Текст книги "Моника 2 часть"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– Нет, Ренато, Моника тебя любила, она была без ума от тебя, и видя, что ты в конце концов предпочел меня, она послушницей ушла в Монастырь Марселя… Ты не помнишь ее странное поведение, как она сильно изменилась, ее намеки? Она казалось, возненавидела меня… Ты начал думать, что она тебя ненавидит, а она любила. Она была помешана на тебе, а я ревновала, дико ревновала, что у меня разжигалась кровь…
– О, нет… Невозможно…!
– Клянусь, это правда! Клянусь всем, что мне свято, священно… Жизнью матери клянусь! Моника обожала тебя, считала меня безумной, ребенком, невеждой, несущественной, считала, что я не могу сделать тебя счастливым… Она всегда была умнее меня, всегда имела сильный характер… Она воспользовалась этим, чтобы заставить меня поклясться ей…
– В чем? – торопил Ренато, увидев, что Айме засомневалась.
– Что моя жизнь с тобой будет только самоотверженной и жертвенной, что я буду обожать тебя все дни, буду слушаться тебя, как рабыня… Она требовала, чтобы я благодарила тебя, отказалась от всего: от капризов, безудержных проявлений моего характера… Она упрекала меня, что преступление быть кокеткой, непостоянной… Она следила за моими действиями, улыбками и вздохами, создавая вокруг меня атмосферу подавленности, надзора, которая меня душила, а я была маленькой девочкой, Ренато. Иногда, чтобы разозлить ее, я кокетничала…
– Что?
– Кокетничала, но любила только тебя, думала лишь о тебе… Это был способ отомстить за ее невыносимую тиранию… Она хотела, чтобы я провалилась, хотела подловить меня, постоянно угрожала, и я возненавидела ее, достаточно было слова, чтобы вывести меня… Она задевала мое самолюбие, давила постоянной руганью, пока в один прекрасный день, мне все это не надоело…
– Надоело все это, что? Не хватало меня обмануть, не так ли?
– Нет… нет! Я не сделала ничего такого… Мы были детьми, глупышками… и из-за нее…
Айме долго всхлипывала, закрыв лицо руками, склонившись рядом с каменными перилами, пока Ренато обдумывал ее слова и не мог привести в порядок мысли, которые вертелись сумасшедшим вихрем, которые потрясли его душу… Затем Айме медленно продолжила, ее слезы высохли …
– Что ты сделала по ее вине? Говори!
– Я… ну… Я не сделала ничего серьезного, Ренато… Хуан Дьявол ходил кругами вокруг нашего дома… Как я раньше сказала тебе, он ухаживал за мной…
– За тобой или за ней?
– На самом деле за мной, Ренато. Он начал ухаживать за мной… Она вернулась из монастыря, одетая в рясу… Он, как ты понял, преследовал меня. Он совсем ничего не знал о нашей помолвке… Однажды он обратил внимание на Монику, я сказала, что она еще не пострижена, что может оставить рясу, что она красивая, что ей нужна любовь… Это было легкомысленно, по-детски… Я не думала, что он воспримет это всерьез, что так рассердится. Он сменил курс, а я по шалости, не соизмерив всего, приободрила его, дала понять, что Моника отвечает ему, что только притворяется, избегает его, а он…
– А он, что? Продолжай… продолжай…!
– Я обманула его, в этом моя вина. Это мой грех, Ренато, грех, в котором я не хотела признаваться тебе. От ее имени я написала письмо, чтобы он искал ее в Кампо Реаль. Я играла чувствами обоих, и когда он приехал, она отвергла его, и он разгневался, поклялся отомстить, и уже было бесполезно желать, чтобы он уехал отсюда…
– Ты хочешь сказать, что Моника не отвечала ему взаимностью? Что на самом деле никогда не любила его? Никогда не отдавалась ему, а он не был ее любовником?
– Да, Ренато, да…! Все перепуталось… Я сказала Монике, что ты убьешь меня, и она приняла жертву. Из-за этого было мое горе, отчаяние, когда ты заставил ее выйти замуж, когда он увозил ее далеко… По моей легкомысленности это было подло и жестоко. Это правда… Это мой единственный грех… прости меня, Ренато! Прости меня хотя бы ты, потому что она никогда не простит!
Почти обессиленная, потерявшаяся среди лжи, обезумевшая от тревоги, но решившая не отступать, плакала Айме от этих слов, с которыми лгала еще больше… Лгала, поставив на кон все, прикрываясь новой ложью, загнанная в угол обстоятельствами, где ложь единственный путь, скапливая еще и клевету, лживость, с жестокой смелостью борясь за жизнь или смерть… и в то же время плакала испуганными слезами, испуганная новой пропастью, куда почти угодила, жадно наблюдая за лицом Ренато, в то время как ее лицо побелело от страха…
– Не может быть! Невозможно! Если это правда, как ты говоришь, ты приговорила невинную сестру! Ты вручила ее беззащитную грубому мужчине!
– Это ужасно, да? Ты сам настаивал…
– Но почему ты не сказала мне правду? – пришел в отчаяние Ренато. – Почему не говорила тогда, а говоришь сейчас? Почему она молчала и терпела подобное?
– Чтобы спасти меня. Ты поклялся, что убьешь меня… А также чтобы спасти тебя. Не забывай, она любила тебя… Ты угрожал убить Хуана… И это бы ты сделал!
– Может быть… Но я совершил ужасную несправедливость. Если бы только ты сказала правду…
– Был момент, когда я собиралась тебе рассказать, признаться, поставив на карту все, но ты сказал, что этот человек твой брат… Как я могла столкнуть вас? Превратить тебя в его убийцу, а его в жертву? Нет, Ренато, нет, потому что ты моя любовь и моя жизнь, и потому что я рожу тебе ребенка…!
Ренато отступил на шаг, чувствуя, что сходит с ума, и Айме вздохнула, все сильнее упрочиваясь в самой себе. Она поняла, что он верит ей… что она освободилась от единственного несмываемого пятна… Ее смелость усилилась, и она бросилась в его объятия:
– Мой Ренато, ты единственный мужчина, которого я люблю! Из-за тебя я была способна на все… Пожертвовала сестрой, повергла в отчаяние мать, лгала, клеветала, была эгоисткой, жестокой, бесчеловечной; чтобы только сохранить твою любовь, защитить твою жизнь, чтобы не пролилась твоя кровь… Я хотела спасти тебя, пусть даже мир пошел на дно!
– Спасти меня… спасти меня… – презрительно отозвался Ренато с бесконечной болью.
– Ты бы не позволил. Ты сомневался, думал обо мне самое худшее, превращая нашу жизнь в ад. Отвергал и проклинал сына, которого я ношу, и пусть даже это жестокая правда, но я должна была тебе рассказать о ней, вложить правду тебе в руки… Я заслуживаю все, знаю: ненависть сестры, проклятие матери, презрение честных людей… Я заслуживаю всего, но только не того, чтобы ты отталкивал меня, потому что я сделала это ради тебя, чтобы защитить твою любовь…
Она встала на колени, опустила голову в сложенные руки и стояла неподвижно, нерешительно ожидая от Ренато слов, которые решат ее судьбу. Но Ренато не подошел к ней, не поднял с пола, не сжал в объятиях, а лишь посмотрел по сторонам сумасшедшими глазами, и наконец, крикнул в полумраке:
– Эстебан… быстро, оседлай мне лошадь!
– Ренато, куда ты? – испугалась Айме.
– Куда еще, как не искать наших матерей? Я знаю, что они в Сен-Пьере, пошли к губернатору просить задержать корабль… Уверен, они всеми силами борются, чтобы спасти Монику, делая это за моей спиной, считая ее виновной, как и я до недавнего момента, считая, что ставят ее жизнь выше твоей, так щепетильны, потому что боятся скандала или, может быть, моей жестокости. Но все изменится. Теперь я, я остановлю этот корабль. Я верну Монику и будь что будет…
10.
– Это серный холм… Бримстоун Хилл, как говорят британцы. В этой старой крепости происходили великие битвы… Чуть дальше городка Бастера есть другой развалившийся Форт, такой же значимый, как и этот: Форт Тайсон…
Хуан протянул руку, указывая вдаль на ржавую зубчатую стену, где заканчивались старые площадки древнего Форта на серном холме… Они стояли на земле Сент-Кристофер, одном из тех вулканических островов с высокими горами, густыми плодородными лесами, величественными скалистыми склонами и пустынными пляжами; новые уголки райской земли и моря все больше и больше открывались глазам Моники, сначала с удивлением, а теперь почти с восторгом…
Хуан нес ее на руках, и она слушала его теплый голос, чувствовала, что время течет нежно, словно бриз, который трепет ее золотые волосы, такие же мягкие, как море, которое расстелилось там внизу, у светлого пляжа, платком из пены…
– Когда проголодаешься, пойдем и пообедаем. Рядом с теми пальмами нас не ждет жареное мясо. Нарядно одетые члены команды попросили оказать им честь сесть с нами за стол. Они обожают тебя, смотрят, как за утреннюю звезду. Они хотят оказать тебе внимание. Кто-то был в Чарльз Таун и отыскал вино, сладости и другие деликатесы. Они будут счастливы, если мы окажем им внимание.
– Они делают меня такой счастливой, показывая мне свое внимание… которое я ничем не заслужила…
– Возможно ты не сделала того, о чем думаешь. Наша жизнь изменилась, чтобы сделаться наконец-то лучше.
– Для вас тоже, Хуан?
– В первую очередь, моя жизнь изменилась… Если ты снова что-то вспомнила, лучше не говори. Сегодня я не хочу загружать голову, не хочу вспоминать прошлое, ни далекое, ни близкое. Двадцать четыре часа в Сент-Кристофер – единственная наша задача. Ты рада?
Он улыбнулся, глядя в ее светлые глаза, но она не ответила, потому что голос ее не слушался… Она почувствовала овладевшее ей глубокое и горячее волнение, она думала, что живет во сне и видит другую жизнь…
Хуан не мог больше сдерживаться, спросил робко и сбивчиво: – Тебе нехорошо Моника, да?
– Не знаю, как назвать это чувство, Хуан… Почти… я почти счастлива.
Хуан выпрямился, откинув голову. Он едва мог поверить тому, что слышит. Это странное слово, которое едва чувствуется в их беспокойных и измученных жизнях, действительно ли оно? Счастье… Моника сказала счастье… Он подумал, что спит и посмотрел по сторонам… Ну да… Это говорила она, а он стоял напротив, под небесами, перед морем, которые теперь казались другими, словно их позолотил особенный и лучезарный свет … Она снова покраснела, почувствовав, как зарделись щеки, словно цветок, у нее не было слов. Робко она протянула руку, которую он взял в свои ладони; без единого слова они спустились по узкой лестнице, пока их сердца бились в одном ритме…
– Благодарю вас, губернатор, что немедленно меня приняли.
– Проходите, мой молодой друг, проходите и сделайте одолжение, присаживайтесь. – Изящный и дружелюбный губернатор Мартиники протянул руку, указывая на ближайшее сиденье у просторного стола. Было более двух часов ночи и морской воздух из открытых окон шевелил кружевные занавески. – Полагаю, вы приехали с той же несчастной проблемой, с которой донья София почтила меня своим присутствием.
– Действительно, губернатор. У меня нет полной уверенности, но все указывает на то, что речь идет о том же. Я знаю, что моя мать имела особую настойчивость…
– Я уважаю это, не знаю, что вам сказать мой молодой друг. Донья София хотела, и в то же время не хотела задерживать Люцифер. Думаю, она боролась между двух чувств. Она хотела, чтобы мы помогли ее протеже, сеньоре де Мольнар… которая отчаянно упорствовала в освобождении дочери. С другой стороны, думаю, ваша мама не без оснований боится скандала, Ренато.
– А я не боюсь скандала и кого бы то ни было!
– Этим поведением нельзя хвалиться. Мы живем среди других, мнение остальных может быть решающим, а такое имя, как у вас…
Он замолк, разглядывая лицо Ренато, суровое, напряженное, увлеченное жестокой борьбой с самим собой. Как потрясающе он изменился со времени своей свадьбы! Он казался постаревшим на десять лет. Его выражение было одновременно болезненным и свирепым, а в словах было что-то резкое, нетерпеливое, почти режущее:
– Губернатор, я пришел просить справедливости.
– Я должен сначала сказать вам то, что уже сказал сеньоре де Мольнар. Есть справедливость законная и справедливость моральная. Не всегда можно сделать второе на первом. Законно я не имею никаких прав арестовывать Хуана Дьявола. Из-за этого, со всей болью в душе, я должен отказать в просьбе сеньоры де Мольнар. Я не должен, не могу арестовать Хуана за то, что он законно женился и увез жену на собственном корабле…
– Но можно вернуть в Сен-Пьер корабль, который незаконно покинул порт. Можно задержать человека, чья персона и собственность заложена за заявленные и доказанные долги. Есть гора законных бумаг, где его можно обвинить за учиненную потасовку, непочтительность к властям и ранение человека, который полностью на вылечился.
– Этот человек получил компенсацию наличными. Кто-то заплатил за Хуана Дьявола, поручился за него, чтобы вытащить на свободу. Вы можете проверить архивы порта, а этот кто-то…
– Этот кто-то – я. Губернатор, скажу ясно, без всяких экивоков… Я пришел сюда, чтобы поставить вещи на свои места. Я был его поручителем, я пришел вернуть поручительство, и потребую, чтобы процесс немедленно привели в действие.
– Чтобы приговорить без его присутствия и без суда…? Это невероятно, и осмелюсь сказать больше: это бесчеловечно. Вы должны предоставить подписанное заявление, что берете все под свою ответственность…
– Я подпишу заявление, приму всю ответственность. Вы можете проинформировать острова. Отнесите на мой счет все необходимое расследование.
– Если вы решили делать так дела, то скажу, что нет недостатка в этой информации. Люцифер поставил якорь на острове Саба. Затем был в Бастер, Сент-Кристофере. Прошел Антигуа и проследовал вчера на юг. По очевидным причинам, непросто остановить их в Гваделупе, в Мари Галант, но мы можем сообщить властям Доминики, Гренады, Сент-Винсент и Тобаго. Не думаю, что они долго смогут ездить без провизии. И если вы настаиваете…
– Сделайте это, губернатор, сделайте!
Следуя на юг, натянув паруса, наклоняясь направо, мягко резал голубые воды Карибов Люцифер, следуя своему единственному направлению…
У штурвала стоял Хуан Дьявол, пока не наступил вечер. Горы Гваделупе остались позади, как и широкий залив Мари Галант. Другой остров вырисовывался в небе высокой линией своих гор… другой остров, над которым развевался британский флаг…
– Моника, посмотри туда. Что ты видишь?
– Земля! Другой остров…!
– Самый красивый из всех. Хочешь взять штурвал Люцифера до самого острова? Возьми его. Не упускай из виду паруса. Держи курс. Немного направо… Хорошо… Теперь мы уже вертикально выпрямились. Завтра мы бросим якорь в Бухте Принца Руперта, и ты сама отдашь приказ бросить якорь…
Моника прищурила веки, ее белые руки задрожали на штурвале, и Хуан странно улыбнулся, когда спросил:
– Что с тобой? Думаешь, оставила позади Гваделупе и Мари Галант, и не вернулась повидать своего доктора Фабера?
– Я ни о чем не думаю…
– Ну тогда подумай о том, что тебе хочется. Я не хочу возвращаться и видеть его… Мне он глубоко неприятен. Естественно, ты не разделяешь мои чувства…
– Я думаю, что он спас мне жизнь. А я неблагодарная и не могу этого забыть…
– Ты вольна чувствовать благодарность, какую только пожелаешь; но я бы на твоем месте не чувствовал себя так… В конце концов, он сделал хуже, а не лучше…
– В этом я думаю, вы несправедливы, Хуан.
– Возможно я несправедлив, но мной движет инстинкт… и этот доктор Фабер… этот доктор Фабер… По его вине я принял окончательное решение… Мы не будем бросать якорь на любой французской земле! – Резко выразил Хуан свои мысли, и немного отойдя, крикнув, позвал: – Сегундо… Сегундо… Командуй кораблем…
Он удалился с мрачным гневом, и Моника проследовала за ним удрученными глазами, резко выпустив из рук штурвал, когда молодцеватая фигура Сегундо Дуэлоса приблизилась к ней торопливым шагом:
– Вам стало нехорошо, хозяйка? Что с вами? Вы стали такой грустной, а были такой довольной прошлые дни…
– Да, Сегундо, но есть гнев, который только приближаясь к некоторым, уже причиняет им вред…
Сегундо посмотрел по сторонам, затем на высокую и крепкую фигуру, проследовавшую по всей палубе, чтобы остановиться у самого носа, напротив мачты, скрестив руки, и прокомментировал наудачу:
– Капитан побаивается спускаться на французскую землю, и это понятно. Будь я на его месте, я бы тоже боялся потерять корабль… Простите… Я хотел сказать, что он, должно быть, боится потерять его, но не пытается идти против вашей воли… О, простите меня!
Он сжал губы, избегая взволнованного взгляда, которым Моника пыталась высказать свою мысль, но она приблизилась, покрасневшая от желания узнать:
– Сегундо, это вы сообщили, что нужно уходить из Мари Галант?
– Да, хозяйка, это был я. Сожалею, что сделал плохо, но как второй на Люцифере…
– Вы исполняли свой долг, я знаю. Но как вы, так и он ошибаетесь… Доктор Фабер не хотел ничего делать плохого против Люцифера… Я попросила его лишь написать письмо матери, чтобы успокоить ее, что со мной все хорошо. Вы понимаете?
– Только это? А капитан знает?
– Мне трудно говорить с Хуаном об очевидных вещах… Я не хочу огорчать его…
– Он изменился! Это другой человек с тех пор, как вы появились на корабле, хозяйка… Если вы еще хотите послать письмо своей матери сеньоре, не огорчая его, рассчитывайте на Сегундо Дуэлоса, чтобы отправить почту…
– Ты бы мог…?
– Ну конечно. И это не ради похвалы, а потому что любой из ребят может сам это сделать. Мы отдадим жизнь ради Хуана, если речь о нем… – Он прервался, и посмотрел на нее, словно боролся со своей совестью. Наконец он наклонился и тихо сказал ей: – Хозяин недоверчив… Его предавали с детства все, и он видит предательство даже там, где его нет… И если этой ночью вы напишите письмо для своей матери, завтра я пошлю его из Портсмута. Вы хотите написать ей? Хотите передать его мне?
– Я еще не знаю, – сомневалась Моника; наконец, она внезапно отреагировала: – Хорошо. Сегундо, я рассчитываю на ваше обещание… Я напишу письмо матери…
И удаляясь от Сегундо, который стоял возле штурвала, направилась к каюте корабля, где, в преддверии порта, заметила Колибри и спросила у него ласково:
– Как ты здесь оказался? Что ты делаешь?
– Жду вас, моя хозяйка…
Негритенок с белоснежной улыбкой медленно склонил кудрявую голову, отвечая Монике на вопрос… Он провел много времени посреди каюты, словно ожидая чуда, нежного видения, перед кем все преклонялись, охваченные яркой и душевной атмосферой, без того, чтобы она хотя бы заметила это.
– Вы останетесь здесь внутри, хозяйка?
– Да, Колибри, я останусь, мне нужно остаться одной, понимаешь? Я должна остаться одна, мне нужно сделать кое-что личное… – Она посмотрела по сторонам, словно ища что-то. Она не подумала раньше о принадлежностях для письма… она не располагала ничем, чтобы написать. Тем не менее она припомнила, что однажды Хуан писал что-то и быстро взяла в руки мореходную книгу. – Ты узнаешь эту книгу, Колибри?
– А как же, хозяйка! Это книга, где капитан пишет все, что происходит на корабле.
– Пишет… Чем пишет? Ты знаешь?
– Ручкой и чернилами, которые есть в этом столе. Там капитан бережет все вещи, которые не хочет потерять…
– Там есть ручка, чернила, бумага… флаги!
Там были флаги разнообразных стран, а также маленькие сигнальные флаги, среди них находился небольшой узелок черной ткани, который она нетерпеливо развернула. Это было платье, которое она безуспешно искала. Его корсаж был разорван, вырвана застежка… Эта грустная ткань, которая видела свирепую борьбу, несомненно, защищавшая невинность против Хуана Дьявола…
Долгое время она держала разорванное платье в руках. Затем, словно приняв внезапное решение, швырнула его внутрь стола, взяв лишь необходимое для письма и заперла резко дверь ветхой мебели, словно хотела собрать и уничтожить, отчаянно отдалить боль прошлого… Но одна непокорная слеза скатилась с бледной щеки; огорченный и простодушный Колибри спросил:
– Что с вами, хозяйка, вы плачете?
– Да, Колибри, я не могу этого избежать… Я плачу последними слезами Моники де Мольнар!
Приоткрыв от изумления рот, Ноэль остановился у порога двери при входе в одну из комнат отеля. Холодная атмосфера, недостаток мебели, в центре стол, накрытый старой скатертью, и на нем поднос, бутылка, кувшин с ананасовым соком, стаканы…
– Проходите, Ноэль… проходите, – пригласил Ренато старого нотариуса. – Наконец мы получили конкретное извещение: Люцифер на Доминике, перед Портсмутом, и набирает груз у Сан-Хосе и Розо… Полагаю, вы приехали по просьбе матери, не так ли?
– Она чрезвычайно огорчилась, не встретив вас в Кампо Реаль, узнала, что вы внезапно уехали, едва оседлав коня… Почему вы сделали это? Думаете, ваша бедная мать недостаточно страдала?
– Я думаю, мы все много страдаем, пока не лопнем… Но что можно сделать? Такова жизнь. Садитесь и выпейте, или по крайней мере выкурите сигару. Я, как вы видите, ожидаю…
Он посмотрел еще раз на карманные часы, положенные на темную скатерть. Затем отошел к окну, выходящему на улицу. Различные торговые суда стояли на рейде Сен-Пьера, и пассажиры спускались по трапу, возвращаясь из путешествия по Европе, выходили в богатую густонаселенную столицу Мартиники, смакуя детали тропического мира… Бриз, дувший с моря, не доходил до раскаленных улиц, а небо было странного красноватого оттенка, словно таинственная вспышка огня повисла над небом, будто предчувствуя космическое волнение над цветущими садами и роскошными жилищами…
– Поговорим серьезно, Ренато. Чего вы добиваетесь? Что делаете в Сен-Пьере? Что означает новость, будто Люцифер в Доминике и загружается в том или ином порту?
– Люцифер будет арестован, как только кинет якорь перед Розо, а капитан схвачен именем закона Франции. Вы можете вернуться в Кампо Реаль и сказать матери: я верну Монику любой ценой и будь что будет…
– Вернуть Монику? Так значит, мне сказали правду? Вы забрали заявление на Хуана и возглавили против него обвинение…
– У меня не было другого выхода, как чтобы губернатор принял прошение по его выдаче, как сбежавшего от судебного процесса…
– Но его посадят в тюрьму, конфискуют корабль… Минутку… минутку, потому что иногда мне кажется, что я тоже спятил… Когда Хуан приехал из последней поездки, он привез достаточно денег, чтобы заплатить вам… более того, он заверил меня, что сделает это, и я понял, что по крайней мере он попытается… Я даже могу поклясться, что видел кошелек с монетами на столе вашего кабинета… Да… я лично убрал его со стола… в главном доме… Хуан добросовестно выполнил свои обещания!
– Но не сможет доказать, – твердо отверг Ренато. – К тому же я преследую его не из-за денег…
– Я уже понял, понял… Но обвинять его, повернуть все таким образом, пусть даже прозвучит сурово – но это низость… Это подлость!
– Поступки Хуана Дьявола хуже! – вспылил Ренато. – Любой путь хорош, если ведет к цели, к которой нужно попасть любой ценой. Разве вы не понимаете, Ноэль? Моника невинна, ее не в чем упрекнуть… Я должен остановить этот корабль, должен вырвать ее из рук варвара, которому вручил ее, обезумевший от ревности, ослепший от отчаяния и гнева, не имея права на безудержную злобу…
– И кто вам это рассказал…?
– Тот, кто знает это лучше всех… Десять! Я ждал этого часа… Губернатор ждет меня, чтобы уладить последние детали… Я должен покинуть вас, Ноэль, и мне кажется, вам следует вернуться этой ночью в Кампо Реаль… Не знаю, сколько я пробуду в Сен-Пьере… Ваши усилия защитить Хуана Дьявола бесполезны…
– Вы проверили, губернатор?
– Можете прочесть телеграмму, друг Д`Отремон. Шхуна Люцифер загрузила ром, какао и соленое мясо в Портсмуте, часть в порту Сан-Хосе, другую часть в Розо, власти уже осведомлены. Первая формальность – вы должны отправить в Администрацию Порта номер корабля, чтобы выгрузить мясо, и в этот момент он будет арестован.
– Хорошо; осталось прояснить лишь один момент, оставшийся открытым за этот вечер: повезет ли добраться до Моники де Мольнар.
– Ну, законно она жена захваченного капитана. В любом случае доверьтесь английским властям Доминики, которые не забыли манеры кабальеро. Все зависит от той позиции, что она примет…
– Ее поведение может быть лишь поведением освобожденной пленницы.
– У меня есть сомнения, хотя я читал и перечитывал письмо доктора Фабера…
– Я очень уважаю мнение Фабера, и ваше собственное, губернатор, но простите меня, я верю только собственным убеждениям. Когда выйдет береговая охрана?
– Через двадцать минут. Мой экипаж ждет внизу. Как я и обещал, я повезу вас к пристани, чтобы иметь возможность поговорить с капитаном…
– Я не желаю облегчать себе путь, губернатор: я поеду на этом корабле.
– Вы? Вы самолично? – удивился губернатор. – Гражданские не путешествуют на военном корабле…
– Я прошу о большой услуге. Это особые обстоятельства…
– Из-за них мне нужно удовлетворить вас, уступить вашей воле. Я оформил ваш пропуск. Еще раз советую благоразумие и хладнокровие. Последние сообщения, что дошли до меня – Хуан Дьявол очень опасен.
– Одной причиной больше, что ничто меня не остановит, губернатор!
Люцифер бросил якорь перед английским городком Портсмут, расположенном полукругом маленьких цветных домов, протянувшихся вдоль бухты Принца Руперта. Стояли первые часы звездной ночи; к борту шхуны приблизились три баржи, сгружая груз на изящный, сильный и узкий корпус богемного и пиратского корабля, который на этот раз завершал миссию, ради которой прибыл.
– Все в порядке, Сегундо?
– Все в порядке, капитан. Груз в трюме, совершенно защищенный.
Хуан удалился твердым шагом. Сегундо с любопытством посмотрел на него, когда тот остановился перед запертой дверью каюты. За слабой перегородкой из досок была она, отданная в его руки законами общества, послушная и нежная для этой странной и новой жизни. Думал Хуан, что Моника де Мольнар, возможно, теперь не отвергнет его, думал, что, возможно, она совершенно изменилась… Но это было лишь искрой света в полумраке; очень медленно он отвернулся, чтобы посмотреть на звезды, отражающиеся в воде, такие высокие, чистые, такие далекие, с которыми он невольно ее сравнивал, и прошептал:
– Нет… она не моя… и никогда не будет моей…!
– Я его… его навсегда…
Дрожащая и возбужденная Моника позволила слететь этим словам, которые перед ее совестью обнажали правду души. Долгое время она смотрела со страхом и желанием, со стыдливой надеждой на слабую дверь, что она откроется, а за ней окажется Хуан… В ней сталкивались и разбивались мысли, вслед за бесполезным поиском своих потерянных сердец. Достаточно нескольких шагов, слов, чтобы без смущения обнажить сердце… Но ни один не сделал ни шага, не произнес ни слова. Как Хуан, она тоже повернулась спиной, прислонив измученный лоб к круглому окошку каюты, глядя на мерцающие над морем звезды… Если бы он посмотрел на нее по-другому, если бы пришел к ней нежный и страстный, если бы она могла произнести вслух его имя, безуспешно повторяемое:
– Хуан… Хуан… Если бы ты меня любил…!
– Искать Монику? Самолично искать Монику? Вы уверены, Ноэль?
– Я своими глазами видел, как он сел на корабль. Он отверг мое общество, приказал возвращаться, не занимая делами, которые, как вы понимаете, я не смог сделать… Он был в доме губернатора, ждал в прихожей, затем проследовал в экипаже до пристани, сел вместе с береговой охраной; меня проинформировали, что все это при полной поддержке губернатора. Ренато удалось то, в чем вам было отказано и даже больше: приказ о немедленной выдаче…
София Д`Отремон провела кружевным платком по вискам и протянула руку, чтобы взять флакон, который Янина поднесла тихо и прилежно. Был самый разгар раскаленного утра со спертым воздухом, когда старый нотариус, начал свой рассказ:
– Он сказал, что его невестка совершенно невинна, и он должен вырвать ее любой ценой из рук этого варвара, кому в момент помешательства и ревности отдал ее…
– Невинна? Совершенно невинна? С кем говорил мой сын до того, как принять это решение? Кто мог рассказать ему? И когда, как? Кто? Янина, с кем говорил мой сын вчера вечером? Ты можешь сказать?
– Он говорил с сеньорой Айме, донья София, очень долго… Они долго говорили в коридоре. Сеньор Ренато нетерпеливо смотрел на дорогу, ожидая вашего возвращения. Мне показалось, что к концу разговор приобрел жесткий оттенок…
– Где Айме? Я не видела ее в комнатах, когда приехала… – сильно встревожилась София. – Где она была?
– Я бы тоже хотел знать, – указал Ноэль. – Почему ее исчезновение совпадает с…
– Сеньора Айме не исчезла, – надменно подтвердила Янина. – Она в своей комнате. Она приказала убрать и почистить комнату, а Ане – поставить цветы в вазы. Там ей вчера подавали ужин, а сегодня утром – завтрак. Позволю себе сказать сеньору нотариусу, что трагедии не произошло… и вероятно не произойдет…
София Д`Отремон встала, еле сдерживаясь. Она сжала руками изящный кружевной платок, казалось, раздумывая мгновение, и наконец направилась к дверям, у порога развернулась и предупредила:
– Будьте добры, подождите меня в библиотеке, Ноэль. Я сейчас же иду поговорить с невесткой…
С полными парусами, чуть накренившись на правый борт, Люцифер бороздил воды под сильным и горячим ветром; уже была видна столица Доминики… Отодвинув зеркало, Моника приблизилась к двери, в которую нервно постучала рука Сегундо Дуэлоса, не удержавшись от первого порыва повернуть голову и посмотреться в зеркало…
– Что происходит, Сегундо?
– Мы вошли в Розо… Капитан приказал позвать вас…
С головы до ног Моника осмотрела себя в зеркало и разволновалась перед своим отражением, как тогда, когда Хуан заставил взглянуть на себя в те воды… Да, она красивая, желанная… Она смотрела, жадно вопрошая яркими глазами, дрожащими и покрасневшими губами… С глубоким, неясным удовлетворением она подумала, что Хуан найдет ее красивой, чувствуя острое, нестерпимое страстное желание взглянуть в глубокие, темные и жгучие глаза, которые стали для нее одержимостью, наслаждением и мучением души…
– А где Хуан?
– Он в той лодке…
– Он не дождался меня?
– Он пошел за разрешением для разгрузки судна. Сказал, чтобы подождали, он вернется с сюрпризом… Что привезет вам красивое платье!
Она с усилием подавила досаду и безудержное чувство огорчения, охватившее ее. Она упрекнула себя, что слишком долго занималась туалетом, который он не увидит. Поджав губы, она оперлась о борт и посмотрела на лодку, которая быстро удалялась, работая веслами. Рядом с Хуаном мелькала темная фигурка, которая подняла обе руки, словно издалека увидела ее.
– Колибри с Хуаном?
– Да, сеньора, он добился, чтобы его взяли. Он более, чем доволен. Не знаю, как добивается этот дьяволенок всего, что хочет.
– Хуан любит его больше всех…
– Любит, правда; но не думаю, что уж прямо так, больше всех… Говорю, если это не сумасшествие… а безумные настроения имеют…
– Безумные настроения?
– Да, временами… Вчера вечером он был словно тигр; к нему лучше было не подходить. Час за часом он ходил вниз-вверх по палубе. Вскоре он переменился, отыскал меня, чтобы подсчитать прибыль за груз. Более двадцати фунтов осталось свободными. И тогда он спросил: «Можно ли в Розо купить кольцо для невесты? Хватит ли двадцати фунтов, чтобы купить кольцо из золота, с сияющим камнем, которое будет сверкать на солнце?» Я сказал ему: «Конечно хватит. Я знаю ювелира, который продает бриллианты дешево. Их привозят из Трансвааль контрабандой!» и он спросил у меня адрес этого ювелира. Я дал ему, естественно, и тогда он спросил, показав свой мизинец: «Он такой же, как и палец Моники?»
