Текст книги "«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное"

Автор книги: Карл Гершельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Другой вопрос, в каких формах бессмертие или воскресение можно было бы себе представить, и насколько оно вообще возможно, – этого вопроса Иван совсем не касается. Из его размышлений вытекает только необходимость воскресения; при вере в личного Бога возможность воскресения предрешается исходной предпосылкой Ивана о всемогуществе Бога: Он может все, что захочет; весь вопрос, значит, только в нравственной стороне дела – захочет ли Он. Если же мы в личного Бога не верим, а верим только в порождаемую самим человеком идею Бога, то воскресение становится задачей, осуществить которую человек обязан собственными силами, т. е. мы приходим приблизительно к взглядам современника Достоевского, русского философа Николая Федорова, видевшего в достижении воскресения мертвых и установлении бессмертия «общее дело» всего человечества. Соединив обе эти точки зрения (т. е. отказавшись от их рассмотрения и выбора между ними), мы получим воззрение, близкое кантовскому учению о категорическом императиве: требования морали должны быть выполнены с абсолютной необходимостью; если они не выполнены в этой жизни, то должны быть выполнены в какой-то другой, которая поэтому необходимо должна существовать.

Воскресение – одновременно и наша высшая задача и наша высшая надежда, в нем разрешаются все противоречия жизни; кроме того, будучи высшей надеждой, оно тем самым становится и высшим нашим требованием: без него противоречия и недоумения жизни неразрешимы, и нравственное наше чувство остается навсегда неудовлетворенным. В этом правота Ивана: «Страшный Суд» должен состояться; это не угроза со стороны Бога, а обещание, это акт восстановления мировой справедливости; но, с другой стороны, «Страшный Суд» – не только суд Бога над человеком, но и суд человека над Богом: если «Страшного Суда» вообще не будет, то, значит, нет и справедливости Бога. Срывается Иван не на том, что его требования слишком решительны и форма их слишком резка – резкая форма свидетельствует только о его большом нравственном темпераменте, – срывается Иван, напротив, на том, что сам боится до конца поверить в абсолютную необходимость и правомочность этих требований. Не в богоборчестве, не в дерзости Ивана, с которой он обращается к Богу, его вина, а в сомнении, в неспособности до конца поверить во всеблагость и всемогущество Бога, который в силах осуществить все, что будет действительно нужно осуществить.

Качание между верой и неверием типично для всех «своевольников» – они все боятся последнего шага: не решаются вполне положиться на самих себя, до конца оторваться от Бога, и вместе с тем не решаются Ему до конца довериться. Не их максимализм, а их половинчатость губит их. Религиозная вера совсем не утверждает, что в мире уже сейчас все обстоит благополучно; напротив, мир «лежит во зле», приход Царства Божьего на землю только ожидается; ни всеблагость, ни всемогущество Божье далеко не осуществлены еще полностью, а только осуществляются в мировом процессе.

Называя Богом силу, против которой он борется, Иван ошибается: он борется в сущности совсем не против Бога, а против греховного «лежащего во зле» мира и его владыки – «князя мира сего». С Богом он чувствует себя в тайном союзе – и именно это сознание своей правоты и тайной поддержки со стороны высшей моральной инстанции сообщает Ивану его пыл и решительность. «Бунт» – это восстание человека против Бога во имя… тоже Бога, но другого – не могучего, жестокого Бога, извне управляющего миром, а благого, живущего в глубине человеческой души.

Иван борется за «правду» против «истины»; в этом же смысле надо понимать и слова другого «своевольника», Ставрогина, сказавшего, что «если бы математически доказали ему, что истина вне Христа, то он бы согласился лучше остаться с Христом, нежели с истиной». Здесь под «истиной» тоже по-видимому понимается объективно данный, извне навязанный человеку несправедливый мировой порядок, Христос же воплощает порядок любви и смысла. Значение «бунта» в том, что он, как и вся тема «своевольников», представляет собой дальнейший шаг в процессе постепенного вживания человека в Новый Завет, в идею богосынства. Ветхозаветное подчинение Богу из слепого послушания, из страха и корысти, постепенно заменяется подчинением добровольным, из внутреннего сочувствия и понимания. Ни один «своевольник» не проходит своего пути благополучно – все срываются, подпадают искушениям, трудно преодолимым на пути абсолютной свободы, по которому они идут. Но претерпеваемые ими неудачи нисколько не умаляют значения их опыта. Проблематика Достоевского намечает такое углубление нашего понимания христианства, что можно говорить о начале новой эры в истории не только русской, но общемировой религиозной мысли. Недаром многие современные западноевропейские философские течения считают его одним из своих пророков и вдохновителей.

***

Резюмируя сказанное, можно так ответить на основной вопрос о роли страдания, поставленный вначале: страдание оправдывается тем, что служит средством роста. Для того, чтобы оно могло выполнить свое назначение, оно должно приниматься страдающим добровольно. Фактически этого в большинстве случаев нет: страдание обычно переживается, как внешнее насилие, а не как свободная жертва. Такое страдание не только не способствует росту страдающего, но, напротив, духовно озлобляет и физически губит его. Для того, чтобы это поправить, всем раздавленным непосильным страданием должна быть предоставлена возможность подняться: больным и калекам исцелиться, мертвым – воскреснуть. В этом мире страдания не искупаются; страдающая добродетель награждается только в американских фильмах и немецких хрестоматиях.

Основная истина христианства та, что совершенный праведник, Христос, ничего не получил от этого мира, кроме распятия. Если страдание не искупается в этом мире, оно должно быть искуплено в каком-то другом. Первое положение христианства, что Христос этим миром был распят; второе – что и распятие и этот мир Он преодолел своим воскресением. Воскресением восстанавливается справедливость, обидчику дается возможность раскаяться, жертве – простить. Этим страдание из подневольного, принижающего превращается в свободное, возвышающее. Таким образом идея бессмертия тесно переплетается с моральной проблемой.

Та же идея бессмертия является решающей и для проблемы счастья, рассмотрению которой посвящена следующая глава «Братьев Карамазовых» – «Великий Инквизитор». Продажа первородства человека за чечевичную похлебку, продажа «права на страдание», свободы и бессмертия за сомнительное «счастье» в раю Великого Инквизитора – такова ее тема. «Ибо если бы и было что на том свете, то уж, конечно, не для таких, как они», – говорит сам Великий Инквизитор о своей пастве. Таким образом, тема «бунта» переходит в тему «Великого Инквизитора» и в ней находит свое продолжение и окончательное разрешение.

Обоснование текста

Составление «Избранного» К. К. Гершельмана, каковым являет данная книга, связано с большими трудностями. Сочинения К.К. Гершельмана никогда не выходили отдельными изданиями. То немногое, что появилось в печати при его жизни, разбросано по разным газетам, журналам, всевозможным сборникам, давно уже ставшими библиографической редкостью. Часть его трудов была напечатана после смерти К. К. Гершельмана, при этом публикаторы порою весьма вольно обращались с текстами его произведений. Однако значительная – если не большая – часть творческого наследия К. К. Гершельмана до сих пор не опубликована. Тексты его неопубликованных произведений сохранились в архиве писателя, до недавнего времени находившегося у дочери писателя Анны Рёдер в Андернахе (ФРГ), а в настоящее время хранящегося в Отделе рукописей и редких книг Библиотеки Тартуского университета. Это, как правило, рукописи, не всегда беловые, поэтому расшифровка их – дело нелегкое. Но, главное, К. К. Гершельман постоянно работал над текстами своих произведении, и они представлены в архиве в разных вариантах, даже в разных редакциях. Там же, в архиве, можно найти и новые варианты более ранних, уже опубликованных произведений. Всё это в совокупности очень усложняет работу составителя.

Во-первых, составитель должен определить, что же вообще включать в книгу из обширного наследия К. К. Гершельмана, из его опубликованных и неопубликованных произведений. Во-вторых, составитель поставлен перед необходимостью решать сложные текстологические проблемы, связанные с наличием разночтений (порою очень значительных) между опубликованными текстами и сохранившимися в архиве писателя автографами, с наличием разных вариантов или редакций произведений. В-третьих, надо учесть, что К. К. Гершельман никогда не датировал своих работ, время их написания, как правило, неизвестно. Отсюда возникает еще одна сложная проблема – проблема структуры «Избранного»: в каком порядке публиковать вошедшие в его состав произведения К. К. Гершельмана. Хронологический принцип, обычно используемый в такого рода изданиях, из-за отсутствия соответствующих данных тут неприменим. Из-за этого же, в-четвертых, возникает немало трудностей с комментированием публикуемых вещей.

При отборе произведений К.К. Гершельмана для «Избранного» составитель прежде всего исходил из их художественной ценности, из их историко-литературной значимости в контексте литературы Русского зарубежья 1920-1940-х годов. Составитель вполне осознает, что доля субъективности при этом неизбежна. Его ограничивал и запланированный объем книги, из-за чего пришлось, например, отказаться от включения в нее основного философского труда К. К. Гершельмана – неопубликованной «Философии 1/4 часа», а также интереснейших образцов эпистолярного наследия писателя (переписка с В. С Булич и Ю.П. Иваском).

Опубликованные при жизни К. К. Гершельмана произведения, как правило, печатаются по тексту их первопубликаций. Однако в тех случаях, когда имеются более поздние редакции его ранних работ, в основных разделах книги печатается именно эта поздняя редакция, а ранняя приводится в нижеследующих примечаниях.

Произведения, опубликованные после смерти автора, большей частью также даются по тексту первопубликаций, но с обязательными исправлениями по автографам, если они сохранились и если есть уверенность, что в основе публикации лежит именно этот автограф. В некоторых случаях расхождения между печатным текстом и автографом были столь велики, что приходилось за основу публикации брать именно автограф, поскольку совершенно ясно, что печатный текст не отражает последней воли автора.

Источник публикации всегда указывается в комментариях.

В основу структуры издания положен жанровый принцип. Вначале представлены стихотворения К. К. Гершельмана. за этим следует его художественная проза, при этом выделены подразделы «Миниатюры» (с них, собственно, и начались публикации его произведений) и «Рассказы», хотя нельзя не отметить, что порою нелегко отличить первые от вторых. В отдельный подраздел пришлось выделить единственную сказку К. К. Гершельмана, иллюстрированную самим автором (рисунки Гершельмана воспроизведены в книге). За этим идет небольшой раздел «Драматургия», далее – большой раздел «Философская эссеистика» – жанр, в котором, как уже отмечалось во вступительной статье, К.К. Гершельман очень активно выступал в последнее десятилетие своей жизни, когда он, по свидетельству дочери и сына, уже не писал стихов и редко обращался к повествовательной прозе. Завершает «литературную» часть «Избранного» раздел «Литературно-критические и историко-литературные статьи». В особый отдел книги выделены репродукции живописного наследия К. К. Гершельмана, подготовленные искусствоведом Май Левин. Таким образом, в книге нашли отражение все стороны многогранного таланта Карла Карловича Гершельмана.

Первый раздел – «Стихотворения» – открывает первопубликация одного из немногих сохранившихся в архиве К. К. Гершельмана образцов его раннего поэтического творчества 1920-х годов. За этим следуют публикации 1930-х годов, которыми К. К. Гершельман, собственно, и вошел в историю литературы Русского зарубежья. За структурную основу публикации остальной части его поэтического наследия взяты сохранившиеся в архиве поэта две машинописных подборки его стихов («Стихи I», «Стихи II»). Судя по всему, составлял эти подборки не К. К. Гершельман. Скорее всего, они принадлежат вдове писателя, но, возможно, все же базируются на каких-то более ранних авторских текстах.

Что касается структуры остальных разделов, то в них, как правило, вначале приводятся уже опубликованные произведения (причем составитель более или менее придерживался хронологии их публикаций), за этим уже следуют ранее не публиковавшиеся работы из архива писателя.