Текст книги "Моника 2 часть"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
– Но вы думаете, что сеньор Ренато не хочет видеть меня, правда?
– По крайней мере, на какое-то время лучше всего предотвратить возможность видеть Баутисту… Ты ничего не сделала, знаю… но ты о нем напоминаешь. Пойми, оставить Баутисту – это против желания моего сына. В эти дни я жду, что Хуан Дьявол тоже уедет. Я приложила усилия, и он уедет… Я хочу подарить Ренато настоящий медовый месяц, но по причине пришедших проблем у него не было спокойствия в эти дни…
– Если сеньор Ренато вернет должность моему дяде, то проблемы исчезнут. С ним их не будет… Сеньор Ренато слеп, он не знает, где его враги, а где друзья… Он не может их различить…
– Янина, почему ты так говоришь? – сурово прервала София.
– Вы не знаете того, что знаю я, крестная…
– Возможно, я не знаю, но нехорошо, что ты так выражаешься. К тому же, я хочу знать причину, почему ты так говоришь. Кто тебе рассказал? Ты видела или что-то слышала о…?
Янина держала руки на груди, вновь ощупывая твердую бумагу письма, но ее лицо оставалось бесстрастным, ничто не выдало костер, сжигавший ее… Мягко и вежливо оно солгала:
– Я лишь знаю, что только это хотела сказать вам, крестная. Простите меня…
– Ничего… Я понимаю твои чувства… У меня для тебя благодарность и забота, доченька, я никогда не оставлю тебя. Понимаешь? Если тебе не будет хорошо в Европе, то ты сможешь вернуться, вновь меня сопровождать, и когда там или здесь ты захочешь выйти замуж за хорошего молодого человека твоего уровня, я дам тебе приданое, с ним ты сможешь почувствовать себя хозяйкой и сеньорой своей жизни…
– Благодарю вас, крестная. Я не ждала от вас и меньшего. – заметила Янина холодно, хотя и вежливо.
– Знаю, что ты прошла через неприятность… Иди отдыхай. Ты кажешься нервной и нетерпеливой… Иди, иди поищи дядю, поговори с ним об этом, скажи, что он вернется во Францию не с пустыми руками, а с деньгами, чтобы жить, не работая, или открыть свой счет или маленькое дело…
– Благодарю вас еще раз, крестная.
Янина автоматически поцеловала руку Софии, а затем удалилась. Перед закрытой дверью кабинета она остановилась и руками коснулась письма. Чувствуя стук сердца и на губах огненный жар безнадежной страсти, которая горечью обиды жгла ее как никогда, и злобно пробормотала:
– Выгонять меня из этого дома, отдалять меня от него… Посмотрим! Посмотрим, кто уйдет!
Пройдя быстро и нервно, Айме дошла до конца конюшни, пристально всматриваясь… Бывшего мажордома не было ни там, ни в хлеву, ни в батрачном отсеке, ни на разрозненных участках земли, где хранился корм для скота. Айме ускользнула от неожиданной встречи с сонным парнишкой, который охранял, прошла под арками и задержалась с удивлением перед изящной темной фигуркой, которая вскарабкалась на груду сена, поедая что-то тайком.
– Колибри, что ты здесь делаешь?
– Я… я, ничего… ем… Но я не крал пирог. Ана сказала мне…
– Подойди и не говори громко. Где Хуан Дьявол? Почему ты не с ним, как всегда? Не знаешь, где он? Отвечай!
– Но я не знаю, где он, хозяйка, я правда не знаю. Он ушел утром на завод… – И таинственным тоном добавил: – Он забрал двух лошадей… Сначала одну, потом другую, и сказал, чтобы я ни с кем не говорил, ничего не говорил, если меня будут искать и спрашивать, и я спрятался. Я весь вечер прятался, пока не ушел этот дурной старик, который бьет людей… Баутиста, не он ли?
– Баутиста? Баутиста ушел?
– Да, хозяйка, ушел. Он положил одежду в мешок, две буханки хлеба, сыр… Затем положил мешок в переметную сумку черного осла, который стоял с той стороны, одел куртку и шляпу, взял ружье, влез на осла и уехал…
– Баутиста ушел… ушел…! – пробормотала Айме в замешательстве. – А твой хозяин, Колибри? Скажи, что знаешь, где он. Скажи мне!
– Вы ведь знаете, так как вы новая хозяйка, правда? Это сказал мне хозяин… Что мы уедем и заберем новую хозяйку, что это вы. Я ничего, ничего не сказал ему, но если вы знаете… Вы все знаете…
– Что? Что все?
– Корабль находится на маленьком пляже, рядом с заводом, и этой ночью в двенадцать хозяин ждет вас в церкви, и вы пойдете с ним… Мы с вами пойдем к нему!
Айме прикрыла глаза, чувствуя, как что-то холодное пробежало от ног к голове. Это был страх, ужас… все это было правдой, дышало правдой от простодушных слов мальчугана, который приблизился и сказал таинственным тоном, со сверкающими черными глазами на темном лице, одновременно взволнованном и испуганном. С тревогой Айме посмотрела по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не слышал слов мальчика… Затем подумала о письме, попавшем Бог знает в какие руки. Но какое значение имеет эта бумажка против срочности настоящего момента? Люцифер прятался неподалеку, поджидал и был готов для отплытия, кто знает в каком направлении, в какие приключения, какие гавани… Люцифер, смешной кораблик, где воля Хуана будет всемогущей, где она будет подчиненной, как рабыня, под его властью, потеряв все: богатство, достоинство, положение, права… даже имя. Она соединила руки, подняла глаза к небу… Если бы она умела, то молилась бы сейчас; молнией пронеслось в ее мыслях имя:
– Моника! Моника! Она может спасти меня… Только она…!
Словно хищница, Айме пересекла широкую площадь, которая отделяла конюшни от роскошного центрального строения, но не повернула налево… Она пошла прямо в гостевые комнаты, пересекая парадную каменную лестницу, соединявшуюся с дверью комнаты Моники, и беззвучно открыла засов, неожиданно проникнув в комнату…
Моника медленно поднялась с колен со скамейки, где молилась, и понемногу ожидающая Айме овладела чувствами, тревогой, отчужденностью, соединив руки и переживая настоящую агонию…
– Что с тобой, Айме? Чего тебе? Почему ты ищешь меня?
– Не знаю, зачем я пришла, и не знаю, как я рискую, обращаясь к тебе… Я не заслуживаю твоей помощи и поддержки. Я заслуживаю, чтобы ты повернулась ко мне спиной, чтобы выкинула меня отсюда, даже не слушая…
– Говори, я слушаю тебя…
– Нет, я даже не осмеливаюсь говорить… Прости меня… Я пропала, если ты меня не спасешь, не поможешь, если не остановишь его!
– Остановлю кого? – торопила Моника, по-настоящему обеспокоенная.
– Хуана Дьявола…! – взорвалась Айме.
– Ах! – успокоилась Моника. – Я думала…
– Ренато ничего не знает. Он верит мне непорочно, чисто, невинно, и для меня не имеет значения умереть хоть сотни раз, при условии, что он будет продолжать мне верить… Это ради него, Моника, клянусь тебе, ради него… Ради Ренато я не хочу совершать бесчестье! Как могу я разбить сердце такому хорошему человеку? Как могу испортить навсегда его жизнь? Как могу я вонзить ему кинжал разочарования? Я прошу тебя помочь мне, прошу спасти меня, ради него, Моника… Ты понимаешь… Сестра… Сестра…!
– Я приняла решение уйти с твоего пути, Айме. Приняла решение предоставить тебя судьбе… Моя борьба была бесполезной, и я прекратила ее. Делай что хочешь, все, что хочешь…!
Как подкошенная упала Айме к ногам Моники на коврик, и приподнявшись с него, отчаянно ухватилась холодными руками за белые руки сестры. Словно отдаленная, отсутствующая, Моника не показывала ни настоящей, ни притворной боли, которая бы ее волновала. Убрав ее руки, она отошла, но отчаянная Айме преградила ей дорогу:
– Ты не можешь меня так бросить!
– Сто раз ты просила меня оставить тебя, оставить в покое…
– Сто раз я просила, но ты не делала. Ты продолжаешь быть здесь, препятствуя мне совершать плохое или хорошее, раздражая меня, приводя в ярость… А теперь… именно сейчас…
– Ты пытаешься поставить мне это в вину? – возмущенно прервала Моника.
– Нет, сестра, нет… Наоборот… Я взвесила, увидела, ощутила, что ты была во всем права, что твои упреки были заслуженны, прогнозы были верны. Словно сумасшедшая я следовала инстинктам. Ослепленная болезненной страстью, вращаясь и вращаясь в этом, а теперь я у края преисподней… Но я не хочу туда упасть, не хочу попасть туда, не хочу погрузиться на дно окончательно, не хочу тянуть за собой имя мужа…
– Теперь ты думаешь о муже! Не лги больше!
– Я клянусь, сестра… Меня сводит с ума мысль потерять его, увидеть возмущение в его глазах… Я в отчаянии, я раскаиваюсь… Я не люблю никого, кроме Ренато, хочу жить только ради него… Но Хуан меня не оставляет! Ты понимаешь?
– Не оставляет тебя? Не лги! Ты искала его, свела с ума, ты клялась ему в любви, и несмотря ни на что, была готова следовать за ним…!
– Нет…Нет… Я не поеду с ним! Сначала я расскажу все Ренато. Если ты не поможешь, не спасешь меня, я пойду искать смерть… Я расскажу правду Ренато, и пусть он убьет меня. Да, пусть убьет меня, чтобы покончить со всем разом… Пусть грянет скандал! Пусть придет смерть! Я сама ее найду!
– Айме! Куда ты? – остановила Моника криком сестру, которая уже начала быстро уходить. – Ты сошла с ума?
– Почти! Но прежде чем Хуан пойдет меня искать в этом доме, я столкну их друг с другом и Ренато будет побежден… Потому что Хуан убьет его; Хуан более силен и отважен… Прежде чем Хуан убьет его, я предпочту, чтобы Ренато убил меня. И прямо сейчас…
– Тихо, Айме! Где Хуан? Что ты хочешь, чтобы я сделала?
– Ты поможешь мне? Дорогая Моника! Я знаю, ты делаешь это не для меня… Ты бы предпочла видеть меня мертвой…
– Нет, Айме. Ты моя сестра, моя кровь… Я должна ненавидеть тебя, предоставить тебя судьбе, но не могу этого сделать. Не только из-за Ренато; это и ради тебя. Если я смогу что-нибудь сделать…
– Хуан тебя послушает. Он должен тебя выслушать… Ты единственная, которая может остановить его, даже на один момент… Срок, отсрочка хотя бы на несколько часов, чтобы сделать что-то, чтобы суметь освободить меня от проклятого Хуана…
– Теперь ты проклинаешь его…
– Я проклинаю и ненавижу его! Я люблю Ренато и буду жить ради него! Клянусь тебе! Если ты спасешь меня, я буду самой лучшей женщиной, самой покорной, самой честной, посвящу любовь мужу…
– Но как спасти тебя, Айме?
– Хуан хочет увезти меня этой ночью… В двенадцать от ждет меня с двумя лошадьми позади церкви… Если я не приду, если не поеду на это свидание, он пойдет искать меня, он потащит меня с собой… Он клялся, что увезет меня, даже если это произойдет перед Ренато…
– Но он дикарь, сумасшедший! – воскликнула Моника с ужасом, отразившемся на бледном лице.
– Он… такой. Ты знаешь… Попытайся, чтобы этой ночью не было скандала. Скажи ему, что я больна, пообещай ему от моего имени, что я пойду с ним… Но не в эту ночь, не сейчас… – И по-настоящему испуганно она указала на время: – Уже двенадцать! Уверена, он уже там… Он будет ждать лишь несколько минут, если я не появлюсь, если ты не задержишь его. Ему неважно убить, уничтожить Ренато. Он ненавидит его, как ненавидел всегда! Беги, Моника, беги, найди и поговори с ним…! Я останусь молиться здесь, потому что Бог имеет к нам милосердие, потому что ты приняла мое раскаяние…
Она упала у распятия над кроватью Моники и заплакала… плакала от ужаса, страха, тревоги… Моника на миг взглянула на нее, на ее испарину на висках, и превозмогая ужас, полностью отдалась ему, и вышла, волоча ледяное тело и пламенную душу…
3.
В своем кабинете, с лихорадочным нетерпением нервный, неспокойный Ренато смотрел из стороны в сторону на уставшие шаги старого Ноэля. На миг глаза молодого Д`Отремона посмотрели участливо на старого нотариуса, и он предложил:
– Вы измучены. Вы можете отдохнуть, если хотите…
– Ты думаешь, я смогу отдыхать, не зная, чем все это закончится? Давай мы вот как сделаем: ты пойдешь отдыхать, а я подожду.
– Какая мысль! Вы уже не можете больше. Идите, Ноэль, идите спать…
– Я пойду прогуляюсь. Меня очень беспокоит, что донья София не легла, ожидая, что я приду поговорить с ней. Если ты позволишь мне воспользоваться этим потайным ящиком… Прямо напротив спальни твоей матери, в соответствии с тем, что она сказала. Откроется нажатием на лепнину, думаю, с этой стороны… Вот… Да… лепнина провалилась, но дверца не открылась…
– О! Потайное место, что мы искали! Разве я не говорил, что это на этой полке? Вы открыли, нажав на лепнину…
Они подошли к книжной полке, где действительно находилось дверное пространство… Но в темном углублении была только смятая бумага… бумага, которую пальцы Ренато быстро схватили, и он воскликнул с чувством:
– Вот оно! Это оно! Передо мной отец смял это письмо и кинул туда.
– Это было то письмо…?
– Да… Думаю, что да… Вы, естественно, знаете, о чем оно…
– Нет, сынок, я никогда его не читал. Бертолоци отправил его с Хуаном, как я сказал, а твой отец прочел его у тела покойника, который был его неумолимым врагом…
Вперив свой взгляд на обжигающие строки, Ренато пребывал в молчании и неподвижности долгое время и наконец начал читать вслух, что уже прочел взглядом. Начал читать с той же тревогой, с тем же непреодолимым уважением, как читал его отец у мертвого тела Андреса Бертолоци.
«Пишу тебе из последних сил, Франсиско Д`Отремон и прошу тебя прийти ко мне… Приходи без страха… Я не зову тебя для мести. Слишком поздно получать плату твоей кровью за все то, что ты сделал мне и ей. Ты богат, любим и уважаем, тогда как я нахожусь в унизительной нищете и жду приближающуюся смерть как единственное избавление. Не хочу повторять, насколько я тебя ненавижу. Ты это знаешь… Если бы я мог убивать одной мыслью, то тебя уже давно бы не было. Я иссушил себя постепенно этой злобой, которая овладела моей душой. Меня убивает злоба более, чем алкоголь, чем заброшенность… Из-за ненависти я молчал столько лет. Сегодня хочу сказать тебе кое-что, что может заинтересовать тебя. Это письмо вложит тебе в руки мальчик. Ему двенадцать лет, и никто не позаботился о том, чтобы окрестить его и дать имя. Я зову его Хуан, а рыбаки побережья… Хуан Дьявол. В нем мало человеческого. Он хищное животное, дикарь… я вырастил его в ненависти… У него твое порочное сердце, и я дал, кроме того, полную волю его инстинктам... Знаешь почему? Скажу тебе на случай, если ты не решишься приехать и выслушать меня: это твой сын…»
Старое письмо Бертолоци подрагивало в руках Ренато, как подрагивало в руках Франсиско Д`Отремона. Глаза, расширенные от волнения, поднялись, чтобы пробежать строку, не видя ее и отчаянная неподвижная фигура старого нотариуса онемела вместе с ним… Мгновение он дышал с трудом, его душили эмоции этой трагедии, которая случилась давно, но от этого не становившейся менее жестокой; его вновь притягивали пылающие неравномерные строки. Еще раз он обратился к ним, и снова испил ядовитые буквы Андреса Бертолоци:
«Если он стоит перед тобой, посмотри в его лицо… Иногда он твой живой портрет… Иногда похож на нее… На нее… Проклятую… Он твой… Возьми его… У него отравлено сердце, а душа испорчена злобой. Он не знает ничего, кроме ненависти. Если ты заберешь его, то он станет твоим наихудшим наказанием… Если бросишь, он станет убийцей, пиратом, грабителем, который закончит дни на виселице… И это твой сын… У него твоя кровь… Вот моя месть!»
С острой болью, побледнев от ужаса, затем покраснев от возмущения, Ренато Д`Отремон скомкал письмо – последнее послание проигравшего соперника и недруга, но победившего после смерти. Он почувствовал страстное желание плюнуть в мертвое лицо, на могилу Бертолоци, как Франсиско в тот роковой рассвет…
– Разве может человек быть таким злобным, Ноэль? Разве может кто-нибудь так мстить беззащитному невинному созданию? Вы знали все это?
– Я догадывался, хотя до этого момента и не знал содержания этого ужасного письма…
– А Хуан? Бедный Хуан…
– Мое сострадание к нему, как видишь, имело причины. Оно было справедливо, как и долг твоего отца защищать его. Но все ополчились против него…
– Это моя мать восстала против него… Как сейчас помню то время. Помню ту ночь, когда отец сел в последний раз на лошадь, помню это словно ожог… Ведь я тоже ополчился против него!
– Ренато, что ты говоришь?
– Это было ради того, чтобы защитить мать, и его последние слова были сказаны, чтобы снять тяжкий груз с моей совести… Да, Ноэль… На смертном ложе отец сказал мне две вещи: что мне нужно защищать мать, даже против него самого и помогать Хуану, протянув ему дружескую, братскую руку… Да, как брату, это были его слова, я отлично помню… Эти слова навсегда вонзились в мое детское сердце, и я поклялся исполнить его желание, и вопреки всему миру исполню, Ноэль!
Он бросил письмо на стол, вытер виски, влажные от тревожной испарины. Затем быстрым движением положил старую скомканную бумагу и поджег ее пламенем светильника, сказав:
– Теперь я сжигаю это бесчестие, эту ненавистную бумагу, этот крик злобы и низости, являющийся наследством Хуана… Я дам ему другое, дам то, что хотел дать отец: мое доверие, преданность, любовь брата… и половину земель, потому что они принадлежат ему по крови…
– Сынок, ради Бога… Будь благоразумным…
– Я предпочитаю быть справедливым, Ноэль. Пусть наконец справедливость наступит на земле Д`Отремон… Справедливость, понимание, любовь и милосердие для живущих, и прощение за совершенные грехи умерших…
На широкой фарфоровой пепельнице вместо письма осталась горстка черной золы; затем быстрым движением Ренато открыл дверь, старик-нотариус спросил:
– Куда ты, Ренато? Ты не будешь ждать Хуана?
– Я не могу уже ждать, Ноэль. Я прямо сейчас встречусь с ним! – В широкой прихожей почти в полумраке, Ренато отступил на шаг, наткнувшись на Янину. Выходя из кабинета, он почти споткнулся об нее. Впервые ясные и нежные глаза сына Софии посмотрели на нее с мягкостью. У него было нежное сердце, сострадание, любовь и сочувствие ко всем созданиям на земле. Он чувствовал безмерное великодушие, расположенность к доброте и снисходительности и, подавляя инстинктивную антипатию к стройной темной метиске, сердечно спросил:
– Что произошло, Янина, почему ты так смотришь?
– Вы кажетесь довольным, сеньор…
– Да, Янина, я доволен…
– Тем не менее вам нужно знать правду, которая вас больше не одурачит, правда, которая не будет больше над вами смеяться… Вы должны знать, кто вам лжет, кто вас позорит…
– Янина! Что ты говоришь? – воскликнул Ренато, посуровевший от ее выражения лица, которое до этого момента было приветливым.
– Прочтите это письмо, сеньор Ренато! Прочтите!
Слова метиски резко стряхнули, принудительно опустили восторженное возбуждение и светлую атмосферу нежности, любви и благородства, которыми жила его душа. Этот ореол разрушили, мир иллюзий сбросили на землю, было ужасающее чувство падения в пропасть… Он вырвал его из рук Янины, не взглянув, кому оно адресовано. Затем быстро прочитал, словно проглотив глоток яда, и заставил метиску ответить:
– Что это значит? Кто дал тебе это письмо? Для кого оно?
– Для Хуана Дьявола!
– Для Хуана Бога… – поправил Ренато, читая. – Кто написал это письмо?
– Вы не видите? Не знаете? Не узнаете почерк…?
Еще раз Ренато взглянул на строки, плясавшие перед глазами, которые искрились насмешкой и бесчестьем… он не хотел понимать слова, означавшие что-то ужасное, проникавшие внутрь все сильнее и сильнее, пока с мучительной силой окончательно не вонзились в него. С безумными глазами он посмотрел на Янину, которая отступала, словно собиралась сбежать, и приблизился к ней:
– Я спросил тебя, кто дал тебе это письмо!
– Мне его не давали… Я украла его, подобрала, когда оно свалилось у той дуры, с которой его отправили. Это письмо с доверенной служанкой Аной послала Хуану Дьяволу сеньора Айме. Она послала вручить его Хуану Дьяволу!
– Хуану Дьяволу! Хуану Дьяволу! То, что ты говоришь – ложь!
– Это правда! Клянусь! Сеньора Айме…
– Не упоминай ее, чтобы бесчестить, потому что это тебя не касается! Ты лжешь… лжешь…!
– Не лгу! Сеньора Айме любит Хуана Дьявола! Я видела их одних, на свидании…!
– Замолчи! Замолчи!
Рука Ренато грубо схватила за горло метиску и безумно сжала, а Янина, не защищаясь, выбрасывала последние потоки яда:
– Это правда, правда! Убейте меня, если хотите, за то, что я сказала; но убейте также и ее, потому что она предательница!
– О, хватит! Хватит!
Он отпустил ее, и она свалилась; вне себя от гнева взглянул на нее и повернувшись спиной, побежал в спальню…
Оставаясь неподвижной, сложив руки, Айме находилась на коленях на скамейке, не плакала, не молилась, испытывая боль в душе и теле… Она тряхнула темной головой при появлении матери, которая спросила:
– Дочка, что случилось? Где твоя сестра?
– Она пошла с моим посланием. Она попросит у него одолжения для меня… Это все… Я жду ее здесь…
Айме направилась к окну, пытаясь различить все шумы, но ни один не дошел до нее в полной тиши этой ночи… Все было во мраке, все казалось совершенно спокойным, только лишь холодела кровь в венах. Она хотела отойти, спрятаться, сбежать, но было поздно, потому что Ренато вторгся в ее комнату и властно приказал:
– Айме! Выходи!
Он почти выволок ее, ведя за собой, его пальцы, словно стальные крючки, вонзились в руку, заставляя покинуть спальню, где осталась испуганная Каталина, которая не успела произнести ни слова. Он подталкивал ее, с силой повесил фонарь, а затем очень близко приблизил взгляд со звериным и ужасным выражением, пока она тряслась и пыталась отступить назад… Она уже не могла пятиться, а он все наступал… В его ясных глазах зажегся гнев бесконечной силы и ярости, которой не было названия, огонь, который Айме никогда не видела в его глазах, но который был ей хорошо знаком в других глазах, и начала испуганно умолять:
– Ренато! Ты сошел с ума!
– Я сошел с ума и был слеп, нужно так сказать! Притворщица! Развратница!
– Почему ты так говоришь? Почему ты так смотришь? – задыхаясь от ужаса, она пыталась защищаться: – Ренато, ты потерял рассудок?
– Ты помнишь это письмо? Отвечай!
– Я… я… я… – не находя выхода бормотала Айме.
– Оно твое… Ты не отрицаешь, не можешь отрицать. Оно твое, да, это ты писала его! Ты обманула меня!
– Нет, Ренато, нет…!
– В этом письме ты жалуешься, умоляешь, просишь сострадания у другого мужчины, а теперь ты должна просить меня… Но не делай этого, потому что это бесполезно… Это будет бесполезно!
Айме попыталась сбежать, но грубые и решительные руки Ренато крепко держали и сжимали ее, поднимаясь к горлу… С огромной от ужаса смелостью Айме удалось уклониться от рук, выплеснув яд обвинения:
– Я не виновна. Клянусь! Это она… она…! Я прошу сострадания, но не для меня. Прошу милосердия для нее. Я унижаюсь и умоляю, чтобы спасти ее. Монику!
– Что это ты говоришь?
– Моника – любовница Хуана Дьявола!
– Нет! Этого не может быть!
– Я поклялась любой ценой молчать… Поклялась не говорить… Ради матери. Ренато, ради нашей бедной матери, которая хотела спасти сестру. Я хотела спасти ее собственной ценой. Я прошу к ней милосердия, Ренато! Милосердия к ней и ко мне!
Придя в себя как от резкого толчка, словно поднимаясь из глубины бездны, словно луч света проступил из мглы, словно луч ослепительной надежды из глубины беспредельного отчаяния достиг его, Ренато отступил на шаг, ища правду в глазах Айме, которая плакала от испуга, и ее руки были протянуты, прося жалости и сострадания, голос, ослабевший от ужаса и плача, неумело и отчаянно бормотал ложь:
– Это Моника… Моника… Моя бедная сумасшедшая сестра, я тебе уже сказала. Она написала его для этого хищника Хуана, чтобы остановить. Не было возможным вырвать ее из лап этого бессердечного зверя. Отдать ее – то же, что отдать ее в лапы тигра… Ты не понимаешь, Ренато? Моника – любовница Хуана! Она отдалась ему в минутном помешательстве, не понимая, что делает, а он сделал ее рабой, жертвой. Ты не понимаешь?
– Как же мне понять…?
– Она полюбила его в минуту помешательства, и теперь он ее хозяин. Он приказывает, таскает ее как тряпку… угрожает ей скандалом. Она боится его до смерти, страдает и плачет… Он мерзавец, Ренато, бандит! Но не провоцируй его, не вставай у него на пути… Позволь мне поговорить с ним…
– Не лги больше! – гневно взорвался Ренато.
– Ты не веришь тому, что я говорю? Клянусь тебе, Моника написала это письмо! Она потеряла рассудок от страха и попросила моей помощи. Ее загнали в угол, она на краю пропасти, и прямо сейчас…
– Прямо сейчас что?
– Они беседуют там, за церковью! Она пытается убедить его уехать, позволить ей вернуться в монастырь… Это единственное, чего она просит, единственное, о чем умоляет…
– Ты сказала за церковью?
– Ренато, дорогой, сжалься над Моникой… и прости меня… Прости за то, что не сказала тебе. Она никогда не простит мне, если узнает, что ты знаешь об этом. Она раскаивается… Она хочет покончить с собой, умереть…
– Из-за Хуана Дьявола? – вырвалось у Ренато, переполненного сарказмом и горечью.
– Не из-за него, а из-за ее греха, стыда… Я хочу ей помочь, чтобы он оставил ее. Я обещала ей… Купить его отъезд и молчание… Может быть, немного денег будет достаточно…
– Ты полагаешь, достаточно немного денег? – взорвался Ренато в буйном гневе. – Думаешь, Хуан настолько низок, настолько подлый, настолько продажный мужчина?
– Да, Ренато, да. Это правда… Из-за него Моника помешалась. Она знает, что мама умерла бы, если бы она вызвала скандал. Я обещала ей поговорить с этим зверем, сдержать, попросить его… – Вскоре она прервалась, увидев, как уходит Ренато, и испуганно спросила: – Куда ты?
– Я пойду туда, а ты пойдешь со мной!
Он потащил Айме за собой. Напрасно она боролась, сопротивлялась… Он шел, словно безумный, ослепший, ничего не различая в хаосе чувств, его разум и жизнь вертелись в сумасшедшем вихре. Напрягшись изо всех сил, Айме взмолилась:
– Нет, Ренато, нет! Пожалуйста, подожди… послушай!
– Перед Богом ты скажешь то, что должна сказать!
– Нет… нет…! Ты сошел с ума! Не надо так со мной! – И отчаянно закричала: – Пожалуйста…!
– Ренато… Айме… Дочка… Дочка…! – напрасно взывал голос перепуганной Каталины, поскольку Ренато как смерч несся через залы и сад, волоча Айме, в то время как голос Каталины де Мольнар неустанно кричал: – Ренато… Айме…!
Старая женщина предчувствовала, предвидела трагедию. Она побежала, но ей не хватило воздуха, в глазах помутилось, и она упала на колени… Она увидела маленькую темную тень… Это был Колибри, но тот не остановился на ее отчаянный голос, который всхлипывая звал:
– Мальчик… мальчик! Быстро… На помощь…!
– Что происходит? Кто зовет? – приближался голос старого нотариуса, обеспокоенного криками о помощи, он воскликнул изумленно: – Донья Каталина…!
– О, Ноэль, друг мой! Быстро! Нужно помешать этому! Позовите донью Софию! Нужно это предотвратить!
– Помешать чему?
– Он убьет мою дочь! Ай…!
Она замерла, ничего не чувствуя. Дрожащий Ноэль посмотрел по сторонам. Мрак и тишина стояли в ближайших окрестностях и в садах… Недалеко грянул гром, встряхивая пространство, и шквал ветра просвистел меж листьев в густой чаще. Он тоже интуитивно предчувствовал, дрожа от подступавшего ужаса, но тщетно вознес глаза к небу, когда уже приближался шторм… Как бесполезно желание сдержать бурю, как невозможно схватить молнию, так невозможно было предотвратить все это… И перед своей беспомощностью, он воскликнул, словно молясь:
– Боже мой! Боже мой…!
4.
– Вы лжете! Вы пришли помешать мне, потому что выяснили, что мы сбежим, вы шпионите…
– Я пришла сюда, потому что Айме попросила! Я пришла от ее имени, чтобы заставить вас понять ваше безумие и низость! Я пришла попросить вас…
– Бесполезно просить меня!
Свирепо Хуан стоял перед Моникой, гневом горели гордые глаза. Он шел к ней, словно хотел уничтожить, ударить ее своими мощными кулаками, но бледная, холодная и грустная фигура гордо стояла перед ним, останавливая и внушая непреодолимое уважение, одновременно в нем вспыхнул красный огонь ненависти, сверкнувший в потрясающих глазах…
– Я предупреждаю вас, если Айме не появится в течение пяти минут, я пойду ее искать, где бы она ни была, никто и ничто меня не остановит. Даже ее муж!
– Вы хотите забрать ее силой? Вы что, не понимаете, что она не хочет ехать? – протестовала Моника в гневном порыве. – Она умоляет…! Ладно, не умоляет! – отчаялась Моника. – Она не хочет ехать с вами… Она пришла в себя от этой ничтожной глупости, которая теперь для нее ничего не значит… Айме сожалеет о своем безумии. Она плакала, просила у меня, чтобы я остановила вас; она молилась, наверное, впервые в своей жизни, просила Бога, чтобы он спас ее от вашей жестокости, дикости, грубой страсти, которая для вас имеет значение…
– Кто это сказал?
– Она сказала! Вы уже знаете, Хуан: она не хочет следовать за вами. Она просит, чтобы вы оставили ее в покое!
– Вы смеетесь надо мной?
– Нет никакой насмешки. Она раскаивается, сожалеет о своих грехах, желает исправить свою жизнь, стать преданной и верной человеку, уважающего свою жену.
– Ложь! Ложь! Пусть она придет! Пусть она в лицо мне скажет, поклянется всем, что есть, скажет, что не хочет возвращаться и видеть меня, пусть потребует забыть ее имя, и только тогда…
– Замолчите! – прервала Моника властным жестом. – Кто-то идет… Кто-то идет, да… Спрячемся…! – Вдруг словно мир обрушился на нее, и она вскрикнула: – Ренато! – И еще более испуганно: – Айме!
– Да, я…! – подтвердил Ренато, приближаясь к ним. – В самый лучший момент, Моника. Знаю, что ты притворялась, не обращая внимание ни на что. Знаю, будешь упрекать сестру за то, что она рассказала мне, но она не могла молчать, не могла смолчать, потому что хочешь ты этого или нет, я хозяин дома и глава семьи…
– Ренато…! – пробормотала Моника в полном замешательстве.
– Мне важно лишь то, что ты думаешь, а не что Хуан может сказать. Вы в моем доме, а в моем доме идут по верному пути, играют по правилам, ведут себя с честью и с достоинством… Если ты позабыл, Хуан, я здесь, чтобы напомнить тебе об этом и потребовать у тебя полного отчета в поведении с Моникой.
– Что? – изумился Хуан, не понимая, что хочет этим сказать Ренато.
– Пойми наконец, Хуан, что этот вопрос решать будем мы с тобой, а не с женщинами, с одной из которых ты меряешься силой.
– Не представляешь, как мы это отпразднуем! – согласился Хуан оскорбительно. – Я желал встретиться с тобой лицом к лицу!
– Ну в таком случае я здесь! – предложил Ренато жестко. – Ты будешь иметь дело со мной и только со мной!
– Как пожелаешь! – бросил вызов Хуан, делая шаг вперед и двинул руку к поясу.
– Нет! Нет! Это нож…! – предупредила Моника испуганным криком.
– У меня нет оружия! – заметил Ренато благородно и свирепо.
– Тем лучше! – согласился Хуан, швырнув нож на землю. – Лицом к лицу… как мужчина с мужчиной! Руками, зубами, ногтями… Как пожелаешь! Я пришел, чтобы увезти ее с собой и заберу, вопреки тебе!
– Ты не увезешь ее, если не женишься на ней!
– Что? – растерялся Хуан. – Не женюсь на ней?
– Моника для меня как сестра. Если у тебя есть достоинство, то ты должен это исполнить!
