Текст книги "Моника 2 часть"
Автор книги: Каридад Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Слова Софии сошли с губ, словно она их выплюнула, словно дала ими пощечину, и это ужасное попадание подкосило Айме, протянувшей руки, и тревога, не имеющая равных, поднялась к горлу… Вскоре, сделав неимоверное усилие, дрожа, она встала, чтобы наброситься как загнанная змея. Она подняла голову: у нее вновь появился проблеск надежды, шанс, за который она ухватилась…
– Что может знать Ноэль? Что мог рассказать?
– Твое поведение и поведение этого мерзавца, думаешь, этого недостаточно? Как ты к нему приближалась… как с ним говорила. Он относился к тебе, как к какой-то…
– Он относился ко мне плохо, но по вине сестры. Я старалась защитить ее, хотела убедить его уехать. Ренато был виноват…
– Замолчи! Не позорь имя моего сына; хватит уже. У ног Ноэля лишилась чувств твоя испуганная, дрожащая мать, правильно предположив, что Ренато убьет тебя. И он рассказал мне больше, даже больше. Что ты видела его до замужества, что была у него дома, спрашивала об этом человеке, о проклятом Хуане Дьяволе, о кошмаре всей моей жизни с того дня, когда несчастлив был родиться. И должен был быть он… именно он, с которым ты изменила Ренато. Ты признаешься… признаешься… заявишь об этом?
– Я ни в чем не признаюсь, и ничего не буду заявлять, – отрицала Айме, избавляясь от смятения. – Для чего хотите заставить меня говорить? Чтобы пойти и сказать об этом Ренато…?
– Ренато? Нет, ты прекрасно знаешь, что я не скажу Ренато. Не притворяйся, ты уверена, что я не пойду доносить… Или хочешь, чтобы я пообещала тебе соучастие в молчании?
– Ренато убьет меня. А одна я не буду платить за минутную слабость и безумие, когда даже не была его женой… Не буду платить одна… Заплатит и сын Ренато, невинное создание, которого я ношу…
– Что? Как? – испугалась София в совершенном смятении.
– Что плоть от моей плоти – это и кровь Ренато! Ради него я молчу, ради него защищаюсь, ради него приняла жертву сестра, она хотела это сделать, хотела пожертвовать собой ради любви к Ренато…
– Что ты говоришь? – прервала все более удивленная София.
– Да, да, это правда! Если хотите знать все, совершенно все, я должна крикнуть об этом. Моника любила Ренато, она соревновалась со мной, когда он уже был моим женихом… Движимая ревностью, загнанная в угол обстоятельствами, я совершила безумие. Потом раскаивалась и сильно пожалела об этом. Только Ренато я любила всей душой… Только его всегда любила, а теперь я умираю, потому что потеряла его любовь и доверие!
София Д`Отремон отступала, пытаясь отвергнуть вероломные и ядовитые слова, наполовину понимая, одновременно удивленная и испуганная. Айме, видя, что завоевала пространство, подбежала к ней, и смелым поступком пошла ва-банк:
– Но я не могу так больше… больше не выдержу… Я расскажу Ренато все, признаюсь во всей ужасной правде, пусть он сразу меня убьет, пусть закончится моя жизнь и жизнь сына, который…!
– Успокойся! – остановила ее София властным тоном. – Не открывай дверь… не делай и шага! Ты не будешь делать то, что хочется, ранить и разрушать, когда имела несчастье прийти в нашу жизнь… Не превратишь моего сына в убийцу, уничтожив и опозорив его. Думаешь, ты не причинила уже вред? Думаешь, у меня нет причин проклинать тебя?
– Я расплачусь жизнью, и никто не должен будет проклинать меня! Поэтому я пойду к Ренато… Пусть он сдавит это горло, которое единожды произнесет… Почему вы не позволите ему убить меня?
– Потому что не тебя, которая заслуживает, нужно наказывать, а меня, которую ты оскорбила… меня, которая отдала тебе счастливого сына, радостного, полного иллюзий: меня, которая поверила тебе, передав тебе охранять ваше счастье, в то время, пока ты была полна грязи; меня, которая теперь приказывает тебе замолчать… Замолчи, как молчат другие!
– Нет! – притворно настаивала Айме.
– Да! Я хорошо знаю, что половина твоих слов лжива; знаю, чего стоит твоя выходка, и что ты не ищешь смерти. Ты была способна молчать, когда молчала перед ним, ты достаточно эгоистична, чтобы позволить себя убить… Ладно, я хотела заставить тебя уйти из этого дома, чтобы ты убежала, уехала, чтобы мой сын не смог ни увидеть, ни достать тебя. Я готова защищать твою жизнь, не из-за тебя, потому что ты не заслуживаешь, а ради того, кто больше всех важен мне на этой земле… Но теперь я не позволю тебе уйти, теперь ты останешься… Прошло несколько часов, и если бы я не вошла в вашу спальню, то ты бы уже заплатила своей жизнью. Я спасла тебя в тот раз, и буду спасать; но ты будешь делать все, что я скажу и прикажу. Я обрекаю тебя жить, молчать, искупать грехи, принадлежать моему сыну не как жена, а как рабыня!
Неожиданно раздались нетерпеливые удары в дверь, и голос Ренато позвал:
– Мама, мама, открой немедленно! Открой!
– Что-то произошло, – указала София. – Не бойся, я обещала защитить тебя и сдержу слово, Айме.
– Мама! Ты слышишь? – снова позвал Ренато, свирепо колотя в закрытую дверь.
– Иди в ту комнату, – посоветовала София Айме. – Не выходи, пока я не позову. Иди!
София увидела, как та повиновалась, затем положила руку на грудь; от волнения сердце выскакивало из груди. Она разволновалась, побледнела, но героическим усилием овладела собой, и через мгновение решила, как будет вести себя в будущем, и пока открывала дверь, что-то вроде молитвы поднималось в ее душе… молитвы за человека, который нетерпеливо звал.
– Что случилось? Я боялась, что дверь упадет.
С явно недоверчивым взглядом, Ренато Д`Отремон пробежал спальню матери. С яростным нетерпением он искал красивую фигуру Айме де Мольнар, скользнув взглядом в запертую дверь, где была туалетная комната доньи Софии, повернулся к матери, вопрошающий и возбужденный:
– Где она? Где спряталась? Почему ты не открывала мне?
– Потому что была в другой комнате. Я не слышала стуков… Умоляю тебя, успокойся… Ты вне себя… Твое поведение недостойно… Я знаю, что ты мужчина, хозяин и господин своих поступков, но как у матери, у меня еще есть права, не думаю, что ты будешь это отрицать…
– Дело не об этом. Где Айме? Раньше она освободилась из моих рук, но теперь не сможет… Теперь она должна удовлетворить меня ответом, или ее предательство будет доказано. И если это правда, что она предала меня, если обманула…
– Хватит! У тебя нет ни одного доказательства, чтобы так говорить. Увидишь ее, когда поговорим. Я требую, чтобы ты успокоился, Ренато. Что произошло?
– Я нашел второго коня рядом с пляжем, на берегу второй долины. Мертвый от усталости, мокрый от пота, исцарапанный ветками, замученный невыносимым бегом…
– Ладно, – согласилась София с видимым спокойствием. – Если Хуан Дьявол вышел отсюда с двумя лошадьми, разумно, что они появятся рано или поздно…
– Я подошел близко к месту, где кто-то поспешно соорудил маленькую пристань, чтобы подплыла лодка… Хочу сказать, что Хуан спланировал побег. Лучшие лошади скрывались в зарослях, корабль в двух часах отсюда, пристань, подготовленная для того, чтобы сбежать с дамой. Свободный выход для побега…
– Или путешествие для молодоженов! Кто знает! – нетерпеливо пыталась отрицать София.
– Не было путешествия для молодоженов, потому что Хуан не знал, что я заставлю его жениться на Монике. Хуан подготовился, чтобы уехать с другой, кого на самом деле любит, с настоящей любовницей…
– Ренато, недостаточно того, что ты видел, чтобы быть таким уверенным! – отрицала София с твердой решимостью. – Ты не можешь быть уверенным…!
– Нет, этого недостаточно, мама, – колебался Ренато. – Но это почти уверенность. Поэтому я и ищу Айме, умоляю, оставь меня с ней и не вмешивайся. На этот раз она должна сказать мне правду… всю правду!
– Послушай, Ренато, мне срочно нужно сказать тебе: мне известно, я уверена, что твоя жена не изменяла тебе. Я провела с ней несколько часов; я преследовала ее, сводила с ума, чтобы заставить рассказать все правдиво. Она рассказала мне все…
– Что она рассказала тебе?
– Всю историю… Она рассказала плача, отчаянно, и не лгала. Ей незачем было лгать мне. Ты унижал, жестоко обижал ее, плохо обращался с ней…
– Я бы не сделал этого, если бы не знал, что имею на это полное право!
– Ты перешел все границы, способы, которые честный мужчина должен использовать. Вот сейчас, сколько ты выпил?
– Я не пьян! Если она сказала тебе… Разве ты не понимаешь? Я сошел с ума, в отчаянии; я ищу что-нибудь, что может мне помочь сдержаться, не ранить, не убить. Сколько я выпил…! Какая разница, сколько я выпил? Нет ни одной капли алкоголя в моем мозгу. Ничто не может меня успокоить; меня съедает эта печаль, это отчаяние, гнев, яростное желание узнать правду. Она должна рассказать!
– Она не обманывала тебя! Как жена, не обманывала. Разве что как сестра Моники де Мольнар.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ренато, сынок, послушай и пойми. Айме не предавала тебя, как жена, она жила ради тебя, и ты ее хозяин. Она в отчаянии из-за твоего недоверия, из-за того, как ты с ней ужасно обходишься. Она так отчаялась, что хочет умереть.
– Если она невиновна, то у нее не должно быть этого желания! Давай проверим!
– Я не считаю ее невиновной, потому что она скрывала от тебя кое-что… Да, вся эта грустная история, чувства, которые ты игнорировал и которые она не могла достойно сообщить. Вещи интимные, деликатные…
– Нет ничего, что моя жена не могла бы мне сообщить. Если она любит меня, если любила…
– Она любила и любит тебя… Если ты доверяешь мне, то узнаешь, что я очень ревностно отношусь к чести, как и ты.
– Я всегда в это верил, меня удивляет твое поведение …
– Сядь и выслушай. Это не вещь, которую можно сказать в двух словах. Тем не менее, есть кое-что, хотя я не должна говорить, но не могу скрывать. Она, униженная твоим поведением, не говорила, а ты должен узнать… Ренато, Айме подарит тебе сына…
– Что? Что? Сына!
Медленно Ренато сел, откинул голову, прикрыв глаза, приоткрыв губы, и вся его злоба, ревность, ненависть, разрушенная любовь, ослабели, прозвучали неторопливые и нежные слова матери:
– Ты бы совершил безумную несправедливость из-за ревности. Я не прошу тебя принять все, не говорю тебе бросаться в ее объятия, это не в твоем характере. Она, как жена, тебе не изменяла. Возможно, ее грехи незначительные, и кое-что заставит пересмотреть тебя все. Она даст тебе сына! Она станет матерью!
7.
Глаза Моники медленно приоткрылись, возвращаясь в реальность, свет причинял боль, и она стала смотреть через полуприкрытые веки, изучая странное место, где находилась. Большие глаза бывшей послушницы полностью распахнулись, она посмотрела на благородное и серьезное лицо незнакомого человека, одетого в черный костюм, склонившего седую голову и делавшего в тетради заметки. Она лежала на кровати, на толстом шерстяном матрасе. Мысли в больной голове словно вибрировали, выходя и заходя лениво и неуверенно, она лежала на подушках, изящных простынях, покрывавших тело, одетое в чистый белый балахон. Слабые руки немного отогнули простыню… светлая голова со спутанными волосами с усилием приподнялась. Она попыталась встать, когда…
– Черт возьми, вы уже очнулись! Как вы себя чувствуете?
Человек, одетый в черное встал, опрокинув табуретку, к которой уже привык, подошел к больной, чтобы отыскать пульс, посмотрел усталыми и добрыми глазами, в которых показалась надежда, и посоветовал:
– Не трудитесь говорить; не делайте усилий. Вам лучше, чувствуете? Вам намного лучше, но следует быть благоразумной. Теперь я пошлю за кое-чем, что вам нужно принять.
Светлая голова Моники вздрогнула, напрасно пытаясь определить видения, которые проходили у нее в мозгу, как вихрь. Кто этот человек? Где она находится? Она жива или мертва? Спит или потеряла рассудок? Она не припоминала, что когда-либо видела это помещение, не припоминала, что спала когда-либо в этом месте, а свежий воздух из окон доносил резкий запах селитры и йода. Воздух ближнего моря… Она на корабле… да, на корабле, и больна, очень больна. Но как она здесь оказалась? Откуда этот корабль? Образы становились яснее. Она вспомнила… вспомнила долину в Кампо Реаль, роскошный дом Д`Отремон… София, Ренато, Каталина… Айме, Хуан… Хуан Дьявол! И поняв, где она находится, разразилась рыданием:
– Боже мой… Боже мой…!
– Что с вами? – обратился внимательно доктор. – Вам больно, что-то мешает? Скажите, дочка, говорите, не утаивая. Постарайтесь объяснить, что вы чувствуете… Я доктор Фабер, ваш лекарь, и уже три дня с вами, хотя вы и не помните, не видели. У вас была лихорадка самая сильная на свете, но все худшее позади, и с Божьей помощью…
– О… Иисус! – воскликнула Моника с испугом, отразившемся на бледном лице.
– Что с вами? Что произошло? Успокойтесь. Почему вы так испугались? Ничего не случилось, уверяю вас… – Доктор Фабер напрасно пытался успокоить ее, но ослабевшая Моника снова упала на кровать, он резким тоном упрекнул:
– Ах, черт! Вы появились вдруг, и напугали меня также, как и ее. Посмотрите, как нелепо она чуть не упала в обморок…
Тихий и грустный мужчина, чье присутствие спровоцировало упадок духа Моники, медленно приближался и остановился, глядя на нее… Теперь, без лихорадочного румянца, щеки Моники стали белее простыней, которыми она была накрыта… Он смотрел на нее, находя ее красивой, необыкновенно красивой, несмотря на слабость, нездоровье, и болезненная красота делала ее похожей на ребенка.
– Ей лучше, правда, доктор?
– Несомненно лучше… Но этот упадок… упадок… По крайней мере, я думаю, что она пришла в себя!
– Вы можете меня оставить с ней, доктор?
– Нет, доктор, не уходите! – умоляла Моника по-настоящему встревоженная, воспользовавшись правами больной.
– А? – удивился доктор. – Ваш муж хочет поговорить с вами наедине, дочь моя. – И повернувшись к Хуану, порекомендовал: – Кабальеро, думаю, речь идет о капризе больной, но осмелюсь попросить вас…
– Не беспокойтесь, доктор, – прервал Хуан со спокойной вежливостью. – я ухожу.
Постепенно шум шагов Хуана стих, и Моника снова прикрыла глаза, чувствуя упадок сил тела и души. Она знала, где она, с ужасом вспомнила, что произошло: это каюта Люцифера и она замужем за Хуаном Дьяволом. Бледные образы кошмара, случившегося в Кампо Реаль, танцевали сарабанду в ее разуме, хотя и затуманенном. Затем ужасающе быстрый бег по полям, борьба на побережье, руки человека, который крепко держал ее и тащил на корабль, бросив в грязную каюту, а затем тень, темнота, красные облака лихорадки. Больше она не помнила… не могла вспомнить. Что еще могло произойти? Трусливые моряки не способны были помочь, и Бог, к которому она взывала, не предотвратил этого…
– Сколько часов я на корабле, доктор? Когда мы отправимся в Сен-Пьер? Когда вас позвали?
– В Сен-Пьер?
– Да, доктор, в Сен-Пьер. Корабль бросил якорь… Или нет? Мы не в порту? Не в Сен-Пьере?
– Мы в заливе, перед Гран Буром, столицей Мари Галант. Ваш Сен-Пьер во многих сотнях миль отсюда на юг…
– В таком случае, я одна… покинутая? – испугалась Моника.
– Не думаю, что «покинутая» это правильное слово. Ваш муж – сильный юноша и суровый, как хороший моряк, если быть честным, скажу вам, что по крайней мере, за четыре дня, в течение которых вы находились на Мари Галант, вам не было лучше. Он преобразил, как смог, эту маленькую пещеру… не забыл ни одного расхода, обеспечивая вам самые лучшие удобства. Ясно, что вас необходимо вытащить из корабля, отправить в больницу. Я намекал вашему мужу на возможность оставить вас здесь, чтобы они продолжили путешествие, но он не согласился и… мне это показалось разумным. После всего, что я увидел, как он заботится и ухаживает за вами, я понял, что будет очень жестоко отделить вас друг от друга…
– Он ухаживал за мной? Заботился?
Моника внезапно замолчала. Она вцепилась в край простыни, чтобы не закричать, потому что ужасная мысль сверкнула в ее мозгу. Почему за ней ухаживал Хуан Дьявол? Почему проявил великодушие и человечность? Почему потратил усилия и деньги, чтобы сохранить ее жизнь, потому что ужасающий брак уже свершился, она в самом деле его жена, против воли, в бессознательном состоянии, он сделал ее своей, и она абсолютно и всецело жена Хуана Дьявола?
– Не хотел быть невежливым, сеньора… Хм… Мольнар – ваша фамилия; сеньора Моника де Мольнар, не так ли? Ладно, не хочу быть нетактичным, но я хотел бы пожелать уверить вас, что я ваш друг и готов служить вам во всем, что вам нужно. Я доктор Алехандро Фабер, главный медик больницы Гран Бура, французского городка, вдовец и в годах, как говорят мои седины. У меня нет семьи, а вы чрезвычайно напоминаете мне единственную дочь, которую, к сожалению, я потерял, когда ей было пять лет. К тому же, моя симпатия спонтанна, уверяю вас, со мной вы можете быть совершенно откровенной. Вы хотите попросить меня о чем-нибудь? Чего-нибудь желаете? Есть что-то, что я мог бы для вас сделать?
С каким отчаянным порывом закричала бы Моника о помощи, поддержке, защите от Хуана Дьявола! С каким болезненным желанием она попросила бы этого старика разорвать эти цепи, вытащить ее из каюты, оставить этот корабль, и никогда бы не видеть больше это суровое и беспощадное лицо Хуана Дьявола! Но непреодолимый стыд парализовал ее язык и руки, словно сильнейшее смущение, которому нет имени, единственное убежище ее достоинства… В конце концов, разве не она дала это право Хуану Дьяволу? Как она может просить помощи, не сообщив при этом ужасных обстоятельств, заставивших пойти ее на этот риск? Тело и душу тряхнула лихорадочная дрожь, но остановилась, так и не прорвавшись…
– Я не смею просить вас… Вы не могли бы написать моей матери, доктор Фабер?
– Конечно. Меня не затруднит… Что бы вы хотели написать?
– Что я жива и пусть не страдает из-за меня, чтобы не усердствовала… Моя мать Каталина де Мольнар, Кампо Реаль, Мартиника. Не думаю, что смогу ей написать, но ваши слова ее успокоят. Я была бы вам очень благодарна, доктор.
– Не за что. Речь идет о незначительной услуге. Я сделаю это с большим удовольствием. Что еще написать ей?
– Ничего. И пожалуйста, чтобы это осталось между нами…
– Конечно. А теперь, дочь моя, я должен вас оставить. Настал час посещения больницы. Если хотите, я позову вашего мужа…
– Не зовите никого. Если кто-то спросит, скажите, что я сплю…
– Как пожелаете… До вечера… – осторожным шагом доктор Фабер оставил каюту Люцифера, медленно спускаясь по лестнице. Рядом с носом корабля, тихо шушукаясь, сидели четыре члена экипажа. На корме, вдали от всех, на мотке канатов, скрестив руки, Хуан Дьявол смотрел отсутствующим взглядом на море… Доктор решил подойти к Хуану. Увидев его, он резким движением встал, спрашивая:
– Вы уже уходите доктор?
– На несколько часов, не более. Думаю, могу это сделать без риска. Вашей жене значительно лучше. Настолько, что рецидив не должен случится, можно даже сказать, что опасности умереть нет…
– Я очень рад, доктор. – темные глаза Хуана сверкнули, скрываясь за сухим и режущим тоном. Он почувствовал, как его грудь отпустило, он смог лучше дышать, но отверг это утешение, которое его удивило и заметил: – Полагаю, она пожаловалась вам. Она не просила помощи, защиты, поддержки? Ясно, вы этого не расскажете. Вы, конечно же, дали ей почувствовать, что вы верный друг, настоящий кабальеро. О том, что случился, если вы будете что-нибудь делать, я узнаю, когда возникнет скандал…
– Не говорите глупостей. Никто не будет скандалить. Она не жаловалась.
Снова темные глаза Хуана сверкнули; тот же блеск, который никак не покидал его, зажег зрачки, и старый доктор, обратив на это внимание, на свой страх и риск как бы спросил:
– Не знаю, есть ли у вас что-то, в чем вы можете себя упрекнуть…
– Я никогда не упрекаю себя ни в чем, доктор Фабер.
– К лучшему. А то я уже начал бояться, но теперь вижу, что обманулся, и меня это радует. Меня необыкновенно радует, что я ошибся в первый день… Не воспринимайте это плохо, но мне показалось, что вы пират. Я боялся, что та, которую вы назвали своей женой, похищена вами и вашими людьми. Фантазии прошлых веков, правда? Вина многих легенд, которые связаны с этими островами, такими красивыми и дикими. Ваша жена француженка, не так ли?
– Она родилась, как и я, на Мартинике; но только шесть месяцев назад вернулась сюда из Франции, где жила с детства.
– Вот как… в любом случае, ваша жена спокойна в этот момент, и единственное, что ей нужно: полное спокойствие, уверенность, чтобы никто ее не раздражал и не давил. Она спит и, как я сказал, ее лучший рецепт – это отдых. До вечера, мой сеньор…
Он протянул руку кабальеро, изящную и ухоженную, но Хуан притворился, что не заметил дружелюбный жест. Закусив губу, доктор тоже притворился, хотя тон его и взгляд переменились, комментируя:
– Ваша жена – дама, настоящая дама. Я понял это по взгляду… Связав все концы, я вспомнил название Кампо Реаль. Это самое известное место на Антильских островах, собственность Д`Отремон, самых богатых и важных земледельцев на Мартинике… Не так давно молодой Д`Отремон женился на Мольнар… Мольнар – фамилия его жены, но это не ваша жена… Простите меня, если я бестактен… Вас зовут…?
– Меня зовут Хуан Дьявол!
Доктор Фабер неподвижно остановился, глядя прямо на Хуана, слишком удивленный, чтобы говорить, но мрачный и хмурый вид собеседника достаточно красноречиво выражал суровость, холодность… Он ограничился тем, что склонил голову в неясном прощании, быстро переходя палубу по направлению к борту, где висела лестница…
– Сегундо, приготовься выходить на берег. Можешь сесть за весла. В большую лодку, которую поведут Франсиско и Хулиан.
– Куда, капитан?
– Привезти две бочки воды. Угорь останется охранять носовую часть… Они привезут воду; а ты привези провизию для выхода в море как можно скорее, пока они не вернулись. Но никому ни слова. Дай нужные указания и хватит. Вот деньги, будь внимателен и иди за тем, что я заказал. Подожди! Купи еще фрукты, большую корзину… Лучшие, которые увидишь… и еще какую-нибудь одежду для женщины…
– Одежду для женщины?
– Не знаешь, что купить? Платья, блузки, юбки… Ты никогда не покупал одежду для женщины? Купи еще шелковую накидку. Ночью прохладно… И одеяло… А! И купи большое зеркало. Поторопись!
– Лечу, капитан…
Сегундо убежал, повинуясь распоряжению Хуана. Мгновение капитан Люцифера рассматривал панораму города, видневшуюся с корабля, стоявшего на якоре. Он с наслаждением, заполняя грудь, вдохнул воздух, наполненный селитрой, словно вбирая силы, необходимые для окончательной решимости, а затем подошел к каюте.
– Ты уже проснулась?
Моника не ответила, потому что ее губы не могли произнести ни слова. Теперь ее ум был совершенно ясен и чист… Словно с глаз сорвали вуаль, которая затуманивала реальность; печальную ситуацию она встречала лицом к лицу… Тот человек был ее хозяином, мужем, которому она дала согласие, от которого тщетно старалась сбежать… До сих пор ее ужасала мысль, что она принадлежит ему, до сих пор румянец на щеках горел от стыда, полагая, что грубый моряк, на которого она смотрела как на чужого, имел секрет ее невинности…
– Полагаю, ты не теряла времени и нашла в докторе слугу-посланца…
– Не понимаю, что вы хотите мне сказать…
– Ты хорошо понимаешь. Даже я понимаю. Доктор Фабер твоего класса, твоей касты. Ему достаточно было услышать фамилию Мольнар, чтобы связать ее с Д`Отремон. Ему не чужда слава Кампо Реаль и естественно, что он удивился, поразился, не найдя объяснения, по какой причине мы женаты. Жаль, что скоропалительность этой поездки помешала забрать мне сертификаты и бумаги, эти важные бумаги, без которых не могут жить люди определенного класса. Было бы здорово увидеть открытый от удивления рот, который бы читал: «Я, отец Вивье, священник Кампо Реаль, объявляю законным брак Моники де Мольнар с Хуаном без фамилии, известным, как Хуан Дьявол» … Хотелось бы увидеть его испуганное лицо… Только из-за этого, жаль, что не взял эти бумаги; но мы можем послать за ними. Думаешь, Ренато будет любезен прислать их?
– Я ничего не думаю, и если вы пришли, чтобы только помучить меня…
– Напротив… Прежде я хотел сказать тебе, но ты попросила доктора остаться вместо меня, полагаю, чтобы попросить его защиты и помощи… Из-за этого я принял все предосторожности. Я не тот, кого можно поймать в ловушку, и не буду служить игрушкой в руках женщины. – он следил за лицом Моники, ожидая протеста, мольбы, даже слез, но в болезненном лице ничего не изменилось… Ни фразы, ни жеста, ни слова… И напомнил: – Корабли должны ходить, а не стоять на якоре.
– Я думаю также: корабли должны плавать…
– А мы живем на корабле. – Хуан снова замолчал, глядя на нее, ожидая слов, и спокойная кротость Моники, казалось, начала его беспокоить: – Тебе не важно продолжить путешествие?
– Изменить что-то в ваших проектах, которые для меня не имеют значения?
Моника прикрыла глаза. Она казалась отсутствующей и далекой. Хуан не мог сдерживаться, подошел к краю кровати и остановился, увидев, как она задрожала…
– Не бойся, я ничего тебе не сделаю.
– Я не боюсь. Единственное, что вы могли бы уже сделать – убить меня, а это не важно для меня. Я напрасно столько раз вас умоляла!
– Ты держишь меня, как доктор Фабер, за пирата, за убийцу? Что с тобой? Почему ты плачешь? – он увидел яростно скатившуюся по бледной щеке слезу из прикрытых глаз Моники. – Не плачь… Я не причиню тебе вреда… Ты не должна плакать и пугаться. Я не причиню тебе ничего, абсолютно ничего. Разве недостаточно того, что я говорю? Если тебе нужен другой доктор, то позже я устрою это…
– Доктор Фабер был моим другом, – заметила Моника, уже не сдерживаясь. – Теперь у меня никого нет…
– Друзей тебе будет достаточно на Люцифере. Что касается меня…
– Не прикасайтесь ко мне, Хуан!
– Естественно, я не трону тебя. Не беспокойся, у меня нет интереса трогать тебя… Оставайся в покое…
Глубоко встревоженный поведением Моники, Хуан покинул каюту, поднимаясь на палубу, где почти столкнулся со Сегундо, который казался сильно взволнованным, и часто поворачивал голову, чтобы посмотреть через борт на ближайший берег. Заинтригованный, Хуан спросил:
– Что с тобой? Что случилось?
– Наконец…! Вот там парни с бочками воды. Еще я купил печенье и соленое мясо… Другие грузы вон там: фрукты, одежда и зеркало. Я только что положил их в лодку, снова выпрыгнул, чтобы поискать водку и табак, когда…
– Ты скажешь, наконец, что случилось? – Хуан был в нетерпении.
– Доктор, капитан. Доктор, с главой охраны порта, в повозке, с той стороны… Я хорошо его разглядел… Он говорил возбужденно и два раза указывал рукой на Люцифер. Вы не поняли? Он сказал что-то о нас… Вы знаете, что мы бросили якорь без разрешения, не из-за плохой погоды или бури…
– У нас больная на борту…
– Больная, капитан, больная, которая… Ладно, вы знаете… По-моему, доктор что-то донес на нас… Что-то должен был донести… Вы знаете, когда что-то доносят… Но даю голову на отсечение, что меньше, чем через час нас посетит капитан порта с охраной…
– Через час мы выйдем из ущелья.
– Поэтому я приказал поторопиться с лодками, а ребятам бежать… Как мужчина, я могу противится вам, капитан, но когда нам перекроют путь с другой стороны, я второй на Люцифере, не более.
– Мы ни от кого не сбегаем. Мы отчаливаем потому, что пора, и дует хороший ветер… Пусть люди приготовятся… Бери штурвал, и держи курс на север до тех пор, пока я не прикажу повернуть…
Резкий толчок потряс Люцифер, поворачивавший к ущелью… Два жестких удара в борт указали, что ветер дует в паруса, и заскрипели тросы и марсели…
Закрытая пыльная повозка остановилась перед парадной лестницей богатой резиденции Д`Отремон. Не теряя времени на прислуживающих лакеев, Каталина де Мольнар спустилась, неверными шагами обошла маленькие ступеньки и пошла в широкий коридор, следуя к двери библиотеки, к нотариусу Ноэлю, который поприветствовал ее одними губами:
– Сеньора де Мольнар… Это вы…?
– Я вернулась, насколько могли бежать лошади. Мне нужно увидеть Ренато, немедленно поговорить с ним… Ай, Ноэль! Корабля этого проклятого человека нет в порту, мне сказали, что там его даже не было… Где Ренато? Мне нужно поговорить, сказать ему… Да, рассказать все. Я не могу больше молчать! Я умираю, что молчала, как все, что послушалась Монику, когда она заставила меня молчать… Позвольте пойти к Ренато… Позвольте сказать… – Каталина остановилась, увидев приближающуюся Софию и воскликнула: – Ах, сеньора Д`Отремон…!
– Каталина, я только что увидела ваш экипаж. Мне сказали, что вы прибыли из Сен-Пьера…
– Я в отчаянии… Мне нужно поговорить с Ренато… Он с вами? Где он? Пожалуйста, Ноэль, найдите его, позовите… У меня уже нет сил…
Подавленная, чувствуя, что ее колени подкашиваются, Каталина де Мольнар упала в кресло кабинета, где нотариус руководил делами. По печальному лицу матери бежали слезы, и София Д`Отремон, казалось, решила сражаться и попросила старого нотариуса:
– Прикройте дверь, Ноэль. А вы, Каталина, успокойтесь на время…
– Нельзя больше ждать. Нужно чтобы вмешались власти, известить порты, везде искать… Нужно спасти мою дочь Монику! Я виновата! Я должна кричать… Я никогда не должна была этого допустить…
– Да, Каталина, вы должны были сказать об этом раньше, гораздо раньше. Вы не должны были позволять Айме выходить замуж за Ренато, но дело уже сделано. Преступное молчание свершилось, а теперь нужно и дальше молчать… Вы все это сделали: вы, Айме, Моника… Лгали, обманывали, построили интригу лжи и фарса… Теперь на кону сердце, честь, личная жизнь моего сына, и вы не вонзите еще один кинжал в его растерзанную душу… И я не позволю вам разрушить одним словом мой титанический труд!
– Чего вы добиваетесь, София? Моя дочь в руках этого пирата!
– Она выбрала этот путь; она пошла на риск, чтобы спасти жизнь сестры и счастье Ренато… Моника знала, чего ждать от него…
– Она ничего не знала. Как вы можете это знать? Мы с ней думали, ждали, что этот человек вернет ее в монастырь, туда я и направлялась… Но в монастыре о ней не знают… Затем я побежала в старый дом, и попыталась разыскать ее среди друзей и знакомых. Никто ничего не знает. Тогда я побывала в конторах порта, но никто не мог рассказать о корабле этого человека, не говоря о том, что его не видели уже несколько дней. Вы понимаете, что это значит? Этот человек затащил мою дочь на корабль и заставил следовать за ним…
– Возможно он не заставлял ее. Она приняла его как законного мужа…
– Прежде чем стать ей, она убьет себя; презренно тащить ее силой, чтобы свершить месть. Думаю, он способен на все…
– Но тем не менее, вы не сумели запретить ему приходить к вашим дочерям. Вы страдали от его присутствия, терпели его дружбу…
– Нет, нет, этот человек никогда не был у нас дома! Клянусь! Я действительно ничего не знала… Боялась, подозревала… Айме была капризной, сумасбродной… Ее вина…
