Текст книги "Охота. Я и военные преступники"

Автор книги: Карла дель Понте

Соавторы: Чак Судетич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Человека, который командовал этой чудовищной операцией, Ивицу Раича, судебная палата приговорила к 12 годам заключения. Всего 12 лет за гибель 37 человек, многие из которых были казнены! Прокуроры, принимая во внимание легкие приговоры, которые судьи трибунала выносили после решения по делу Блашкича в 2000 году, просили всего 15 лет заключения. Снижение даже столь малого срока было просто смехотворным…

Не знаю, почему судьи трибунала не желали выносить приговоры, соответствующие тяжести совершенных преступлений. На мой взгляд, неплохо быть банкиром, который обворовывает банк: при этом можно носить хорошие костюмы и принадлежать к престижным клубам. Еще лучше быть командиром, совершающим военные преступления: кровь никогда не попадает на твой мундир. Возможно, судьи были не уверены в своей позиции, поскольку прецедентов по осуждению политических лидеров и военных за совершение военных преступлений практически не было. Возможно, многие судьи трибунала не имели опыта судебной работы. Эти люди преимущественно были юристами-теоретиками и профессорами права. Но это не может служить оправданием невообразимо легких приговоров. Я думаю, такое положение подчеркивает слабость и отсутствие смелости, необходимой для того, чтобы лицом к лицу встретиться с настоящим злом. Человек, который убил жену и двоих детей, непременно получит пожизненный срок. Перед трибуналом же предстали люди, виновные в гибели десятков, сотен и даже тысяч людей. Как может быть, чтобы человек, командовавший солдатами, которые убили десятки людей, получил всего десять лет заключения? Казалось, некоторые судьи были глухи и бесчувственны. Они считали людьми убийц, а не жертв. Совершившие подобные преступления заслуживали пожизненного заключения. Они должны были умереть в тюрьме, не имея возможности выйти на свободу через несколько десятков лет или освободиться досрочно по слабости здоровья.

В декабре 2004 года Хорватия была готова к преодолению очередного барьера. Евросоюз объявил о том, что открывает переговоры по принятию страны, если Загреб продемонстрирует готовность к полному сотрудничеству с трибуналом. Однако в марте переговоры были отложены, поскольку Загреб не выполнил своих обязательств. Все это время в Женеве и Париже ходили слухи о том, что Готовину видели в Европе, а также о том, что он встречался с сотрудниками французской разведки и бывшими товарищами по Иностранному легиону.

19 апреля 2005 года хорватский премьер Санадер однозначно заявил: правительство сделало все, что было в его силах, для ареста Готовины, и не ради Евросоюза, а для того, чтобы выполнить национальные и международные обязательства.

– Как мы можем двигаться дальше? – говорил Санадер. – Необходимо решить эту проблему. Я хочу, чтобы Готовина предстал перед трибуналом и ответил за свои преступления и готов приложить все усилия к этому… Я готов рискнуть всем своим политическим капиталом ради нормализации обстановки в Хорватии.

Я хочу установить господство закона… Если бы я знал, где он находится, то задержал бы его немедленно.

– А я не уверена в вашей искренности, – сказала я ему, – и начинаю сомневаться в вашей политической воле. Что вы сделали с марта?

Я сообщила о том, что человек, в обязанности которого входит информирование трибунала об усилиях Хорватии по сотрудничеству, ничего не знал об этих действиях.

– Вы правы, – согласился Санадер. – Я готов изменить существующее положение.

«Я ожидаю отчета уже с 10 марта», – продолжала я, прежде чем перейти к обсуждению вопроса о связях Готовины с французской разведкой и бывшими легионерами, а также планов хорватских властей по разрушению защитной сети бывшего генерала. Я сказала Санадеру о том, что Готовину защищают агенты французской разведки: «Я уже беседовала с Шираком и сказала ему, что он слишком близок с Готовиной».

Кроме того, я упомянула информацию о том, что Готовина может скрываться во францисканских монастырях. Как можно повлиять на католическую церковь, монастыри и на францисканцев?

Санадер пообещал обсудить этот вопрос с церковными властями Хорватии.

Затем мы перешли к обсуждению конкретных вопросов, в том числе операций по выявлению и задержанию Готовины. В конце беседы Санадер спросил о том, что я намерена сообщить через месяц Совету Европы в Люксембурге. От этого зависели надежды Хорватии на вступление в Евросоюз.

Обращаясь к Евросоюзу 26 апреля 2005 года, я заявила, что обвинение не изменило своих оценок нежелания Хорватии задержать Анте Готовину, который все еще находится на территории страны и время от времени выезжает в Боснию и Герцеговину. В заявлении для прессы я сказала, что сообщила Хорватии детали, связанные с охраной Готовины. Я откровенно сказала о том, что смогу подтвердить полную готовность Хорватии сотрудничать с трибуналом только после того, как Готовина окажется в Гааге, или когда трибунал будет точно знать его местонахождение. По моему мнению, хорватское правительство сознательно медлило и пыталось убедить генерала сдаться добровольно, что не повредило бы политической репутации Санадера. Но я ошибалась.

Мы снова встретились с ним в начале июня, когда я должна была представлять очередной доклад Совету безопасности ООН. Санадер, казалось, искренне хотел разрешить проблему Готовины. Он снова давал мне бесчисленные обещания. Санадер пошел на политический риск он дал интервью хорватским журналистам и публично заявил о необходимости арестовать Готовину. Он заверил меня, что правительство готово сотрудничать с трибуналом в этом вопросе, и подтвердил, что вся получаемая информация проверяется немедленно. Правительство приступило к расследованию финансовой деятельности тех, кто причастен к охране Готовины.

Я поблагодарила Санадера за его усилия и спросила, готовы ли хорватские власти провести обыски во францисканских монастырях, расположенных на территории страны. Он ответил положительно. Получив согласие премьера и располагая разведывательными Данными о том, что Готовина скрывается в монастыре, я направилась в Рим, чтобы встретиться с секретарем Ватикана по связям с государствами, министром иностранных дел Папы Римского, монсиньором Джованни Лайоло. Наша встреча состоялась в июле. Я хотела узнать у монсиньора Лайоло, что Церковь делает в поддержку наших усилий по задержанию Готовины. (В Хорватии множество монастырей. Мы составили список – их десятки…)

Помню, как вместе с моим швейцарским помощником Жаном-Даниэлем Рушем въехала в ворота Ватикана, охраняемые знаменитыми швейцарскими гвардейцами, вооруженными длинными мечами и алебардами. Тогда я подумала, что мое швейцарское происхождение и годы, проведенные в католических монастырях, могут придать моим аргументам дополнительный вес. Машина въехала на подземную стоянку. Оттуда несколько священников повели нас по лабиринту залов и коридоров. Наконец мы вышли в открытую галерею, а оттуда попали в тихую, скромную приемную. Атмосфера здесь была такой, что мне показалось, что я снова оказалась в церкви. Из своего кабинета вышел монсиньор Лайоло. Он поздоровался и провел нас внутрь.

Монсиньор вырос в Пьемонте, в предгорьях Швейцарских Альп, почти там же, где и я. Наш разговор начался на приглушенном итальянском. Монсиньор сказал мне, что Ватикан – не государство, и сделать ничего не может.

«Scusi, monsignore,[44]44
  «Извините, монсиньор» (итал).


[Закрыть] – перебила его я. – Ваши слова для меня откровение. Разве мы не называем Ватикан государством? Разве мы не говорим о Папском государстве?» Я вспомнила карты Италии в учебниках истории. Я всегда считала, что Ватикан хоть и крохотное, но суверенное государство. Я полагала, что Ватикан принимает собственные дипломатические решения. Полагаю, что так оно и есть, все зависит исключительно от политической воли.

Затем я спросила монсиньора Лайолу не может ли Ватикан обратиться к Хорватской епископской конференции с просьбой вмешаться и запретить членам своей паствы поддерживать Готовину. Монсиньор снова сказал, что Папа Римский не имеет влияния на Епископские конференции. Я ответила, что, по моему мнению, католические епископы должны подчиняться Папе Римскому или в этом вопросе имеется какой-то раскол. «Нет, нет», – ответил священник.

В конце разговора я попросила аудиенции у Папы Римского Бенедикта XVI. Монсиньор Лайоло мгновенно парировал, что Папа принимает только президентов и министров. Я тут же сказала, что в газете Corriere della Sera было написано о том, что Бенедикт только что принял главу итальянской политической партии, который не является ни президентом, ни министром. «Думаю, он вполне мог бы принять прокурора Международного трибунала по расследованию военных преступлений, деятельность которого направлена на защиту прав человека», – заметила я.

Монсиньор Лайоло посмотрел на меня и сказал: «Если хотите встретиться с Папой, приходите на площадь Святого Петра в субботу». Он имел в виду, что я могу в числе избранных пожать руку Папе Бенедикту и поцеловать «перстень рыбака», а потом в присутствии потрясенных верующих попросить понтифика помочь мне задержать Готовину.

«Grazie,[45]45
  «Спасибо» (итал.).


[Закрыть] – сказала я. – Я здесь не как паломник. Я прокурор. Я слышала, что человек, разыскиваемый трибуналом, скрывается в монастыре римской католической церкви. Я слышала, что Ватикан располагает лучшей разведкой в мире. Поэтому я полагаю, вам будет несложно выяснить, действительно ли он скрывается в одном из хорватских монастырей». В ходе беседы я перешла на дипломатический английский. Я ни разу не просила монсиньора Лайоло организовать розыск. Мне нужно было только узнать, действительно ли монахи скрывают человека, которого обвиняют в совершении военных преступлений.

Монсиньор сердито посмотрел на меня. Он преподнес мне официальный подарок – набор памятных монет Ватикана. Вручив мне его, он простился и вышел из кабинета. Выпускники монастырских школ, швейцарский протестант Руш и я, давно отошедшая от католической церкви, находились в самом сердце ватиканского лабиринта в окружении распятий, мощей и статуй, под фреской с изображением Юдифи с головой Олоферна. Рядом была библиотека и сады. Мы находились в самом центра католической вселенной. Я потянулась за своей сумочкой от Луи Вуиттон. Нас не слышал ни один смертный. Руш наклонился ко мне и прошептал: «Он собирается отлучить вас от церкви».

В пятницу 30 сентября 2005 года я находилась в аэропорту Схипхол. В самолете обнаружились какие-то технические неполадки, и швейцарское правительство прислало другой самолет, который должен был доставить нас в Загреб. Зазвонил мой мобильный телефон. Это был премьер-министр Хорватии, Иво Санадер. Он сказал, что у него хорошие новости. Наконец-то…

Через несколько часов мы уже встречались с премьером Санадером, президентом Месичем и другими хорватскими официальными лицами. Санадер заявил, что служба безопасности выследила Готовину. За день до этого, по его словам, Готовина разговаривал с женой по одному из восемнадцати ее мобильных телефонов.

«Это правда?» – скептически спросила я, не желая принимать подобные заявления на веру, со всем соглашаться и вновь натыкаться своим отлученным от церкви носом на очередную muro di gomma. Ставки в этой игре были высоки: через три дня мне предстояло выступать перед Евросоюзом с оценкой сотрудничества Хорватии с Международным трибуналом, и положительная оценка способствовала бы вступлению страны в Евросоюз. Теперь все зависело от достоверности телефонного перехвата. Если я признаю его достоверность, то должна буду заявить, что Хорватия в полной мере сотрудничает с трибуналом. Это был большой риск, так как Готовина все еще оставался на свободе.

Главный государственный прокурор Хорватии Младен Баджич провел меня и моего помощника Антона Никифорова в комнату, где имелось аудиооборудование, и включил запись телефонного разговора Готовины. Голос говорившего действительно походил на голос генерала. Он упоминал даже о моей поездке в Загреб. Помню, что он сказал что-то вроде: «Ей меня никогда не поймать…».

Хорватские чиновники объяснили, что жена Готовины почему-то не сменила sim-карту телефона после первого же использования. Возможно, это была просто промашка, а может быть, после стольких лет, проведенных ее мужем в бегах, она сделала это сознательно.

Словом, как бы то ни было, полиция перехватила разговор. Они проследили звонок до Канарских островов. Но точное местонахождение абонента все еще оставалось неизвестным.

Снаружи меня ожидали журналисты, которых интересовала моя реакция на встречу с Санадером, Месичем и другими хорватскими официальными лицами. Разумеется, я была согласна с хорватами, что говорить о перехвате телефонного разговора не следует. Я вышла, стараясь казаться мрачной и недовольной. Я подчеркнула свое разочарование тем, что генерал Анте Готовина, которого мы разыскиваем уже пять лет, все еще на свободе. Это была моя собственная muro di gomma. Я сознательно никак не оценивала степень сотрудничества хорватского правительства. Если бы кто-нибудь задал этот конкретный вопрос, не знаю, что бы я ответила. К счастью, никто об этом не спросил. В моих ответах журналисты услышали именно то, что хотели услышать. Они написали, что я не удовлетворена степенью сотрудничества Загреба, что один мужчина, Анте Готовина, и одна женщина, Карла дель Понте, мешают усилиям Хорватии по вступлению в Евросоюз. После этих заявлений руководитель следствия трибунала, Патрик Лопес-Террес вылетел в Мадрид вместе с хорватским прокурором Баджичем. Они должны были помочь испанским властям в розысках Готовины.

Через три дня в Люксембурге я шокировала всех, за исключением, разумеется, Санадера, Месича и других хорватов, своей блестящей оценкой степени сотрудничества Хорватии с трибуналом. Журналисты тут же решили, что я подверглась сильнейшему политическому давлению со стороны Евросоюза и была вынуждена изменить свою оценку. Я не могла публично объяснить, чем вызвана такая смена позиции: это могло бы спугнуть Готовину. В любом случае, дезинформация о политическом давлении сыграла нам на руку. Без этого Готовина мог бы что-то заподозрить и скрыться в неизвестном направлении, а я проиграла бы.

Хорватской полиции более не удалось записать телефонных звонков Готовины. Испанская полиция и разведка вели наблюдение за всеми аэропортами на Канарских островах. До нас доходили слухи, что Готовина путешествует на яхте, и мы беспокоились, что он может покинуть Канары морем. И тут нам повезло. У моего консультанта, Флоренс Хартманн, оказалась книга, написанная Готовиной. В ней он описывал свое пребывание на Канарских островах, указывая конкретное место, где у него были знакомые. Мы сообщили об этом в Мадрид. 7 декабря испанские власти арестовали Готовину в ресторане на Тенерифе. Его сопровождала очень красивая женщина. Я подумала, что супруга Готовины оказалась еще одной обманутой женой, подобной тем разводившимся женщинам, истории которых я выслушивала много лет назад в Лугано.

В середине декабря 2005 года, выступая перед Советом безопасности, я выразила благодарность трибунала Евросоюзу и государствам-членам за политическую поддержку трибунала по бывшей Югославии и участие в задержании Готовины:

Только так мы можем преодолеть те сложности, с которыми сталкиваемся в Боснии и Герцеговине и Сербии и Черногории. Секрет успеха кроется в сочетании международных мер поощрения, обеспечиваемых преимущественно неуклонной политикой Евросоюза, ставящего непременным условием принятия страны в данную организацию полное и безоговорочное сотрудничество с [трибуналом по Югославии], и эффективного совместного оперативного плана, разработанного Хорватией и [трибуналом]. Огромную поддержку нам оказали Соединенные Штаты, которые настаивали на том, что Хорватия не может быть принята в НАТО, пока Готовина [не будет доставлен] в Гаагу… Соединение политической воли и оперативной эффективности принесло желаемые результаты.

Во время нашей первой встречи в начале 2000 года Стипе Месич говорил мне, что Франьо Туджман, подобно Милошевичу, не понимал тенденций европейского объединения и стирания границ между европейскими государствами. Он сказал, что Сербия и Хорватия развязали войну в Боснии и Герцеговине, потому что Милошевич и Туджман стремились отвоевать боснийскую территорию. Теперь же Хорватия стремится в Европу. Но сколько лет страна потеряла из-за тщетных усилий Туджмана и его ставленников по обману международного сообщества, сокрытию доказательств и тех, кого обвиняли в совершении военных преступлений и на чей арест были выданы международные ордера? Сегодня Словения, Румыния и Болгария – члены Евросоюза. Хорватия же, несмотря на все свои надежды и на то, что Загреб находится севернее Рима и западнее Вены, до сих пор не принята в эту организацию. Виной тому поступки Туджмана, неспособного понять европейские тенденции после падения Берлинской стены, опиравшегося на пустые националистические мифы и принесшего несчастье сотням тысяч людей.

В апреле 2006 года трибунал начал рассмотрение дела шести боснийских хорватов, обвиняемых в том, что они играли важнейшую политическую и военную роль в кампании насилия, развязанной Туджманом с целью разделения Боснии и Герцеговины. С одним из обвиняемых, Ядранко Прличем, я встречалась еще в конце 2000 года, когда отмечалась пятая годовщина заключения Дейтонского мирного соглашения. Подтянутый и утонченный Прлич в то время занимал пост министра иностранных дел Боснии и Герцеговины. Мы разговаривали по-итальянски. Прлич подарил мне свою книгу о войне. Я не говорила о том, что он находится под следствием. Но он явно это знал, хорошо понимая, что был слишком близок к Туджману Шушаку Бобетко и Бобану. Множество доказательств, представленных на суде, было получено из документов, которые Туджман и руководители его разведки так старались скрыть – из архива армии боснийских хорватов и расшифровок записей совещаний в кабинете Туджмана. Слушания длились несколько месяцев и после того, как я покинула трибунал. Я была уверена, что в этом случае, в отличие от дела Блашкича, жертвы Ахмичи, Ступни До, Мостара и других городов и деревень, пострадавших от попыток Хорватии и Сербии отвоевать территорию Боснии и Герцеговины, найдут истинное правосудие. Я была уверена в том, что собранные доказательства, отражающие ужасающую действительность той кампании, раз и навсегда опровергнут наследие Туджмана и его ставленников – наследие отрицания и обмана.

Глава 11
Борьба в Косово: 1999–2007 годы

Насилие, страх и бедность заставляют свидетелей молчать. В первые годы нового тысячелетия сербская провинция Косово, которая была самым слаборазвитым регионом Югославии, страдала от насилия, страха и бедности. Как найти свидетелей и выдвигать обвинения в военных преступлениях в стране, несчастное и разъяренное население которой еще не успело даже найти и похоронить своих мертвых; в стране, где нет институтов правосудия и иного закона, кроме lex talionis, древнего закона мести, воспетого Гомером и другими античными авторами; в стране, где ООН и другие международные организации изо всех сил стремились установить закон и порядок, и где руководители местной милиции, многие из которых – обычные преступники, представляющие себя героическими защитниками угнетаемых, стремятся к политической власти и не стесняются использовать насилие для устранения своих врагов и соперников? Со всеми этими проблемами прокурорская служба столкнулась в Косово.

Весной и летом 1999 года сербские солдаты и полицейские осуществили массовую этническую чистку Косово. Из края были изгнаны албанцы, составлявшие большинство населения. Сербские солдаты прочесывали деревню за деревней, город за городом, убивали и жгли. Свои дома покидали албанские крестьяне и торговцы, университетские профессора и врачи, отцы и матери, старики в инвалидных колясках, старухи на повозках, дети на руках родителей. Подростки шли пешком и несли то, что смогли унести, в рюкзаках и чемоданах. Эти люди направлялись к пограничным переходам, где сербские полицейские изымали у них удостоверения личности и ценности и высылали в соседние страны, Албанию и Македонию. Высылка сотен тысяч албанцев стала кульминацией десятилетий этнической распри, корни которой лежали гораздо глубже в прошлом, чем я могла себе представить. Они имели непосредственное отношение к событиям, поскольку превращались в патетическое алиби для тех, кто совершал преступления на этой земле. Для многих сербов, хотя, конечно, не для всех, Косово – это нечто вроде Святой Земли. Здесь находится множество средневековых сербских православных монастырей. В XIV веке здесь находилась резиденция сербского императора. Современные сербские лидеры ценят Косово так же, как их средневековые предшественники: эта земля очень богата полезными ископаемыми.

Коммунистическая элита из местных албанцев управляла Косово с начала 70-х годов. В 1981 году, через год после смерти маршала Тито, албанские сепаратисты вышли на улицы косовской столицы Приштины с требованием того, чтобы автономный край получил статус седьмой республики Югославии и независимость от Сербии. После Тито страной управлял комитет, состоявший из восьми человек Было принято решение послать в Косово войска, которые жестоко подавили демонстрации. К середине 80-х годов косовские сербы, составлявшие национальное меньшинство, стали жаловаться на притеснения со стороны албанцев, составлявших 90 % населения края. Слободан Милошевич пришел к власти, широко используя положение косовских сербов. Под его руководством Белград в 1990 году аннулировал автономию края и установил прямое правление под предлогом форс-мажорных обстоятельств, что положило начало культуре безнаказанности. Сербские полицейские вытесняли албанцев из правительства, школ и даже больниц, лишали их работы. Албанцы в ответ создали собственные параллельные правительственные, образовательные, медицинские и разведывательные структуры. По совету западных посольств в Белграде албанцы воздерживались от участия в войнах в Хорватии и Боснии и Герцеговине, когда Сербия была наиболее уязвима.

Однако весной 1993 года небольшая группа косовских албанцев, оказавших вооруженное сопротивление правлению Белграда, организовала местную милицию, Армию освобождения Косово, АОК Главной целью новой организации стала мобилизация косовских албанцев на освободительную войну. Эти люди были готовы насилием ответить на насилие, творимое сербскими властями. В начале существования АОК в крае базировалось лишь малое количество ее членов, большинство находилось в Соединенных Штатах и других странах Западной Европы, в том числе и в Швейцарии.

В начале 1995 года политически сознательным албанцам во всем мире стало ясно, что международные миротворческие усилия по Хорватии и Боснии и Герцеговине не затрагивают Косово. Через два года в вооруженном столкновении между сербскими войсками и АОК погиб местный учитель. На его похороны пришли тысячи албанцев. Среди них были трое мужчин в черных подшлемниках и военной форме с символикой АОК. После этого Армия освобождения Косово вышла из подполья. 28 февраля и 1 марта 1998 года подразделения сербской полиции в сопровождении вертолетов, бронеавтомобилей, вооруженные гаубицами и автоматами, неожиданно атаковали Армию освобождения Косово в ряде деревень. Сербы хотели обезглавить АОК и запутать гражданское население. В ходе этой операции сербские военные беспощадно вели огонь по мирному населению. 5 марта 1998 года сербские силы безопасности атаковали дом лидера АОК, Адема Яшари. Перестрелка продолжалась около 36 часов. Были убиты, по некоторым сведениям, 83 албанца, в том числе, по меньшей мере, 24 женщины и ребенка. Адем Яшари и все члены его семьи, кроме 11-летней девочки, были найдены среди мертвых. Беременной женщине выстрелили в лицо. Сообщалось, что сербские полицейские казнили несколько мужчин прямо перед их домами.

Тактика террора вышла сербским войскам боком. Десятки тысяч людей пришли на похороны Яшари и других погибших. Один из лидеров Армии освобождения Косово произнес патриотическую речь. Народная поддержка АОК росла с каждым днем. В милицию вступали молодые люди. Местные командиры перегруппировали силы и нанесли ответный удар. Сербская полиция продолжала лить кровь мирных жителей. К 1998 году США и другие западные страны стали оказывать мощное давление на Белград с целью остановки насилия против албанского мирного населения в Косово. К октябрю того же года страны НАТО пригрозили начать бомбардировки, если Белград не прекратит насилие.

В начале весны 1999 года после очередной вспышки насилия в Косово и провала мирной конференции во Франции самолеты НАТО начали бомбить Югославию, чтобы принудить Белград вывести из проблемного региона полицию и войска. Под прикрытием натовских бомбардировок начались этнические чистки региона. Исход беженцев и бомбежки продолжались вплоть до июня 1999 года, когда Милошевич согласился вывести сербские войска с большей части территории Косово. За контроль над освободившейся территорией соревновались войска НАТО и России. ООН открыла в Косово свою миссию, UNMIK, задачей которой было восстановление политического мира и безопасности в регионе. Командиры АОК превратились в политическую силу. Во многих уголках Косово они являли собой единственное воплощение закона. Прокурорская служба начала получать сообщения о том, что некоторые из них совершали военные преступления против сербов, цыган, мусульман славянского происхождения и других этнических групп, а также против албанцев, которых члены Армии освобождения Косово обвиняли в неверности. Деятельность прокурорской службы всегда была направлена против культуры безнаказанности. Наш мандат требовал, чтобы мы начали расследование обвинений против лидеров высшего звена всех сторон, участвовавших в конфликтах на территории бывшей Югославии. Следовательно, мы должны были расследовать обстоятельства и, если информация подтвердится, выдвинуть обвинение против тех лидеров АОК, которые в наибольшей степени были ответственны за преступления, совершенные милицией. Обвинения в адрес преступников низшего звена могли выдвигать миссия ООН и местные власти.

Обвинений в адрес членов АОК оказалось немало. Прокурорская служба получала сообщения о том, что в 1998 и 1999 годах солдаты АОК похитили сотни сербов, цыган, албанцев и людей иной этнической принадлежности. Некоторых из похищенных держали в специальных лагерях, других запирали в подвалах, где стояла вода, или в стойлах для скота. Людей избивали, насиловали, пытали, казнили. Кто-то просто бесследно исчезал. Нам сообщали, что солдаты АОК с помощью насилия и запугиваний принуждали сербов и цыган покидать родные деревни, а тех, кто оставался, убивали. Солдаты АОК использовали пленных в качестве живых мишеней. Сообщалось о месте казней близ озера. Нам сообщали также, что тела жертв и живых пленников отправляли в Албанию.

Наташа Кандич прислала в прокурорскую службу опубликованный доклад, в котором говорилось, что 593 человека – сербы, черногорцы, цыгане и мусульмане славянского происхождения, – либо исчезли, либо были похищены в период с 12 июня 1999 года (день, когда в Косово вошли международные миротворческие войска НАТО, KFOR) по 31 декабря 2000 года. Обстоятельства исчезновения людей были столь странными, что напрашивалось предположение, что это не просто проявления пост-конфликтной мести. Большинство людей пропало в тех районах, где во время натовских бомбежек не отмечалось крупномасштабных проявлений насилия со стороны сербских войск. Десятки солдат югославской армии исчезли во время бомбежек и сражений с солдатами АОК. Более 1,5 тысяч албанцев, удерживаемых АОК в специальных лагерях во время бомбежек, бесследно пропали. Более 300 албанцев исчезли по второй половине 1999 и в 2000 годах.[46]46
  Центр гуманитарного права, «Abductions and Disappearances of non-Albanians in Kosovo», Белград, 2001.


[Закрыть]

25 января 2001 года во время моего первого визита в Белград я встречалась с родственниками тех, кто пропал в Косово. Эти люди собрались в министерстве иностранных дел, а несколько сотен демонстрантов – на площади перед зданием. Председатель косовской группы, Ранко Джинович, сообщил нашей делегации о тех, кто исчез в Косово с 1998 по 2001 годы. Ассоциация располагала доказательствами преступной деятельности членов АОК. В числе этих доказательств, по словам Джиновича, были свидетельские показания о похищениях мужчин, женщин и детей. Три четверти похищенных пропали уже после введения в Косово миротворцев НАТО и организации миссии ООН. Джинович обвинил руководителей АОК, политического лидера Хашима Тачи и военного командира Агима Чеку, в похищениях и убийствах на территории Косово. Джинович сказал, что его ассоциация располагает именами 200 похитителей, и все они являются членами АОК. Родственники пропавших обратились ко мне с просьбой расследовать преступления, совершенные после введения в Косово миротворческих сил в июне 1999 года. Я ответила, что попытаюсь. Но, в свою очередь, попросила Джиновича воздействовать на правительство Югославии с тем, чтобы оно поддержало просьбу о расширении мандата трибунала на эти преступления. Тогда многие родственники исчезнувших сербов верили, что их близкие еще живы и просто переправлены в Албанию. Удивительно, но требований выкупа практически не поступало. Выйдя из здания, я увидела демонстрантов, размахивавших плакатами и выкрикивавших: «Карла – шлюха!» У некоторых в руках были рогатки. Когда мы отъезжали, нашу машину закидали камнями.

Следователи и официальные лица миссии ООН от заслуживающих доверия журналистов узнали о том, что летом 1999 года косовские албанцы переправили от 100 до 300 похищенных через границу в северную Албанию. Об этом стало известно и прокурорской службе. Похищенных сначала содержали в складах и других помещениях в городах Кукес и Тропое. Информаторы сообщили журналистам о том, что самых молодых и крепких пленников хорошо кормили, никогда не били, их осматривали врачи. Потом этих людей перевозили в другие места в районе Бурреля. В числе этих мест была и хижина за желтым зданием в 20 километрах к югу от города. По словам журналистов, в этом желтом здании была оборудована своеобразная хирургическая клиника. Врачи извлекали внутренние органы пленных. Через аэропорт Тираны Ринас эти органы доставляли в зарубежные клиники и пересаживали пациентам, которые готовы были оплатить подобные операции. Один свидетель рассказал о том, как сам доставлял такую «посылку» в аэропорт. Если нужна была только одна почка, разрез зашивали, а человека содержали в хижине до тех пор, пока не требовалась вторая почка или другой жизненно важный орган. Пленные в хижине знали, что их ждет. Они в ужасе молили убить их сразу. Среди пленных были женщины из Косово, Албании, России и других славянских государств. Двое информаторов сообщили, что они помогали хоронить мертвецов вокруг желтого здания и на соседнем кладбище. Кроме того, информаторы сообщили, что эта деятельность осуществлялась с ведома и при активном участии офицеров АОК высшего и среднего звена. Следователи трибунала обнаружили, что, хотя информация, полученная от журналистов и сотрудников миссии ООН, и отличается поверхностностью, она вполне согласуется с теми сведениями, которыми уже располагал трибунал. «Материал, которым располагает [прокурорская служба] не содержит… подобной информации об Албании. Однако ряд свидетельских показаний и другие материалы, имеющиеся в нашем распоряжении, в определенной степени согласуются с информацией, приведенной выше, – было написано в служебной записке по этому вопросу. – Все лица, которые, по словам информаторов, находились в лагерях в Албании в конце лета 1999 года, действительно исчезли летом того же года, и с тех пор их никто не видел».