Текст книги "Моника 2 часть"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– Это тебе нужно замолчать! Ты либо не знаешь, что произошло, либо не хочешь знать! Или может быть, ты уже знаешь и согласилась уехать с ним!
– Уехать с кем? О чем ты говоришь?
– Ты только исследуешь мои действия, упорно стремишься соревноваться с теми, которые любят только меня… Сначала Ренато, а затем Хуан…!
– Замолчи! – воскликнула выведенная из себя Моника, дав звонкую пощечину Айме.
– Моника! Айме! Что это? – удивился Ренато, который молча подошел к возбужденным сестрам.
– Ренато! Ты видел… – забеспокоилась Моника.
– Я увидел, как ты дала пощечину сестре, понимаю, что это было необходимо…
– Моника не простила, что я раскрыла ее, – прервала Айме, владея ситуацией. – Она вне себя, потому что ты узнал, потому что заставил ее выходить замуж… И на это ей нечего возразить. В этом, я думаю, ты превзошел себя… Если она не хочет исправлять это, зачем ты принуждаешь ее?
Моника сжала губы, опустила глаза, отступая до тех пор, пока не оперлась на колонну, и сильный гнев, что зажег ее кровь, сменился на холод, свинцовой тяжестью проникнув в тело и душу… И она слушала, словно через множество вуалей, безразличная к жестоким словам сестры:
– Она как сумасшедшая, и поэтому я прощаю ей плохое обращение. В конце концов, этот вопрос касается не только тебя, Ренато. Будет лучше оставить в покое Хуана Дьявола, отправить маму с Моникой в Сен-Пьере; сжалься надо мной, потому что я уже не могу… я не могу больше!
Она плача кинулась в объятия Ренато, но он холодно отстранился. Он смотрел только на Монику: на измученное тело у колонны, сжатые губы, закрытые глаза, голову, поднятую вверх в горькой позе наивысшего отчаяния… Спокойно и сдержанно он сказал:
– Если Хуан действительно имеет долг перед тобой, Моника, то тогда нужно принять этот долг. Если ты действительно имела слабость кинуться в его объятия, то нельзя, чтобы такая женщина, как ты, отказалась выйти замуж… Плохо или хорошо, но ты должна так или иначе это сделать, а если тебя пугает его скромное положение, то после свадьбы вещи изменятся. Прости, если настаиваю, но у меня есть абсолютная необходимость знать, любишь ли ты Хуана, любила ли, была ли его, ты, ты… А если так было, то ты не можешь отвергать то, что я предложил тебе – единственно справедливое и порядочное – стать его женой…
– А если она не любит его? – взбунтовалась Айме.
– Я люблю его, Ренато. Я выйду замуж, уеду с ним туда, куда он отвезет меня. Я говорю да, и это мое последнее слово!
Дрожащая Айме слушала слова Моники; можно было заметить, как что-то изменилось и прояснилось в суровом лице Ренато. На секунду он переместил взгляд от бледной женщины, стоящей у колонны, и пронзил им лицо жены. Айме де Мольнар тоже побледнела; как Моника, ее губы дрожали и была недобрая вспышка в блестящих агатовых глазах; на миг свет озарил лицо Ренато, и казалось, погас, когда с его губ просочилась тонкая болезненная ирония:
– Видишь? Не было необходимости прибегать к крайностям, чтобы убедить ее в том, что правильно и естественно. У каждого бывает момент минутной слабости, но люди благородного происхождения всегда знают, что необходимо исправлять это, и Моника оправдала свою породу… А к тебе, Айме, у меня маленький вопрос: как ты выбралась из комнаты?
– Я? Ну… Ладно… через окно… Твоя глупость запереть меня заставила сделать кое-что, и я воспользовалась возможностью сказать, что не готова терпеть, в какой форме ты обходишься со мной…
– Боюсь, тебе придется терпеть более серьезные вещи, дорогая, – объявил Ренато с мягкостью, но зловещим затаенным акцентом. – Вернемся в комнату… Оставь Монику в покое… Она кажется мне более понимающей, чем ты, и полностью приняла ответственность за свои поступки. Правда, Моника?
Бледная Моника подняла на него ясные глаза, чистые, непорочные, гордые, пронзив взглядом, и внушила ему непроизвольное чувство уважения, когда с достоинством согласилась:
– Действительно, Ренато. Я принимаю и смело смотрю на последствия своих поступков…
5.
– Сядь и отдохни. Завтра тебя ожидают великие волнения… завтра, которое уже наступило…
Айме и Ренато подняли голову. В открытом окне они увидели край светлеющего неба. На нем сияла звезда, красная, как раскаленный уголек, как огненный бутон, как жгучая капля крови…
– Все будет готово: бумаги, священник, судья. К счастью, у нас дома есть нотариус. Не совсем готов добрый Ноэль, но скоро развернет огромную деятельность, когда узнает, что это серьезно касается жизни Хуана Дьявола. У него всегда была странная слабость к моему брату…
– А? – поразилась Айме. – Что ты сказал, Ренато?
– Думаю, ты пропустила эту деталь. Да, Хуан Дьявол мой брат. Понятно, что в гербе Д`Отремон появилась левая ветвь; хотя хуже, потому что он простой ублюдок… Плод измены, позора, предательства женщины и неверности друга… Больно говорить, но этим другом был мой отец, вот какова голая правда…
Айме еще больше опустила голову, закрыв лицо руками. Сердце так сильно колотилось, и она решила, что оно уже не выдержит. Все вокруг было одним сплошным кошмаром, вихрем безумия, в то же время грубые, насмешливые, леденящие и звенящие слова Ренато словно парили в мрачной бесконечности:
– Как раз вчера ночью я убедился в том, что он мой брат. И посмотри-ка, какие мы олухи, чувствительные, мягкосердечные… Я почувствовал нежность и бесконечную радость, когда пошел искать его, чтобы сжать в объятиях, чтобы предложить ему то, что согласно моему утопическому взгляду на жизнь, ему принадлежит: половину того, что имею… Слезно умолять мать дать ему имя моего отца, чтобы он стал таким же, как я… Какой же я дурак, правда?
– Почему ты так говоришь? Почему твои слова источают горечь и ненависть?
– Ты в самом деле спрашиваешь? Не знаешь? Иногда достаточно луча света, чтобы увидеть пропасть; достаточно минуты, чтобы жизнь в корне переменилась… – Ренато скорчил гримасу, и поток яда стал еще горше: – Да… Мой брат… пропащий брат, контрабандист, почти пират… как твоя сестра Моника – притворная и подлая, циничная и легкомысленная… Правда?
Он долго ждал ответа, пока, наконец, дрожащие и мокрые от слез губы Айме не проговорили:
– Ты очень суров с ней, Ренато. Я… я хочу, чтобы ты сжалился, чтобы смотрел на нее снисходительней… более…
Задыхаясь, она замолчала, а Ренато шагнул к открытому окну, откуда виднелась широкая панорама долины, засеянных, зеленых полей, вершин гор, которые первыми получали лучи солнца… Взгляд опустился ниже, и он вздрогнул, увидев человека со скрещенными руками, мрачного и хмурого, перед жилищем Д`Отремон, также наблюдающего за восходом солнца. Затем горько усмехнулся, и протянул к Айме руки, заставляя ее встать, взглянуть в окно, одновременно указывая:
– Взгляни на Хуана. Он ждет, когда выглянет солнце дня его свадьбы… дня, когда жизнь этих людей изменится… День его свадьбы!
– О Хуан!.. Что ты делаешь?
– Уже видите, позавтракайте со мной как все моряки: это первое, что мне попалось в руку. Слуга в этом доме позволил делать все, что хочется. А где ряд этих прислужников в белых рубашках? Они случаем не охраняют все пути с оружием?
– Хуан, умоляю, не пей больше…
Рука Ноэля, худая и подрагивающая, забрала бокал, который тот уже поднес было ко рту; усталые и грустные глаза остановились на лице молодого человека, посуровевшего от ярости и гнева, хмурого, как ночь бури. Они были в угловой столовой, загруженной серебряными подносами, где Хуан, со спутанными волосами, в расстегнутой рубашке, с грубыми манерами моряка, был такой странной фигурой, такой грубой и несвоевременной, как тогда босым ребенком впервые ступал по этому помещению в костюме Ренато, его бесполезного подарка…
– Что с тобой, Хуан? Что произошло на самом деле? Уверяю тебя, это похоже на какой-то кошмар. Вчера вечером я везде искал тебя, и не встретив, решил, что ты уже уехал. Потом увидел этих охранников… Тебя предупредили, да? Она предупредила…?
– Не знаю, что вы имеете в виду. Меня предупредила «она», но не та из двух, о ком подумали вы. Они были бы очень довольны, если бы мне в голову или сердце угодила пуля, но не вышло по-ихнему… Мой час еще не настал… Как остальные говорят, что есть Провидение, что демон защищает Хуана Дьявола. Демон спас меня и позволил шагать вперед, топча все, что попадается на пути… Жить без жалости и осторожности… Подавлять и обижать, грабить и убивать, если нужно – убить…
– Сынок, состояние твоей души ужасное, как и отчаяние и жестокость Ренато. У меня такое впечатление, что он вдруг сошел с ума. Как можно за час так быстро измениться? Да какой час! За нескольких минут. Невозможно то, что официально известно, достаточным для…
– Что официально известно?
– Не думаю, что тебе нужно спрашивать. Твоя так называемая любовь к сеньорите Монике де Мольнар…
– Так называемая? Перед вами она призналась, подтвердила, что была моей любовницей…
– Ты не заставишь меня поверить в эту ерунду! Со мной можешь быть честен…
– Я абсолютно честен со всем миром, Ноэль. Я женюсь на Монике де Мольнар; я увезу ее на свой корабль… На борту женщина полезна, чтобы стирать одежду, готовить еду для ребят, чинить парус и мыть тарелки…
– Ты не можешь жениться на сеньорите Мольнар! Не можешь забрать ее на корабль! У нее есть дом в Сен-Пьере. Вот куда ты должен пойти, туда же немедленно пойду и я, чтобы…
– Зачем, Ноэль? – перебил Ренато, приблизившись к столу, где находились мужчины. – Закончите фразу…
– Ну… чтобы помочь им разместиться. Когда все делается так поспешно, как эта свадьба, то выходит плохо, а также есть куча деталей, которые нужно уладить, и я…
– Вы думаете, ваше присутствие может быть желанным для новобрачных? Нет, Ноэль, вы будете мешать самым грустным образом. Хуан и Моника женятся по любви. Разве нет?
– Естественно, – иронично бросил Хуан. – По любви… Любовь, которая преодолеет все препятствия, устранит все дистанции… Не беспокойтесь о Монике, Ноэль. Когда она станет моей женой, ей ничего не понадобится, абсолютно ничего…
– Не сомневаюсь, что ты позаботишься о жене. – выделил Ноэль, делая усилие.
– Также, как и Ренато о своей. Разве ты не держишь под замком жену, Ренато?
– Я не давал тебе права спрашивать то, что я делаю! – яростно отверг Ренато. – Ни входить в столовую моего дома… Ни пить коньяк из моих бутылок… Мерзавец!
– Ренато! О, Хуан! – встревожился Ноэль, видя, как дело меняет оборот.
– Не беспокойтесь, Ноэль, не пугайтесь, – успокоил Хуан с болезненным хладнокровием. – Его оскорбления отскакивают от меня. Я знаю, что он хозяин всего, а хозяина необходимо терпеть. Не зря же он приказал вооружиться сотне человек. Подробность, которая дает силу и цену указаниям… Великолепная подробность…
– Хватит! Я не буду терпеть…!
– Это я должен говорить хватит! Я не украду твой поднос, не буду пить твои проклятые напитки… Я жду часа свадьбы и уеду с женой, куда пожелаю. Этого ты требуешь, а я делаю… Ничего больше! – почти выплюнул Хуан с неконтролируемой свирепостью. И повернувшись спиной к сопернику, поспешно удалился.
– А, негодяй! – оскорбил Ренато взбешенно. – Почему уходишь? Почему не ответишь на мои оскорбления?
– Почему тебе нужно его провоцировать? Чего в конце концов ты хочешь? К чему такая внезапная и нелепая ненависть? Если хочешь, объясни спокойно, я здесь по своей доброй воле…
Ренато отвел взгляд от нотариуса, пробежал зал глазами и остановил взгляд на портрете в позолоченной рамке, где был изображен Франсиско Д`Отремон и долго его рассматривал. Высокомерный взгляд, волевой подбородок, статная фигура, трагически похожая на Хуана… И весь гнев, сотрясавший его, погас, задохнулся в горьком омуте, который накрыл его душу…
– Ренато… я не слышала, как ты зашел…
– Твои двери случайно открылись, мама, и я подумал, что в комнате никого нет…
– Да… Янина больна, и это естественно… Бедняжка заплатила за грехи другого… Я знаю, что Баутиста исчез из дома, не сказав ни слова. Я назначила его главным в конюшне, но он ушел, даже не попрощавшись с племянницей. Бедняжка из-за этого страдает. Я знаю, у тебя нет к ней симпатий из-за класса, которому она принадлежит, но она единственная благодарная и преданная служанка…
– Сверх всего преданная… – пробормотал Ренато с точной уверенностью.
– Что ты пытаешься сказать мне?
– Ничего… Поговорим о другом… Через два часа состоится свадебная церемония, и…
– Сынок, ты всеми правдами и неправдами хочешь их поженить? Ты настаиваешь? Я думала, тебе будет достаточно знать, что они сами поженятся…
– Слишком просто. Они думали также. Мне нужно видеть финал, их отъезд в веселое свадебное путешествие и возвращение под руку как в хорошо улаженном браке. Если так, как они говорят, то я буду удовлетворен. А если нет… то хочу увидеть взрыв вулкана… Но это так. Они заявили об этом, сказали на весь мир, ты сама сказала, что я должен принять ту историю, какую мне рассказали. Поэтому, соглашаясь с ней, все должны стать счастливыми. Нет причин для вытянутых лиц и сдавленных рыданий, все должно быть ради праздника, ради веселого праздника. Я отпустил сегодня всех работников, дал им бочки водки, и приказал танцевать до упаду… Полагаю, ты не пойдешь в церковь, мама. Мне доставит удовольствие присутствовать на этой свадьбе.
– Если это ради удовольствия, то тебе нужно пойти. Но я бы хотела, чтобы ты послушал меня…
– Я не буду никого слушать. Это бесполезно… – отклонил мягко Ренато, но твердо. – Посмотри, там Ана, наверно, впервые в жизни пришла своевременно…
– Я велела ей узнать, как Янина, – оправдывалась София. И повысила голос: – Подойди, Ана. Как Янина?
– Не знаю. Но уверена, что с ней все в порядке, потому что ее нет в комнате, во дворе, где Баутиста закатил скандал…
– Баутиста вернулся? – медленно пробормотал Ренато.
– Его привели охранники, и это нужно было слышать. Он храбрее скорпиона… Не хотел идти и его пришлось связать… – Ана засмеялась глупым смешком. – Он кусался, как пес…
– Ты приказал его схватить, сынок?
– Я приказал схватить любого, кто пересечет границы Кампо Реаль. Меня радует, что мои приказы исполняются. Прямо сейчас я поговорю с ним, не беспокойся, мама, потому что я не сделаю ему плохо. Только ты, Ана, скажи, когда сеньора Айме будет готова. Свадебная церемония будет в три. Она должна быть готова чуть раньше, ведь она сопровождает невесту к алтарю. Иди! Подготовь одежду и помоги ей одеться… Ты не слышала?
– Но, хозяин, как я войду? Сеньора Айме заперта…
– Вот ключи от комнаты. Иди! Иди скорей! – он подтолкнул Ану, и та испуганно удалилась; повернувшись к Софии, он посоветовал: – Ты тоже подготовься, мама. Я прикажу отпустить Баутисту и верну этот важный груз… Я начинаю думать, что ты была во всем права, мама: это идеальный управляющий для этого цветущего рая.
– Дочь моя, думаю, час настал. Ренато и все уже стоят у церкви. – Каталина прервалась и пробормотала, добавляя: – Не знаю, что сказать тебе, доченька… Я…
– Не нужно ничего говорить, мама. – Моника встала со скамейки, где долго молилась, и как лунатик двинулась через зал. Ее глаза горели странным блеском, руки пылали, губы высохли, и она тяжело дышала. Робкая и неуклюжая мать шла за ней, не находя ни выражений, ни слов…
– Дочка, тебе нужно сменить одежду… Ты пойдешь замуж в черном, как вдова? И без букета невесты?
– А что мне еще делать? Дай мне молитвенную книгу и четки…
– Ай, доченька, все это кажется ужасным! Думаю, хотя бы можно было… – настаивала Каталина, но прервалась, поскольку в дверь постучали.
– Я ничего не могу… Там стоит человек, который поведет меня к алтарю… Это Ренато… Открой ему…
Каталина отворила дверь Ренато и деликатно вышла, оставив их. Он сменил костюм, побрился и тщательно причесался. Напряженное и бледное лицо, как из слоновой кости, ничего не выражало. В руке он держал маленький букет белых роз, голубые глаза казались стальными, жесткими и блестящими, он спросил:
– Ты уже готова?
Он посмотрел на нее с волнением, с чем-то вроде вопросительного выражения в глазах на мгновение, и Моника выдержала этот взгляд, не ответив ни словом, ни жестом, затем опустила глаза и сделала шаг к нему, чтобы односложно ответить, одновременно подтверждая и спрашивая:
– Уже?
– Хотя право невесты заставлять ждать, но думаю, мы не должны проявлять даже малейшую оплошность в этом деле… Хуан уже в церкви, уже ждет… Вот твой букет невесты…
– Благодарю тебя, Ренато, – поблагодарила Моника с горестной иронией. – Впервые ты подарил мне цветы, и это должны были быть именно они. Пойдем, Хуан Дьявол ждет!
Резко, почти смяв их, Моника схватила букетик белых роз, на секунду судорожно сжав их у груди. Это должен быть он, мужчина, которого она любила напрасно, чувствуя его, как ожог; который вел ее к алтарю, который принес для нее букет для свадьбы с Хуаном Дьяволом… Это должен был быть он, Ренато Д`Отремон, которого она любила еще девочкой девяти лет, и только он мог просить у нее такую жертву, которую никто бы не принес… Теперь она шла с ним, едва касаясь его руки своей белой рукой, пока сердце рыдало кровавыми слезами, потому что это тот, с кем она мечтала быть, с кем связала жасмин своей чистейшей первой любви, кого видела женихом и мужем в школьных снах; с ним теперь она шла, словно взбиралась на эшафот. Никогда еще она так не держала его руку, никогда не получала цветы, никогда не видела его, как видела теперь, когда он склонился к ней, пока она продвигалась вперед, а в ее ясных глазах была тень беспокойства…
– Моника, тебе плохо? Твоя рука горит… Думаю, у тебя лихорадка…
– Ничего нет! Идем…
– Хуан… Ты слышишь? Хуан?
Скрестив руки, Хуан растерянно рассматривал позолоченный алтарь, казалось, он не слышал голоса Айме, не опускал глаз, не поворачивался к ней, ни один мускул не дрогнул на каменном лице, тело было холодным и неподвижным, а дыхание словно остановилось…
– Хуан! Куда ты поедешь?
Хуан не ответил. Лишь слегка двинул головой, чтобы взглянуть на рядом стоящую женщину, голос которой задыхался и умолял. Ее руки были сложены вместе, а глаза отражали скорбь. Айме тоже думала, что спит, что живет в страшном кошмаре, оживляя в памяти сцену собственной свадьбы, которая казалась давней, как вихрь, в котором она жила уже много лет, а теперь воскресла в этот миг. Не из-за Ренато, а из-за человека, который был рядом с ней, суровый, презрительный и высокомерный… В церкви не было цветов. Лишь горели восковые свечи у голого алтаря, не было коврика, освещения, шелка, парчи, блестящей одежды, нигде не видно седой головы губернатора… Медленно шли лишь мрачные тени, бронзовые лица или лица цвета черного дерева, полуголые, рабочие руки, в которых подрагивали шляпы, босые ноги, которые шагали по грязи, оставляли отпечатки, а также цветастые юбки, украшенные головы типично национальными нарядами живущих на Мартинике, мальчишки с блестящими глазами… простая пестрая толпа, движимая благодарностью и любопытством…
Дверь храма впустила ту, которой не хватало… Бледная дрожащая невеста, одетая в шелковую траурную шаль, заменившую вуаль, с лихорадочно горящими от испуга глазами медленно шагала, словно просила Бога дать ей силы сделать каждый шаг, и шагал с ней молодой шафер с мрачной внешностью, со сцепленными зубами, с ледяной маской отчаянной души…
– Не может быть, Хуан! Не может быть, и не будет! – уверенно шептала Айме горестно низким голосом. Вскоре к ней подошел муж, она вздрогнула: – О… Ренато…!
– Наша миссия у алтаря окончена, Айме. Идем. – пояснил Ренато.
Он отошел назад, заставляя Айме идти за ним, придерживая и удерживая, пронзая ее взглядом. Но выражение Айме сменилось: она сложила руки и опустила глаза… Гримаса насмешки исказила губы Хуана, пока к нему приближалась бледная траурная невеста, чтобы оскорбительно ей прошептать:
– Ну… Теперь говорит священник… Что случилось, Святая Моника? Вы кажетесь приунывшей…
– Повернитесь к священнику! – приказала властно и гневно Моника.
Старый священник приблизился, и в тишине было лишь слышно дыхание, а также можно было услышать, как бьются сердца, словно удары молота…
– Моника де Мольнар и Биксе-Вилье, хочешь ли ты взять в мужья Хуана без фамилии, называемого Хуаном Дьяволом?
– Да, хочу…
– Хуан, без фамилии, называемый Хуан Дьявол, хочешь ли ты взять в жены Монику де Мольнар де Биксе-Вилье?
– Да, хочу…
Блеснуло кольцо на дрожащей руке Моники; упали на серебряный поднос тринадцать золотых монет; рука священника поднялась для благословения странной пары, усталые глаза остановились на опущенной голове Моники, как во сне, и на болезненном и надменном, суровом и невнимательном лице Хуана…
– Соединены навеки, дети мои, узами брака, сильными и святыми…
Словно в сумасшедшем вихре, Моника прошла церковь под руку с Хуаном… Не видя, не слыша, словно сломанная ветка дерева, которую унес ураган, она остановилась только перед портиком церкви, где перед центральной площадью открывались сады Д`Отремон… Моника не видела пеструю толпу, которая была повсюду… Не видела печальное и суровое лицо Софии Д`Отремон… От нее удалялись очертания Айме и Ренато, она не различала даже бледного утопавшего в слезах лица матери, пытавшейся за ней следовать… Словно земля тонула под ногами, облака вертелись и танцевали деревья, поднимаясь и опускаясь в трагическом танце землетрясения… Совсем рядом ослеплял глаза профиль Хуана Дьявола, который властно крикнул:
– Колибри… Быстро… лошадей!
– Минутку, Хуан! – обратил внимание Ренато. – Подожди! Для вас есть карета; но мы должны поговорить, прежде чем… Послушай…!
– Нам не о чем говорить, и я не должен тебя слушать! Это моя жена и я увожу ее!
Одним прыжком Хуан сел на лошадь. Быстро и жестко, чтобы никто не мог предусмотреть и воспрепятствовать, он посадил Монику на сиденье лошади, которая встала на дыбы, когда он грубо пришпорил ее. Сразу же в толпе поднялся шум голосов, движение и смущение, а голос Айме вознесся криком мольбы и отчаяния:
– Пусть она не уезжает! Пусть не уезжают…! Не уезжают! Сделай что-нибудь, Ренато, не позволяй… Не позволяй ее так увозить! Пусть поедут за ними, побегут, остановят! Ты не слышишь? Не понимаешь? Ренато! Ренато! Ты не отдаешь себе отчет? Он способен убить ее!
Она упала на колени, вцепилась в руку Ренато, искренняя и отчаянная в этот момент, но выражение ее мужа погасило крик и мольбы на ее губах…
– Почему ты обезумела? – повернулся Ренато, взорвавшись от гнева.
– Моя сестра… моя бедная сестра…!
– Она вышла замуж за человека, которого любит, предпочла этого дикаря всем остальным, ради него запятнала имя, оскорбила общество, где родилась, ради него бросила вызов и встретилась лицом к лицу со всеми. Она вышла за Хуана, за Хуана Дьявола, и несомненно, ей нравятся его манеры, несмотря на все, она отдала ему свою любовь! Это ведь правда? Правда или нет?
– Правда, Ренато… – прошептала беспомощная и побежденная Айме.
– Ну в таком случае, идем, – подчеркнул Ренато. И оглушительным голосом приказал: – Уходите отсюда все! В хижины, берите бочки с водкой, пойте, танцуйте, празднуйте свадьбу Хуана Дьявола!
Словно летя над каменистой дорогой, бежали лошади, которые везли Монику и Хуана… На твердом седле, пойманная, почти терзаемая сильными руками, которые крепко держали ее, Моника больше слышала, чем видела, как проносились земли Д`Отремон и оставались позади… Они уже въехали в долину; изящное животное, чувствуя тяжесть благородного груза, вонзало копыта в крутые склоны, где был вход и выход в великий Кампо Реаль… Внизу осталось все: роскошное жилище, прекрасные сады, фруктовые деревья, засеянные поля, хижины, где слышались звуки барабанов и переходили из рук в руки чашки с ромом…
Моника подняла голову… Она не знала, сколько прошло времени, не знала сколько лиг пробежал конь, но сейчас он шагал медленно, пересекая бездорожные поля, где камни заставляли его поскальзываться, где на пути иногда хлестали ветки, а резкие толчки заставляли ее хвататься за широкие плечи мужчины, который вез ее с собой…
– Куда мы едем? Это дорога не в Сен-Пьер… Куда ты везешь меня?
– Это дорога туда, куда я хочу увезти тебя…
– Увезти меня куда?
– Какая разница? Вы не слышали, что сказал у алтаря ваш священник? Я увожу вас туда, куда хочу!
– Этого не было в договоре! Хватит шуток, Хуан. Если вы хотите меня напугать…
– Напуганы вы или нет, мне все равно. Вы вышли за меня, не так ли? В таком случае, вы моя жена и я увезу вас туда, куда мне вздумается.
– Нет! Нет! Клянусь вам…!
– Помолчите! И не клянитесь, потому что это будет ложью. – широкая рука Хуана схватила Монику и заставила повернуться и посмотреть вперед, в густые облака, куда погрузило солнце свой последний луч. – Посмотрите, что там впереди?
– Море… корабль…
– Шхуна… Люцифер… Моя единственная собственность, вместе с вами… Мой дом… Наш дом…
– Вы с ума сошли?
– Может быть… Вероятно, я должен обезуметь от всего этого фарса. И вы тоже должны совершенно сойти с ума…
– Я не согласна…! Отвезите меня в Сен-Пьер или оставьте здесь, если не хотите везти! Я пойду одна, пешком, в чем есть или дайте мне слезть где-угодно… Для вас неважно, что я делаю… Можете оставить меня в покое.
– Нет, к моему сожалению. Вы сказали да, когда захотели выйти замуж. Уже не помните обязательств супругов? Так мало они для вас стоят, благородной и верующей, клятвы, которые мы дали друг другу? Жить вместе, служить, помогать… «Люби и защищай мужа и жену, как себя самого, как плоть от плоти; основа, уважение и послушание своему мужу…» Не припоминаете? Это было несколько часов назад. Мы были на нашей свадьбе, а ночью будет брачная ночь на Люцифере и широкая свадебная комната. – усмехнулся Хуан желчной улыбкой.
Он спрыгнул на землю, волоча Монику, не отпуская, железные пальцы вцепились в белые запястья, впиваясь в них, пока губы в свирепой гримасе, в которой не было ничего похожего на улыбку, с резким сарказмом проговорили:
– Тебе пугает брачная ночь, невинная голубка?
– Отпустите меня! Грубиян, мерзавец! – напрягалась Моника, напрасно пытаясь освободиться из рук Хуана.
– Не кусайся, потому что останешься без зубов, а это было бы обидно. Нельзя будет их исправить, а они такие красивые, такие прелестные, как и у твоей сестры… Айме великолепна, знаешь? А это идет из семьи. В конце концов, думаю, что все не так уж и плохо…
– Хватит… Оставьте меня! – вышла из себя Моника. – Если хотите, смейтесь, устрашайте, доводите до отчаяния, сводите с ума, мстите, потому что я ваша единственная жертва.
– Во всяком случае, жертва по доброй воле. Я не заставлял тебя выходить замуж, настоятельница. Тебя заставил Ренато… – Хуан прервался, чтобы послушать шум приближающихся весел, и крикнув, приказал: – Подходи к этой стороне, Сегундо. – И шепотом сказал Монике. – Я понесу тебя на руках, чтобы ты не намочила свои ножки…
– Хватит глупостей! Оставьте меня, уходите, берите свою лодку и отплывайте!
– Какая ты забавная, Святая Моника! Ты бы рассмешила меня, если бы вошла туда без кулаков. Думала, все так просто? Думала, достаточно сказать: «Оставь меня в покое, забирай свою лодку и проваливай», чтобы я подчинился как пес? До какого предела может дойти твой эгоизм и высокомерие? – вне себя от гнева, он крикнул: – Хватит! Меня уже укусил пес ваших просьб, а я знаю, что это значит, чего стоит и чему служит. Знаю, что значит поддаваться твоим мольбам и слезам… Это означает попасть в ловушку, заплатить жизнью за свою слабость. Однажды тебе удалось, но больше этого не случится. Я ни к кому не испытывал жалости, а к тебе всех меньше! В лодку… на корабль! Ты вышла за меня замуж, и ни ты, ни твоя сестра на будут больше смеяться. Я увезу тебя, хоть волоком!
Терзаемая и увлекаемая стальными руками, которые властно держали ее хрупкую талию, заглушив голос в горле, Моника видела спасительную маленькую дистанцию в один прыжок, отделявшую землю от лодки… Повелительно Хуан приказал второму:
– К носу Люцифера, и греби изо всех сил… Быстро!
– Мы не будем ждать мальчика? – нерешительно спросил второй. – Оставим его на земле?
– Приплывет, чтобы больше не опаздывал! Давайте, гребите, поехали…!
– Нет! Нет! – умоляла Моника отчаянно. – Вы, сеньор моряк, послушайте…
– Он не видит, не слышит и не сделает ничего без моего приказа. Тебе понятно? – и обратившись прямо ко второму, требовал: – Торопись и езжай быстрее! Бросай конец.
– Но, капитан… – проворчал второй.
– Не вмешивайся в то, что тебя не касается, не ищи того, что не терял, потому что не найдешь! – и повернувшись в Монике, подчеркнул низким голосом. – Видишь, что все бесполезно? С моей стороны сила закона, а это веский довод. Так приказали, как приказали… Поехали! – в этот момент отдаленно послышался грохочущий шум, предвещавший бурю, и саркастично Хуан проговорил: – И как всегда, небо меня поздравляет. – Затем крикнул второму: – Поднеси лестницу, идиот! – и снова обратив внимание на Монику, иронично объяснил: – Она не из мрамора, а из канатов. Но не важно, я подниму тебя на руках. Как на Доминике и Ямайке… Невесту на руках…
Мгновения хватило Хуану, и он уже стоял на палубе на крепких и сильных ногах. Опустилась ночь… Рядом с мачтами три члена экипажа Люцифера удивленно смотрели на странную сцену. Сегундо сделал несколько шагов, и уже не мог сдерживаться, вступаясь:
– Капитан, минутку. Эта женщина…
– Ты требуешь от меня отчет? – разъярился Хуан. – Проваливай… Уйди в сторону…!
Он пинком открыл настежь дверь единственной каюты корабля, и вмиг дверь закрылась за ними…
– Нет! Нет! – кричала Моника вне себя от страха. – Вы мерзавец, настоящий мерзавец, не может быть, чтобы эти мужчины не пришли мне на помощь! Пожалуйста… помогите…!
– Замолчи! – Хуан преградил путь, гневаясь, напрягаясь и закрывая ей рот. – Никто не войдет сюда, и если кто-то решится постучать в эту дверь, того я убью! Это опасно, и все об этом знают.
Он отшвырнул свирепым рывком покрывало койки, а она замерла, закрыв глаза, приоткрыв губы, словно силы ее покинули, и погрузилась в бессознательное состояние, кипящая кровь побежала по венам, и лихорадочный бред красным облаком пронесся по закрытым векам…
– Наконец ты решила утихомириться, замолчать… – Хуан сделал короткую паузу и взглянув на нее, удивился: – Моника! Моника! Что с тобой? Что произошло? Ты притворилась больной? Думаешь посмеяться? Ну уж нет. Нет! Ты слышишь? Ты моя, принадлежишь мне, я буду обращаться с тобой хуже, чем с рабыней! Я не сжалюсь, не буду слушать твои мольбы, ты не тронешь меня просьбами, даже если будешь умирать и страдать… Слышала? Хватит притворяться! Поднимайся! Поднимайся!
Он безуспешно тряс ее, и снова бросил, глядя на нее в бессильной злобе. Нет, она не притворялась. Ее тело стало мокрым, покрылось мучительным потом, а щеки, такие бледные, зажглись лихорадочным румянцем. Сильной рукой расстегнул Хуан черный корсаж, и на миг смотрел на белую шею, в которой ничего не двигалось… Неловко он поискал пальцами пульс и нащупывал биение крови, которая становилась горячее из-за подступавшей лихорадки. Мягко он оставил ее и сделал несколько беспорядочных шагов по каюте, как вскоре послышались несколько деликатных стуков в дверь, а голос второго позвал: