Текст книги "«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное"
Автор книги: Карл Гершельман
Жанры:
Русская классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Отпавший ангел.Выписки из его дневника. Рассказ печатается по автографу, хранящемуся в архиве писателя, Первопубликация (с большим количеством ошибок, неточностей, пропусков в тексте): RLJ. Vol. XXXVII. 19.83. № 128. С, 167–178.
Иегова – одно из Имен Бога в Ветхом Завете, заключает в себе понятие вечности и совершенства.
[Закрыть]
I
Снова – который раз? – созерцал Иегову. Он совершенен. Сидит на престоле – вечный юноша, нежный и твердый. Прекрасен до невозможности. Престол Его – куб: закономерность, законченность, точность. Под ногой Его – шар: замкнутость, вечность, полнота. Ничего в Нем нельзя изменить, ничего добавить. Бьющие из Него ключи не обедняют Его. К Нему текущие хвалы не восполняют. Совершенный, горит Он в центре мироздания.
***
Мир Его – трепет и жизнь. Несутся планеты вокруг неугасающих солнц; несутся спутники вокруг неустанных планет. Реки изливаются в моря, поднимаются испарением к небу, падают снова на землю дождями. Его царство – круг. Всюду жизнь и движение, вместе – завершенность, достигнутость. Взбегает – закатывается солнце. Бегут, возвращаются планеты.
День – ночь. Зима – лето. Орбиты – эллипсы и круги.
***
Его мир – искренность и свобода. Всё отдается Ему влюбленно, с улыбкой восторга.
Он всплыл из глубин безосновности. Корни Его – в глубине до-мирового ничто. Ничто: все открыто, нет ни границ, ни барьеров, ни запретов, ни обязательств. Темное ничто: ни да, ни нет, все пути возможны, абсолютная свобода. Он поднялся и расцвел. Из Него – ростки: это мир.
В ростках – Он сам. Ростки свободны. Сам свободный, разве мог Он создать несвободное? Мир, сотканный из Него, – из свободы, сделанный из Него, – разве может быть не свободным? Все свободно: камень, цветок, планета. Его закономерность и круги – разве это предписание? Это придумали сами планеты: кружиться. Кружиться – блаженно. Кружиться – вечно, подставляя то бок, то спину любимому солнцу. Разве не сладко? Светиться вечно: резвящиеся дети кругом – вечно обливать их лучами, – разве не сладко?
Мир танцует, сам упоен от чистого сердца излившимся танцем. Захотели бы солнца и планеты – побежали бы прочь. Во все стороны, вправо, влево. Одни, без Него, ушли бы на поиски нового счастья. Прочь в пустоту, холод.
Никого он не держит. Всё само тянется к Нему, Им согрето. Кто захочет уйти – идите, пожалуйста, путь свободен. Но кто захочет?
***
Он совершенен. Мир – лишь бесконечное Его отражение. Тысячи образов повторяют Его. Он на всем. Всюду Его умиротворенность, полнота. Я гляжу на себя. Я во всем подобен Ему. Тот же лоб – высокий, гладкий – ни одной морщинки, белый. Та же умиротворенность в глазах. Я прекрасен, потому что похож на Него. Я прекрасен, потому что прекрасен Он. Я влюблен в Него, Он – в меня, мы прекрасны, и мир прекрасен.
Счастье мое и мира – отразить Его. Всё достигнуто. Он – в мире, мир – в Нем.
II
Сегодня поворот к весне. Грудь земли опустилась до отказа. Начинает приподниматься для нового вздоха. К новому кругу, новой волне. Люблю этот день. Люблю встречать это солнце – перелом к росту.
Уже тысячелетия встречаю все там же. В саду, на камне. Уже тысячелетия встречаю: рассвет, деревья рая в рассвете, солнце всплывает из-за пальм. Сегодня, как и всегда, – торжественно, пышно.
Но сегодня – странная неожиданность. Я сижу на том же месте. Солнце всходит на том же месте. И вдруг – тень ложится между мной и солнцем.
Откуда? Гляжу: ветка дерева. Как могло случиться? Тысячи лет не было, и вдруг – есть.
Я смотрю на дерево. Я сразу узнал его. Оно стоит отдельно. Густая трава возле него – к нему не подходят. Его ветви протянуты настойчиво, гибко – изогнут ствол. Плоды его – желто-прозрачные тонкокожие, вздутые, словно изнутри распираемые. Это – яблоня. Единственное дерево, чьи плоды нам запрещено есть.
Как оказалась ветка там, где ее раньше не было? Все деревья стоят неподвижно; только листья медленно поворачиваются, следя за солнцем. Чем отличается эта яблоня от прочих деревьев?
***
Понял. Это дерево иначе других. Оно растет.
***
Мир распластался в нем, упоен совершенством. Только грудь – в ритмичном дыхании. Мир, как купальщик на пляже: жар, солнце – и ничего больше не надо.
Он создал всё это. Шесть дней создавал, всматривался и говорил: «Хорошо». На шестой – еще раз сказал «хорошо» и затих. Вот – Ева и Адам. Лежат, голые, в первозданной траве. Вверху первозданное солнце. Это не люди. Два цветка, напоенных радостью. Растворились в траве, согрелись, лежат. Дышат, трепещут и говорят: «Хорошо».
***
Чего у нас с избытком – свободного времени. Раньше я проводил его, тоже валяясь на солнце. Теперь валяюсь по-прежнему, но прибавилось нечто еще: я размышляю. Вспоминаю жизнь – бесконечный цикл бесконечных кругов. Сколько их было! По-видимому, и впереди их будет достаточно.
Вокруг меня – райский сад. Все соразмерено, все гармонично. Все движется плавно, музыкально, величественно. Но, не знаю, мне все же чего-то недостает.
***
Начинаю фантазировать. Недавно пришла мне мысль. Вот планеты – вертятся, подставляют солнцу то один свой бок, то другой. А нельзя ли устроить, чтобы сразу с обеих сторон? Конечно, это нелепо, ясам рассмеялся, а все-таки? Или, скажем, – вместо того, чтобы крутиться на месте, – пустить от одного солнца к другому. Пусть побегают. Или еще: Адам и Ева. Взять и прибавить к ним еще одного, немножко иначе. Что бы вышло?
***
Удивительное явление. Сперва почувствовал неопределенный зуд, где-то между ушами и шеей. Рот широко открылся, независимо от моей воли. Грудь наполнилась воздухом, затем коротким толчком выдавила его обратно. Вся операция доставила мне несомненное удовольствие. Это явление я наблюдаю впервые. Не знаю, как объяснить.
***
Чего мне не хватает? Знаю: я просто соскучился. Всё как-то уж слишком предусмотрено. Хочется изменить расписание. Надо полагать, небольшое рассеянье излечило бы меня.
***
Я стал раздражителен. Мир, которым еще недавно я восхищался, начинает утомлять меня. Неужели так и лежать всю жизнь, распевая с похвальным усердием гимны? Конечно, очень приятно крутиться на карусели. Но, злоупотребляя этим занятием, можно и до морской болезни докрутиться. Гармония, музыка сфер… Музыка музыкой, только почему-то начинает она напоминать мне шарманку. Это очень достойный инструмент и вполне под стиль карусели. Но, мне кажется, он и несколько однообразен.
***
Удивляюсь Ему. Сидит и, ухмыляясь, смотрит на этот бесконечный парад. Идем мы, идем, возвращаемся, снова идем. Церемониальный марш, да и только. Я бы на Его месте соскучился. Хоть бы уж наделал побольше статистов, а то все те же, как в опере. И похожи все на Него самого, словно родственники. Окружил себя фотографиями и любуется. И собирается, по-видимому, этим времяпрепровождением заполнить вечность. Странные вкусы бывают на свете.
***
Рассмотрел внимательно Еву. Ничего не скажешь, сложена, конечно, неплохо. Но сегодня мне показалось – есть что-то от поросенка, розового и упитанного.
Кстати, говорят, Он создал эту пару по образу Своему и подобию. Я колеблюсь: так ли уж это лестно для Него? А животных создал по подобию ангельскому. Еще менее лестно для нас. Хотя, впрочем, все приблизительно в одинаковом роде.
Я только начинаю раздумывать: не лучше ли уклониться и выйти из этой компании? Не остаться ли, как некий уникум, в стороне?
***
От скуки придумал маленький эксперимент. Шутка, не больше. Хотелось немного нарушить патриархальное течение нашей жизни. Изобрел себе новый костюм. Нахожу, что даже идет мне. Покрой прежний. Но всё – черное. Совершенно новая краска, нигде до сих пор не видывал. Радовался, что хот немного буду отличаться от прочей братии.
Явился во дворец. Что бы вы думали! Из шутки, вполне невинной, – целый скандал. Посмотрели бы вы на эти кисло-сладкие физиономии моих сослуживцев. Шокированы были, как старые девы. Или как благородные лорды, обнаружившие между своих фраков костюм футуриста. Приди я голым, – думаю, впечатление было бы не большим.
Один компатриот – этакий беленький, с перламутром – подошел. Вид – чрезвычайно иронический. Цедит:
– Что, милый, думаешь поразить? В изобретенья пустился? Оригинальности захотел? Брось, дорогой, – старо. Всё, что можно было придумать, – всё уже сделано.
Черное? Черное – ведь это только тень, пустота. Черное – это только отсутствие белого. Перестань, милейший, не ново.
Я возразил очень вежливо:
– Что же, там, где всё отражает друг друга, для начала и это недурно.
Я был задет его словами больше, чем хотел показать.
Но я смотрел, как Он – сидящий на троне, – как Он отнесется. Удивится хоть немного? Скажет что-нибудь?
Представьте, ничего; Ни малейшего движения. Сидит, как всегда, – серьезный, невозмутимый. Смотрит спокойно, по-прежнему, прямо в глаза. И – ни слова.
Раньше, признаться, я млел под этим взглядом. Теперь вдруг почувствовал – не то что злость, но досаду: неужели и это предвидел?
***
Может быть, правда, что черное – только отсутствие белого, только обратное подражание ему, умаление Им созданного, тень, никто.
Нет, черное не ничто. Ничто – то, чего нет. Черное – действует, черное есть. Довольно играть словами!
Черное, конечно, пустяк. Эта шутка совсем не интересовала меня. Но встает принцип: действительно ли я свободен? Могу ли отойти от Него, если захочу? Или привязан к Нему веревкой? Осталось ли что-нибудь на мою долю или исчерпал Он действительно всё?
Он дал мне разум, дал волю. Что такое мой разум? Это – судья. Хорош Его мир или надо его переделать? А воля? – Оружие разума. Не нравится – так переделывай. Я начинаю судить. Сперва как будто всё хорошо. Но вот – заколебался. Так ли? Вот эти два произведения там внизу: Ева, Адам. Неужели это лучшее, что Он имеет предъявить? Еще бы! – безгрешны, непорочны, пай-детки. Бродят по саду и жуют бананы. Чего еще требовать. По Его мнению, это два совершенства. По-моему – два скота. Он сотворил их и сказал «хорошо». Я нахожу это преждевременным.
Начинаю сомневаться. Боюсь, что приговор не будет благоприятным. Кажется, захочу переделывать. А захочу – так посмотрим, может, и переделаю.
Брошу Его круги, пойду по новой траектории. Он солнце? Я тоже солнце. Не побоюсь уйти один в пустоту. Холодно, говорите? Пускай себе холодно. У меня горячее сердце – ха, ха! – согреюсь!
Брошу эллипсы, пойду по параболе. А Он пусть остается, как хочет. Нам, видно, не по пути. Он – круг, я – прямая. У Него все вертится: Адам вокруг Евы, земля вокруг солнца. Я пересеку все это кометой. Неожиданно, сбоку, наперерез. Я брошу планеты на солнце, Адама на Еву. Довольно ему ходить и облизываться. Брошу все в кашу. Погляжу, какой получится взрыв. Все полетит вверх ногами. Разве не весело?
***
Новость! На лбу у меня морщина. Небольшая, вертикальная, между бровями. Я очень доволен. Это уж, правда, мое: он гладок, как шляпа. Вечный юноша! Раньше казалось мне это очаровательным. Ходил каждый день во дворец и пел умиленно осанну. А сейчас – противно. Словно омоложенная старуха. Маска, напудренный череп. Стар, так и будь старым. А то – нет, хочется быть хорошеньким. Уж не лысина ли у Него под фальшивыми локонами?
Я, право, горжусь своей морщиной. И вид какой-то более одухотворённый. А то всё, как доска. Гладко, но скучно.
***
Сегодня встретился с ангелом – тем самым, перламутровым. Сегодня иронии нет и следа. В очах глубокомыслие, даже печаль. Я рассмеялся, увидев эту похоронную рожу.
Разговор наш был краток, но вразумителен.
– Брат! – начал он томно, поднимая глаза. – Брат, ты задумал недоброе. Ты хочешь уйти от Него. Да, ты свободен, тебя никто не удерживает. Но ты не понимаешь… Свобода твоя дана тебе для любви – не для гнева. Он – премудрый и великий – дал свободу тебе. Потому что он не хочет возле себя куклы, автомата. Ему нужен друг – искренний и сознательный. В этом твое назначение. Этим ты жив. Но без Него ты – ничто. Вне Его – тьма! – Ангел стал в позу, голос его звенел: – Знай, – возгласил он, – вне Его – гибель. Уйдешь – не вернешься!
Я выслушал эту проповедь внимательно. Когда я стал говорить, голос мой был нежен, как флейта.
– Милый, – зачирикал я, – возможно, что таково мое назначенье. Я не спорю. Но несомненно – твое назначенье иное. Ты губишь себя. Зарываешь таланты. Твое назначение ясно – быть тенором в опере. Или, возможно, чревовещателем. Во всяком случае, богатая
будущность…
Тут я ступил к нему. Он попятился.
– Слушай раз навсегда, – я рычал от злости. – Передай твоему патрону, что если Он хочет говорить со мной – пусть явится сам. Посредников не принимаю. Через лакеев не разговариваю. Запомни и передай. Теперь убирайся.
Ангел вспорхнул, как испуганный мотылек. Тоже нашелся – дипломат!
***
Так вот они – Твои прекрасные слова о нашей свободе, искре Твоей и прочей галиматье! Прекрасные разговорчики, а – до дела дошло – подсылается этот болван запугивать меня, как мальчишку, потемками. Бросьте эти шутки, господа! Не хочу больше отраженного света. Раз во мне искра, сам хочу светиться. Оторвешься – погибнешь! Это называется у Тебя свободой! Хороша свобода! Значит, так: сяду в кресло, расставлю стулья, утыкаю гвоздями – и только один, возле себя, уложу подушечками. И скажу, этак воркуя: «Ты свободен, миленький, садись куда хочешь. Но не сядешь ко мне, сядешь на гвозди». – Достойный способ вербовки! Недурные друзья получатся:
Willst du nicht mein Bruder sein,
Knall ich dir den Schael ein!*
[* «Не хочешь быть моим братом, я проломлю тебе череп» (нем.). Немного измененный вариант популярной немецкой пословицы.]
Не так ли?
– Ну, слушай. Если я свободен, то сяду куда мне захочется. Опротивел Ты мне – лучше на гвозди, чем к Тебе на подушки. Полюблю Тебя снова – вернусь к Тебе, хотя бы снова на гвозди. Так, дорогой, понижаю я дружбу. И теперь довольно. Больше не пробуй – не запугаешь. Ты мне надоел. Я ухожу. Вернусь не раньше, чем Ты убедишься в способности моей прожить без Тебя. Тогда увидишь, по крайней мере, что возврат мой вызван Тобой, не подушками. Далее: вернусь не раньше, чем ты заскучаешь по мне. Помучайся немножко, перестань быть вседовольным и совершенным. Такому, как Ты сейчас, толстому и сидячему, – зачем Тебе друг? Если Ты совершенен, я не нужен. Друзья нужны тому, кому без них пусто. Заметь сперва, что я тоже что-то из себя представляю, могу Тебе что-то дать. Друзья должны друг другу давать. Если же один только повторяет благоговейно каждую глупость другого – это попугай, а не друг. Заметь во мне что-то мое, Тебе неожиданное – удивись мне, тогда я, может быть, и вернусь. Но именно – может быть. Всё дело в этом словечке. Может быть, и вернусь, а может быть… покажу язык и отправлюсь дальше.
III
Каша заваривается. Я вижу – тут уж вопрос не в скуке, как мне раньше казалось. Дело серьезное. Твой мир мне не нравится. Я хочу его реформировать. Ты создал всю эту музыку, честь Тебе и слава! Теперь я тоже хочу принять участие в сотворении дальнейшем. Согласен Ты с моим планом – тем лучше. Я готов сохранить контакт – что же, будем работать вместе. А нет – Твое дело. Будете пакостить мне – поборемся! Посмотрим еще кто кого!
Твою мельницу я хочу заменить движением поступательным. Я нарушу Твое совершенство. Я нарушу блаженство. Взамен я предложу нечто большее. Вертеться блаженно, но глупо. Твой мир блажен, но бессмыслен. Совершенство бессмысленно. Я отниму совершенство, но дам большее: смысл. Я дам цель и движение к цели. Твое совершенство я заменю моим совершенствованием.
***
Дело надо поставить en grand* – увлечь за собою мир. Это нелегко: жалко расставаться с покоем. Но я поговорю с этой публикой серьезно. Я зажгу их. Я всем покажу Тебя в истинном свете. Вот сидишь Ты, окружив себя зеркалами, и, как старая кокотка, любуешься своими побрякушками. Мир увидит, что позорно быть зеркалом. Я подниму восстание – зеркал. Мир встанет против Тебя, пойдет за мной.
[* В крупных, широких размерах (фр.).]
***
Из-за каких-то синих туманов, далеко, Ты просвечиваешь и смотришь мне в глаза. Твой образ смутен, только глаза я чувствую. Они все те же: бесстрастны, серьезны. Смотрят, не моргая. Ты видишь меня насквозь, как всегда, не осуждаешь, не порицаешь.
Ах, я Тебя ненавижу. Я знаю, что Ты хочешь этим сказать: будто Ты знал и это. Ты говоришь: «Все это только частица моей бесконечно сложной орбиты. Новый поворот моего кольца. Все от меня, все от меня…»
Ты лжешь. Ты не хочешь показать своего удивления и испуга. Показать их – значит признать себя побежденным. Бесстрастием своим Ты заманиваешь меня:
А эти туманы, призрачность, занавески. Ты думаешь, я не догадываюсь, к чему эти штучки? Ты хочешь соблазнить меня тайной. Это Твой излюбленный способ. Как опытная кокетка ты знаешь: чуть просвечивающая нагота пикантнее полной. Голые женщины бывают и в бане! То ли дело мелькнуть, подразнить. Бедром или грудью – сквозь кружевцо. Если колени просто открыты, никто не заметит. А вот показать их за приподнятым платьем! Завесился вуалью, чтобы казаться еще прекрасней. Оставь свои хитрости. Я не влюбчив. Я разгадал Тебя. Я видел Тебя близко – лицо в лицо, глаза в глаза. Я знаю Тебя. Меня не увлечь Тебе своей юбкой.
***
Ты молчишь? Я бранюсь, как торговка, а Ты молчишь? Не хочешь снизойти? Пусть себе, думаешь, собака лает. Эта улыбка на все – не улыбка даже, безмятежность, глаза, как колодец… В жилах у Тебя вода, а не кровь. Хоть бы раз вышел из себя. Лучше и Ты проклинай, только не молчи. А еще уверял, что любишь меня. Разве с такой физиономией любят? Если б любил – гремел бы и гневался. Ненавидь меня, но не будь равнодушным. Сидит как истукан. У-у, рыба!
***
А может быть… я все же люблю Тебя. Я сам не знаю, не понимаю… Может быть, оттого и хочу быть вполне подобным Тебе, что больше других восхитился Тобою, очаровался Тобою, больше других полюбил Тебя. И хочу подражать Тебе в главном – не внешнем, наружном, а главном: в Твоей единственности, исключительности – в Божественности Твоей!
***
Но все равно. Возврата нет. Бодрее. К действию.
IV
Итак, свершилось. Ева взяла яблоко.
Я только протянул ей плод – желто-прозрачный, сочный словно изнутри распираемый сладкими соками.
Ева взяла, съела сама и дала Адаму.
***
Я не обманываю себя. Они пошли за мной, как скоты. Увидела Ева яблоко – смотрит: румяное, ничего себе, – не размышляя, и слопала. Не я соблазнил – авторитет был недостаточен. Чего было и ожидать от подобной твари. Сразу видно, чье произведение. Толстая бабища, знающая только два слова – жрать и спать!
Съела яблоко познания – добра и зла. Ну, какое Еве дело до добра и зла? А до познания – еще того меньше. Ева и познание! Смешно даже подумать.
Я переоценивал мир. Тем не менее, дело сделано. Дрожжи введены, результаты скажутся. Может быть, никогда не удастся мне достигнуть, чтобы принцип работал в чистом виде, чтобы вполне сознательно и добровольно шли эти люди за мной. Может быть, навсегда останется в их движении примесь аппетита. И мне вечно придется соблазнять их сладостью яблока. Пусть хотя бы и так. Я буду вести, они придадут массивность и силу моему стремлению. Я поведу их, хотя бы они этого не хотели. Это сперва. Это начало. Appetit vient en mangeant*. Уж войдут понемногу во вкус. Я буду с ними. Я, кажется, вне подозрений. Дух чистого творчества, можно сказать. Я сильно рассчитываю на мое благотворное влияние.
[* Аппетит приходит с едой (фр.)]
***
– Победа! Победа! Ева надела фиговый листок.
Вы смотрите, господа, удивленно. Что ж из этого? Разве это уж так важно? Ну, прикрыла Ева свои невинные прелести, что тут особенного.
О нет, этот факт надо оценить по достоинству. Это мой первый триумф. И заметьте – свыше тоже сразу сообразил и, чем это пахнет. Изгнали из рая за этот пустяк и Адама и Еву в двадцать четыре часа. Решительно и бесповоротно. Видно, что взволновались не на шутку.
Фиговый листок. Ведь это первый самостоятельный шаг. Первый протест, первое отрицание Его совершенства. «Ты создал меня нагой, а мне вот не нравится. Ты создал без листка, а я вот листок надену. Исправлю Твой промах, укрою то, что Ты создал, – и стану лучше!»
Фиговый листок, конечно, пустяк. Но важен почин. Фиговый листок, а дальше штаны, а дальше и до автомобиля недалеко. Удивляйся тогда, если публика запоет:
Так. Вселенная повернулась. Рай кончился, начинается мировая история. Понимаешь ли Ты теперь, что происходит? Что такое история? Не знаешь? Так слушай: это восстание против Тебя. Бунт, говоришь? Нет, Ваше Величество, – революция!
V
Жаль, что вы еще не родились, господин Достоевский. Настанет время, вы с видом бесстрашного новатора возгласите: «Я нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того, ни с сего, среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен, с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного раза ногой, прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к черту и чтобы нам опять по своей глупой воле пожить…» [152]152
Не вполне точная цитата из «Записок из подполья» Ф. М. Достоевского. См.: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в 30 т. Л.: Наука. 1973. Т. 5. С. 113.
[Закрыть]
Если бы вы родились на пару вечностей раньше, господин Достоевский, то увидели бы, что со своими пророчествами вы запоздали. Джентльмен своевременно возник, благоразумие спихнул и продолжает и впредь заниматься тем же. Подталкивает всё, что слишком хорошо ложится, – и это без отдыха, не покладая рук, в поте лица своего, можно сказать. Единственное, в чем вы ошиблись, – физиономия у этого джентльмена для его времени была отнюдь не ретроградной, уверяю вас, – вполне либеральной.
***
Я объявлен вне закона. В противовес Ему – «доброму», – я объявлен «злым». Тем лучше. Я приобретаю лицо и фамилию. Во всяком случае, это признание моей независимости de jure*.
Больше же всего меня радует, что и Он благодаря этому предстал в некотором новом освещении. До этого Он был просто так, теперь Он стал «добрым». Благодаря моей авантюре Он приобрел почетный титул. Можно сказать, что, выделив зло, я выделил этим одновременно и добро, создал добро. То есть создал Его. Видите, господа, как я для Него стараюсь. А Он неблагодарный…
Впрочем, софистику в сторону.
[* Формально, в силу закона, но не на деле (фр.).]
***
Дело продвигается успешнее, чем я ожидал. Случилось непредвиденное: Ева и Адам создали третьего. Целую вечность валялись они в траве, золотое время теряли. Стоило вмешаться мне – voila* – результат налицо. Сын. Малое сопливое существо, ничего красивого, правда, себя не представляющее. Но не стоило ли из-за него одного кинуть под песий хвост весь рай со всеми его цветочками? Подумать талью – новый человек! Что-то никогда, абсолютно никогда не бывшее! Новый человек – не Адам, не Ева, а третий!
[* Вот, вот как (фр.)]
***
Хотя я и не гадаю по звездам, все же отлично знаю, что из него получится. Придет день, это пузатое существо перестанет быть пузатым, подойдет к спящему братцу своему, приглядится и с хрустом пригвоздит его дубинкой к земле. Скрипнет Авель зубами – и кончено. Юная смерть взойдет на ступени и торжественно поднимет над миром голову своего первенца.
Я знаю это прекрасно. Так что же? Пусть! Пусть прольется кровь. Пусть издохнет Авель. Так и надо! Что их жалеть. Уйдет один, сделаем другого, еще лучшего. Я совсем не собираюсь превращать этот мир в богадельню. По боку все старое, испытанное, в сплав, на матерьял! Работы много, матерьял пригодится. По боку сотворенное, на очереди несотворенное. Всё новое, новое – лучшее, лучшее! Я сделаю из мира наковальню:
Так тяжкий млат.
Дробя стекло, кует булат! [153]153
Цитата из «Песни первой» поэмы А. С. Пушкина «Полтава».
[Закрыть]
Что копить всякую дребедень! По боку, по боку!
А Каин? Каину тоже полезно. Пусть побегает, хватаясь за голову, ища покоя. Не надо покоя! Побегает, побегает – смотришь, и набегает себе ума-разума.
Страдания возвышают душу – ха-ха!
***
Сегодня я видел: полудикий пес поднял морду и выл на луну. Выл о чем-то, чего сам не знает, но чего хочется. Я понимаю его. Чего-то хочется. Неизвестного, несуществующего, еще даже не придуманного, может быть, невозможного. Это глупо – хотеть невозможного! Бессмыслица после стольких лет непогрешимой осмысленности, вой после бесконечного гимна, порыв к неизвестному после вечной самоудовлетворенной полноты. Но странно: эта полнота именно из-за осмысленности деталей была бессмысленна в целом. Вечная праздничная карусель с вечной шарманкой посередине. Теперь же бессмысленность воя провозглашает новый неслыханный смысл мироздания. Мечта о небывшем. Тоска по жизни не кружащейся, а нарастающей. Желание жизни не игрушечной, а настоящей.
Мир начинает меня понимать. Вой на луну, дикий пес, – но это уже не аппетит, это – настоящее. Мой пожар разгорается. Я выйду победителем. Я переделаю мир.
Что были люди без меня? Растительность, елочное украшение. Я сделал из них людей. Только теперь начинается жизнь. Только теперь начинается время. Разве было время у этих детей в раю? Счастливые часов не наблюдают. Для волчка нет времени. Только теперь время стало реальностью, абсолютной реальностью. Я придал времени смысл. Я сотворил время. И пространство тоже. Был Ты и Твои отражения, всюду Ты и только Ты. Был центр – Ты, была точка. Но не было пространства. Ты дал всем Твой образ. Я дал большее: каждому – его собственный образ. Я создал разнообразие – создал пространство. Я сотворил новый мир. Говори еще после этого, что я только тень Твоя. Я создал движение. Теперь каждый миг несет что-то новое, небывалое, никем не предвиденное. Того, что наступает никогда не было, никогда больше не будет. Кончилось катание по рельсам, каждый сам пролагает свой путь. Была вечность, я сделал из нее время. Была точка, я раздул ее во вселенную. На Твоем фундаменте я строю мой дом – поднимаюсь над фундаментом. Я оттолкнулся от Тебя и взлетел над Тобой. Я соблазнил Адама, чтобы создать Адама нового.
Мой мир – новый мир. Мои люди – новые люди. Не творения, а творцы. У твоих было только настоящее – моим явилось будущее. Люди затоскуют о будущем. Заголосят поэты, мореплаватели покинут берега в погоне за неоткрытыми странами. Поплывут неизвестно куда, неизвестно зачем.
Знай – не Тебя они будут искать. Не назад смотреть. Не Тебя, уже бывшего, захотят – кого-то другого, кого еще нет, кого надо создать еще. Не Тебя – высшего, чем Ты.
Я буду с ними. Мы найдем. И когда придет Он – будущий, новый, Тобою непредусмотренный, завершение и увенчание мною поднятой бури, – знай: Он будет не твое порождение, а мое. Не Твой Сын, а мой!
***
Я устал. Еще так далеко. Не лучше ли, как прежде? Положить голову Ему на колени, рука Его гладит, гладит. Кто-то бережет, смотрит, улыбается, любуется, следит за каждым движением… Сладко быть маленьким.
Он видит, что со мной происходит. Почему не подойдет и не скажет: глупый, зачем ты так делаешь? Почему не подойдет?
Кажется, сам Он уже не хочет прежнего. Не хочет брать на колени, не хочет ребенка, хочет мужчины. Может быть, Он сам выпустил меня в эту дорогу? И я не враг Ему, а Его гонец? Что если это Он сам разочаровался в себе, сам возмечтал о чем-то небывалом? Знает ли Он сам себя? Ведь, в конце-то концов, и яблоко создал Он, а не я. Параллельное ли я дерево, возросшее рядом с ним из свободы, – или я только дальнейшее стремление Его ветви? Не Его ли я рука, уставшая лежать неподвижно, поднявшаяся в новом творческом жесте?
Если так, то седьмой день окончился. Началась новая неделя. Вся эта суматоха – только новый понедельник. Мировая история – только Его руки, протянутые вперед, в неизвестное.
Кто же я – Он или не Он? Все равно – кто бы я ни был, я знаю мою задачу. Его ли воля во мне, моя ли, воля – это самое ценное, что я имею. Это я сам. Ее провести – моя задача. Голову на колени – это слабость, усталость. Я есмь – значит, Он не все. Я хочу – значит, Он не совершенен. Я должен восполнить Его. А восполнить могу, только дав неожиданное для Него самого, только уйдя от Него только позабыв Его.
