Текст книги "Моника 2 часть"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– О чем вы говорите, Сегундо? – покраснела Моника, глубоко взволнованная.
– В точности то, что сказал мне сегодня рано утром капитан. Думаю, слишком много сказал… теперь вы знаете сюрприз… Он сказал, что вы поженились слишком поспешно, и он не смог купить вам кольцо, но лучше это сделать поздно, чем никогда. И я так думаю…
Моника замолчала. Она была слишком взволнованна, чтобы сказать хоть слово. Овладевшее ей чувство было слишком личным, чтобы проявиться перед незнакомцем. Но руки схватились за грубые перила, а глаза разглядели сквозь голубизну вод, как лодка приближалась к берегу, веслами которой управляли руки Хуана, лодка, которая уже причалила к Розо.
– Посмотри, Колибри, тебе нравится кольцо? Оно стоит двадцать фунтов, но не важно. Я отложу его, и мы заедем за ним, когда погрузим груз.
– Какое красивое… а камень такой большой! Оно для хозяйки?
– Конечно же для хозяйки! Как блестит, правда? Прямо как звезда… и как звезда будет дрожать на ее руке.
Сияющие восторженные глаза Хуана рассматривали бриллиантовое кольцо через стекло маленькой витрины одной из узких улочек Розо. Он захотел сначала прийти сюда, а не в Администрацию Порта, чтобы поскорее увидеть желанное.
– Запомни его хорошенько, Колибри, потому что мы вернемся сюда позже…
– За кольцом? Вы всегда ходите за вещами для хозяйки, капитан. Но хозяйка не так довольна. Она грустит… Часто она плачет, когда смотрит на вещи, которые вы приносите ей…
– Что значит плачет? Ей незачем плакать. Однажды она сказала, что счастлива, чувствует что-то похожее на счастье. Она сама об этом сказала, ясно дала понять, и нескольких дней не прошло…
– Да, я знаю, когда она сказала вам; но после этого, позавчера, она плакала. Я видел это своими глазами… ее слезы. Сначала, когда увидела черное платье, то, разорванное, которое вы закинули подальше в стол… Она нашла его, и я увидел, как она заплакала…
– Заплакала? Заплакала, увидев это ужасное одеяние, черную тряпку, которая казалось одеждой для казненного? Очень жаль, что не выкинул ее в море! Почему она плакала? Она не сказала, Колибри?
– Она сказала кое-что… но я не совсем понял. Она сказала что-то вроде того, что плакала Моника Мольнар… И снова кинула порванное платье в глубину стола, и начала писать… и пока писала, плакала…
– Писала? Моника писала?
– Да, хозяин, это могу вам сказать. Если вы ей подарите что-то, то она, уверен, хочет бумагу и конверт. Этой ночью она искала и искала, и наконец, выдернула два листка из мореходной тетради…
– Письмо? Письмо говоришь?
– Ну, я сказал, что это было письмо, а что ей было делать? Она написала на двух листках с обеих сторон, согнула вчетверо, затем отдала Сегундо и попросила купить конверт и марки, чтобы отправить его почтой. Поэтому я и сказал, что это было письмо. Ай, хозяин!
Колибри уклонился от руки Хуана, который грубым движением инстинктивно ухватил его за руку. Затем он испуганно посмотрел в мрачное лицо, чьи брови соединились в гневном выражении и от страха начал умолять:
– Не злитесь, капитан, скорее всего я спутал и сказал неправду...
– Все это правда! – подтвердил Хуана с яростью. – Ты неспособен солгать или выдумать. К тому же все совершенно логично. Моника написала письмо, а Сегундо Дуэлос отнес его на почту. На каком острове? В каком порту?
– Я не помню… я ничего не знаю… не злитесь на хозяйку. Капитан, не говорите, что я рассказал вам. Я не знал, что это вас так разозлит… я…
– Замолчи! В Портсмуте Сегундо отнес письмо. Он сказал, что это для сестры…
Он посмотрел по сторонам, его лицо исказилось от гнева, на губах была горечь недоверия, он пересек улочку шагом лунатика.
– Мой хозяин… хозяин, не злитесь! Я ничего не знал… я правда ничего не знал. Спросите ее, капитан… уверен, она скажет правду. Хозяйка очень добрая…
Резко Хуан остановился… Снова признак жизни и надежды вспыхнул в его возбужденном воображении. Да… она хорошая, искренняя, великодушная, верная… и возможно любит его. Он припомнил ее взгляд, улыбку, дрожащий голос, ее настроение перед красотой пейзажа, медленное возрождение жизни… Постепенно его волнение ушло.
– Возможно, ты прав. Я не могу судить ее, не спросив. Я поговорю с ней позже… Мы отправляемся в Генерал-Капитанство. Я должен заняться грузом и многим другим, а не капризами и письмами женщин. Пошли, идем!
Хуан и Колибри подошли к Капитанству и офицер, приблизившийся к нему, спросил его:
– Это вы капитан Люцифера?
– К вашим услугам, офицер.
– Проходите, проходите в кабинет. Мы давно вас ждем. Проходите…
Со странным выражением Хуан пересек порог кабинета. У широкого письменного стола стояло четыре солдата, охранявших боковые двери, писарь, адъютант и офицер, который встал за ним и загородил проход.
– Что происходит? Вот номер корабля. Все мои бумаги в порядке. Я взял груз в Портсмуте и…
– Вы задержаны именем Правительства Франции!
Словно могучий тигр сельвы, попавший в ловушку из сети, словно пойманный зверь, который издает рычащие звуки, Хуан сделал прыжок, став лицом к лицу к офицеру, который только что договорил. Но тот тоже отпрыгнул, сверкнуло оружие в руках, и четверо солдат выдвинулись, угрожая темным дулом оружия, пока офицер приказывал:
– Тихо! Тихо! Не двигайтесь! Поднимите руки или я выстрелю!
– Вы тронете меня ценой жизни!!! – обернулся взбешенный Хуан; но один из солдат быстрым движением направил предательский удар, сваливший его на землю.
– Свяжите его! Наденьте наручники! – приказал офицер. – Сообщение ясно говорило, что этот человек очень опасен. Быстро, веревку! Работайте… руки за спину… и задержите его сообщников!
11.
Трепеща душой, не понимая ужасную правду, взволнованная и испуганная, будто услышала страшный кошмар, Моника слушала слова маленького Колибри одна на палубе брошенной шхуны…
– Не может быть! Не может быть! Кто сделал это с ним? Что произошло?
– Ничего, хозяйка, ничего. Он принес бумаги, чтобы получить груз, а затем купить вещь, которую хотел купить… Он ступил в проход и зашел внутрь, а передо мной закрыли дверь и выгнала пинками, хозяйка. Но я не ушел и услышал крики хозяина: «Вы тронете меня ценой жизни». Почти уверен, что ему дали по голове, сзади, потому что он больше не сказал ни слова, и тогда его вынесли через другую дверь без чувств. Я хотел убежать, но солдат дал мне вот сюда ружьем… Вот, хозяйка, посмотрите…
Нет, это был не кошмар, не сон… Колибри показал ушибы от грубого пинка, пятна крови на белой рубашке, и маленькие темные ручки, сложенные вместе, дрожали, казалось, они просили помощи большими и наивными испуганными глазами:
– Нужно что-то делать, хозяйка!
– Конечно же, мы что-нибудь сделаем! Где остальные? Сегундо, Мартин, Хулиан… Где они? Куда подевались?
– В таверне, хозяйка. Все испугались, что попадут в тюрьму… Там сажают в тюрьму бедных и бьют палками… Все спрятались… Но вам, вам и мне нечего бояться, даже если меня убьют…
– Тогда пошли со мной!
– Как прикажете! Спустимся по лестнице в лодку. Уверен, вам позволят войти… Уверен, что вы скажете им… Ай, хозяйка…!
– Что происходит?
Они подбежали в борту. Четыре лодки с солдатами подплыли, рассыпаясь так, чтобы окружить Люцифер… Самая большая остановилась внизу под лестницей. На ней не было, как на остальных, английских солдат, а были моряки береговой охраны, и над ней вился хвост флага Франции…
– Быстро… поднимайтесь! – приказал властный голос офицера. – Корабль стоит на якоре. Завладейте шхуной… Схватите всех членов экипажа! Никто не должен сбежать!
– Минутку, сеньор офицер! – вышла вперед Моника, распаленная внезапным гневом, жестоким негодованием, которое горячило ее кровь. – Что все это значит?
– Черт побери! – воскликнул офицер, разглядывая удивленным взглядом, в котором зажглось неподдельное восхищение. – Это вы жена Хуана Дьявола?
– Я жена Хуана Бога, капитана и хозяина этой шхуны! Я знаю, что он задержан и посажен в тюрьму без какой-либо на то причины, и теперь…
– Осторожно, ребята! Осмотрите винный погреб, есть ли там взрывчатка или оружие! – приказал офицер, избегая протеста Моники. И направившись затем к ней, объяснил: – Это меры предосторожности, сеньора. Я ответственен за жизнь солдат…
– Кто приказал вам схватить Хуана и завладеть его кораблем? – пыталась узнать Моника. – Что он сделал, чтобы…?
– То, что он сделал, я не знаю, и мне неважно. – прервал высокомерно офицер. И направляясь к подчиненным, приказал: – Задержите всех из команды… Свяжите тех, кто будет сопротивляться! Заберите этого мальчишку…
– Только Бог волен тронуть этого ребенка! – вскинулась разъяренная Моника.
– Хватит уже! Всех задержать, и вас также, сеньора Бога или Дьявола, меня не интересует, как вас там зовут…
– Возможно вас должна интересовать честь вашей униформы! – с достоинством взбунтовалась Моника.
– Моника! Моника… моя бедная Моника…!
– Ренато…! – воскликнула предельно изумленная Моника. Да, это был Ренато Д`Отремон, только что появившийся, пересекая борт Люцифера, он подбежал к Монике, сжал в объятиях, на миг она прислонила голову к его груди, принимая защиту, неожиданную теплую дружбу… По властному знаку молодого офицера солдат поволок Колибри, онемевшего от испуга, но поведение Моники тут же стало суровым. Оттолкнув Ренато, она встала перед ним, как на дуэли и сказала:
– Что это? Что значит весь этот ужас, произвол?
– Умоляю тебя успокоиться, Моника. Ничего не произошло, ничего…
– Как это ничего не произошло? Они арестовали корабль…! Забрали Хуана… Это должно быть, какая-то ужасная ошибка… Кто все это сделал?
– Я… – признался мягко Ренато.
– Ты… ты? – Моника была ошеломлена от негодования. – Не может быть! Ты сошел с ума! Что тебе сделал Хуан? Где Хуан?
– Идем со мной. Ты узнаешь все со временем и успокоишься. Хуан там, где должен быть!
– Капитан… Капитан… Как вы чувствуете себя? Как вы? – постепенно, с усилием возвращаясь из глубокого и болезненного сна, Хуан открыл глаза, пытаясь всмотреться в окружавшую темноту. Это была почти пещера, проветриваемая через маленькую дырку, размером с глаз быка, круглую и высокую. Пещера была влажной и вязкой, на стенах была ржавчина от цепей, а по углам лежали кучи отходов. Воздух был смрадный и густой, наполненный селитрой и плесенью…
– Сегундо, это ты?
– Да, капитан. Нас схватили. Вас в Главном Капитанстве. Нас в таверне Гаскон, на нас надели наручники…
– А теперь мы где?
– В трюме Галиона…
– В Галионе? Но почему мы на Галионе?
– Кажется, нас приказали отправить в Сен-Пьер с хорошим грузом шпика…
– Где остальные?
– В другом трюме… Вас и меня сюда, потому что мы сопротивлялись…
– Мне не дали времени ни для чего: даже сопротивляться! Но если все здесь, где Люцифер? Где Моника? Вот негодяи!
– С сеньорой Моникой не случилось ничего… С ней ничего…
– Как? Что ты говоришь, идиот? Хороши же вы! Я должен кричать, протестовать, должен узнать, куда увезли Монику! Если они думают, что могут вести себя с ней, как с какой-нибудь…!
– На Галион пришел один, к которому обращались «дон Ренато Д`Отремон и Валуа» … Пока нас везли, я слышал, что он сказал, что сеньора его невестка…
Хуан встал на ноги диким усилием, несмотря на то, что его связали. Веревки, связывавшие его ноги, оставили на ногах фиолетовый след. Он махал головой, как тигр, возмущенно бормоча вне себя:
– Ренато? Несчастный! Это Ренато, который…?
– Я не сказал, что это был дон Ренато… Я сказал, что это он был среди береговой охраны, и пришел на Люцифер, когда нас схватили…
– Я знал! Это был он… он…!
– Пришли, капитан! – сообщил Сегундо. – Осторожнее! – Действительно, послышался шум шагов за дверью, которая быстро открылась, и кто-то жестко толкнул маленькое тело, которое Хуан сразу же узнал, и воскликнул властно, как только железная дверь закрылась:
– Колибри, где твоя хозяйка? Где она?
– Осталась на корабле, капитан… Осталась с сеньором Ренато…
– С сеньором Ренато?
– Он прибыл, когда хозяйка разговаривала с солдатами… Он подбежал к ней, они обнялись…
– Обнялись! – повторил Хуан, выдавливая слова.
– Да, капитан. Он сказал: «Наконец, моя бедная Моника», и она обняла его, заплакав…
– Нет! Не может быть! – отверг Хуан, словно это рвало его душу.
– Я же сказал, капитан, – проговорил Сегундо с горьким спокойствием. – За хозяйку не надо беспокоиться… С ней не будут плохо обращаться…
– Ты объяснишь, Ренато, почему ты это сделал? Что это значит? Где Хуан?
– Моника, дорогая, минутку… Я все объясню тебе, но успокойся…
– Я не могу больше! Прошло несколько часов, и ты так ясно и не сказал. Сто раз уже я просила тебя объяснений. Ты сказал, что это сделано по твоему указанию. Почему? Я хочу знать, почему! Я хочу знать, почему ты запер меня здесь! И больше всего хочу знать, где Хуан! Ты объяснишь мне наконец?
– Я все тебе объясню, но дай мне сказать. Я не могу ответить на десять вопросов сразу. Ты не хотела бы присесть и выслушать меня?
Моника сжала губы, вздохнула и замолчала. Они были в просторной комнате с побеленными стенами с решетками; обработанное дерево и блестящие полы из красного кирпича… Это был дом, одиноко стоящий посреди сада, на окраине Розо, массивная постройка, возвышавшаяся, как и другие, у подножья горы, и изо всех раскрытых окон виднелся великолепный вид порта, бухты и моря…
– Ты пытаешься свести меня с ума, Ренато?
– Я, обезумевший, пытаюсь исправить следствия моего греха непонимания, эгоизма, гнева, жестокости… Любопытного и плачевного… Мне не верится, что я мог быть таким жестоким, безжалостным, и что я сделал с тобой, моя бедная Моника…
– Если бы ты объяснил яснее… – Моника теряла терпение.
– То, что я сейчас говорю – ясно. Знаю, ты притворяешься, что не понимаешь меня, обманываешь и выглядишь героически. Я знаю, что ты поддерживала этот фарс и из-за него отчаянно защищаешь Хуана Дьявола. Я знаю, что ты святая и мученица…
– Ты совершенно ошибаешься, Ренато. Я… я…
– Ты невинная жертва. Я совершил преступление, кинув тебя в руки Хуана; и я, только я, если нужно, пойду против тебя самой, освобожу от этого мерзавца...
Ренато говорил дрожащим голосом, хотя взгляд голубых глаз был спокойный и светлый. Он хотел вырвать ее из этой ужасной атмосферы, исправить зло, но Моника отвергла его, глаза ее вспыхнули гневом:
– Хуан не мерзавец! Ни ты и никто не можете говорить мне так о нем! Где он, что ты сделал с ним?
– Ему ничто не угрожает, с ним ничего не сделали. С другой стороны, я хочу сказать, что освобожу тебя от усилий играть роль обеспокоенной жены…
– Я не играю никакую роль! У меня нет жалоб на Хуана!
– Если бы я мог поверить, что ты говоришь правду, думаю, возблагодарил бы Бога, что Он услышал меня. Не представляешь, как я молился всей душой, в каких ужасных отчаянных часах жил с тех пор, как узнал правду! Да, Моника… Айме наконец рассказала мне всю правду…
– Иисус! Но ты… ты…! Как ты можешь быть спокоен? – удивилась Моника, повержено падая в ближайшее кресло.
– Моя боль и разочарование нашли необходимое самообладание… И это не достоинство… Я так переживал, представив все хуже, сильнее, ярче, поверив ужасному обману… Обмана другого характера, пойми меня. Да, Моника, я обезумел, ослеп, отчаялся… Только сумасшедший мог поверить, что ты, такая чистая, великодушная, была способна отдаться… Прости меня, Моника, я был не в себе… Если я преследовал тебя, если безжалостно ополчился, если стал зверем, то лишь потому, что виновна во всем была Айме… только она виновна…
– Но Ренато… – в полном замешательстве пыталась возражать Моника.
– И на самом деле она не так виновата, грех эгоизма, непростительной легкомысленности… Не так виновата… как избалованная девочка, способная сбросить на тебя груз всей ответственности, но виновата в другом, как настоящая неверная и легкомысленная жена… Я тоже сильно страдал, но был не способен соизмерить страдания других. Из-за этого я бросил тебя в пропасть, кинул в объятия этого дикаря…
– Послушай, Ренато! – Моника пыталась остановить поток объяснений, смысла которых еще не поняла.
– Я выслушаю тебя, но позволь мне закончить. Я был более, чем несправедлив, был даже бесчеловечен. А с тобой… тобой, и это ранит еще сильнее, еще сильнее упрекает… Ты, кому я должен быть благодарен, почтителен… О, я не скажу больше ни слова, ты не должна больше слушать; но я знаю все, и ничего не хочу скрывать. Я знаю, и на коленях прошу тебя не стыдиться, потому что любовь никого не может стыдить, нет ничего в моей жизни прекраснее, чем любовь, которую ты могла мне дать…
– Замолчи, Ренато, замолчи…!
Она поднялась, ее щеки горели, губы подрагивали, она чувствовала, что земля под ногами зашаталась, завертелись стены, в висках застучала кровь. Неописуемая смесь ужаса, стыда, смятения… желание умереть, чтобы возродиться без этого прошлого, а Ренато улыбался, словно сорвал цветок:
– Благодарю тебя, Моника… Благодарю и прости… Только эти слова я и могу сказать тебе…
– Айме… Айме… Айме тебе рассказала…! – как одержимая заикалась Моника.
– Она рассказала всю правду, как я уже сказал…
– Она не способна рассказать правду! – взорвалась Моника, не в силах сдерживаться. – Лицемерка, обманщица, презренная! Она еще отвратительней и трусливей…!
– Может быть, но она рассказала правду… правду, которая тебя очистила и спасла, и я заставлю ее склонить голову перед тобой и мной. Потому что ты поймешь, что я не могу ее видеть и ценить, как раньше, и она знает. Моя мечта о ней умерла, вера в чистоту ее души разорвалась на куски, хоть она и родит мне сына…
Потрясенная Моника прикусила язык, сжала губы, замолчала, врезаясь ногтями в свою совесть и себя… но промолчала… Промолчала, сдерживаемая влиянием этого слова… Промолчала, дрожа перед объявленной жизнью, и закрыла лицо руками. Она хотела знать, что знает Ренато, поскольку была уверена, что Айме рассказала половину. Ценой усилий, едва соображая, она слушала слова Ренато, словно через большое количество вуалей, звучавшие глупо, наивно, трагически смешно, с волнением вновь обманутой души. И наконец она заторопила:
– Говори, Ренато, говори! Что рассказала Айме?
– Не буду повторять то, что знаешь, о чем хотела бы забыть… Я был глуп и слеп, но хочу, чтобы ты знала, что все это время я смотрел на эти звезды, думал только о тебе, терзался душой от боли, которую тебе причинил… Пусть меня простит твоя чистота женщины, достойнейшей женщины, непорочной женщины… Твоя сестра рассказала все: о ревности, страхе, ребячестве, но ребячестве низком, неосознанно низком, о том, как она сочинила интригу о так называемой любви к Хуану… Как обманула этого несчастного зверя…
– Не говори так о Хуане! – возмутилась Моника, оскорбленная дерзким словом. – Не знаешь, что говоришь! Замолчи!
– У тебя есть право сердиться, оскорблять меня… У тебя есть долг защищать его по моей огромной вине и вине ничтожной Айме. Этот человек – твой муж, муж перед Богом и людьми, хозяин и друг твоей души… Для разрыва связи, которая тебя соединяет с Хуаном, необходимо аннулировать брак…
– Замолчи! Замолчи! – раздражалась Моника.
– Прости, но мне необходимо знать… Ты в состоянии бороться? Чтобы освободиться от него…
– Ты не должен освобождать меня! Не должен вмешиваться в мою жизнь! Не должен ничего делать! Верни меня к Хуану, Ренато, верни к Хуану!
Сердце кричало, рвалась душа, поток диких чувств накрыл ее, когда Моника произносила эти слова, а смущенный Ренато Д`Отремон отступил, но успокоился, думая, что понимает…
– Возможно, я не имею права просить тебя довериться мне, но в любом случае, ради твоего блага прошу сделать это. Я сделаю все, чтобы ты освободилась, спаслась… Не будь сейчас слепа от гнева…
– Я не в гневе, ты совершенно ошибаешься… Но Хуан не тот, кем ты его воображаешь. К тому же, это мой муж и нечего больше выяснять…
– Ты пытаешься сказать, что испытываешь к нему чувства нормальной жены?
– Я ничего не пытаюсь, а хочу, чтобы ты оставил нас в покое!
– Было бы забавно, если бы это было правдой, – заметил Ренато с нескрываемой горечью; но тут же отреагировал, отрицая: – Нет, Моника, ты не можешь меня обманывать… Айме рассказала правду… правду, которую ты не отрицаешь: Хуан Дьявол для тебя чужак. Теперь твоя рана очень глубока, я знаю, и ты героически это отстаиваешь. Иначе бы не терпела это ради любви к сестре и ко мне…
– Не говори об этом больше! – гневно возмутилась Моника.
– Еще я понял, что приобрел твою любовь с примесью ненависти. Мы были бесчеловечны, но почему ты приняла эту свадьбу? Никакая женщина в мире не выдержала бы! Как тебе удалось…?
– Ты бы убил Хуана, сестру… Твой рассудок был на грани…
– Я лишь хотел вырвать правду, которую она знала! Почему ты не рассказала? Я повел себя как безумный, но это случилось потому, что обстоятельства свели с ума. Когда я увидел, что ты согласилась на предложение Хуана, я должен был думать, что ты его любишь, любила или совершила грех прелюбодеяния, в этом случае, возможно, не я принудил наказывать тебя неравным браком, хотя это было справедливо… По крайней мере, ты поняла мое доброе намерение и не пошла против…
– Хорошо, но ты не ответил на мой вопрос: где Хуан?
– Посмотри туда, в то окно. Посмотри на порт, в море, рядом с Фортом… Что ты видишь?
– Береговую охрану… Охрану с флагом Франции…
– Корабль Галион, первый часовой берегов Мартиники, чтобы сражаться с контрабандой и другими действиями, где руки Хуана не были чисты… Его грехи простительны, но они должны быть искуплены… Хуан там…
– На Галионе? Задержан? В тюрьме?
– По требованию губернатора Мартиники он едет в Сен-Пьер давать отчет по обвинениям, по которым Колониальное Британское Правительство Доминики потребовало его экстрадиции…
– Ты на него заявил… ты…? Ты обвиняешь его…?
– Единственное, в чем смог его обвинить. Я сделал возможное и невозможное, чтобы вернуть тебя, когда узнал правду, отягощенную обстоятельствами болезни, по словам доктора Фабера ты страдала…
– Ренато, этот корабль уехал… Он увез Хуана! – встревожилась Моника.
– Конечно. Хуана и всех членов экипажа…
– Но этого не может быть! Его увезли туда, а я… я…!
– Мы выйдем завтра или послезавтра на корабле, на котором будут все необходимые удобства.
– О нет, нет! Не увидев его? Не поговорив? Нужно остановить этот корабль! Мы немедленно выезжаем!
– Немедленно невозможно. Я сказал завтра или позже, потому что ожидается пассажирский корабль и…
– Люцифер готов.
– Вижу, ты неумолима. В конце концов, раз ты так настаиваешь, то мы вернемся на Люцифере, как только организуют команду, чтобы выйти в море.
– Где ребята Хуана? Сегундо мог бы вести… и Колибри… Почему ты оторвал меня от них? Почему позволил тем людям схватить их?
– Я ничего им не сделал. Члены экипажа Люцифера схвачены и отправлены с капитаном под надзором береговой охраны, как ты видела. Не говори, что будешь помогать Хуану…
– Хуан был добр с тем ребенком, великодушен и человечен со всеми, кто от него зависел, – усердно защищала Моника. – На Люцифере не было жестокости, как на твоих землях в Кампо Реаль… Лучше я помолчу, Ренато, но ты на самом деле ничего не знаешь, не можешь ничего понять… Кто есть Хуан… какой он…
– Поразительный, правда? – намекнул с изящной иронией Ренато.
– Да. Хотя ты и не можешь поверить и понять, ты говоришь верное слово: поразительный…
– Я не знал тебя как актрису, Моника. Я нахожу очень тонкой и женственной форму твоей мести. Твое оправдание достоинств этого негодяя, дикаря…
– Хуан не негодяй и не дикарь! – взвилась Моника по-настоящему гневно. – Хуан лучший человек, которого я знала!
– Моника, как далеко ты хочешь зайти? Понимаю, ты должно быть, сошла с ума, расстроена. Ты другая, да… другая, ты совершенно изменилась. Все в тебе другое, начиная с цветастого платья, глупого, несвойственного женщине твоего положения, хотя ты и выглядишь в нем красивой, словно твое презрение и красота хотят меня наказать. Сделай это, сделай. Я заслуживаю, потому что не понял твою любовь, не сумел тебя полюбить!
Ренато Д`Отремон порывисто приблизился к Монике, но она отступила, на миг в его глазах засиял свет и потух, словно погасла мимолетная мечта… Затем он взглянул на нее, повернул голову, словно правда его смущала:
– Моника, ты можешь мне сказать, любишь ли Хуана?
– Люблю ли его? Не знаю… это неважно… Он меня не любит, и никогда не полюбит…
– Что ты сказала? – спросил удивленный и смущенный Ренато. – В таком случае, он столько сделал… почему он сделал это? Почему?
Моника вновь сжала губы, прищурилась, и на миг ее лицо отразило другую Монику, страдающую, покорную, связанную обещанием молчать. Но это было лишь на миг… Новая женщина вновь вернулась, и с двусмысленной гримасой на губах проговорила:
– Как может волновать тебя то, что чувствует он или я? Правда в том, что у меня нет ни единой жалобы против Хуана. Хорошо или плохо, что ты вручил меня ему, но ты наложил на меня обязательство быть его женой. По той или иной причине я поклялась на коленях перед алтарем, а я еще ценю свои клятвы.
– Хорошо. Все, что я сейчас сделал, направлено на то, чтобы исправить мою ошибку, чтобы вытащить тебя из ада, куда я вверг тебя, а теперь этот ад тебя радует…
– Когда ты швырнул меня, я предпочитала сто раз умереть, чем чувствовать себя в руках Хуана, – вспоминала взволнованная Моника. – Вдобавок ко всему наихудшему, самая ужасная агония была для меня даже лучше, чем то, что этот человек волочил меня по дороге, через моря, как мог тащить свою добычу вандал. В стенах каюты Люцифера я плакала и умоляла, терзая тело и душу, прося Бога послать мне скорейшую смерть. Если бы ты тогда побежал за мной, если бы настоящее чувство справедливости и человеческого милосердия владело тобой, чтобы остановить нас, я бы поцеловала следы твоих ног. Но в этом мире все имеет свое время, час, шанс…
– Что ты хочешь сказать? – сетовал Ренато.
– Мы должны думать о плохом до того, как сделаем его… Такую ошибку, как твою, исправлять уже слишком поздно, будет только хуже. Ты понимаешь?
– Должен понимать. Ты прекрасно разъяснила, – огорченно согласился Ренато. И тоном изящной иронии, заметил: – Полагаю, тебе не помогли мои горячие извинения, с помощью которых я всей душой хотел вырвать тебя из примитивного романа с Хуаном, этим грязным лодочником…
– Часто грязи больше во дворцах, а в простом Люцифере больше света, – гордо упрекнула Моника. – Слава Богу, теперь я другая, Ренато. Я жена Хуана Дьявола или Хуана Бога, как я зову его. И как жена знаю, что ты осудил его со всей жестокостью за незначительные грехи, когда он мог осудить других за грехи более тяжкие, и не осудил… Как я полагаю, его подвергают гонениям и снова несправедливо плохо обращаются, и мне больше ничего не остается, как быть с ним, встать на его сторону, защищать против обвинений, которые ему предъявлены, бороться за его жизнь и свободу… Если ты хочешь на самом деле что-либо сделать для меня, то найми работников на корабль и позволь мне немедленно поехать туда, где находится он…
– Я доставлю тебе это удовольствие! – согласился Ренато с оскорбленным достоинством. – Я возьму на себя хлопоты, о которых ты просишь… Мы выйдем в море на твоем чудесном корабле и сделаем все возможное как можно быстрее…
– Это единственное, за что я буду благодарна тебе всей душой!
В дверях Ренато обернулся, чтобы посмотреть на новую Монику, чувствуя неожиданную злость, такую болезненную, досадную, тонкую горечь провала, что не выдержал и сказал ей иронично:
– Благодарю тебя, что напомнила еще раз, какой я несвоевременный и неумелый… У твоих ног, Моника!
– Осторожнее, Колибри! Подойди… Уйди с дороги. Если тебя заковали в одну из этих цепей, то ты не сдвинешься…
– Что это, капитан? – спросил Сегундо смущенно.
– А что еще, кроме бури?
Сметаемый ветром, сотрясаемый огромными волнами помрачневшего моря, окруженный зловещей напастью неожиданной бури, скрипел Галион, содрогаясь от самого киля до бизань-мачты…
– Какое ненастье! Понятно, мы переживали бури и похуже, но не в таком жестяном корыте.
Сегундо Дуэлос говорил и смотрел на Хуана, со скрытым и беспокойным волнением ожидая его мнения, но капитан Люцифера, казалось, не имел ни малейшего желания отвечать ему. Встревоженный, и не скрывая этого, Сегундо сказал:
– Я уже не слышу двигателя этой проклятой лодки. Вы слышите, капитан?
– Нет; мы давно остановились. Кажется, мы дрейфуем… а еще мы отклонились, потому что если бы мы шли по прямой, то были бы в Сен-Пьере.
– Хотите сказать, мы потеряли курс? – В этот момент жесткий удар моря врезался в корабль, и испуганный Сегундо спросил: – Слышали, капитан? Что это было?
– Винт снаружи воды… – объяснил Хуан с бесчувственным спокойствием.
– Мы потеряли управление! Мы можем пойти ко дну…! Слышите, капитан? Мы можем утонуть!
– Дай Бог! В конце концов, это способ покончить со всем…
– Нет! Нет! – протестовал испуганный Сегундо. – Я не трус, вы знаете, что не трус, капитан, но я не хочу здесь умереть пойманным и заключенным, как крыса в тюрьме! Если мы идем ко дну, то пусть нас хотя бы отпустят! Откройте! Откройте! Выпустите нас из этой норы! Мы не хотим умирать здесь! Откройте!
Теряя рассудок в панике, отчаянии и злобе, Сегундо подошел к двери трюма, толкая, пиная ее ногами, пока позеленевший от страха Колибри обнимал Хуана, который молчал и был неподвижен, подавленно наблюдая за помощником…
Два человека открыли дверь… Моряк, больше выглядевший надзирателем, и молодой офицер, который сурово посмотрел на задержанных, и спросил:
– Кто там кричит?
– Я! Мы не хотим умереть раздавленными и запертыми в этой норе!
– Отлично… Освободи его, отведи наверх и дай работу… А ты? – Офицер нацелился на Хуана. Как два клинка скрестились их взгляды. – А ты не кричишь? Не протестуешь? Не боишься умереть здесь, как крыса?
– Я не боюсь ничего… Освобождайте, если хотите!
– Я могу проехаться тебе по морде за наглость! Но не буду, освободи его… Жаль терять такие руки, когда наверху не хватает рабочих сил. Делай работу, пока не окочуришься, а если он сделает что-нибудь против тебя, застрели, и позаботься об охране, потому что ты отвечаешь жизнью, если он что-то сделает…
Наконец упали кандалы, которые держали Хуана. Секунду он растирал онемевшие руки, посиневшие запястья. Вдруг жесткий удар моря прошелся по люкам, омывая погреба… Галион задрожал, словно раскололся пополам, все в страхе растянулись, поскользнувшись на узких железных лестницах, затапливаемых с каждым ударом волн… Хуан взбирался последним, неся Колибри, как груз… Он вдыхал полными легкими; вода разозлила его, хлестала по лицу, окружила, окунула его… Вцепившись в люк, он смог увидеть наконец палубу, смываемую волнами… В сильном волнении море вздымалось, словно в гору, яростно свистел ураган, небо стало черным, и едва был виден свет бешено раскачивающихся фонарей…
