Текст книги "Охота. Я и военные преступники"

Автор книги: Карла дель Понте

Соавторы: Чак Судетич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Аресты проходили 12 июля 2001 года в трех странах. В Швейцарии полиция задержала бывшего капеллана руандийской армии Эммануэля Рекундо. Католического священника обвиняли в причастности к убийствам тутси в Кабгайи. В обвинительном заключении числилось четыре факта геноцида, соучастие в геноциде, убийство и преступления против человечности. Рекундо стал первым католическим священником, арестованным трибуналом по Руанде. В Бельгии полиция арестовала бывшего министра финансов Руанды Эммануэля Ндиндабахизи. Ему было предъявлено обвинение в геноциде, преступлениях против человечности и убийстве. В голландском Лейдене полиция арестовала Симона Бикинди, популярного руандийского музыканта. Его обвиняли в участии в массовых казнях тутси и содействии организации «Interahamwe».

Планировался и четвертый арест. Но власти Италии отказались исполнить требования ордера, утверждая, что это не входит в их компетенцию. В течение нескольких месяцев мы с Вальпеном вели переговоры с Ватиканом и итальянским правительством об аресте обвиняемого. Речь шла об еще одном католическом священнике, Атанасе Серомбе. Он работал в приходе Ньянге. В обвинительном заключении утверждалось, что Серомба принимал участие в убийстве 2 тысяч человек, укрывшихся в его церкви. Стены были снесены бульдозерами, крыша рухнула, а члены милиции хуту расстреливали всех, кто пытался бежать. Серомба скрылся в Конго, а затем с помощью монахинь и священников получил предложение «учиться» в Риме. Под вымышленным именем Серомба занимал должность помощника приходского священника во флорентийской церкви, а в 2000 году перебрался в Сан-Мауро-а-Синья. Я подписала обвинительное заключение по его делу 8 июня 2001 года. Серомба отрицал свою причастность к резне в Ньянге, называл обвинения в свой адрес политически ангажированной ложью. Неудивительно, что ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Он заявил, что объяснится на проповеди в воскресенье, после чего его должны были арестовать. В церкви собрались все прихожане, которые, как писали в газете The Guardian, хотели узнать, будут ли считаться действительными заключенные им браки и другие церковные акты, если выяснится, что он действительно принимал участие в геноциде в Руанде. Серомба никаких разъяснений не дал. Он просто не появился. Церковные власти спрятали его.

Я была, мягко выражаясь, в ярости. Я заявила журналистам: «Италия, очевидно, не имеет представления о том, что обязательство исполнить наш ордер на арест является международным обязательством, и местные законы здесь не причем. В свете обвинений, выдвинутых против обвиняемого, я искренне надеюсь на то, что Италия докажет свою способность исполнять взятые на себя обязательства». Слободан Милошевич был передан в Гаагу несколькими неделями раньше, и я могла провести очевидную параллель: «Это скандал. Белград передал нам Милошевича, а Рим не позволяет арестовать этого обвиняемого».

Итальянские журналисты полагали, что правительство не исполнило ордер на арест под давлением Ватикана. Католическая церковь отчаянно пыталась скрыть ту роль, которую некоторые священники сыграли в геноциде в Руанде. В середине июня 2001 года Ватикан подверг сомнению объективность бельгийского суда, который признал двух руандийских монахинь виновными в преступлениях, связанных с геноцидом. Сестра Жюльенна Кисито и сестра Гертруда Муканганго были приговорены к 12 и 15 годам заключения соответственно за участие в убийствах тысяч гражданских лиц, укрывшихся в их монастыре. Свидетели показали, что эти монахини активно помогали эскадронам смерти разыскивать прячущихся тутси. Они же принесли бензин, с помощью которого было подожжено здание, где прятались гражданские лица. Представитель Ватикана, Жоакин Наварро Вальс, заявил: «Святейший престол не может не выразить удивления в связи с тем, что ответственность за действия, осуществленные столь многими людьми и группами, принимавшими участие в ужасном геноциде в сердце Африки, возложена на столь немногих».

Я отправилась в Ватикан, где пыталась убедить церковные власти воздействовать на Серомбу и заставить его сдаться трибуналу. Переговоры ни к чему не привели. Представитель Ватикана заявил, что Серомба хорошо работал в Сан-Маура-а-Синья и что церковь не может ничего сделать в данной ситуации. Арест священника – дело светских властей. В то же время католическая церковь была очень заинтересована в расследовании убийств в Гакуразо, где погибли архиепископ Руанды и другие высокопоставленные священники.

Об аресте Серомбы я дважды беседовала с премьер-министром Италии Сильвио Берлускони. Последняя встреча состоялась в октябре 2001 года. Премьер-министр заверил меня, что, если дело не решится в течение нескольких месяцев, он издаст специальный указ по этому поводу. Я вздохнула с облегчением. После нашей встречи Берлускони предложил мне побеседовать тет-а-тет. Конечно, я согласилась. Он заговорил о расследованиях миланского следователя Ильды Бокасссини начала 90-х годов, которая обвиняла политических лидеров Италии в коррупции и стремилась сделать финансовые потоки в стране прозрачными: «Вы помогали этим итальянским следователям, а они все коммунисты. Они красные, и у них нет доказательств. Они все придумывают… Почему вы им помогали? Это нужно остановить…» Берлускони открыто критиковал меня в прессе, хотя я находилась в Швейцарии. Теперь же он делал вид, что я действовала из лучших побуждений, но была обманута Бокассини и другими итальянскими следователями.

Нам пришлось несколько месяцев ждать ареста Серомбы. Наконец, он поднялся на борт самолета, доставившего его в Арушу, где он был помещен в тюрьму ООН. Флорентийская епархия издала специальное заявление, в котором говорится, что решение Серомбы сдаться проистекает из желания «пролить свет на тяжкие обвинения в его адрес, о которых он узнал только из газет». Должна сказать, что судебная палата признала Серомбу виновным в геноциде и массовых убийствах. Его приговорили к 15 годам заключения.

К осени 2001 года руандийское правительство и военные так и не предоставили нам документов об убийствах, предположительно совершенных РПФ в 1994 году. В конце 2001 или в начале 2002 года я прилетела в Кигали, чтобы встретиться с генеральным прокурором Руанды, тем самым человеком, который заверял весь мир в том, что его страна готова сотрудничать со следователями трибунала. В ходе разговора мне стало ясно, что Гахима в курсе всех наших действий и результатов расследования. Он знал, куда направляются наши следователи, и какие показания им удалось собрать. Из-за этого возникали проблемы защиты свидетелей и обеспечения безопасности следователей. Я отозвала троих следователей из Кигали в Арушу, чтобы вести специальное расследование за пределами Руанды.

К концу 2001 года мы знали о том, что Брюгьеру расследовавшему катастрофу президентского самолета, удалось собрать достаточное количество доказательств. Вскоре должны были быть выписаны ордера на арест ряда офицеров РПФ, которые ныне занимали высокие посты в армии Руанды. Брюгьер предупредил нас, что мы можем столкнуться с проблемами со стороны Кагаме и других членов руандийского правительства.

17 мая 2002 года я встретилась с Брюгьером на военном аэродроме близ Парижа. Он еще не завершил свое расследование, однако, сообщил мне, что располагает доказательствами причастности к убийству президента Кагаме. В подробности он вдаваться не стал, но я попросила его предоставить моим сотрудникам доступ к доказательствам, чтобы мы могли правильно оценить имеющийся материал. Брюгьер согласился. Он сказал, что ему удалось найти надежных свидетелей, охрана которых обеспечена. Но и тут имелись сложности, поскольку министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин не желал дальше обеспечивать охрану свидетелей. «Я знаю Ведрина, – сказала я. – С ним лучше ни на чем не настаивать…» И Брюгьер, и мы нашли свидетелей в Демократической Республике Конго и в Уганде. Прокурорская служба пыталась обеспечить безопасность других потенциальных свидетелей, которым нужно было покинуть Руанду. Несколько свидетелей выехали из страны, но теперь хотели вернуться домой. Впоследствии мы узнали, что они рассказали властям в Кигали все, что сообщили нашим следователям.

Весной 2002 года я отправилась в Руанду, где отмечалась очередная годовщина геноцида. Правительство страны нам совершенно не помогало. Теперь мы с моими помощниками почувствовали, что нам здесь совершенно не рады. Нам пришлось три часа ехать на машине к месту массовых казней. Президент Кагаме был уже там. Рядом с ним стоял генеральный прокурор Рахима. Тут же находились и все те, с кем мы так часто встречались. Никто на нас не смотрел. Никто с нами не здоровался. Я села на отведенное мне кресло в дипломатическом секторе и стала слушать речи на языке киньяруанда. Я ничего не понимала, ничего не чувствовала, кроме подавленности и раздражения. Было очень жарко и мне приходилось постоянно пить воду, чтобы избежать обезвоживания. Обратная дорога заняла еще четыре часа. Я чувствовала неприязненное отношение к себе и к трибуналу. Я знала, что-то упущено…

Глава 8
Борьба в Белграде: 2003–2004 годы

Холодным весенним днем я посетила могилу Зорана Джинджича. Я просила правительство не позволять журналистам устраивать цирк и нарушать покой нового белградского кладбища Ново Гробле. В этом вопросе министр иностранных дел Горан Свиланович пошел мне навстречу и сдержал слово. Власти оцепили кладбище силами полиции, а на крышах разместили снайперов. Мои помощники и я принесли на могилу цветы. Букеты гвоздик, пастельного цвета гербер, красных, желтых и белых роз с зеленью покрыли мраморную плиту. Я зажгла свечу, как это принято у православных. В полном молчании мы постояли у могилы. Потом я коснулась креста, простилась еще с одним хорошим, смелым человеком и пошла прочь.

Я хотела присутствовать на похоронах Джинджича. Мне хотелось отдать дань памяти и уважения вместе с сотнями тысяч людей, которые в молчании провожали его в последний путь. Похороны Джинджича стали красноречивой демонстрацией отвращения народа к преступной мафии, разъедающей страну, экономику, правительство и в особенности службы безопасности. Свиланович первым посоветовал мне не появляться на похоронах. Он сказал, что мое присутствие будет расценено как провокация и может помещать дальнейшему сотрудничеству с трибуналом. Министр иностранных дел заявил временно исполняющему обязанности дипломатического представителя Швейцарии в Белграде Жану-Даниэлю Рушу, что мое желание присутствовать на похоронах – циничная попытка в очередной раз привлечь внимание журналистов. Это было отвратительно. Я позвонила министру внутренних дел Душану Михайловичу, и он пригласил меня присутствовать на похоронах. Но затем Белград неожиданно сообщил мне, что семья Джинджича возражает против моего присутствия. Я не могла этому поверить. Мой помощник, Антон Никифоров, связался с женой Джинджича, Ружицей, и она сказала, что семья будет рада, если я приеду. После этого Михайлович проинформировал нас о том, что «все правительство» решило, что мне будет лучше воздержаться от приезда в Белград. Свиланович сообщил, что на любом пограничном пункте Сербии ко мне отнесутся как к персоне нон грата.

Свиланович и другие белградские политики решили использовать убийство Джинджича в качестве оправдания своего нежелания сотрудничать с трибуналом. Они утверждали, что Джинджича убили за то, что он пошел на сотрудничество. Это чудовищное объяснение. Убийцами Зорана Джинджича двигали совершенно ясные мотивы, и главным из них было желание сохранить привилегированное положение, которое позволяло безнаказанно творить любые преступления. Убийцы принадлежали к «красным беретам» – элитному военному подразделению службы безопасности, созданной Милошевичем. Это подразделение принимало участие в этнических чистках в Хорватии, в геноциде в Боснии и Герцеговине, в убийствах мирных албанцев в Косово. «Красные береты» парадом проходили по Белграду, словно они были героями. Эти люди занимались рэкетом, транспортировкой наркотиков, незаконной торговлей оружием. Они контролировали проституцию и совершали заказные убийства. Словом, они занимались всем, что приносит прибыль организованной преступности. Командир подразделения Милорад Улемек Лукович дезертировал из Французского иностранного легиона. Себя он называл «легия», то есть легионером. Именно он организовал покушение на Джинджича. В годы накануне падения Милошевича непосредственными начальниками Луковича были Френки Симатович и Йовица Станишич. Эти люди развязали насилие в Югославии с целью создания Великого Сербского государства. Последствия их действий были катастрофическими.

Я не собиралась ослаблять давления на Сербию после убийства Джинджича, иначе это можно было бы расценить как поощрение капризного ребенка за дурное поведение. Я собиралась использовать все возможности, возникшие вследствие этого преступления, чтобы добиться арестов Младича и Караджича, а также двадцати других обвиняемых, все еще находящихся на свободе в Сербии. Мне нужно было завершить формулировку обвинительных заключений против Станишича, Симатовича и других высокопоставленных сотрудников службы безопасности и руководителей армии. Кроме того, мы должны были как можно быстрее получить документальные доказательства причастности этих людей к преступлениям, совершенным в Хорватии, Боснии и Герцеговине и Косово.

Такая возможность вскоре представилась. После убийства Джинджича белградские власти развернули общенациональное наступление на организованную преступность. Операция получила кодовое название «Сабля». Полиция провела сотни арестов. Были раскрыты многие остававшиеся нераскрытыми преступления, в том числе политические убийства и убийства в гангстерском мире. Все эти преступления были связаны с Милошевичем, его женой и его ставленниками. Однако я с разочарованием узнала, что в результате операции «Сабля» не был задержан ни один из тех, кого разыскивал трибунал. Джинджич много раз обещал мне, что добьется ареста Младича. Меня беспокоило, что его преемник на посту премьера, Зоран Живкович, не захочет исполнять наказов своего предшественника.

2 апреля 2003 года Свиланович и министр внутренних дел, Душан Михайлович, человек, обещаниям которого я больше не верила, тайно прибыли в Гаагу. Мы встретились с ними в тот же день в официальной резиденции посла Белграда в Нидерландах. Услышав ритуальные заклинания «взаимная помощь», «общность интересов» и «сотрудничество», я совершенно не удивилась. Свиланович заявил, что властям Белграда и прокурорской службе нужно найти общие интересы. Ему нужна была помощь трибунала. Министр сказал, что настало время достичь взаимного соглашения относительно высокопоставленных лиц, являющихся объектами наших расследований. Пока мы разговаривали, госпожа посол принесла нам воду и сок. Судя по всему она не хотела, чтобы обслуживающий персонал слышал наш разговор.

Помедлив несколько минут, я согласилась назвать Имена тех, кому мы собираемся предъявить обвинения: генерал Павкович, генерал Джорджевич, генерал Лазаревич и генерал Лукич по Косово; Йовица Станишич, Френки Симатович и генерал Перишич по Хорватии и Боснии; Горан Хаджич по Хорватии. Следственные бригады уже готовят список второй очереди.

Свиланович спросил, не можем ли мы исключить Лукича, Павковича, Лазаревича и Перишича из своего списка или позволить судить их в Сербии. Я спросила, хочет ли министр оставить их безнаказанными. «Да», – ответил он. Свиланович сказал, что Белград еще даже не обсуждал возможности выдвижения обвинений против Лукича и Лазаревича, а Павкович необходим для того, чтобы обеспечить правительству поддержку армии.

Министр внутренних дел Михайлович повторил все то, что Джинджич говорил мне в феврале. Он настаивал на том, что сербское правительство не примет от трибунала никаких обвинений, основанных на «ответственности командования». Приняты будут только обвинения, основанные на «прямой ответственности», то есть обвинения против тех, кто отдавал непосредственные приказы о совершении военных преступлений. Но если трибунал выдвинет обвинения против высшего командования – Лукича, Павковича, Лазаревича и Перишича, – сербское правительство выступит против. Обвинения против Сретена Лукича и генерала Лазаревича могут иметь трагические последствия для Сербии.

Судя по всему, министры имели намерение направить дискуссию в определенное русло, чтобы предотвратить требования прокурорской службы об аресте и выдаче высокопоставленных офицеров армии и службы безопасности. Они пытались доказать нам, что «лучшее» – враг «хорошего», и хотели представить наше стремление выдвинуть обвинения против высшего командования как обычный каприз или прихоть. Было совершенно ясно, что попытки спасти Лукича, Лазаревича, Павковича и других генералов от ареста продиктованы исключительно соображениями политической целесообразности. Скорее всего, эти офицеры или их друзья принимали участие в полицейской операции, проведенной после убийства Джинджича. Когда любое правительство начинает борьбу с коррупцией с ареста полицейских с запятнанной репутацией, с некоторыми из таких людей происходят чудесные превращения. Возможно, в том, чтобы снять их с крючка и есть определенная политическая целесообразность. Но кто ответит за тысячи жертв этих генералов, которые, согласно обвинению, исполняли волю Милошевича?

Министры пытались убедить меня в том, что полиция и армия во время проведения операции в Косово стали всего лишь жертвами обмана, а реальными виновниками происходящего были Милошевич, Никола Шайнович, местные лидеры партии Милошевича и убежденные националисты всех рангов. Конечно, во всем был виноват Милошевич. Вторым главным виновником являлся министр внутренних дел Влайко Стоилкович, который годом раньше совершил самоубийство на ступенях здания парламента. Кроме того, вина лежит еще на двух министрах: руководителе службы госбезопасности Раде Марковиче, непосредственно связанном с Милошевичем; и руководителе службы общественной безопасности генерале Джорджевиче, по слухам, бежавшем в Россию. Михайлович Повторил, что Сретен Лукич, который, по нашим сведениям, командовал полицейскими подразделениями в Косово, был на «два или три уровня» ниже Джорджевича. Министр внутренних дел лично поручился за Лукича. «Мы уверены, – утверждал Михайлович, – что Лукич – честный человек. Он не обогатился в годы правления Милошевича». По его словам Лукич не входил в ближний круг Милошевича, и тот не выдвигал его на более высокие посты. Партия Милошевича обвиняла Лукича в том, что он защищает албанцев. Лукич не отдавал приказов, на основании которых его можно было бы обвинить в преступлениях, и лично арестовал убийц Зорана Джинджича. По мнению Михайловича, Лукич никоим образом не был связан с «красными беретами», виновными в убийстве Джинджича и во многих других политических убийствах.

Тут в разговор вступил министр иностранных дел Свиланович, и о генералах на время забыли. Он сказал, что правительство хочет как можно быстрее передать трибуналу двух разыскиваемых прокурорской службой лиц. Эти люди долгие годы командовали Луковичем и «красными беретами». Речь шла об Йовице Станишиче и Френки Симатовиче, арестованных в ходе операции «Сабля». «Мы не можем задерживать их долго, – сказал Свиланович. – Ускорьте процесс обвинения, чтобы мы могли отправить их в Гаагу». Свиланович объяснил, что парламент вскоре внесет изменения в закон о сотрудничестве с трибуналом и исключит из него статью, запрещающую арест и выдачу лиц, обвинение которым было выдвинуто после принятия закона. Я согласилась немедленно ускорить выдвижение обвинений против Станишича и Симатовича, но при этом категорически отказалась отзывать обвинения против генералов и других лиц.

Затем Михайлович сказал, что полиция использовала операцию «Сабля» для того, чтобы найти скрывающихся от трибунала на территории Сербии боснийских сербов. Он подчеркнул, что армия активно участвует в этом процессе под руководством генерала Крги и нового руководителя военной разведки. Разведка получила недвусмысленный приказ выявить всех разыскиваемых, имевших связи с армией, в том числе и двух офицеров армии боснийских сербов, которых обвиняли в том, что они принимали участие в резне в Сребренице: Любишу Беару и Винко Пандуревича.

Михайлович сообщил нам, что армия лишила Младича поддержки. Младич некоторое время находился в Боснии, вместе с Караджичем, но потом Караджич отослал его, и Младич вернулся в Сербию. Министр внутренних дел отказался рассказать, куда ведут следы Младича, но зато впервые подтвердил тот факт, что разыскиваемый нами преступник скрывается в Сербии, а Караджич – в Боснии и Герцеговине. Вскоре мы узнали, что, даже по версии Михайловича югославская армия обеспечивала Младичу укрытие, транспорт, медицинские услуги и финансовую поддержку. Михайлович сообщил, что сербская полиция готова сотрудничать с иностранными разведками в деле поиска и ареста Караджича и Младича. Задача облегчается тем, что Коштуница и его люди более не имеют властных полномочий.

По залу посольской резиденции продолжали кружиться обещания об аресте других разыскиваемых трибуналом лиц. Если Шливанчанин, которого обвиняют в причастности к убийствам пленных в Вуковаре, в течение ближайших недель не сдастся добровольно, его арестуют и выдадут Гааге. Правительство не будет возражать против обвинений в адрес генерала Джорджевича. Настало время скоординировать следственные усилия и раскрыть военные преступления в Косово. Правительство хочет допросить Шешеля и Милошевича в тюрьме трибунала.

Я воспользовалась случаем, чтобы в очередной раз потребовать от Белграда обеспечить доступ следователей и юристов прокурорской службы к потенциальным свидетелям и документам, речь о которых шла более года. Более всего нас интересовали стенограммы заседаний Верховного совета обороны. Как всегда, никакого внятного ответа я не получила. В конце разговора Михайлович совершенно в стиле «Миссия невыполнима» объявил, что наша встреча была абсолютно неофициальной и сугубо конфиденциальной.

Парламент Государственного Союза Сербии и Черногории изменил закон о сотрудничестве с Международным трибуналом и удалил пресловутую 39-ю статью, вызывавшую столько нареканий. 19 мая я вернулась в Белград, чтобы обсудить новые аресты и развитие следственного процесса. Преемник Джинджича на посту премьер-министра Сербии Зоран Живкович сказал, что его правительство хочет к концу года разрешить все проблемы, связанные с трибуналом, в том числе с арестами и выдачей разыскиваемых, которые скрываются на территории Республики Сербия. Он объяснил, что правительство проводит радикальную реформу национальной армии, на которую потребуется полгода. Реформа поможет преодолеть сопротивление аресту Ратко Младича. Живкович предоставил мне письменные отчеты разведки о местонахождении Младича и Шливанчанина. (Шливанчанин находился под постоянным наблюдением и угрожал взорвать себя.) Сербский премьер подтвердил, что готов в ближайшем будущем выдать Гааге Станишича и Симатовича.

Живкович вновь попросил меня не выдвигать обвинений в адрес генерала Перишича, Сретена Лукича, генерала Павковича и генерала Лазаревича, чтобы не подрывать стабильность политической обстановки в Сербии. «Это невозможно», – ответила я. Я не могла обещать прекратить расследование в отношении этих четверых. Если следователи соберут достаточно доказательств их вины, я передам обвинительные заключения в судебную палату. Однако я была готова проявить гибкость и некоторое время не выдвигать обвинений, а затем уведомить об этом Живковича: «Мы могли бы обсудить этот вопрос после арестов Младича, Шливанчанина и других разыскиваемых». К этому времени я ясно дала понять сербскому премьеру, что одних лишь добрых намерений и попыток недостаточно. Я вновь заявила о том, что мы до сих пор не получили доступа к важным документам, в том числе к личному делу Ратко Младича и к расшифровкам радиоперехватов переговоров албанской милиции в Косово, то есть АОК.

Затем меня ожидал обед с министром иностранных дел Свилановичем, министром обороны Борисом Тадичем и их заместителями. Тадич сразу же заявил, что арестовывать тех, кого разыскивает трибунал, должна полиция, а не армия и не министерство обороны. Я сразу почувствовала себя в знакомой обстановке. Я предупредила Тадича о том, что генерал Крга уже пытался объяснить мне, что армия не должна заниматься поиском и арестом преступников, а бывший министр внутренних дел Душан Михайлович полагал, что полиция не может арестовывать военных. На это Тадич сказал лишь то, что армия и полиция тесно сотрудничают и «расследуют» дело Младича.

После разговора о выдаче потенциальным свидетелям разрешений давать показания против Милошевича Свиланович снова начал критиковать меня за публичные заявления, сделанные в США. Когда меня спросили об аресте разыскиваемых лиц, я откровенно заявила, что не знаю, кому в Белграде можно доверять. Свиланович назвал мои слова «вызовом правительству» и заверил меня, что «двери Белграда всегда открыты», и нет необходимости выносить наши разногласия на публику. Я не могла оставить это замечание без комментариев, но мне все же удалось удержаться в дипломатических рамках. «Так много деклараций… так много заявлений о политической воле… так много обязательств… и так мало результатов, – сказала я. – Власти должны сотрудничать… Они должны дать нам что-то, а не только просить».

Я уже напомнила Свилановичу о наших постоянных просьбах обеспечить доступ к стенограммам заседаний Верховного совета обороны. Прокурорская служба знала, что эти документы помогут точно доказать связь Милошевича и других политических лидеров Белграда с военными преступлениями, совершенными в Хорватии, Боснии и Герцеговине и Косово. Я потребовала от Свилановича выдать эти документы. Он отказался, сказав, что, как он уже много раз говорил во время наших личных встреч и в прессе, эти документы не должны попасть в руки судей Международного суда, рассматривающих иски Хорватии и Боснии и Герцеговины против Федеративной Республики Югославия, преемник которой – новый Государственный Союз Сербии и Черногории. Однако Свиланович снова подтвердил, что правительство готово предоставить их в том случае, если судебная палата обеспечит «защитные меры». Подобные документы могут рассматриваться только на закрытых заседаниях судьями трибунала и не могут обсуждаться публично, поскольку в этом случае они станут доступными для Международного уголовного суда. Свиланович предложил, чтобы прокурорская служба либо направила в судебную палату, рассматривающую дело Милошевича, запрос с требованием обеспечения защитных мер данных документов, либо в письменной форме поддержала запрос белградского правительства об обеспечении подобных мер. Я заявила, что требовать защиты документов – дело правительства, а не прокурорской службы.

24 мая 2003 года я сообщила об этом в письменной форме, отправив Свилановичу письмо, в котором объясняла, что для расследования дела Милошевича необходимы документы, связанные с работой Верховного совета обороны. Зоран Лилич сообщил Джеффри Найсу об этих документах несколько месяцев назад. Необходимо, чтобы он как можно быстрее получил разрешение давать показания. Сербы были готовы предоставить материалы, которые помогли бы нам обвинить Милошевича в геноциде. Я понимала, что, если не разрешить данную политическую ситуацию, обвинение не получит необходимых документов в течение многих месяцев, а то и лет. Я была готова заявить, что не возражаю против разумных защитных мер согласно процедурному правилу 54 bis, которое позволяет защищать материалы, связанные с интересами национальной безопасности. Я направила Свилановичу письмо, в котором четко разъясняла свою позицию:

Будучи президентом Национального совета по сотрудничеству (НСС) с [трибуналом по бывшей Югославии], Вы предложили, чтобы для получения вышеупомянутых документов в целях судопроизводства прокурор обязался поддержать требование Сербии и Черногории об обеспечении защитных мер в отношении тех документов или их части, относительно которых, по мнению правительства, такие меры необходимы.

Рассмотрев Ваше предложение и действуя в духе сотрудничества и доброй воли, а также в духе наших переговоров в Белграде, я подтверждаю свою готовность поддержать в целом требование Сербии и Черногории об обеспечении защитных мер в отношении документов или частей документов, связанных с работой [Верховного совета обороны] с момента президентства 3[орана] Лилича (1993–1997), относительно которых, по мнению правительства, такие меры необходимы.

Совершенно очевидно, что подобные защитные меры должны быть разумными и должны учитывать интересы прозрачности судопроизводства. Очевидно и то, что Сербия и Черногория обязаны ходатайствовать перед судебной палатой в поддержку обеспечения защитных мер. Судебная палата может принять или отвергнуть это ходатайство… В любом случае правило 54 bis… обеспечивает применение подобных защитных мер в тех случаях, когда затрагиваются вопросы национальной безопасности.

В отношении документации [Верховного совета обороны], затребованной обвинением, я считаю, что после получения данного письма моим сотрудникам должен быть обеспечен немедленный и полный доступ к упомянутым документам. После ознакомления с архивами персонал [прокурорской службы] составит список документов, необходимых для судопроизводства. Затем НСС изучит его и определит, в отношении каких документов или частей документов правительству необходимы гарантии защитных мер. Остальные документы из этого списка должны быть представлены немедленно.

Я также прошу Вас, в целях обеспечения ускорения подготовки затребованных материалов к судебным заседаниям, обеспечить [обвинению] немедленный доступ ко всем документам, отобранным сотрудниками прокурорской службы и просмотренным НСС, разумеется, с указанием тех документов, в отношении которых требуются защитные меры. Тогда [прокурорская служба] сможет обработать и подготовить все документы, в том числе и защищаемые, для суда. Сотрудники [прокурорской службы] будут работать с защищаемыми документами самым конфиденциальным образом, хотя решение об использовании их в суде и об обеспечении их защиты будет принято судебной палатой.[26]26
  Письмо главного прокурора Карлы дель Понте министру иностранных дел Государственного Союза Сербии и Черногории Свилановичу, 24 мая 2003 года.


[Закрыть]

Когда белградские юристы встретились с судьями судебной палаты по вопросу обеспечения защитных мер в отношении документов, связанных с работой Верховного совета обороны, они предъявили и это письмо, хотя его ни в коей мере нельзя было считать ни соглашением, ни сделкой.