официального заявления, в котором снова не содержалось ничего, кроме требований. Сербию и Черногорию вновь призывали к сотрудничеству с трибуналом и к немедленному аресту Младича и Караджича. Заявление президента Совета было абсолютно беззубым. За несколько дней до моего выступления в Нью-Йорке сотрудник министерства иностранных дел в Белграде нанес нам очередное оскорбление. Во вторник 13 июля в 9–30 утра сотрудники трибунала вручили властям ордер на арест Горана Хаджича, президента самопровозглашенной республики, созданной Милошевичем и Югославской национальной армией в Хорватии в 1991 году. Трибунал обвинял Хаджича в преследовании и насилии в отношении хорватов и представителей других этнических групп на территории сербской республики в Хорватии. Сербские солдаты и члены полувоенных образований убили сотни гражданских лиц, в том числе женщин и стариков, десятки тысяч людей были вынуждены покинуть свои дома. Человек, поддерживавший идеи трибунала, следил за Хаджичем вплоть до вынесения обвинения. Хаджич жил в Нови-Саде. Этот город расположен на берегу Дуная, к северо-западу от Белграда. Хаджич в шортах и футболке работал в саду, когда у него зазвонил мобильный телефон. Это произошло через несколько часов после того, как в Белград был доставлен ордер на его арест. Звонок, поступивший из министерства иностранных дел, длился всего несколько секунд. Хаджич скрылся в доме и появился через несколько минут полностью одетым и с чемоданом. Он сел в машину и уехал. Наблюдатель сделал фотографии – на них Хаджич разговаривает по телефону, выходит из дома и уезжает. Мы предъявили эти фотографии международному сообществу, чтобы показать, что на самом деле делают белградские власти. В тот же день мы получили информацию о том, что генерал Ратко Младич живет близ сербского города Заечар, возле границы с Болгарией.

Давление со стороны США и Евросоюза, мой доклад Совету безопасности о постоянном отказе Белграда от сотрудничества, статьи иностранных журналистов, посвященные девятой годовщине резни в Сребренице, и скандальные фотографии бегства Хаджича подтолкнули премьер-министра Коштуницу изменить отношение к трибуналу. Следы Хаджича еще не остыли, когда Коштуница назначил ответственным за отношения с трибуналом Небойшу Вуйовича. Затем премьер отправил Вуйовича сообщить нам, что Белград очень серьезно относится к исполнению своих обязательств. Вуйович отказался войти в здание трибунала через парадный вход. Его незамеченным провели в мой кабинет. Наш разговор шел за большим столом. Вуйович сообщил, что отношения с трибуналом – главный приоритет международной политики Белграда. От этого, по его словам, зависело будущее Сербии. Характер сотрудничества с трибуналом определял, будет ли Сербия принята в Евросоюз и сможет ли рассчитывать на военное сотрудничество с НАТО. Вуйович сказал, что Сербия хочет как можно быстрее и рациональнее решить все проблемы, связанные с трибуналом. Все это мы слышали и 14 месяцев назад.

Потом Вуйович произнес речь, которую мы с моими помощниками впоследствии прозвали «медведь в лесу»: именно такую аналогию наш гость использовал при рассказе о том, как Сербия выявляет менее значимых разыскиваемых, убеждает их сдаться добровольно и, таким образом, способствует изоляции и задержанию Младича. Арест «медведя в лесу» – дело двух-трех месяцев. Гражданские и военные службы безопасности Белграда, по словам Вуйовича, активно сотрудничают с иностранными разведками, занимающимися поисками Младича. Но представитель Белграда предупредил нас, что других обвиняемых, в том числе Горана Хаджича и четырех генералов полиции и армии, которых трибунал разыскивал по обвинению в участии в этнических чистках в Косово, Сретена Лукича, Владимира Лазаревича, Властимира Джорджевича и Небойшу Павковича, нужно судить в Сербии. Только после этого можно говорить о передаче этих лиц Гааге. Вуйович сказал, что влиятельные члены сербского общества, в том числе и глава сербской православной церкви, Святейший Патриарх Павел, сделали Младичу «абсолютно ясное предложение». Вуйович заявил, что за неделю до его визита в стране началась широкая кампания по убеждению сербского народа в том, что сотрудничество с трибуналом необходимо. В этой кампании активно участвовало национальное телевидение. Затем Вуйович добавил: «Мы понимаем, что произошло в Сребренице, и хотим положить конец разногласиям… Мы считаем, что интересы прокурорской службы и нашего государства совпадают: мы хотим войти в Евросоюз, а вы – завершить работу трибунала… Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам, если вы поможете нам». При этой встрече присутствовал представитель Соединенных Штатов, который фиксировал все сказанное посланцем Белграда.

Я тогда подумала, что либо все то, что сербы выслушивали в течение почти десяти лет, наконец-то дошло до Коштуницы, либо Коштуница решил предложить что-то американцам, которые могут помочь ему построить грандиозную muro di gomma. Я затронула неприятный вопрос – бегство Горана Хаджича. «Мы знали, где он находился, – сказала я. – Обвинение хранилось в тайне. Но информация все же просочилась в СМИ». Вуйович сказал, что Коштуница не имел никакого отношения ни к бегству Хаджича, ни к утечке. Он заявил, что обвинение поступило в самый неподходящий момент – именно тогда, когда Белград начал проводить новую стратегию.

Я скептически отнеслась к способности Белграда провести суды над теми, кто обвиняется в совершении военных преступлений. Сербская система правосудия в тот момент представляла нечто вроде виртуальной реальности. Все ключевые посты по-прежнему занимали назначенцы Милошевича и его сторонники. Но я знала, что США предоставляют сербскому правительству значительную техническую помощь по созданию местной судебной палаты по расследованию военных преступлений. Вскоре Белград должен был получить финансовую помощь для защиты важных свидетелей. Я предложила изучить эффективность сложившейся юридической системы с помощью запроса к судебной палате трибунала о передаче под юрисдикцию Белграда одного относительно несложного дела. Конечно, речь не шла о деле Хаджича или одного из четырех генералов, обвиняемых в этнических чистках в Косово. «Вы должны отдать мне Хаджича и Младича, – заявила я. – А позже и тех генералов, о которых мы говорили… Хаджича вы должны арестовать на этой неделе, а Младича на следующей».

Мне в очередной раз рассказали о том, что у Младича «есть целая охранная сеть, связанная с военными. Эти люди предпочтут убить генерала, чем выдать его трибуналу». Я тут же переключилась на генерала Кргу, начальника генерального штаба югославской армии, недавно переименованной в армию Сербии и Черногории. Вместе со ставленником Коштуницы и ангелом-хранителем Младича, генералом Ако Томичем, генерал Крга несколько месяцев тому назад уверял меня, что армия не охраняет Младича. «Вам может помочь генерал Крга, – саркастически заметила я, постаравшись сделать свое замечание максимально ядовитым. – В мае 2003 года я передала Белграду информацию о местонахождении Младича… и знаю, что она тут же стала ему известна Младичу». После беседы Вуйович и представитель США вышли из здания трибунала через черный ход абсолютно незамеченными.

Мы ждали. Телефоны звонили, но известий об арестах Ратко Младича, Горана Хаджича или кого-то из тех, кто скрывался в Сербии, так и не поступило. Прошло девять дней, и судебная палата объявила свое решение по запросу об освобождении до суда двух обвиняемых, которые, согласно обвинительным заключениям, активнейшим образом участвовали в развязанной Милошевичем кампании по захвату территории Хорватии и Боснии и Герцеговины. Речь шла об Йовице Станишиче и Френки Симатовиче, руководителях полувоенного подразделения сербской службы безопасности «красные береты». Члены этого подразделения были причастны к военным преступлениям, а также к убийству Зорана Джинджича в 2003 году. Через несколько дней после убийства Джинджича Станишич и Симатович были арестованы местной полицией. Но белградские власти так боялись этих людей, что министр внутренних дел Душан Михайлович и министр иностранных дел Горан Свиланович буквально умоляли меня составить обвинительное заключение против них, чтобы Белград мог передать их Гааге. Теперь прокурорской службе приходилось прикладывать массу усилий к тому, чтобы Станишич и Симатович остались за решеткой. Новое белградское правительство, то же самое, которое только что осыпало нас признаниями в любви, рассказывало о «медведях в лесах» и не могло никого арестовать, тут же предоставило письменные гарантии того, что при необходимости немедленно повторно арестует Станишича и Симатовича и вернет их в Гаагу.

Обвинение полагало, что условное освобождение применимо только к тем обвиняемым, которые сдались добровольно, согласились дать показания нашим следователям и прокурорам и проявили готовность сотрудничать с обвинением. По нашим данным, Станишич и Симатович добровольно не сдавались. Они согласились приехать в Гаагу, но лишь для того, чтобы вырваться из весьма неприглядных сербских тюрем, в сравнении с которыми тюрьма Схевенинген – настоящий пятизвездочный отель. Эти люди могли дать полезные показания практически по всем делам, рассматриваемым трибуналом по бывшей Югославии, но вместо этого предпочли молчать. Обвинение утверждало, что, поскольку Станишичу и Симатовичу угрожало пожизненное заключение, по окончании срока условного освобождения они могут сбежать, как Хаджич. Кроме того, находясь на свободе, обвиняемые могли использовать свои связи в полиции и преступном мире для запугивания свидетелей и членов их семей. В обращении к судебной палате один из следователей обвинения заявил, что множество потенциальных свидетелей по делам против Станишича, Симатовича и Милошевича уже отказались давать показания из страха за свою безопасность: «Они ясно дали нам понять, что, пока эти люди находятся на свободе, общение с нами для них небезопасно». Один из потенциальных свидетелей сообщил следователю, что был «красным беретом». По его мнению, Станишич и Симатович были «самыми влиятельными людьми страны и… [мне] не хотелось бы беспокоить их, поскольку это могло бы иметь [для меня] самые печальные последствия».

Требования секретности не позволяют мне рассказать о рекомендациях, полученных судебной палатой, в поддержку условного освобождения Станишича и Симатовича. Секретность не позволяет назвать и организации, которые давали подобные рекомендации. В конце концов, судебная палата сочла, что на свободе обвиняемые не будут представлять опасности для жертв или свидетелей. Данное решение основывалось и на «личных гарантиях», данных Станишичем и Симатовичем, и на том факте, что судьи предписали обвиняемым не вступать в контакты с жертвами и свидетелями.

Станишич и Симатович немедленно вернулись в Белград. Хочу еще раз подчеркнуть, что прокурорская служба не уполномочена выполнять полицейские функции. Доказать запугивание свидетелей очень сложно, даже если прокурор располагает средствами для расследования данного обвинения. К сожалению, я не имею права обсуждать прямые жалобы, получаемые нами от потенциальных свидетелей, которые могли вполне реально почувствовать, что в сербских лесах появилось еще два «медведя». Но могу сказать, что спустя несколько месяцев после принятия судебной палатой решения об условном освобождении, один западный дипломат, который внимательно следил за политической обстановкой в Сербии и за состоянием сотрудничества этой страны с трибуналом, сообщил мне о своих подозрениях: он считал, что Станишич активно способствует тому, чтобы Младич оставался на свободе. По словам того же дипломата, правительство Коштуницы горько сожалеет о решении освободить этих людей.

31 августа 2004 года в зале № 1 возобновилось слушание дела Милошевича. Милошевич начал предъявлять аргументы защиты. Он решил защищать себя сам, не прибегая к услугам адвокатов. Это позволило ему затрагивать политические вопросы, произносить пламенные речи, апеллируя к своим сторонникам в Сербии и во всем мире. Милошевич по-своему истолковывал все произошедшее в Югославии:

Есть один фундаментальный исторический факт, из которого следует исходить, чтобы понять обсуждаемые события, и из которого проистекло все, что происходило на территории Югославии с 1991 года по сей день. Это насильственное разрушение европейского государства, Югославии, которая возникла из государственности Сербии, единственной союзницы демократического мира в этом регионе на протяжении последних двух столетий.

Милошевич считал Сербию жертвой и только жертвой. Он заявил, что Германия, Ватикан, США и государства-члены Евросоюза организовали заговор для уничтожения Югославии. Он утверждал, что в 1991 году сербы в Хорватии столкнулись с явной угрозой геноцида. Милошевич описал военный парад, состоявшийся в Загребе 28 мая 1991 года. На этом параде Туджман появился в военной форме, достойной Тито. Все солдаты, принимавшие участие в церемонии были вооружены автоматами, предположительно поставленными в Хорватию из Германии. Разумеется, Милошевич и словом не обмолвился о том, что накануне парада дважды встречался с Туджманом, чтобы обсудить раздел Боснии и Герцеговины.

Затем он охарактеризовал войну в Боснии и Герцеговине как религиозную – по его словам, это была борьба страдающего христианства против воинственного ислама. Он снова заявил, что трибунал по Югославии – незаконный институт. Ту же точку зрения он отстаивал в течение последующих двух лет. Все это время Милошевич сосредоточивался на исторических темах, связанных с Косово, но не с Боснией и Герцеговиной и Хорватией. Надо признать, что через два дня после произнесения Милошевичем вступительной речи судебная палата попыталась назначить ему адвоката. Но эта попытка провалилась, после того как Милошевич и большая часть его свидетелей отказались сотрудничать с адвокатами, предложенными судебной палатой, Стивеном Кеем и Джиллиан Хиггинс. Эти британские юристы сотрудничали с трибуналом с самого начала его работы. Милошевич подал апелляцию на действия судебной палаты, и решение было отменено. Судьи оказались в ужасном положении: время, отведенное на выступления защиты, шло, а Милошевич не представлял никаких контраргументов по основным обвинительным заключениям – о преступлениях, совершенных на территории Боснии и Герцеговины и в Хорватии. Я считала, что подобная немыслимая ситуация никогда не возникла бы, если бы судебная палата вынудила Милошевича с самого начала процесса пригласить адвоката.

В начале октября мне пришлось вернуться в Белград, чтобы подготовить очередной доклад Совету безопасности ООН по сотрудничеству Сербии и Черногории с Международным трибуналом. Мы, не афишируя своего решения, свернули охоту за Младичем, хотя всего несколькими неделями ранее Белград сообщил нам, что гражданская и военная разведка совместно с представителями дружественных правительств организовали специальную следственную бригаду, единственной задачей которой является арест Младича. Нам говорили, что жена Младича и его сын Дарко находятся под постоянным наблюдением. Нам говорили, что в домах Младича в Белграде и в деревне Златибор близ границы с Боснией были проведены обыски, которые не принесли никаких результатов. (Насколько я помню, именно в то время до нас дошла информация о том, что Младич начал разводить пчел и поселился близ города Валево в коттедже, принадлежащем армии. Так что «медведь» действительно находился в лесу…)

1 октября я встретилась с Коштуницей. Он сразу же признал очевидное: даже если Сербии каким-то образом удастся задержать около двадцати обвиняемых, проживающих на территории страны и в сербской части Боснии и Герцеговины, оценить степень сотрудничества Белграда с трибуналом можно будет только после ареста Ратко Младича. (Другой обвиняемый, Караджич, считался проблемой Республики Сербской и НАТО.) Коштуница, как и Вуйович пятью месяцами раньше, заверил меня в том, что Сербия и дружественные ей страны делают все, что в их силах, чтобы обнаружить Младича и других обвиняемых, за исключением четырех генералов, обвиняемых в этнических чистках в Косово. Он объяснил, что арестовать генералов весьма затруднительно в связи с вопросом о будущем статусе Косово. «Эту задачу может выполнить сербский суд, – настаивал Коштуница. – Правительство вполне осознает необходимость сотрудничества, но в то же время отвечает и за политическую обстановку в стране».

Я поблагодарила Коштуницу. Наконец-то он подтвердил, что Сербия должна сотрудничать с трибуналом. Однако я напомнила о том, что за несколько месяцев не было произведено ни одного ареста, хотя трибунал и другие стороны предоставляли Белграду информацию о местонахождении разыскиваемых. «Я понимаю трудности вашей страны, – сказала я. – Но мне нужны результаты. Только тогда я смогу доложить Совету безопасности о том, что Сербия в полной мере сотрудничает с трибуналом». Я сообщила Коштунице о том, что из разведывательных источников мы получили информацию о местонахождении Младича. По нашей информации, он жил в городе Опленац, южнее Белграда, а сейчас находится под наблюдением в военном комплексе в сербской столице. Я также сказала и о том, что в этих сведениях есть одна тревожная деталь: сербские власти сознательно воздерживаются от ареста Младича, поскольку Белград собирается в обмен на это потребовать от международного сообщества гарантий сохранения Косово в составе Сербии.

Коштуница фыркнул.

Я обратилась к нему с просьбой прекратить выплачивать Младичу военную пенсию. Коштуница связался со своим советником, и тот немедленно ответил, что по местным законам лишить генерала пенсии невозможно. Подобный ответ показался мне абсурдным. (Представьте ситуацию, при которой человек, обвиненный в массовых убийствах, живет на свободе и получает пенсию. А теперь представьте правительство, которое утверждает, что не может заморозить счет обвиняемого или лишить его пенсии, пока он не сдастся. А теперь представьте правительство, которое не арестовывает человека, обвиненного в массовых убийствах, а лишь вежливо просит, чтобы он сдался добровольно. Вот с такой извращенной картиной мира мы должны были, по мнению Коштуницы, смириться.) Я спросила сербского премьера, что произойдет, если политика правительства по убеждению обвиняемых сдаться добровольно не принесет плодов. Не получив удовлетворительного ответа, я потребовала немедленного ареста и выдачи обвиняемого. Я сказала, что не собираюсь вечно ждать, пока сербские власти убедят его сдаться добровольно.

После этого я бросила Коштунице кость: сказала, что прокурорская служба готовится сотрудничать с сербскими прокурорами и готова передать ряд дел Белграду. Коштуница ответил, что, несмотря на слухи и обещания, трибунал до сих пор не осудил никого из руководителей албанской милиции, которые так терзали сербов в Косово. Я ответила, что прокурорская служба к концу года подготовит обвинительное заключение против высокопоставленного командира милиции косовских албанцев Армии освобождения Косово. И это при том, что ни Сербия, ни международные организации в Косово не оказывают нам ни малейшей помощи! Я сообщила также о том, что министр юстиции Владан Батич предоставил прокурорской службе горы документов о проведенных расследованиях по преступлениям, совершенным АОК, но эти документы оказались для нас практически бесполезными.

10 октября трибуналу повезло. Следственная бригада прокурорской службы получила информацию о местонахождении Любиши Беары, бывшего подчиненного Ратко Младича в армии боснийских сербов. Беару мы разыскивали по обвинениям в геноциде, убийствах и других преступлениях, связанных с этническими чистками в зоне безопасности Сребреница и последующем убийстве около 8 тысяч мусульманских мужчин и мальчиков. Беара жил совсем рядом с Белградом. Мы немедленно проинформировали сербские власти о том, что если после афронта с Хаджичем они действительно хотят продемонстрировать готовность сотрудничать с трибуналом, необходимо окружить дом Беары, арестовать его и сразу же отправить в Гаагу. Эту же информацию мы передали и в Соединенные Штаты. У Беары не было другого выхода. Он мог только сдаться. Но белградское правительство все еще делало вид, что он сдался добровольно. На частном самолете Беара в сопровождении министра юстиции прибыл из Белграда в Роттердам. Министр попросил, чтобы я встретилась с ним в аэропорте. Самолет прилетел около 11 часов вечера. Я рассчитывала получить какую-то важную, конфиденциальную информацию, новости о произведенных арестах. Но оказалось, что министр вызвал меня только для того, чтобы я увидела, как он сердечно прощается с человеком, которого обвиняли в организации убийств в Сребренице. Они обнялись и расцеловались по балканскому обычаю, а затем охранники надели на Беару наручники и отправили его в тюрьму Схевенинген. Было совершенно ясно, что он получил весомое вознаграждение за готовность сдаться трибуналу. Я так и не узнала, что именно предложили ему сербские власти. До нас доходили слухи о том, что Белград сулил обвиняемым трибуналом солидные суммы и даже новые автомобили. Но сейчас эта стратегия была нужна трибуналу, как воздух. Суды могли продолжаться годами, а конец 2008 года неуклонно приближался.

Через месяц после ареста Беары я подумала, что стратегия «добровольной сдачи» может принести нам и самого медведя. В ВИП-зале цюрихского аэропорта я встретилась с Душаном Михайловичем и Наташей Кандич. Михайлович сообщил, что ему удалось связаться с кем-то из охраны Младича. Имя своего информатора Михайлович не назвал. Информатор сообщил, что Младич готов сдаться властям в Боснии, Сербии или Греции, но только при условии, что его семья получит финансовую поддержку, и что ему самому будет позволено отбывать срок в России. Принять такое заявление на веру я не могла. «Мне нужны доказательства, что это сообщение действительно исходит от Младича, – настаивала я. – Предоставьте мне недавно сделанные фотографии и образец его почерка». Если на это потребуются средства, проблем не возникнет. США или другие страны помогут нам собрать деньги. С отбыванием срока в России было сложнее. Мне нужно было побеседовать с президентом трибунала и выяснить, готова ли Москва, у которой нет двустороннего соглашения с трибуналом и которая, как и Ватикан, весьма неохотно отвечает на наши письма и запросы о помощи, выполнить данное условие. Впрочем, встреча в Цюрихе ничего не дала. Прошло несколько недель. Я поняла, что новая политика в отношении трибунала, о которой в июле говорил посланец Коштуницы Вуйович, а в октябре и сам сербский премьер, в действительности оказалась всего лишь очередной muro di gomma.

После встречи с Михайловичем я вылетела из Цюриха в США Выступая перед Советом безопасности, я снова заявила о нежелании Сербии эффективно сотрудничать с трибуналом. На территории этой страны продолжали скрываться около двадцати разыскиваемых, в том числе Караджич, Младич, четыре генерала, которых обвиняли в этнических чистках в Косово в 1999 году, и другие обвиняемые, совершившие различные преступления и причастные к резне в Сребренице. Я подчеркнула, что трибунал не может выполнить задачи, поставленные перед ним Советом безопасности, если эти люди не будут переданы в Гаагу. Крайне важно было провести аресты как можно быстрее, чтобы иметь возможность объединить дела ряда обвиняемых в одних и тех же преступлениях в единый процесс, например, объединить всех причастных к резне в Сребренице. Это позволило бы не дублировать судопроизводство и не тратить драгоценное время и силы даром. «Премьер-министр Коштуница ясно дал понять, что не собирается арестовывать разыскиваемых, а всего лишь попытается убедить их сдаться добровольно, – сказала я. – Сербское правительство сознательно уклоняется от своих международных обязательств… В целом можно сказать, что отказ Белграда от сотрудничества остается основным и наиболее значительным препятствием, с которым столкнулся трибунал в деле реализации стратегии завершения работы».

Через несколько недель мы получили информацию о том, что Ратко Младич находится в Боснии и Герцеговине, то есть на территории, контролируемой миротворцами НАТО. Наш информатор сообщил, что видел его неподалеку от его родной деревни Калиновик на службе в местной церкви. Это уединенный регион, со всех сторон окруженный горами. Мы сразу же сообщили об этом в НАТО и стали ждать, что произойдет дальше. Из НАТО нам ответили, что никаких действий предпринять не удается. Полученная информация очень скудна. Добраться в обозначенный регион на машинах слишком трудно, а использование вертолетов в этом случае неэффективно.

Не знаю, что именно заставило Белград в конце 2004 – начале 2005 годов усилить давление на обвиняемых с целью убедить их сдаться добровольно. Возможно, сотрудничество активизировалось, потому что ряд видных деятелей сербской православной церкви начали жаловаться на то, что их паства впадает в нищету из-за того, что несколько упрямцев отказываются сдаться трибуналу. Возможно, в правительственных кругах распространились слухи о том, что США готовы щедро заплатить за информацию, которая привела бы к аресту обвиняемых (точно так же медицинская лаборатория в Локарно была готова платить моим братьям и мне за ядовитых змей, которых мы ловили). Кроме того, в страну из-за границы вернулось множество богатых сербов. Вполне возможно, что они, за закрытыми дверями, потребовали, чтобы сербское правительство нормализовало отношения страны с Европой и Соединенными Штатами. Может быть, свою роль сыграло участие стран-доноров, что и позволило правительству предложить разыскиваемым более благоприятные условия добровольной сдачи. (Один из белградских министров говорил нам, что из государственного бюджета на эти цели средства не выделялись, хотя согласно закону подобные расходы и предусматривались. Эти слова заставили меня задуматься: откуда же поступали деньги?) Возможно, Коштуница наконец-то понял, что его политика ведет к дипломатической изоляции Сербии. В конце 2004 года он подвергался жесткой критике со стороны США и Евросоюза. Вскоре это почувствовал весь мир. 13 января 2005 года, когда сербы отмечали свой Новый год, Госдепартамент США почти за два месяца до назначенного срока сообщил, что не подтвердит выполнение Сербией условий, необходимых для выделения Конгрессом финансовой помощи. 14 января американский посол в Сербии и Черногории, Майкл Полт, заявил, что Вашингтон сокращает объем материальной помощи стране и отзывает технических советников. 25 января комиссар по расширению Евросоюза, Олли Ренн, заявил, что нежелание Белграда сотрудничать с трибуналом мешает интеграции Сербии в Евросоюз.