Текст книги "Охота. Я и военные преступники"

Автор книги: Карла дель Понте

Соавторы: Чак Судетич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Джинджич сразу же сообщил мне, что у него есть обвиняемый, готовый сдаться. Это был Милорад Стакич, бывший мэр боснийского города Приедор. Впоследствии трибунал признал его виновным в убийствах и преследованиях и приговорил к 40 годам заключения. Джинджич сказал, что сербские власти передадут его силам НАТО в Боснии и Герцеговине, а НАТО организует пересылку в Гаагу.

А потом меня ждала прекрасная новость. «Мы готовы арестовать Милошевича, – сказал Джинджич, – не только за экономические, но и за военные преступления. После ультиматума США у нас возникли проблемы. Не хочется, чтобы все выглядело так, словно мы уступаем давлению американцев. Поэтому будет лучше арестовать Милошевича в первую неделю апреля, а не до 31 марта. Он сам и его союзники у нас в руках. Если после выборов в Черногории федеральное правительство откажется принять закон о сотрудничестве, мы станем действовать на уровне Республики Сербия. Коштуница будет против…».

Я напомнила Джинджичу что важен не только Милошевич, но и Младич, и Караджич, и другие обвиняемые. «Франция и США вам помогут», – сказала я.

Джинджич ответил, что пока подобные аресты затруднительны. Младич все еще занимает высокое положение в югославской армии и, как и 1800 офицеров, которые служили в боснийской сербской армии, все еще получает жалованье. Начальник штаба югославской армии, генерал Небойша Павкович, согласился положить этому конец лишь в последней декаде мая. Республика Сербия и югославская армия согласовали свои действия, но федеральное правительство наверняка будет выступать против. Младич – не просто офицер, он находится под серьезной охраной. У него более двадцати телохранителей. «Кроме того, – добавил Джинджич, – мы уже неделю не видели Младича. Но его дело скоро решится. Мы арестуем его и передадим в руки миротворческого контингента НАТО в Боснии. Коштуница не должен об этом знать: ему и так не нравится то, что Благое Симич сдался добровольно. Он был лично знаком с Симичем».

– Караджич скрывается в Белграде, – сказала я. – Я знаю, что он обращался к Коштунице с просьбой о помощи и защите, но Коштуница отказал.

– По-видимому, Коштуница не знает, что Караджич находится в Белграде, – ответил Джнджич.

Я не отступала и спросила, может ли он арестовать трех сербов, которых обвиняют в военных преступлениях, совершенных во время захвата Вуковара в 1991.[16]16
  В «вуковарскую тройку» входили Веселин Шливанчанин, Миле Мркшич и Мирослав Радич. Все они являлись офицерами Югославской народной армии.


[Закрыть]

– Я готова помочь вам в расследовании финансовых преступлений, – сказала я. – Обещаю, что дам вам доступ к моим файлам. Мы только что нашли 14 миллионов долларов в Сингапуре. Но сотрудничество – это дорога с двусторонним движением.

– Один из этих троих, – ответил Джинджич, – уже в отставке, и начать можно с него. Двое других по-прежнему служат в югославской армии. Мы должны сначала решить вопрос с армией, и лишь затем начинать следствие. В данный момент они находится под защитой.

Джинджич рассказал, что обстановка в Белграде очень сложная. В Македонии, Косово и на юге Сербии начались албанские волнения, и это весьма осложняет возможность обсуждения военных преступлений в армии.

Затем Джинджич назвал имена тех, кого вместе с Милошевичем обвиняли в военных преступлениях, связанных с этническими чистками в Косово. Он упомянул имя бывшего президента Сербии Милана Милутиновича и бывшего премьера Николы Шайновича. «Милутинович почти готов сдаться. А вот с Шайновичем сложнее. У Милошевича он отвечал за всю логистику и финансы в Хорватии и Боснии, решал все оперативные вопросы. Он – именно тот, кто вам нужен. Шайнович был Эйхманом[17]17
  К. А. Эйхман (Eichmann), сотрудник гестапо. Возглавлял отдел по разработке и реализации планов физического уничтожения еврейского населения Европы, непосредственно руководил организацией транспортировки евреев в концлагеря. В 1960 г. схвачен агентами израильской разведки в Аргентине и приговорён к смертной казни. – Прим. ред.


[Закрыть] Милошевича, и в Сербии популярностью не пользуется. Но все же момент сейчас очень деликатный…».

После прогулки по аэропорту Схипхол Джинджич вылетел в Вашингтон. С января 2001 года крупнейшие мировые державы требовали, чтобы Белград в полной мере сотрудничал с Международным трибуналом. Впрочем, результаты оставались весьма скромными. Джинджич знал, что его стране не удастся убедить Вашингтон выполнить свои обязательства. Генерала Пауэлла его слова не убедили. Благодаря серьезным усилиям Нины Банг Дженсен и ее помощников по Коалиции за международное правосудие, Стефании Фриз и Эдгара Чена, Конгресс США потребовал, чтобы Белград конкретными действиями подтвердил свою готовность сотрудничать с трибуналом. Только после этого США соглашались выделить Югославии финансовую помощь. Решение о «сертификации» – то есть определение Госдепартаментом США того, выполняет ли страна условия, необходимые для получения финансовой помощи, – должно было приниматься 31 марта. Соединенные Штаты потребовали задержания Слободана Милошевича, ареста и передачи хотя бы одного обвиняемого в Гаагу до 31 марта, обеспечения доступа к архивам и принятия закона, регулирующего условия сотрудничества с трибуналом. Всего было выдвинуто одиннадцать условий, ни одно из которых не порадовало Джинджича.

Накануне решения о «сертификации» я отправила Жориса в Вашингтон, чтобы он установил контакты с сотрудниками новой республиканской администрации, а также с членами Конгресса и другими политиками. В Вашингтоне Жорис ясно дал понять, что я, разумеется, ни в коей мере не хочу вмешиваться в процесс принятия решений, который является делом исключительно администрации и Конгресса. Но во время своих встреч с видными чиновниками Госдепартамента, Совета национальной безопасности, министерства обороны, а также Сената и Палаты представителей Жорис подчеркнул ряд очень важных моментов. Он сообщил о внушающих оптимизм сигналах от правительства Югославии, в том числе о передаче трибуналу Стакича и об обещаниях возможного задержания еще одного обвиняемого до принятия закона о сотрудничестве. Кроме того, трибунал получил разрешение открыть свой офис в Белграде.

Но все же нужно было соблюдать осторожность. «Югославия не демонстрирует наличия сознательной и твердой политики сотрудничества с трибуналом, – снова и снова повторял чиновникам и конгрессменам Жорис. – Складывается впечатление, что каждый шаг сотрудничества следует согласовывать с Белградом, словно мы на базаре». Он объяснял, что сербы обещают сотрудничать с трибуналом в обмен на обещания расследовать преступления албанцев в Косово или возобновить расследование бомбардировок НАТО. «Международное сообщество не должно поддаваться на блеф сербских лидеров», – предостерегал Жорис, иначе Милошевич никогда не предстанет перед судом, Младич будет и дальше получать жалованье от югославской армии, Караджич останется на свободе, а работа трибунала превратится в фарс. «Все позитивные Шаги, если они вообще были, сделаны благодаря выдвинутым США условиям, – говорил Жорис. – Без постоянного давления извне правительство Федеративной Республики Югославия будет и дальше затягивать решение этих вопросов».

«Серьезное препятствие на пути сотрудничества – Коштуница, – продолжал Жорис. – Он отрицательно отнесся к сообщению об аресте Стакича и оказывает негативное влияние на обсуждение закона о сотрудничестве в парламенте… Сотрудничество с трибуналом не должно быть предметом переговоров, а условия такого сотрудничества не могут определяться в зависимости от желания правительства Федеративной Республики Югославия». Жорис напомнил американцам о том, что в июне должна состояться конференция стран-доноров, на которой США и странам Евросоюза предстоит определить объем экономической помощи Югославии: «Если Соединенные Штаты будут придерживаться твердой позиции, то и позиция Евросоюза по этому вопросу укрепится». Он сообщил мне, что чиновники из администрации Буша подтвердили свою готовность способствовать работе трибунала и подчеркнули, что США продолжают настаивать на том, что экономическая помощь ФРЮ (в том числе и та, обсуждение которой предполагается на конференции стран-доноров в июне), будет оказана лишь при условии полного сотрудничества с трибуналом.

Во вторник, 29 марта, я находилась в Македонии. Заканчивалась еще одна четырехдневная поездка по Балканам. Джинджич позвонил на мобильный и сказал, что отправил ко мне с важным сообщением своего советника, Владимира Поповича, которого все называли просто «Беба». Попович прибыл тем же вечером. Мы встретились в отеле «Александер Палас» в Скопье. Сообщение было коротким и действительно очень важным. Всего несколькими неделями раньше Сербия предъявила Милошевичу обвинение в коррупции и злоупотреблении властью. Однако мировой судья уже определил, что собрано достаточно доказательств вины для того, чтобы назначить слушание. «Милошевич не выполнил требований судьи, – сообщил мне Попович. – Он будет арестован… Операция назначена на завтра». Посланец Джинджича улетел в Белград в тот же день. Ни ужина. Ни кофе. Ни сигарет. Никакой muro di gomma.

«Наконец-то», – подумала я.

На следующий день, в четверг, 30 марта, сербские полицейские окружили виллу в Дединье, где жили Милошевич и члены его семьи. Виллу день и ночь охраняли личные телохранители Милошевича. Короткая перестрелка, потом выстрелы стихли. Началась осада. Позже Джинджич рассказывал мне, что Коштуница отлично знал о планируемой операции, но предпочел отправиться на саммит в Женеву. В Женеве Жак Ширак спросил у него, арестован ли Милошевич. Коштуница опроверг эти предположения. Вернувшись в Белград в субботу вечером, он попытался вмешаться, но потом согласился на арест Милошевича в обмен на обещания не передавать обвиняемого в Гаагу. Со своей стороны Милошевич выдвинул то же условие. В 4.45 утра 1 апреля 2001 года он переступил порог центральной тюрьмы Белграда в сопровождении солдат сербского спецназа. Джинджичу пришлось согласиться с требованием Милошевича не передавать его в руки Международного трибунала. Но очень скоро он заверил меня, что это соглашение, которое помогло положить конец осаде виллы, не будет иметь никакого значения. Обман продолжался. Милошевич оказался в тюремной Камере. Джинджич сдержал обещание арестовать его. Сербия отнеслась к известию об аресте спокойно. Лишь ряд военных демонстрировали свою верность бывшему главе государства. Остальное население вздохнуло с облегчением. Это убедило американцев и европейцев в том, что следующий шаг – передача Милошевича в Гаагу – не дестабилизирует политическую обстановку в стране. Тем не менее, Коштуница и его сторонники обвинили меня в том, что я препятствую «процессу демократизации» в Сербии.

Добиться передачи Милошевича в Гаагу оказалось не проще, чем добиться его ареста. Мы беспокоились о том, что после того, как он окажется за решеткой, международная поддержка работы трибунала ослабеет. США вознаградили Белград за арест Милошевича, но Коштуница и другие сербские политики все еще затягивали решение вопроса о сотрудничестве с трибуналом. Политическая обстановка в Сербии была очень нестабильной. Черногория требовала независимости. В руководстве полиции и армии, а также среди преступного мира Сербии оставалось огромное количество сторонников Милошевича. Было неясно, как долго сербские власти смогут держать Милошевича в заключении, и когда состоится суд. Я опасалась, что этот процесс может затянуться на два года, а у трибунала не было времени на ожидание.

Руководитель Секретариата трибунала Ханс Хольтхейс отправился в Белград, чтобы представить властям страны обвинительное заключение и другие документы по Милошевичу и добиться его выдачи. Эти усилия ни к чему не привели. Милошевич отказался принять документы и сдаться трибуналу. Мы поняли, что нужно оказать международное давление, чтобы Белград выдал преступника. В то же время я приказала своим сотрудникам готовить обвинения по Хорватии и Боснии и Герцеговине. Эти документы должны были быть готовы до передачи Милошевича. Я сообщила своей службе о том, что он пробудет здесь до конца этого года; не помню, почему назвала именно такой срок. Все обвинительные заключения должны были быть готовы к концу сентября 2001 года. На дворе стоял апрель. У нас оставалось пять месяцев.

В Белграде открылось новое представительство трибунала. Наш офис располагался прямо напротив резиденции начальника генерального штата югославской армии, генерала Павковича, одного из основных подозреваемых. Теперь наши следователи получили возможность работать в Сербии. Но сторонники Коштуницы и политики правого толка, засевшие в Народном собрании Югославии и сербском парламенте, всячески препятствовали принятию закона о сотрудничестве, разрешающем выдачу подозреваемых и доступ к архивным документам, в том числе к протоколам и расшифровкам стенограмм заседаний правительства, само существование которых было тайной. Соединенные Штаты заявили, что не примут участия в июньской конференции стран-доноров до тех пор, пока Белград не согласится сотрудничать с трибуналом. Это решение было принято благодаря Колину Пауэллу. Мы получили возможность убедить страны Евросоюза усилить давление на Белград и потребовать исполнения взятых на себя обязательств.

1 мая 2001 года во французской газете Le Monde было опубликовано мое интервью. Я потребовала, чтобы Сербия немедленно выдала Милошевича и других обвиняемых, а также, чтобы международное сообщество (читай – Франция, ведь я давала интервью французской газете) усилило давление на Белград. Это интервью в значительной степени повлияло на встречу, которая состоялась у меня в Париже на следующий день. Мне предстояло встретиться с министром иностранных дел Юбером Ведрином и министром обороны Аленом Ришаром. Оба были очень недовольны. Ведрин, который представлял Коштуницу лидерам Евросоюза, разговаривал со мной снисходительно. Он настаивал на том, что Милошевича должны судить в Белграде, и не раз заявлял об этом публично: «Франция несет ответственность за возвращение Югославии в семью европейских народов, – сказал он. – Задача Франции гораздо шире и значительнее, чем мелкие интересы международного трибунала… Я, как министр Франции, должен думать о будущем. А вы решаете свои мелкие задачи, и ваша позиция весьма ограничена». Ришар был столь же откровенен. Он настаивал на том, что Европа не должна ставить Белграду условия и требовать немедленной выдачи Милошевича Международному трибуналу, потому что подобное давление может дестабилизировать обстановку в стране. Такая позиция была на руку режиму Коштуницы, и это выводило меня из себя. Европа должна была выступить еще в начале 90-х годов. Тогда можно было устранить причины, которые привели к вспышке насилия на Балканах. Но и тогда, и сейчас никто не настоял на немедленных действиях, продемонстрировав полное отсутствие воли к победе.

Через неделю я отправилась в Вашингтон, где встретилась с госсекретарем Колином Пауэллом. Я должна была убедить его, что Соединенным Штатам следует продолжить играть свою роль. Только США могли вынудить Белград начать сотрудничество с трибуналом. Отступать мне было некуда. О том, чтобы судить Милошевича и ему подобных в Сербии, и разговора быть не могло. Даже Коштуница понимал, что в Белграде такой суд провести невозможно. Такое решение было бы равносильно предоставлению Милошевичу иммунитета. Без четко поставленных условий сербские националисты, которые и так всячески препятствовали работе трибунала, могли бы затянуть процесс и выиграть. США должны поставить свою финансовую помощь в зависимость от готовности Сербии сотрудничать с трибуналом.

Я рассказала госсекретарю Пауэллу о том, что говорил мне Джинджич: процесс над Милошевичем в Сербии по обвинению его в злоупотреблении властью, политических убийствах и коррупции мог занять два-три года. Я сообщила о том, что к сентябрю трибунал подготовит три обвинительных заключения, и прокурорская служба будет требовать объединения их в единый процесс. Как только Милошевич будет обвинен и осужден трибуналом, его можно будет вернуть в Сербию и осудить за другие преступления.

В то же самое время в Вашингтоне находился президент Коштуница. Он явно пытался тянуть время и добиться разрешения судить Милошевича в Белграде. Мы получили информацию о том, что во время встречи в Институте Катона неоконсерваторы сообщили Коштунице, что администрация Буша не поддерживает работу трибунала по Югославии, считая эту организацию троянским конем для международного правосудия. Возможно, именно такое мнение о трибунале и его работе и послужило поводом тому, что директор ЦРУ, Джордж Тенет, отнесся к моей откровенности не столь терпимо. Но Колин Пауэлл явно обладал гораздо большей властью. Во время нашей встречи я сказала госсекретарю: «Очень важно, чтобы Белград назначил точную дату выдачи Милошевича, потому что обсуждать этот вопрос не представляется возможным. Это законное обязательство. Вы должны потребовать, чтобы во время вашей завтрашней встречи Коштуница назвал вам дату. Выдача Милошевича – это испытание для Югославии».

Пауэлл меня понял. «Мы продолжим давление, – заверил он меня. – Ни мы, ни Конгресс не удовлетворимся, пока Белград не начнет в полной мере сотрудничать с трибуналом». Пауэлл напомнил мне, что США в марте сертифицировали сотрудничество Сербии с трибуналом лишь условно. «С первого апреля мы не видим особого прогресса, – добавил он. – Подобная ситуация совершенно неприемлема». Не помню, что именно правительство Соединенных Штатов сообщило Воиславу Коштунице, но абсолютно уверена в том, что это сообщение было четким и решительным: если Белград не станет сотрудничать с трибуналом, Югославия не получит международной финансовой помощи.

Во время встреч с госсекретарем Пауэллом и другими видными политиками США, в том числе с Джорджем Тенетом, Полом Вулфовицем и советником президента Буша по вопросам национальной безопасности Кондолизой Райс, я просила поддержать идею координации усилий по выявлению и аресту обвиняемых, скрывающихся от трибунала. До отъезда из Вашингтона я обсуждала этот вопрос с человеком, который мог бы осуществить эту идею, – с бывшим главнокомандующим вооруженными силами НАТО в Европе, генералом Уэсли Кларком. Кларк более не занимал никакого поста. Я понимала, что иду на хитрость, но знала и то, что генерал Кларк, несмотря на все проблемы, связанные с сотрудничеством с НАТО после бомбардировок Югославии 1999 года, симпатизирует работе трибунала. Этому человеку был неведом страх. Наибольшее удовольствие ему доставляли прыжки в воду с мостов, балконов гостиничных номеров и высоких скал. Только он мог справиться с неблагодарной, донкихотской миссией, которую я хотела ему предложить. Я надеялась его убедить.

Во время нашей встречи в Вашингтоне генерал Кларк отверг мое предложение начать охоту за Караджичем и Младичем. «Я бы и рад это сделать, – улыбнулся он, – но вы мне не позволите». Я была уверена, что Кларк уже подумывает об участии в президентской гонке 2004 года. Впрочем, генерал согласился свидетельствовать против Милошевича и сдержал свое обещание. Он предупредил меня, что в бытность свою командующим силами НАТО получал сведения о том, что Младича и Караджича охраняют русские агенты: «Русские не хотят, чтобы вы добились успеха. Они поддерживают сербских националистов и ведут грязную игру: они читают всю вашу почту и прослушивают все ваши телефонные разговоры».

На следующий день, 10 мая, я была в Нью-Йорке, где мне предстояло встретиться с генеральным секретарем ООН Кофи Аннаном. Он был крайне раздражен моими попытками заставить США и в особенности Францию, Германию и другие страны Евросоюза увязать вопрос предоставления финансовой помощи Югославии с готовностью Белграда сотрудничать с трибуналом. Аннан вспомнил свое мартовское письмо, связанное с моими высказываниями, появившимися в прессе. Я сказала, что его письмо меня обеспокоило. Он заявил, что хотел бы напомнить мне, что есть определенные границы, переходить которые, даже добиваясь сотрудничества Югославии с трибуналом, нельзя. Он сказал, что в обязанности главного прокурора не входит обсуждение вопросов экономической помощи Югославии.

«Вам не нравится позиция Евросоюза, – заявил он. – Вам не нравится позиция генерального секретаря… Но все ошибаться не могут… Вы не можете диктовать другим государствам политику в отношении Югославии. Это политический вопрос. Это чистой воды политика…»

При нашем разговоре присутствовал Ханс Корелл, заместитель генерального секретаря по юридическим вопросам. Он заявил, что в «определенных кругах» (я снова вспомнила, что в Штатах сейчас находится Коштуница) складывается впечатление, что Международный трибунал по бывшей Югославии слишком политизируется. Если сотрудники трибунала делают политические заявления по вопросам, выходящим за рамки их компетенции, генеральному секретарю трудно отвергать подобные обвинения. «Вы не можете ездить по всему миру и критиковать Коштуницу, – сказал Корелл. – Вы должны исполнять обязанности прокурора. Не стоит подрывать собственное положение».

Аннан поддержал своего заместителя: «Я общаюсь с главами всех государств-членов ООН, и они постоянно жалуются».

В тот момент я подумала: «Государства обязаны сотрудничать с трибуналом. Это закон, принятый согласно резолюции Совета безопасности. Я служу Совету безопасности и могу считать себя абсолютно независимой». Вслух же сказала, что считаю откровенное обсуждение нежелания Югославии сотрудничать с трибуналом одной из своих обязанностей, проистекающей из независимости моего положения. Я не выходила за рамки своей компетенции. Давление со стороны ряда государств – единственный способ заставить Федеративную Республику Югославия и другие государства, возникшие на ее территории, сотрудничать с трибуналом. Как еще я могу исполнить свой долг, если мне не позволено обращаться к правительствам с просьбой оказать финансовое и дипломатическое давление? Если бы я этого не сделала, Милошевич умер бы в Сербии свободным человеком, а работа трибунала превратилась бы в фарс. Критика, с которой я столкнулась, ясно показала, почему ООН встретилась с такими проблемами в Сребренице и других местах: эта организация просто не захотела использовать материальную и политическую власть, которой обладала.

В Белграде обсуждение злополучного закона о сотрудничестве с Международным трибуналом достигло апогея. Сторонники Милошевича, составлявшие большинство в федеральном парламенте, выступали против закона. Оппозиция же разделилась. Джинджич говорил мне, что выдача Милошевича потребует времени, но я не могла ждать. Время работало против нас. Я хотела снова приехать в Белград, чтобы усилить давление на Коштуницу, Джинджича и других сербских политиков. Но Джинджич убедил меня не делать этого. Он считал, что такой визит лишь усилит сопротивление принятию закона. Я уже начала сомневаться в искренности его намерений. Вместо того, чтобы поехать самой, я отправила в Белград Жориса, чтобы он обсудил с Джинджичем вопрос выдачи Милошевича.

28 мая Джинджич предъявил всему миру и Сербии документальные доказательства связи между режимом Милошевича, а также югославской армии, с преступлениями, совершенными сербами в Косово. Министр внутренних дел, Душан Михайлович, объявил об обнаружении 80-ти трупов албанцев, которые сербская полиция, находившаяся под полным контролем Милошевича, в рефрижераторах вывезла из Косово и захоронила на военном аэродроме западнее Белграда. После этого заявления мне показалось, что Джинджич окончательно предал трибунал и решил судить Милошевича в Белграде, в том числе и за военные преступления.

Жорис просил Джинджича назвать точную дату передачи Милошевича в Гаагу. «Сербия не ведет закулисной игры и не собирается судить его за военные преступления, чтобы не выдавать трибуналу, – ответил Джинджич. – Пока закон не принят, ни о какой выдаче не может быть и речи. Тем самым мы нарушим ход всего процесса… После принятия закона в первом чтении, а я полагаю, что это произойдет в следующем месяце, можно будет говорить о выдаче, причем не только тех, чьи имена у всех на слуху… Но назвать точную дату выдачи Милошевича очень трудно. Милошевич – это особый случай. Могу лишь сказать, что все партии сознают недостаточность одного лишь принятия закона. Мы понимаем, что должны осуществить конкретные действия до конференции стран-доноров».

Эти слова успокоили меня лишь наполовину. В начале июня меня ждали серьезные проблемы. Джинджич заявил: «Сначала Милошевич должен ответить за преступления, совершенные в собственной стране… Было бы слишком просто отправить его в Гаагу, как обычную посылку». Я все еще думала, что выдача Милошевича состоится, но сомневалась в том, что Джинджичу удастся преодолеть сопротивление в Сербии. Через несколько дней его правительство снова шокировало страну новыми известиями о телах косовских албанцев, обнаруженных в массовом захоронении на окраинах Белграда. Впервые Милошевич предстал в глазах сербов как военный преступник. Впервые общественное мнение было готово смириться с его выдачей трибуналу. Джинджич никогда не говорил мне, было ли это счастливой случайностью или результатом продуманной стратегии по связям с общественностью.

Июнь близился к концу. Югославский парламент все еще не принял закон о сотрудничестве с трибуналом. Страна отчаянно нуждалась в финансовой помощи. Вашингтон был тверд: без сотрудничества с трибуналом не будет никакой финансовой помощи. Джинджич пытался уговорить меня: «Карла, Милошевича скоро выдадут. Вы должны мне верить. У меня есть план воздействия на федеральный парламент. Вы увидите. Мы сделаем все необходимое».

Через несколько дней я узнала, что Джинджич спрашивал у Соединенных Штатов, не смогут ли их силы в Боснии переправить Милошевича в Гаагу. Джинджич хотел сделать все, что было в его силах, чтобы на конференции стран-доноров, которая была назначена на 29 июня, было принято благоприятное решение. Югославия как никогда нуждалась в финансовой поддержке. Он обещал Вашингтону, что выдаст Милошевича трибуналу еще до конференции. Человек, который больше десяти лет проливал кровь и разжигал костры ненависти на юго-востоке Европы, мог предстать перед трибуналом только благодаря твердой позиции, занятой Соединенными Штатами и, в меньшей степени, Великобританией. К сожалению, ни одно из ведущих европейских государств, в частности, Германия и Франция, такой позиции не заняли. Нежелание континентальной Европы участвовать в процессе шокировало меня. Европа всегда шла впереди, когда подписывался Римский статут. Создание Международного уголовного суда могло положить конец полной безнаказанности политических лидеров во всем мире. Милошевич мог стать первым главой государства, представшим перед международным трибуналом на земле Европы, но при этом сама Европа, и в особенности, Франция и Германия, не желали пошевелить для этого даже пальцем. Этого я не могла понять. Нужно было убедить европейцев вступить в игру, хотя бы для того, чтобы спасти лицо.

В четверг 21 июня самолет швейцарского правительства ожидал нас на голландском военном аэродроме Фалькенбург близ Гааги, чтобы доставить в Берлин. Немцы, как и большинство европейцев, весьма негативно относились к давлению со стороны трибунала и решению Вашингтона сделать условием своего участия в конференции стран-доноров немедленную выдачу Милошевича. Они боялись, что подобная позиция приведет к дестабилизации новой власти в Белграде. Я попыталась объяснить, что главный дестабилизирующий фактор – это присутствие в Сербии Милошевича. О какой стабильности можно говорить, когда белградский судья только что приказал освободить Милошевича из-под стражи?

В Берлине я обратилась к канцлеру Шредеру с просьбой надавить на Коштуницу и вынудить его выдать Милошевича Гааге. Мои аргументы были просты. В конце концов, Милошевич все равно будет выдан. Соединенные Штаты не уступят, и Джинджич сдастся. А когда это случится, европейцы окажутся в стороне, и все лавры, как всегда, достанутся США. «Вы – европеец, – сказала я Шредеру. – И Милошевич европеец. Неужели вы позволите США сделать все без малейшего вашего участия?»

«Я бы никогда не согласилась стать прокурором трибунала, созданного только ради алиби, – сказала я. Под алиби я понимала фарсовые попытки международного сообщества избавить себя от ответственности за свое безразличие к геноциду, творившемуся в Боснии и Герцеговине. – Если мне не удастся задержать Караджича и Младича, я подам в отставку».

Шредер вежливо слушал. По его лицу я видела, что аргумент «европейского престижа» затронул чувствительную струну в его душе. «Да, вы – не подходящий для подобной цели человек, – сказал канцлер. – Мы сообщим Коштунице, что ему нужно избавиться от собственной тени и сделать решительный шаг».

После нашей встречи Шредер устроил для меня и моих советников небольшую экскурсию по его официальным апартаментам. Сверху мы любовались яркими огнями нового, объединенного Берлина. Именно отсюда должно было отправиться письмо Коштунице. В светской беседе на фоне великолепного берлинского пейзажа один из помощников канцлера со смехом рассказал, что сотрудники службы безопасности в солнечные летние дни часами пропадают на крыше, подсматривая за женой швейцарского посла, которая любит загорать на крыше посольства топлесс.

25 июня я разговаривала по телефону с Жаком Шираком. Это было еще труднее. Полномочия французского президента весьма ограничены. Ведрин и правительство социалистов были настроено в пользу Коштуницы. «Американцы не должны пожать все лавры», – сказала я Шираку и добавила: «Немцы согласились вмешаться». Затем я напомнила ему (впрочем, в этом не было необходимости), что палачи Сребреницы, Караджич и Младич, все еще на свободе. Резня в Сребренице в 1995 году повергла Ширака в шок. Он выступал за справедливое наказание для тех, кто виновен в резне в Сребренице, еще до того, как стала поступать информация о том, что армия боснийских сербов казнит тысячи пленных. Ширак всегда с симпатией относился к национальным меньшинствам. Он согласился убедить Коштуницу прислушаться к голосу разума. Теперь две крупнейшие европейские державы были согласны поддержать требование о выдаче Слободана Милошевича в Гаагу. Впервые в истории Франция и Германия согласились объединить свои усилия ради того, чтобы глава государства не смог избежать справедливого суда. Новые власти Белграда подверглись беспрецедентному давлению с требованием выдачи Милошевича Международному трибуналу.

День святого Вита, Видовдан – на сербохорватском, очень важен для сербов. В Видовдан в 1389 году оттоманские армии победили сербов в битве при Косово. В этот день в 1914 году молодой сербский националист, Таврило Принцип, убил эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево. В этот день в 1921 году сербский король Александр I объявил о принятии злополучной конституции Королевства сербов, хорватов и словенцев, существовавшего в период между двумя мировыми войнами. В Видовдан в 1948 году Сталин объявил о разрыве отношений между советским блоком и коммунистической Югославией Тито. В 1989 году в тот же самый день Слободан Милошевич призвал сотни тысяч сербов освободить место священной Косовской битвы. В этот день в 1990 году Франьо Туджман вывел сербов из себя, обнародовав изменения к конституции Хорватии, согласно которым сербы, проживавшие на территории республики, лишались права голоса.